В. П. Макаренко Русская власть (теоретико-социологические проблемы) Ростов-на-Дону Издательство скнц вш 1998 ббк 667 м 15 Исследование

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 13 14 15 16 17 18 19 20 ... 25

Глава 9. Верховный учётчик и контролёр

В 1958 г. в Институте истории АН СССР проходила сессия, на которой обсуждался доклад В.И.Бовыкина, И.Ф. Гиндина, К.Н.Тарановского «Государственно-монополистический капитализм в России». Потом прошло ещё три сессии, в итоге был издан пухлый том.^³ Главная идея доклада состояла в том, что господствующий в советской литературе взгляд об экономической отсталости царской России нуждается в корректировке. Профессиональные историки доказывали, что слабость экономического развития России рубежа 19-20 вв. не состояла в «недоразвитости экономики». Наоборот, с этой точки зрения Россия была достаточно развитой страной, а по уровню монополизации и концентрации производства даже превосходила другие страны. Такое производство заключалось в том, что несмотря на большуюроль буржуазии в экономике страны, русское государство всё ещё находилось под влиянием прежних классов и выражало в основном их интересы. А поскольку государство играло ведущую роль в экономической жизни России, поскольку оно ограничивало возможности её развития по капиталистическому пути. Основное противоречие российского капитализма, как полагали указанные авторы, заключалось в противоречии между развитием промышленности, которое могло происходить только в рамках капитализма, и стремлением государства как можно дольше сохранять прежние экономические отношения в аграрной сфере.

§ 1. Проблема степени экономического развития России: марксисты и либералы

Хотя эта идея была вполне ортодоксальной, она возбудила большую дискуссию и не была принята официальной советской историо1рафией. Впрочем, такой взгляд начал постепенно проникать в историографические труды по новейшей истории России, в которых показывалось, что по различным параметрам (например, концентрации банков, машинного парка в больших промышленных предприятиях и т. д.) царская Россия принадлежала к ведущим державам начала XX в..

288

С другой стороны, идея об экономической отсталости России оспаривалась зарубежными и отечественными либералами. Они полагали, что Россия развивалась таким же образом, как и остальные развитые страны Европы. Реформы 1860-1870 гг. способствовали тому, что Россия преодолела феодализм. А затем она вошла в период ускоренного экономического развития и, вне всякого сомнения, принадлежала бы сегодня к развитым индустриальным странам, если бы «злодеи-большевики» не сделали революцию. Вслед за У. Ростоу современные либеральные историки Запада считают, что политика индустриализации и аграрная политика России рубежа столетий свидетельствуют о том, что страна находилась в периоде ускоренного развития капитализма^{^[}1]. А ускорение — это такой период времени в истории развития экономики, когда прежние преграды и источники сопротивления преодолеваются и освобождается путь для постоянного экономического развития. То же самое повторяют современные российские либеральные политики.

Однако более операциональные критерии периода ускоренного развития экономики той или иной страны требуют соблюдения следующих условий; быстрый рост валового национального продукта; доля продукции сельского хозяйства, характерная для доиндуcтриальной фазы, должна понизиться с 50-60% до 10-20% валового национального продукта; доля промышленного производства в то же время должна увеличиться от доиндустриального уровня в 20-30% до 40-50%; должна также значительно вырасти доля сектора услуг в национальном доходе. На этой основе П. Грегори осуществил статистический анализ развития российской экономики в 1860-1913 гг. За указанное время валовой национальный продукт увеличивался примерно на 9% за десятилетие. Рабочая сила в сельском хозяйстве составляла 72%, в промышленности — 18%, в сфере услуг— 10%. Доля продуктов сельскохозяйственного производства, промышленного производства и сферы услуг составляла в 1860-1913 гг. соответственно 58-60%, 28-30% и 14-20% национального дохода. «Экономическое развитие России, — заключает П. Грегори, — было экстенсивным. Оно в большей степени опиралось на инвестиции капитала и труда, а не на рост конечного продукта на единицу вложенных средств. Следовательно,

289

в 1913 г. Россия все еще находилась на уровне стран, пребывающих в доиндустриальной стадии развития. Этот уровень предшествует периоду ускоренного развития экономики, образующему начало современного экономического роста»^{^[}2]. Таким образом, экономическое развитие России данного времени не подпадает ни под марксистскую, ни под либеральную схему. Власть произвольно навязывала схему развития своей же стране, предпочитая прежде всею собственные интересы.

Английский экономист А. Ноув приводит следующие данные о темпах экономического роста России в 1860-1913 гг. (табл. 3) и заключает: «За период 1888-1913 гг. показатель экономическою развития дает прирост около 5% ежегодно. Он был вполне достаточным, опережая показатели Соединенных Штатов и Германии. В последние годы перед втягиванием в омут войны и революции Российская империя достигла такого уровня развития, который хотя и оставался в 'значительной мере позади больших индустриальных стран Запада, тем не менее заслуживает внимания. Совершенно ошибочно полагать, что коммунисты захватили власть в стране совершенно неразвитой и отсталой, хозяйство которой было охвачено стагнацией. Однако значительно более медленный темп развития в сельском хозяйстве и большая доля аграрного сектора в сфере занятости населения и национальном доходе России спо-

Таблица 3

Год	Показатель экономического развития (1900 г. = 100%)
1860	13,9
1880	28,2
1890	50,7
1895	70,4
1898	85,5
1904	109,5
1905	98,2
1906	111,7
1910	141,2
1913	163,6

290

собствовали тому, что достижения проявились значительно скромнее»^{^[}3].

За это же время динамика развития промышленного производства в друшх странах мира выглядела следующим образом (табл. 4):

Год	Германия	Англия	Франция	Россия	Италия	США	Мир в целом
1870	100	100	100	100	100	100	100
1880	135	120	126	131	135	155	137
1890	222	141	165	208	235	355	226
1900	361	186	194	464	329	491	316
1910	494	193	262	646	582	809	463
1913	555	227	294	769	588	909	526

Из приведенных данных видно, что темп развития российской промышленности был весьма высоким. А если брать периоде 1860-го по 1913 г., то оказывается, что «уровень роста промышленного производства на душу населения в России составлял около 3,5% ежегодно и был очень высоким. По сравнению с другими странами он даже превышал теми роста промышленного производства в США и Германии (около 2,75%) и оставлял далеко позади Соединенное Королевство с ростом в 1% ежегодно»^{^[}4]. Однако высокий темп роста не означал, что в промышленном производстве положение России было таким же высоким. Доля промышленного производства отдельных стран в эти же гады составляла (табл. 5):

Таблица 5

ГОД	Мир в целом	США	Англия	Германия	Франция	Россия
1870	100	23,3	31,8	13,2	10,3	3,7
1913	100	35,8	14,0	15,7	6,4	5,5

Надо отметить также, что особенно бурными темпами развивалась тяжелая промышленность. За 1887-1913 п. численность рабочих в данной отрасли возросла в 3 раза, а стоимость производства — в 9 раз, тогда как в эти же годы в легкой промышленности занятость рабочих возросла в 2 раза, а стоимость производства —

291

в 4 раза. За 1890-1913 it. доля производства средств производства в общем объеме промышленного производства возросла с 26% до 43%, добыча угля возросла в 8 раз, а выплавка стали — в 7 раз^{^[}5].

Перечисленные данные показывают не только темп, но и характер экономического развития России. Поскольку в тяжелой промышленности рост производства в три раза превысил численность рабочих, а в легкой промышленности — в два раза, это свидетельствует об интенсификации роста за счет повышения производительности труда. И действительно, в 1900 г. импорт самых современных средств производства в экономике России составлял 63% стоимости всего машинного парка. Из всех промышленных предприятий, существующих в 1900 г., почти 40% было построено после 1891 г.^{^[}6]. В 1912 г. Россия была самым большим импортером машин, что также фиксирует быстрый темп модернизации российской экономики.

Итак, в начале XX в. Россия принадлежала к передовым промышленным странам мира: «Почти все данные показывают, что перед первой мировой войной российское государство находилось на четвертом, пятом или шестом месте в мировом производстве. Россия значительно отставала только в химической промышленности, но и здесь за исключением резиновых изделий, в производстве которых она тоже занимала высокое место в мировом производстве»^{^[}7]. Темпы роста российской экономики значительно превышали темпы роста экономики остальных стран мира.

Однако существовал значительный цивилизационный разрыв между промышленностью и сельским хозяйством. В период 1860-1914 гг. годовой прирост сельскохозяйственного производства составлял примерно 1,7% и почти не превышал прирост населения. По этой причине «потребление продовольствия на душу населения вряд ли может быть признано развивающимся, если учитывать относительный рост посевных площадей, а также экспорт продовольствия. Совокупное производство продуктов питания на душу населения всей популяции Российской империи возрастало не более чем на 0,25% ежегодно»^{^[}8]. Надо учитывать, что этот рост обозначился после 1906 г. В сельской местности проживало око-

292

ло 80% населения России. Среди факторов развития аграрного капитала наиболее высокий рост приходится на продукцию развития промышленности и обеспечение сельского хозяйства машинами и оборудованием. В 1910 г. в европейской части России было всего 4,6 млн железных плугов на 6,5 млн. деревянных сох. Тем самым экономика царской России начала XX в. была чрезвычайно дифференцированной: динамическое развитие промышленности существовало наряду с находящимся в застое сельским хозяйством. В таких условиях жило подавляющее большинство населения, и этим объясняется также низкий прирост национального дохода. Причем влияние данного факта выходило далеко за рамки экономики: «В единственном индустриальном регионе страны — европейской России — особенно поражает всеохватывающее доминирование деревни. Развитие промышленности сохраняло это присущее России свойство, а частичные и ограниченные его следствия приводят к тому, что квалификация развития промышленности как «революционного» не соответствует действительности».^{^[}9]

Одновременно цивилизационный разрыв между развитием промышленности и стагнацией сельского хозяйства позволяет объяснить не только причины живучести либерально-марксистского мифа об «экономической отсталости царской России».

293

§ 2. Властно-экономический хищник

Русское государство всегда было самым крупным собственником в пашем отечестве. В первой половине XIX в. значение помещиков-феодалов уменьшалось, а экономическое положение государство возрастало. Бурное развитие капитализма стало возможным благодаря государственной политике, направленной против крупных землевладельцев. Прибыль государства от государственных имуществ и предприятий в государственном бюджете складывалась следующим образом (табл. 6)^{^[}1]:

Прослеживается совершенно определенная тенденция роста доходов государства от участия в системе капиталистического хозяйства. Другим источником доходов Российской империи были налоги, которые тоже возрастали в быстром темпе. В 1860-1900 гг.

293

Таблица 6

год	Прибыль государства от государственных предприятий, млн. руб	Доля данной прибыли в государственном бюджете, %
1877	51,4	8,7
1897	484,8	34,2
1908	1470,8	-
1914	1964,0	Около 60

численность населения увеличилась на 78%, а прямые налоги государства за это же время возросли в 2 раза, косвенные — в 4,5 раза. С 1903-го по 1913 г. прямые налоги увеличились более чем в 2 раза. Важным источником государственных доходов была водочная монополия. В 1903 г. доходы от нее составили 542 млн руб., а в 1913 г. — 899 млн. руб. Возрастала также доля доходов от государственных предприятий, несмотря на огромный рост бюджета. При стабильной русской валюте рост государственного доходного бюджета, как обыкновенного, так и чрезвычайного, с 540 млн руб. в начале 1860-х гг. увеличился до 5070 млн руб. в 1914 г. О величине этой суммы дает определенное представление тот факт, что все капиталы частных банков в России (на 1 января 1914 г. их было 743) составляли только 3305 млн руб.

Цитируемый здесь наиболее добросовестный исследователь экономической истории России П. И. Лященко не был заинтересован в подчеркивании роли государства в русской экономике и разделял типичную для официальных советских идеологов схему о государстве как «политической надстройке помещиков». Но и он вынужден констатировать: «Влияние всей системы государственного хозяйства никогда не достигало такого крупного значения в народном хозяйстве России, как в 90-е годы. Государственное хозяйство во всех его отраслях — казенные железные дороги и предприятия, казенные заказы, развитая система государственного кредита, а также таможенная, промышленная и податная политика, денежная реформа и пр. — все это в 90-е годы вело к ускорению в народном хозяйстве начал промышленно-капиталистичесого развития»^{^[}2].

В результате аграрной реформы 1861 г. в России происходили значительные изменения в земельной собственности. Однако государственная собственность на землю осталась нерушимой (табл. 7)^{^[}3]:

294

Таблица 7

Тип собственика	1877 г.	1887 г.	1905 г.
Дворяне-помещики	73,1*	65,3	53,2
Государство	150,4		149,3
*Здесь и далее – в млн. десятин

Несмотря на реформу, государство оставалось самым крупным собственником русской земли, хотя и распоряжалось ею по-капиталистически — сдавая в аренду. Государство оставалось также самым крупным собственником лесов, владея 350 млн десятин из 450 млн десятин всех лесных угодий России, занимаясь лесной промышленностью и осуществляя экспорт леса. Не менее важной сферой государственного хозяйства были железные дороги. По строительству железных дорог Россия занимала второе место в мире после США (табл. 8).

Таблица 8

Год	Длина железных дорог (в верстах)
1861	1488
1871	10202
1881	21155
1891	27093
1901	41714
1914	70300

Доля государственных фондов в этом строительстве была решающей. В 1892-1903 п. казна покрыла почти 90% расходов на строительство железных дорог. 1,7 млрд руб. были выданы непосредственно из государственной казны, а частные инвестиции на сумму около 1 млрд руб. тоже были почти целиком покрыты государственными займами. Откуда же извлекала держава столь громадные деньги? Она поступала традиционно — накладывала па население дополнительные налоги. В общей сумме государственных расходов на строительство железных дорог 500 млн руб. было извлечено за счет государственных займов, а 1,2 млрд руб. — путем прямого увеличения налогов: «Этот беспримерный в истории финансов прецедент был достигнут за счет увеличения налогового пресса на население. На протяжении данного десятилетия был

295

введен жилищный налог, увеличены промышленные и квартирные налоги, значительно увеличены налоги на алкогольные напитки, увеличены налом на сахар и табак, на множество импортируемых товаров, на нефть и спички, был поднят также штемпельный сбор»^{^[}4].

После окончания строительства железных дорог государство не оставляло их частным собственникам, а захватывало себе, извлекая из этого дополнительные доходы. Горные предприятия, а также вся военная промышленность были собственностью государства. В результате водочной монополии доходы государства за 1897-1914 гг. возросли с 52 млн руб. до 824 млн руб. Почта и телеграф тоже служили источником государственных доходов. В налоговой политике русскою государства одновременно возрастала роль косвенных налогов, направленных непосредственно против массы потребителей — русских граждан. Так, в 1880 г. в валовом бюджете в 690 млн руб. прямые налоги составили 172 млн руб., а косвенные — 393 млн руб.; в 1892 г. в валовом бюджете в 964 млн руб. прямые налоги составили 168 млн руб., а косвенные — 533 млн руб.; в 1900 г. в валовом бюджете в 1704 млн руб. прямые налоги составили 228 млн руб., косвенные — 777 млн руб.^{^[}5].

Из этого можно заключить: беспримерный русский феодализм перешел в беспримерный русский капитализм. При капитализме русское государство по-прежнему оставалось самым зверским эксплуататором собственного населения. Правда, после реформы 1861 г. оно передвинуло сферу своей эксплуататорской деятельности на ту систему, экономическую победу которой готовило на протяжении 1840-1860 гг. Теперь оно становилось ее контролером.

В русском капитализме происходил процесс, недостаточно понятый современниками и неверно понятый либеральными и марксистскими историками. Речь идет об изменениях в отношении «государство — экономика». На рубеже XIX-XX вв. в истории России впервые произошло событие, отменившее прежнее деление экономики на государственный и частный секторы и подвергшее частный сектор государственному контролю. Даже в условиях российского феодализма это было невозможно из-за технико-организационных условий, так как феодальное хозяйство по

296

природе вещей было разбросанным. Если бы Иван Грозный победил бояр, вполне возможно, возник бы централизованный государственный Молох, осуществлявший контроль над любыми видами собственности. Однако ввиду отсутствия в XVI в. соответствующих средств связи и транспорта это было невозможно, а Петр I в XVIII в. стал лишь бюрократическим Иваном Грозным.

Зато такая возможность появилась при капитализме. Естественно, не сразу. Русским государственным мужам требовалось время для «учебы» в изменившихся обстоятельствах. Но эта «учеба» исключала хотя бы попытки учета данных условий, и новая категория собственников вынуждена была приспосабливаться к устоявшимся навыкам государственных мужей.

Прежде всего это относится к российской банковской системе, которая с организационной стороны значительно отличалась от систем западных капиталистических стран. «Во главе» всей системы стоял Государственный банк, основанный уже в 1860 г., обладающий правом банкнотной (бумажно-денежной) эмиссии и осуществляющий кредитование экономики: «...в связи с таким развитием государственных кредитных операций Государственный банк, как центральный кредитный и эмиссионный орган, и вся складывающаяся вокруг него кредитная система, находящаяся в зависимости от Государственного банка, имели решающее влияние на всю финансовую жизнь страны и крупной промышленности»^{^[}6]. Его место хорошо видно на фоне банков других стран (табл. 9).

Таблица 9

Год	Немецкий банк	Английский банк	Государственный банк России
	Размеры вкладов и текущих счетов в млн. фунтов стерлингов
1880	3	33,8	37,9
1913	79	71,3	125,9

Государственный банк России занимал первое место среди 10 крупнейших банков мира. Однако это не значит, что царская Россия располагала самыми большими капиталами в мире. Это значит, что ее капиталы в наибольшей степени были сконцентрированы в руках государства. Государственный банк не оперировал депозитами частых лиц и капиталистических предприятий. В его

297

основе лежали казенные средства и огромный золотой фонд. То и другое было не столько результатом развития и накопления капиталистического хозяйства, сколько результатом финансовой политики российского государства — беспощадной податной политики но отношению к трудящимся массам, колониальной эксплуатации национальных окраин, внешних займов и бросового экспорта. «Государственный банк являлся центральным банком всей русской кредитной системы и мог оказывать на нее значительное влияние проведением определенной кредитной, учетно-ссудной, девизной и экономической политики, поддержанием активности торгового и расчетного баланса, финансированием хлебного экспорта и пр.»^{^[}7].

Здесь не мешает напомнить, что за три с половиной недели до захвата власти Ленин писал: «Крупные банки есть тот «государственный аппарат», который нам нужен для осуществления социализма и который мы берем готовым у капитализма, причем нашей задачей является здесь лишь отсечь то, что капиталистически уродует этот превосходный аппарат, сделать его еще крупнее, еще демократичнее, еще всеобъемлюще. Количество перейдет в качество»^{^[}8]. Ленин ошибался: количество уже перешло в качество с того момента, когда верховный эксплуататор стал одновременно контролером остальных эксплуататоров, используя пока еще экономические средства контроля.

Сфера его контроля была огромной. Вот список «количества» форм связи между русским государством и капиталом, который приводится в уже упоминаемой статье советских историков:

1. Наличие самого крупного в мире государственного сектора экономики, который включал многочисленные предприятия, целые отрасли хозяйства и крупные государственные банки.

2.Огромные государственные заказы на производство определенной продукции, что вело к одностороннему развитию одних сфер производства за счет других, поскольку сферы государственной
экономики удовлетворяли потребности государства, а не рыночного спроса.

3. Непосредственная деятельность государства в организации транспорта, больших предприятий, банков, переход многих обанкротившихся или близких к банкротству фирм в состав государственной собственности.

298

4. Отсутствие свободы действия у промышленных капиталистов, вытекающее из искусственных ограничений путем применения административных средств или признания особых привилегий некоторых предприятий.

5.Система государственных заказов как средство развития крупных предприятий.

6.Финансирование в больших масштабах крупных предприятий и банков из государственного бюджета,

7.Антикризисная деятельность государства и соучастие в образовании больших монополистических объединений.

8.Обмен чиновниками между государственным аппаратом и экономическими организациями^{^[}9].

Если присмотреться к этому списку, нетрудно обнаружить, что в нем описывается состояние, которого «развитые страны Запада» достигли лишь в последнее время! Речь идет о такой интеграции государства и экономики, которая квалифицируется современными западными мыслителями как «самопрограммированная циркуляция власти». «Фактически интервенционистское государство, — пишет Ю. Хабермас, -— настолько консолидируется в централизованную, руководимую властью подсистему и оно настолько отодвигает на периферию процесс легитимации, что как бы сама собой напрашивается мысль о необходимости модифицировать также и нормативную идею самоорганизации общества. В условиях сложно организованного общества даже самые серьезные усилия в направлении политической самоорганизации разбиваются о сопротивление, истоки которого следует искать во внутренней системной специфике рынка и административной власти. К настоящему времени политическое господство стало деперсонализированным»^{^[}10]. «Недоразвитая царская Россия», как ее определяли и определяют либералы, в этом отношении действительно опередила Запад!

Конечно, если социальное развитие измерять в тоннах стали, количестве тракторов или компьютеров, то данная тенденция выглядит несущественной. Однако представители самых разных направлений современной социальной и политической мысли считают, что переплетение экономической и политической власти .

299

стало главным процессом социального развития XX в. Существуют различия лишь в оценках: одни пишут о нем с надеждой, другие с тревогой. Если отложить пока в сторону оценки, то к приведенному списку форм связи русского государства с экономикой на рубеже XIX-XX вв. следует пристально присмотреться. И здесь не имеет значения тот факт, что названные советские историки интерпретировали указанную тенденцию в соответствии с ленинской схемой, усматривая основное противоречие общественного развития России рубежа XIX-XX вв. в конфликте между буржуазией и русским государством, представляющим интересы дворян-помещиков. В контексте развиваемой здесь теории политического отчуждения данная тенденция выглядит иначе, если даже ограничиться постановкой обычного вопроса: чьи классовые интересы выражало русское государство на рубеже столетий?

Будем исходить из того, что, как полагал П. И. Лященко, классовая политика самодержавия заключалась в покровительстве землевладельческому дворянству^{^[}11]. Чтобы опровергнуть данное положение, воспользуемся примерами из труда этого же автора — выдающегося специалиста в сфере экономической истории России.

Пример 1. В 1870-1880 it. ряд промышленных организаций поднимал перед царским правительством вопрос о повышении таможенных пошлин на чугун, металлические изделия, сельскохозяйственные машины, «в беспошлинном ввозе которых были заинтересованы влиятельные круга сельских хозяев в противоположность интересам промышленников, которые требовали их обложения до 90 коп. с пуда»^{^[}12]. В таком политическом решении сталкивались интересы землевладельческого дворянства и буржуазии. Государственный аппарат должен был осуществить выбор, и он его осуществил: тариф был установлен в 50 коп. с пуда. Этот выбор не был случайным, так как таможенный тариф с 1877-го по 1891 г. вырос с 16,1% до 33%. В конечном счете таможенная политика русского государства нашла свое выражение в тарифе 1891 г., представляющем образец чисто протекционистского, почти запретительного тарифа. Таможенное обложение возросло с 33% до 100% стоимости всех ввозимых товаров.

К этому решению приложил свою руку и известный химик Д. И. Менделеев. Все помнят его как творца периодической сис-

300

темы элементов, но забыли, что в результате деятельности возглавляемой им комиссии был введен «тариф Менделеева», который «настолько повышал внутренние цены, что обеспечивал крупные промышленные дивиденды промышленникам. Конечно, расплачиваться за это приходилось потребителю, так как благодаря таможенной защите русский потребитель принужден был платить за плохие изделия отечественной индустрии в 2-3 раза больше, чем эти продукты высокого качества стоили в Западной Европе»^{^[}13]. Таким образом, при принятии данного решения русское правительство предпочло интересы буржуазии. А в результате страдали не только трудящиеся массы города и деревни, но и землевладельческое дворянство, которое тоже было внутренним потребителем. Пример 2. По мере развития русской тяжелой промышленности потребовалась стабилизация стоимости денег. Универсальным измерителем данной стоимости в международных отношениях было золото. Вследствие этого обмен рубля на золото стал требованием русских промышленных кругов: «...установление золотой валюты было всецело в интересах промышленного капитализма и не в интересах крупных землевладельцев. Известно, что неустойчивая и падающая бумажная валюта способствует экспорту, давая экспортеру своего рода премию па разнице курса бумажных денег, более высокого внутри страны и более низкого за границей. Поэтому крупное землевладение было заинтересовано в сохранении бумажной валюты и всячески противодействовало осуществлению золотой реформы»^{^[}14]. Опять столкнулись интересы русских помещиков и русских капиталистов. Опять царское правительство было поставлено перед выбором. Может быть, оно предпочло интересы землевладельческого дворянства, как считает марксистский историк П. И. Лященко, получивший за свой труд Сталинскую премию? Или же учло общие интересы всего населения, как утверждают сегодняшние певцы «консенсуса» и отечественные монархисты? Золотая реформа была осуществлена, несмотря на противодействие дворянства. В 1897 г. золотой фонд достиг уже 1095 млн руб. при 1067 млн руб. кредитных билетов в обращении. Рубль стал обмениваться на золото и превратился в одну из самых сильных валют мира. Следовательно, предположение о том, что русское государство

301

покровительствовало интересам землевладельческого дворянства, является ложным. Не менее ножным оказывается постулат, что оно выражало интересы буржуазии. Если бы оно их выражало, то зачем было бы буржуазии с ним бороться? «Блеск этих колоссальных запасов золота, — пишет П. И. Лященко, комментируя золотую реформу, — был использован при проведении дальнейших крупных экономических и кредитно-финансовых мероприятий правительства, преимущественно в целях развития крупной капиталистической промышленности»^{^[}15]. Такая оценка профессионального историка может быть использована для опровержения второй догмы ленинизма — о том, что Февральская революция была буржуазной. Ни одна буржуазия мира не выступит против государства, которое не только обеспечивает ее развитие, но и само делает все, чтобы нувориши «делали» как можно больше денег. Поэтому мнение К. Каутского о том, что Февральская революция была социалистической, а Октябрьская — буржуазной, основанное на простой перестановке известных тезисов Ленина, тоже является ложным. Истина состоит в том, что некоторое время интересы русского государства и русской буржуазии совпадали. Назовем этот процесс параллельным своекорыстием и присмотримся к нему детально.

Ключевую роль в данном процессе играет факт перехода чиновников государственного аппарата в управленческий аппарат промышленных организаций, о котором сами же историки пишут, но не рассматривают в контексте теории бюрократии. (Заметим попутно, что почти тот же процесс начался после перехода функционеров КПСС в аппараты различных экономических организаций после августа 1991 г.) Этот исторический и социологический факт фиксирует один из уровней связи власти и капитализма. П. И. Лященко, в частности, замечает: «Финансовая олигархия часто сливалась с олигархией русского военно-феодального империализма, со всем его финансово-бюрократическим государственным аппаратом как исполнителем воли иностранного империалистического капитализма»^{^[}16].

Если не считать подобные высказывания просто инвективами, то русский империализм не был военно-феодальным, как было покачано ранее. Что касается квалификации государственного

302

аппарата России как «исполни геля воли иностранного империалистического капитализма», то сам автор некоторое время спустя заявляет: «Но было бы неправильным считать, что, завися в значительной степени в своих финансовых операциях и в финансовой политике от иностранного капитала, русские министерства финансов или промышленности и торговли и русский Государственный банк (а с ним и вся система кредита и финансирования русской промышленности) играли 'жалкую роль безвольной игрушки в руках международных банкиров"»-^{^[}17]. Как видим, историк сам себя опровергает. А факты выглядели так: «К крупнейшим представителям русской финансово-промышленной буржуазии примыкала высшая бюрократия, особенно из министерств финансов, промышленности и торговли. Путиловы, Утины, Каминки, Рябушинские. Авдаковы и пр. были «свои люди» в этих министерствах... Такие представители высшей бюрократии, как Витте, Коковцов, Пальчинский, Безобразов, премьер-министр предреволюционных годов Протопопов, министр путей сообщения Тренов и др., были тем или иным образом связаны с банковым и финансовым капиталом. «Сращивание» банкового капитала не ограничивалось лишь высшей бюрократией, а захватывало также и высшую родовитую аристократию, великих князей и других лиц царствующей фамилии»^{^[}18].

Удивительно то, что эти факты скрупулезно фиксируются историками и даже квалифицируются как определенная историческая и политическая тенденция, по выводы из нее не делаются. Теория бюрократии и теория политического отчуждения дают основание сделать такие выводы. Обмен чиновниками между государственным аппаратом и хозяйственными организациями вытекает из жадности и стремления обоих к прибыли. С социологической и политической точек зрения этот факт образует ядро всего российского капитализма, как дореволюционного, гак и нынешнего. В контексте теории политического отчуждения данный факт еще раз фиксирует связь власти с собственностью и расширение класса властителей-собственников. Российская буржуазия по мере ее развития становилась новым изданием русских дворян-помещиков. Разумеется, она меньше зависела от Николая II, чем опричники от Ивана Грозного, и для царя такой факт имел роковые

303

последствия. В условиях российского государственного капитализма формировался новый класс властителей-собственников. Главный интерес данного класса заключался в контроле русского общества на основе политических и экономических средств одновременно. Этот интерес не был тождественным интересам дворян-помещиков не соответствовал интересам буржуазии, потому что последняя стремится к прибыли, а не к контролю над поведением сограждан.

Интерес русского государства был специфическим, таким же, каким был интерес опричников Ивана Грозного, которые хотели одновременно как можно больше захватить земли и искоренить как можно больше боярскую независимость. Этот государственный интерес русских властителей-собственников до определенного момента совпадал и был параллелен интересу буржуазии. В русском сельском хозяйстве чиновникам государственного аппарата было трудно обогатиться — достичь максимума наживы в минимум времени. Поэтому русские чиновники поддерживали интересы русских промышленников против интересов русских помещиков.

С учетом данного интереса нетрудно понять и характерную для «отсталой царской России» тенденцию к концентрации производства. В начале столетия в «передовой стране капиталистического мира» — США — 33% всех рабочих трудились на больших предприятиях (свыше 500 чел.), а 67% всей рабочей силы было занято на мелких и средних предприятиях (до 500 чел.). В «отсталой» России пропорция была почти противоположной: в 1914 г. на крупных предприятиях было занято 56,6%, а на мелких и средних — 43,5% всей рабочей силы. Притом возникающие синдикаты более чем па 90% контролировали все производство. Усиление тенденции связи власти с собственностью делает эти факты вполне понятными: пампою труднее контролировать деятельность множества мелких производителей, чем входить в состав органов управления нескольких больших синдикатов.

Прогресс в концентрации производства и монополизации был выгоден для набирающего силу класса властителе и-собствен пиков. И русское государство охраняло процессы монополизации от критики со стороны русского общества. Например, в 1908 г. премьер-министру царского правительства была вручена петиция 106 членов Думы, протестующих против деятельности одного из самых крупных синдикатов. Как это обычно делается в России, протест

304

не привел ни к чему, ибо рассматривался комиссией, составленной из бюрократов, участвовавших в деятельности данного синдиката. А примерно в то же самое время в США было принято антитрестовское законодательство. Значит, Америка оставалась позади царской России!

Властители-собственники в России существовали всегда, а после реформы 1861 г. наступила пора их расцвета. На протяжении некоторого времени рядом с ними процветала русская буржуазия, так как ее прибыли были необходимы для увеличения контроля и имущества властителей-собственников. Но отечественная буржуазия была лишь средством для реализации интересов данного слоя, который постепенно начал формироваться в особый класс и выдвигать претензии на двойную власть.

Под этим углом зрения могут быть рассмотрены и другие уровни связи русской власти и русского капитала. Наличие самого крупного в мире государственного сектора экономики частично объясняется историческими условиями русского государственного феодализма, поскольку русское правительство издавна считало все сферы промышленной деятельности своей собственностью. Частично такая тенденция объясняется разрастанием класса русских властителей-собственников. В других странах они вынуждены были проникать в хозяйственно-управленческий аппарат капиталистических фирм, а в государственном аппарате они существовали по определению. В результате расширялась экономическая деятельность самого государства. По подсчетам историков, расходы русского государства па развитие экономики возросли с 45,5% в 1861 г. до 55,2%. в 1914 r.^{^[}19]

Государственные заказы, в свою очередь, направлялись лишь в определенные сферы промышленности, способствуя их развитию. Как правило, эти заказы направлялись в фирмы, учредителями которых были сами же царские бюрократы: «Правительственные заказы в России всегда играли очень большую роль. Именно в этой сфере, не говоря уже о махинациях с займами, находился неограниченный источник доходов, причем в основании данных операций всегда находились разнообразные личные связи. Правительство при государственных заказах почти никогда не руководствовалось принципом экономического расчета или хотя бы здравым рассудком. Оно фаворизировало отдельные предприятия просто по

305

принципу фаворитизма и давало им заказы, не считаясь со столь большими расходами, что по сравнению с другими предприятиями фаворитов следовало бы решительно отвергнуть. Особенно резко это проявилось в период проведения наибольшего в истории царской России промышленного предприятия — строительства великой Транссибирской магистрали, начатого в 1891 г. Оно поглотило 375 млн руб., так что каждая верста обошлась казне в 70 000 руб., тогда как строительство железных дорог в европейской России никогда не превышало 45 000 руб. за версту. Строительство так называемой Китайско-Восточной железной дорога обошлось еще дороже. Это происходило, между прочим, потому, что при строительстве Транссибирской магистрали предприятие — поставщик рельсов назначило за них цену но 2 руб. за пуд, тогда как другие предлагали рельсы всего по 75 коп. за пуд, однако их предложение не было принято. Раздавались многочисленные многомиллионные авансы без всяких гарантий и без всякого покрытия. Громадные суммы денег шли но графе «знакомство с вопросом», предприятия располагались в совершенно неподходящих местностях, осуществлялись дешевые закупки такого технического оборудования, которое уже в момент начала производства оказывалось устаревшим»^{^[}20]

Следует напомнить, что прибыль есть промышленная, нацепка — торговая, а процент — финансовая форма прибавочного продукта. Взятка, независимо от разновидностей, есть государственная форма прибавочного продукта, та часть прибавочной стоимости, которая соответствует месту в иерархии власти, если от лица, занимающего это место, зависит возможность самой хозяйственной деятельности. Чем больше собственник может сделать сам, тем менее он должен тратить свой прибавочный продукт на взятки для представителей власти. И наоборот: если без разрешения представителя власти невозможна никакая экономическая деятельность, тем шире становится социальная база для коррупции политико-управленческих элит. Но коррупция в России никогда не ограничивалась только элитами, а затрагивала также социальные низы: «Взятка в России была не только формой подчинения, но и, что более существенно, методом негоциации и даже самоутверждения. Посредством взятки крестьянин мог установить отношение личной связи с представителем власти. В убогой и отсталой стране

306

коррупция необходима для того, чтобы привести в действие колеса государственной машины, а непотизм есть необходимый субститут социального государства»^{^[}21].

Деятельность же государства в организации транспорта, больших промышленных предприятий и банков была непосредственным следствием государственного сектора экономики.

Разнообразные административные ограничения свободы деятельности промышленных капиталистов обычно описываются как разрастание бюрократии, существовавшее и в царской России. Николай I однажды заметил, что Россией управляют сорок тысяч столоначальников. И он был значительно ближе к истине, чем те, кто всерьез относится к принципам «самодержавия», «абсолютной власти царя» и тому подобному идеологическому вздору. В этом контексте административные ограничения любой социальной деятельности есть применение главного средства класса властителей-собственников — системы законов, находящихся в его распоряжении в той степени, в какой власть стоит над законом. Если рассматривать хозяйственную деятельность в чисто экономических категориях, то административные ограничения кажутся абсурдом, бюрократическим наростом, злоупотреблением права и т. п. Однако такие ограничения вполне рациональны с точки зрения властителей-собственников, ибо они руководствуются соображениями не столько максимальной прибыли, сколько максимального влияния. Если это учесть, то приказная система руководства экономикой поражает своей рациональностью — соответствием интересам тех, кто отдает приказы, а не тех, кто вынужден им

подчиняться.

Об особых привилегиях русских промышленников-фаворитов уже шла речь. Здесь можно добавить, что привилегии распространялись на те предприятия, собственники которых сумели вовремя сориентироваться в изменении критериев экономической деятельности в условиях царской России. Главный из этих критериев заключался в том, чтобы иметь своих людей в аппарате власти. Этим объясняется сам феномен организации русских промышленников: «К малоизвестным фактам принадлежит тот факт, что русские промышленники уже издавна обнаруживали тенденцию к организации, хотя тогда не шла речь ни о каких монополиях, а только о создании более прочной платформы для борьбы за большие дохо-

307

ды. Таких обществ было довольно много. В таких организациях уплачивались членские взносы, часто издавались бюллетени и другие периодические издания, как правило, ежегодно созывались съезды. В перерывах между ними управление принадлежало избираемым «советам съездов». Такие организации были у нефтепромышленников, металлопромышленников, собственников шахт и рудников, сахарозаводчиков, происходили также торгово-промышленные съезды. Нефтепромышленники имели постоянный совет, находящийся в Баку, и постоянного представителя в столице. И в своем собственном подворье капиталисты неуклонно соблюдали иерархию, основанную на деньгах»^{^[}22].

Иными словами, вначале происходила организация промышленников. Затем их организация устанавливала контакты с более мощной организацией государственного аппарата. Чтобы располагать сведениями о том, что происходит в последнем, снаряжался посол — представитель промышленников перед государством. Собственная организация способствовала оперативной реакции на сигналы, поступающие от государства. Тем самым подчиненная система русской промышленности начинала воспроизводить структуру более сильной системы — государственного аппарата. Это воспроизводство было необходимо для «подключения» к властно-собственнической системе с меньшими потерями.

Система государственных заказов тоже была следствием деятельности властителей-собственников, которые ставили «свои» предприятия в привилегированное положение и служили их развитию. Аппарат власти, в свою очередь, руководствовался юридическими фикциями, из которых вытекала формализация экономики, о которой пишут историки данного периода. Финансирование крупных предприятий и банков было иной формой властно-собственнической системы. То же можно сказать и об антикризисной деятельности класса властителей-собственников. Властитель-собственник больше опасается потерь, связанных с кризисом, чем обычный собственник, так как потери последнего становятся потерями первого. Поэтому класс русских властителей-собственников начал вмешиваться в формационные, конъюнктурные и цивилизационные циклы намного раньше, чем это стало происходить на Западе. Присмотримся ближе к этому процессу на примере сахарной промышленности.

В 1860-е гг. сахарная промышленность была разбросанной, наряду с двумя выделяющимися округами существовало большое количество мелких сахарных заводов. Кризис 1861-1863 гг. привел их к банкротству. Затем наступили годы процветания. В начале 1880-х it. сахарная промышленность отличалась уже значительной степенью концентрации. На Украине было сосредоточено около 50% посевов сахарной свеклы, а заводы Малороссии давали почти 50% сахара. В 1885 г. начался новый кризис. На протяжении трех лет производство упало на 18%, а посевы сахарной свеклы сократились на 22%. Падение производства было бы еще большим, если бы не дотации правительства сахарозаводчикам. В 1885 г. было выделено 5 млн. руб., в 1887 г. — еще 2,5 млн руб. Была созвана комиссия для распределения государственных кредитов, которая почти все кредиты отдала украинским сахарозаводчикам. В 1887 г. была создана специальная организация производителей сахара, сумевшая предотвратить кризисы в этой сфере почти на десять лет. Она установила количество производства сахара для внутреннего рынка и осуществляла распределение заказов отдельным заводам, а также посредничала уже описанным способом в отношениях с государственным аппаратом.

Одним из действий государства в данной сфере были особые и крупные премии за экспорт сахара. Это привело к тому, что производство на экспорт стало выгодно русским сахарозаводчикам, даже если цены на внешних рынках были относительно низкими. В результате внутренний рынок был отрезан от внешнего и одновременно затруднено накопление запасов. В свою очередь, стремление сахарозаводчиков получить кредиты от государства и заказы на экспортную продукцию способствовало увеличению класса властителей-собственников за счет создания еще одной государственной конторы на высшем уровне и зачисления в ее штат далеко не одного чиновника. Так происходила дальнейшая концентрация производства в сахарной промышленности. В 1886-1887 гг. было 80,8% заводов, производящих до 150 тыс. пудов сахара, и 19,2% заводов, производящих свыше 150 тыс. пудов. Десять лет спустя пропорции поменялись на 43% и 57% соответственно. Нетрудно догадаться, что такая концентрация производства была следствием слияния аппарата власти с самыми жестокими эксплуататорами-собственниками.

Таким образом, все тенденции, отмеченные в статье профессиональных советских историков, могут быть объяснены на основе одной из главных гипотез данного исследования: развитие капитализма в России привело к формированию класса властителей-собственников, который стремился одновременно к увеличению наживы и расширению сферы социального контроля.

Можно отметить еще некоторые явления, связанные с изменением социальной природы российского капитализма.

Тенденция монополизации банков обгоняла тенденцию монополизации производства. Например, в 1900 г. не было ни одного банка с суммой пассивов выше 200, 29% банков имели от 100 до 200 основных пассивов, а 71% — ниже 100 пассивов. В 1914 г. было уже 69% банков с пассивами свыше 200, 14% — от 100 до 200, и 17% — ниже 100 основных пассивов. По мере монополизации банков они начинают подчинять себе отдельные отрасли производства. В начале XX в. банки контролировали 50% капиталов металлургической промышленности, 60% капиталов угольной промышленности, 80% капиталов электротехнической промышленности. По этой причине в России развивался не столько промышленный, сколько финансовый капитал: «Этатизация банков и их этатистская финансовая политика вызывали вполне справедливую критику либеральных кругов, которые решительно противодействовали попыткам подчинения важнейших отраслей промышленности — таких как угольная, металлургическая, сахарная, нефтяная и др. — контролю государства с помощью Государственного банка. Либералы показывали, что Государственный банк поддерживает такие промышленные предприятия, которые уже обнаружили свою неспособность к самостоятельному существованию, тем самым способствуя искусственному и одностороннему развитию страны»^{^[}23]. Феномен опережения концентрацией банков концентрации промышленности тоже можно объяснить социальной природой государственного капитализма в России: всякая концентрация финансового дела сверху и подчинение ей экономики были естественным способом вмешательства класса властителей-собственников в экономическую жизнь страны.

Наконец, отмечу еще одну тенденцию российской экономики государственного капитализма: чем больше участие государства в какой-либо сфере производства, тем ниже ее экономическая эф-

310

фективность. Речь идет об удовлетворении потребностей граждан в продуктах данной сферы. Из этой тенденции вытекают два следствия: если какая-либо сфера производства целиком организуется государством, то ее экономическая эффективность оказывается самой низкой; экономическая эффективность производителя понижается по мере того, как он входит в орбиту влияния государства. Повторю еще раз: речь идет не об экономической эффективности в смысле максимальной прибыли, а об удовлетворении определенных потребностей граждан. Подтверждают ли факты данную тенденцию и ее следствия?

Производство оружия издавна было монополией русского государства, все оружие производилось на государственных заводах. На Западе военная промышленность оставалась в частных руках. Следствия этатизации военной промышленности весьма показательны: устарелое оборудование казенных военных заводов; неудовлетворительное качество изделий (например, несоблюдение технологических требований при производстве брони); недостаточная специализация производства; отставание в производстве современных видов вооружения и военной техники (в России не производились самолетные двигатели, зенитные пушки, минометы, отсутствовало серийное производство пулеметов); недостаточное производство даже элементарных видов вооружения (к примеру, считалось, что запасы винтовок к 1914 г. до 4 млн штук будут достаточны, тогда как война в первые же годы потребована 8 млн винтовок, а дальнейшая мобилизация при значительных потерях — до 17,7 млн штук^{^[}24]).

Подчеркну, что эти данные взяты из труда, автор которого видит в огосударствлении промышленности главный критерий социально-экономического прогресса. Но его выводы противоречат такой установке: «Казенные заводы военной промышленности подлежали строгому бюрократическому контролю и управлению. Всякая производственная инициатива стеснялась, всякие усовершенствования глушились, производственные планы и выбор образцов вооружения задерживался из-за бесконечной волокиты во всевозможных проектных и утверждающих инстанциях. <...> Казенная военная промышленность была предметом особых «забот» казенных ведомств, военного и морского, и их многочисленного чиновничества. Она же привлекала своими обширными и хорошо

311

оплачиваемыми заказами как русских, так и иностранных специалистов. «Секретность» и безгласность царили в ней вместе с бюрократизмом, взяточничеством, безответственностью. Для иностранного шпионажа она представляла удобное поле разведок, поэтому редко какой из «секретов» вооружения не был известен иностранным штабам. Колоссальное даже по масштабам царской России взяточничество и хищения в военном ведомстве оставались безнаказанными»^{^[}25].

Первое следствие подтверждается фактами. Рассмотрим второе. Как хорошо известно, картели были всеобщей экономической формой в начале XX в. По своей сути то были монополистические организации, контролирующие широкую сферу экономики и оказывающие влияние вне сферы производства. Самым крупным синдикатом в России был «Продамет» — объединение предприятий металлургической промышленности, устав которого был утвержден правительством в 1902 г. В 1912 г. «Продамет» контролировал 90% металлургической промышленности. В сфере производства изделий из чугуна и стали он тоже был монополистом, производя 70-90% всех изделий и концентрируя на своих предприятиях 33% всей рабочей силы, занятой в металлургической промышленности. Связь «Продамета» с аппаратом власти была важнейшим фактором его развития. В начале XX в. правительство создало специальный комитет для распределения государственных заказов на рельсы, вагоны и пр. в целях регулирования рынка в период кризиса. И хотя кризис вскоре кончился, комитет просуществовал до 1914 г. Значит, в его деятельности нуждались не только заседающие в нем чиновники. Комитет определял контингенты продукции для фабрик и заводов, устанавливал цены, определял правительственные дотации. Иначе говоря, исключал всякую конкуренцию между отдельными предприятиями путем подчинения одних другим. Причем «другими» были не экономически более сильные конкуренты, а те, которые пользовались влиянием в самом комитете и благодаря этому становились еще более влиятельными. В такой обстановке возникал «Продамет».

Наиболее эффективным средством поддержки промышленности были высокие цены правительственных заказов. Они определялись на три года вперед, что предотвращало отрицательное влия-

312

иие рыночных колебаний цен на предприятия, получившие правительственные заказы. Например, металлургические заводы — фавориты правительства — производили по его заказам от 60% до 80% всего объема производства и были членами правительственного комитета. Нет необходимости описывать, как это влияло на условия конкуренции, но одно из следствий весьма характерно: все конкуренты-соперники подчинились, за исключением Путиловских заводов, которые тоже опирались на тесную связь с правительственными заказами и вытекающие из нее особые условия производства.

Правительственная бюрократия поддержала «Продамет» не только экономически. Ранее упомянутая петиция 106 членов Думы привела к созданию особого думского комитета, членами которого стали его бюрократические спонсоры. Чем более росло экономическое могущество «Продамета», тем более увеличивалась критика его деятельности. Однако она постепенно меняла характер. Сам факт существования синдиката уже не подвергался критике, так как ни для кого не было секретом, что он пользуется влиянием в высоких правительственных сферах. Теперь нарекания переместились на невыполнение взятых условий и обязанностей, низкое качество производства, блокировку технологически прогрессивных видов производства (например, сельскохозяйственных машин). В последующие годы «Продамет» завоевал прочное «положение», а понятие «положение» относится к сфере власти, но не экономики. Оно позволило ему захватывать почти все правительственные и частные заказы без соблюдения сроков их выполнения. Это стало хроническим явлением в деятельности «Продамета».

И стратегия его поведения была вполне рациональной: если можно получать большие прибыли без значительных усилий, то зачем вообще напрягаться? Такой способ поведения не имеет никакого отношения к капиталистической экономике, зато целиком соответствует бюрократическим стандартам поведения. Чтобы его применять, требовалась мощная поддержка в правительственных сферах. Правительственные бюрократы, естественно, свою действительную двойную роль стремились не афишировать, хотя на самом деле «Продамет» был легально и нелегально сращен с правительственным аппаратом, который покровительствовал его политике.

313

Детально проанализировав деятельность «Продамета», П. И. Лященко заключает: «Монополистический капитал подчинил себе всю экономику, а потребности государственной экономики вынуждены были уступить корыстолюбию и прибылям кучки монополистов»^{^[}26]. Такое заключение показывает, что хотя марксистски ориентированный историк знает о действительной истории одного из ведущих синдикатов России чрезвычайно много . фактов, но понимает эти факты недостаточно. О какой «государственной экономике» может идти речь — реальной или той, что предназначалась для газет и обработки общественного мнения? Реальная история всех капиталистических предприятий в России заключалась в навязывании экономической жизни политических критериев и постоянном подчинении всей сферы собственности сфере власти. Монополистический капитал не мог подчинить себе всю экономику непосредственно, а подчинял ее только потому, что опирался на класс русских властителей, создавая тем самым новый класс властителей-собственников. Русская военная промышленность предвосхищала образ будущего социалистического общества, в котором экономика целиком была подчинена сфере власти.

Итак, на вопрос, чьи интересы выражало русское государство рубежа XIX-XX вв., можно дать негативный и позитивный ответы. Негативный звучит так: оно не выражало ни интересы населения России, ни интересы дворян-помещиков, ни буржуазии. Русское государство выражало свои собственные интересы, точнее — интересы класса властителей-собственников, возникающего в результате слияния аппарата власти с частным капиталом. Вне этого класса существовала незначительная часть государственного аппарата и значительная часть классической буржуазии. Для них революция закончится трагически.

314

Blog

В. П. Макаренко Русская власть (теоретико-социологические проблемы) Ростов-на-Дону Издательство скнц вш 1998 ббк 667 м 15 Исследование