Лексиконе
| Вид материала | Исследование |
- Специфика синонимической аттракции в лексиконе индивида: синергетический подход, 614.88kb.
- Эмоциональная составляющая образа, стоящего за иноязычным словом в лексиконе младшего, 742.5kb.
- Цели функционирования информационной системы организации, 480.13kb.
- За последние десять лет понятие «миссия» стало едва ли не самым модным в лексиконе, 243.49kb.
- Современная "философия интернационализма", 188.6kb.
- В. Б. Применение продукции neways для оздоровления сердечно-сосудистой системы, 524.73kb.
- К. М. Ячменихин "Аракчеевщина": историографические мифы, 151.15kb.
- Викторина по истории России для учащихся 5 -8 классов. Посвящается Году российской, 11.67kb.
В ЛЕКСИКОНЕ
психолингвистическое исследование
CD
i
О nosepfiPrf KrfH
f\/ не ш'зн1'ше зазначеного герм!ну.
| | | | | | |
| | | | | | |
| | | | | | |
| | | | | | I |
| | | | | | |
| | | | | | •a H |
| | | | | | |
| | | | | | |
о»
см
ОРОНЕЖ """"■ ЗДАТЕЛЬСТВО У ОРОНЕЖСКОГО ."НИВЕРСИТЕТА 990
Киево-Святошинсъка дру&.
В монографии слово рассматривается как единица лексического компонента речевой способности человека; как средство доступа к единому информационному тезаурусу, формирующемуся через переработку многогранного (не только речевого) опыта индивида; как опорный элемент, обеспечивающий (на разных уровнях осознаваемости) учет многосторонних связей и отношений по линиям когнитивного, эмоционального и языкового контекстов; делается попытка дать объяснение способности человека одновременно учитывать такое многообразие связей в процессах речемысли-тельной деятельности. С опорой на теоретические изыскания и на двадцатилетний опыт анализа материалов психолингвистических экспериментов формулируется гипотеза организации лексикона как функциональной динамической системы.
Монография адресована специалистам в области общего языкознл-ния, психолингвистики, психологии памяти и речи.
Залевская А. А. Слово в лексиконе человека: Психолингвистическое исследование. — Воронеж: Изд-во Воронежского университета, 1990. — 208 с.
Печатается по постановлению
Редакционио-издательского совета
Воронежского университета
Научный редактор — проф. М. М. К о п ы л е н к о
Рецензенты: проф. 3. Д. Попова, проф. И. Н. Горелов
(
47-90
4602000000-028 3 Ml74(03)-90 ISBN 5-7455-0252-5
g) Залевская А. А., 1990
(g) Оформление. Издательство
Воронежского университета, 1990
ПРЕДИСЛОВИЕ НАУЧНОГО РЕДАКТОРА
В последние годы значительно повысился интерес ученых разных стран к проблеме индивидуального лексикона, к выявлению специфики того, что стоит за словом, как слова организованы в памяти человека, как они функционируют в процессах говорения и понимания речи и т. п..
По мнению Г. Придо (Prideaux, 1984), такой «всплеск» внимания к проблеме лексикона связан с вычленением соответствующего компонента порождающей модели языка в работах Н. Хомского (см., например, Chomsky, 1980). Однако ряд фактов свидетельствует об ошибочности подобного утверждения. Во-первых, сторонники трансформационной порождающей грамматики и ранее занимались вопросами лексикона (см., например, Wales and Marshall, 1966; Clark, 1970), хотя в последние годы исследования лексикона в русле этого направления, действительно, приобрели более целенаправленный и системный характер (см., например, диссертацию: Lieber, 1981). Во-вторых, активное разностороннее изучение лексикона человека было начато в разных странах задолго до публикации названных работ Н. Хомского (см., например, обзоры: Залевская, 1978а; Butter-worth, 1980, 1983). Не исключено, что именно успехи подобных исследований и привели к необходимости в очередной раз пересмотреть генеративную модель, узаконив выделение в ней лексикона как самостоятельного компонента (последнее вовсе не означает применимости этой модели к описанию употребления языка).
Думается, что лексикон человека оказался в центре внимания ученых по ряду причин, к числу которых можно, в частности, отнести важность рассмотрения этого вопроса в связи с решением философской проблемы формирования субъективного образа объективного мира, а также при разработке систем искусственного интеллекта, при моделировании процессов коммуникации и т. д. Особую роль стало играть исследование роли лексикона в формировании языковой личности (см. Караулов, 1987). Несомненно, существенным было и осознание того, что имевший место отказ от углубленных исследований слова при концентрации внимания исключительно на связном тексте не оправдывает себя: «Изолирование и идентификация отдельных слов составляют важный этап процесса понимания предложения. Каким бы ни был психологический статус слова в восприятии и понимании, в определенный момент нам приходится изолировать и узнавать слова и искать их значения в нашем ментальном лексиконе» (Flores d'Arcais and Schreuder, 1983, p. 26).
В публикациях 80-х гг. остро ставится задача разработки теории, способной объяснить специфику функционирования слова в индивидуальном сознании; происходит переориентация с формальных моделей описания языка на изучение и моделирование реальных процессов производства и понимания речи; признается, что адекватная лингвистическая теория 3
не может разрабатываться вне учета специфики «жизни слова» как единицы индивидуального лексикона (см., например, Engelkamp, I1I983; Seiler and Wannenmacher, 1983; Stemberger, 1985).
Попытка разработать теоретические основы исследования лексикона человека, раскрыть специфику единиц лексикона и обнаружить принципы их организации было сделана в ряде публикаций А. А. Залевской, оставшихся «в тени» на фоне бурно развивавшейся лингвистики текста. Поскольку в этих работах обсуждаются многие вопросы, ставшие актуальными в настоящий момент, возникла необходимость ознакомить научную общественность с отечественной гипотезой индивидуального лексикона сформировавшейся в 70-е гг. и наиболее полно отраженной в учебном пособии «Проблемы организации внутреннего лексикона человека» (Залев-ская, 1977). Чтобы показать, что ряд положений, ныне «открываемых» другими авторами, уже рассматривался с опарой на обширный экспериментальный материал и на имевшиеся к тому времени теоретические построения и вовсе не навеян популярными идеями сегодняшнего дня, было решено сначала изложить гипотезу лексикона в редакции 1981 г. (т. е. дать сокращенный вариант монографии, которая по ряду причин не была опубликована), а затем показать, как основные результаты этого исследования соотносятся с более поздними работами других авторов. Это определило структуру предлагаемой книги.
Несомненно, обсуждаемая здесь гипотеза индивидуального лексикона не рассматривается как завершенная, она отражает лишь один из этапов работы, позволивший составить определенное представление о специфике единиц лексического компонента речевой способности человека и об основных принципах их организации в рамках тех возможностей, которые обеспечивались исследуемым экспериментальным материалом; применение иных методик в рамках комплексного коллективного подхода к изучению проблемы лексикона составляет задачу дальнейших исследований А. А. Залевской и руководимых ею аспирантов и соискателей.
Доктор филологических наук, профессор М. М. К о п ы л е н к о
ВВЕДЕНИЕ
Речевая способность человека, благодаря которой возможно общение между людьми, представляет одну из величайших загадок природы и все больше привлекает внимание исследователей. Особый интерес представляют специфические характеристики единиц лексического компонента речевой способности (далее — лексикона) и принципы организации этих единиц, позволяющие человеку с удивительной быстротой понимать воспринимаемое им слово и находить в памяти именно то слово, которое наиболее полно соответствует замыслу его высказывания.
О важности .исследования этой проблемы свидетельствует то, что вопросы организации лексикона стали в последние годы обсуждаться в рамках ряда, наук: лингвистики, психологии, психолингвистики, информатики. Знаменательными в этом отношении можно считать появление специальных глав, посвященных лексикону, в руководствах по психолингвистике (см., например, Glucksberg and Danks, 1975; Clark and Clark, 1977) и организацию соответствующих симпозиумов в рамках Международных психологических конгрессов (см. об этом в разд. 1.11). Интенсивно ведется разработка моделей лексикона, сопровождаемая горячими спорами о мере пригодности этих моделей для описания исследуемого объекта (см., например, Denhiere, 1975; Dubois, 1975; Lecocq et Mairyniak, 1975). При этом становится все более очевидным, что организация различных сфер лексикона может основываться на разных принципах (см. результаты исследования в Fillenbaum and Rapoport, 1971), а для эффективной постановки экспериментов и для интерпретации получаемых результатов необходима теория, способная вскрыть специфику лексикона человека и выявить принципы, лежащие в основе его организации (ср.: Carroll, 1972, р. 527— 528).
Возникает вопрос: какая из упомянутых выше наук способна разработать такую теорию? Поскольку речь идет об организации лексических единиц, логично прежде всего обратиться к лингвистике, особенно если учесть, что проблема системности лексики широко и последовательно разрабатывается советскими учеными, ведущими исследования в области лексикологии, семасиологии, лексикографии.
Следует подчеркнуть, что основу для исследования системности лексики" отечественными учеными составляет четкое определение роли и места лексики в языковой системе,5
установление специфики языкового знака и всестороннее рассмотрение проблемы значения слова. Применяя различные методы исследования, советские лингвисты подвергли анализу колоссальный фактический материал, послуживший основой для обсуждения общих и частных проблем лексикологии и семасиологии. Существует необозримое количество публикаций, в которых дается анализ семантической структуры слов и семантических связей в группах слов, делаются попытки построения моделей лексико-семантической системы языка или рассматриваются отдельные виды связей между элементами этой системы, описываются семантические поля и лексико-семантические группы слов, разрабатываются теоретические основы и принципы составления идеографических словарей, обсуждаются вопросы семантической типологии и психолингвистического изучения лексической системности и т. д.
Итак, лингвистами проделана титаническая работа по описанию и классификации лексики. Но в какой мере результаты анализа лексики как одной из составляющих языковой системы позволяют судить о специфике единиц лексического компонента речевой способности человека и о принципах их организации?
В работах А. А. Леонтьева неоднократно отмечается, что порочность позиции классической лингвистики (младограмматической и социологической школ) заключалась в полном отождествлении структуры языковой системы и языковой способности (il969a, с. 104); для современной лингвистики также характерно отождествление того, что есть в речи, в языке, с тем, что наличествует в сознании говорящих (19656, с. 10). Конечно, система связей и взаимосвязей, называемая порождающим механизмом речи, включает в каком-то обобщенном виде и то, что называют системой языка, но упомянутый порождающий механизм организован не как точное подобие модели языка (1969а, с. 105) и заведомо иначе, чем описательная грамматика соответствующего языка (1970, с. 48). Отсюда следует вывод, что необходимо строить специальную модель речевой способности (1969а, с. 106).
Сходную мысль высказывает В. А. Звегинцев (1973, с. 91—92), подчеркивающий важность разграничения между «языком в его состоянии» и «языком в его деятельности» и признающий, что при изучении языка с первой из этих точек зрения, т. е. как замкнутой структуры, его отношение к человеку носит чисто декларативный характер. Человек в таком рассмотрении очень легко элиминируется, и перед исследователем остается лишь автономное и авторитарное образование — язык «в самом себе и для себя». При втором подходе язык рассматривается преимущественно с позиций
6
человека, его потребностей, механизма его оперирования языком, его отношения к нему. Таким образом, это разграничение строится на иных основаниях, чем соссюровское различение языка и речи.
Важно подчеркнуть, что и в тех случаях, когда разграничение между системой языка и речевой способностью эксплицитно не проводится, в публикациях последних лет наблюдается тенденция рассматривать проблему системности лексики с ориентацией на позицию говорящего, который выбирает нужное слово из весьма обширного лексикона. Так, Ю. С. Степанов (1975, с. 52) указывает, что, разыскивая в памяти некоторое слово или понятие, человек движется вдоль пронизывающих систему лексики структурных линий — ассоциативных или логических, учитывая при этом отношение гипонимии (подчинения понятий), позволяющее последовательно уменьшать области неопределенности. П. Н. Денисов (1980, с. 118) отмечает, что при поиске необходимого слова говорящий обращается к подсказанной ситуацией или коммуникативной задачей небольшой части словарного состава (синонимическому ряду, семантическому полю, лексико-семантической группе), а это резко упрощает стратегию поиска. Высказывания такого рада позволяют надеяться, что в недалеком будущем внимание исследователей переключится с анализа абстрактной лексико-семантической системы языка на изучение реальных условий и особенностей функционирования слова.
Заметим также, что последние годы развития лингвистической теории в нашей стране знаменуются осознанием недостаточности упомянутого выше абстрактного понятия языковой системы для всестороннего освещения сущности языка и постановкой задачи объяснения глубинных закономерностей языкового механизма (см., например, Мельничук, Г980, с. 4; Принципы и методы.., 1976, с. 3). Отсюда, в частности, вытекает необходимость последовательного изучения специфики лексикона как компонента речевой способности человека. Будучи нацеленным на выявление и объяснение механизмов функционирования лексикона, такой подход исключит возможность оперирования моделями формального описания языка. Как справедливо указывает ряд авторов, такие модели, эффективные для описания коммуникативных процессов с фиксированным набором содержательных единиц, слишком далеки от задач, стоящих перед психолингвистическим моделированием, они не имеют никакого отношения к реальному процессу коммуникации на естественном языке (см. Копыленко, 1969, с. 101, 102; Мельников, 1978, с. 317. Ср. с указанием Ю. С. Степанова на явную ошибочность истолковывания логического описания синтаксиса как модели, непосредственно отражающей психические процессы, про-7
исходящие в голове человека при порождении речи — Степанов, 1981, с. 35). Следует согласиться и с мнением Д. Дюбуа (Dubois, 1975, р. 36), что точно так же, как не существует лингвистического описания, которое можно было бы прямо принять в качестве модели речевой способности человека, нет возможности использовать с этой целью разработанные в информатике модели в качестве моделей психической деятельности.
Принимая во внимание, что речевая способность представляет собой явление психофизиологическое, а результаты переработки и упорядочения речевого опыта хранятся в памяти человека и используются в его речемыслительной деятельности, мы неизбежно приходим к выводу, что относительная полнота описания специфики лексикона может быть обеспечена только при условии оперирования данными из области физиологии высшей нервной деятельности, психологии памяти, мышления и речи. В то же время для решения проблемы становления лексикона важны наблюдения над развитием детской речи, а исследования речевых ошибок и нарушений речи при афазиях дают ценный материал для выявления таких характеристик лексикона, которые могут остаться незамеченными в условиях нормы речи. Таким образом, становится очевидным, что исследование специфики лексикона человека должно быть междисциплинарным и требует объединения усилий представителей широкого круга наук. Более того, такое исследование должно быть и межъязыковым, без чего не может ставиться задача разграничения универсальных и идиоэтнических тенденций в организации лексикона.
Теоретической основой комплексного подхода к исследованию лексикона должно стать органическое единство фундаментальных положений ленинской теории отражения и разработанной психологами школы Л. С. Выготского теории деятельности при последовательном учете достижений отечественной лингвистической теории. Поскольку обязательным условием успешности выявления специфики единиц лексикона и принципов их организации является установление роли этих единиц в процессах речемыслительной деятельности и учет специфики психологической структуры значения, ведущая роль в комплексном исследовании должна принадлежать психолингвистике, изучающей устройство и функционирование речевых механизмов человека в плане их соотнесенности со структурой языка (Леонтьев А. А., 1976а, с. 5).
Для выявления принципов организации единиц лексикона человека исследователь должен иметь в своем распоряжении убедительный фактический материал, который позволил бы обнаружить существенные для упорядоченности лексикона признаки и связи. Однако специфика рассматри-8
ваемого феномена — лексического компонента речевой спо-" собности человека — состоит в том, что его строение не только недоступно прямому наблюдению, но и не может быть выведено по результатам анализа готовых речевых произведений — текстов (как это делают при исследовании лексико-семантической системы языка). В данном случае необходим фактический материал, свидетельствующий не о результатах речевого процесса, а о его ходе, о промежуточных этапах производства речи. Кроме того, при попытках построения гипотез структуры речевой способности человека на базе сведений, извлекаемых из готовых речевых произведений, исследователь неизбежно оказывается скованным принципами традиционного описания языковой системы, а при всей соотносимое™ этих двух коррелятов каждый из них имеет свою специфику, не допускающую прямого перенесения свойств одного на описание другого. Фактический материал необходимого типа должен, очевидно, быть получен путем обращения к информантам — носителям исследуемой речевой организации. Последние должны быть поставлены в такую экспериментальную ситуацию, которая позволила бы по результатам 'некоторой деятельности испытуемых установить те признаки слов и те связи между словами, которыми оперирует носитель языка при идентификации воспринимаемой речи и при поиске слов в процессах говорения.
Объективные данные о наличии связей между словами в сознании человека могут быть получены с помощью психофизиологических методик (см. обзоры Creelrnan, L966; Лурия и Виноградова, 1971; Ушакова, 1979; Чуприкова, 1957). Методики такого рода позволяют не только обнаруживать сформировавшиеся в прошлом опыте человека системы связей, но и разграничивать «ядро» и «периферию» отдельной системы, измерять степень семантической близости между ее элементами, прослеживать динамику связей внутри исследуемой системы или между элементами двух систем и т. д. Можно полагать, что содержательная интерпретация получаемых таким образом материалов позволит со временем перейти от констатации наличия и силы связи между элементами исследуемых систем к выявлению глубинных оснований для формирования и актуализации обнаруживаемых в экспериментах связей. Однако известные нам психофизиологические методики нацелены на исследование лишь тех связей, которые проявляются при опознании (идентификации) елов и не затрагивают процессов поиска слов в памяти; при этом обнаруживаемые связи могут реализоваться только в рамках предъявленного в эксперименте ряда слов, т. е. границы ассоциативного поля оказываются заданными, а не искомыми. К тому же применение таких методик требует9
использования соответствующей аппаратуры, что делает нереальным обследование значительного числа испытуемых. Для выявления принципов организации лексикона необходима иная экспериментальная методика, не требующая использования специальной аппаратуры, допускающая массовость эксперимента и позволяющая получить информацию, не ограничивающуюся этапом идентификации слов и не скованную рамками заданного ассоциативного поля.
В качестве одной из таких методик может выступать ассоциативный эксперимент, в ходе которого испытуемому предъявляется изолированное слово с заданием реагировать на него либо первым словом, пришедшим в голову в связи с полученным исходным словом (свободный ассоциативный эксперимент), либо словом, вступающим в какую-нибудь заданную экспериментатором связь с исходным словом (направленный ассоциативный зисперимент). Заметим, что такое предъявление исследуемого слова став'ит испытуемого в позицию, сходную с той, в которой находится слушающий (читающий) при восприятии первого слова нового сообщения, не связанного с предшествующим контекстом и не обусловленного ситуацией общения, — в обоих случаях идентификация воспринимаемого слова является обязательным этапом деятельности индивида, предваряющим его последующие действия. В эксперименте этот этап оказывается вычлененным, а полученная от испытуемого ассоциативная реакция позволяет судить о том, какой признак идентифицированного исходного слова оказался для него наиболее актуальным и послужил основанием для включения этого слова в ту или иную систему связей, обнаруживающуюся при сопоставлении исходного слова с полученной на него реакцией. При достаточном числе испытуемых может быть составлена обширная картина признаков и связей, лежащих за исследуемыми словами и направляющих процессы идентификации и поиска слов, а количественная обработка полученных данных позволяет судить как об относительной степени актуальности обнаруженных признаков, так и о силе связей, существенных для организации лексикона. Таким образом, сама техника организации ассоциативного эксперимента и характер получаемой с его помощью информации дают возможность прослеживать тот этап деятельности носителя языка, который в обычных условиях общения остается «за кадром». Это, конечно, не означает, что ассоциативный эксперимент может приравниваться к реальной ситуации общения: он лишь позволяет вычленить для детального анализа одну из составляющих этой ситуации. К тому же условия свободного ассоциативного эксперимента обеспечивают максимально полную картину актуализации не ограниченных ни заданием, ни кругом предъявляемых слов свя-
10
зей между единицами лексикона, а условия направленного ассоциативного эксперимента сужают исследуемое поле связей до определенного сектора, создавая возможность для более глубокого выявления специфики целенаправленной идентификации исходного слова и поиска слов, связанных с ним по заданному параметру (см. сопоставление этих двух методик: Залевская, 1972).
Весьма существенно то, что ассоциативный эксперимент обычно проводится в форме группового теста и способен охватывать значительное число участников, которым может быть предъявлен довольно обширный список исходных слов, а опубликованные материалы так называемых ассоциативных норм, полученных в разных странах от носителей различных языков, обеспечивают широкие возможности для межъязыковых сопоставлений, необходимых для выявления универсальных и идиоэтнических тенденций в упорядоченности единиц лексикона.
Термин «ассоциативные нормы» стал широко известным после публикации материалов свободного ассоциативного эксперимента, проведенного психологами-клиницистами Грейс Кент и А. Розановым с 1000 взрослых носителей английского языка для получения «эталона», с которым можно было бы сравнивать ассоциативные реакции больных людей (Kent and Rosanoff, 1910). Следует отметить, что ассоциативный эксперимент как исследовательская и диагностическая процедура с конца прошлого века разрабатывался разными авторами в ряде стран (см. обзор: Палермо, 1966), однако для первого периода истории применения ассоциативных «норм специфичным является использование материалов ассоциативных экспериментов с носителями разных языков (взрослых и детей) преимущественно в целях диагностики в сферах патопсихологии, психиатрии, дифференциальной психологии, психологии эмоций, криминалистики. Начало второго периода можно датировать появлением так называемых Мин-несотских ассоциативных норм (Russell amd Jenkins, 1954), послуживших импульсом для подготовки французских, немецких, итальянских, польских и других ассоциативных норм, использовавшихся (и до сих пор используемых) психологами и психолингвистами для исследования широкого круга проблем в области вербального поведения и вербального научения, познавательных процессов (восприятия, памяти, мышления), формирования речевой способности, а такж,е для рассмотрения и «измерения» психологического значения слова, для обнаружения разных видов связей между словами в сознании индивида и т. д. Сферами применения ассоциативных норм в этот период являются прежде всего психология речи, памяти и мышления, психолингвистика, психология Двуязычия, педагогическая психология. Специфику третьего
11
периода (с начала 70-х гг. по настоящее время) можно усмотреть в обострении интереса к материалам ассоциативных экспериментов со стороны лингвистов. В частности, составление ассоциативных норм русского и других языков в нашей стране осуществляется именно лингвистами и психолингвистами (ранее этим занимались психологи), а экспериментальные материалы используются для исследования лексической системности, для анализа семантической структуры слова, для межкультурных сопоставлений, изучения взаимодействия языков при двуязычии « т. д. (см. работы А. П. Клименко, а также обзоры: Залевокая, 1978а, 1979). К числу сфер применения ассоциативных норм в дополнение к упомянутым выше относятся ныне лексическая семантика, лексикография, лингвострановедение, лингводидактика, этно-психолингвистика, информатика, социальная психология.
Даже простое перечисление сфер применения ассоциативных норм показывает, что не случайно имеющиеся гипотезы организации лексикона человека (см. обзор в гл. 1) в той или иной мере опираются на экспериментальные данные такого рода (заметим, что это делается даже исследователями, остающимися в рамках теории порождающей грамматики!) или непосредственно выводятся из анализа материалов ассоциативных экспериментов, проведенных самими авторами. Однако, хотя эффективность использования ассоциативного эксперимента как источника информации о принципах организации лексикона доказана опытом предшествующих исследований, наша многолетняя практика анализа экспериментальных материалов позволяет .нам утверждать следующее.
- В каждом исследовании должны быть изложены его теоретические основы, в рамках которых необходимо: а) сформулировать рабочую гипотезу; б) подобрать методику эксперимента. В соответствии с теоретическими предпосылками должны быть далее подвергнуты анализу и интерпретации полученные результаты эксперимента.
- Исследование принципов организации лексикона человека непременно должно базироваться на межъязыковом сопоставлении экспериментальных данных.Только при этом условии можно надеяться на объективность выводов и избежать поспешных обобщений. Лишь целенаправленное сопоставление ассоциативных реакций носителей разных языков способно наиболее полно выявить существенные для упорядоченности лексикона человека признаки слов и устанавливаемые на базе этих признаков связи (многие из тех и других могут выпасть из поля зрения исследователя при анализе материала одного языка).
3. Далеко не всякое сопоставительное исследование экспериментальных материалов может выявить факты, необхо-
12
димые для обсуждения рассматриваемой проблемы. Ввиду этого требуется тщательная разработка метода исследования, адекватного изучаемому объекту и поставленным целям.
4. Задача наиболее полного обнаружения набора параметров, по которым упорядочивается лексикон, делает важным применение ряда экспериментальных методик с учетом условий владения испытуемыми одним и более языками.
На основе этих требований предпринятое нами исследование специфики единиц лексикона и принципов их организации базировалось на комплексном теоретическом подходе к изучаемому феномену и на сопоставлении ассоциативных реакций носителей пяти славянских (русского, украинского, белорусского, польского, словацкого), трех тюркских (казахского, киргизского, узбекского), двух германских (англий-,ского, немецкого) и одного романского (французского) языка. Нами была разработана методика межъязыкового сопоставления экспериментальных материалов, а реализованная программа исследований наряду с внутриязыковым и межъязыковым сопоставлением свободных и направленных ассоциаций, полученных в условиях владения одним, двумя и тремя языками, включала также многосторонний анализ материалов экспериментов на свободное (немедленное и отсроченное) воспроизведение иноязычных слов и слов родного языка и учет некоторых случаев речевых ошибок. Основными аспектами анализа результатов свободного воспроизведения слов были установление оснований для группировки слов и обнаружение причин ошибочной записи того, что не предъявлялось в эксперименте.
В связи с использованием ассоциативного эксперимента в числе примененных методов исследования представляется необходимым сделать следующиеразъяснения.
В советской и зарубежной научной литературе дается резкая и обоснованная критика классической ассоциативной теории и различных проявлений неоассоциационизма, однако это не исключает признания важности исследования самого явления ассоциации как связи между элементами психики, благодаря которой появление одного элемента в определенных условиях вызывает другой, с ним связанный (Философский словарь, 1975, с. 28). Открытие и объяснение ассоциаций признается одним из самых значительных достижений научной психологии (Бойко, 1969, с. 78). При этом указывается, что нельзя отрицать сам факт ассоциации (Тихомиров, 1969, с. 34) и что никто не снимает значения ассоциаций как способа организации материала в памяти (Грановская, 1974, с. 219), а изучение последних не только вполне правомерно, но и совершенно необходимо (Смирнов А. А.,
13
1966, с. 11), ибо понятие ассоциации отражает бесспорную психологическую реальность (Леонтьев А. Н., 1964, с. 86). Важно также подчеркнуть, что исследование ассоциативных связей предпринято нами ,в качестве средства выявления специфики единиц лексикона человека и принципов организации последнего, т. е. не является самоцелью, в то время как сами эти связи трактуются как продукты длинной цепи процессов, «обеспечивающих сложнейший анализ получаемой информации, всестороннее отражение свойств воспринимаемого предмета, выделение его существенных признаков и включение его в соответствующую систему категорий. Только такой длинный путь, который наряду с активной деятельностью органов чувств включает и активные действия человека, и его прежний опыт, и решающе важное участие языка, хранящего опыт поколений и позволяющего выходить за пределы непосредственно получаемой информации, и составляет процесс активного, творческого восприятия внешней действительности, и является психологической основой процессов создания субъективного образа объективного мира, иначе говоря, психологической основой процесса отражения» (Лурия, 1977, с. 5—6). Именно такой подход к трактовке рассматриваемых связей не только определил направление предпринятой нами разработки теоретических основ исследования лексикона человека, но и послужил платформой для интерпретации экспериментальных материалов.