Киев Издательство «Київська правда»

Вид материала

Документы

Содержание 24. Лена: себя в подарок

Подобный материал:

• Виагра Киев "Київська правда", 3556.58kb.
• Тема 31. 10, 212.38kb.
• Відкритий кубок губернатора київської області, 143.85kb.
• Тесты по теме: «Раннее средневековье», 40.1kb.
• По фінансовій звітності товариства з обмеженою відповідальністю “Київська фондова компанія”, 175.99kb.
• Перел І к інформації, що підлягає оприлюдненню в газеті „Київська правда” І на офіційному, 63.86kb.
• Київська міська рада IV сесія XXIV скликання, 1714.14kb.
• Материалы к урокам по литературе в 11 классе Из цикла «Ф. М. Достоевский. Преступление, 74.26kb.
• Лозинского Издательство "Правда", 7796.41kb.
• Київська міська рада V сесія V скликання, 1952.91kb.

24. ЛЕНА: СЕБЯ В ПОДАРОК

Патрон позвонил в понедельник, в шесть тридцать утра. Лена спросонку не могла ничего понять. За ночь, конечно, забыла, что видела вчера вечером по телевизору, заявление Федора и все такое, и что сама звонила патрону. И только когда услышала уверенный, властный голос, не терпящие возражения интонации, которым невозможно противоречить, до нее, наконец, дошел смысл сказанных им слов: «Машина приедет за тобой через час. Приготовься, чтобы уехать на пару недель». Стояла, перепуганная в душе, смывала сон, в голове — туча мыслей, ни одной ясной. Это все, конечно, из-за Федора. Вчера читали его заявление, обвиняет патрона в убийстве Длинного и журналиста, а также Славки Кулака, и сам, будто, в тюрьме из-за него, патрона. Откуда ему все это известно? Лена сама боялась себе признаться в этом. Да и как-то забыла думать про все, особенно, когда начала с патроном жить. Догадывалась, что ребята погибли неспроста, но дурные мысли гнала от себя. Ей-то незачем и знать такое? Надо будет — скажут, что, как и почем. Федору терять нечего, он напролом пошел, как всегда, как буйвол рогатый. Теперь такая каша может завариться — долго расхлебывать придется.

Посмотрелась в зеркало — глаза блестят, как у наркоманки, черная вся от загара, даже волосы впереди, где челка, немного выгорели. Вспомнила сильные руки патрона на плечах и на спине, сердце забилось, защемило, теплотой пониже груди плеснуло. Уехать? Сейчас? Но куда? Бежать? С ним? Да что ты, дурочка, что же он, бежать станет? Сейчас с Федором схлестнутся, она может поперек дороги стать. Вот ведь что! Она — лишняя. ненужный свидетель! Но почему? Патрон ее и к Федору подкладывал, и к Длинному, всякие задания мелкие, не очень сложные выполняла — записывала, кто и что говорил, кто звонил, слепки с ключей снимала на пластилин. Передавала им, что люди патрона велели, тогда еще у них с патроном ничего не было. А про то, что с Кулаком раз переспала за деньги, патрон и не догадывается. Но, конечно, она много знает. Теперь патрон хочет от нее избавиться. И вспомнила вчерашнюю истерику, когда почти ультиматум ему выставила: мол, или с тобой, или с футболистом, но не со всеми вместе, как раньше. Так что, если замуж выходить, то тебе ничего не обломится. Вот дура! Но кто же мог знать, что этот Федор… Перемешал все карты, что теперь с нею будет? Патрон велел недели на две уехать. С кем, куда, да она только приехала! Что ж, опять в Эмираты? Так у футболистов уже сборы закончились. А может, он ее собирается, как тех — из жизни вон? Не похоже, зачем тогда предупредил, чтобы готовилась, в смысле собиралась на две недели? Еще один звонок. Водитель, машина внизу ждет. Можно еще минут десять? «Нет, только пять»,— был ответ. Значит, время дорого, спешат.

Патрон занимался в бассейне, охранник проводил ее туда, Ленины каблуки гулко отбивали удары по кафелю. Он помахал ей рукой из воды.

— Поплавать хочешь?

— Что-то морозит меня, можно я здесь посижу?

— Да и я уже заканчиваю, еще два круга — и выхожу. Морозит, говоришь? После Эмиратов это бывает. У нас один товарищ, как приезжает оттуда, подштанники месяц не снимает, боится переохлаждения организма.

Потом уже за завтраком, подали творог, сырники, немного меда и варенья, пили зеленый чай.

— Теперь вот что… Видишь, как все повернулось. Пока поживешь здесь, у меня. Поглядим, чем дело кончится. Хорошо, если он тебя оставит в покое, человек без тормозов, несет невесть что. А ты ведь на учете, им такие свидетели нужны, в случае чего— на них все спихнуть очень легко. Так что побудешь пока у меня, своему футболисту позвони, скажешь, родственница заболела. У тебя есть кто-нибудь из дальних родственников, чтобы не на Украине жил?

— Есть. Тетка в Перми.

— Вот к тетке на две недели срочно надо тебе, сердце там, умирает и так далее. Мне сейчас по делам, тебе комнату покажут, располагайся. Там два телевизора стоит и два видеомагнитофона. Ты пользоваться умеешь? Чтобы не скучно, будешь записывать на кассету все выпуски новостей. Сейчас пойдем, я тебе покажу, как это делается.

— Скажи, а как вообще, ну, положение?

Он засмеялся:

— Работал я с классиком одним, так у того любимый вопрос: «Как ситуация?». Не волнуйся! Выстоим! У них, вернее, — у него, — ничего нет на нас. И быть не может. А за клевету мы его накажем показательно.

Лена облегченно вздохнула. И сразу стало стыдно за себя. Как странно. Ведь не только спала с Федором по принуждению, необходимости, он ведь ей когда-то нравился. Почему когда-то, если это было совсем недавно? А кажется, — давным-давно. Теперь, после патрона, не верится даже, что это вообще было. Она поймала его взгляд, чуть уставшие, с красноватым ободком стальные глаза, требовательный, пронзающий, от которого хочется увернуться.

— Ты не спал совсем сегодня?

Патрон засмеялся:

— Успеем еще отоспаться. Буду часам к пяти. Захочешь увидеться, — смотри телевизор. Если что с техникой, — попросишь охранника, он в курсе. Привет!

Лене все это сразу не понравилось, какой-то подвох, что-то он затевает, нутром чую. Хотя и был внимателен, но в постель за неделю ни разу не позвал, и Лена с каждым днем нервничала все больше. Правда, занят сверх меры. Особенно первые дня два-три. Сколько раз по телевизору выступал только! Каждое утро приносили газеты, все, что касалось этого скандала, она аккуратно клеила в альбом. Одних только пресс-конференций дал четыре. Как ни убедительны были доводы патрона, а прокуратура возбудила уголовное дело по факту, поэтому он вынужден был проводить много времени в прокуратуре. Тем более, разрядка нужна, нельзя же, чтобы все внутри сгорало. Что ей оставалось делать? Ждать. А она этого не любила больше всего на свете.

Прошла неделя, как Лена поселилась в особняке на Трухоновом, свыклась с ролью секретаря. Патрон, уходя, давал ей поручения, она старалась, как могла, он сухо благодарил, на этом все и заканчивалось. «Дотерплю до конца недели и устрою бунт на корабле! Так мы не договаривались, я же не в монастырь сюда шла». Она вспомнила, как в Эмиратах женщины, вырываясь по воскресеньям со своих гаремов на два-три часа якобы за покупками в дорогие супермаркеты, подгадывали каждую минуту, чтобы улизнуть от сопровождающего. Оказавшись одни, сразу же бежали к телефонам-автоматам. Доставали припрятанные карточки и часами с кем-то ворковали, прикрывая рот рукой.

Та еще картина — сама укрыта темной чадрой, на носу металлический набалдашник поверх материи, одни щели, старательно прячет рот и особенно глаза, которые, если удается подсмотреть, хоть на секунду засечь,— блестят таким озорным светом, как где-нибудь дома на Новый год, когда среди зимы любимый человек розы преподносит. Вообще там многое наоборот. Мужчины ходят сплошь все в белом, а женщины — в черном. Однажды видела, как две молодые женщины сняли с себя накидки в женском туалете, под ними оказались эксклюзивные наряды от Кензо и Версаче, там ведь все можно за деньги купить, но прятать надо от людей, религия такая. Ну да ладно, пусть живут как знают. Но те бабы хоть кому-то звонили, а ей патрон запретил вообще телефоном пользоваться. Да особенно-то некуда и некому звонить. Но сравнение с гаремом подходяще, там, говорят, тоже жены, должны ждать, когда до них очередь дойдет. А сколько она будет томиться?

Черт бы побрал этого патрона! Он думает, она — железная, бревно бесчувственное! Секретарем ее заделал. Да Сука в Ботах разве для этого создана, ее ли это дело? Вот влипла! А ведь точно, что влипла. Откуда она знает, какие планы по отношению к ней он замышляет. Это очень опасный человек. Для него жизнь другого человека — ничто. Ему убить, — что высморкаться. Она это почувствовала, как в постели у него побывала, там человек раскрывается полностью, ничего не скроешь! Оставаясь с ним вдвоем, ощущала холодную пугающую пустоту, которая исходила от него. Это трудно заметить, можно принять за обычную мужскую отстраненность, только большей концентрации, чем у других. Но вскоре поняла: нет, это другое, не тупое раздолбайство, свойственное всем козлам-мужикам. Ему все было одномоментно, до лампочки, промелькнул эпизод и прошел, ушел, испарился, не оставляя никакого следа в памяти и не вызывая никаких особых чувств.

Проехали — и забыли! Никакого следа не оставляя, ничего не принимая всерьез, рикошетом отметая все чувства и эмоции. Для них у него в душе не находилось места, машина крутилась в одну, четко определенную сторону, и все посторонние предметы или случайно подвернувшиеся на дороге части, отбрасывать на обочину. Так, что они не могли повлиять на общую работу, на заданную раз и навсегда схему поведения и жизни. Так и она, Лена, оказалась отброшенной, как ненужная часть. Впрочем, какое-то время ею попользовались, а затем отставили за ненадобностью, и если бы не вся эта история с Федором, ее бы давно вычеркнули навсегда из списка.

И какая же судьба ей уготована? Нетрудно догадаться — та же, что и всем. Скорее всего, патрон от нее постарается избавиться, чтобы она уже никогда ему ни в чем не могла помешать. От этой, пришедшей ночью мысли, а в последнее время у нее здесь сон разладился, сделалось совсем нехорошо. Он ей предлагал стать женой футболиста, какие перспективы открывались еще до отъезда в Эмираты! Все началось позже, когда она впервые попросила о снисхождении, чтобы он не подкладывал ее больше. Лена считала, она имеет на это право. Оказывается, просчиталась. Именно после этого все так изменилось! С тех пор о будущем он ни разу не заводил разговор, и главное — в постель не брал. Что дальше? Нетрудно догадаться. Как ей защититься? Что предпринять, чтобы изменить положение? Бежать? Глупо, да и невозможно. Куда ты отсюда убежишь, где будешь прятаться? Да он из-под земли достанет. На коленях покаяться, извиниться, унизиться, пойти на все, только чтобы простил, оставил у себя в ногах, как сучку? Ну и что? Все равно, того, что было, уже не склеить. Выхода нет, на эту трухановскую базу, оказывается, был только вход.

Под утро Лену сморило, но спала недолго, проснулась вся мокрая, хотя в ее спальне было жарко, и она обычно открывала на ночь форточку. Лежать не могла, сидела, опершись на высоко поднятые подушки, восстанавливала по обрывкам, кусочкам подсознания так напугавший ее сон. Только что она убила патрона. Это помнила четко. Какой-то трамвай тоже отпечатался, да трамвай, залитая солнцем улица Куйбышева, ныне, кажется, Эспланадная, возле Дворца спорта, мимо стадиона идет. Ей, кстати, и раньше часто снилось, что она работает вагоновожатой, водит трамваи. С чего бы это? Одна знакомая толковательница снов, она вообще-то целительница и колдунья, курсы окончила, сертификат имеет, так что не совсем чтобы аферистка, когда Лена ей рассказала, зашлась смехом. «Это все от полового воздержания, Ленка! Когда снится, что на велосипеде едешь, в поезде или трамвае, — мужика хорошего надо!». Значит, правильный сон, она уже десятый день постится, скоро на стенку полезет.

Солнца много, слепило глаза, зайчики и блики везде, темные пятна впереди. И вот уже за поворотом, на Саксаганского,— темные полосы, больше ничего не видела и не помнит. Тот Мерседес серебристый заметила, правда, еще издали, подумала: надо затормозить, пропустить, он ведь по главной движется. Огромный такой, широкий, больше трамвая, и тоже блестит так на солнце, глазам больно, сверкает, как бритвой режет.

Когда Лену ослепило со всех сторон, она тормоз нажала, чтобы трамвай совсем остановился, подождать, пока пройдет чертова вспышка, невозможно же так ехать, ничего впереди себя не видя. И чем больше она ногой на тормоз, тем трамвай резче и быстрее вперед летел. И Мерседес, естественно, хоть и не на предельной скорости шел, а все же останавливаться не собирался, его же преимущество. Впрочем, этого как раз она и не видела, глаза-то зажмурены! Сначала услышала страшный скрежет металла по стеклу, зубодробительный, жуткий. Трамвай бросило в сторону — что же вы хотите, Мерседес бронированный, на рельсах стоять остался неподвижно, несколько тонн весит, махина та еще.

А ее трамвай о бордюр садануло, так что он даже не перевернулся, люди не пострадали, только попадали. Одного пешехода зацепило, когда юзом пошли, до вроде не опасно. Это она уже потом, когда глаза во сне открыла, увидела. И еще увидела — свою ногу только не на тормозе — на газе. Вот куда, оказывается, она со всей силы нажимала, тормоз с газом перепутала!

Из Мерседеса охранник патрона выскочил, как заорет на нее матом, да по морде, по щекам! У нее кровь так и брызнула. Все это теперь вспоминалось ярко, как в цветном кино. Так и сон ведь цветной был, кажется. Охрана вынесла патрона из машины, здоровый черт, не поднимешь и не обхватишь сразу. Понесли прямо к Дому кино, со служебного входа, на диван в фойе положили. Вот оно что оказывается: патрон за рулем сидел. Ведь правда, он любил поменяться с шофером и по киевским улицам с ветерком прокатиться на своем бронированном шестисотом. По телефону «скорую» вызвали, сердечный приступ, охранники подняли рубашку и растирали грудь, возле сердца, мощными ритмичными движениями, чтобы оно застучало снова. Вот это тоже помнится ярко: тенниска цвета кофе с молоком, пуговицы у горла расстегнуты и мощная грудь патрона, которую она сразу узнала, с темными пятнами вьющихся волос, по краям тронутыми едва заметной сединой, она любила целовать эти волосы, и грудь, и седину. Потом — ничего не помнит. Земля вздыбилась, все провалилось, пропало, взлетело, пыль на губах, осколки стекла, железобетонное перекрытие, накрывшее патрона. И писклявый голос, откуда-то со стороны, вахтерши Дома кино, старой калоши, которая сразу хай поднимала ненужный, только Сука в Ботах с подружками заглядывали сюда киношку какую посмотреть или в баре посидеть. Они ей по трюльнику за проход давали, чтобы не воняла, давно, когда в Дом кино нельзя было попасть. «Я же вас предупреждала,— орала вахтерша, бывшая паспортистка МВД, завербованная,— заминировано у нас, позвонили, что на воздух взлетаем!» Совсем из ума выжила, шестера ментовская, когда и кого это ты, интересно, предупреждала?

Такой вот, значит, сон, в котором она переехала патрона. И скорее всего, насмерть. А вообще, хотела, чтобы его звезданули? Неплохо было бы, согласись. Никаких проблем тогда. Ведь, если подумать, как все болячки от нервов, так все твои неприятности — от него. Представляешь, нет патрона — и все, ты свободна! Хочешь — за футболиста замуж выходи, хочешь бегай к Федору на свидания, а раз патрон мертвый — значит и Федора выпустят, все, как раньше, может получиться. А клево с Федькой было! Это же патрон им все испортил.

Да, такие сны зря не снятся. Может, это знак ей, Лене? Знак чего? Что патрон должен погибнуть? Но ведь во сне убила она его. Что же получается? И в жизни ей надо решиться на это? Но как? Она не умеет, никогда не сможет, да еще патрона. Таблетку подмешать куда,— и то страшно! Да и где возьмешь эту таблетку? А если он увидит, догадается? Да от одной такой мысли в жар бросает. Потом — ее же сразу и заметут. А кого же еще? Начнут думать, искать, выяснять, кто здесь жил, кого он привечал, с кем поддерживал связи. Ее первую и вычислят. Нет, такой сон не годится. Хотя, если бы кто ей таблетку дал, она бы попробовала. Была — не была! Могут и не поймать, если все по уму сделать. То есть, она фактически готова к тому, чтобы…

Ее как током прошибло. Да ведь патрон это все просчитал. Потому и не допускает к себе, вычислил, что могу на такое пойти, пусть даже в теории, а все же меры предосторожности предпринял. А ты — таблетка, таблетка! Да он тебя насквозь видит, подумать не успеешь, а он уже оборону выставил. Сливайте воду, лучше будет! Вырваться из его клещей невозможно, так что падай на колени, ноги целуй, пальцы на ногах, только моли, чтобы не убивал и в тюрьме, как сейчас, не держал!

Лена вскочила, как пружина, бросилась в ванную, быстро вымылась, голову ополоснула, долго и тщательно чистила зубы, никакого макияжа, причесалась, набросила почти прозрачный халатик, в котором танцевала на столе перед ним, когда еще у них ничего не было, ей казалось, патрону нравится этот халатик… Почти бегом, босая, шлепанцы прижимала к груди, чтобы не шумели, сердце билось где-то под горлом, молилась никого в коридоре не встретить, горничную какую-нибудь или охрану, еще хуже. Они, как увидели, что патрон больше с ней не спит, уже пристают, с каждым днем сильнее, еще изнасилуют. Перед его спальней остановилась, перевела дыхание, прислушалась — никого постороннего, вроде. Легонько, чуть-чуть постучала. Никто не ответил. Нажала плечом на дверь — не заперто. В комнате — никого. По тому, что постель не разобрана, вещи везде сложены, ничего не тронуто, поняла: патрон не ночевал.

Побрела назад, в свою спальню. Состояние побитой собаки, некормленой, голодной во всех смыслах сразу, брошенной хозяином, никому не нужной. Упала ничком на холодную постель. Оставалось только завыть на луну. Так как луна не проглядывалась, то просто в пустоту. Ничего у нее не получилось в жизни, кругом — голяк, один голяк. Лена добралась с трудом до шкафа, достала закупоренную бутылку шампанского, стояла для гостей, фрукты она давно съела, а винишко припрятала. Умело, без звука откупорила, ей ли не уметь! — только шипение легкое и капельки на руках, быстро высыхающие. Высоко запрокинув голову, сделала несколько крупных глотков. Защекотало приятно в носу, как от нашатыря, когда вдыхаешь потихоньку. Постепенно успокаивалась, к предметам возвращалась выпуклость и резкость. Сидела на постели и прихлебывала, тупо глядя на дверь. Да успокойся ты, может все образуется, не бери в голову, и так ведь люди живут, еще не худший вариант. Но и не лучший. Да, но вспомни, бывало ведь и попаршивее. Когда в больнице, например, эти подонки специально заражали тебя «венерой», и надо было передать по эстафете болезнь человеку, на которого укажут, а потом по несколько месяцев лечиться. Терпела же?

То ли она не слышала стука, то ли никто и не собирался стучать и спрашивать разрешения войти, только вдруг дверь резко распахнулась, и в комнату стремительной походкой уверенного в себе и не испытующего слюнявых комплексов, от которых так страдают мягкотелые интеллигенты, вошел патрон лично, собственной персоной.

— По какому поводу пьем-гуляем? Да еще с утра и в одиночку? Да еще — шампанское? Известно ли тебе, кто пьет по утрам шампанское?

— Или аристократы, или дегенераты? — вспомнила Лена.

— Точно! — засмеялся патрон и стал быстро раздеваться.

— Что за праздник сегодня такой? А я думала, ты обо мне забыл навсегда. Обиделся, что тогда попросила.

— Ладно-ладно, потом поговорим. Меньше слов, больше дела!

Вот дело-то как раз Лена умела наладить очень быстро. Тем более, что у патрона, как у юного пионера, — всегда готов и стоит.

Когда минут через двадцать лежали блаженно поверх простыней, патрон попросил:

— Дай, пожалуйста, выпить. А стаканов нет? Позволь, я наполню. Так вот, дорогая, ты интересовалась, есть ли сегодня какой праздник? Докладываю: так точно! У меня — день рождения, сегодня, 26 декабря.

— Батюшки! Правда? Поздравляю! Лена обняла патрона за шею и крепко поцеловала в губы. Он слабо сопротивлялся.

• Да погоди ты, давай выпьем сначала.
  

Но Лена для себя решила его уже больше не выпускать.

— Это тебе вместо подарка! Доволен?

— На все сто!

Через час патрон ушел, договорились вечером, часов в одиннадцать, он еще предупредил, чтоб обязательно его дождалась, когда он придет, отужинают вдвоем, при свечах, никуда спешить не будут, поговорят обо всем. Лена, оставшись одна, слила вино патрона в свой фужер, медленно попивала, вспоминала отдельные детали свидания. Какой он все-таки здоровый! Никогда не поверишь, что уже за пятьдесят. Да скажи кто Лене, что она будет торчать от мужика вдвое старше, засмеяла бы! А здесь такой боец попался, форы тридцатилетним даст, тех голодных только на пару раз и хватает, потом пялятся на тебя виноватыми телячьими зеньками, прости, мол, устал. Импотенты несчастные. С этим — как за каменной стеной, качественный мужик, надежный, как магнитом к нему тянет. Уцепиться и держаться за него — вот в чем ее спасение.

Патрон, выйдя от Лены, пошел к себе. Пока принимал душ и переодевался, рассеянно думал, что вот первый раз, по сути, в жизни, не устоял перед бабскими прелестями. Ведь твердо решил для себя: никаких шашней с ней больше! Сегодня, когда возвращался после бессонной ночи, и целый день надо принимать поздравления, черт бы их побрал, решил, что пришло время отрубить концы, завязать окончательно, и так резина слишком долго тянулась. И не выдержал. Черт знает, что такое. Ведь можно было даже не видеть ее, не входить, отдать необходимые распоряжения,— и вперед! Нет, черт его дернул зачем-то зайти к ней. Да и потом, когда дверь открыл, увидел ее распатланную, в халатике, пьяненькую — тьфу! — не выдержал, полез. А ведь чего проще — от нее даже перегаром пахло, он уловил, слышал запах. И что же? Стареем, батенька, воля уже не та, что раньше. Так ведь, понимаешь, не только перед бабой устоять не сможешь, а и перед кем-то, кто значительно опасней. Единственное, что утешает, — в последний раз ее трахнул, больше уже не придется Суке в Ботах ни под кого подставляться.

Зашел начальник охраны. Почти ровесник патрона, такой же тертый калач, свой в доску, обещано место руководителя разведки в новом правительстве. На его руках крови столько, что взводу солдат хватит помыться.

— Значит, ты вот что… Возьми пару-тройку надежных ребят, пойдите к этой курве, побаловаться можете для согреву с ней, только смотри, чтобы резинки надели все, а то еще заразу в дом принесете. А тело потом, ну в общем, отвезешь куда подальше, химраствором обольешь, можете не закапывать, земля сейчас мерзлая, надо, короче, чтобы не узнал ее никто. Конечно, не принцесса Диана, но все же… Понятно?

— Так точно. Да не волнуйтесь, все будет хоккей. Что же, мы себе враги, что ли?

— Я тоже так думаю. Ну, с Богом.

Достал из сейфа пачку долларов:

— Стол вечером с ребятами накройте, день рождения все-таки… Я тоже постараюсь подъехать.

Лена все еще сидела с фужером и не сразу уловила, когда в коридоре раздались шаги охранников, услышала шум у самой двери и подумала, уж не вернулся ли патрон, чтобы сказать ей что-то, в спешке, какая у них была, может и забыл что. И когда только увидела в дверях охранника, а затем еще одного, и самого старшего из них, который вошел последним, поняла, что это не патрон. А тот, что вошел первым, в такой же спешке, что и час назад его босс, торопливо расстегивал ремень на брюках. Лена успела схватить пустую бутылку из-под шампанского и ударила со всей силы горлышком о тумбочку. Бутылка треснула, она стукнула еще раз, теперь в ее руке оказалась самая настоящая розочка — заостренный осколок. Охранники уже бросались вперед, времени оставалось от силы три секунды, и она со всей дури полоснула себя правой рукой, той, что держала разбитую бутылку, по вене левой руки. Она хотела еще и по лицу, да не успела, как и не увидела своей брызнувшей фонтаном крови, несколько тел сразу навалились на нее, свалили на пол, кто-то пытался ремнем перехватить ей руку, как жгутом, чтобы не хлестала кровь.

— Вяжи ее суку, а то кровь льет!

— А может, кто ей целку пробил?

— Заткнись, мудак, ты что в трусах стоишь? Замерз небось? И фишка уже встала? Вот пидар, теперь последним будешь! Не надо было допускать, чтобы эта проблядь себя порезала. Ишь, стручок какой нашелся! Ты бы еще на улице разделся.

И это было последнее, что слышала Лена Широкова, она же Сука в Ботах с Креста, то есть Крещатика, придавленная накаченными телами охранников своего любовника, патрона аккурат в его день рождения, во вторник, 26 декабря 2000 года. Возможно, она бы услышала и больше, да кто-то из этих подонков сунул ей под нос и больно прижал тряпку, остро пахнувшую хлоркой. Лена ненавидела этот запах, у нее на него аллергия, вот и сейчас она сразу же провалилась в ту самую темноту и даже тот же самый сон, когда вела трамвай по рельсам, навстречу Мерседесу. И также, как тогда, во сне, она изо всех сил выжимала педаль газа вместо тормоза. Но удара о корпус иномарки, в которой ехал патрон, она так и не дождалась, не услышала.