Киев Издательство «Київська правда»

Вид материала

Документы

Содержание 7. День рождения. бей первым, федя!

Подобный материал:

• Виагра Киев "Київська правда", 3556.58kb.
• Тема 31. 10, 212.38kb.
• Відкритий кубок губернатора київської області, 143.85kb.
• Тесты по теме: «Раннее средневековье», 40.1kb.
• По фінансовій звітності товариства з обмеженою відповідальністю “Київська фондова компанія”, 175.99kb.
• Перел І к інформації, що підлягає оприлюдненню в газеті „Київська правда” І на офіційному, 63.86kb.
• Київська міська рада IV сесія XXIV скликання, 1714.14kb.
• Материалы к урокам по литературе в 11 классе Из цикла «Ф. М. Достоевский. Преступление, 74.26kb.
• Лозинского Издательство "Правда", 7796.41kb.
• Київська міська рада V сесія V скликання, 1952.91kb.

7. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ. БЕЙ ПЕРВЫМ, ФЕДЯ!

Давно прошли времена, когда Федор мог позволить себе пойти на день рождения в тех же туфлях и костюме, в которых он ходил на работу. Это все равно, что в ресторан с нечищеными зубами. Прежде чем покинуть дом, надлежало выполнить привычный комплекс процедур, занимавших не менее полутора часов. Человек, незнакомый с таким ритуалом, все это мытье-бритье могло показаться тягомотиной, невыносимой мукой, а если учесть, что все процедуры повторяются ежедневно, можно запросто тронуться умом. Для Федора же, проделывавшего в определенной последовательности придуманные им же премудрости, они не то чтобы казались обременительными, ничего подобного, он искренне считал, что так делают все, по-другому невозможно. И он бы немало удивился, если бы узнал, что кто-то обходиться без душа три раза в день, так называемого подмывания (как, скажите, на милость, без того, чтобы подмыться, выйти на улицу?), укладки волос разогретым феном. Или — специально им придуманной процедуры бритья — сначала электробритвой, а затем уже только станком, исключительно с французской пенкой, освежаясь дезодорантом той же фирмы, плюс — массаж лица после бритья с использованием молочка «Кензо» и через минут десять — такой же туалетной воды, обильно орошая самые заповедные места.

Только затем следовал обряд одевания, выбор носков, сорочки, костюма и галстука, подготовки обуви, на что также уходило время. Поэтому, если Федору кто-то звонил и предлагал встретиться минут через пятнадцать-двадцать, он всегда отвечал одно и то же: не представляется возможным, идут переговоры, давайте часа через три, а лучше — завтра. Для людей, незнакомых с такого рода укладом жизни, могло показаться, что человек кошмарно загружен, все у него расписано по минутам, в график невозможно вклиниться. Так оно, в принципе, и было, но если бы они узнали, на что Федор тратит каждый день не менее трех часов на ежедневный туалет, не поверили бы. Кто спорит: гораздо большее разочарование увидеть народного депутата Федора Бурщака взлохмаченного, в мятых брюках, или вообще со вчерашней щетиной, но такого не могло быть, потому что Федор скорее не поспал бы ночь, чем позволил бы себя такого лицезреть. Зато, когда он, благоухая, весь с витрины венского или парижского универмага, уверенной походкой довольного собой и качественного мужчины, шел по коридорам, скажем Кабмина, Верховной Рады или Нацбанка, его встречали с воодушевлением и радушием, а в приемных секретарши еще долго вдыхали стойкий запах свежей хвои, сопровождавший всегда Федора. С его стороны это ни в коем случае не была игра на публику, все давно стало привычным настолько, что, ему казалось, по крайней мере, так было всегда, он родился с этими духами и туалетами.

Короче говоря, тетка Оксана могла бы им гордиться, да, жаль, не дожила. И Костика он так воспитает, пока малой еще, и то уже дезик ему отдельный, а в следующем году бриться начнет, пушок пробивается, его пенкой пользоваться будет, чтоб и запах такой же. Как только он вспоминал или успевал подумать о Костике, сразу что-то начинало ныть в груди, хотелось курить, как когда-то, беспокойство находило, и он, если была возможность, наяривал ему по мобильнику. Несколько раз получалось не очень кстати, и Костик выговаривал ему дома: «Федор, прошу тебя, не звони среди урока, неудобно!» Они были на «ты» и по именам. Эта теплая волна появилась в самом начале, как он его только взял, и они присматривались, притирались друг к другу. Как-то вел его в садик на Краснозвездную, в свой, куда и сам ходил, и который теперь оббивал золотом. Стояли первые дни сентября, теплые, бархатные, по-киевскому летние. Они шли рядом, как равные, не за руку, о чем-то говорили, кажется о вчерашнем футболе, и вдруг их руки при ходьбе соприкоснулись, и он почувствовал детское тепло Костика, и слезы набежали, неудобно так, и не вовремя, он сглотнул и убрал свою руку.

Еще с детства глаза на мокром месте. И не только, когда сопатку разбивали в драке, то ладно еще, но и когда кино какое-то смотрел, например. Чтобы никто не видел, убегал, прятался, незаметно, ему казалось, смахивал слезу в темном зале. Таких фильмов он боится и по сей день. Например, в «Белорусском вокзале» есть момент, когда они все вместе начинают: «Здесь птицы не поют…», и пока доходят до припева — он все уже, готов. И сколько раз показывают, столько и плачет. Или в фильме «Москва слезам не верит» тоже один момент есть. Чувствительность какая-то присутствует, сентиментальность. И главное — ничего не попишешь. Пошли как-то на лосей стрелять,— у него ружье не поднялось, не смог. Уток спокойно бил, гусей там. Кабана — нет, противно, тошнило от одного вида, но в принципе мог завалить, если бы выхода не было, один на один встретились. А лося или оленя — себе потом не простил бы. Потому на охоту не любил ездить, как все его ребята из парламента или друзья по бизнесу.

Хотя ведь волка однажды, убил. Случайно, правда. Даже не одного — двоих. Первый — в северном Казахстане, его пацаны херсонские взяли, когда договор по нефти подписывали. Стреляли с вертолета. Он тогда заложил за милую душу, ему потом, в их охотничьем клубе справку такую выдали: такому, мол, и сякому удостоверяем, что на наших глазах застрелил своего первого волка. И подпись с печатью, местного отделения охотников и рыболовов. А второй раз встретился с волками на серьезной основе, ночью. В России было дело, они там долго сидели, все не могли этих корейцев расколоть, за каждую букву договора по несколько часов спорили, так те упирались. И главное,— ни фига потом не вышло, соскочили эти корейцы долбанные! Пошли в воскресенье на рыбалку ночную. Он прикорнул в палатке, вышел вдруг видит — на той стороне реки волки из леса, и никто их не замечает. А глаза как светятся — сколько жить не забудется! В темноте огромные зеленые свечи горят, как лампочки на елках, изумрудным ярким огнем. Федор схватил карабин, между этих свечек, так когда-то в тире они пьяными забавлялись, как шарахнет! И так же, как в тире, свечки погасли! Вокруг темнота, ни фига не видно, что с тем стало — до сих пор не известно, остальные убежали.

Когда эту историю рассказывает, его всегда передразнивают: «И мертвые с косами стоят, и тишина…» — не верят. Ну и хрен с ними! Федор потому себе и перстень с изумруда заказал, большой, как тот глаз, что тогда в темноте светился. Журналист, что его достает теперь, Невиноватый, написал, дуремар, в газете, что перстень стоит сто тысяч баксов, на заказ делался в Штатах. Ненормальный, спросил хотя бы. Причем здесь Штаты? Наш киевский ювелир делал. А изумруд его камень, Федора. И светится в темноте, как волчий глаз, память про тот выстрел, про тот случай.

Федор как раз вертел перстень в руках: надевать — не надевать, хрен его знает. Да что тут думать, 20 октября, день рождения все же! Обычно в парламенте он перстень не носил, да и на деловые встречи тоже. Разве что какие иностранцы приедут, и в первый день до переговоров серьезных их по городу укатывают, впечатление производят, лапшу на уши вешают. А так — зачем, только разговоры ненужные, ничего лишнего на мужике не должно быть, все самое-самое — внутри спрятано. Федор по жизни не любил и не понимал рисовки, саморекламы. И дней рождения своих не любил, все норовил зажать, соскочить, в какую-нибудь командировку съехать или еще куда сбежать. В этот раз не получилось, пришлось на несколько этапов разбивать. С Костиком в «Голливуд», давно обещано, да Федор сам предложил, готовил сюрприз пацану. С Кулаком и его братвой завтра праздновать будет в кемпинге у них, тоже не отвертишься. Поляну заказывает, и барышень тоже, фотомодели от «Мичмана», с Борисом из Центра моды договорился. Так братки ему подарок царский готовят, скакуна чистокровного, уже ездили на ипподром, смотрели, он там стоять будет, пока место подберут.

Ну и в парламенте с фракцией, здесь Длинный банкует, решили в кафешке стеклянной, на Садовой, у входа на стадион «Динамо», «Бычья кровь» называется. Эту кафешку недавно Длинный еще с одним депутатом выкупили, триндели, за десять тысяч баксов всего. Раньше там пивбар какой-то общепитовский стоял, а до того — видики порнушные крутили, депутаты первого созыва тайком сбегали, скандал еще был. Как-то Длинный договорился с руководством района, кафешка под ними была. «На хрена она тебе?» — спросил его. — «Для фракции, собираться здесь будем, все лучше, чем в кинозале. И журналистов парламентских заодно прикормим, на шару!» И вот дебютный выход, первый день рождения, и надо же, Федору попало открывать. Особо, правда, разогнаться негде, три небольших зальчика, не пошикуешь. Зато преимуществ других много — под боком у Верховной Рады, от глаз любопытных в стороне, сейчас на стадион никто не ходит, таблички запрещающие висят — частная собственность, куплено. И кафе тоже, когда надо — табличку повесят, чтобы с улицы не ходили. За пару часов прогонят, в темпе, и хорошо, что не вечером, а позже, с Костиком в «Голливуд» поедут, отдохнут спокойно. И то он хотел соскочить, да Длинный настоял: «Политической ситуации не понимаешь, сейчас тебе поддержка фракции во как нужна! А здесь такой повод — нарочно не придумаешь!» Да разве до сабантуев сейчас, когда в прокуратуру вызывают, звонили, чтобы сегодня, да он отговорился. Вообще-то им, народным депутатам, можно не ходить, да Длинный не посоветовал. «Наоборот, сходи, корона не свалится, надо выведать, чем они располагают, чтобы действовать наверняка». Так что жизнь нескучная, сегодня с фракцией пить, а завтра — в прокуратуру, да еще вечером с Кулаком и его пацанами вышивать. Скорее бы все прокрутилось!

Томадил, конечно, длинный. «Уважаемые господа и дамы! Разрешите мне в этот торжественный и радостный для всех для нас день хотя бы бегло познакомить вас с этапами большого пути нашего именинника и брата Федора Романовича Бурщака или просто, как его любовно называют в народе, Короля Украинской Карамели, сокращенно КУКА. И пошло-поехало, на весь день рождения хватило: «Аборигены съели Кука!» — «Сам ты Кука!», «Ах ты, сука!» — «Сам ты …». Все удивлялись — и откуда столько энергии у Длинного — и плясал, и стихи, и лотерею беспроигрышную затеял, Федору досталось две пачки презервативов. «Что ему и надо, подарок в руку!» — здесь так пошутить могут, на всю жизнь запомнится. «Не в руку, а на руку! — «А может, лучше на три буквы?» Дарили подарки, какие-то все бестолковые — то ручку «Паркер», то кепку-жокейку, откуда-то узнали, что слабость Федора — кони, и завтра блатные дарят ему коня. Но в общем и целом все было чин-чинарем, как любил говорить Длинный.

Много рубали, все с голодухи, парламентская пятница, хоть и до обеда работают депутаты, но с четверга много вопросов осталось не проголосованными, так что еле успели до полтретьего завершить. Никто, конечно, не стал обедать, ведь Федор приглашал к трем часам. Он не рисковал здесь, в кафешке заказывать, все привезли от Марка Львовича — и паштетики, крошечные бутербродики с икоркой, ветчинкой свежайшей, и рыбку трех сортов, и сальцо тоненькое, с проростью на меленьких кусочечках тминного черного хлеба, да еще точечку горчички умудрились капнуть. Махнуть рюмашечку запотевшего «Гетьмана» и за ним, сразу же, не отходя от кассы, такой бутербродик отправить целиком и повторить обязательно. И куры копченые, окорочка, маслинки, салатики в фужерчиках — из кальмаров, коктейли мясные, приправленные дынькой, обязательная виноградинка, величиной с небольшое яблочко, для послевкусия. Грибные жульенчики, крошечные сардельки под нежинские огурчики, и охотничьи колбаски, которые тут же, непосредственно за столом были обильно политы спиртом и подожжены под неописуемый восторг публики. Впрочем, разве этих людей удивишь чем-нибудь? Перепела и фазаны с крошечными пирожками с фасолькой они едят чаще, чем картошку в мундирах с селедкой, а за границу ездят регулярнее, нежели на Бессарабский рынок. Не подкачало и винцо, он специально заказал французское, доставили из Парижа, последним рейсом, да не только в бутылках, как он предполагал, но и три солидных полубочонка со специальными краниками.

Каждый, уходя, получил от него пакет со снедью, сувенирами и парой бутылок «Бордо». Народ, понятно, не бедный, а все равно приятно, да и в хозяйстве пригодится. Быстро как-то опьянели, закурили, чувствовали себя между своими свободно, не стесняясь. Федор же — немного напряжен, старался держаться с достоинством. Конечно, ничего не пил, завязал три года назад. Сначала тяжело было,— не то, чтобы организм требовал, с этим справился за месяц. Друзья досаждали, не давали проходу, и во всех компаниях он был главным посмешищем, в центре внимания, героем всех приколов и шуток. Когда-то на праздновании юбилея начальника городской милиции, ему подменили воду в фужере, и он сделал несколько глотков. Во смеху было! Потом попривыкли, перестали выдрыгиваться. Удивительно, но вокруг становилось все больше людей непьющих, особенно среди коммерсантов, они быстро усекли, что регулярное употребление «Хеннесси» и купание с голыми бабами в бассейнах отрицательно сказывается на сколачивании капитала. Федор через это тоже прошел, но для него при принятии решения стал другой факт решающим: Костик не мог терпеть ни запаха алкоголя, ни табачного дыма, одно время даже подозревали у него признаки астмы. За три года, что он бросил пить и курить, Федор стал другим человеком по жизни , как-то они с Костиком на их даче шли рано утром на рыбалку, и он поймал себя на том, что слышит все запахи — леса, травы в росе, расцветшей за ночь абрикосы, даже собачьей шерсти, реки, что бежала за поворотом. А ведь лет тридцать, кроме «Мальборо» ничего не различал, разве что только запах пива.

Он пригласил барда Андрея Прокопенко с гитарой и теперь, кажется, самое время было выпустить его из кустов. Слушали плохо, бродили по залу, Андрей по идее должен был немного снять напряжение, объединить в кружок закосевших депутатов, спеть вместе пять-шесть песен и начинать потихоньку линять. Но пелось неважно, хотя Прокопенко и старался. Они переглянулись. «Что делать, брат, пой, отрабатывай паек!» — «Спокуха, корефан. Мы, лабухи, народ надежный. Главное, чтоб забашляли и было что кирнуть, уж мы не подведем!» Аккурат в самый разгар комсомольских песен, которые у Андрея обычно предшествовали блатной лирике Саши Розенбаума, в кафешке появился вице-спикер Толя Безуглый и председатель юридического комитета Саша Обуховский. Поздравили Федора, зачитали грамоту, вручили цветы.

Толя Безуглый отвел Длинного, стали что-то обсуждать в сторонке. Занимаясь своими делами, решая, подавать ли тортики и мороженное, Федор как-то и не заметил, что гости стали линять,— сначала Длинный с вице-спикером, хорошие друзья, не попрощавшись даже. Вместо них в кафешке появились никем не приглашенные журналюги, из тех, кто вечно отирает коридоры в парламенте. Ночуют они тут, что ли? Тусуются с утра до вечера, бесконечный кофе пьют, все выведывают, вынюхивают, Федор их на дух не переносил. Как снег на голову, пришли на его день рождения. Мало того, что без приглашения, так еще и в его сторону подозрительно посматривают. Что творится, мать честная, да хотя бы поздравил кто! Федор беспомощно оглядывался в поисках Длинного, но того нигде не было видно. «Смылся, разве друзья так поступают?» — подумал он и поймал себя на том, что все это уже было когда-то. «Черт, я же не пил!». Был среди журналистов и тот Славко Невиноватый, которого ему вчера показали в парламенте, автор той самой статьи, так досаждавшей ему в последнее время. «А этому что здесь надо?!» К тому же, как заметил Федор, он был вдрабадан пьяный, матерится, сюда слышно, ведет себя по-свински, что-то пытается официантке шепнуть. Ну, дела! И сам бы смотался к едреней фене со своего же дня рождения, да неудобно уходить, гости еще гуляют, к нему же люди пришли! Подошел еще один журналист, помнится их Длинный знакомил, он, кажется, их фракцию представляет.

— Федор Романович, разрешите, во-первых, поздравить, извините, что в такой день… Сами понимаете, работа. Вы можете, коротко хотя бы, прокомментировать представление, поступившее из генпрокуратуры о снятии с вас депутатской неприкосновенности и разрешении на ваш арест. Как вы к этому относитесь?

— Какой арест? Кого?

— Как, вы ничего не знаете? Так сегодня же в Верховную Раду поступило представление на вас в связи с проведенной проверкой последних публикаций.

Все дальнейшее Федору помнил нечетко, урывками. Когда-то в детстве в секции бокса его нокаутировали, точно такое безвоздушно-оглушенное состояние, происходящие события тебя интересуют как бы по касательной, ты наблюдаешь за ними как бы под наркозом. Он видел, как в который раз журналист Невиноватый подзывает официантку и пытается ей что-то сказать, она вырывает руку и убегает. Наконец, устав бороться, принесла ему рюмку водки. И тот, что-то сказав, выплеснул водку прямо ей в лицо. Федор, не дослушав, обошел стол и, приблизившись к Невиноватому, закатал ему между глаз. Удар получился капитальный, тот отлетел метра на два, задел подносы с пирожными и фруктами на соседнем столе и рухнул на пол.

« И это уже однажды было», — подумал Федор. — Когда летели в Японию из Москвы, и один пьяный начальник, нажравшись как свинья, терроризировал весь самолет. Федор долго терпел, а когда тот ударил стюардессу, подошел к нему и вырубил. Он так и остался лежать в проходе часа на два. Потом блевать стал, так дружки его в тамбур оттащили. Но Федору ничего не сказали. Начальник проспался, ночью извиняться приходил с бутылкой, чуть не схлопотал по-новой.

Неприятно заныла рука, только сейчас он сообразил, что ударил перстнем, на нем даже кусочек кожи остался, содранный с переносицы. Странно, что перстень, тот самый, оказался на руке, а ведь он его и не собирался одевать, точно помнил ведь. Было много крови, Невиноватый лежал без движения. «Вызывайте «скорую»,— сказал в полной тишине Федор. Народ потянулся к выходу. Только теперь до него дошло, догнало: «Представление из генпрокуратуры о лишении депутатской неприкосновенности и вашем аресте». Что за бред? Он беспомощно оглянулся в поисках того журналиста, с которым их когда-то познакомил Длинный. Но и того уже не было в кафешке. Над Невиноватым суетились врачи. Федор стремительно выскочил на улицу.

— А подарки как же, Федор Романович?

— Подарки, ети их мать! Да засуньте их себе в…