Geum.ru

Григорий Самуилович Фельдштейн: краткие заметки о его научном творчестве

Вид материалаДокументы

Содержание


С. Сторонники психологического обоснования уголовного права
Подобный материал:
1   ...   21   22   23   24   25   26   27   28   ...   44

С. Сторонники психологического обоснования уголовного права


Хр. Ю. Л. Штельцер.

П. Д. Лодий.

В. К. Елпатьевский.

Г. С. Гордеенко.


Естественно-правовые учения в форме принципов уголовного законодательства, приспособленного к торжеству свободы и независимости индивида в государстве, подверглись в Германии конца XVIII в. более детальной обработке, на почве углубления их и проверки с точки зрения психологических законов, заложенных в человеке.

В этом направлении много сделал Х. Ю. Л. Штельцер, которому суждено было связать свою деятельность и с русской наукой. В начале XIX в., с 1806 по 1812 г., мы застаем его в Московском университете и, позднее, в Дерптском, проповедующим свои взгляды на роль психологии в деле построения уголовно-правовых конструкций, призванных объяснить положительное право. С дальнейшим развитием тех же идей мы встречаемся в германской литературе у А. Фейербаха в его поисках объединяющего начала для догматических построений и у А. Бауэра, вносящего только некоторые*(601) поправки в общий психологический принцип Л. Фейербаха*(602). Это течение криминалистической мысли нашло своих адептов и в России. С несколько своеобразной его защитой, ищущей опорных пунктов в более старых учениях, мы встречаемся у П. Лодия и на других началах у В. Елпатьевского и Г. Гордеенко.

Хр. Юл. Луд. Штельцер представляет собой одного из непосредственных предшественников А. Фейербаха. Значение научной деятельности Х. Штельцера до сих пор не оценено в должной мере в отношении роли, сыгранной им в деле объединения теорий естественного права с разработкой положительного права усилиями практиков и в особенности по обоснованию на психологии коренных проблем теории уголовного права. Жизнь Хр. Штельцера сложилась крайне неудачно и он окончил ее в Берлине, всеми оставленный, в скромном звании приват-доцента университета в 1831 году*(603).

В эпоху его московской деятельности Хр. Штельцер читал в ряду других курсов "всеобщее право частное и уголовное с присоединением критического разбора отступлений от оного в римском и других правах"*(604), "начатки уголовного права", "уголовную психологию" по Галлю*(605) и "философию уголовного права"*(606). Хр. Штельцер издал в то же время несколько печатных трудов, из которых выясняется более или менее отчетливо характер упомянутых чтений.

Курс Хр. Штельцера: "всеобщее право частное и уголовное с присоединением критического разбора отступлений от оного в римском и других правах" воспроизведен в его "Elementa iurisprudentiae universalis"*(607).

Под всеобщим Хр. Штельцер разумеет право, построенное из соображений чистого разума и права, применяемого в жизни*(608). Обнимая права и обязанности всех культурных народов*(609), оно распадается на право рациональное и положительное. Первое из них "ius rationale" заключает в себе право "естественное" (naturale) и "гражданское" (civile). "Естественным" правом руководствуются люди вне гражданского общества, "гражданским" - живущие в обществе*(610). При изучении норм последнего можно ограничиться изучением "естественного" права с теми видоизменениями, которые предписываются высшим разумом в интересах общества*(611). В этом смысле изучение всеобщего права способно содействовать уразумению духа законодательства разных народов и тех начал чистого разума, которыми они могут быть усовершенствованы*(612).

"Elementa iurisprudentiae universalis", по замыслу Хр. Штельцера, должны были обнять собой в его изложении, в первой части, право "гражданское" частное, во второй - "право уголовное и церковное"*(613). Последней не суждено было увидеть света, но те начала уголовного права, которые Хр. Штельцер понимает как естественную теорию уголовного права, он развил в некоторых других своих произведениях, обработав предмет в целом*(614), а отчасти монографически.

В основание уголовного права Хр. Штельцер полагает договорную теорию*(615), выводя из нее формы виновной ответственности граждан за посягательства и право наказания*(616).

Возникнув договорным путем, формы воздействия на деяния, нежелательные для общества, получают, как и сами посягательства, очертания, соответствующие особенностям и действию человеческой воли. Последняя, с точки зрения Хр. Штельцера, определяется в своем действии разумом и сама по себе выступает во всех своих проявлениях продуктом разума*(617). Отсюда вытекает то, что все формы виновного отношения к преступным последствиям, хотя и проникнуты волевым характером, но воля сама по себе не что иное, как порождение представлений, оцениваемых разумом и избираемых последним, как возможное или необходимое. Воля, таким образом, является только результатом оценки разумом хотений*(618). Разлагая волю правонарушителя на элементы представления, Хр. Штельцер думает, что все те формы виновного отношения к действиям, которые должны быть установлены в интересах общества, сводятся в то же время к различным комбинациям представлений. Хр. Штельцер выступает в этом случае первым представителем т. наз. Vorstellungstheorie в определении элементов умысла и на той же основе конструирует и вину неосторожную и характеризует область вменяемого вообще*(619).

Экскурс, предпринятый Хр. Штельцером в область психологии воли для установления соответствующих задачам уголовного права форм виновности, по самому замыслу своему, знаменует положение начала уголовной теории в смысле обоснования ее на данных психологии, очищенной от этики. В этом отношении Хр. Штельцер и выступает непосредственным предшественником А. Фейербаха*(620). Независимо от тех выводов, к которым приходит Хр. Штельцер в результате своего построения учения о формах виновности, мы встречаемся в его конструкции с попыткой поставить уголовно-правовые учения на психологический базис и придать последним характер, позволяющий обособить их не только от общих учений о праве в духе школы естественного права, но признать за ними роль доктрины, полагающей основание теории уголовного права, как самостоятельной дисциплине.

Договорная теория, служащая для Хр. Штельцера основанием, из которого вытекает право наказания, дает ему в связи с психическими законами, наблюдаемыми им в человеке, прочную почву для конструирования целей наказания. Процесс проявления воли обнаруживает в последней действие представлений. В интересах общества это течение представлений при помощи наказания может быть регулировано в том направлении, как это желательно для общества, т. е. в том смысле, чтобы у людей не возникало стремления нарушить правопорядок. В соответствии с этим Хр. Штельцер усматривает цель наказания в устрашении возможного правонарушителя и исправлении действительного посягателя*(621). Исправление Хр. Штельцер понимает не в смысле нравственном, но чисто юридическом*(622). В то же время Хр. Штельцер полагает, что и принципами устрашения и исправления не определяется в достаточной степени самая мера наказания. Для установления последней необходимо еще считаться с соображениями справедливости*(623). Это осуществляется в том случае, когда преступнику будет причинено страдание, соответствующее выгоде, им извлеченной*(624). При определении наказания по такому масштабу нужно исходить из нормы среднего человека, регулируемой в отдельных случаях усмотрением судьи*(625).

Подвергая оценке отдельные наказания, Хр. Штельцер не высказывается против допустимости смертной казни, в которой он видит "ein nothwendiges Sicherungsmittel"*(626).

Труды Хр. Штельцера изобилуют подробным теоретическим и практическим анализом особенной части уголовного права. Для нас достаточно будет указать, что именно в этой области он защищает учения, характеризующие собой эпоху конца XVIII в. Он не склонен видеть сущности религиозных преступлений в оскорблении самого божества. "Deorum injuriae, - припоминает Хр. Штельцер афоризм Тацита, - diis curae sunto"*(627). Политические преступления, полагает Хр. Штельцер, должно трактовать в духе кротости. Смертная казнь, даже за тягчайшие виды их, неуместна*(628), равно как и конфискация имущества*(629) и другие исключительные постановления, применяемые к этого рода деликтам.

Частный вопрос о телесных повреждениях Хр. Штельцер подверг монографической обработке в одном из своих трудов, время появления которого выпадает на эпоху преподавания им уголовного права в Москве*(630). Он касается в нем вопроса о классификации ран, по их значению для установления состава преступления и меры вменения. Хр. Штельцер оперирует в этом труде с рядом судебно-медицинских определений и к господствующему в то время делению ран на смертельные и несмертельные присоединяет группы: "vulnera absolute letalia et relative aut conditionatim letalia"*(631). К первым он относит и те, которые оказываются смертельными по индивидуальным особенностям данного случая, ко вторым - раны сомнительные и обусловившие смерть по причине неприменения должного врачевания*(632). Изложение Хр. Штельцер ведет в духе уяснения общей принципиальной точки зрения и только попутно останавливается на определениях права римского и германского*(633).

В духе создания из вольфианских учений естественного права особой теории уголовного права и обоснования ее при помощи психологических данных, работал у нас в начале XIX в. профессор Петербургского университета П. Д. Лодий*(634).

Преподавая естественное право на основах вольфианства и руководствуясь известным трудом К. Мартини "De lege naturali positiones". Vien., 1782, а равно "Частным естественным правом". СПб., 1809, Цейллера, не лишенным элементов кантианства, П. Лодий заинтересовывается вскоре кризисом, переживаемым в эту эпоху уголовным правом, обособляющимся из системы общей юриспруденции, и принимает основы воззрений А. Фейербаха. Они развиты в заключительном труде П. Лодия "Теория общих прав".

Принципам уголовного законодательства П. Лодий посвящает в своей "Теории общих прав" отдел "Об уголовной судебной власти"*(635), которым, по-видимому, и ограничивается результат его самостоятельных трудов в этой области*(636).

П. Лодий различает в праве законы положительные и естественные. Первые "происходят из делоположений или от воли верховного правителя", вторые "из сущности государства и одним разумом понимаются"*(637). Взаимоотношение этих областей П. Лодий представляет себе в том виде, что принципы философского права являются теорией положительных законов, систематизирующей их и намечающей пути их развития. В основание философского естественного права П. Лодия положены реальные свойства человеческого духа, психологическая природа человека, в чем и заключается причина обязательности и истинности этого права.

Преступление П. Лодий понимает как "произвольное деяние, по закону наказанием впредь угрожаемое и правам другого противоборствующее". Оно предполагает внешнее действие как "произвольное деяния исполнение"*(638). Бороться с преступлением, полагает П. Лодий, всего целесообразнее тем путем, который идет навстречу особенностям проявления человеческой воли. Если при помощи уголовного закона, грозящего наказанием, побуждать человеческую волю действовать в желательном для общества направлении, то такой путь "показывается пред всеми прочими средствами, употребляемыми к преграде преступлений"*(639). Раз наказания устанавливаются в видах психологического принуждения, то необходимым условием использования последнего является предположение, что "поведение (наказываемых) принимается основанным на способности их желания:"*(640) Так как преступление представляется действием, опасным для общества, то самый размер вреда и опасности его не может, в свою очередь, не оказывать влияния на размер наказания. "Чем большею опасностью преступления угрожают праву, тем большее количество наказания будет против них правомерное или законное"*(641). "Гражданскому наказанию" могут подлежать, полагает П. Лодий, в противность А. Фейербаху*(642), и нравственные лица на тот, однако, случай, когда это логически допустимо*(643). Каждый раз должна быть установлена непосредственная связь между волей нравственного лица и посягательством. "Одесятование и жребий", как прием наказания, представляются П. Лодию "средствами неприличными"*(644). Применение смертной казни к физическим лицам П. Лодий считает совершенно допустимым*(645). Скажем в заключение, что ряд положений из общей теории наказания П. Лодий заимствует у вольфианца Мартини*(646).

С более самостоятельными попытками обоснования принципа уголовного права на психологии мы встречаемся в начале XIX в. у наших криминалистов В. К. Елпатьевского и Г. С. Гордеенко. Оба они представляют интерес в том смысле, что, хотя и идут по проторенным путям, но обосновывают определенные начала иногда самобытным путем на почве доктрины естественного права того оттенка, которая послужила канвой и для А. Фейербаха. И В. Елпатьевский, и Г. Гордеенко высказывают, в общем, взгляды, опирающиеся на учения Наказа.

В. К. Елпатьевский*(647), преподававший, по сведениям одних, с 1824 г., а других - с 1829 г., в Петербургском университете теорию уголовного права по А. Фейербаху и А. Бауэру*(648), не оставил печатных трудов. Мы имеем тем не менее весьма точную запись его лекций под именем "Теории уголовного права"*(649).

В. Елпатьевский строго различает философское уголовное право и положительное.

Первое выводится из идеи практического разума и, будучи приведено в систему, составляет теорию уголовного права, "которой задача состоит в положении твердого основания для науки уголовного права и законодательства"*(650). "Положительное уголовное право, в свою очередь, есть наука о действительных правах: основанных на созданных наказательных законах"*(651). Содержание этих двух областей В. Елпатьевский представляет себе в следующем виде. "Философское составление и изложение теории уголовного права не только опыт не делает излишним, но даже требует принятия оного в должное внимание и соображение:"*(652). Коренными вопросами, подлежащими решению в теории уголовного права, является, прежде всего, "юридическое основание наказательной власти", а затем общие проблемы об уголовном законе, преступлениях и наказаниях и условиях применения последних*(653). Такая схема, по мнению В. Елпатьевского, уже намечена в Наказе Екатерины II*(654). В решении этих вопросов теории уголовного права нужно опираться, кроме разума, на материал, доставляемый, с одной стороны, психологией и практической философией, а с другой, "историей государств, в которых образовались действующие законы, историей уголовных законов, уголовными законодательствами разных народов"*(655). Только в результате сведения в одно целое всего этого могут быть добыты "общие начала права"*(656). Следует избегать того, думает В. Елпатьевский, чтобы "принимать за общие и неизменные истины и права постановления известных народов, именно к их обстоятельствам приспособленные"*(657). Нужно не забывать в то же время, что задачей теории уголовного права не может быть возведение "совсем готового здания науки уголовного права". Она только полагает ей основание, предоставляя остальное науке положительного уголовного права*(658).

Последняя извлекает свои выводы из действующих узаконений и в систематическом изложении распадается на три части. Первую "составляют всеобщие начала о наказании законопротивных действий вообще", вторая ":излагает самые преступления с их наказаниями, определенными в законах верховною властью:; третья: часть составляет: судопроизводство"*(659). В то время как теория уголовного права представляет значительное единообразие, наука положительного права отличается "великою разнообразностью", которая "изъясняется: из важного участия, которое климат, народный характер, обычаи, вера, образование, устройство государственное и обстоятельства времени имеют: на уголовное законодательство:"*(660).

В своей "Теории уголовного права" В. Елпатьевский останавливается на учении об уголовном законе, преступлении, наказании и условиях применения последнего, предпосылая всему этому вопросы о юридическом основании наказания и его целях как моменте, дающем жизнь всем остальным институтам уголовного права.

Учение об уголовном законе В. Елпатьевский отчасти приурочивает к отделу "Об общих началоположениях для уголовного судьи"*(661). Здесь он подвергает исследованию принцип "nullum delictum sine lege poenali"*(662), вопросы о толковании закона*(663), аналогии закона и права и пр.*(664) Одновременно он отводит и самостоятельное место вопросу об уголовном законе*(665).

Преступление В. Елпатьевский определяет в связи с основным принципом уголовного права как "действие, угрожаемое посредством закона наказанием" или "действие, противное уголовному закону, или нарушение сего закона"*(666). В. Елпатьевский считает недопустимым понятие "естественного преступления", как такового, противополагаемого им "гражданскому преступлению" в смысле действий, "которым сие качество долженствовал бы сперва придать положительный уголовный закон для того, чтобы почесть оные преступлениями"*(667). Допущение "естественного преступления" равносильно признанию существования таких преступлений, для которых не требуется уголовного закона*(668). Необходимость последнего, как психологического средства предупреждения преступления в существовании государства, служит у В. Елпатьевского "юридическим основанием наказательной власти". Он приходит к этому выводу следующим путем.

Государство возникает из договора*(669). Последний "дает государству высшее достоинство, государственной власти юридическое основание и гражданам действительное побуждение охотно повиноваться законам и учреждениям государства"*(670). Государство имеет своей целью "водворение гражданского состояния" и "первая и важнейшая обязанность властителя государства состоит во всестороннем попечении гражданского порядка: Он должен стараться: отвращать: и: нарушения внутренней тишины и спокойствия, которые могут происходить от его подданных"*(671). Это может осуществляться, прежде всего, при помощи общего предупреждения правонарушений путем угрозы наказанием*(672) по следующему соображению. Предупреждение может рассчитывать на успех только в том случае, если считаться с "источниками происхождения действий, нарушающих тишину и спокойствие граждан". Но такими источниками являются, с одной стороны, "чувственность" человека*(673), а с другой, "ложное мнение действующего"*(674) и "недостаток надлежащей осмотрительности"*(675), считаясь с ними, наказание может играть роль предостережения*(676). Но если наказание в качестве предостережения целесообразно, то это не значит, что оно и необходимо. Последнее, однако, вытекает "из неоспоримой и действительно признанной недостаточности прочих средств, имеющих целью вообще предупреждение всех нарушений гражданского порядка". Предостережение в этом смысле предполагает не только "угрожение наказанием в законе": но и "действительное предостережение граждан от учинения таковых действий", т. е. применение наказания*(677). "Предостережение", по мнению В. Елпатьевского, кроме того, вполне "совместно" "с правами граждан". Оно не содержит в себе никакого принуждения, "не ограничивает нравственной и юридической свободы граждан" и "имеет целью одно остановление непозволенных действий"*(678).

То же начало позволяет В. Елпатьевскому ближе подойти к понятию наказания. Оно должно быть "злом, угрожаемым в законе, в законе гражданском положительном, а не законе религии (и) нравственном, властителем государства для предостережения подданных от непозволительных действий, и в случае преступления, по силе сего закона причиняемым"*(679). Для более полного осуществления целей, на него возлагаемых, наказание должно сообразоваться с реальными условиями действительности и согласоваться "с правилами права и политики"*(680). Последнее предполагает изменение наказания в зависимости от степени совершения и участия и моментов внутренней виновности.

В области совершения В. Елпатьевский различает "совершившееся преступление", "оконченное покушение" и "неоконченное покушение".

"Совершившееся преступление, - пишет он, - виновнее покушения к преступлению: виновность умаляется с маловажностью опасности и малоценностью вреда: Оконченное же покушение тем виновнее, чем более оно приближается к своему окончанию. Оконченное же покушение бывает тогда, когда действователь все то сделал, что с его стороны нужно было для совершения умышленного преступления и при всем том еще не воспоследовало действие, потребное к понятию о сем преступлении: Покушение бывает не окончено, когда действователь не все то сделал, что с его стороны нужно было для исполнения преступления"*(681).

В сфере соучастия В. Елпатьевский исходит из того, что "непосредственное участие виновнее посредственного... уговорное виновнее случайного": Он разделяет поэтому участников на "виновников", "помощников" и "потворщиков". Под первыми он разумеет тех, "кто замыслил самое преступление и чья деятельность непосредственно устремлена была на совершение преступления". "Помощником" является тот, "который своим содействием способствует токмо преступлению, другим лицом замышленному"; наконец, "потворщиком" является лицо, которое "токмо по совершении преступления с противозаконным намерением участвует либо в деле, либо в лице преступника:"*(682).

Вопрос о влиянии субъективной виновности и ее видов на наказание В. Елпатьевский затрагивает в отделе "О мере наказания, дознаваемой из внутренней виновности действователя".

Умысел, по В. Елпатьевскому, предполагает, с одной стороны, элемент сознания и, с другой, волю действующего. В умысел входит "во 1-х, сознание качества действия как преступления; во 2-х, воля к учинению оного"*(683). В. Елпатьевский различает предумышление, как более наказуемую форму по сравнению с умыслом аффектированным. "Преступление, затеянное или совершенное с размышлением, - говорит он, - виновнее учиненного в сильном душевном волнении"*(684).

Неосторожность В. Елпатьевский рассматривает как такое состояние нарушителя, когда он "не имел противозаконной воли к причинению вреда, происшедшего от его действия", и как такую форму вины, при которой "нарочито уменьшается виновность"*(685). В. Елпатьевский различает отдельные виды неосторожности: "близкую или неосторожную неосмотрительность" и "отдаленную и непосредственную неосмотрительность". Первая состоит в том, что "виновный действительно предвидел, что из его действия может произойти нежелаемое им последствие, противное наказательному закону, и не смотря на то, предпринял действие". Этот вид представляется формой более наказуемой. "Отдаленная и непосредственная неосмотрительность" состоит в том, "что виновник мог бы предусмотреть сию опасность своего действа, но он оставил необходимое для того и требуемое законом употребление познавательной способности"*(686). Кроме этого деления В. Елпатьевский различает еще оттенки неосторожности по степени вероятности наступления противозаконного последствия*(687).

Отводя огромную роль предостерегающему действию уголовного закона в борьбе с преступлением, В. Елпатьевский в то же время не признает за ним значения единственного и исключительного средства.

В. Елпатьевский возлагает на "властителя" обязанность предупреждения преступлений в самом широком смысле этого слова. Он понимает под такими мерами, главным образом, "народное воспитание"*(688), "установление благочиния" и меры против бродяжничества*(689).

Вряд ли может быть какое-нибудь сомнение в крайней близости к учениям А. Фейербаха и А. Бауэра взглядов, развиваемых В. Елпатьевским.

Выставляя в качестве верховного принципа уголовного права "основание наказательной власти" и обусловливая решением его общий характер институтов уголовного права, В. Елпатьевский остается на пути, намеченном А. Фейербахом. Он очень часто принимает вместе с тем поправки, внесенные А. Бауэром по вопросу о действии предупреждения, видах умысла, неосторожности, покушении и проч. В. Елпатьевский не забывает, однако, связи, которая существует между учениями А. Фейербаха и А. Бауера, с одной стороны, и доктриной Беккариа, с другой. Так как учения последнего отразились на Наказе, то именно в этом памятнике, особенно по вопросам об обосновании права на наказание*(690), о покушении*(691), о способах предупреждения преступлений*(692), В. Елпатьевский видит первоисточник защищаемых им взглядов.

Несколько позднее В. Елпатьевского выступает с попыткой обособления теории уголовного права на почве положительного права и психологии человека другой русский криминалист Г. С. Гордеенко*(693). Как и его предшественник, он не окончательно еще порывает с естественным правом и приурочивает свои конструкции к теоретическим основам, которые дает Наказ. Впоследствии Г. Гордеенко вступает на путь дальнейшего развития начал, высказанных им в одном из своих первых трудов. Даже более, только в дальнейшем фазисе своей научной деятельности Г. Гордеенко выступает как сложившийся ученый.

В труде Г. Гордеенко "Разбор основных начал науки уголовного права"*(694) сделана попытка теоретического освещения вопроса о понятии и цели наказания как основании для разрешения текущих уголовно-политических проблем. Г. Горденко строит свои взгляды, с одной стороны, на психологии преступника и, с другой, на почве опытов уголовного законодательства.

Многие истины уголовного права, говорит Г. Гордеенко, "рассеяны в указах, учреждениях и постановлениях, утвержденных самодержавною властью российских государей и освященных рукою времени"*(695). Но положительное законодательство не единственный источник "изложения начал науки уголовного права"*(696). Наряду с ним должны быть поставлены "истины, открытые и доказанные наблюдениями знаменитых государственных людей"*(697).

Под истинами этого рода Г. Гордеенко понимает обнаружение результатов применения законодательства в практической жизни - те данные, которые свидетельствуют об уголовно-политической пригодности определенных начал уголовного законодательства. Г. Гордеенко отмечает, что уголовно-правовая практика, погрязшая "во мраке предрассудков, освященных примерами веков", может быть исходным пунктом для создания "новой уголовной политики"*(698).

Созданная на почве положительного права и уголовно-политического опыта теория уголовного права может явиться прочным базисом для практики. "Практика, - пишет Г. Гордеенко, - зависит от теории; она тем правильнее и совершеннее, чем определительнее и совершеннее сия последняя"*(699).

Путь этот предполагает деятельность в соответствии с присущей человеку способностью удерживаться от действий, угрожаемых наказанием, и в соответствии в то же время с теми свойствами наказания, которые обеспечивают ему наибольший успех. В уголовно-правовых идеях Наказа Г. Гордеенко видит важнейшие результаты усилий уголовно-политической мысли и считает вполне приемлемыми те взгляды, которые высказаны в нем по вопросам о понятии*(700) и целях наказания*(701). С точки зрения идей Наказа Г. Гордеенко критикует учения германских криминалистов*(702) по соответственным вопросам и доказывает, что идеи Наказа о наказании лежат в основании теории психологического принуждения А. Фейербаха*(703).

Несмотря на то, что труд Г. Гордеенко посвящен только одному из вопросов теории уголовного права и самое решение, предлагаемое им, далеко не оригинально, оно представляет значительный интерес. Становясь на точку зрения предупреждения преступлений при помощи наказания, Г. Гордеенко предлагает считаться с миром реальных фактов. Недостаточно строить наказания в соответствии с психологическими особенностями человека и тем опытом, который использован в положительном законодательстве; нужно поставить оценку пригодности наказания в связь и с тем, к чему в действительности приводит та или другая мера. Точка зрения Наказа удовлетворяет Г. Гордеенко потому, что предлагает внести в карательную систему принципы гуманности и требует предупреждения преступлений независимо от наказаний.