Geum.ru

Книга издана при содействии Международного фонда "Культурная инициатива"

Вид материалаКнига
Подобный материал:
  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   33

Kitaphane.info


ББК 87.3 С 84

С84

Книга издана при содействии Международного фонда "Культурная инициатива"

Стрельцова Г. Я.

Паскаль и европейская культура. — М.: Республика, 1994. — 495 с.

ISBN 5—250—02415—7

Книга профессора Московского университета, доктора философских наук Г. Я. Стрельцовой посвящена Блезу Паскалю, выдающемуся мыслителю-гуманисту XVII века. Его гений проявился во многих областях — математике, физике, философии, морали, литературе. Автор просто и увлекательно знакомит читателя с полной загадок жизнью и творчеством Паскаля в контексте европейской культуры. В отдельной главе исследуется влияние Паскаля на русскую культуру. Три сочинения Паскаля, переведенные на русский язык автором этой книги, публикуются в качестве приложения.

Адресована всем интересующимся философией, историей науки и культуры.

С

030103000ft—093

079(02)—94 ISBN 5—250—02415—7

гос публичка"

Ei'::.-1; .. '

ББК 87.3 + 72.3 t) Издательство «Республика», 1994

W-ШОС,


Посвящается светлой памяти моей мамы Ипатовой Марии Ефремовны

Из всех прошлых полемистов остался •один Паскаль, ибо он один был гениальным человеком. Он один стоит на развалинах своего века.

Вольтер

Он был королем в королевстве умов... и это главенство в сфере разума более достойно уважения, чем слава королей.

П. Николь

Паскаль — человек великого ума и великого сердца, один из тех людей, который способен видеть через головы других людей и веков... один из тех, которых называют пророками.

Л. Толстой




Введение. Феномен Паскаля

Судьба Паскаля парадоксальна и во многом трагична. Он сам любил парадоксы и владел неподражаемым искусством выражать через них самые глубокие истины. Вдумаемся, например, в такие афоризмы, шокирующие обыденный здравый смысл. "Всякое ничтожество человека само доказывает его величие". "Человек не ангел и не зверь, и горе тому, кто мнит себя ангелом, ибо он становится зверем": "Есть только два сорта людей: праведники, считающие себя грешниками, и грешники, считающие себя праведниками". "Истинное красноречие смеется над красноречием, как истинная мораль смеется над моралью"'. Парадокс шокирует ум с его "прямоугольной логикой", или, как любил говорить Паскаль, "срывает ум с петель", чтобы он посмотрел на вещи совсем с другой стороны и увидел "иную логику", подчас более соответствующую реальной жизни.

Парадокс парализует догматический ум и мобилизует творческие силы человека. Он поражает воображение, будит эмоции и глубоко "оседает" в сознании и памяти. Паскаль уважал своего читателя и через парадокс приглашал его к сотворчеству. Парадокс соответствовал каким-то таинственным глубинам не только творческого гения Паскаля, но и его личности. Он видел вещи с необычной и неожиданной стороны, как никто никогда их не видел, и придавал проблемам такой невиданный ракурс, который открывал иные, нетрадиционные горизонты европейской

'Pascal В. Pensees, fr. 116, 678, 562, 513 // Oeuvres completes (par Louis Lafuma). P., 1963. P. 513, 590, 580, 576. Далее цит. по этому изданию.


мысли и духовной культуры в целом. Парадоксальной была и слава Паскаля. Он — едва ли не самая легендарная личность нового времени. Подобно античным философам, его прославляли уже при жизни как "мудреца из Пор-Рояля". И вместе с тем за ним "тянулся шлейф" одиозной славы "безумца" и "сумасшедшего", которую распространяли о нем враги его — иезуиты. Сам Паскаль проницательно и не без грусти как-то заметил, что как низшая, так и высшая степень ума вызывает нарекания в "безумии". Он был "философом-пророком", который видел далеко вперед, "через головы других людей и веков" (Л. Толстой), а его считали подчас "ретроградным мыслителем" (Ламетри, Вольтер, Лев Шестов и др.). Он был оригинальным философом, а его до наших дней "отлучают от философии". Он был страстным сторонником достоверного знания, а его считали "скептиком". Он был искренне верующим христианином, а его вечно обвиняли в атеизме. Он знал цену человеческому разуму, а его клеймили как иррационалиста. Его сердце было полно любви к людям, а его считали "возвышенным мизантропом" (Вольтер). Он предавался аскезе, подобно средневековым мученикам, о нем же ходили слухи, что он склонен к чревоугодию и разврату. Подобно титанам эпохи Возрождения, он внес уникальный вклад в сокровищницу европейской культуры, сказав свое слово в науке, философии, логике, эстетике, ораторском искусстве, моралистике, литературе, языкознании, религиоведенйи и поэзии. Но в XIX в. за ним оставили лишь славу "великого христианина", забыв обо всем остальном и даже его научные открытия "распределив" между Торричелли, Декартом и Гюйгенсом.

Да, до загадочности странен и многим непонятен был этот "монах" из Пор-Рояля, не принявший монашества. Этот "кроткий отшельник" с несгибаемой волей бойца. Этот преданный христианин, впавший в "ересь" и взбунтовавшийся против церкви. Этот трепетный гуманист с беспощадной требовательностью к людям. Этот трагический мыслитель с неподражаемым даром иронии и тонким чувством комического. Этот великий математик, вдруг развенчавший любимую науку как "бесполезное ремесло". Наконец, этот всемирно известный ученый, мечтавший остаться в неизвестности и умолявший близких даже не обозначать имени на его могиле.

Кто же был он, кости которого, согласно легенде, приказали откопать в год Великой французской револю-


ции, чтобы добыть из них философский камень? Паскаль прожил очень короткую, до предела насыщенную жизнь, полную драматических исканий и духовных катаклизмов, и умер в 39 лет, по словам Жана Расина, — "от старости". Универсальный творческий гений, неистовый темперамент борца и колоссальная сила духа были заключены в слабом и болезненном от природы теле, которое буквально сгорело уже в молодые годы. В 19 лет он подорвал свое хрупкое здоровье, конструируя арифметическую машину. После этого, по его словам, он больше никогда не чувствовал себя здоровым, особенно мучаясь ужасными головными болями. Неукротимая страсть к научным исследованиям, стихийно пробудившаяся в 10 лет и не покидавшая его на протяжении всей жизни, лишила его нормального и беззаботного детства, обычных радостей юности, а в зрелые годы была не последней причиной его трагической любви и отказа от семейного счастья. Он был не только "героем" научной революции нового времени, но и "мучеником науки'".

Трагическую судьбу Паскаля разделили и его главные произведения. Антиклерикальный памфлет против ордена иезуитов "Письма к провинциалу" был осужден римско-католической церковью и внесен инквизицией в "Индекс запрещенных книг". По приговору государственного совета Франции они были сожжены рукою палача по всем правилам аутодафе для книг. Главный философский труд Паскаля "Мысли о религии и о некоторых других предметах" (с легкой руки Вольтера называемые просто "Мысли") остался незавершенным ввиду ранней смерти автора. Этот труд задумывался изначально как "Апология христианской религии" и остался в виде отдельных фрагментов, лишь отчасти систематизированных по "тематическим связкам", 27 из которых имели заголовки, а 34 нет. Однако трагизм состоял не в незавершенности сочинения: все равно "Мысли" были признаны гениальным произведением и вошли в сокровищницу .мировой культуры. Трагизм заключался в чудовищном произволе издателей и редакторов, "резавших" "Мысли" по своему усмотрению, вынимая из них неугодные фрагменты и добавляя в лучшем случае кое-что из других сочинений Паскаля, а в худшем — неизвестно откуда взявшиеся идеи, возможно, даже и свои собственные.

' Тисамдье Г. Мученики науки. 3-е. изд. Спб., 1891. 6


Удивительное произведение Паскаля подвергалось нелепому "препарированию" бесчисленное количество раз даже и в нашем веке, уже после восстановления подлинника. Два столетия "Мысли" были известны читающей Европе в искаженном и неполном виде. Первое их издание, осуществленное его друзьями из Пор-Рояля, уже не было аутентичным. Во-первых, потому, что старшая сестра Паскаля Жильберта Перье, страстная янсенистка, скрыла от копиистов ряд текстов, по ее мнению, еретических. Во-вторых, "приложили руку" и сами янсенисты из Пор-Рояля (А. Арно, П. Николь, герцог де Роанне), исключив из "Мыслей" множество фрагментов, либо "крамольных", либо не имеющих прямого отношения к апологии христианской религии'. Таким образом, читатель имел некоторое представление о Паскале-христианине и почти не знал Паскаля-философа: образ неутомимого исследователя, страстного и глубокого мыслителя оставался в тени. Понадобились долгие годы кропотливого труда многих паскалеведов, чтобы восстановить подлинный состав "Мыслей". Впервые эту задачу поставил Виктор Кузен, представив в 1842 г. свой "Доклад Французской академии о необходимости нового издания этого труда" в соответствии с замыслами самого Паскаля. Такое издание осуществлено было Проспером Фожером в 1844 г. под любопытным заголовком: "Мысли, фрагменты и письма. Публикуются впервые в соответствии с оригиналом и большею частью неизданные". Затем появились издание Э. Авэ (1852) и ставшее классическим на долгие годы издание Л. Бренш-вига (1897, 1904, 1914). Позже огромную работу проделал Луи Лафюма, выпустив в 1951 г. три тома "Мыслей" после предварительной публикации в 1949 г. своих "Паскалевс-ких исследований". В 1955 г. он издал "Малые произведения и письма Паскаля". Однако и после него, уже в 70-е гг., тщательная работа по уточнению всего корпуса паскалевс-ких сочинений была продолжена Жаном Менаром. В мировой практике принято цитирование Паскаля либо по изданию Бреншвига, либо — Лафюма. Из "Малых сочинений" Паскаля большое значение имеют: "Предисловие к трактату о пустоте", "О геометрическом уме и об искусстве убеждать", "Разговор с де Саси об Эпиктете и Монтене", "Три рассуждения о положении знати", "Четыре сочинения

' Pascal В. Pensees de Pascal sue la religion et sur quelques autres sujets. 2 ed. P., 1670. Тираж первого издания 1669 г. был очень небольшим, для родных и близких.


о благодати", "Молитва об использовании во благо болезней".

За свою короткую жизнь Паскаль успел сделать очень многое, оставив яркий след в различных областях культуры. Но он страдал от трагического сознания, что почти ничего не сделал и напрасно прожил жизнь. Объективно многое было и дано ему: счастье обретения истины и научных открытий, прижизненная слава "французского Архимеда", "мудреца из Пор-Рояля", "святого", обожание близких людей, любовь прекрасной женщины Шарлотты де Роанне, радость подлинной дружбы с братом Шарлотты герцогом де Роанне. Посмертная судьба Паскаля подарила ему бессмертие и добавила славу великого писателя-классика, "французского Данте", "Расина в прозе", "учителя человечества", "философа-пророка". Сам же он никогда не был удовлетворен ни одним своим успехом, будучи требовательным к себе до жестокости и даже до самоистязания. Последние годы его жизни были уже не жизнью, а "житием Блеза Паскаля". Существовала даже легенда, будто он носил на своем теле "пояс, утыканный гвоздями" и всякий раз, как гордыня овладевала им, он сильно ударял по нему: гвозди впивались в тело, принося мучительную боль, после чего наступало "отрезвление от самодовольства". Поистине "человек бесконечно превосходит человека", говорил он и всю жизнь следовал этой максиме, доводя до высочайшего совершенства все, к чему прикасался его гений, начиная от математики и физики и кончая филигранной отделкой блестящих философских афоризмов. Неистовое стремление к совершенству в сфере творчества и в личной жизни — удивительная особенность его гения. Впрочем, личная жизнь меньше всего интересовала его, хотя он неукоснительно следовал своим убеждениям по врожденной искренности и неспособности к лицемерию и двоедушию. В этом смысле он был светлой и гармоничной личностью при всей своей сложности и противоречивости. Потому больше всего поражали его странные, непонятные и "разорванные" люди, у которых как будто не одна душа, а много душ. Как говорят иногда, может быть, слишком красиво, он "сделал свою жизнь главным аргументом своей философии". Но сознание его было направлено не на себя: он не переносил себялюбия и эгоцентризма. Зато он жаждал абсолютной истины и всечеловеческой правды и справедливости. Он всю жизнь "искал истину со вздохом". Он мучился "предельными основаниями" и конечной целью


человеческого бытия, мечтая о Высшем благе для всего человечества: "Все тяготеют к себе, но это противоречит всякому порядку. Надо стремиться к всеобщему, а тяготение к себе есть начало всякого беспорядка"'. В свой жестокий, прагматичный и рационалистический век Паскаль отстаивал прерогативы человеческого сердца с его любовью, упованиями, надеждами и верой в высший смысл жизни и несиюминутные заботы человечества.

Мерой его отношения к людям была доброта. Он любил повторять: "Тайные добрые дела дороже всего" — и помогал людям, особенно беднякам, стараясь оставаться в тени. Его сердце было барометром человеческих бедствий, чутко откликаясь на чужую беду. Все, кто попадал в орбиту его жизни, всегда могли рассчитывать на его бескорыстную и самоотверженную помощь. Узнавая о разразившемся голоде в отдаленных районах страны, он спешил выслать деньги беднякам. Черпая из своего не столь уж богатого состояния на нужды близких и дальних людей, он все беспокоился, что мало помогает им. Незадолго до смерти он организовал для бедняков Парижа дешевое омнибусное движение ("кареты по 5 су"), положившее начало общественному транспорту во Франции. Бездушию мира он противопоставил любовь и милосердие к людям. Под стать его личности и жизни была и его "философия сердца", вызывавшая недоумение у многих поколений европейских интеллектуалов, обвинявших его в мистицизме, иррационализме и фидеизме, хотя -все эти пресловутые "измы" никогда не были ни сильными аргументами, ни аргументами вообще. Зато почти всем на Западе хорошо понятна "философия разума" ("отцом" которой в новое время считается Декарт), которую знал и Паскаль. Но он ее не абсолютизировал, как это было "модно" в его время, и существенно дополнял своей "философией сердца". С Паскалем философия и культура в Европе стали много богаче и полнокровнее, теплее и душевнее, одним словом — человечнее. Когда восточные мыслители представляют западную культуру как весьма рационализированную, суховато-рассудочную, прагматичную и абстрактно-гносеологическую, равнодушную к запросам человеческого сердца, то их следует отослать к "Мыслям" Паскаля, которые могут служить "духовным мостом" между "культурой разума" на Западе и "культурой сердца" на Востоке. Его "философия сердца" заполняет такие уголки "культурного ландша-

1 Pascal В. Pensees. P. 552, fr. 421. 9


фта", которые без него оказались бы просто пустыми. Знаменитые "мысли-образы" Паскаля вошли в плоть и кровь европейской культуры, поскольку они ярко выражают фундаментальные условия, а главное, коллизии человеческого бытия. Щемящая истина "мыслящего тростника", каковым он считает человека, представляет самую трогательную и трагическую "ноту" паскалевско-го видения мира. Сродни ей печальный образ "узников в цепях", идущих на казнь один за другим, — символ человеческой жизни "перед лицом смерти". Или вот завораживающий образ "космического безмолвия" в ответ на страстный призыв человека: "Вечное молчание бесконечных пространств ужасает меня", что напоминает возникшую в русской культуре особую экзистенциальную тему "равнодушной природы" (Пушкин, Тютчев, Тургенев и др..). Могучий образ "бездны" у Паскаля — почти мистическое воплощение многоликой бесконечности как вне, так и внутри человека. Еще один удивительный образ-символ — хрупкий образ "тени, промелькнувшей на мгновение и исчезнувшей навсегда". Такова наша кратковременная и быстротечная жизнь "перед лицом вечности". О многих других "мыслеобразах" Паскаля я еще буду говорить далее. Все они обладают необычайной силой воздействия: однажды возникнув в сознании, они не угасают в нем со временем. Так и "блуждают" вот уже 300 с лишним лет мысли, образы, картины Паскаля по страницам литературных произведений, будоражат воображение поэтов и художников, вызывают заинтересованный отклик философов, западают в душу религиозно настроенных людей. Между тем ученые обращаются к творчеству Паскаля в поисках образцов научного доказательства, математической строгости мысли, выверенных суждений, корректности экспериментов, многообразия приемов и методов научного исследования. Да, наука была первой мыслью Паскаля, второй его мыслью был человек и, наконец, третьей — Бог. Отдав свою жизнь науке, будучи ее мучеником, он не был ее пленником, равно как не был пленником ни традиционной философии, ни ортодоксальной религии. Мощный заряд иронии наряду с острым критическим чутьем был тем "спартанским лисенком", который все время выглядывал из складок аскетического одеяния ревностного "святого". Они-то и были лучшим противоядием от всякого идейного догматизма и нравственной успокоенности, за что Паскаля называют "французским Сократом".

10


Паскаль был всегда в пути. Этим он похож на русских духовных скитальцев, вечных странников типа Гоголя, Достоевского, Льва Толстого, Розанова или Вл. Соловьева, которым он идейно и душевно близок. Особенно ценил Паскаля Лев Толстой, называя его "учителем человечества" и "мыслителем-пророком". Здесь писатель был куда ближе к истине, чем многие соотечественники Паскаля, например французские просветители XVIII в. (Вольтер, Кондорсе, Ламетри и др.), которые совсем не ценили его как философа и отнюдь не видели в нем великого мыслителя.

Эта несправедливая традиция перешла в атеистическое паскалеведение, в том числе в нашей стране. Паскаль рассматривался только как религиозный мыслитель, заводящий якобы в тупик философскую мысль. После Октябрьской революции он был известен у нас скорее как ученый, чем как философ и писатель. "Атеистический фильтр" отсек от опубликованных в 1974 г. "Мыслей" Паскаля (в "Библиотеке всемирной литературы", т. 42) две„ трети их содержания, а другие его философские работы вообще не публиковались. Не был издан и его гениальный антиклерикальный памфлет "Письма к провинциалу", служивший образцом для многих последующих памфлетистов, в том числе и для "короля памфлетистов" Вольтера, непримиримого идейного врага Паскаля. До моих публикаций в 70—80-е гг. у нас вышла только одна философская статья Л. И. Филиппова "Диалектика Паскаля" в книге "История диалектики XIV—XVIII веков" (М., 1974).

Равнодушие советских философов к идейному наследию Паскаля пытались восполнить наши ученые Кляус Е. М., Погребысский И. Б. и Франкфурт У. И., которые опубликовали книгу "Паскаль" (М., 1971, серия "Научно-биографическая литература"). Они исследовали почти все стороны его творчества, отдавая должное ему как ученому, писателю, философу. Более того, в противовес философам > они совершенно правильно отметили: "Паскаль — одна из центральных фигур века, поэтому понять его — значит понять и самое, быть может, основное в его эпохе. Паскаль — одно из самых светлых имен в истории Франции" (с. 333). Издается книга "Паскаль" и в серии "Жизнь замечательных людей", талантливо написанная Б. Н. Тарасовым. Даже в учебниках по истории философии у нас Паскалю уделялось минимальное внимание, за исключением учебного пособия В. В. Соколова "Европейская философия XV—XVII веков" (М., 1984), в котором наконец Паскаль стоит в одном ряду с великими философами XVII в.

11


Между тем в дореволюционной России авторитет Паскаля-мыслителя был чрезвычайно высок и школу его "Мыслей" прошли все выдающиеся представители русской культуры, которой паскалевское видение мира оказалось более конгениальным, нежели западноевропейской и даже самой французской культуре. Вышли в свет две добротные монографии о творчестве Паскаля — известного ученого М. М. Филиппова и казанского профессора А. Д. Гуляева. Была переведена книга Э. Бутру "Паскаль". (Подробнее о судьбе Паскаля в русской культуре см. гл. VI.)

Прав Лев Толстой в оценке пророческого дара Паскаля. Если образно представить его мировоззрение в виде "философского древа", то корни его уходят в глубины античной культуры, а могучие ствол и ветви прорастают все пласты последующей культуры вплоть до современности. Никак нельзя согласиться с мнением Льва Шестова, высказанным в его книге "Гефсиманская ночь", будто в противовес Декарту— "отцу" новоевропейской философии — Паскаль является ретроградным "мыслителем-отступником", смотрящим не вперед, а назад. Это до некоторой степени можно отнести лишь к религии Паскаля, опиравшейся на раннехристианское учение Августина, что, однако, не помешало религиозным модернистам нашего века обращаться к нему за идейной поддержкой.[Что же касается философии, Паскаль, по сравнению с Декартом, преодолевает распространенные в то время рационализм, механицизм, догматизм и во многом антидиалектический способ мышления и намечает такие перспективы философского развития, которые реализовались лишь в последущие времена и в нашем веке. Под его влиянием формировались диалектическое видение мира у Лейбница, скептицизм и вольнодумство П. Бейля, антиклерикализм Вольтера, учение о природе и привычке Гельвеция, деизм Жан Жака Руссо, "теория" житейской мудрости Шопенгауэра, философия человека Фейербаха, антисциентизм и парадоксализм Ницше, Кроме того, Паскаля считают предшественником Канта в исследовании проблем возможностей человеческого познания, соотношения философии и науки, науки и религии (А. Г. Гуляев), а также Гегеля — в разработке диалектики (Л. Голдман) и Маркса — в предвосхищении идей диалектического материализма (А. Лефевр). Из философов XX в. он оказал наибольшее влияние на философию жизни А. Бергсона, этическое учение А. Пуанкаре, концепцию У. Джемса, "диалектическую теологию" К. Барта, Р. Нибура, экзистенциализм П. Тиллиха, А. Камю, Ж.-П. Сартра,

12


католический персонализм Лакруа и Недонселя, религиозный модернизм М. Блонделя. Паскаль является зачинателем философской антропологии, ставшей чрезвычайно актуальной в