Geum.ru

В. В. Виноградов к изучению стиля протопопа Аввакума, принципов его словоупотребления

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   20

224


кругом представлений. Впрочем, этот прием одинаково встречается в символике и церковно-книжного и разговорно-народного слоя стиля. Напр.: „Вотъ вамъ и без смерти смерть. Кайтеся, сидя, дондеже дьяволъ иное что умыслитъ. Страшна смерть: недивно!“ 62.

— „Мы заодно воровали, — от смерти человѣка ухоронили, ища его покаянія к Богу“ — 40.

„И за вся сія присланы к намъ гостинцы: повѣсили на Мезени в дому моемъ двухъ человѣковъ, детей моихъ духовныхъ“. 61.

Смысловая антитеза иногда заостряется синтаксически:

„Таже в Никитинъ день ходъ со кресты, а меня паки на телѣге везли противъ крестовъ“. 18.

В других случаях на основе контрастного сцепления слов происходит нейтрализация соединенного с каждым из них „чувственного тона“, и возникает новый символ (оксиморон):

„Остригъ его овчеобразный волкъ“ (в ред. В) — 171. Ср. в Книге бесед: „Грѣхъ ради моихъ суровъ и безчеловѣченъ человекъ“ — 175; ср. „человеколюбивъ человѣкъ бысть“ 333; „живые могилы нѣтъ“ 423.

225


Так и в кругу церковно-книжной символики обнаруживается оригинальное творчество Аввакума, которое направлено, главным образом, на перемещение слов в пределах близких семантических рядов. В результате же этих сдвигов старые слова получают, по выражению Ницше, „новый запах“1). Однако не это — основная тенденция употребления церковных символов в стиле Аввакума. Яркое своеобразие его заключается в устранении резкой эмоциональной границы между группами символов — торжественно книжных и вульгарно-разговорных. И важно здесь не то, что церковно-книжные фразы

226


сопровождаются нередко пояснением путем сопоставления с словосочетаниями вульгарно-речевого обихода: „бысть же я... пріалъченъ, сирѣчь есть захотѣлъ“ 16; „возвратилося солнце к востоку, сирѣчь назадъ отбѣжало“ 5.

Это — лишь одно из наименее ярких обнаружений основного свойства стиля Аввакума: в нем торжественно-книжные слова окружаются реалистически-повседневным ореолом. Вследствие этого происходит пересечение двух рядов символов с совершенно различной эмоциональной окраской, и разрушается однообразие консервативных словосочетаний, основанных на ассоциациях смежности. Если принять формулу Н. В. Крушевского, по которой „процесс развития языка с известной точки зрения представляется как вечный антагонизм между прогрессивной силой, обуславливаемой ассоциациями по сходству, и консервативной, обуславливаемой ассоциациями по смежности“1), то в стиле Аввакума необходимо отметить резкое преобладание семантических сплетений, вызванных ассоциациями сходства, благодаря которым элементы привычных церковно-книжных формул сочетались с символами реально-обыденного круга.

227


Таким образом, своеобразие использования церковно-книжной стихии в стиле Аввакума обусловлено не столько приемами размещения и сцепления друг с другом библейских фраз, как неделимых далее, застывших словесных глыб, сколько именно тяготением к дроблению их при посредстве вульгарной символики. В связи с этим находится также и резкое изменение эмоционально-смысловой значимости церковно-славянизмов.

Здесь легко установить три ряда семантических преобразований.

I. В традиционной церковно-книжной формуле нередко наблюдается как бы подстановка на место торжественного слова другого — разговорно-народного, происходит своего рода перевод из одного — высокого плана в другой — низкий. От этого вся формула изменяет свой семантический облик, воскресает, насыщенная новым, реально-житейским содержанием.

Примеры: „Держись за Христовы ноги“ 81 (ср.: „припади к ногам Христовым“); „не догадались венцовъ побѣдныхъ ухватити“ 62; ср. также: „за правило свое схватался, да и по ся мѣстъ тянусь помаленьку“ 43.

— „Я, на небо глядя, кричю“ 21; „ты кричалъ на небо-то“ 81; ср. в Житии Епифания: начахъ вопити зря на небо“ 233; ср. в Житии

228


Аввакума: „сталъ на небо взирая говорить“ 46; „рече, на небо взирая“ 219;

Ср. соединение двух формул: „начать кричать и вопить гласы неудобными“ 68; „учала кричать и вопить“ 79 — при символах: „началъ... кричать неудобно“ 73; „кричитъ неудобно“ 12. И рядом: „я... ползаю, а сам кричю: „Владычице, помози!“ 25; „я закричу, так и сядетъ“ 72; „ту же Василіеву рѣчь закричалъ к бѣсу“ 69...

— „Богъ — старый чудотворецъ“ 64; ср.: полны сети напехалъ Богъ рыбы“ 231.

— „Вотъ, бѣсъ, твоя от твоихъ тебе в глаза бросаю“ 220 (ред. В).

— „Ср. в Книге Бесед: „Само царство небесное валится в ротъ“ 253 и т. д.

II. Другим средством преобразования семантического облика церковно-славянских словосочетаний является соединение их с народными символами или внезапный переход от высоких фраз к низким в соседящих синтаксических объединениях. От этого соприкосновения символов различной эмоциональной окраски изменяется Gefühlswerth обоих символов, их эмоциональное содержание, и круг связанных с каждым из них ассоциаций.

„Логинъ же разжегся ревностью Божественнаго огня, Никона порицая, и чрезъ

229


порогъ в алтарь в глаза Никону плевалъ“... 17.

„Такъ меня Христосъ — свѣтъ попужалъ и рече ми: „по толикомъ страданіи погибнуть хощешъ? Блюдися, да не полъма разсѣку тя!“... 46. „А... запрещеніе то отступническое... я о Христе под ноги кладу, а клятвою тою — дурно молыть — гузно тру. Меня благословляютъ московскіе святители“... 40 стр.

„И я су... ко Богородице припалъ: Владычице моя, Пресвятая Богородице, уйми дурака тово, и такъ спина болитъ!“180—181; ср. „Владыко человѣколюбче, посрами дурака тово, прослави имя твое святое“... 231.

„Венецъ терновъ на главу ему тамъ возложили, въ земляной тюрмѣ и уморили“. 15.

III. Библейские символы служат толчками к возбуждению словесных ассоциаций из области разговорно-народной символики, развиваясь в ряд реалистических картин.

Как бы отнимая у церковно-книжного символа его торжественный эмоциональный тембр, Аввакум поясняет его, окружая логическими синонимами народной речи. Затем — иногда картинно иллюстрирует реальный смысл библейской метафоры путем словесного развертыванья побочных ассоциаций к ее вульгарно-речевому синониму.