Geum.ru

В. В. Виноградов к изучению стиля протопопа Аввакума, принципов его словоупотребления

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   20

208


жанра, к которому относится автобиография прот. Аввакума.

„Житие“ построено в форме речевой, бесхитростной импровизации, „бесѣды“, „вяканья“.

Отсюда — в нем постоянные обращения к слушателям — старцу Епифанию и „рабу Христову“.

„Слушай за что“. 34 (стр. по изд. Археограф. Ком. Петр. 1916).

„Видишь каковы были добры“! 45.

„А еще сказать ли тебѣ, старецъ, повесть?“ 77.

„Бывало, отче, въ Даурской землѣ, аще не поскучите послушать съ рабомъ тѣмъ Христовымъ...“ 47 и др. под.

Аввакум как бы следит неотрывно за впечатлениями собеседников от своего рассказа и пересекает его вводом просьб и извинений, направленных к ним, в минуты мнимого „самообличения“:

„Я — су, простите, своровалъ!“ 39.

„Взялъ ихъ бѣдныхъ. Простите!“ 29.

„А я — простите Бога ради! — лгалъ въ тѣ поры“. 39.

„Охъ, горе мнѣ! Как молыть? И соромъ и не смѣю, но по старцеву Епифаніеву повелѣнію говорю“. 69 и мн. др. под.

Однажды — Аввакум даже обрывает свою повесть на половине, прося „старца“ высказать свое

209


отношение к его поступку. И только после его реплики успокаивается:

„Добро, старецъ, спаси Богъ на милостыни! Полно тово“. 40 стр.

Этим устанавливается основной тон, в котором ведет повесть о своем житии прот. Аввакум, — глубоко личный тон простодушно-доверчивого1) рассказчика, у которого рой воспоминаний мчится в стремительном потоке словесных ассоциаций, и создает лирические отступления и беспорядочно-взволнованное сцепление композиционных частей. И сам прот. Аввакум как бы не в силах противиться самопроизвольному движению словесных ассоциаций и сдержать их в рамках логически-планомерного членения материала:

„Полно тово и такъ далеко забрелъ.“ 41.

„Къ слову молылось“. 54.

„Еще вамъ побесѣдую о своей волоките“. 57.

„А однако ужъ розвякался, — еще вамъ повѣсть скажу.“ 76.

Так определяется главный стилистический слой сказа и его организация. С этой точки зрения „житие“ — это интимная, дружеская „беседа“ о замечательных

210


случаях из жизни рассказчика, которые следуют один за другим в порядке скитаний гонимого протопопа или всплывают группою — в силу тесной ассоциации по сходству (эпизоды о гонениях от „начальников,“ „повести“ об изгнании бесов).

Но вдруг этот сказ сменяется торжественной проповедью. За спиной непосредственных собеседников, к которым обращался Аввакум, показываются толпы „правоверных“ и „никониан“. Поэтому в житие вкраплены лирические воззвания к последним:

„Простите, барте никоніяне, что избранилъ васъ; живите, какъ хочете!“ 41.

„Увы, бѣдные никоніаня! погибаете отъ своего злаго и непокориваго нрава“. 60.

Вместе с тем „слышатель“ выступает, как представитель всего правоверного коллектива, и к нему раздается торжественная ораторская речь:

„Виждь, слышателю... Сего ради соблазны попущаетъ Богъ, да же избрани будутъ, да же разжегутся, да же убелятся, да же искусніи явленни будутъ въ васъ.“ 52.

„Ну-тко, правовѣрне, нарцы имя Христово, стань среди Москвы, прекрестися знаменіемъ Спасителя нашего Христа пятью персты“! 66.

211


Так личный тон и безыскуственная стилизация „вяканья“ сменяются торжественно-обличающим или убеждающим пафосом проповедника, и „житие“ становится „книгой живота вечного“. И сам Аввакум, как главный герой всех происшествий, начинает освещать их, так сказать, извнутри, в процессе их течения евангельскими текстами (24, 43 стр. и др.). Архаически-церковные стилистические построения внедряются в разговорную стихию.

В связи с этим и в самом повествовательном сказе открывается тонкая вязь, сотканная из двух символических клубков.

Два стилистических слоя в нем соответствуют двум рядам представлений, как бы двум членам психологического параллелизма, взаимно обусловленным в своем течении.

В одном плане житийный рассказ — это повесть Аввакума об его „волоките“, об его „плавании“ по житейскому морю. Но способ рисовки реальных событий определяется той церковно-библейской литературой, в кругу которой вращалась творческая интуиция Аввакума. „Случаи из жизни“ в процессе их художественного воспроизведения апперцепируются богатым запасом библейских сюжетных схем и стилистических формул и расцвечиваются словесными красками церковно-богослужебного и житийного материала. „Новое евангеліе“ создается

212


на основе „старого“. И этот другой план, бессознательно влиявший на стилистическую обработку и характер рисовки событий из жизни Аввакума, иногда проступает очень явственно1).

Прежде всего библейские рассказы часто образуют первую часть параллелизма, в значительной степени определяющую изложение эпизода из жития Аввакума. Напр., в повести о „замотае“, укрытом Аввакумом от преследователей под постелью жены, он сам развертывает сюжет по схеме параллелизма с историей Раави: „Яко Раавъ блудная во Ерихоне Ісуса Навина людей, спряталъ ево“ 39. Здесь любопытнее всего подчеркнутая преднамеренность сопоставления, которое затушевывается введением наивно-нерешительного „кажется“: „при Раави блуднице она, кажется, также здѣлала.“ 39.

Иногда, напротив, уже рассказанная повесть о событии апперцепирует сходные библейские мотивы, лишь в них получая полное свое разрешение (рассказы о солнечных затмениях).

Бывает и так, что весь эпизод сжимается в одном предложении. Тогда круг библийских представлений