Киев Издательство «Київська правда»

Вид материалаДокументы

Содержание


5. Гриня поменяйло
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   24

5. ГРИНЯ ПОМЕНЯЙЛО


Тринадцатое октября, пятница, — в прессе прочел, что это будет самый несчастливый день в году, гороскопы в газетах пестрели всякими гадостями. Врешь, шалишь! Известный всей Украине борец с преступностью и коррупцией Григорий Ильич Поменяйло поклялся сделать день тринадцатого октября как раз наоборот,— самым удачным в году, всем приметам назло. И погода благоприятствовала — стояло золотое и сухое киевское бабье лето, пылали светло-желтым и красно-оранжевым огнем клены, так, что, когда он бежал в Верховную Раду, или по другим делам, хотелось остановиться, сесть на лавочку, закадрить симпатичную молодую студентку, куда-то завеяться с ней, в лес, например, жаль некогда, и надо бежать дальше, как та собачка.

Где-то Гриня читал, в «Бульваре», кажется, интервью одной московской певички, которая на вопрос, как она провела тринадцатое декабря, пятницу, ответила примерно так. Неделя ушла на подготовку к самому страшному дню в году, закупила продуктов, подобрала кассеты соответствующего содержания к видику. Вечером отключила телефоны, заперла дверь на все замки и запоры что только были в доме, весь день провела в постели, ничего не ела, на одном кофе и фруктах. Никуда, естественно не выходила, ни с кем не разговаривала, спала да телевизор смотрела. На ночь позволила себе принять ванну, помыла голову и с чистой совестью отошла ко сну. Утром в субботу вскочила, как подброшенная пружиной, — свежая, бодрая, что за прелесть эта жизнь!

Подобные декадентские штучки Григорий Ильич отбрасывал с порога, даже совесть не мучила. Он был убежденным атеистом, к тому же его работа полковника СБУ (сейчас, в настоящее время), а всю жизнь в КГБ — не позволяла обращать внимание на такие глупости, как тринадцатые числа, кошки у подворотни, пустые ведра и прочая мура. Скажите на милость, ну разве он виноват, что воспитан в семье атеистов, и родители были коммунистами? Да и на свет появился, если на то пошло, в другой стране, и клятву пионерскую ей слагал, и присягу воинскую принимал. Не присягал же он на верность незалежной Украине? Нет, клялся в верности своей Родине. Разве он, Григорий Ильич Поменяйло, виноват, что так все получилось с Союзом? Ну да ничего, еще поглядим, чья сверху будет.

Встреча с журналистом Славком Невиноватым назначена в популярном среди творческой молодежи кафе «У Эрика», на Красноармейской, в пол одиннадцатого. Да, он рисковал, согласившись на встречу именно там, место тусовочное, масса знакомого народу всегда ошивается, курят, кофе пьют, болтают целый день. Словом — его контингент — Гриша работал с журналистами — не только парламентскими, но и вообще всеми. Конечно же, — риск засветиться, особенно сегодня это некстати, в день выхода статьи Славка. Не хватало еще, чтобы по парламенту пошло гулять: видел Гриню вчера, Пинкертона, в кафе «У Эрика», не поверите с кем, со Славком Невиноватым, статью про Федора Борщака обмывали. С них станется, это журналисты, никто другой, обозвали Григория «украинским Пинкертоном», ославили на всю Европу. Когда приехали в Страсбург, в Европарламент, он часто слышал шепот за спиной: «Мистер Пинкертон!». С той поездкой вообще одно расстройство — поручили Грине помощь оказать в оформлении документов, так он девочке из аппарата сказал, чтобы заказывала билеты и визы на Германию. Прилетели во Франкфурт, поинтересовались: как до Страсбурга добраться? Так он, говорят, во Франции. Еще Шенген не было, пришлось руки выворачивать, не в ту страну, стало быть, залетели. Сами подумайте: не домой же возвращаться, тем более первая поездка, их провожали, как космонавтов. И такой ляпсус! Он так переживал, что забыл в вагоне метро сумку со всеми документами и валютой. Хорошо, люди добрые там, нашли, вернули...

И кто придумал этого Пинкертона? Свои же, суки. Володька Гекуба с ребятами из «Невменяемости», на которых потрачено столько сил и в которых был уверен, как в себе! Сколько компромата им было слито, мероприятий различных, совместных, под крышей родной газеты проведено! Да вспомнить только организацию приезда Тельмана Хореновича Гдляна в Киев, митинг, устроенный якобы газетой на выставке, возле университетских общежитий. Народу, несмотря на мороз, сошлось! Его работой шеф остался доволен — редкий случай. Все выступления записались с отличным качеством, еще бы, времени на подготовку навалом было, и его, Григория, и Володьки Гекубы, и Тельмана Хореновича, и других известных демократов, мать их так!

А компрометация Леонида Кравчука, тогдашнего президента, когда после Дагомысского соглашения на пресс-конференции в Крыму он заявил, что во время переговоров с Ельциным ничего не подписывал. Ну и очень хорошо! А газета на следующее утро выдала ксерокопию подписанного его рукой ущербного для Украины соглашения… Какой облом! Ничего не предвещало беды, как вдруг — позорное изгнание Григория из редакции, с которой сотрудничал почти шесть лет, и громкая статья главного редактора В. Гекубы «Наш украинский Пинкертон». Григорий, разоблачительные материалы которого появлялись в прессе едва ли не каждый день, казалось ко всему привычный, пропустил чувствительный удар, не хотелось даже из дому выходить — закрыться и выть от обиды и тоски, от такой вопиющей несправедливости. Как та певичка тринадцатого числа, обрубить связь с миром. А как смотреть теперь в глаза шефу? Немало времени потребовалось, чтобы подняться с колен, начать по новому кругу, осторожненько, по крупицам, завоевывать доверие у журналистов и редакторов, чтобы они признали, поверили. Шеф поначалу хотел переместить его на другой участок, да передумал, а какого, собственно, рожна, ты всю кашу заварил — сам и расхлебывай. Слава Невиноватый из газеты «Панорама» был первым его завербованным журналистом после провала с «Невменяемостью».

Выйдя из дому, Григорий не сразу повернул к метро «Лукьяновская»,— предусмотрительно захватил два кулька с мусором — отличный повод провериться, пойти в противоположную сторону, по пути убедиться, что нет наружки пешей, а по дороге обратно — лишних автомобилей. Во дворе все было чисто. Хорошо, удалось уговорить Славка перенести встречу на пол одиннадцатого. Григорий рассчитывал, что в это время в кафе уже не будет утренних любителей кофе, все энтузиасты попьют и разбегутся по делам, а те, кто предпочитает коньячок с утра и долгие разговоры — приходят обычно после одиннадцати. Все равно, даже если все сложится тип-топ, а шеф ненароком узнает, где они встречались, неприятностей не оберешься. Но разве не ясно: не мог он по-другому, не мог и все! Сколько сил на этого Славка Невиноватого потрачено — ужас!

Они познакомились очень давно, Григорий не помнил, но Славко ему во всех подробностях помог восстановить, при каких обстоятельствах увиделись впервые. В тот день в номере гостиницы Украина» брали Степана Хмару. Гриша вместе с самыми забубенными журналистами забаррикадировался в номере опального нардепа, — смотровая площадка — лучше не придумаешь. Милиция, несмотря на протесты собравшейся толпы и крики журналисток-женщин, не крики, а невозможный писк, взламывала дверь номера. Гриша успел всех журналистов вытолкать на балкон и усадить на корточки, сам же глаз не спускал с опального нардепа. Хорошо, у ОМОНа хватило ума их не трогать, все обошлось, Степан Илькович не сопротивлялся. Так вот, через много лет оказалось: среди тех журналистов был и Славко Невиноватый. С тех пор они виделись периодически на пресс-конференциях, презентациях, как-то Гриша даже давал интервью его «Панораме» по делу, связанному с контрабандой иномарок. И все же тогда контактировали они больше на случайной, нежели постоянной основе. Получив задание о разработке и вербовке на длительный период толкового журналиста, Гриша, перебрав в голове десятка два завсегдатаев парламента, остановился на трех кандидатурах, последним в этом списке был Невиноватый. Именно его выбрал шеф, выслушав доклад Григория. Побудительными мотивами, по мнению шефа, являлось то, что Славко Невиноватый, был супертщеславным по натуре и преувеличенного мнения о своих журналистских способностях. Ему казалось, что в силу независящих от него различных причин, он не может их реализовать.

Поначалу карьера Славка складывалась как нельзя лучше, он выступал с громкими материалами, которые замечались в кругу профессионалов и политиков. Но как-то получилось, что с годами они его все больше затирали, начальство разочаровалось, не повышало по службе, он все так и оставался парламентским обозревателем, оглянуться не успел — а уже аксакал среди молодняка. Приходили молодые журналисты, а он все слыл и слыл, как бы патриархом, но именно как бы. Новое поколение не интересовалось его подвигами, для них, в сущности, он был никто, перезревший, пересидевший в ложе прессы седеющий дядька. Стал нервничать, шарахаться из стороны в сторону, изменять имидж, косить то под крайнего нацика, дружил с унсовцами, бросил, завербовался стрингером в российскую «Новую газету». Одно время подписывался даже Славком Невинуватим, отпустил усы, как у патриарха-украинофила, перешел на мову, но и там оказалось нечего ловить, он снова вернулся на круги своя. Понятно, что славы и уважения ему это не добавило. Пробовался на телевидении, но слишком медленно соображал, сказалась годами приобретенная привычка неспешно излагать мысли на бумаге.

Что касается личной жизни, то Славко зашибал. Пил практически каждый день, без разбору что, много курил, злоупотреблял кофе, словом, похож в этом был на всех журналистов. В тот период, когда Григорий начинал собирать на него досье, Славко как раз прошел стадию, когда джин с тоником оболоньского разлива ему уже не помогал по утрам, и он находился в раздумьях, чем бы его заменить — может, соточкой коньяка — так ведь расходы же… Хотя был женат и имел двоих детей, вел неразборчивую половую жизнь, постоянной любовницы не имел, но зато навалом случайных связей на почве пьянки, впрочем, как убедился Григорий, в журналистском мире это в порядке вещей. Главным пороком Невиноватого и звеном, за которое собирался ухватиться Гриня Поменяйло, осуществляя вербовку, было сравнительно недавнее увлечение Славка картишками. Откуда-то появились два дружка, живших в том же доме, что и Славко и втянули его в пулю. Сперва они сходились на пиво по выходным, потом ушли с площади у магазина к одному из товарищей домой, брали трехлитровую банку, две больших рыбины, благо этого добра сейчас навалом, и торчали там по полдня, от нечего делать пулю стали расписывать. Через полгода Славко влез в долги, которые по информации Григория, зашкалили за тысячу гривень. Сумма вроде и небольшая, да смотря для кого. Для Федора Бурщака — пустячок, у него в карманах денег в сто раз больше, а для живущего всю жизнь от зарплаты до зарплаты, копейка в копеечку, Cлавка Невиноватого— астрономическая. Он за всю жизнь в руках не держал таких денег.

На это и будем делать ставку — решил тогда шеф. Дадим ему последний шанс в карьере, пообещаем место заместителя главного редактора в какой-нибудь из наших газет. С одним условием: после того, как он заявит о себе парой — тройкой ударных материалов. Фактажом и документами, будьте уверены, мы его снабдим. И продумать надо, каким образом заставить его взять деньги, чтобы он начал долги погашать. Не все и не сразу, конечно, но важно, чтобы поверил: появился просвет, вздохнул свободно. А поиграть он, как мы заметили, любит. Плохо, что проигрывает все время, неровен час, на счетчик парня поставят или сам удавится, больно совестливый.

Все прошло как нельзя лучше, и сегодня в «Панораме» вышла статья за подписью Невиноватого. На встрече «У Эрика» Григорий должен передать Славку документы, для следующей публикации, которая по замыслу шефа должна быть еще круче, с именами и достоверными новеллами. Кто-кто, а шеф в писательском деле толк знал, всю жизнь газетами занимался, под его диктовку писали покаянные письма многие.

Григорий Ильич, будто закрываясь рукой от солнца, полуобернулся и посмотрел на часы — до свидания с журналистом — сорок минут. Он успевал, еще ведь надо встретиться с курьером от шефа и получить документы для Невиноватого. С курьером должен пересечься в условленной точке — между двумя лестницами эскалатора метро «Университетская». Вот уж где идеальное место для служебных столкновений — когда-то Григорий его сам предложил. Народу всегда на маленьком пятачке толпится, все спешат, почти бегут, опаздывают, не останавливаются, здесь легко затеряться в толпе, сунуть сверток или обменяться папками незаметно, двумя-тремя фразами перекинуться. Конспирация — любимый конек шефа, он поведен на ней.

Иногда это раздражало Григория, выводило из себя. Нет, конечно, он понимал, что иначе нельзя, береженого Бог бережет и все такое прочее. Но надо же и о других немного думать! Он-то Гриша не в бирюльки играет, ему агента вербовать, для начала надо, чтобы тот наживку заглотнул, документы взял, статейку сварганил, да чтоб душой проникся, через сердце пропустил. А как, если он, Григорий, сам в глаза не видел этих материалов! О чем говорить с Невиноватым, как его убеждать?

Ко всему еще и курьер задержался на три минуты — народу в буден день столько по метро ездит, пришлось поезд пропустить. Кто работает в этой стране, интересно бы узнать? Григорию с его объяснения толку мало, надо где-то уединиться, вскрыть пакет, хоть одним взглядом по документам пройтись. Не ради любопытства, а вдруг что-нибудь спросит журналист, уточнить потребуется,— а он не в курсе окажется — оправдывайся потом, что ты не верблюд.

Приходилось нарушать инструкцию, самовольно вскрывать пакет, знакомится хотя бы бегло с содержанием документов. А что, нельзя было показать их Григорию за день до передачи, чтобы уверенно себя чувствовать при встрече с вербуемым? В переходе на «Льва Толстого» в туалете платном, лучшего места не найти, в кабинке закрылся, ножницы всегда при нем, в дипломате, о котором среди журналистов легенды ходят, о дипломате этом. Мол, все там есть — и компромат на каждого депутата, и пистолет заряженный (а где его еще носить, скажите, пожалуйста?), и смена белья, и книжка, и газеты все с его статьями, и бутылка водки на всякий случай… Главное, чтоб не вывалилось все это из дипломата прямо на пол да еще в кабинке! Так, поглядим, что за документы такие в конверте он передаст сейчас Невиноватому? Опять Федор Бурщак, не слишком ли однообразно? Куча переснятых платежек, показания какого-то Щура, кличка, что ли? Фото Кулака, ага, решили засветить гадину, давно пора, сколько раз Григорий на него выходил, так ментовские покровители, с которыми тот долю делил, выручали. Спекся, значит, Кулачок, так тебе и надо. Гаплык теперь и Федору Бурщаку, полный и окончательный, связи с бандитами шьют, а это последнее дело, такое не смывается, после этого никто с тобой дело иметь не будет, многократно проверено. Допрыгался, кузнечик.

Что получается, думал Григорий, сбегая вверх по лестнице из подземного перехода,— одним лишь Федором из крупной рыбешки решили полакомиться, его только сдать? А другие как же, тот же Длинный, к примеру? Неужели опять сойдет с рук? Да и потом, разве Бурщак крупная рыба? Насмешили, обычный коммерсант, ни уха, ни рыла в политике… Григорий поймал вдруг на себе чей-то взгляд. Неужели хвост? Да нет, не похоже, скорее узнали. Он ведь в туалете вязаную шапочку и шарф такой же, лыжный, снял и спрятал в дипломат, теперь могут запросто даже узнать — сессию хоть и перестали транслировать по телевизору, так его физиономию в Киеве каждый знает. По митингам еще той, самой первой демократической волны помнят, когда он только внедрялся в политику.

Он пришел минута в минуту, Слава уже сидел за столиком, махнул рукой.

— Старик, поздравляю! Блестящий материал! Сенсация настоящая, все только и говорят, в метро только что ехал, все «Панораму» читают, вот это успех! Звонил уже кто-нибудь?

— Пока нет, да я в редакцию еще не заходил. Но резонанс, думаю, будет…

— Не скромничай! Резонанс, да это взрыв бомбы! Ты же меня потом обязательно проинформируй, кто звонил, какая реакция, ты не представляешь, это такие люди, готовы пойти на все. Держи, здесь мой мобильный, круглые сутки на связи, а это дежурный по отделению, если что, не дай бог, с тобой или семьей, домашним его тоже можешь дать, через десять минут они на месте будут, назовешь мою фамилию только.

— Спасибо большое Я хотел спросить, тут вот какое дело… У меня еще один документ остался, неиспользованный, ксерокопия трех заграничных паспортов Федора Бурщака. Подходил Валерий Шутков из «Галаса Украины», они с ним судятся, просит, если осталось что,— продать им за деньги. Я сказал: подумаю… Как поступить, документ ведь не мой, ваш.

— Сколько предлагают?

— Тридцать баксов.

— Пошли их подальше. Меньше, чем за пятьдесят не продавай. Ишь, обнаглели! Деньги все твои, оформим как премиальные… Ну хоть что-то с Бурщака, козла жирного и проходимца, поиметь можно нормальному человеку, а? Как считаешь?

— Так документ-то ваш, не полагается все деньги одному!

— Об этом и думать забудь! Мы как-то с тобой обязательно обмоем это дело. А то, надо же, сколько вместе работаем, а не выпили еще толком ни разу! Не по-человечески, не по-христиански…Я тебе на той неделе позвоню, посидим в укромном месте, как люди. А теперь слушай. Только что такие материалы в архивах наших раскопал, пальчики оближешь! Бандитские связи Бурщака, как начинал, вся родословная, с Кулаком людей убивали и грабили, лохотроны бандитские на рынках устраивали. Тоже бомба будет, не хуже сегодняшней. Ты как — готов, не передумаешь?

— Я-то? Плохо вы меня знаете!

— Молоток! Рад, что не ошибся в тебе. Еще по кофейку?

— Да нет, спасибо, документы при вас?

— Что ты все «выкаешь», неудобно, я тебя на «ты», нет, точно на брудершафт выпить надо! Вот они, документы, только здесь не надо смотреть, лучше дома, в редакции старайся никому не показывать. Как шеф ваш, не побоится такое в газете напечатать? Если что возникнет,— звони немедленно, ну и сегодня, вечерком, когда прочитаешь. Ну все, мне пора, до скорого, если заметишь что подозрительное, сразу сообщай!

Григорий стремительно рванул из кафе. Нет, думал он, сбегая по лестнице эскалатора, если разговор продуман и подготовлен до мелочей, любое задание выполнимо. А волю-то как парализовал ему, ни разу «нет» не сказал. Какое сегодня число, тринадцатое, говорите? Чудный и удачный день, прелесть просто!