В. П. Макаренко Русская власть (теоретико-социологические проблемы) Ростов-на-Дону Издательство скнц вш 1998 ббк 667 м 15 Исследование

Вид материалаИсследование
Подобный материал:
1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   25
Глава 13. Предмет столетних разговоров

Февральская революция была поворотным пунктом на пути к реальному социализму. К нему привели не менее мощные социальные силы, чем большевики. Февральская революция обеспечила для России поворот на путь Ивана Грозного. Теперь страна стала на этот путь уверенно и прошагала по нему намного дальше перспектив, предвосхищенных несколько столетий тому назад опричниной. Современные опричники захватили не только землю, заводы и учреждения, но и средства массовой информации. В этом историческом процессе роль Октябрской революции была ничтожной, хотя она порадила, пожалуй, наибольшее число политических и идеологических мифов 20 столетия. Значит, все большее число людей было и остается в них заинтересовано. Октябрская революция обеспечила марш в том же направлении для людей, прикрывающихся несколько иными идеологическими и политическими лозунгами. Но для исследователя социально-исторических процессов, включая политические, не имеет значения смена бело-сине-красного флага на красный, а затем опять на трёхцветный с двухглавым орлом в придачу, если поход происходит в том-же самом порядке и направлении.

Однако идеологическое значение Октябрьской революции было огромным, причём не только в социалистических странах. К примеру, один из современных либералов пишет о русской буржуазии: «Она стала лицом к лицу перед центральной дилеммой либерализма – дилеммой достижения сложных, специфически западных целей в нелиберальном, неразвитом обществе. Имела ли она какой либо другой выбор, кроме смягчения нелиберального правительства и ниспровержения его нелиберальными средствами?»6 Сам вопрос свидетельствует, что центральный для российской истории процесс связи власти с собственностью просто обходится. Следовательно, в подавляющем большинстве современные либералы находятся во власти официальной идеологии Советского государства, если речь идет о понимании октябрьской революции. Смысл идеологической доктрины этой страны состоял в том, что октябрьская революция рассматривалась как начало новой социально-экономической формации, независимо от оценок данного факта. Если либералы до сих пор льют слёзы над датой 25 октября 1917 г., то они тоже выражают идеологию большевистского движения, лишь меняя знак «плюс» на «минус». Поэтому надо показать, что здесь вообще нет предмета для научной дискуссии.

§ 1. Одна или две революции?

В предыдущей главе было показано, что Временное правительство по сути дела реализовало программу большевиков. А замыслы, которые оно по ряду обстоятельств реализо­вать не успело, были еще более большевистскими. На это обратил внимание сам Ленин, хотя нетрудно понять, что такое совпадение не было выгодно для РСДРП(б). Посмотрим на основное содержа­ние резолюции экономического отдела исполнительного комите­та Совета рабочих и солдатских депутатов, которую цитирует Ленин: «Для многих отраслей промышленности назрело время для торговой государственной монополии (хлеб, мясо, соль, кожа), для других условия созрели для образования регулируемых государством трестов (добыча угля и нефти, производство металла, сахара, бу­маги), и, наконец, почти для всех отраслей промышленности со­временные условия гребугот реагирующего участия государства в распределении сырья и вырабатываемых продуктов, а также фик­сации цеп... Одновременно с этим следует поставить под контроль государственно-общественной власти все кредитные учреждения для борьбы со спекуляцией товарами, подчиненными государствен­ному регулированию. Вместе с тем следует... принять самые ре­шительные меры для борьбы с тунеядством, вплоть до введения трудовой повинности... Страна уже в катастрофе, и вывести из нее может лишь творческое усилие всего народа во главе с государ­ственно» иластью[1]. Эта резолюция была принята в мае 1917 г. А вот ленинский комментарий к ней: «Кроме последней фразы... с чисто мещанской доверчивостью «возложившей» на капиталистов задачи, коих они решить не смогут, — кроме этого программа великолепна. И контроль, и огосударствление трестов, и борьба с спекуляцией, и трудовая повинность — помилуйте, да чем же это отличается от «ужасного» большевизма? чего же больше хотели «ужасные» большевики?».

Действительно, большевики больше ничего не хотели. И боль­шевики, и меньшевики, и эсеры стремились к тому, что потом будет

408

названо «реальным социализмом», или «тоталитаризмом». Прав­да, все еще понимали его как идеал будущего общества и идеоло­гически оправдывали, ссылаясь па одни и те же тексты. В той степени, в которой либералы признавали и признают решающую роль государства в отношении общества (а она в России того времени уже была огромной), не существует различия между ли­бералами и социалистами. Все они (хотя и в различной степени, но это различие чисто количественное, а значит, не имеет сущест­венного значения) не свободны от культа государства и, как след­ствие, от противоречий политического мышления, описанных в первой части. То же самое можно сказать о консерваторах, если они понимают отношение между государством и обществом через призму «порядка» как главной ценности. Поэтому пи один из ти­пов политического мышления не в состоянии сделать проблему соотношения фактов и ценностей в познании политических явле­ний и практической политике центральной. По отношению к ис­тории и нынешнему состоянию России это означает либо прене­брежение, либо тотальное одобрение связи между властью и соб­ственностью как «естественного», «необходимого», «объективного», «единственно возможного» факта и тенденции русской жиз­ни. Ни один из типов политического мышления не ставит задачу разрыва связей между властью и собственностью как центральную задачу практической политики.

В чем же тогда различие? Большевики, в отличие от социалис­тов и либералов, не желали делить власть пи с кем и потому были осторожнее. Временное правительство хотело господствовать над буржуазией и рабочим классом одновременно. Хотя оно первона­чально стремилось сохранить статус-кво в деревне, но было так­же втянуто в войну с бедными крестьянами. В итоге Временное правительство вело внутреннюю войну па три фронта. Если к ним прибавить еще и четвертый фронт (продолжалась война с цент­ральными державами), оно в любом случае было приговорено к поражению. Тогда как большевики понимали, что массы так или иначе восстанут против действий властно-собственнического бю­рократического комплекса России. Никаким иным путем для боль­шевиков взять власть было невозможно, кроме как следовать за ударами масс по этому комплексу и в удобный момент взять власть in рук Временного правительства.

Чем объясняется данное различие? Видимо, только диспропор­цией сил между властно-бюрократическим комплексом и боль-

409

шевиками. Несмотря на продолжающуюся внутреннюю и внешнюю войну, этот комплекс представлял реальную силу. Тогда как РСДРП(б) была небольшой политической партией, с незначитель­ным (до апреля 1917 г.) влиянием среди масс. Ее козырной кар­той могла быть только изощренная политическая доктрина, исполь­зующая социальные противоречия, вызванные политикой властно-бюрократического военно-промышленного комплекса. Он мог позволить себе (и позволяет до сих пор) риск борьбы со всем рус-, ским обществом одновременно, со всеми его основными класса­ми, группами и нациями. Большевики так поступать не могли, да и сама попытка (до взятия власти) выглядела бы смешной. Поэто­му большевики могли позволить себе только использование сла­бостей соперника в результате такой борьбы. На этом была по­строена стратегия большевиков.

Любую стратегию любой политической партии кто-то должен выдумать, а затем склонить партию к ее применению. Последняя задача значительно сложнее. Особенно в том случае, если естест­венное стремление к власти толкает партию в другом направле­нии. Именно так обстояло дело в случае с РСДРП(б). После Фев­ральской революции она ничуть не меньше других социалистичес­ких партий стремилась попасть в аппарат власти, поддержать Временное правительство и таким способом обрести политичес­кий вес и влияние. Об этом свидетельствует факт цензуры в «Прав­де» ленинских «Писем из далека». В них вождь первоначально сформулировал тезис о буржуазном характере Временного прави­тельства. Редакция «Правды» не только изъяла те части текста, в которых формулировался данный тезис и выдвигался лозунг «Ни­какой поддержки Временному правительству» со стороны рево­люционного пролетариата, но и осуществила редакционные поправ­ки в опубликованных частях. Поправки заключались в изъятии фамилий членов Временного правительства и поддерживающих его социалистов.

Партия была лишена вождя, и в ней господствовало естествен­ное желание войти в возникающую систему правления. Ленин сразу выступил против этого. И только его авторитет стал препятствием объединения большевиков с другими социалистическими партия­ми. В этом убеждает тот факт, что на Всероссийской конферен­ции РСДРП(б), в которой участвовало 120 членов партии, Стали­ну с большим трудом (большинством в четыре голоса) удалось устранить из текста резолюции пункт, выражающий поддержку

410

Временному правительству. Позиция самого Сталина заключалась в выжидании иного момента, когда Временное правительство исчер­пает свои силы и дискредитирует себя в ходе реализации револю­ционной программы.

Нетрудно убедиться, что в условиях нормальной борьбы за власть Джугашвили было далеко до Ульянова. Грузинский политик-рево­люционер подходил к делу просто: Временное правительство реа­лизует ту же программу, под которой и мы подписываемся; но если ему не удастся ее реализовать, то мы получим большие полити­ческие дивиденды, поскольку сразу его не поддержали. Русский политик-революционер был хитрее грузинского. Ленин заслонил простодушие Сталина мастерски, Для этого он выдумал целую доктрину о «перерастании буржуазной революции в социалисти­ческую», а затем нашел поддержку для нее в укладе социальных сил, вытекающих из внутренней войны с русским обществом, ко­торую вело Временное правительство.

Русский революционер был, если воспользоваться аллюзией М. Вебера, виртуозом в политике. Грузинский революционер просто выражал естественное желание партийной массы как можно скорее попользоваться хоть частью власти. Русскому кус­ка власти было недостаточно, он хотел захватить ее в исключи­тельное пользование. Для этого ему пришлось увлечь за собой всю партию. Но сделать это было непросто. Большинству рус­ских революционеров куска власти вполне хватало, И мираж немедленного участия в ней был настолько силен и заманчив, что идея нового объединения с меньшевиками пользовалась большой популярностью в большевистской партии. По инициативе мень­шевиков на 4 апреля было назначено объединенное заседание большевиков и меньшевиков, на котором предполагалось при-пять решение об объединительном съезде обеих партий. Едва приехав в Россию, Ленин сразу выступил против участия боль­шевиков в заседании. Однако большинство большевиков реши­ло участвовать в нем, и Ленин тоже вынужден был явиться. С громадным трудом ему удалось сорвать заседание. Из 50 больше­вистских делегатов зал заседания покинули вместе с Лениным 30 человек. Партия была накануне раскола. И все же в ближай­шие недели Ленину удалось склонить партию принять его стра­тегию. Затем события показали, что он был нрав.

Смысл этой правоты первоначально был изложен в телеграмме большевикам, отъезжающим в Россию: «Наша тактика: полное

411

недоверие, никакой поддержки новому правительству; Керенско­го особенно подозреваем; вооружение пролетариата — единствен­ная гарантия; немедленные выборы в Петроградскую думу; ника­кого сближения с другими партиями»[2]. Ее трудно было понять партии, стремящейся к участию во власти. Однако Ленин был выдающимся русским революционным политиком, убежденным в том, что борьба с Временным правительством принесет партии большую власть, нежели союз с ним. На чем базировалось это убеж­дение и почему партия поверила Ленину?

Теоретическое ядро программы Ленина образует доктрина о перерастании буржуазной революции в социалистическую. Уже в конце март 1917 г. он потребовал от партии: «(!) Суметь подой­ти наиболее верным путем к следующему этапу революции или ко второй революции, которая (2) должна передать государственную власть из рук правительства помещиков и капиталистов (Гучко­вых, Львовых, Милюковых, Керенских) в руки правительства ра­бочих и беднейших крестьян»[3]. Основным средством перехода ко второй революции должна была стать опора на массы, которые ранее свергли царизм, а теперь должны свергнуть Временное пра­вительство: «...лозунгом момента и накануне новой революции, и во время нее, и на другой день после нее должна быть пролетар­ская организация. Товарищи рабочие! Вы проявили чудеса проле­тарского героизма вчера, свергая царскую монархию. Вам неиз­бежно придется в более или менее близком будущем... снова про­явить чудеса такого же героизма для свержения власти помещи­ков и капиталистов, ведущих империалистическую войну. Вы не сможете прочно победить в этой следующей, «настоящей» рево­люции, если вы не проявите чудес пролетарской организованнос­ти!»[4].

«Момент», о котором говорит Ленин, — это период после ус­тановления власти Временною правительства. Значит, программа предназначались для борьбы за власть. Исходный пункт данной программы базируется па интерпретации Февральской революции как буржуазной, без чего сама программа теряет смысл. По этой причине доктрина о перерастании буржуазной революции в социа­листическую была принята теми людьми, кто поверил, что она приведет их к власти. И но этой же причине такую доктрину под-

412

держивали те, кто стал наследником исполнителей программы в Советской России, СССР и нынешней Российской Федерации, включая пространство бывшего Советского Союза. Наследникам данной власти она была не менее необходима, чем ее творцам. Ленинская доктрина о двух революциях позволяла и позволяет верить до сих пор в один из политических догматов советского государства и общества: независимо от того, что произошло поз­же, начало этой власти, государства и общества вытекает из дей­ствительной воли народа.

Напомню, что представление о начале — главный и исходный элемент мифологического мышления. Поэтому представление о начале власти, государства и общества выполняет важнейшую функцию в идеологических рационализациях. Если данная власть и государство вытекают из революционной воли и духа масс, то в последующем развитии они могут «отклониться», «деформировать­ся», «отойти» от правильной (закономерной) линии развития. Тем самым представление о начале политической и социальной сис­тем становится основанием определенного нормативно-оценочно­го порядка. И любое отступление от него неегда можно объяснить, не выходя за пределы этих систем и легитимизирующих их пред­ставлений, включая теоретические. Например, отклонение от стан­дарта может быть объяснено экономической отсталостью данной страны и вытекающей из нее необходимостью жестких мер, в свою очередь объясняемых совокупностью неблагоприятных историчес­ких, политических, социальных, внутренних, внешних и тому подобных обстоятельств. В любом случае подобные обстоятель­ства толкуются как отход от универсальной линии или спирали прогресса. Но если возможен отход, то не менее возможен и воз­врат на данную линию. Для этого обстоятельства должны изме­ниться либо быть устранены сознательно.

Таким образом, либеральная и марксистская концепции про­гресса в состоянии легитимизировать любую власть. А вытекаю­щая из нее ленинская доктрина двух революций стала первым зве­ном в цепи разработанных и разветвленных идеологических (ми­фологических) рационализации, включающих периоды «ошибок и извращений», «культа личности», «командно-административной системы», заканчивающихся всегда «возрождением», «возвратом», «восстановлением» начала. Такие рационализации могут работать бесконечно, однако без ленинской концепции двух революций они повисают и пустоте. Поэтому советская власть и государство держа-

413

лись за нее до последнего момента, а современные российские коммунисты лишь уныло повторяют; «Необходимость «доделывать» нерешенные капиталистической Россией экономические задачи наложила заметный отпечаток на весь облик советского государ­ственного и общественного строя»[5].

Что же они теперь собираются «доделывать»? Рассмотрим этот вопрос в контексте ленинской программы и вытекающих из нее политических лозунгов. Почему для борьбы с царизмом было до­статочно «чудес пролетарского героизма», а для борьбы с Времен­ным правительством их уже недостаточно и требуются «чудеса пролетарской организованности»?

§ 2. Политические чудеса

Двоевластие вынуждало Временное прави­тельство проводить антирабочую политику. Из Советов были сде­ланы чисто партийные институты, которые могли быть ассимили­рованы существующей структурой власти, так как они лишались живых связей с народом. Подобно низовым сельским комитетам Советы из этой структуры выпали. А Ленин именно на Советах основал свою контрстратегию: они должны быть независимым «го­сударственным аппаратом», существующим наряду и вопреки офи­циальному аппарату. Из нее вытекал лозунг «Вся власть Советам». Правда, и стратегия, и лозунг менялись в зависимости от состава самих Советов. Был и такой период, когда РСДРП(б) отказалась от этого лозунга, а некоторые ее деятели вопреки Ленину выдви­гали лозунг «Долой Советы». Но не будем вникать в извивы рево­люционной тактики. Что означал лозунг «Вся власть Советам» для рядовых большевистских деятелей и к каким действиям он их скло­нял?

Один из меньшевистских деятелей так характеризует деятель­ность большевиков еще в ходе Февральской революции: «В эти дни эти люди были поглощены совершенно иной работой в отли­чие от меньшевиков, которые занимались политическими дискус­сиями. Большевики обслуживали технику движения, агитировали за бескомпромиссную борьбу с царизмом, организовывали агита­цию и нелегальную деятельность»[1]. Акцент на технику движения был не выражением личных пристрастий большевиков, а факти-

414

ческим предпочтением технологии власти (и вытекающей из нее жесткой социальной технологии) идеологическому обоснованию деятельности, причем еще до взятия власти. В этом выражался сознательный выбор партии. Данная тенденция еще более укре­пилась после Февральской революции. 19 марта 1917 г. в «Прав­де» было опубликовано «правильное толкование» устава партии: «Первый параграф устава требует, чтобы партийные организации возникали не путем приема отдельных людей местными комитета­ми, а посредством соединения существующих и возникающих ма­лых ячеек таким образом, чтобы местная организация представляла не отдельных лиц, а совокупность меньших организационных еди­ниц. Следует организовать партийные ячейки на каждом предприя­тии, в каждой мастерской»[2]. Это толкование весьма показательно, поскольку в нем выражена идея партии нового чипа: партия должна быть совокупностью организаций, а не множеством людей с оди­наковой программой, стремящихся к ее реализации. Тем самым партия нового типа образует начали новой иерархии власти[3].

Хорошо известно, что сила власти базируется на подчинении как можно большей) количества людей, а самым эффективным средством такого подчинения становится контроль над организа­циями, объединяющими данных людей. Каждая организация вы­ражает определенные частичные интересы се членов. Контроль над всеми организациями позволяет контролировать все интересы. Следовательно, этатизм, описанный в первом разделе, стал глав­ным элементом организации большевистской партии еще до того, как она взяла власть. В этом отношении она выражала политичес­кую традицию русского государства.

Первоначально данная традиция была использована для подчи­нения Советов. До тех нор, пока большинство в них принадлежа­ло другим социалистическим партиям, РСДРП(б) «обустраивала» иные организации. Прежде всего —- фабричные комитеты и проф­союзы.

После Февральской революции на фабриках и заводах возни­кали рабочие комитеты. Они самостоятельно устанавливали вось­мичасовой рабочий день, вмешивались в вопросы труда и зарпла­ты, занимались снабжением и т. п. Большевики стремились под­чинить это стихийное движение своему контролю с помощью двух способов — санкционируя его наиболее радикальные тенденции;

415

включая его в сферу своего партийного влияния: «Путь к спасе­нию от катастрофы, — пишет Ленин, — лежит только в установ­лении действительно рабочего контроля за производством и рас­пределением продуктов. Дня такого контроля необходимо, во-пер­вых, чтобы во всех решающих учреждениях было обеспечено боль­шинство за рабочими не менее трех четвертей всех голосов; во-вторых, чтобы фабричные и заводские комитеты, центральные и местные Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, а равно профессиональные союзы, получили право участвовать в контроле с открытием для них всех тортовых и банковых книг и обязательством сообщать им нее данные; в-третьих, чтобы пред­ставители всех крупных демократических и социалистических партий получили такое же право. Рабочий контроль... должен быть немедленно развит... в полное регулирование производства и рас­пределения продуктов рабочими. Рабочий контроль должен быть продолжен так же и на таких же правах па все финансовые и банковые операции»[4]

Итак, рабочий контроль должен быть: 1) читальным на отдель­ном предприятии; 2) всеобщим на уровне всей страны; 3) осущест­вляться всеми организациями, включая политические партии.

Как нетрудно убедиться, идея контроля заимствована Лениным у военно-промышленных комитетов и Временного правительства. Но в мае 1917 г., когда были написаны эти строки, советы и проф­союзы еще только входили в сферу влияния большевиков, действо­вали также различные партии. Когда последние были разогнаны, а первые стали пристройками к партии-мегаорганизации, контроль перестал быть рабочим даже по названию. Пункт 3-й ленинской концепции рабочего контроля предвосхищал уже недалекое буду­щее, когда идея контроля снизу преобразовалась в идею глобаль­ного организационного контроля. А пункт 1-й укреплял и обосно­вывал такое преобразование. В середине 1917 г. рабочие в состоя­нии были осуществлять такие действия, к которым обнаруживали стихийную склонность: требовать повышения зарплаты, oipaim-чивая прибыль частных капиталистов и тсударства-капиталиста; улучшать условия производства; улучшать снабжение предприятий и т. д. Но осущестапять финансовый и банковый контроль они не могли. Это требовало профессиональной компетенции, которой у рабочих не было. Поэтому на тех предприятиях, где рабочий кон­троль охватывал и финансовую деятельность, ситуация контроля

416

выглядела так, как ее описывали журналисты из правого лагеря: врываются несколько вооруженных рабочих в контору и обшари­вают все углы в поисках места хранения денег.

Ленин прекрасно об этом знал. С теоретической точки зрения постулат тотального рабочего контроля выглядел блестяще, выра­жая доверие к самобытным способностям российского рабочего класса. С исторической и политической точек зрения он имел совершенно противоположный смысл: чем шире будет контроль и чем большее число сфер общественной жизни и деятельности будет охватывать, тем больше будет «чудес пролетарской органи­зованности» в обычном контроле снизу. А главным «чудом» будет го, что партия намного быстрее найдет специалиста по такому контролю, чем рабочие. Ленин, формулируя данный постулат, прекрасно знал, что даже его юридическое образование было бы недостаточным, чтобы проконтролировать правильность финансо­вых операций большого синдиката. Ясно и то, что если бы всех участников рабочего контроля отправили па курсы по бухгалтер­скому делу, экономике производства и т. п., то спустя несколько месяцев они смогли бы раскрывать простейшие махинации част­ных или государственных собственников.

Однако спустя несколько месяцев большевики захватили власть и теперь уже любые курсы стали беспредметными. Всеобщее об­разование при советской власти, как известно, достигло больших успехов. Но и оно никогда не имело того направления, чтобы все население было способно контролировать экономическую деятель­ность социалистического государства. В этом контексте понятен и смысл постулата всеобщего контроля: чем большее количество предприятий будет контролировать контролируемый партией ра­бочий контроль, тем большее число экономических решений бу­дет переходить в руки партии и изыматься из сферы регуляции государства и частных собственников. Значит, партия будет кон­тролировать экономику.

И ленинская концепция не сводилась к благим пожеланиям. Большевики развили небывалую активность по проникновению в фабричные комитеты. Этой деятельностью непосредственно зани­мался один из выдающихся руководителей большевистской партии Я. М. Свердлов. Он стремился к тому, чтобы фабзавкомы устано­вили контроль над всей промышленностью и одновременно были опорой большевиков на фабриках и заводах, противовесом меньшевистско-эсеровским Советам. Большевики смогли достичь боль-

417

ших успехов в этой деятельности лишь потому, что их действия были параллельны действительным интересам рабочего класса.

Как было ранее показано, Временное правительство стреми­лось разрушить солидарность городского населения с помощью товарного и физического голода. Интересы масс заключались не только в том, чтобы сытно есть, но и в том, чтобы стать хозяином на месте работы и жительства, обладать своей частью националь­ного дохода и власти. Эта по-настоящему народная тенденция пробивалась в движении фабричных комитетов. Правда, она была выражена слабо. И хорошо организованная партия, обладающая стратегией, выработанной одним из самых выдающихся полити­ков XX в., без труда смогла подчинить народный порыв своему контролю. Она умело поддерживала такую тенденцию. Эта под­держка казалась искренней на фоне неясной и двусмысленной политики социалистических партий, которая объяснялась их учас­тием в бюрократическом комплексе и была направлена на ликви­дацию народного движения. Большевики идеологически санкцио­нировали анархистские элементы данного движения, становясь вначале руководителями, затем участниками, а в результате един­ственными субъектами рабочего контроля.

Например, большевики организовали первую Петроградскую конференцию фабрично-заводских комитетов, представляющую 150 тыс. рабочих. Конференция приняла выработанный ими «Проект инструкции для рабочих организаций на промышленных предприя­тиях». Было принято постановление о том, что комитеты должны контролировать производство, финансовую деятельность, прием и увольнение с работы конторских служащих и т. п. Такие действия не были контролем экономической деятельности государства-соб­ственника со стороны народа. Государство начинало контролиро­ваться вновь возникающим государством. На той же конференции было принято решение о централизации рабочего контроля — со­здан Главный комитет представителей фабрично-заводских коми­тетов государственных предприятий, из состава которого выделя­лось организационное бюро по руководству повседневной работой комитетов. Излишне добавлять, что данные институты контролиро­вались РСДРП(б), которая выработала устав и руководила повсед­невной деятельностью комитетов. И так далее и тому подобное.

В очередной раз Россия покрывалась комитетами. Теперь эту паутину начали ткать большевики. Их паутина была незаметной потому, что они были единственной организацией, поддерживаю-

418

щей стремления рабочих. Последним официальное государство было враждебно. Социалистические партии фактически сделали выбор в пользу власти, принеся ей в жертву требования идеоло­гии, и поэтому не могли предложить определенную политическую доктрину. Зато большевистская доктрина была решительной, прос­той и ясной. На поверхностном уровне она поддерживала анархи­ческие тенденции масс. На уровне скрытой сущности подвергала их контролю партии.

Параллельно с этим большевики плели сечи для Советов и профсоюзов. Здесь они с самого начала были подлинными тех­нократами, стремясь организовывать профсоюзы не по критерию профессии, а по отраслям промышленности. Все рабочие одного предприятия должны были принадлежать к одному и тому же проф­союзу. Официальная советская историография объясняла такой выбор тем, что объединение рабочих по профессиональным кри­териям рассеивает силы рабочего класса и затрудняет его органи­зацию даже в рамках отдельных предприятий. Если даже с этим согласиться, возникает вопрос: кому затрудняет — рабочим, бо­рющимся за свои экономические интересы, или «партии нового типа», борющейся главным образом за свои политические интере­сы? Объединение рабочих по профессиональным критериям есть способ выражения повседневных экономических интересов, кото­рые могут становиться общими в зависимости от вида выполняе­мого труда и спроса на продукты такого труда. Когда на рынке увеличивается спрос на тот или иной товар, рабочие, участвую­щие в его производстве, получают возможность давления па соб­ственников и уступок с их стороны в свою пользу, что нисколько не относится к представителям других профессий. Совместные же выступления могут не дать ничего ни тем, ни другим.

Но все эти материи становятся малозначащими с точки зрения партии, которая нисколько не заинтересована в улучшении поло­жения рабочих. Ее интерес заключается в использовании их борь­бы за лучшую жизнь в свою пользу. Для такой партии значительно удобнее, когда рабочие одного предприятия становятся членами одного профсоюза. В этом случае вместо переговоров представи­телей одной профессии с представителями другой профессии о выработке оптимальных условий совместной борьбы за улучше­ние условий жизни и труда профсоюз сам решает, что является важным для «рабочего класса как такового». Горизонтальная струк­тура профсоюзов, как показал опыт борьбы польских рабочих с

419

      коммунистическим режимом, облегчает их организацию в этих целях. Вертикальная структура руководства профсоюзами стано­вится еще одним из звеньев технологического разделения труда, облегчает для партии руководство профсоюзами и увеличивает политическое отчуждение. Следует подчеркнуть, что такой тин профсоюзов выдумай Лениным еще до Октября 1917 г.

Болыненики создали ряд новых профсоюзов, функционирующих уже на основании вертикалыю-отраслевого принципа, и вели ин­тенсивную работу в традиционных профсоюзах. Летом 1917 г. со­стоялась Всероссийская конференция профессиональных союзов. Представительство большевиков па ней было почти в два раза боль­ше, чем меньшевиков, и в три раза больше эсеров. Такой была цена портфелей социалистических партий в иерархии власти, которая проводила антирабочую и антибуржуазную политику одновремен­но. До этой конференции большевики были статистами, теперь с помощью политических манипуляций они выходили на авансцену российское политического театра. Для рабочих, ведущих борьбу за улучшение условий жизни, данная партия постепенно станови­лась главной альтернативой Временному правительству.

Однако «чудеса пролетарской организованности», инспириро­ванные Лениным, не заканчивались деятельностью в фабрично-заводских комитетах и профсоюзах. Вообще, все организации (куль­турные общества, воскресные школы, просветительные клубы, землячества рабочих и г. д.) стали предметом постоянного проник­новения большевиков. Резолюция ЦК РСДРП(б) от 5 мая 1917 к провозгласила главную цель партии: «Организация, организация и еще раз организация пролетариата: на каждом заводе, в каждом районе, а каждом квартале»[5]. Если перевести эту цель на язык рядового, серого и бесцветного большевистскою «чудотворца», то он просто означал: люди лучше будут мне подчиняться, если их организовать.

Вообще, чем ближе к современности, тем в большей степени организационная деятельность большевиков толкуется в многочис­ленных учебниках истории СССР и КПСС как ведущий фактор социально-исторических процессов в России, включая революци­онный процесс. По такое объяснение является разповиднесшо исторического идеализма. Вслед за Лениным официальные совет­ские пимемы применяли материалистическое объяснение событии и процессов, включая властные, только по отношению к своим

420

неприятелям и врагам, резервируя за собой право руководствоваться в этих событиях и процессах преимущественно идеальными мо­тивами деятельности. Но, как давно заметил М. Вебер, материа­листическое понимание истории — не фиахр, оно не подчиняет­ся и носителям революции.

Независимо от того, насколько понимали рядовые «чудотвор­цы» ленинскую стратегию, в результате массового применения «чудес пролетарской организованности» росло и укреплялось го­сударство в государстве, наследующее главную характеристику русской власти. Рядовые исполнители ленинской воли могли ис­кренне верить в коммунистические идеалы «свободы», «равенства» и «справедливости». Однако каждая новая ячейка гигантской су­перорганизации все в большей степени подчинялась одному цент­ру, который концентрировал в своих руках средства экономичес­кого и политического насилия. Каждая новая ячейка, возникаю­щая в промышленности, все в большей степени обретала возмож­ность принятия экономических решений. «Чудеса пролетарской организованности» вели к тому, что такие ячейки становились собственниками промышленных предприятий. А для материалис­тическою истолкования революционного процесса менее важно то, что записано в юридических документах о нраве собственнос­ти и владения. Значительно важнее то, кто принимает реальные решения, касающиеся деятельности промышленных предприятий. Право принятия решений все в большей степени переходило в руки фабрично-заводских комитетов и профсоюзов, а они все в боль­шей степени контролировались большевиками. Тем самым новое властно-собственническое государство завоевывало все большую социальную территорию, хотя это завоевание пока совершалось по воле его подчиненных.

На фоне данной тенденции становится все более понятным ленинский постулат борьбы за Советы. После Февральской рево­люции они сосредоточивали н своих руках все больше реальной власти на местах. Согласно доктрине социалистических партий Советы должны были контролировать правительство, а не управ­лять. В реальной действительности им в значительной мере при­надлежала власть. Они вынудили Временное правительство при­нять декрет о восьмичасовом рабочем дне. Вначале он был введен явочным порядком местными Советами без оглядки на правитель­ство, которое должно было признать существующее положение вещей. Советы самостоятельно занимались снабжением, борьбой

421

со спекуляцией, оказывали помощь наиболее нуждающимся. Они были законодательно-исполнительными институтами, органами второй власти, которая возникла в результате сопротивления на­родных низов централизации насилия и собственности на вершине власти. Люди, возглавившие такое сопротивление на местах, бра­ли инициативу в свои руки и могут рассматриваться как полити­ческая элита народа, порожденная революцией.

Со времени восстания Болотникова Советы были первым мас­совым выступлением российскою народа против русской власти, на протяжении веков концентрирующей в своих руках силу и соб­ственность. Однако Советы были не причиной, но следствием революции. Не они породили революцию, а революция породила их. Февральская революция произошла не потому, что под влас­тью русских царей русский народ постепенно набирал силу, ра­зорвал наконец оковы и вышел на волю, чтобы реализовать соци­альную и политическую свободу. Февральская революция произо­шла потому, что рос и набирал силу русский властно-собственни­ческий бюрократический комплекс. Его руководители были слиш­ком трусливы и бездарны для самостоятельного осуществления революции. Советы были той ценой, которую либерально-бюро­кратические трусы и бездари заплатили за отсутствие решитель­ности. В результате революции русский властно-собственничес­кий бюрократический комплекс выполз из трехсотлетней кожи. Как у земноводных отпадает хвост, так у него отпала шапка Мо­номаха. Но окончательное потрясение дома Романовых вынужде­ны были осуществить массы, гонимые голодом и отчаянием.

Этим объясняется историческая и политическая традиция Со­ветов. Являясь следствием, а не причиной революции, они остава­лись слабыми. Поэтому политические партии — вначале социа­листы, а затем большевики — без большого труда подчинили их своим целям. Советы, выражая содержание действительного на­родного гражданского сопротивления русской власти, затухли, не успев разгореться и не сумев, как поется в русской революцион­ной песне, «научить любить свободу» своих же автохтонных мо­нархистов, консерваторов, либералов и социалистов — явных и тайных врагов народа, Как форма этого сопротивления они стали ареной борьбы между партиями.

Фактическая власть, сосредоточенная в Советах, стала весьма заманчивой для большевистской партии. Будучи слабее меньше­виков и эсеров по причине своего радикализма, она не могла рас-

422

считывать па участие в официальной власти. Большевики начали борьбу за Советы еще до того, как Ленин идеологически обосно­вал необходимость этой борьбы буржуазным характером Времен­ного правительства, превосходством Советов над буржуазной рес­публикой, якобы существовавшей тогда в России, и т. п, 27 фев­раля Бюро РСДРП(б) издает манифест: «Приступайте немедленно на фабриках к выборам фабричных стачечных комитетов. Их пред­ставители образуют Совет рабочих делегатов, который возьмет на себя роль организатора движения и приведет к созданию Времен­ного Революционного Правительства»[6]

Предполагаемый большевиками Совет должен обладать реаль­ной властью, основанной на распоряжении средствами насилия. Об этом свидетельствует листовка Петроградского комитета боль­шевиков: «Только организация может укрепить наши силы. В первую очередь избирайте делегатов, пусть они объединяются между собой. Пусть под защитой войска возникнет Совет делегатов. Крепкими связями притягивайте к себе остальных солдат... Орга­низуйте Совет рабочих делегатов»[7]. Но в конце марта оказалось, что большинство в Советах принадлежит меньшевикам и эсерам, а беспартийные делегаты вообще не склонны доверять большеви­кам. В этот момент в партии начинают проявляться соглашатель­ские тенденции в отношении Временного правительства, с кото­рым Ленин вступил в борьбу сразу после возврата из эмиграции. Он сумел понять факт, скрытый под поверхностью политической жизни красными и трехцветными флагами и бантами, речами и митингами: социалистические партии, овладевшие Советами, пре­дали массы за правительственные портфели. В этом массы разбе­рутся без труда и прогонят социалистов из Советов. После этого можно будет выдвигать лозунг «Вся власть Советам», а пока они становятся главным бастионом борьбы: «Пока власть не захвати­ли Советы, мы ее не возьмем. Советы же должна толкать к власти живая сила»[8].

В этих двух предложениях скрыта вся мощь политического мышления Ленина и понимание того, что только движение масс может склонить политические весы в сторону его партии. Но для того чтобы «живая сила» масс не взяла власть в свое распоряже­ние и не начала длительный процесс освобождения от политическо-

423

го и гражданского отчуждения, новое государство должно суще­ствовать еще до переворота. Поэтому Петроградская общегородс­кая конференция РСДРП(б) постановила: «...для такой деятельно­сти необходима всесторонняя работа внутри Советов Р. и С. Д., увеличение их числа, укрепление их силы, сплочение внутри них пролетарских, интернационалистских групп нашей партии»[9].

Отсюда не следует, что только после данного постановления дисциплинированная партия взялась за работу. Напротив, в поста­новлении описывалось то, что уже происходило, а также давалась рационализация данного процесса. Большевики глубоко проника­ли в структуру Советов и овладели ими один за другим. Едва боль­шинство в Советах переходило к большевикам, они сразу начина­ли создавать собственные вооруженные отряды и расширять фак­тическую власть. Так, Красноярский Совет рабочих и солдатских делегатов устранил правительственную власть в городе и во всей губернии, создал вооруженные отряды Красной гвардии как свой орган, выдавал им распоряжения и наказывал за их несоблюдение. Однако наиболее показательный и известный пример такого рода — процесс овладения большевиками Кронштадтским Советом ра­бочих и солдатских делегатов в мае 1917 г. Этот Совет сам себя объявил единственной властью в городе, отказался от подчинения Временному правительству и самостоятельно перешел в распоря­жение Петроградского Совета. Но наиболее характерно, что в пер­вом же декрете Кронштадтский Совет установил: административ­ные посты в структурах управления могут занимать только члены исполнительного комитета данного Совета или уполномоченные им лица. Причем это происходило как раз тогда, когда Ленин во многих своих статьях, речах, брошюрах, инструкциях, проектах резолюций, постановлений и т. п. развивал концепцию революци­онно-демократической диктатуры, составной частью которой яв­ляется требование сменяемости должностных лиц в любое время[10].

Этот процесс, называемый официальной советской историо­графией «большевизацией Советов», протекал довольно быстро. За три месяца после приезда Ленина в Россию большевистская фракция в Петроградском Совете рабочих и солдатских делегатов увеличилась в десять раз. Такое же положение постепенно скла­дывалось в Москве и других 1убернских городах. Уже летом боль­шевики начинают контролировать Советы. В августе

424

ды Советов ряда губерний поддерживают большевиков, а Петрог­радский и Московский Советы принимают большевистскую резо­люцию «О власти». На первом съезде Советов рабочих и солдат­ских делегатов из 777 участников было 105 большевиков, а на втором, открывшемся 25 октября 1917 г., их уже было 390 из 649 делегатов. При этом платформу большевиков поддержали 255 Советов из 402. К тому времени большевистская Красная гвардия в России насчитывала около 200 тыс. вооруженных людей, в Пет-ро1раде их было около 20 тыс., а Военная организация при ЦК РСДРП(б) уже в сентябре проводила регулярные занятия по воен­ному делу на 79 фабриках и заводах Петрограда.

Таким образом, новое государство к октябрю 1917 г. уже осу­ществляло низовой контроль над значительной частью промыш­ленных предприятий и располагало армией вооруженных и обу­ченных людей. Сила нового, неофициального государства увели­чивалась тем больше, чем более политика государства официаль­ного склоняла массы к поддержке большевиков. В этом контек­сте исторический и политический смысл лозунга «Вся власть Советам» заключался в поддержке масс и организации с их помо­щью нового тоталитарного государства в старом.

Теперь присмотримся к другому большевистскому лозунгу — «Земля крестьянам». Политика Временного правительства в деревне заключалась в его нейтрализации и замораживании существующих аграрных отношений, что выражалось в поддержке слоя помещи­ков, уже в значительной степени обуржуазившегося. Такая поли­тика объясняется незначительными силами государства, истощен­ного длительной и дорогостоящей войной. Ее поддержали эсеры, хотя они и считались революционной крестьянской партией. На самом деле в деревне шел процесс стихийного захвата помещичь­ей земли и погромов барских имений. Большевики поддержали данный процесс: «...по нашему мнению, если помещики задержи­вают н свою пользу земли или берут плату за них, вот это само­управство, а если большинство крестьянства говорит, что поме­щичья земля не должна оставаться у помещика, что ничего от этих помещиков, землевладельцев кроме угнетения в течение многих десятков лет, в течение веков крестьянство не видало, это не есть самоуправство, это есть восстановление права, и с восстановлени­ем права нельзя ждать»[11]. Однако на поддержку крестьянства партия Ленина не могла рассчитывать, потому что у пес не было тради-

425

ции сотрудничества с ним. Большевики начали работать с кресть­янством через землячества рабочих, происходящих из одной мест­ности. Они овладели этой, казалось бы, аполитичной организаци­ей, выработав ее новый устав и сделав из нее орудие агитации для радикализации стихийных выступлений крестьянства. Другим ка­налом воздействия на деревню стали солдаты, импортировавшие в деревню революционный жаргон большевистских митингов и со­браний.

И все же большевистское влияние в деревне было незначитель­ным. Поэтому они избрали главным направлением деятельности подрыв доверия крестьян к эсерам, руководящим официальной аг­рарной политикой Временного правительства (с мая 1917 г. Ми­нистерство земледелия находилось в руках эсеров). Когда оказа­лось, что эсеры выступают за то, чтобы отложить решение вопро­са о земле до Учредительного собрания, Ленин моментально это использовал; «Эта вопиющая, практическая, непосредственная, ося­зательная измена эсеров интересам крестьянства чрезвычайно ви­доизменяет положение. Надо учесть эту перемену. Нельзя только по-старому агитировать против эсеров... Нельзя ограничиваться тео­ретическими разоблачениями мелкобуржуазных иллюзий «социа­лизации земли»... Центр тяжести в пропаганде и агитации против эсеров надо переносить на то, что они изменили крестьянам... Эсеровская партия изменила вам, товарищи крестьяне. Она изме­нила хижинам и стала на сторону дворцов, если не дворцов мо­нарха, то тех дворцов, где кадеты, злейшие враги революции, и крестьянской революции особенно, заседают в одном правитель­стве с Черновыми, Пешехоновыми, Авксентьевыми»[12]. Этот аргу­мент стал чрезвычайно убедительным в ситуации, когда крестьян­ское движение приобретало размах крестьянской войны, а Чер­нов в качестве министра земледелия снаряжал в деревню каратель­ные экспедиции. Пешехонов, глава народных социалистов (идеи которых заимствует сегодня популярный в определенных кругах И. Солоневич), выдвигал идею использования вооруженных отря­дов для того, чтобы забирать у крестьян «хлебные излишки». Об­винение эсеров в измене одновременно было направлено и против анархистских тенденций в деревне.

Однако Ленин ошибался и в предмете измены, и в оценке ее социальных последствий. Эсеры предали интересы крестьянства не во имя дворцов, а во имя учреждений и должностей, В прави-

426

тельственные дворцы могли попасть только руководители партии. Остальные кадры партии стремились занять обычные посты в ап­парате, гарантирующие небольшую, но постоянную власть и свя­занные с нею доходы, привилегии и символику. В этом отноше­нии эсеры не отличались от кадров любой партии, независимо от исповедуемой ею идеологии. А руководители партии лишь пото­му вошли в правительственные дворцы, что обеспечили занятие учреждений и должностей тысячам рядовых партийных деятелей. Ленин совершенно не понимал данного процесса и потому пре­небрежительно отнесся к описанию процесса бюрократизации политических партий, содержащемуся в классической работе его современника Р. Михельса, — очевидно, по той причине, что в конкретно-исторических обстоятельствах результаты названной работы были направлены против всей социал-демократии, вклю­чая ее большевистское направление. Вместо использования этой идеи для объяснения происходящих в России процессов Ленин писал о какой-то «расхлябанности души мелкого буржуя», кото­рому всегда импонировали крупные собственники, и потому эсе­ры не могут освободиться от иллюзий относительно добрых наме­рений крупных собственников. Подобное объяснение не учитыва­ет того, что любая партия пытается так перетолковать исходную идеологию и программу, чтобы за счет такого толкования захва­тить тысячи учреждений и должностей для кадров своей партии. И политическое сознание охотно приспосабливается и отражает данное изменение политического бытия. Если учесть дальнейшую логику событий, Ленин не случайно не понимал этого процесса. Спустя несколько месяцев большевики пойдут по стопам меньше­виков и эсеров и оставят их далеко позади.

Социальный эффект обвинения в «эсеровской измене» заклю­чался в ослаблении поддержки крестьянами данной партии, что, в свою очередь, ослабляло положение Временного правительства, одним из столпов которого были эсеры. Следовательно, в составе лозунга «Земля крестьянам» нужно выделить два исторических и политических смысла. Первый можно сформулировать так: «Эсе­ровская партия изменила вам, товарищи крестьяне», из чего выте­кает стремление большевиков ослабить бюрократический комп­лекс путем затруднения ему политики изоляции деревни. Но бо­лее существенным был второй, скрытый смысл данного лозунга. 15-миллионная армия Российской империи состояла в подавляю­щем большинстве из крестьян. А для них было чрезвычайно важ-

427

но находиться в деревне, когда начнется дележ земли. «Штык в землю» на фронте означало приобретение куска земли на родине. Поэтому лозунг «Мир народам» был пустой фразой без лозунга «Земля крестьянам».

Таким образом, «заимствование» большевиками аграрной про-i рам мы у эсеров было связано с ее модификацией. Большевики стремились ослабить бюрократический комплекс и обратить на него гнев крестьянства. Декларированный смысл аграрной программы' большевиков состоял в лозунге «Земля крестьянам». Действитель­ный смысл заключался в использовании традиций государствен­ного феодализма в России, в соответствии с которым земля при­надлежит государству. Эта традиция выражалась в том, что госу­дарство в прежней России было главным собственником земли. Данная традиция не изменилась ни в коммунистической, ни в «де­мократической» России. Стоит также заметить, что идеи всеоб­щего огосударствления земли высказывались еще в Думе после 1905 г. Большевики заимствовали и воплотили в жизнь эту идею, много­кратно ее «расширив и укрепив».

Исторический и политический смысл третьего ленинского ло­зунга «Мир народам» требует еще меньше усилий для расшиф­ровки. Большевики просто стремились лишить бюрократический комплекс его вооруженных сил и но мере возможностей исполь­зовать их для собственной поддержки. Но сделать это было не­просто, чем объясняется широта и размах действия большевиков на данном поле.

Уже J марта 1917 г. в обстановке неразберихи и хаоса Петро­градский Совет издал Приказ № 1, который затем оценивался в меньшевистско-эсеровских кругах как безответственный и даже преступный. Обстоятельства его издания были следующими. Пос­ле пленарного заседания Совета группа делегатов-солдат вошла в кабинет секретаря исполнительного комитета, окружила его стол и от имени Совета продиктовала ему Приказ № 1, причем боль­шинство пунктов продиктовали большевики. Этим приказом от­менялось отдание чести офицерам вне службы, запрещалось об­ращаться к солдатам на «ты», создавались солдатские комитеты из «нижних чинов», с которыми должны были согласовываться все политические выступления в военных частях. Однако наиболее важно то, что в приказе устанавливалось: приказы Военной ко­миссии Государственной думы могут выполняться лишь тогда, когда они не противоречат приказам и резолюциям Совета рабочих и

428

солдатских делегатов. Все оружие передавалось в распоряжение и под контроль ротных и батальонных комитетов без права его вы­дачи офицерам, если даже они того потребуют.

Временное правительство пыталось овладеть ситуацией, но состояние дисциплины и мораль и о-боевой дух армии ухудшались. В этом не было ничего новою, ибо все армии мира стремятся нарушать дисциплину, едва представится малейшая возможность. Новым было лишь то, что такая тенденция укреплялась массовы­ми действиями большевистской партии. В период с 24 марта до 11 июня 1917 I. на фронт было выслано около 900 тыс. экземпля­ров одних только большевистских газет. До октября большевики издавали 15 газет для солдат и матросов. Один тираж одиннадца­ти ю них составлял 140 тыс. экземпляров. Число членом РСДРП(б) в армии составляло в июне 26 тыс., а в октябре 48,5 тыс. Больше­вистская деятельность здесь велась интенсивно — антивоенные митинги, братание, агитация. Так, в одной Риге 21 июня было проведено 40 митингов. Статьи Ленина о братании были отпеча­таны как листовки на русском и немецком языках и распростра­нены на фро(гге в количестве 200 тыс. экземпляров. В сентябре и октябре шли одна за другой большевистские конференции партий­ных организаций армий всех фронтов. Одновременно возрастал контроль ЦК над данными организациями. Чем ближе к Октябрю, тем более строгим он был.

Параллельно шло разложение армии на фронте. После неудач­ного июньского наступления оно достигло критических размеров. Дисциплина практически исчезла, солдаты отказывались подчинять­ся приказам командиров. Уговоры и объяснения на них тоже не действовали. Угрозы офицерам стали всеобщим явлением, все более частыми становились убийства. Некоторые части просто оставля­ли окопы и уходили в тыл; велись бесконечные дискуссии о том, надо ли помогать частям, ведущим бои. В результате всей такой деятельности солдаты были готовы поддержать любую партию или \ правительство, которые выдвинут лозунг мира. В этом и состоял исторический и политический смысл лозунга «Мир пародам». А большевики были единственной партией, которая призывала кон­тролировать каждый шаг офицера и генерала и запрещала их из­бирать в солдатские комитеты. Тем самым она не только поощря­ла разложение армии, но и придавала этому процессу обоснова­ние и рационализацию. Поэтому к октябрю 80% солдат Петрограде к о го гарнизона поддерживало большевиков.

429