Geum.ru

В. П. Макаренко Русская власть (теоретико-социологические проблемы) Ростов-на-Дону Издательство скнц вш 1998 ббк 667 м 15 Исследование

Вид материалаИсследование
Подобный материал:
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   ...   25
§ 3. Русское государство и проблема Петра I

Это государство устанавливало произвольно не только критерии принадлежности к дворянству, но и критерии принадлежности к патрициату городов. Оно вмешивалось не только в аграрную, но и в городскую социальные субструктуры. Над обе­ими довлела пирамида власти.

Для русского ремесла и торговли характерно отсутствие цехов, присущих обществам Запада. Такая специфика была обусловлена контролем государства над юродами. Цеховая организация облада­ет тенденцией к монополизации производства и сбыта, образуя пред­посылку автономных социальных связей, независимых от государ­ственной власти. Русское государство с самого начала предотврати­ло эту тенденцию. Уже в XV1-XVII вв. ремесленники и торговцы

228

становятся разновидностью государственных крестьян, из-за чего ни о какой цеховой организации по типу западной не могло быть и речи. Более богатые представители городского хозяйства тоже под­вергаются контролю государства: «Царь придавал достоинство гостя самым богатым купцам. Получавший этот титул (гостя. — В. М.) обязан был переехать в столицу и нести службу в государевой каз­не. Причисление к одной из «сотен» — организаций привилегиро­ванных групп городского населения — тоже наступало в результате царского указа. Принадлежащие к «сотням» также должны были переехать в столицу и нести службу в казенных органах»[1]. Тем самым государство преобразовывало богатых горожан в собствен­ных чиновников, сообразуясь со своими интересами, а не с классо­выми интересами возникающей буржуазии.

Государственный интерес, как уже говорилось, привел к созда­нию многочисленных монополий и сделал невозможной автоном­ную организацию городских цехов. Власть всегда стремится рас­ширить сферу регуляции до крайних пределов и этатизировать всю социальную жизнь. Когда на Западе возникали абсолютные мо­нархии, ведущие политическую жру с прежними и новыми клас­сами собственников, в России социальные и политические про­цессы пошли в совершенно противоположном направлении. Если термин «абсолютная монархия» понимать социологически и по­литологически, а не юридически, то в России она существовала всегда. На рубеже XVI1-XVIII вв. русское государство осуществи­ло одну из самых показательных попыток вернуться назад и стать исключительным собственником.

Табель о рангах неслучайно была установлена после самого длительного в истории России периода социальных и революци­онных движений. Эта табель обязывала родовое дворянство слу­жить государству до самой смерти и готовить своих детей к госу­дарственной службе. С 10 лет дворянин обязан был учить своих детей читать, писать и считать, а специально назначенные комис­сии устраивали постоянные смотры. Уклоняющихся от государ­ственных экзаменов секли розгами и лишали части имущества. Каждый, кто доносил на неуча — частного собственника, полу­чал часть собственности преступника. Как помним, с 15 лет дво­рянские дети шли на государственную службу и были обязаны на­ходиться на пей до самой смерти.

229

Официальные советские историки с присущим им неумением рассматривать отношение «власть — гражданин» с точки зрения классовых конфликтов оценивают эти факты как свидетельство «пpoгpecca», вводимого государством «для ускорения цивилизационного развития». Однако независимо от личных намерений Пет­ра I его политические решения выражали интересы класса влас­тителей-собственников. В очередной раз государство попыталось подчинить родовое дворянство абсолютной власти. Учеба дворян­ских детей с социальной точки зрения ничем не отличалась от истязаний непокорных бояр в застенках. Поэтому Петр I занимал­ся и тем и другим. Правда, единственно надежным средством под­чинения общества для государства-собственника является массо­вый террор, а не избирательный. Для массового террора государ­ство Петра 1 было слабым. Времена опричнины прошли. Иван Грозный опирался на двойной класс помещиков. На протяжении более ста лет этот класс распылился на громадном пространстве России. Поэтому Петр вынужден был найти новою союзника в своей борьбе с дворянством.

Если западный властитель не находит никакого социального союзника в борьбе с более могущественным с экономической точки зрения классом, то такой властитель выпадает из политической игры или же приобретает соответствующую политическую муд­рость: в типично феодальном обществе даже король может не все. Как поступает Петр в аналогичной ситуации? Создает себе такого союзника! Эта идея определяет меру действительного величия человека, который вошел в историю под именем Петра Великою. Чтобы реализовывать интересы российского властно-собственни­ческого государства, он создал промышленность. На нее стало опираться государство-собственник в своей борьбе с феодалами. Когда Петр стал царем, в России не существовало крупных фаб­рик, а в год его смерти действовало 233 государственных фабрики и завода. В России такое общество было создано государством. Здесь существовал принцип: право на обладание подданными имеет только дворянин. Петр Первый сделал единственное исключение из этого правила. В 1721 г. лицам недворянского происхождения было предоставлено право покупать крестьян для работы на фаб­риках и заводах. Буржуазия становилась соперником помещиков-дворян, зато союзником государства царей. Поэтому нет ничего

230

удивительного в том, что «организация промышленности в Рос­сии того времени не может считаться капиталистической»[2].

Однако личное величие Петра I не заключается в этой идее. Если Иван Грозный захотел лишить общество определенного клас­са, то Петр I захотел создать новый класс: «Подобно многим силь­ным людям, Петр связывал страсть к реформам с неограниченной верой в собственные силы. Если надлежащих средств не хватало, он полагал, что нет ничего проще, чем их создать»[3]. А сопостав­ление Великого с Грозным показывает, что европейская модель политики как маневрирования между различными социальными си­лами для реализации определенной программы не может быть применена к русскому государству. Эта модель сконструирована для обществ, условием равновесия которых является состояние со­циальною мира, а не насилия над обществом. Она не может быть применена, как будет показано далее, и к периодам относительно «нормальною» развития России, например к царствованию Ека­терины П. Русская власть взяла па себя инициативу ликвидации и создания классов и групп и от этой модели уже не отступала на протяжении всего последующего развития, включая настоящее время.

Личное величие Петра заключается в средствах, которые он использовал для реализации данной идеи. Он поступал так, как будто бы понимал, что история образует классы и группы материа­листическим способом: вначале надо построить верфи и гавани, фабрики, заводы и города, а классы появятся в процессе строи­тельства. Шансы реализации идеи гоже не вытекали из личного величия Петра, но из силы государства-собственника. Эта сила в конечном счете оказалась недостаточной, поскольку возникающая русская буржуазия не смогла помочь Петру I в его деле тоталита-ризации русского общества. Главная причина заключалась в госу­дарственном надзоре над промышленностью. Рабочий был привя­зан к фабрике, значит, его производительность была недостаточ­ном. В 1736 г. к фабрикам и заводам были также приписаны все работающие в них ремесленники вместе с семьями. Принуждение государства распространялось даже на процесс управления фаб­риками и заводами: «Служба на фабрике рассматривалась как

231

публичная обязанность, и она была присоединена к военной и фажданской административной службам»[4].

Государство при Петре I нисколько не отступило от присущих ему методов. Оно сохранило за собой монополии, постоянно осу­ществляло надзор за деятельностью фабрик и произвольно исполь­зовало свою власть над промышленностью. Особенно это относится к самому Петру: «Он не разрешал, чтобы хоть что-то делалось без ею определенной директивы, однако безразличие, равнодушие и нечестность его уполномоченных, несмотря на строгость кар, ко­торые он применял, едва обнаруживал их нечестность, привели к громадным потерям в людях, материалах и деньгах»[5]. В результа­те деятельности Петра всякая частная инициатива была уничто­жена, а частные капиталы подверглись государственному устра­шению. Тем самым дальнейшее развитие промышленности и бур­жуазии было заторможено. И если бы Петр I прожил на несколь­ко десятилетий больше, он лично убедился бы в том, что даже в условиях нестандартного русского государственного феодализма император может далеко не все.

В чем же заключалась роль Петра? На мой взгляд, он выражал материальные интересы государства-собственника, которое вторич­но, после Ивана Грозного, попыталось сделать русское общество тоталитарным. Иными были только средства, направленные на создание новой социальной силы, из которой государство-собствен­ник хотело сделать себе союзника в борьбе с частными собствен­никами-феодалами. Экономические реформы и бьши такими сред­ствами. Поэтому их социальный смысл был аналогичен политике Ивана Грозного, раздававшего земли за службу государству столе­тия назад. Верно ли такое предположение? Окончательно отве­тить на этот вопрос невозможно. Зато совершенно определенно можно сказать, что об истинности исторических гипотез можно судить на основании того, насколько они позволяют объяснить определенные исторические тенденции.

Как должен вести себя царь, если вслед за Грозным он пытает­ся ликвидировать класс частных собственников-феодалов, но не в состоянии применить к ним всем непосредственное насилие? Ему не остается никакого другого выхода, кроме как сделать этот класс зависимым от государства. Так и поступил Петр, учредив Табель

332

о рангах, обязанность пожизненной государственной службы и тем самым практически ликвидировав дворянство как политически значимую силу. Он должен также ограничить экономические пра­ва класса, с которым вступает в борьбу. Петр так и поступил. В 1714 г. были введены ограничения на наследование земельной собственности. Появлялась возможность возрождения поместной системы. Однако ни Петр, ни его наследники на троне не смогли быть последовательными в проведении такой политики. В 1734 г. эти ограничения были отменены.

Главная политическая проблема заключалась в соотношении сил между государством и феодалами, а доказательством их интересов могут служить инициированные тенденции. И государственная тенденция ограничения прав частной собственности проявилась совершенно определенно. Петр ликвидировал также Боярскую думу, заменив ее Сенатом, целиком зависимым от царя. Он создал так­же альтернативную собственность (по сравнению с собственнос­тью класса феодалов) городской торговой и промышленной бур­жуазии, но сделал ее целиком зависимой от государства. Петр создал также альтернативную форму земельной собственности, наделяя ею людей из социальных низов. Эти люди должны были служить живым примером того, что верность и преданность царю не будет незамеченной. И действительно, при Петре появилась «новая ари­стократия»: «Петр I принял в ряды правящей элиты большое чис­ло людей, происходящих либо из низших уровней государствен­ной службы, либо из молодых и обедневших ветвей древних ро­дов, у которых раньше не было почти никаких шансов пробиться наверх. Он без всяких ограничений принимал и щедро вознаграж­дал иностранцев и даже людей из социальных низов»[6]. Наиболее известным представителем этой категории был Александр Меншиков, поднявшийся до ранга второго лица в государстве. О фак­тическом значении «новой аристократии» свидетельствует пери­од после смерти Петра, когда она смогла захватить власть в госу­дарстве. Потребовалось не одно десятилетие, а также период хао­са в государстве, прежде чем древняя аристократия смогла поса­дить на трон верных ей людей, а не петровских «выдвиженцев».

Таким образом, Россия при Петре I двигалась не вперед, а на­зад. Царь иными методами попытался осуществить политику Ива­на Грозного. При принятии такой гипотезы возникает возможность

333

 не только реконструировать определенное звено в обшей истории России, но и объяснить ряд частных, но весьма показательных явлений периода Петра, которые необъяснимы при принятии еще одного стандарта официальной советской историографии: «Пре­образования петровского времени имели огромное прогрессивное значение. Развитие промышленности и торговли, рост рынка соз­давали условия для возникновения капиталистических отноше­ний»[7], а сам Петр выступил «обновителем России». Подобный стандарт деформирует состояние исследуемого общества в соот­ветствии с марксовой схемой смены общественно-исторических формаций, тогда как данное состояние должно быть объяснено действием факторов своего времени, включая отношения между классами. Почему этот «герой процесса» ввел государственный налог на боярские бороды, посвятил столько времени, энергии и средств борьбе с традициями бояр в одежде, заботам о состоянии их зубов (ведь он любил собственноручно драть зубы у бояр), стре­мился научить их курить и т. п.?

Социальная роль упомянутых курьезных фактов сопоставима с фактами, которые вряд ли могут вызвать недоумение. Петр ввел принцип, согласно которому каждый начинал государственную службу с самого низшею ранга, одинаковою для всех, как для князя, так и для крестьянина. На службе государству-собственнику исче­зали классовые различия в экономическом смысле слова. Значит, социальный смысл принудительного бритья бороды и равенства шансов на государственной службе был один и тот же: если кре­стьянин и так понимал свое подданство перед государством, то князя надо было принудить к этому пониманию. Государство Петра было слабо для того, чтобы сказать об этом боярам напрямую или по образцу Ивана Грозного. Брея бороды и выдирая зубы, Петр выполнял социальную роль самодержца, а не цирюльника, пока­зывая самым сильным из своих граждан собственную власть над ними и принуждая их признать свою компетенцию даже в чисто приватной сфере.

Причем сами приватные сферы толковались в зависимости от социального положения. Хотя «европеизация» охватывала лишь верхний слой общества, за несоблюдение норм «европейское» Петр карал только бояр, а в отношении купцов ограничивался только налогом за бороду. Если даже допустить, что у царя были

334

фобии, связанные с его детством, то этими фобиями он руководил вполне сознательно для реализации важных замыслов в своей со­циальной политике. Отказывающиеся брить бороды попадали в Петропавловскую крепость. Пропорция указанных средств свиде­тельствует не о снисходительности царя, так как он принимал личное участие в пытках узников, а лишь о том, что положение государства-собственника было намного слабее, чем во времена Ивана Грозного. И вместо того чтобы рубить головы, царь брил бороды.

Если придерживаться либеральной или марксистской интерпре­тации деятельности Петра, то непонятно, почему этот вдохнови­тель и инициатор «современности» и «цивилизатор» России был первым ее властителем, который совершенно ясно определил себя как самодержца. Почему создатель промышленности и стимуля­тор торговли, «прорубивший окно в Европу» и сделавший Россию морской державой, ввел наиболее реакционную форму правления, в которой император является самовластным монархом, не обя­занным отчитываться ни перед кем? И как наиболее реакционная политическая надстройка могла быть обусловлена формирующимся прогрессивным базисом?

На основании сформулированной нами гипотезы — Россия при Петре двигалась не вперед, а назад, а он стремился другими мето­дами осуществить политику Ивана Грозного — названные явле­ния тоже получают объяснение. Неслучайно Иван Грозный ввел титул царя, а Петр I — императора: русский «дух капитализма с шапкой Мономаха на голове» был не в состоянии «учредить» дей­ствительный тоталитаризм, и это свое желание он вытеснил в вер­бальную, символическую сферу. Когда у властителей сил недоста­точно, они охотно пользуются символами и жестами, ибо наибо­лее устрашенные граждане подчиняются даже жестам, вкусам и причудам царственной особы. Иван Грозный, как сообщают исто­рики, бил поклоны перед Симеоном Бекбулатовичем. Для пони­мания этого символического действия в рациональных категориях выдвигается предположение: царь почуял заговор против своей особы и потому, с одной стороны, приказан уничтожить 40 бояр, заподозренных в участии в заговоре, а с другой стороны, сделал вид, что он отошел от непосредственного осуществления власти, выдвинув на первый план татарского князя[8]. Однако Грозный не

235

был настолько наивным, чтобы верить в наивность других и пола­гать, что Симеон является правителем лишь потому, что действи­тельный царь бьет ему поклон. Подобно каждому деспоту, Иван был слишком подозрительным.

С точки зрения политических интересов царя возможна иная интерпретация данного курьеза. Грозный предлагал самым высо­копоставленным лицам специфический тест на абсолютную вер­ность, заставляя их выполнять указания мнимого носителя власти лишь па основании того, что так решил носитель власти действи­тельной. Структура этого символического действия не отличалась от акта передачи властных компетенций, когда руководитель того или иного уровня властной иерархии выполняет указания уполно­моченного верховного лица лишь на том основании, что носитель действительной власти приказал их исполнить. В случае с Иваном Грозным различие заключалось лишь в абсурдности ситуации, так как Симеон Бекбулатович не мог принять никакого самостоятель­ного решения. Но именно по этой причине абсурдная ситуация стала тестом на лояльность царю: тот, кто готов выполнять абсурд­ные указания, доказывает абсолютную преданность и тотальное подчинение произволу властвующего. В данном смысле импера­тор Петр наследовал театр политического абсурда, инициатором которого на Руси был Иван Грозный. Абсолютное послушание не предполагает никакого различия между реальной властью и ее символами.

Есть еще ряд загадок, связанных с деятельностью Петра. Как и все остальные политики, он хорошо понимал роль религии в ста­билизации государства, а такую роль православная церковь выпол­няла с самого начала существования Московского государства. Однако Петр выказывал явное презрение к духовному сословию и собственное безразличие к религии, затевая всякие шутовские церковные службы и процессии при дворе. Разве мастер полити­ческой игры не понимал, что он тем самым вызывает ненависть к себе со стороны православного народа? Подобные вопросы выте­кают из принятия одной и той же теоретико-методологической установки: к истории России применимы те же теоретические категории, какие были выработаны для обществ Запада. Ибо только для нормальной европейской власти истинно положение: власти­тель, демонстрирующий презрение к тому, что для граждан явля­ется священным, подрывает свою власть. К русской власти такое

236

положение неприменимо, поскольку она, как уже указывалось, базируется не на классовом мире, а на деклассировании граждан. Нормальное состояние русской власти — это настолько глубокое и широкое насилие, что оно исключает даже возможность массо­вого сопротивления. Именно поэтому для западных путешествен­ников и наблюдателей самодержавие русских царей казалось раз­новидностью султанского или китайского деспотизма, а не моди­фикацией абсолютизма любого европейского монарха.

Насилие власти по отношению к тому, что свободный гражданин считает священным, только укрепляет его сопротивление. То же самое насилие в отношении верноподданного только укрепля­ет его верноподданность власти. И действительно, введенные цар­ским государством реформы Никона первоначально привели к сопротивлению масс верующих православных. Восстание монахов в Соловецком монастыре продолжалось семь лет (1668-1675 гг.). Полвека спустя Петр полностью подчинил себе церковь, ликвиди­ровал институт патриаршества и стал «верховным пастырем» церк­ви. Был образован Синод, состоящий из назначенных им еписко­пов и к тому же подчиняющихся светскому прокурору Святейше­го Синода, назначаемому царем. Монахов он считал паразитами на теле общества, закрыл многие монастыри и ограничил набор в остальные. Все эти действия не встретили сколько-нибудь значи­мого социального протеста. Петр I начал свое царствование с убий­ства около тысячи стрельцов, основал свое господство на тайной государственной полиции, которую сам создал, и лично участво­вал в пытках. В стране, перепаханной опричниной, этого оказа­лось вполне достаточно даже для того, чтобы люди перестали за­щищать то, что для них свято. Атеизм в России тоже был иници­ирован верховной властью, а не являлся следствием длительного развития рационализма в лоне религиозной традиции. Смеясь над религиозными убеждениями подданных, Петр I давал им понять, что они полные рабы, абсолютно неспособные к сопротивлению. Если в шутовских церковных службах и процессиях проявлялась лишь царская блажь, то и она была для него полезной, так как углубляла подчинение подданных. Значит, отражала интерес им­ператора осуществить очередную попытку тоталитаризации Рос­сии.

Если Петр I представлял интересы государства-собственника, то почему он не сосредоточивал строящиеся промышленные пред-

237

приятия в руках государства, а, как сказал бы современный либе­рал, «приватизировал» их? Во времена Петра было построено много мануфактур либо самим государством, либо при высоком участии государственных инвестиций. Тем не менее промышленные пред­приятия затем передавались частным лицам: «В 1723 г. издается общее распоряжение, чтобы «казенные фабрики» передавать «партикулярным лицам» отдельно или компаниям. Главным кон­тингентом этих компаний и отдельных предпринимателей были купцы, посадские, иностранцы, иногда дворяне»[9]. Петровскую по­литику «приватизации» нельзя объяснить ни с либеральной, ни с марксистско-ленинской точки зрения. Ее нельзя также объяснить интересами буржуазии, поскольку такого класса в России еще не было. Зато ее можно объяснить стремлением государства к тому, чтобы буржуазия как можно скорее освободилась от своих эмбрио­нальных форм и стала классом, с помощью которого государство целиком подчинит себе феодальное дворянство.

Наконец, еще одна загадка, связанная с деятельностью Петра I. Огромная промышленность, созданная ценой громадных финан­совых и людских затрат, сразу после смерти «работника на тро­не» оказалась ненужной. Она уменьшилась до размеров, которые соответствовали действительному спросу бедного российского > общества и богатого русского государства. Особенно показатель­ной здесь является история ключевой отрасли промышленности — металлургии. В 1700 г. Россия производила 0,15 кг железа на душу населения, а в год смерти Петра — уже 0,80 кг. Производ­ство продуктов металлургии, таким образом, возросло более чем в пять раз. После смерти императора металлургия еще некоторое время развивалась, а затем заглохла. Причина состояла в следую­щем: «Русская металлургия XVIII в., кроме покрытия военных заказов, работала главным образом на экспорт. Отечественное по­требление железа было незначительным. В этом состоит объясне­ние того, почему промышленная революция произошла не в Рос­сии, а в Англии: российское железо с уральских железоделатель­ных заводов шло на строительство английской промышленности»[10]. Едва Англия развила собственную металлургию, потребность в русском железе упала. Отсталая Россия была не в состоянии со­здать оптимальный спрос внутри страны на продукты металлурш-

238

ческой промышленности. А на спрос со стороны надзираемого общества рассчитывать было невозможно. Поэтому металлургия после смерти Петра I пришла в упадок,

Если перенести схемы официальной советской историографии на объяснение явления более чем двухсотлетней давности, то в этом можно увидеть ошибку в «искусстве планирования экономичес­кого развития». Однако всякая ошибка содержит в себе скрытое основание. Если полагать, что Российское государство рубежа XVII—XVIII вв. создавало буржуазию в целях борьбы против вне-государственных феодалов, то такое скрытое основание нетрудно обнаружить. Чем больше государство производило продуктов ме­таллургической промышленности, тем большее число людей было вовлечено в это дело и получало от этого прибыль, тем более раз­вивалось буржуазное сословие.

239