Geum.ru

Григорий Самуилович Фельдштейн: краткие заметки о его научном творчестве

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   19   20   21   22   23   24   25   26   ...   44
D. Опыты историко-догматического исследования в русской уголовной юриспруденции


Труды Н. М. Карамзина и Г. П. Успенского. - И. В. Васильев. - И. Е. Нейман и его школа: Н. М. Алехин, Е. В. Врангель, А. Ф. Рейц. - И. Ф. Г. Эверс. - И. Ф. Беллингсгаузен. - Школа славянских историков-юристов и А. С. Коровецкий. - Попытка возрождения методологических приемов С. Е. Десницкого: И. Ф. Тимковский и К. Ф. Михаловский.

Состояние русского уголовного законодательства в первые десятилетия XIX в., представлявшего собой ряд не приведенных в соответствие постановлений, отразивших самые разнообразные влияния, не внушало надежды, что догматическая разработка нашего права может успешно протекать без исторического освещения сложившихся в нем путем постепенного наслоения институтов. Одни теоретические конструкции были недостаточны для этого дела. Использование исторического материала права западных народов могло в лучшем случае привести к отыскиванию по известному масштабу характеристических черт в нашем праве. Но сам по себе этот путь бессилен был дать положительные основы для конструирования догмы русского уголовного законодательства, сложившейся при определенных исторических условиях.

Без изучения исторического прошлого народа, без исследования институтов права в связи с бытом народа - без уяснения путей, которыми удовлетворялись его потребности, невозможно полное понимание действующего права. Если и отбросить изучение прошедшего для определения национального духа права, то все-таки само собой понятно, что уяснение права в его настоящем совершенно немыслимо без предварительного анализа его исторических форм и основ. Эти общие соображения вполне приложимы, конечно, и к сознанию научной догмы права у нас. Тот практический путь, которым шло развитие нашего уголовного законодательства, то только косвенное и эпизодическое использование начал западного права, которое характеризует поступательное движение нашего законодательства, делает необходимым предположением уяснения и систематизации его предварительное ознакомление с историческими формами проявления нашего права; только этот путь может осветить и разъяснить его темные вопросы. Познание норм, определяющих уголовно-правовые отношения в нашем праве, совершенно немыслимо, словом, без исторического уразумения и критики их.

На Западе появлению научной догмы уголовного права предшествовал долгий период изучения исторических особенностей того или другого законодательства, так называемая история догмы, в смысле изучения его подробностей и черт, вообще древностей юридического быта. С течением времени на этой почве вырастает историко-догматическое направление. Нашей наукой права переживаются, в свою очередь, соответственные состояния, и конец XVIII в. в истории ее является эпохой, когда впервые заинтересовываются подробностями нашего старого юридического быта. Мы видели в своем месте, что было достигнуто трудами таких историков, как В. Татищев, И. Болтин и отчасти М. Щербатов, в деле уяснения нашего уголовно-правового прошлого. Но XIX век делает дальнейшие успехи в этой области и заготовляет в более обширном масштабе данные, пригодные для построения догмы уголовного права на исторических основах. Труды Н. Карамзина, Г. Успенского, Ил. Васильева, а в особенности немецкой школы И. Неймана уже в самом начале XIX в. создают новые условия, благоприятные для историко-юридической разработки нашего уголовного законодательства.

Роль Н. Карамзина в деле разработки русских уголовно-юридических древностей сказалась, главным образом, в историческом объяснении наших древних памятников законодательства*(360). Если, однако, предшественники Н. Карамзина, В. Татищев и И. Болтин, объясняют сходство постановлений Русской Правды с законодательными определениями других народов, как результат аналогического творчества, вызванного тождественными условиями быта, то у Н. Карамзина мы наблюдаем нечто иное. Следуя очень часто за А. Л. Шлецером в его утверждениях, что первые основания цивилизации среди северо-восточных и северо-западных славян были заложены германцами, Н. Карамзин объясняет соответственные постановления уголовного законодательства Русской Правды восприятием начал германского уголовного права*(361). В общем авторитетные исследователи склонны признать, что Н. Карамзин сделал так много для разработки исторических начал русского права, что "на основании его труда можно ответить на все важнейшие вопросы истории русского права"*(362). "Эверс, - пишет проф. С. Шпилевский, - признает за Карамзиным всю обширность сведений о ненапечатанных источниках русской истории, а для Рейца труд Карамзина был важнейшим и основным материалом"*(363). При этом именно для уголовного права история Н. Карамзина давала более материала, чем для других областей юридического уклада России. Позднейшие исследователи истории русского уголовного права А. Богдановский, Н. Ланге, В. Линовский, И. Максимович, А. Чебышев-Дмитриев по целому ряду вопросов вынуждены восходить к Н. Карамзину*(364).

Не Н. Карамзину, однако, но другому исследователю русских юридических древностей принадлежит главная заслуга по собиранию и обработке их. И инициатива, и выполнение в законченном виде этого предприятия выпало на долю другого русского ученого, одного из первых профессоров Харьковского университета, Г. Успенского, преподававшего в нем и уголовное право.

Гавриил Петрович Успенский*(365), выросший в семье духовного лица, обучался в Севской семинарии, и в 1786 году поступает в Петербургскую учительскую гимназию. Вскоре он определяется преподавателем в Главное народное училище в Воронеже. К этому времени его жизни относятся его первые литературные опыты: переводы с немецкого и французского и составление руководства по латинскому языку*(366). В период своей деятельности в Воронеже Г. Успенский принадлежал к кружку прот. Болховитинова, впоследствии киевского митрополита Евгения. В 1807 г. он приглашается по настоянию И. Тимковского*(367) занять в Харьковском университете кафедру истории, географии и статистики*(368) ввиду отказа от нее Н. Карамзина. Время профессорской деятельности Г. Успенского было для него эпохой признания его научных заслуг не только как историка, но и юриста*(369). При всем том жизнь Г. Успенского сложилась неудачно и была одной из причин его преждевременной смерти*(370) (ум. в 1820).

Начавши свою ученую деятельность в Харькове в качестве историка, Г. Успенский в 1812 г. переходит на кафедру И. Тимковского, читает "по собственным запискам" русское гражданское и уголовное право и посвящает свое внимание практическому судопроизводству*(371). В связи с целым рядом обстоятельств можно полагать, что Г. Успенский оставил несколько трудов, не увидевших света, надежда на открытие которых невелика*(372). Характер преподавания Г. Успенским уголовного права обрисовывается отчасти из вопросов, которые он ставил лицам, стремящимся к достижению высших ученых степеней. Они носят обыкновенно строго догматический характер*(373).

Будучи хорошим знатоком современной ему западной научно-юридической литературы*(374), серьезно ознакомленный с направлениями естественно-правовой доктрины, Г. Успенский держался в юридической области далеко от абстракции и считал себя призванным прежде всего к работе на почве уяснения исторической картины развития догмы русского права. Он всеми силами стремился направить внимание современных ему русских юристов, главным образом, на изучение фактов нашего юридического прошлого. В своей речи "О том, что каждому народу нужнее знать древнее и нынешнее состояние своего отечества нежели других государств"*(375) Г. Успенский восклицает: "неужели менее внимания нашего достойны Великий Новгород, Киев, Владимир: нежели бедные развалины Вавилона, Мемфиса, Афин:"*(376). Его призыв, направленный к развитию изучения русских юридических древностей, намечает вместе с тем путь к его осуществлению. Он рекомендует использование с этой целью "известий в песнях, преданиях и различных видимых изображениях"*(377). Г. Успенский предлагает в то же время метод сравнения сходных обычаев у разных народов и прием изучения быта по переживаниям*(378). Если Г. Успенский и не первый вступил на этот путь в нашей литературе, то, несомненно, никто до него не применял этого метода столь плодотворно и в таком широком объеме, как это удалось сделать ему.

В труде "Опыт повествования о русских древностях", вышедшем первым изданием в 1811-1812 гг.*(379) до появления еще истории Н. Карамзина, законченной только одновременно со вторым изданием "Опыта", и до появления известных Rechtsalterthьmer Як. Гримма, 1828 г., Г. Успенский дает ряд исследований нашего древнего уголовно-юридического быта. Опираясь на В. Татищева, И. Болтина, М. Щербатова, И. Г. Стритера, памятники русского законодательства и данные фольклора русского народа, Г. Успенский делает во второй части своего "Опыта" серьезную попытку представить картину древностей нашего права. В первом отделении второй части он дает приведенные в систему данные о сословиях, царском дворе, правительственных учреждениях*(380), а во втором касается вопросов "О древности и достоинствах русских законов*(381), "О судопроизводстве, пенях и наказаниях"*(382) и других чертах нашего старого юридического быта*(383). Отдел "О древности и достоинствах русских законов" был введен Г. Успенским в его "Опыт" после предварительного появления в форме "Рассуждения о древности и достоинстве законов Российских до издания царем Алексеем Михайловичем Соборного Уложения и сходства сего последнего с некоторыми преждебывшими у нас узаконениями"*(384). В труде этом Г. Успенский характеризует, прежде всего, общие черты Уложения 1649 г. Он видит его недостатки и отмечает его казуистичность. "Только общие правила, - говорит Г. Успенский, - приводят законы в величайшее совершенство. Но для открытия и определения оных потребны знания наук и систем правоведения; а их то тогда и не доставало в России"*(385). Г. Успенский признает в то же время, что "сия: книга законов всех преждебывших несравненно превосходнее как в рассуждении порядка, так и относительно точности" и останавливается на анализе уголовно-правовых постановлений*(386) Уложения. Попутно он делает это и относительно Русской Правды*(387) и Судебников*(388). Пользуясь работами Флетчера и Корба, Г. Успенский не принимает их выводов без критики*(389) и так же относится к заключениям В. Татищева и И. Болтина*(390). В результате своего исследования уголовно-правовых постановлений Уложения Г. Успенский приходит к заключению о несогласованности его отдельных определений*(391).

В то время, как в своем "Рассуждении" Г. Успенский исследует, главным образом, момент преступления, он в другом отделе "Опыта" посвящает свое внимание вопросам наказания и процесса*(392). Эта часть "Опыта" была обработана Г. Успенским, в свою очередь, отдельно в труде "О судопроизводстве, пенях и наказаниях у древних россиян"*(393). Здесь он дает описание форм наказания, знакомых древнерусскому уголовному праву с перечислением видов преступлений, за которые они определялись, и описанием их обряда*(394). Г. Успенский пользуется для этого труда, между прочим, работами Герберштейна*(395), Корба и других иностранцев, писавших о России.

В лице Г. Успенского наша наука имела не только деятельного работника, содействовавшего объяснению наших уголовно-юридических древностей, но ученого, собравшего в своем труде и критически осветившего все сделанное до него. Его труды являются как бы заключительным звеном в цепи работ тех любителей русской старины, которые, начиная с В. Татищева, дали образцы исторического толкования наших законодательных памятников в смысле сообщения данных о подробностях жизни эпохи, в которую появились те или другие законодательные сборники. Лица эти ставили себе целью объяснить все то, что, на взгляд читателя другой эпохи, представляется неясным, и этим путем содействовать правильной экзегезе соответственных законодательных памятников. В ряду этих любителей старины Г. Успенский является едва ли не самой крупной фигурой, резюмирующей в своем труде результаты усилий целого поколения юристов-историков.

Ученым, посвятившим свое внимание русским уголовно-юридическим древностям*(396), но стремившимися в то же время к истолкованию памятников нашего старого уголовного законодательства, как пути, ведущему к созданию догмы права на исторических основах, выступил в нашей литературе начала XIX в. адъюнкт Московского университета Иларион Васильев*(397).

К исследованию русских уголовно-юридических древностей по приемам, освященным В. Татищевым, И. Болтиным, М. Щербатовым, Ил. Васильев приступает в одном из своих наиболее ранних трудов: "Историческом обозрении древнего Российского законодательства"*(398). Ил. Васильев дает здесь как бы общее введение к истории догмы русского законодательства и, прежде всего, уголовного. Он сосредоточивается на перечне памятников русского законодательства в хронологическом порядке, сопровождаемом указанием отдельных изданий их и проч. Параллельно Ил. Васильев делает здесь попытку решить ряд вопросов по истории наказания в России*(399). В общем он не идет в этом труде далее того, чтобы дать как бы законодательную летопись, в связи с изложением древностей уголовного права.

На более широкий путь исторического исследования русского уголовного права Ил. Васильев старается вступить в своей магистерской диссертации "Рассуждение о законах государства Российского". М., 1823*(400). Не выделяя отдельных областей права, Ил. Васильев ставит себе целью обнаружить сущность исторического процесса развития русского законодательства во всем его объеме в связи с исследованием причин, обусловивших его современное состояние. Нельзя не признать, что в общем здесь Ил. Васильев ограничивается, главным образом, одной постановкой такой задачи и почти ничего не делает для ее разрешения. В отношении осуществления своей цели и действительной разработки исторических основ русского законодательства он не идет далее простого перечисления источников русского права и общего анализа содержания уголовного законодательства*(401). Но выясняя догму последнего на исторической почве, Ил. Васильев старается дать в то же время уголовно-политическую оценку отдельных институтов уголовного права, и в особенности наказаний.

Материал для такой оценки он щедрою рукой черпает в Наказе*(402). Ил. Васильев приветствует, в частности, факт приостановки смертной казни при Елизавете и заимствует аргументы против этого наказания из Наказа*(403).

Смертной казни Ил. Васильев посвящает и отдельное исследование*(404). Оставаясь на почве установления фактов из ее истории в России по законодательным памятникам, начиная с договоров Олега и Игоря с греческими императорами, Ил. Васильев подвергает одновременно оценке смертную казнь как наказание. И в этом труде он предлагает оставаться на почве Наказа*(405), высказываясь за допущение смертной казни в случае, "где гражданин, лишенный вольности, имеет еще способ возмутить народное спокойствие".

Выступить с общей оценкой соответствия русского уголовного законодательства целям, которым оно призвано было служить, Ил. Васильев пытается в труде: "О духе законов, ныне существующих в Российском государстве". М., 1824*(406). Он приходит к заключению, что русские законы превосходят "своею кротостью, милосердием, человеколюбием уголовные кодексы всех государств"*(407) и "изображают чистейшую нравственность, согласную с законами божественными"*(408). К таким выводам Ил. Васильев склоняется потому, что понимает определения Наказа в качестве начал, отчасти введенных уже в наше законодательство и отчасти послуживших к реформе русского уголовного законодательства*(409), очищенного от чуждых ему влияний. Жестокие наказания, существовавшие в нашем старом праве, Ил. Васильев возводит к татарскому игу. "Монголы, - пишет он в своем "Историческом взгляде на правежи в России"*(410), -владычествовав около двух с половиной веков над Россиею, - надолго оставили в ней грозные памятники жестокостей, свойственных народам грубым, необразованным:"*(411). На пути исторического исследования уголовно-правовых порядков России Ил. Васильев останавливается и на истории нашего уголовного судопроизводства*(412).

Свои исторические труды в области русского права Ил. Васильев имел в виду заключить работой догматического характера, посвященной всем отделам русского права. К сожалению, его "Новейшее руководство к познанию российских законов"*(413) осталось неоконченным именно в части, касающейся "дел: следственных и собственно так называемых уголовных"*(414). В частях, доведенных до конца, труд Ил. Васильева дает догму русского законодательства на исторической основе с указанием отдельных законодательных актов, на которых она покоится. Если припомнить, что Ил. Васильев является строго убежденным сторонником гуманных начал в области уголовного правосудия и тщательно группирует все постановления нашего права, в которых получили признание эти принципы, то можно получить представление об этом русском ученом как догматике, пытающемся конструировать догму на исторических основах при помощи тех принципов, которые нашли признание в нашем законодательстве в результате влияния Наказа, с одной стороны, и тех исконных начал нашего правового строя, которые находятся в согласии с требованиями мягкости и гуманности.

В лице Ил. Васильева можно видеть, таким образом, историка-юриста, который при помощи исторических экскурсов старается уяснить свойственные праву данного народа черты. Раз эти последние найдены, он считает себя вправе провозгласить их особенностью процесса развития права данного народа и проектировать направление законодательства в духе этих начал, рассматривая их как основы устойчивые и неизменные. Оставляя в стороне более старые попытки историзма в изучении русского уголовного права, оказавшиеся семенами, зароненными на неблагоприятную почву, в лице Ил. Васильева следует видеть предвозвестника зарождающейся у нас школы исторического изучения права, ограничивающейся не одними только программными заявлениями, но и полагающей действительное начало изучению истории русского уголовного права в качестве необходимого предположения создания догмы уголовного законодательства на исторических устоях. Самое проведение в жизнь этого течения в нашу науку совершается, однако, усилиями ученых, стоящих в более близком общении с западной наукой, чем органически выросшие на русской почве представители историзма в праве. Говоря это, мы имеем, с одной стороны, в виду работы И. Е. Неймана и созданную им школу истории русского права в лице ее наиболее видного представителя А. Рейца и, с другой, историческое течение, восходящее, по своим источникам, к тем же западным образцам, но питающееся непосредственно опытами славянских ученых.

На долю И. Неймана выпала неблагодарная роль ученого, заложившего основание школы, но не увидевшего результатов своей деятельности. Детально разработав план организации преподавания русского права, заготовив для этого огромный материал, И. Нейман не успел его обнародовать, хотя и воспитал на нем ряд учеников, унаследовавших не только его приемы, но, по-видимому, и произведенную им работу.

Жизнь И. Неймана*(415) в наиболее плодотворную эпоху его деятельности прошла в непрерывных перемещениях. Он родился в 1780 году в г. Марбурге. Будучи вызван в Россию в 1807 г.*(416), он занял в Комиссии составления законов вначале скромное место*(417), а впоследствии более видное положение. В 1809 году И. Нейман назначается профессором российского правоведения в Казанский университет*(418). На короткое время он перемещается в Дерпт (1811-1814)*(419), но вскоре вновь появляется в Казани профессором прав естественного и народного. И. Нейман остается здесь до 1817 г.*(420), снова переходит в Дерпт, где и заканчивает свою службу в 1826 году. Около тридцати последних лет своей жизни И. Нейман, обессиленный болезнью, лишен был возможности плодотворно работать для науки. И. Нейман умер в 1855 г.*(421)

Свои взгляды на организацию преподавания русского права И. Нейман развил между 1806 и 1810 г. Он выступил с ними еще в начальную пору своей деятельности в Казанском университете*(422), в котором с 1810 года читал "курс уголовных законов".

"Plan pour l'enseignement de la science du droit russe" И. Неймана вполне оценивает всю важность для того момента исследования русского права на научных началах. Лучшим путем к познанию русского законодательства является, с точки зрения И. Неймана, преподавание, приспособленное к самому предмету и ученикам, которые имеются в виду*(423). Русское правоведение должно изучаться применительно к двум главным областям его: праву гражданскому и уголовному, притом в последней области в смысле законов о преступлениях и наказаниях, законов уголовно-процессуальных и регулирующих устройство уголовных и полицейских судов. Начинать изучение должно с законов, определяющих основу отношений между людьми и их действиями - "qui reglent le fond des pretentions entre les hommes et leurs actions". Эта часть юриспруденции является тем, что называют правом уголовным и гражданским sensu strictiori. Но недостаточнознать право, нужно уметь руководить его практическим применением; этим занимается судопроизводство гражданское и уголовное, которое устанавливает для этой цели определенные начала*(424). Такие курсы должны быть дополнены изучением истории русского права и литературы русской юриспруденции. Ввиду того, что последняя крайне бедна, И. Нейман проектирует составление комментария к русскому праву*(425), обширного и сокращенного*(426), и создание юридического общества.

В приложенном к этому мемуару "Plan scientifique proposй pour les leзons sur le droit russe tant civil que criminel" И. Нейман разделяет свой курс "уголовных законов" на отделы права материального*(427), процессуального*(428), судоустройства*(429) и тюрьмоведения*(430). Отдел материально-правовой построен на выделении общей части. В нее введены вопросы: о преступлениях вообще, о наказаниях вообще, о вменении, об отягчении и смягчении наказаний, о виновниках и соучастниках, о покушении, о погашении наказаний*(431). Особенная часть построена на различении преступлений - "crimes" и посягательств менее тяжких - "dйlits". Для каждой из этих двух категорий дана скaла правонарушений и полагающихся за них наказаний. В отделе "Des crimes et de leurs peines"*(432) мы встречаемся с преступлениями религиозными, против особы государя и основных законов государства, против внешней безопасности государства, против общей безопасности внутри государства, против государственных имуществ. - "Des crimes contre les domaines de la couronne et cоntre les droits reservйs", - с преступлениями должностных лиц государства в отношении исполнения ими своих обязанностей. - "Des crimes des employйs de l'йtat :relativement а leurs fonctions", - с преступлениями против безопасности лиц, имущества и добрых нравов. Скaла посягательств менее тяжких*(433) обнимает, в свою очередь, преступления против религии, внешней безопасности государства, внутренней безопасности, против казны и государственных имуществ - "Des dйlits contre le fisc et contre les droits reservйs de la couronne", посягательства должностных лиц, посягательства против безопасности лиц, имуществ, добрых нравов, чести, преступления, по особым обстоятельствам наказываемые только как dйlits, и нарушения временных и местных постановлений полиции.

Та же схема преподавания уголовных законов была разработана И. Нейманом в его "Кратком плане преподавания российского права"*(434). Как ни суммарен этот план, на нем все же отражается непосредственное влияние криминалистических работ Титмана*(435), стремившегося дать, прежде всего, руководство, посвященное изложению действующего права*(436).

Есть полное основание полагать, что планы И. Неймана были осуществлены им в его работах, хотя и не доведены до конца. В одном из своих многочисленных "представлений" в совет Казанского университета*(437) И. Нейман писал: "для преподавания о уголовном праве я употреблять буду собственное мое сочинение, содержащее начала уголовного права и которое обрабатываемо будет в продолжении моих лекций; от сего сочинения прилагаю введение с планом". Мы находим кроме того указания, что в 1809 году И. Нейман производит работы над нашим законодательством "для систематического изложения российских законов"*(438). Насколько он успел в них, можно отчасти видеть из следующего его "представления" в совет Казанского университета*(439). "Известно, - писал И. Нейман, - что еще нет в России юриспруденции, - и, можно сказать, что даже нет действительного права:; я был принужден прибегнуть к самым источникам, т. е. читать указы один после другого и поместить выписки оных в особенных тетрадях. На сей конец я последовал: плану, который в главных разделениях согласен с планом уголовного уложения, одобренным директором комиссии и различается только в некоторых частях, поскольку систематическое преподавание требует другой порядок"*(440). Этот план приложен И. Нейманом in extenso к его "представлению" и отличается от того, с которым мы познакомились в его мемуарах, главным образом, в отделе особенной части. Здесь выкинуто деление на "crimes" и "dйlits" и весь материал особенной части помещен в отделе II "О особенных преступлениях и их наказаниях" и отделе III "О полицейских погрешениях (или полицейский устав)"*(441); сделаны, кроме того, некоторые изменения в расположении отдельных посягательств*(442). "Я составил выписки, - продолжает в своем "представлении" И. Нейман, - из разных указов, распределяя их по частям, к которым они принадлежат, начиная от уложения и продолжая до 1769 г.: оставались еще указы от 1770-1809; из сего времени указы только девяти годов в Указателе напечатаны :Тайн. Сов. Сперанский принимал участие в успехе моих работ: благоволил мне пользоваться Архивом Комиссии и: я был в состоянии довести мою работу до сей степени, что несколько дней тому назад мог кончить собрание всех материалов, т. е. до 1809 г. Недостают уже указы 1800: 1807 и 1808 годов, которые еще не печатаны и для пополнения коих я надеюсь получить дозволение пользоваться здешними архивами. Бумаги, содержащие сии собрания, будут представлены Совету и сообщены: профессорам Фойхту и Финку".

В 1813 году И. Нейман принимает на себя официальное поручение составить "учебную книгу" по русскому уголовному праву*(443), и в 1804 году появляются его "Начальные основания уголовного права"*(444).

В последнем труде мы встречаемся с общей разработкой принципов уголовного права, но далеко не права русского. В извинение несоответствия, которое замечается между предварительными предположениями И. Неймана и его "Начальными основаниями", можно было бы принять, что он хотел дать в своей книге только "главные начала, которые служат основанием уголовным законам вообще и должны быть приемлемы в уважение в каждом положительном праве"*(445) и что исключительным предметом его книги являлось "изложение сих главных понятий и первоначальных положений"*(446). Этот труд И. Неймана не блещет, однако, научными достоинствами, если смотреть на него и с такой общей точки зрения. В своих "Начальных основаниях" И. Нейман избегает слова "вменение" и не считает нужным заменить его другим, "ибо оно не необходимо для изложения общих начал уголовного права или постановлений положительных законов и сверх того разные сего слова у разных писателей определения ведут токмо к смешению понятий"*(447). И. Нейман не считает, далее, нужным дать определение или даже вообще какие-нибудь указания по вопросу об умысле, неосторожности и проч. В одном-двух местах он говорит только о неумышленности как о чем-то само собой понятном*(448). "Начальные основания" И. Неймана были, по-видимому, школьным конспектом, не отражавшим совершенно материалов, им накопленных.

Когда в 1814 году И. Нейман переходит снова в Казань, здесь проявляются его работы по созданию благоприятных условий для развития русского правоведения, главным образом в форме подготовки для этой цели соответственных деятелей. Из школы И. Неймана выходят здесь Н. Алехин и Е. Врангель.

Деятельность Н. Алехина*(449) не была богата результатами. Он проходит школу И. Неймана уже будучи магистром*(450) и в 1815-1816 годах составляет под его руководством курс уголовного права*(451). Гораздо более плодотворна была научная деятельность проф. Е. Врангеля, следовавшего за И. Нейманом в его приемах работы.

Е. Врангель*(452), в течение ряда лет читавший уголовное право в Казанском университете*(453), Александровском лицее, Педагогическом институте и СПб. университете, сильно повлиявший на умственный склад наших юристов, вполне определяется уже в период своей казанской деятельности. "Подобно: Нейману, - пишет о чтениях Е. Врангеля в Казани проф. Н. Загоскин, - (он): исходит из той основной точки зрения, что исторический метод является единственно целесообразным в деле создания теории права, вообще, и русского права в частности"*(454). В основание своего курса уголовного права в Александровском лицее Е. Врангель полагал программу, почти совершенно совпадающую с той, которая в свое время была предложена в Казани И. Нейманом*(455). Заменив проф. Боголюбова в Петербургском университете, Е. Врангель преподавал в нем, между прочим, историю русского права и действующее уголовное право, материальное и процессуальное*(456). О характере его чтений по уголовному праву мы находим указания в "Воспоминаниях о бар. Е. В. Врангеле", написанных Б - им*(457).

Научные взгляды Е. Врангеля, пишет Б-ий, "сводились к тому, что единственное, истинное основание права есть история, а следовательно, и изучение права должно быть исключительно основано на исторических исследованиях: Вся ученая его деятельность, его устные лекции, оставленные им записки об истории русского права, о государственном, гражданском и уголовном правах, служат тому самым верным и сильным доказательством: философская часть его лекций ограничивается весьма немногими, но ясными и определительными понятиями об основаниях гражданского устройства. Вообще, барон Е. Врангель принадлежит к числу ревностнейших последователей историко-юридической школы в России"*(458). "Историческое направление работ Комиссии (составления) законов, - замечает Б-ий, - могло способствовать к большему утверждению в бароне К. Врангеле исторического взгляда на право и правоведение"*(459). В результате академических трудов Е. Врангеля по уголовному праву сохранился рукописный курс лекций*(460), которым, однако, нам не удалось воспользоваться.

Но ни Н. Алехин, ни Е. Врангель не сделали столько для осуществления идей И. Неймана, как его последователи и ученики в Дерпте.

В 1818 году И. Нейман переходит в Дерпт на кафедру лифляндского права и в 1826 году занимает кафедру теоретического и практического российского правоведения, возникающую в 1820 году*(461). Здесь он окружает себя группой слушателей, заинтересовывающихся русским правом. Под его руководством ими делаются выписки из указов разного времени, создается группа лиц, основательно изучающих русский язык*(462) и применяющих приобретенные знания для истолкований памятников русского законодательства*(463).

С 1825 года И. Нейман приготовляет к печати обширный труд по истории русского права, которого, однако, по целому ряду обстоятельств ему не удалось довести до конца*(464).

Непосредственным преемником работ И. Неймана выступил его ближайший ученик и последователь А. ф. Рейц, занимавший в эпоху 1825-1840 гг. кафедру теоретического и практического российского правоведения в Дерптском университете и развивший свои исследования по истории русского права не без влияния И. Ф. Г. Эверса, автора труда "Das дlteste Recht der Russen in seiner geschichtlichen Entwickelung". Dorp., 1826. По согласному мнению наших историков права, А. Рейц сделал весьма ценную попытку научного изучения нашего старого права*(465), получившую дальнейшее развитие у его преемника Эв. Сигизм. Тобина (1844-1860)*(466).

А. Ф. Рейц. сделавший много, в частности, и для истории русского уголовного права, был намечен И. Нейманом в 1820 г. для преподавания русского уголовного права*(467). Труд его "Versuch ьber die geschichtliche Ausbildung der russischen Staats und Rechtsverfassung". Mit., 1829, переведенный с некоторыми сокращениями проф. Ф. Морошкиным*(468), составил эпоху и в обработке истории русского уголовного права. Обнимая собой процесс развития нашего уголовного законодательства до времени Уложения 1649 г. включительно, А. Рейц глубоко использовал все имевшиеся до этого времени материалы и оценил развитие уголовного законодательства в связи с ростом постепенно изменившегося общественного и политического быта.

Мы уже указали, что "Versuch ьber die geschichtliche Ausbildung der russichen Staats-und Rechtsverfassung" стал возможным благодаря влиянию на А. Рейца не только И. Неймана, но и И. Ф. Г. Эверса.

Профессор русской истории в Дерптском университете с 1810 года и юрист в то же время, И. Эверс представляет интерес как ученый, подвергший критическому исследованию памятники древнего русского права и убежденный сторонник исторического изучения правоведения*(469). Ограничиваясь в своем труде "Das дlteste Recht der Russen in seiner geschichtlichen Entwickelung dargestellt". Dorp., 1826*(470), древнейшей эпохой, И. Эверс не мог создать произведения, имеющего значение для содействия историко-догматическим работам, обнимающим более поздние моменты в истории нашего права. И. Эверсу удалось, однако, оттенить в своей работе значение постепенных смен общественного уклада для тех форм, в которые отливалось наше право.

Влияние исследований И. Неймана, И. Эверса и А. Рейца очень скоро отразилось на введении данных истории русского уголовного права в труды, посвященные разнообразным криминалистическим проблемам*(471).

В той же школе Дерптского университета зарождается попытка собирания разного рода материалов новейшего периода из области законодательств русского и иностранного для содействия догматическим работам по русскому праву.

В этом направлении может быть отмечена попытка, сделанная И. Ф. Беллингсгаузеном*(472) в издававшемся им в 1812 г. "Журнале правоведения". Им был предпринят, между прочим, "перевод разных статей Тосканского уголовного устава с объяснительными примечаниями и сводом с российскими законами"*(473) и предполагалось, кроме того, вообще печатание "историко-юридических исследований", "выписок из достопамятнейших старых и новых законов и постановлений" в сопоставлении с "основами российского права"*(474) и изложение судебных казусов "с применением оных к российским законам"*(475).

Если мы могли констатировать, что история русского уголовного права укореняется в России на научных началах, благодаря усилиям немецких ученых и, в частности, школы И. Неймана, то нельзя в то же время игнорировать, что последующим развитием русская историческая литература уголовного права обязана отчасти и славянским влияниям. Некоторые представители польской литературы, воспользовавшись уроками исторической школы в Германии, оказали на позднейших русских исследователей несомненное воздействие путем создания ряда трудов общепризнанного значения.

На почве культивируемого ими сравнительного изучения славянского права польские историки-юристы не только дают непосредственно для области русского уголовного права такие труды, как работы I. Rakowiecki "Prawda Ruska" (2 т., 1820 и 1822) и позднее труд W. Maciejowski "Historya prawodawstw slowianskich" (4 т., 1832-1835)*(476), но и косвенно оказывают свое влияние на дальнейшее развитие нашей научной литературы.

Непосредственно труды исторической школы польских юристов отражаются на ученой деятельности того русского университета, который был всего более подвержен польским влияниям, т. е. Виленского. Хотя именно в этом университете в начале XIX в. находилось, по мнению некоторых, в упадке нравственно-политическое отделение*(477), но он дал тем не менее России несколько позднее значительных историков права в лице И. Даниловича, читавшего в Харькове, Киеве и, наконец, Москве, и проф. Московс. унив. А. С. Коровецкого, внесшего свою лепту в разработку истории русского уголовного права после того, как он занимал сравнительно долгое время в Виленском университете "кафедру российского гражданского и уголовного права и теории гражданского и уголовного судопроизводства".

Как живая часть того общества, из которого выходит труд И. Раковецкого в начале двадцатых годов XIX в., А. Коровецкий*(478) работает в области истории русского уголовного права. Он пишет, большей частью, на польском языке и именно на нем создал известный труд свой по истории русского уголовного процесса: "Process kryminalny Rossyyski". Но в то же время А. Коровецкий непосредственно содействует успеху русской науки, приближая к разрешению вопросы обработки русского положительного права.

В 1828 году Виленский университет объявляет конкурс на кафедру русского права, условием занятий которой ставит представление на русском языке "рассуждения, в котором (автор), изложив источники российской гражданской и уголовной юриспруденции, изобразит и критически рассмотрит ученые сочинения в сих: отраслях отечественного законодательства, указывая вместе лучшую систему, которою в преподавании сих двух предметов руководствоваться намерен"*(479).

На этот призыв ответил своим "Историческим обозрением российского гражданского и уголовного права"*(480) А. Коровецкий, преподававший уже некоторое время русское право*(481) в Виленском университете.

А. Коровецкий, весьма вероятно, положил в основание своего "Исторического обозрения" те начала, которыми руководствовался и раньше в своем преподавании. Он стоит на почве историко-догматического изучения права, прочно укоренившегося в это время среди польских юристов. "Знание законов, их успехов и изменений в разные времена, - пишет А. Коровецкий, - не только полезно, но и необходимо; ибо доставляет опытами приобретенные предметы для просвещенного законоведца и философа"*(482). "В беспрестанной перемене нужд, мнений и обычаев народа: наука права сделалась историческою: История объясняет причины, по которым приняты разные основания, и, сверх того, открывая глазам нашим действия силы, одушевляющей всякие установления, поставляет нас в возможность судить о пользе их, и дает нам средства предвидеть цель грядущих изменений и преобразований. Времена протекшие приготовили для мыслящего законоведца изобильные материалы, способствующие и составлению науки законоположения, философических замечаний и полезных заключений"*(483). Применяя приемы исторической школы к изучению русского права, А. Коровецкий видит в историческом исследовании русского права "руководство к изучению духа и цели существующих узаконений"*(484). На пути осуществления задач исторического изучения приходится трактовать право "по догматическому, историческому и аналитическому или эксегетическому видам: Догматика имеет в виду обозрение учреждений и систематическое изложение оных; история: объясняет древние законы и политические их перемены; эксегетика, наконец, обнаруживает смысл и дух уставов: Она не только служит основанием догматике и истории, но и вообще всякий способ изложения есть эксегетический более или менее:"*(485).

В приемах исследования права, считаемых А. Коровецким рациональными, мы имеем, таким образом, попытку направить юриста на истолкование памятников законодательства в видах открытия в них духа права известного народа, попутно выяснить законы роста институтов права и, исходя из причин смены их и самого духа их, подойти к вопросу о создании права, наилучшим образом удовлетворяющего реальным нуждам и потребностям данного исторического момента. В этом учении нельзя не видеть попытки перенесения на русскую почву учений исторической школы в Германии.

Но наряду с течениями в исторической разработке русского уголовного права, проводниками которой являются, с одной стороны, дерптская школа И. Неймана и, с другой, западно-славянские юристы, отражавшие учения исторической школы в Германии, мы можем наблюдать, как русские криминалисты-историки руководствуются и традициями исторического изучения права, восходящими еще к концу XVIII в. и унаследованными от А. Поленова и в особенности С. Десницкого. С проведением в разработку русского права именно этого течения мы встречаемся в трудах И. Ф. Тимковского и К. Ф. Михаловского.

И. Тимковский, профессор российского законоведения в Харьковском университете с 1803 г.*(486), занимая кафедру "гражданского и уголовного судопроизводства", разделял фактически эти предметы и читал уголовное право в качестве самостоятельной дисциплины*(487).

К сожалению, труды И. Тимковского в этом направлении не могут быть приведены в полную известность и о характере его учений приходится делать более или менее достоверные предположения. То, однако, немногое, что о них известно, придает им вполне определенную окраску, позволяющую говорить о И. Тимковском, как ученом, стремившемся руководствоваться заветами первых русских догматиков историко-сравнительного направления и, прежде всего, С. Десницкого.

Илья Федорович Тимковский получил, по своему времени, блестящее общее образование*(488). Родившись в Переяславле в семье военного и получив домашнее воспитание, И. Тимковский учился в Переяславской семинарии, ректором которой состоял известный своими обширными познаниями Варлаам Шишацкий, в Киевской духовной академии и Московском университете. В последнем он увлекся юриспруденцией. "Я налег более, - пишет о себе И. Тимковский, - на: римское право, corpus juris civilis и в нем пандекты. Тогда зародилась у меня мысль составить подобно, из наших законов, сравнительное право, и действительно эту мысль я обработал после в опыте систематического свода законов, за который в августе 1802 г. пожалован царскою наградою"*(489). Об этом труде известно, что он был отправлен в Комиссию составления законов*(490). Проф. А. Рославский-Петровский сообщает о И. Тимковском, что он обучался российскому законоведению в юнкерском институте" непосредственно до назначения его в Харьков в 1803 г.*(491). Проф. Д. Багалей и Е. Иванов приводят, напротив, о нем сведения, что в 1797 г. он был определен преподавателем в Сенатский юнкерский институт, где читал российское законоведение*(492). В том же труде проф. А. Рославский-Петровский сообщает о И. Тимковском, что в 1805 году он получил от Московского университета степень доктора прав*(493).

Как мы уже сказали, точных сведений о характере преподавания И. Тимковским уголовного права не сохранилось. В одном из трудов проф. А. Рославского-Петровского*(494) мы находим указание, что И. Тимковский преподавал своим слушателям "право гражданское и уголовное: вместе с историей оного". Это подтверждается и другими данными и вряд ли вообще можно сомневаться в том, что история права была составной частью его курса*(495). Как понималась И. Тимковским история права, выясняется отчасти из оставленных им трудов общего характера и по русскому гражданскому праву.

В речи "О применении знаний к состоянию и цели государства"*(496) мы находим у И. Тимковского указания на тесную связь законов с условиями племенными и общественными. "Хотя положительные основания гражданских законов весьма сходны между собою у всех народов, - пишет И. Тимковский, - но в соединенных с ними теснейшею взаимностью законах уголовных, органических и хозяйственных всегда сильные находятся разности; и чем менее сходства между народами, в их существенных качествах, в степенях и роде промышленности и образования; тем большее расстояние законы их разделяет. - Согласимся, что в исправлении и переменах законов весьма благоразумно пользоваться опытностью и трудами законодательства других держав, весьма полезны предварительные сведения в их правах"*(497). Но еще более отчетливо проводит И. Тимковский мысль о необходимости сравнительно-исторического изучения права в духе С. Десницкого, в своем труде "О поместьях"*(498). В главе "Начало поместного права в России"*(499) И. Тимковский пополняет неясные сведения о поместном праве в России данными из западно-европейской истории права*(500), а самое развитие и исчезновение поместного права старается поставить в связь с экономическими и вообще социальными условиями быта русского народа*(501).

На почву историко-сравнительного изучения становится и другой преподаватель уголовного права в Харьковском университете, питомец Москвы, К. Ф. Михаловский*(502). В его учениях чувствуется, в свою очередь, влияние школы С. Десницкого. В то время как И. Тимковский выдвигает в своих исторических трудах смену институтов права у разных народов в зависимости от определенных условий социального характера, К. Михаловский прибегает к сравнению различных законодательств с русским в несколько ином смысле. В сопоставлении германского и римского права с русским он видит лучший путь к изучению источников русского права, но, кроме того, и способ уяснить отдельные институты во всей их полноте.

Освещая с исторической точки зрения постановления русского уголовного права, К. Михайловский старается, прежде всего, разобраться в тех влияниях, под которыми они сложились. Он склоняется к мысли, что уголовные законы заимствованы славянами от германцев в результате сожительства с ними на берегах Балтийского моря, а законы гражданские - от римлян при помощи византийского влияния. После оценки разного рода соображений о заимствовании уголовно-правовых постановлений Русской Правды у народов германского племени, К. Михаловский, напр., замечает: "ныне весьма справедливо удостоверилось, что под именем Вандалов надлежит разуметь Венедов, Славян балтийских, живших в соседстве со Скандинавами и Готфами: и: что уголовные законы, содержащиеся в Ярославовой Русской Правде, заимствованы из древле Германских, или Готфских законов":*(503).

Уголовно-правовые определения наших старых памятников законодательства К. Михаловский считает необходимым истолковывать в сопоставлении с варварскими правдами, напр. Lex salica, и систематизирует изложение по таким рубрикам, как: "смертоубийство", "увечье и раны", "воровство", "утайка" и проч.*(504)

Как ни скромны попытки И. Тимковского и К. Михаловского в смысле развития заветов С. Десницкого, но они представляют несомненный интерес как данные, позволяющие говорит об известной преемственности в научных методах разработки русского права и идейном влиянии С. Десницкого на наших последующих юристов.