Geum.ru

В. П. Макаренко Русская власть (теоретико-социологические проблемы) Ростов-на-Дону Издательство скнц вш 1998 ббк 667 м 15 Исследование

Вид материалаИсследование

Содержание


На пути к троевластию (вместо эпилога)
Часть 1.Подход к проблеме
Подобный материал:
1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   25
§ 3. Рождение тройного класса

Ленинская программа социалистической ре­волюции и связанные с нею политические лозунги порождали и порождают противоположные оценки. Среди них доминируют два основных типа:

Данная концепция опирается на творческое применение марксизма, базируется на глубоком познании действительной структуры российского общества и происходящих в нем процессов и потому является выдающейся политической доктриной, в которой разработаны наиболее эффективные средства установления Социализма (как общественного идеала) в России.

Эта концепция есть идеологический блеф, так как в ней не учитывается неготовность российского рабочего к осуществлению социалистической революции (социал-демократическая интерпретация) или же по той причине, что никаких законов социально- исторического развития не существует (либеральная интерпретация).

Обе оценки признают блестящую способность Ленина к учету совокупности исторических обстоятельств, которые имели место в России па протяжении восьми месяцев власти Временного пра­вительства, и умелое владение большевиками техникой заговора. Таким образом, оценки сводятся к альтернативе: программа клас­совой борьбы либо программа заговора.

Как следует из концепции, развитой в этой книге, первый из членов альтернативы ложен. Предположим, что ленинская програм­ма социалистической революции была действительно направлена против имущих классов России, прежде всего буржуазии, поскольку в деревне деятельность большевиков была незначительной. Если бы это было так, то большевики лишь помогли бы русскому бю­рократическому комплексу в закабалении собственного противника, ибо именно с чистой буржуазией боролся русский господствую­щий класс. Если бы реальные результаты большевистских действий целиком совпадали с их декларированными намерениями и были направлены против буржуазии, то тем самым ленинская партия была бы самым верным союзником русского бюрократического комп­лекса. Но этого сказать нельзя. Следовательно, апологетическая интерпретация программы Ленина, понимающая ее буквально (если написано на бумаге, что большевики хотели бороться с буржуази­ей, то так и было на самом деле), является ошибочной. Сегодня

430

уже не надо доказывать, что социальные последствия реализации данной программы отличались от декларированных целей. Поэто­му декларированный смысл ленинской программы социалистичес­кой революции отличался от ее исторического и политического смысла. Вообще, вопрос о добрых или злых намерениях участни­ков социально-исторических процессов не может быть предметом научного исследования. Научное исследование должно осущест­вляться так, чтобы его выводы нисколько не зависели от содержа­ния мотивов участников данных процессов.

Тем не менее ортодоксально-апологетическая интерпретация и оценка ленинской программы может быть исходным пунктом дис­куссии. Этого нельзя сказать о теории заговора в ее либеральной и социал-демократической версиях (характерно, что сегодня ту же аргументацию повторяет православно-монархическое направление политической мысли России, правда, теперь оно говорит преиму­щественно о масонах, о необольшевиках, о «малом народе» в от­личие от «большого» и т. п.). Согласно теории заговора Октябрь­ская революция была не народным движением, а только захватом власти малой и фанатичной группой заговорщиков. Если принять такую версию всерьез, то заговор десятка или сотни самых актив­ных большевистских деятелей определил судьбы нашею Отечест­ва, а также ряда других стран почти на всем протяжении XX в. Тот факт, что либеральная мысль прибегает к теории заговора, просто выражает присущую ей неспособность к историческому, теоретическому и политическому мышлению. 1;сли к той же са­мой версии прибегают прошлые и нынешние социал-демократы, то это значит, что им до сих пор есть что скрывать от широкой публики.

Среди западной социал-демократии (а теперь и отечественной) популярны версия о случайности победы большевиков и древнее представление о «цивилизационном превосходстве» Запада перед Востоком и Россией. К Каутскому восходит оценка ленинизма и Октябрьской революции как «татарской модификации марксиз­ма». Можно отметить также, что теория заговора популярна из-за совпадения с основными свойствами обыденного мышления и здра­вою рассудка. Для доказательства ее ошибочности проведем мыс­ленный эксперимент: предположим, что в то же самое время и с использованием тех же технических и финансовых средств в Рос­сии действовала партия заговорщиков в пользу династии Габсбур-юв. Удалось бы ей осуществить то, что сделали большевики? Вряд

431

ли. Они смогли рекрутировать в свои вооруженные отряды почти двести тысяч солдат, матросов и рабочих и найти у них поддерж­ку. Значит, стремления большевиков совпадали со стремлениями масс.

Развиваемая мной концепция власти и политического отчуж­дения позволяет дать иную интерпретацию ленинской программы социалистической революции. Она оказалась успешной поюму, что ее действительный социально-исторический и политический смысл не имел отношения к марксизму и отличался от декларированно­го смысла в том отношении, что Ленин сделал ставку не на борь­бу экономических классов России, а на происходящие в ней со­циальные процессы. Эти процессы были результатом реакции рус­ского народа на действия властно-собственнического бюрократи­ческого комплекса. Стремление рабочих контролировать произ­водство снизу было реакцией на бюрократизацию экономики сверху и ее социальные последствия, прежде всего па экономический хаос. Стремление крестьянской бедноты к захвату помещичьей земли было реакцией на политику изоляции деревни и предоставление ее самой себе. «Союз рабочего класса и крестьянства» выражал гражданское сопротивление двух самых значительных категорий российского общества действиям бюрократического комплекса. Подобные действия большевики стремились стимулировать и од­новременно контролировать, создавая новую структуру тоталитар­ного государства в лоне прежней.

Иначе говоря, ленинская программа выражала стремление к организационному господству над социальными процессами, вы­званными действиями класса властителей-собственников. Когда основные элементы повой структуры были созданы, «добрые на­мерения» большевиков потеряли значение, как это произошло раньше с не менее «добрыми» намерениями эсеров и меньшеви­ков. Измена партии эсеров интересам крестьян привела к расколу партии и выделению из нее левых эсеров. Измена (я в данном случае сознательно пользуюсь ленинским жаргоном для показа одних и тех же тенденции) партии большевиков интересам рабочих и крес­тьян одновременно привела к внутрипартийным дискуссиям пос­ле взятия власти. Та и другая «измена» не имела никакого значе­ния. Но чем меньше было ее реальное значение, тем больше ей приписывалось значение идеологическое. Так, в идеологию партии, провозгласившей материализм своим символом веры, входил ис­торический и политический идеализм.

432

Вообще говоря, умиление перед индивидуальными или группо­выми «благими намерениями» есть стихийный способ маскиров­ки интересов. Эту старую истину марксизма я хотел бы расши­рить. Интересы собственников и властителей — это рост эксплуа­тации и насилия, а «благие намерения» их просто маскируют.

Уже в ходе октябрьских событий Троцкий сказал, что социали­стическая власть не имеет никаких иных целей, кроме удовлетво­рения нужд солдат, рабочих и крестьян. В это время РСДРП(б) насчитывала 350 тыс. членов, сосредоточенных в 348 уездных, 334 городских, 24 губернских и 12 областных организациях. Одновре­менно она располагала двухсоттысячной Красной гвардией, конт­ролировала большинство Советов, а также фабрично-заводские ко­митеты, профсоюзы, просветительские и образовательные клубы, землячества. И если всерьез отнестись к словам Троцкого, то эта армия людей, контролирующих уже главные социальные артерии страны, была хором ангелов, лишенных собственных интересов н осуществляющих масть по нотам «Манифеста Коммунистической партии»! Эта армия ни о чем другом не должна была думать, кроме улучшения доли тех, из кого она произошла! Но речь не идет толь­ко об экономических, материальных, житейских интересах.

Вожди Октябрьского переворота были ослеплены марксовым историческим материализмом и просто не думали о такой ситуа­ции, когда одни люди получают преимущество над другими по­средством распоряжения средствами насилия. Причем такое пре­имущество может опираться на одновременное неравенство во владении и распоряжении производительными силами и силами принуждения. Идея о том, что вся эта громада людей может доб­ровольно отказаться от привилегий, связанных с распоряжением теми и другими силами, и есть вершина исторической, социологи­ческой и политической наивности. Но такая наивность была пере­плетена с личными и групповыми интересами властителей буду­щего Советского Союза и иных стран, находящихся в его орбите.

Однако тот же самый исторический, социологический и поли­тический идеализм Ленин обнаружил еще до взятия власти: «Рос­сией управляли после революции 1905 года 130 000 помещиков, управляли посредством бесконечных насилий над 150 миллиона­ми людей посредством безграничных издевательств над ними, при­нуждения огромного большинства к каторжному труду и полуго­лодному существованию. И Россией, будто бы не смогут управ­лять 240 000 членов партии большевиков (таким было количество

433

большевиков летом 1917 г. — В. Л/.), управлять в интересах бедных и против богатых»[1]. Третий классик марксизма в этом принципи­альном пункте руководствовался той же самой наивностью, что и будущий ренегат Каутский. Правда, Ленин уже с весны 1919 г. на­чинает критиковать бюрократизм советского аппарата. Непродол­жительное время спустя Троцкий тоже начинает говорить и пи­сать о «бюрократическом перерождении» партии, сосредоточива­ющей властителей, собственников и жрецов-идеологов одновременно. Однако нельзя забывать, что Ленин и Троцкий сыграли главную роль в допуске сотен тысяч людей к учреждениям и долж­ностям, отдачи в их распоряжение аппарат насилия и экономи­ческий аппарат, наивно ожидая, что эти люди будут действовать только в интересах тех, кто всего этого лишен. На каких основа­ниях была возможна подобная иллюзия? Только на базе социоло­гического невежества, освященною авторитетом марксовой мета­физической концепции политики.

Маркс не был свободен от либеральных представлений о по­литике как вечном слуге на посылках экономики. Если все зна­ние о политической власти сводить к тому, что политическая над­стройка вторична по отношению к экономике, го постулат ликви­дации частной собственности автоматически ведет к царству сво­боды. Если не существует частных экономических интересов, то остаются только экономические интересы «всего общества». В ре­зультате политика будет приспосабливаться и отражать исключи­тельно интересы «всего общества», осуществляться во имя и на благо общества. Каковы гарантии, что так будет происходить на самом деле? Только «добрая воля» новых властителей-собствен­ников! Так концепция власти как волевого отношения, со всеми ее теоретическими и практическими следствиями, вошла в поли­тическое действие русских коммунистов.

Накануне революции Ленин писал; «Спрашивается, может ли взрослый человек удовлетворяться тем, что люди о себе думают, не проверяя этого тем, что они делают? Может ли марксист не отличать пожеланий и заявлений от объективной действительнос­ти? Her. He может»[2]. Если продлить этот логический ряд, то дей­ствительный материалист должен прежде всего понимать ограни­ченность своих собственных представлений. А марксистски ори-

434

ентированный политик должен прежде всего не верить в «пожела­ния и заявления» своей партии. Нельзя довольствоваться тем, что ее члены думают о себе, без постоянной конфронтации с тем, что они делают. Ленин руководил действиями трехсоттысячной партии в убеждении, что в нее входят только те, у кого нет собственных интересов, а есть лишь интересы других людей. Но такое убежде­ние было идеалистической ложью. Кадры большевистской партии шли к власти, руководствуясь не верой в историческую миссию преобразования мира. Они руководствовались вполне материаль­ным интересом. Он нисколько не отличался от интересов царско­го государства, определяющих действия государственной и соци­альной бюрократии периода государственного капитализма. Тот же самый интерес предрешил измену интересам парода со сторо­ны социалистических партий — интерес во взаимосвязи власти и собственности. Исторический и социологический идеализм Ленина и других вождей большевистской партии был идеологической мис­тификацией, бездарно привязанной к экономической интерпрета­ции политики. Если руководители большевиков этого не понима­ли, они были всего лишь наивным орудием в руках истории. Если понимали хотя бы частично — они были значительно хуже.

Последнюю возможность нельзя исключать целиком. Ленинская стратегия была слишком мастерской для того, чтобы предполо­жить, что в данном случае имела место «предустановленная гармония» между мистифицированным (в соответствии с марксист­ской схемой) образом российской действительности и ее действи­тельной структурой. Доказательством противоположного предпо­ложения может служить факт выбора даты вооруженного восста­ния.

Класс властителей-собственников возбудил против себя рабо­чих, крестьян и солдат одновременно. Их требования были ради­кализированы и подчинены действиям возникающей в стране ква­зигосударственной организации. Поэтому вооруженное восстание было чистой формальностью. Правда, в связи с большевистским переворотом газеты монархистов, кадетов и социалистов надела­ли много шума. Этот шум до сих пор вводит в заблуждение исто­риков разных направлений- Они считают кваканье лягушек в жур­налистском болоте выражением общественного мнения, возмущен­ного «гангстерскими» методами РСДРП(б). Для моральной оцен­ки данного явления надо напомнить, что газетный гвалт поднима­ла та же самая партия, которая вопреки своим многолетним тра-

435

дициям вооруженной борьбы за «землю и волю» крестьянам по­сылала карательные экспедиции в деревню для охраны своих но­вых интересов.

О большевиках можно сказать все, за исключением того, что они пользовались гангстерскими методами. Оки применили обыч­ный социальный метод — шли вслед за наступлением масс. Мас­сы были крайне раздражены антирабочей и антикрестьянской политикой Временного правительства, из-за чего стало возможно «триумфальное шествие» советской власти в ноябре-декабре 1917 г. Массы были возмущены действием русского бюрократи­ческого комплекса, из-за чего Керенский вынужден был бежать после неудачной попытки захвата Петрограда. Прошлым и насто­ящим сторонникам социал-демократии выгодно об этом не помнить и питать иллюзию, что массы их поддерживали, а дьявольские боль­шевики вырвали у них власть из рук. Собственно говоря, когда Троцкий выдавал приказы отрядам Красной гвардии Петрограда, вопрос был уже предрешен движением масс, которыми руководи­ла разветвленная организация. Поэтому ни о каком заговоре речи быть не может. Было бы, конечно, интересно вникнуть в конкрет­ные события, ведущие к восстанию и связанные с ним, которые нуждаются в переоценке. Однако этим должны заниматься компе­тентные историки, руководствующиеся стремлением сопротивлять­ся различным вариантам консервативной, либеральной и социа­листической историографии нашего Отечества.

Но один вопрос обойти невозможно как раз по причине его характерности. 21 октября состоялось заседание большевистских вождей, на котором была установлена дата вооруженного восста­ния — 25 октября. Если считать Октябрьскую революцию взяти­ем власти большевиками — для удовлетворения интересов трудя­щихся городов и сел либо для удовлетворения своих собственных интересов, то выбор даты наталкивает на размышления. 25 октяб­ря начиналась работа II Всероссийского съезда рабочих и солдат­ских делегатов. Уже перед съездом было известно, что большеви­ки будут иметь на нем большинство. И это было причиной сопро­тивления открытию съезда со стороны социалистических партий. Если бы речь шла о проаом взятии власти, то наиболее оптимально было бы подождать до съезда и выступить с резолюцией о перехо­де власти в руки Советов. Большинство, составленное из больше­виков, проголосовало бы точно так же, а возможно, число сто­ронников этой резолюции еще бы увеличилось, потому что факт

436

вооруженного восстания вызвал бы колебания даже у некоторых большевиков. Точно так же меньшевики и эсеры покинули бы зал заседаний. Иными словами, если бы речь шла только о взятии власти, то польза от выступления в роли исполнителей воли во­оруженного и организованного народа была бы для большевиков еще больше. Даже вожди большевиков Л. Б. Каменев и Г. И. Зи­новьев не могли согласиться с ленинским планом вооруженного восстания до открытия съезда.

Д. Рид пишет, что на заседании ЦК 21 октября Ленин говорил: «24 октября будет рано. До восстания мы должны иметь поддерж­ку всей России, а 24-го еще не все делегаты прибудут па съезд. С другой стороны, 26 октября будет поздно, потому что к тому вре­мени съезд уже организуется, а большому, организованному собра­нию будет трудно действовать быстро и решительно. Поэтому мы должны начать 25 октября, то есть в день открытия съезда, чтобы могли обратиться к делегатам; вот власть! Что вы намереваетесь с ней делать?»[3]. Нет оснований не доверять прямому свидетелю, тем более что Ленин за день до открытия съезда писал: «Ни в коем случае не оставлять власти в руках Керенского и компании до 25-го, никоим образом; решать дело сегодня непременно вечером или ночью... Взяв власть сегодня, мы берем ее не против Советов, а для них. Взятие власти есть дело восстания; его политическая цель выяснится после взятия власти»[4]. Но еще меньше основа­ний не считать слова Ленина типичным поведением типичного политика, стоящего во главе большой организации. Речь идет об идеологическом превращении действительных интересов донной организации. Присмотримся к ним пристальнее.

Интерес чистой власти, не основанной па собственности, тре­бует поддержки со стороны 1раждан, если даже они не считаются источником власти. Часть граждан (собственники) располагают независимым от власти источником социальной силы, а осталь­ные (непосредственные производители материальных и духовных ценностей) создают определенный минимум защиты от власти в собственных интересах. Чистый властитель должен заботиться по крайней мере о пассивной поддержке со стороны граждан, посколь­ку они иг него независимы экономически. Но такая схема власти неприменима к интересам русской власти. Русский властитель-собственник находился в иной ситуации,

437

так как граждане на протяжении всей русской истории, начиная со времен Ивана Грозного, постепенно теряли независимые от власти источники существования. Русские властители-собственники не должны были заботиться о собственной поддержке со стороны подданных, хотя она бы им не помешала. Тогда как русско-совет­ский или советско-русский (под термин «русский» в данном слу­чае подводятся все нации и народности, находящиеся в составе Российской империи и Советского государства) властитель-соб­ственник-жрец (идеолог) не должен был заботиться о поддержке со стороны подданных-собственников-верпоподдаиных, ибо такая поддержка для пего была вредной. Русско-советский и советско-русский властитель-собственник-жрец сам был и остается един­ственным основанием своей физической, экономической и духов­ной власти, Если подданные отваживались поддерживать этого «тройного» господина (по причине «усердия не по разуму», «пре­данности коммунистической идее», «патриотизма» и т. п.), то это означало, что они считали свою волю значимой для властителя. А такая мысль для «тройного» господина опасна, потому что она ограничивает его власть. Поэтому русско-советские и советско-русские властители-собственники-жрецы не только не заботились о поддержке со стороны подданных, но манифестировали им же свое собственное пренебрежение и презрение. Идеальный власти­тель, сложившийся в условиях Российской империи и Советского государства, всегда мог сказать: «Даже в вашей поддержке я не нуждаюсь, вы — лишь предметы моих действий, которые сами себя легитимизируют». Таким образом, интерес власти, переплетенной с собственностью и духовным господством, состоит в пренебреже­нии и презрении но всем, кто зависит от нее в знономичеснои, поли­тической и духовной сфере. А эти сферы почти исчерпывают всю систему социальной жизни индивида.

Решение Ленина о вооруженном восстании накануне II Все­российскою съезда рабочих и солдатских депутатов было первым актом презрения новой власти к Советам и всему населению Рос­сийской империи и будущего Советского Союза. У партии боль­шевиков была вполне реальная возможность легального взятия власти. Тем не менее она решилась на вооруженный переворот. Пошла на риск внутреннего раскола и утраты внешней репутации, увеличения числа противников, роста ожесточенности сопротив­ления и ненужных трупов своих членов и сторонников. На I Все­российском съезде рабочих и солдатских депутатов Ленин сказал:

438

   есть такая партия, которая каждую минуту готова взять власть це­ликом! Действительно, эта партия стремилась не только к поли­тическому и экономическому, по и к духовному контролю русско­го парода и всего общества. Политическая цель взятия власти вы­яснилась после ее взятия. Эта партия смогла сделать из русского народа сообщество подданных, эксплуатируемых и безвольных верующих во что угодно. Хотя большевики могли взять власть по воле съезда, они предпочли взять ее по собственной воле. Данный факт свидетельствует о том, что они считали себя исключитель­ным источником и носителем власти, собственности и идеологи­ческой доктрины. В этом смысле они развили, дополнили и завер­шили длительную российскую тенденцию связи власти и собствен­ности. Специфика русско-советской и советско-русской власти па основании опыта XX в. не вызывает сомнений -— это была система троевластия.

Можно ли полагать, что такую цель ставила перед собой вся партия большевиков и что все ее члены руководствовались подоб­ными мотивами? Вероятно, пет. Партия была занята повседневной организационной деятельностью, а ее пели для рядовых дея­телей были весьма смутными, в тумане марксова идеала бесклас­сового общества. Можно ли эту цель приписать всему руковод­ству партии? Тоже сомнительно. В руководстве было достаточно сильное сопротивление решению о вооруженном восстании вооб­ще и особенно против утверждения даты, предложенной Лениным. По не исключено, что такую цель и мотивацию, хотя бы частично осознанную, можно приписать Ленину и группе ею верных сорат­ников. Они видели и знали, что партия уже построили государ­ство в государстве, а теперь берет в свои руки распоряжение си­лами принуждения и производительными силами. Однако амби­ции партии на этом не заканчиваются. Видимо, Ленин и его со­ратники раньше других почувствовали, что такая партия уже не может просить у русского народа легитимизации для собственной власти.

Непонимание качественного различия между классовым общест­вом и системой троевластия обычно ведет к тому, что вся сово­купность экономических программ коммунистов рассматривается как продолжение более ранних программ модернизации России, ' восходящих прежде всего к Петру I. И ранее и теперь, и в нашей стране и за рубежом многие ученые и политики считают, что ста­линская программа индустриализации существенно не отличалась

439

от целей его царских предшественников, поскольку и русские цари, и коммунисты хотели преодолеть традиционную отсталость Рос­сии и обеспечить ее независимость от внешнего мира. Такой взгляд совершенно не учитывает, что социальные функции индустриали­зации в системе троевластия были связаны с усилением и разви­тием до самых крайних пределов экономического, политического и идеологического отчуждения. Акцент только на экономическую сторону данного процесса, как неоднократно отмечалось, присущ и марксистской, и либеральной историографии: «Запоздание про­мышленной революции в России несет ответственность за поли­тическую революцию, в ходе которой власть перешла в руки дик­таторского правительства. Такое правительство может удержать­ся у власти лишь тогда, если сможет убедить людей в том, что оно выполняет важные социальные функции, которые без него не могут быть реализованными»[5].

Однако на протяжении почти всего XX в. «такое правитель­ство» совершенно не нуждалось в выработке указанного убежде­ния на основании производства тракторов и паровозов, комбай­нов и самолетов. Значительно более эффективным средством его выработки был террор. Именно в результате массового примене­ния террора советские граждане вынуждены были наперегонки манифестировать свое абсолютное подчинение, включая убежде­ние об «исторической неизбежности» коммунистической систе­мы троевластия. Нельзя считать такое убеждение неискренним, потому что неискренние! и убеждений при Сталине вообще не давала шансов па выживание, а после Сталина принуждала к чис­то вегетативному существованию. Тот факт, что данное убежде­ние было обусловлено монополией экономического, политического и духовного насилия, не дает оснований его игнорировать. Конеч­но, сила есть грубый и малоприятный факт. Зато изменения, ко­торые она вызвала в психике советских людей нескольких поко­лений, весьма тонкие и загадочные. Невозможно утверждать, что сегодня они до конца понятны. В то же время эффекты система­тического применения силы могут исчезать очень быстро, под влиянием революционных изменений. История царской России и Советского Союза может рассматриваться как резервуар фактов в подтверждение того и другого вывода.

440


На пути к троевластию (вместо эпилога)

В момент осушестааения Октябрьского пе­реворота духовное закабаление русского народа и всего населе­ния моей Родины было делом уже недалекого будущего. Все еще выходили газеты других партий. Русская интеллигенция была еще далека от марксизма в его ленинско-сталинской версии. Большин­ство народа находилось под влиянием православной церкви. Что­бы партия большевиков могла монополизировать функцию жре­ца-идеолога и соединить ее с властно-собственническими функ­циями, она вынуждена была немало потрудиться. Эта работа не прекращалась на всем протяжении существования советской власти, а наследники большевиков из либерального, социалистического и консервативного лагеря ведут ее и сегодня.

В октябре 1917 г. партия взяла бразды правления страной в свои руки из рук представителей бюрократического комплекса. Начал­ся процесс социального, а кое-где и физического устранения и уничтожения класса властителей-собственников, который образо­вывался на протяжении нескольких десятилетий развития государ­ственного капитализма в России. Прежние властители-собствен­ники частично рекрутировались из государственного аппарата или из буржуазии. На их место пришли новые «государственные мужи» из рабочих и солдатских организаций. Они тоже были властите­лями-собственниками, так как продолжили тот же самый процесс контроля над силами принуждения и производительными силами. Правда, «красные дворяне и вахлаки», если воспользоваться мета­форой А. Платонова, были чужды «белоручкам» с точки зрения социального происхождения, а идеологический туман затемнял их действительную роль. Но это способствовало еще большей жесто­кости в применении к русскому пароду и обществу сильнодейству­ющих методов.

Персональный состав класса властителей-собственников менял­ся, места «белых воротничков» занимали «кожанки», «толстовки» и «синие блузы». Однако социально-политическая структура России оставалась нерушимой, новые господа по-прежнему аккуму­лировали власть и собственность, хотя и делали это еще более успешно, будучи генетически связанными с социальными низами. Но в истории России подобный процесс мало что изменил, а в

441

истории русской власти не изменил ничего. Благодаря большеви­кам история развивалась в том же самом направлении концентра­ции власти и собственности в одних руках. Правда, теперь эти руки остервенело писали, что народные массы принимают ключевые политические и экономические решения, что они руководят стра­ной, а завтра будут руководить всем миром.

Следовательно, Октябрьская революция fie вела от капитализ­ма к социализму как общественному строю, основанному на нача­лах справедливости. Русское общество, в котором oнa соверша­лась, уже не было капиталистическим ни в марксовом, ни в вебе-ровском смысле слова. Это общество было переходной и доста­точно развитой формой на пути к тоталитарному обществу. Оно состояло из двойных классов — властителей-собственников и подданных — непосредственных производителей. Это было клас­совое общество в квадрате, однако данный факт экономической и социальной жизни марксова теория успешно маскировала и пото­му стала его идеологией.

Октябрьская революция не вела сразу к реальному социализму как к системе троевластия. Русско-советские властители-собствен­ники не могли в один прием связать свои жреческо-идеологические функции с властью и собственностью. Этот процесс был дли­тельным и после Октября 1917 г. делал только первые, несмелые шаги. Поскольку эта революция не изменила социальную структу­ру, она не была также межформационным переломом. Причем персональные изменения в социальной структуре стали возможны лишь потому, что предшественники новых властителей-собствен­ников своей политикой вызвали гражданское сопротивление рус­ского народа и всех других народов, населяющих Российскую империю. Но это сопротивление умело направлялось и контроли­ровалось новой государственной структурой. Без такого гражданского сопротивления рабочих, крестьянских и солдатских масс Ленин со своим политическим именем и большевики со своими организационными способностями и самоотверженностью в дей­ствиях не сделали бы ничего. Да и так они сделали немного: од­них помещиков заменили другими — и только!

Иначе говоря, Октябрьская революция была процессом граж­данского сопротивления русского общества социал-либеральной власти, конечным этапом которого стал большевистский перево­рот. Изолировать эти процессы и события невозможно, ибо в про-

442

тивном случае нельзя объяснить победу большевиков в граждан­ской войне и всеобщую ненависть русского народа к прошлым «кадетам» и нынешним «либералам» и «демократам». Однако та­кая изоляция постоянно встречается в исторической и политичес­кой литературе. Прошлые и нынешние сторонники «умеренного» или «демократического» социализма пренебрегают этим неудоб­ным фактом — именно социал-либеральная политика вызвала бунт рабоче-крестьянских масс, которым умело воспользовались боль­шевики.

Чем же был революционный процесс в России в XX в.? Поче­му его хотят забыть представители почти всех направлений совре­менной политической мысли России? Он был выражением граждан­ского сопротивления масс существующей русской власти. После любых восстаний и революций на некоторое время происходит уменьшение политического и фажданскош отчуждения. Новая власть пытается в определенной мере удовлетворить ожидания и потребности масс. Так было и в данном случае. Первый декрет советской власти дал землю крестьянам, в результате чего 150 млн десятин земли перешло в их распоряжение. Достаточно сравнить эту цифру с длящейся более полувека царской аграрной рефор­мой и нерешительной аграрной политикой «умеренных» социа­листических партий, чтобы понять причины победы большевиков в гражданской войне. В этой войне против них выступили все силы царской России вместе с силами «умеренного» социализма. Мас­сы пошли за большевиками, потому что первоначально их поли­тика была наиболее близкой интересам и чувствам большинства русских людей. Из-за этого «десять дней» действительно потряс­ли мир. Русская революция па целые десятилетия стала источни­ком вдохновения художественного авангарда Запада. А почти все цепное в художественной культуре великого русского народа в XX в. связано с первыми годами и десятилетиями после револю­ции и ее импульсом.

Однако Февральская и Октябрьская революции незаметно на­дели на русский парод кандалы и наручники, в результате чего первичное гражданское сопротивление своей чужой власти было опутано по рукам и ногам. Первичные уступки массам были све­дены на пет все более усиливающимся бюрократическим комплек­сом. Спустя полгода с небольшим после октября 1917 г. те же самые крестьяне, которые получили землю, были подвергнуты первому

443

давлению аппарата, которое по ошибке или недоразумению (злой умысел тоже нельзя исключать) нарекли «военным коммунизмом». Десять лет спустя землю у крестьян отобрали, ее властителем-соб­ственником стал партийный аппарат. Как назвать поворот от ре­волюционной анархии к диктатуре'? К сожалению, пока не выра­ботано надежное теоретическое понятие для описания этого про­цесса. Воспользуемся пока метафорой «политические кандалы и наручники», к которым вскоре добавились и духовные.

В русском языке есть слово «сволочь». Оно означало аркан, который татары набраеыв&пи на толпу наших предков перед их уводом в плен. Из романов Н. Лескова можно узнать, что таким же арканом пользовались русские помещики при переселении крепостных на новые земли. И действительно, русское государ­ство долго вило аркан переплетения власти и собственности для русского народа. Февральская революция создала, точнее закре­пила, систему двоевластия. Октябрьская революция открыла пер­спективу троевластия, и такую перспективу коммунисты успешно использовали. Здесь они тоже никакой Америки не открывали — достаточно вспомнить систему троевластия иезуитов в Парагвае или государство ордена крестоносцев, недалеко отстоящее от сис­темы троевластия. Коммунисты начали использовать все три ис­точника социального мо1ущества. Данный процесс уже был слабо связан с идеологическим содержанием марксизма. Наоборот, идея борьбы с эксплуатацией в интересах угнетенных масс составляла определенную угрозу для новой власти (достаточно вспомнить «рабочую оппозицию» и реакцию Ленина на нее). Правда, и эта опасность была незначительной. Идея любви к ближнему тоже была помехой в стремлении церкви к тотальной власти, однако духов­ные отцы ее умело обошли и обходят до сих пор. М. Вебер пока­зал, что всякая идеология первоначально стремится изменить мир. Но едва эта цель связывается с материальными интересами ее пропагандистов и распространителей (жреческим сословием или идеологическим аппаратом), начинается процесс ее приспособле­ния к существующим социальным и политическим отношениям. Вообще говоря, влияние идеологий на интересы незначительно. В случае конфликта между ними за дверь выбрасываются всегда идеологии. Подтверждением истинности данною тезиса является тот факт, что та же самая судьба постигла марксизм.

Итак, Октябрьская революция была выражением действитель-

444

ною гражданского сопротивления русского народа социал-либе­ральным властителям-собственникам. Этот процесс нарастал на протяжении всего 1917 г., хотя граждаиское сопротивление было слепым. Оно сразу начало опутываться теми, кто хотел «выши­бить из седла» прежних властителей-собственников и занять их место. Тем не менее русский народ воспротивился связи власти и собственности. Четыре года спустя этот процесс привел к восста­нию матросов и рабочих Кронштадта. Все восстания против со­ветской власти, вплоть до событий в Новочеркасске (1962 г.), могут рассматриваться как ею развитие. После второй мировой войны тенденция усилилась в странах-сателлитах СССР: Берлин (1953 г.), Будапешт и Познань (1956 г.), Чехословакия (1968 г.), польское побережье Балтийского моря (1970 г., 1980-1981 гг.). Поэтому срав­нивать революции в Югославии, Китае, во Вьетнаме и па Кубе с Октябрьской революцией нельзя. Их родоначальником была Фев­ральская революция в России.

В октябре 1917 г. большевики направили гражданское сопро­тивление русского народа своей чужой власти совершенно в иное русло. Результат получился абсолютно противоположным. Октябрь­ская революция была началом новой цепи исторических и поли­тических событий — народных движений против фашистского насилия и эксплуатации, а затем против социалистического наси­лия, эксплуатации и духовного господства. Февральская револю­ция стада родоначальником ряда социалистических революций. Октябрьский переворот открыл ряд революций, направленных против социализма. Смогла ли Россия выступить во главе процес­са разрыва связи власти и собственности или же события послед­них лет просто возрождают связи, уже накопленные в русской ис­тории? Я пока поразмыслю, а читатель пусть тоже задумается...

445

В момент осушестааения Октябрьского пе­реворота духовное закабаление русского народа и всего населе­ния моей Родины было делом уже недалекого будущего. Все еще выходили газеты других партий. Русская интеллигенция была еще далека от марксизма в его ленинско-сталинской версии. Большин­ство народа находилось под влиянием православной церкви. Что­бы партия большевиков могла монополизировать функцию жре­ца-идеолога и соединить ее с властно-собственническими функ­циями, она вынуждена была немало потрудиться. Эта работа не прекращалась на всем протяжении существования советской власти, а наследники большевиков из либерального, социалистического и консервативного лагеря ведут ее и сегодня.

В октябре 1917 г. партия взяла бразды правления страной в свои руки из рук представителей бюрократического комплекса. Начал­ся процесс социального, а кое-где и физического устранения и уничтожения класса властителей-собственников, который образо­вывался на протяжении нескольких десятилетий развития государ­ственного капитализма в России. Прежние властители-собствен­ники частично рекрутировались из государственного аппарата или из буржуазии. На их место пришли новые «государственные мужи» из рабочих и солдатских организаций. Они тоже были властите­лями-собственниками, так как продолжили тот же самый процесс контроля над силами принуждения и производительными силами. Правда, «красные дворяне и вахлаки», если воспользоваться мета­форой А. Платонова, были чужды «белоручкам» с точки зрения социального происхождения, а идеологический туман затемнял их действительную роль. Но это способствовало еще большей жесто­кости в применении к русскому пароду и обществу сильнодейству­ющих методов.

Персональный состав класса властителей-собственников менял­ся, места «белых воротничков» занимали «кожанки», «толстовки» и «синие блузы». Однако социально-политическая структура России оставалась нерушимой, новые господа по-прежнему аккуму­лировали власть и собственность, хотя и делали это еще более успешно, будучи генетически связанными с социальными низами. Но в истории России подобный процесс мало что изменил, а в

441

истории русской власти не изменил ничего. Благодаря большеви­кам история развивалась в том же самом направлении концентра­ции власти и собственности в одних руках. Правда, теперь эти руки остервенело писали, что народные массы принимают ключевые политические и экономические решения, что они руководят стра­ной, а завтра будут руководить всем миром.

Следовательно, Октябрьская революция fie вела от капитализ­ма к социализму как общественному строю, основанному на нача­лах справедливости. Русское общество, в котором oнa соверша­лась, уже не было капиталистическим ни в марксовом, ни в вебе-ровском смысле слова. Это общество было переходной и доста­точно развитой формой на пути к тоталитарному обществу. Оно состояло из двойных классов — властителей-собственников и подданных — непосредственных производителей. Это было клас­совое общество в квадрате, однако данный факт экономической и социальной жизни марксова теория успешно маскировала и пото­му стала его идеологией.

Октябрьская революция не вела сразу к реальному социализму как к системе троевластия. Русско-советские властители-собствен­ники не могли в один прием связать свои жреческо-идеологические функции с властью и собственностью. Этот процесс был дли­тельным и после Октября 1917 г. делал только первые, несмелые шаги. Поскольку эта революция не изменила социальную структу­ру, она не была также межформационным переломом. Причем персональные изменения в социальной структуре стали возможны лишь потому, что предшественники новых властителей-собствен­ников своей политикой вызвали гражданское сопротивление рус­ского народа и всех других народов, населяющих Российскую империю. Но это сопротивление умело направлялось и контроли­ровалось новой государственной структурой. Без такого гражданского сопротивления рабочих, крестьянских и солдатских масс Ленин со своим политическим именем и большевики со своими организационными способностями и самоотверженностью в дей­ствиях не сделали бы ничего. Да и так они сделали немного: од­них помещиков заменили другими — и только!

Иначе говоря, Октябрьская революция была процессом граж­данского сопротивления русского общества социал-либеральной власти, конечным этапом которого стал большевистский перево­рот. Изолировать эти процессы и события невозможно, ибо в про-

442

 тивном случае нельзя объяснить победу большевиков в граждан­ской войне и всеобщую ненависть русского народа к прошлым «кадетам» и нынешним «либералам» и «демократам». Однако та­кая изоляция постоянно встречается в исторической и политичес­кой литературе. Прошлые и нынешние сторонники «умеренного» или «демократического» социализма пренебрегают этим неудоб­ным фактом — именно социал-либеральная политика вызвала бунт рабоче-крестьянских масс, которым умело воспользовались боль­шевики.

Чем же был революционный процесс в России в XX в.? Поче­му его хотят забыть представители почти всех направлений совре­менной политической мысли России? Он был выражением граждан­ского сопротивления масс существующей русской власти. После любых восстаний и революций на некоторое время происходит уменьшение политического и фажданскош отчуждения. Новая власть пытается в определенной мере удовлетворить ожидания и потребности масс. Так было и в данном случае. Первый декрет советской власти дал землю крестьянам, в результате чего 150 млн десятин земли перешло в их распоряжение. Достаточно сравнить эту цифру с длящейся более полувека царской аграрной рефор­мой и нерешительной аграрной политикой «умеренных» социа­листических партий, чтобы понять причины победы большевиков в гражданской войне. В этой войне против них выступили все силы царской России вместе с силами «умеренного» социализма. Мас­сы пошли за большевиками, потому что первоначально их поли­тика была наиболее близкой интересам и чувствам большинства русских людей. Из-за этого «десять дней» действительно потряс­ли мир. Русская революция па целые десятилетия стала источни­ком вдохновения художественного авангарда Запада. А почти все цепное в художественной культуре великого русского народа в XX в. связано с первыми годами и десятилетиями после револю­ции и ее импульсом.

Однако Февральская и Октябрьская революции незаметно на­дели на русский парод кандалы и наручники, в результате чего первичное гражданское сопротивление своей чужой власти было опутано по рукам и ногам. Первичные уступки массам были све­дены на пет все более усиливающимся бюрократическим комплек­сом. Спустя полгода с небольшим после октября 1917 г. те же самые крестьяне, которые получили землю, были подвергнуты первому

443

давлению аппарата, которое по ошибке или недоразумению (злой умысел тоже нельзя исключать) нарекли «военным коммунизмом». Десять лет спустя землю у крестьян отобрали, ее властителем-соб­ственником стал партийный аппарат. Как назвать поворот от ре­волюционной анархии к диктатуре'? К сожалению, пока не выра­ботано надежное теоретическое понятие для описания этого про­цесса. Воспользуемся пока метафорой «политические кандалы и наручники», к которым вскоре добавились и духовные.

В русском языке есть слово «сволочь». Оно означало аркан, который татары набраеыв&пи на толпу наших предков перед их уводом в плен. Из романов Н. Лескова можно узнать, что таким же арканом пользовались русские помещики при переселении крепостных на новые земли. И действительно, русское государ­ство долго вило аркан переплетения власти и собственности для русского народа. Февральская революция создала, точнее закре­пила, систему двоевластия. Октябрьская революция открыла пер­спективу троевластия, и такую перспективу коммунисты успешно использовали. Здесь они тоже никакой Америки не открывали — достаточно вспомнить систему троевластия иезуитов в Парагвае или государство ордена крестоносцев, недалеко отстоящее от сис­темы троевластия. Коммунисты начали использовать все три ис­точника социального мо1ущества. Данный процесс уже был слабо связан с идеологическим содержанием марксизма. Наоборот, идея борьбы с эксплуатацией в интересах угнетенных масс составляла определенную угрозу для новой власти (достаточно вспомнить «рабочую оппозицию» и реакцию Ленина на нее). Правда, и эта опасность была незначительной. Идея любви к ближнему тоже была помехой в стремлении церкви к тотальной власти, однако духов­ные отцы ее умело обошли и обходят до сих пор. М. Вебер пока­зал, что всякая идеология первоначально стремится изменить мир. Но едва эта цель связывается с материальными интересами ее пропагандистов и распространителей (жреческим сословием или идеологическим аппаратом), начинается процесс ее приспособле­ния к существующим социальным и политическим отношениям. Вообще говоря, влияние идеологий на интересы незначительно. В случае конфликта между ними за дверь выбрасываются всегда идеологии. Подтверждением истинности данною тезиса является тот факт, что та же самая судьба постигла марксизм.

Итак, Октябрьская революция была выражением действитель-

444

ною гражданского сопротивления русского народа социал-либе­ральным властителям-собственникам. Этот процесс нарастал на протяжении всего 1917 г., хотя граждаиское сопротивление было слепым. Оно сразу начало опутываться теми, кто хотел «выши­бить из седла» прежних властителей-собственников и занять их место. Тем не менее русский народ воспротивился связи власти и собственности. Четыре года спустя этот процесс привел к восста­нию матросов и рабочих Кронштадта. Все восстания против со­ветской власти, вплоть до событий в Новочеркасске (1962 г.), могут рассматриваться как ею развитие. После второй мировой войны тенденция усилилась в странах-сателлитах СССР: Берлин (1953 г.), Будапешт и Познань (1956 г.), Чехословакия (1968 г.), польское побережье Балтийского моря (1970 г., 1980-1981 гг.). Поэтому срав­нивать революции в Югославии, Китае, во Вьетнаме и па Кубе с Октябрьской революцией нельзя. Их родоначальником была Фев­ральская революция в России.

В октябре 1917 г. большевики направили гражданское сопро­тивление русского народа своей чужой власти совершенно в иное русло. Результат получился абсолютно противоположным. Октябрь­ская революция была началом новой цепи исторических и поли­тических событий — народных движений против фашистского насилия и эксплуатации, а затем против социалистического наси­лия, эксплуатации и духовного господства. Февральская револю­ция стада родоначальником ряда социалистических революций. Октябрьский переворот открыл ряд революций, направленных против социализма. Смогла ли Россия выступить во главе процес­са разрыва связи власти и собственности или же события послед­них лет просто возрождают связи, уже накопленные в русской ис­тории? Я пока поразмыслю, а читатель пусть тоже задумается...


ОГЛАВЛЕНИЕ


От автора ……………………………………………………………………………………3

Часть 1.Подход к проблеме ……………………………………………………………….4