В. П. Макаренко Русская власть (теоретико-социологические проблемы) Ростов-на-Дону Издательство скнц вш 1998 ббк 667 м 15 Исследование

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 ... 25

Глава 6. Первая суперклассовая борьба

В русской либеральной исторической мысли, начиная с Б.Н.Чичерина, высказывается положение о том, что в России формирование государственной власти предшествовало формированию социальных классов. Эта идея, в принципе, здравая, так как позволяет обнаружить недостатки экономической интерпретации истории России. Тем не менее, данная формулировка не модет считаться истинной, и прежде всего с точки зрения фактов. Она не позволяет адекватно отразит ситуацию на Руси до Монгольского нашествия, не модет быть применена для описания политических процессов феодальных республик Пскова и Новгорода, занимавших почти всю северную Россию, не охваченную монгольским нашествием и не плативших дань монголам. Русские либералы привычно выводят самодержавную власть из низкого уровня культуры и всеобщей неграмотности населения Руси. Но даже для постмонгольской Руси это положение не является справедливым. Прежде всего потому, что на Руси существовал класс обычных феодалов и патрициат городов, который нисколько не обязан своим существованием государству, а в Новгороде даже смог подчинить себе государственную власть. Во-вторых, класс обычных, или ординарных, феодалов не был совершенно бессильным. Для доказательства этих тезисов присмотримся к социальной структуре московского общества в начале 16 в.

§ 1. Властители-собственники против собственников

На рубеже XV-XVI вв. социальная структура аграрного сектора включала три класса: феодальные землевладельцы (бояре), обладающие полным правом собственности; властители-собственники (помещики), обладающие средствами насилия и ограниченным правом собственности; крестьяне, подчиненные либо боярам, либо помещикам-дворянам. В городах существовало два обычных класса — собственники ремесленных средств производства (городской патрициат) и непосредственные производители-ремесленники (городские плебеи). Правда, эти классы в России были относительно слабыми, поскольку города в наибольшей степени пострадали от нашествия и постоянной внутренней борьбы под московско-монгольским игом.

186

Однако по мере роста Московского государства, особенно после похищения независимости у монголов, все больше разрасталась военно-чиновничья каста. Такой рост — нормальное явление для -всех обществ и государств. То, что она преобразовалась в результате деятельности московского князя и окружающей его элиты в класс властителей-собственников, образует уже специфику России. Только здесь правящая элита из-за действия описанных механизмов оказалась тотально отчужденной от общества и была вынуждена ускоренно создавать для себя социальную базу. Но подлинное своеобразие заключается в делах класса двойных угнетателей сразу после их образования. Будучи созданным сверху, этот класс плодился с необычайной скоростью и вскоре стал управлять всей Россией. Хотя московский князь надел шапку Мономаха и провозгласил себя самодержцем, на самом деле он был только предводителем данного класса. Царь мог не считаться с его индивидуальными членами, но вынужден был считаться с интересами властителей-собственников в целом.

Естественным врагов дворян-помещиков были бояре. То была единственная категория граждан, которые могли соперничать с помещиками в борьбе за должности и социальный статус. Бояре обладали экономической силой, владея вотчинами на правах полной собственности. Кроме того, существовали прежние политические институты типа Боярской думы как постоянного совещательного органа при князе. В думу входили члены княжеской семьи, церковные сановники и бояре. Существовала также традиция «местничества», предписывающая наделять должностями в зависимости от знатности боярского рода и места, занимаемого предком. В соответствии с этой традицией князь не мог назначить конкретного боярина на должность, на которой он был бы подчинен тому, чей предок был подчиненным данного боярина. О важности такой традиции свидетельствуют книги, на основе которых решались споры о месте в иерархии потомков лиц, в них занесенных. Бояре были также препятствием на пути экономического развития класса помещиков. Он разрастался так быстро, что вскоре стало не хватать «черных земель» для пожалований в пользование. Тем более что земельная псевдособственность зависела от места в военно-чиновничьей иерархии. Из-за этого среди помещиков тоже были свои «богатые» и «бедные». Но все без исключения хотели иметь земли как можно больше. В итоге присущая

187

каждой властной иерархии служебная жадность переплелась с жадностью к земле, она «...должна была «служить» государству и из службы не выходить»^{^[}1].

По этим причинам помещики объявили войну боярам. Несомненно, были и попутные обстоятельства (к примеру, обычная зависть нуворишей в отношении древних господ), однако суть дела состоит в следующем: всякий класс двойных угнетателей борется с классом одинарных, если можно так выразиться, угнетателей. Ставкой в такой борьбе является двойное господство над обществом — экономическое и политическое — и, следовательно, создание предпосылок тоталитарного общества.

Борьба помещиков с боярами велась с переменным успехом на протяжении всего XVI в. Но общая тенденция состояла в том, что бояре потеряли прежнее политическое положение и значение. Князь стал назначать в Боярскую думу послушных ему людей из числа бояр и совершенно холуйски настроенных дворян. На Земском соборе 1566 г. большинство уже принадлежало помещикам. Появление иерархического аппарата управления государством тоже подрывало политическое положение бояр па всех уровнях. Развитие поместной системы привело к нехватке земли для наделения поместьями, Когда стало не хватать дворцовых и «черных» земель, Василий III и Иван IV начали обращаться к боярскому землевладению. В результате «...феодальная вотчина как организационно-хозяйственная форма должна была уступить место крепостному поместью, экономически и политически связанному с центральной властью и от нее зависимому»^{^[}2]. В период царствования Ивана IV Грозное.) обе тенденции — экономическое и политическое укрепление положения помещиков — еще более усилились. Реформа управления, реформа армии, создание новых приказов — все это ослабляло политическую роль бояр и увеличивало роль помещиков.

Одновременно в политике Московского государства появляются новые акценты. Молодой царь (Иван IV первым начал пользоваться этим титулом систематически) решил взять в жены русскую, а не дочь одного из заграничных королей. В связи с этим всем боярам, у кого были дочери, был дан приказ явиться с ними на просмотр к царским наместникам. За невыполнение приказа Иван IV обе-

188

щ

ал большую немилость и строгое наказание. Матримониальные намерения скрывали обдуманный и рациональный план политической демонстрации. Новый царь сообщал своим подданным, особенно тем, кто сохранял наибольшую независимость от государства, что нет пределов воле монарха, однако проявление этой воли перекладывалось на государственный аппарат, по отношению к которому все ставились в подчиненное положение, в том числе и церковь. Сам способ вступления в царский сан был довольно знаменательным. Иван IV короновался в 1547 г. как «царь и самодержец всея Руси». Образцом коронации послужила византийская процедура, но с единственным исключением: если византийские императоры присягали на символах веры до получения царских регалий, то митрополит московский взял присягу у Ивана IV уже после коронации.

Первые годы царствования Ивана IV были связаны с реформой государства. К Москве были присоединены земли Казанского и Астраханского ханств, начался также захват Сибирского ханства. Многие из этих реформ могут быть объяснены потребностями эффективного управления увеличивающейся территорией, однако далеко не все. В частности, военная служба становилась повинностью как вотчинников, так и помещиков. В случае уклонения от службы бояре сразу лишались земли. Тем самым они были поставлены в зависимость от государства и с этой точки зрения уравнены с помещиками. Среди реформ можно упомянуть и такую, в которой зрела предпосылка недалекого будущего: тысяча преданных царю дворян была наделена поместьями в районе Москвы взамен обязанности прийти па службу царю в любую минуту.

В 1564 г. царь уезжает из Москвы в одно из своих поместий и шлет оттуда два письма. В одном из них бояре обвиняются в государственной измене, в другом выражается полное доверие остальным горожанам. Таким способом царь подстрекает против бояр низшие слои общества. В Москве начинаются волнения. Бояре остаются один на один с массами, а воспоминания о волнении москвичей в 1547 г. еще довольно свежи. Бояре шлют депутацию к царю с просьбой возвратиться в город, усмирить гнев и править государством так, как он захочет. Иван IV соглашается, но выставляет условие; пусть бояре согласятся с политической программой, которая вошла в историю под названием «опричнины». 30% территории государства передается в распоряжение царя.

189

Боярские земливотчины, находящиеся на этой территории (от -Белого моря до южных окрестностей Москвы и от Новгорода до Северной Двины), переходят во владение избранной тысячи, а бояре переселяются на новые земли, но не на правах полной собственности, а на правах владения поместьем. «Не случайно в опричнину вошли области с наиболее развитым старым удельно-княжеским землевладением и в то же время с наиболее развитыми городами и торгово-промышленным населением»^{^[}3]. Так были подорваны экономические основы класса бояр, а на новых землях их ждал огромный налог в пользу государства.

Любое резкое увеличение сферы господства возможно с помощью массового террора. Отборная тысяча опричников преобразуется в многочисленную организацию, непосредственно подчиненную царю, с собственными чинами, должностями и казной. Любой человек по обвинению опричников мог быть заподозрен в государственной измене. Естественно, случаи такой «измены» стали резко возрастать. Единственным шансом сохранения влияния, собственности, а затем и жизни для представителей старых боярских родов стали соседние государства. Бегство в Литву и Польшу вызывало новые обвинения в «измене» и т. и. на основании принципа саморасширяющегося и самоуглубляющегося процесса. Когда обвинений в «заговорах» становилось недостаточно, выдумывались фиктивные. В 1567 г. были перехвачены мнимые тайные письма короля Зигмунда Августа к членам бывшей Боярской думы с призывом перейти на сторону Литвы. Этот подлог выполнил свою задачу: возникает новая волна террора против одинарного класса. На тех же основаниях в «измене» были обвинены жители Новгорода. В январе царь отправляется в Новгород с карательной экспедицией, 1ромит по дороге Тверь и занимает Новгород на несколько недель, в течение которых людей убивали, топили в реке Волхов. Ежедневно умерщвлялось около тысячи человек, а общее число жертв (по разным источникам) составило от 18 до 60 тысяч.

Однако система массового террора на службе централизованного государства не может ограничиться только одной социальной категорией. Террор ударил также по армии, недавно реформированной Грозным. Почти половина военных кадров была уничтожена, жертвами пали и самые высокие сановники, и обычные люди. В конце концов система террора ударила по его исполните-

190

лям. В 1572 г. Иван IV реформировал опричнину до такой степени, что запретил само ее название и ввел новое — «двор». Теперь борьба велась против тех, кто должен был предотвращать «измену», — на самих опричников. Начали их топить и вешать, возвращать вотчины боярам, вернув их из ссылок. Это вызвало недовольство опричников, потребовались новые массовые преследования недовольных. Тогда царь устроил новую комедию: одного из татарских князей — Сан-Булата — окрестил Симеоном Бекбулато-вичем, сделал его «Великим князем всея Руси», а сам со своими царевичами-детишками бил ему поклоны. Спустя два года ему эта игра надоела, и татарин был выслан в Тверь. К этим царским играм можно добавить в качестве штриха то, что царь лично пытал людей и убил своего сына.

Следствия опричнины были фатальными для экономики и военной силы страны. В середине XVI в. в ней насчитывалось 9-10 млн. жителей, а в конце столетия, после захватов многих новых территорий, — всего 11-12 млн. жителей. В период царствования Ивана Грозного территория Московского государства увеличилась почти в два раза и достигла 5 400 000 км2, по, несмотря на это, Россия проиграла борьбу с Ливонией. В 1571 г. крымские татары целиком сожгли Москву.

Государство стало не только исполнителем массового террора, но и верховным эксплуататором. Если в начале столетия государственный налог составлял 4 рубля в год с единицы обрабатываемой земли, то в начале царствования Ивана Грозного он подскочил до 42 рублей, а в конце столетия достиг 151 рубля. Несмотря на инфляцию, скачок был огромный, а крестьянство полностью разорено. Будучи не в состоянии извлечь из обедневшей деревни больше денег, Иван ввел «царскую десятину» — государственную отработочную ренту. Крестьяне вынуждены были подписывать долговые листы и тем самым попадали в окончательную кабалу к помещикам. Так искусственно возрастал слой крестьянства, привязанный к земле помещиков обязанностью отработок и уплаты долга. Это вызывало массовое бегство крестьян. В центре государства площадь обрабатываемой земли уменьшилась в 2-3 раза, а цепа зерна на протяжении 1500-1588 п. возросла в 5 раз. Реакция власти заключалась в окончательной привязке крестьян к земле и ликвидации Юрьева дня. Так что не бояре-вотчинники принесли в Россию крепостное право в его диких формах, а властители-собственники, интересы которых выражал Иван Грозный.

191

§ 2. Смысл опричнины и социальный характер государства

Проще всею эти явления объяснить идеалистически: Иван Грозный был идиотом и садистом, а рабская ментальность русского народа способствовала реализации маниакальных идей московского государя. Однако не «национальный характер» русского народа был причиной разрастания государственного аппарата. Наоборот, данный аппарат стал не только политической, по и экономической силой и в этом смысле существенно повлиял на русскую ментальность. Но по отношению к истории Московского государства XVI в. Марксов исторический материализм гоже недостаточен для объяснения.

Акцент на разработку теории политического отчуждения позволяет объяснить опричнину как естественное продолжение процессов, о которых уже шла речь.

1.Условия монгольского контроля над Россией привели к отчуждению государственного аппарата от общества и культивировали страх власти перед своими подданными.

2.Правящая элита наделяет землей государственный аппарат и преобразует его в класс властителей-собственников, получая тем самым мощную социальную базу. В результате русская власть становится реализатором интересов данного класса.

3.Основным интересом этого класса как на уровне власти, так и на уровне квазисобственности становится элиминация прежнего класса собственников. Политика Московского государства вXVI в. является только воплощением данного интереса.

4.Действия властителей-собственников вызывают сопротивление старого класса собственников. Чтобы сломить это сопротивление, властители-собственники прибегают к социальному террору и разрушают автономную структуру собственности феодального общества.

5.Это приводит к упадку крестьянского хозяйства, что затрагивает интересы прежнею класса собственников и нового класса властителей-собственников. Сопротивление со стороны последних приводит к тому, что острие террора направляется против них, и только в этот момент Иван IV становится кровавым сатрапом и тираном.

Если можно увидеть следы маниакальности в его поведении, то лишь после 1572 г., когда он уже не представлял никакой социальной силы и оказалось, что верховная власть опять стала чуж-

192

дой обществу. После этого террор становится исторически бессмысленным. Единственное, что оставалось грозному царю, — бить поклоны перед вымышленной властью, чтобы обучить людей абсолютному послушанию. Но поскольку на протяжении десятков нет он проводил материалистическую политику и учил такому послушанию государственным мечом и государственной эксплуатацией, остаток дней своих он мог провести без опасения, что деклассированные граждане поднимут па него руку.

В исторической литературе период Ивана Грозного принадлежит к наиболее спорным в истории России. Его действия нередко считают вполне «нормальными» для политика того времени, причем такую оценку высказывают и некоторые историки-немарксисты: «Как социальный эксперимент опричнина была успешной в длительной перспективе. Она лишила наследственную аристократию ее власти, повысила социальное положение служилого дворянства и привела к логическому концу процесс, инициированный Иваном III»^{^[}1]. Другие историки рассматривают процесс изменения отношений собственности с формально-правовой стороны и не вникают в его социальный и политический смысл, ограничиваясь утверждением, что обе формы собственности спустя некоторое время переплелись^{^[}2]. То, что за данными формами собственности скрываются две большие группы людей, а конкуренция обеих правовых форм отражала лишь соперничество данных групп, в котором роль царей была чисто исполнительской, при таком подходе не учитывается.

То же самое можно сказать о квалификации опричнины как «социального эксперимента». Дело не в том, что Грозный решил бороться с боярами. С точки зрения его индивидуальной биографии это может быть объяснимо, гак как в детские годы он достаточно насмотрелся на интриги бояр при дворе, которые не брезговали никакими средствами в борьбе за власть и влияние. Как ему удалось найти столь многочисленных и охотных исполнителей собственного плана — вот в чем проблема. Ведь в результате его реализации удалось построить государство в государстве и обеспечить ему значительное время существования. А это было бы невозможно, если бы его ила» не имел ничего общею с интересами данных исполнителей. То, что для Грозною могло быть только

193

«экспериментом», для них было окончательным решением их «социального вопроса», который от их имени был поставлен еще Иваном Ш.

Что касается официальной советской историографии, то здесь схема оценки периода Ивана Грозного выглядит следующим образом: на Западе развитие феодального государства шло от периода раздробленности через сословную монархию к абсолютной, поэтому такая оценка приложима и к истории России. И начало, действительно, совпадает: в России тоже был период феодальной раздробленности. Конец тоже совпадает: государство Петра I кажется типичной абсолютной монархией. В таком случае вывод следует сам собой: период между ними был сословной монархией. Между этими крайностями — сословной монархией и абсолютной феодальной монархией — и колеблются оценки историков. При этом фиксируется также факт огромного роста государственной власти при Иване Грозном, самодержавный характер его правления наряду с фактами наличия сословных органов — Земского собора, земского и губернского самоуправления, которые придают государству данного периода характер сословной монархии: «Опричнина имела целью укрепить феодальный строй в форме централизованною самодержавного государства»^{^[}3]. «В России, как и в других странах Европы, наступила полоса сословно-представительной монархии»^{^[}4]. Указывается также, что опричнина создавалась для устрашения всех, кто выражал недовольство самодержавием, поскольку «большинство опричников состояло из дворян-помещиков»^{^[}5].

В самом деле, тот, кто становился опричником, превращался в держателя земли на правах поместья, независимо от того, кем он до этого был. Таким был один из главных мотивов, на основании которых люди шли служить Грозному и становились исполнителями проводимого им геноцида. Но соединять «дворян» с «помещиками», как это делает официальный учебник, — значит делать логическую и содержательную ошибку. «Дворянин» — тот, кто уже является собственником земли, а не тот, кто идет на службу, чтобы стать таким собственником. Подобная оценка затушевывает две важные исторические тенденции: I) социальный состав опрични-

194

ков был общенациональным и даже интернациональным, так как в опричнине служили даже иностранцы; 2) принадлежность к опричникам давала (а не предполагала) право на поместье.

Указанное злоупотребление в дефинициях не случайно, потому что в этом случае Иван Грозный квалифицируется как политический представитель класса феодалов: «Покончить с остатками феодальной раздробленности... Иван IV хотел с помощью методов, характерных для той же феодальной раздробленности»^{^[}6]. Если считать политику Грозного профеодальной в смысле массового террора и экспроприации, то в чем тогда состоит антифеодальность? Чтобы избежать такой непоследовательности, авторы цитируемого учебника квалифицируют государство Ивана Грозного как «сословно-представительную монархию». В этом случае используется классическая концепция Энгельса, согласно которой абсолютизм выступает при переходе от феодализма к капитализму, когда возникает равновесие сил между формирующейся буржуазией и феодалами, что обеспечивает определенную самостоятельность государства в отношении своей классовой базы. Однако в России XVI в. буржуазия была слабой, она начала формироваться только в XVII в. Факты истории России XVI в. показывают, что государство может быть абсолютным без буржуазии и нисколько не заботиться о равновесии сил. Кроме того, в России сословий в западноевропейском смысле слова не существовало, так как сословия в России означали ранги государственной службы^{^[}7]. Таким образом, Иван Грозный представлял интересы двойного класса помещиков, образующих ядро государственного аппарата. Поэтому он объявил социальную войну одинарному классу бояр, в том числе и на уровне политических институтов.

Смысл «институтов самоуправления» (типа Земского собора) в период Ивана Грозною был совершенно иной, нежели сто лет спустя, когда класс бояр вернул себе постоянные позиции, используя институт земства на губернском и центральном уровнях. До Ивана Грозного при назначении на любую должность в государственном аппарате, а также при расположении лиц за царским столом главную роль выполнял «институт местничества», упорядочивающий представителем родов по степени их древности. Этот

195

институт был существенной помехой для помещиков, которые к тому времени обладали значительно большим количеством земельной квазисобственности, но никогда не имели высокой позиции в древней родовой иерархии. Грозный прежде всего ликвидировал местничество там, где это зависело только от пего — за царским столом, создав для этого специальный порядок. Царь теперь принимал пищу за отдельным столом, находящимся на возвышении, а за общий стол приглашал своих функционеров, в том числе и людей «подлых сословий». Это символическое изменение фиксировало принципы социальной политики Московского государства: царь возвышается над всем обществом, а общество уравнивается в своем бесправии перед деспотом.

Ликвидировать местничество в деятельности институтов государственной службы было значительно сложнее. Тем не менее и здесь был сделан шаг вперед. Русские «дворяне» не представляли ' опасности для царя, ибо своей квазисобственностью они были обязаны правителю, в каждый момент могли ее потерять, а право на собственность надо было подтверждать в каждом поколении — идти на «государственную службу». Московские «помещики» тоже трепетали перед каждым капризом царя, перед любым доносом на себя в приказе, сами были доносителями, чтобы победить конкурентов в борьбе за квазисобственность. Один-единственный раз «земские соборяне» набрались мужества при поддержке высшего духовенства (митрополитов Афанасия и Гермогена) и решили заявить о своем недовольстве опричниной царю. Все были казнены. Митрополиты были отправлены в ссылку. Новый митрополит Филипп отказал царю в благословении и спустя некоторое время был задушен главой опричников Мадютой Скуратовым. Больше жалоб и петиций со стороны Земского собора как главного органа «самоуправления» не поступало. И в этом пет ничего удивительного, поскольку большинство в нем стало принадлежать представителям двойного класса, в интересах которого действовал Иван Грозный.

Таким образом, квалификация русских дворян и помещиков как «феодалов», а государства Ивана Грозного как «сословно-представительной монархии» мешает попять очевидные факты. Следует отметить также, что спор о том, была ли социальная система России в рассматриваемую эпоху феодализмом, восходит к дореволюционной историографии. В ней этот спор так л не был решен.

196

После революции советские историки стали использовать марксистскую схему в интерпретации истории России. Но, как показал уже упоминаемый Г. Штскль, марксистское понятие феодализма не годится ни для периодизации истории России, ни для сравнительных исследований путей развития России и Европы.^{^[}8] Правда, Иван Грозный в 1550-е it. созвал органы местного «самоуправления», главами которых должны были быть представители локальных сообществ. Однако главной обязанностью этих органов было собирание налогов и передача их в центральную казну. Их чиновники обязывались действовать по принципу «круговой поруки» — коллективной ответственности не только за свою вику, но и за вину своих сотрудников. Разновидности вины были обычными (взятка, дары, приношения и т. п.), зато наказание было необычным — смертная казнь. Она угрожала также избранным представителям местностей, если они не тащили на суд и расправу «злых людей» — местных жителей. Но и это не все. Чиновники обязывались доносить друг на друга, а наградой за донос была земля и имущество «деятеля органов самоуправления». Не надо обладать большим воображением, чтобы понять: земские органы эпохи Ивана Грозного имели столько общего с «самоуправлением», сколько «социалистическая демократия» с обычной демократией, а допуск за царский стол функционеров плебейского происхождения — с социалистическими идеалами.

Теория политического отчуждения как один из элементов развиваемой много теории бюрократии позволяет заключить: социальный смысл обоих институтов (феодализма и самодержавия) был один и тот же — уравнение всех граждан перед государственным аппаратом и главой этого аппарата. Каток возникающего тотали-v таризма должен был сплющить все общество — таков был замысел всех реформ Ивана Грозного. И хотя времена еще были не те, страна уже годилась для воплощения подобного замысла. Государственная машина уже была опробована.

197

§ 3. Первая гражданская революция и русский национальный характер

Как уже говорилось в первой части книги, революции не возникают тогда, когда массовый террор осущест-

197

вляется в широких масштабах. В это время массы не способны на гражданское сопротивление. Революции возникают тогда, когда государственный гнет находится на среднем уровне и не парализует способности и возможности общества к сопротивлению. В соответствии с таким правилом множество крестьянских и городских восстаний имели место до и после опричнины. В период опричнины акты сопротивления были делом «юродивых во Христе» — людей, которые прикидывались дураками и идиотами, рассматривая это как разновидность религиозного аскетизма. Многие из них были популярны в народе, а затем были причислены к лику святых православной церковью. Они публично обвиняли царя в убийствах правоверных христиан, по эти обвинения были символическими. Иными словами, когда «нормальные» люди не в состоянии сопротивляться, тогда от имени общества, подвергаемого насилию, выступают «ненормальные». Первые хорошо понимают безуспешность индивидуального сопротивления, а вторые этого не понимают. И потому в России на протяжении столетий юродивые пользовались большим уважением в обществе.

В середине XVI в. в России прошла волна плебейских движений. В Москве после пожара 1547 г. вспыхнуло восстание, и город несколько дней находился в руках взбунтовавшегося народа. Власть с трудом подавила восстание. Вторая половина XVI в. была периодом социального мира, ставшею результатом государственного насилия. Крестьянство, как основная категория русского народа, в наибольшей степени пострадало от опричнины, хотя она направлялась против бояр. При конфискации боярских земель крестьян гнали как скот к другому барину. Крестьяне были объектом эксплуатации, грабежей и убийств, но в то же время исполняли роль ценной рабочей силы. Опричники нуждались в такой силе и перегоняли крестьян с места на место. Это привело к обезлюдиванию целых деревень. Опричники имели право самостоятельно устанавливать размер крестьянской дани. В итоге эксплуатация возрастает до неслыханных размеров. Объемы разнообразных поборов порой увеличивались в десять раз. А они были немалые и до периода опричнины, о чем свидетельствует волна крестьянских восстаний.

Крестьяне реагировали на террор массовым бегством в Поволжье и Сибирь. На территориях, входящих в состав прежнего Великого Новгорода, в 1581-1585 гг. пустующие земли составляли

198

около 90%, а в центральных районах — около 50%. Количество разновидностей и объем податей резко возросли. Поэтому ненависть крестьян направлялась не столько против бояр-феодалов, сколько прежде всего против непосредственных исполнителей государственного угнетения — властителей-собственников и государства. Едва террор ослаб (опричнина была ликвидирована в 1572 г.), как Россия вновь становится страной классовой борьбы. В 1584-м, 1586-м, 1591-м, 1593-м, 1594-м годах целой полосой шли крестьянские восстания, с которыми обычно были связаны и волнения в городах. Эта волна завершилась первой в истории России крестьянской войной 1606-1607 гг.

В 1605 г. власть захватывает Димитрий-самозванец, выдающий себя за «чудом спасшегося» младшего сына Ивана Грозного, убитого при неясных обстоятельствах в 1591 г. Димитрий был креатурой сандомирского воеводы Миишека. После перехода в католицизм он получил поддержку иезуитов и неофициальную поддержку польского короля Зигмунда III, выразившего согласие на индивидуальную авантюру. Во главе небольшого отряда казаков и поляков Димитрий появляется в России и сразу завоевывает бешеную популярность. После захвата власти он оправдывает надежды народа, аннулируя прежде всего недавно введенный закон (1597 г.), позволяющий вести розыск беглых крестьян на протяжении пяти лет. Одновременно он обнаруживает самостоятельность перед союзниками — постоянно откладывает признание территориальных притязаний Польши к Москве, не пугаясь даже угрозы со стороны своих покровителей раскрыть его действительное происхождение. В то же время он проявляет терпимость и к своим прежним противникам, которые с оружием в руках выступили против его возведения на престол, прежде всего к Василию Шуйскому. После раскрытия нового заговора того предают суду Земского собора, который приговаривает его к смертной казни. Но Димитрий прощает вину Шуйского. Этими действиями он пробуждает надежды широких социальных кругов на «чудесные перемены». Услышав о них, в страну возвращается Иван Болотников — княжеский холоп, а затем раб на турецкой галере.

Впрочем, всякая толерантность царей в государстве обращается против великодушных. Возникает новый заговор, и опять под руководством Шуйского. Однако популярность Димитрия в народе велика, так как за краткий период своего царствования он су-

199

мел завоевать доверие у большинства общества. С этим заговорщики вынуждены считаться и в день переворота объявляют толпам собравшегося народа, что поляки в Кремле убивают царя. На самом деле царя убивает Шуйский, но разозленная толпа кидается на поляков и до двух тысяч человек предает смерти. На троне воцаряется Шуйский.

Вести о событиях в Москве приводят к тому, что различные формы социального недовольства сливаются во всеобщее восстание. Однако это восстание не является крестьянской войной, как полагала длительное время официальная историография. Хотя бы потому, что волнения охватывают не только крестьянство и городское население, по и все остальные слои общества, включая бояр. Сам Болотников направляется в Путивль, где при помощи воеводы образует отряд из дворян. Многие землевладельцы направляются в районы, охваченные восстанием, и становятся офицерскими кадрами громадной армии, составленной из своих классовых врагов. Вождем ее становится Болотников, присоединяя на пути к Москве новые дворянские отряды.

Эти факты кажутся парадоксальными, тем более что движение не скрывает своих антифеодальных лозунгов. Но никакой парадоксальности здесь нет, если вникнуть в смысл лозунгов Болотникова. Наряду с обещанием уничтожить возникающее крепостное право он провозглашает идею коренной реформы государства, которым должны управлять сами граждане. Поэтому движение получает поддержку всего общества, видь совсем недавно под сапогом Грозного все были уравнены в своем бесправии. Болотников идет на Москву со стотысячной армией. Однако, когда победа была уже близка, дворянские отряды предают его один за другим и переходят на сторону Шуйского. Болотников отступает в Калугу, а затем в Тулу, где выдерживает оборону в течение четырех месяцев. Тогда Шуйский приказывает затопить Тулу, построив на речке плотину. Болотников сдается, но на почетных условиях: повстанцы имеют право разойтись по домам, а вождю должна быть сохранена жизнь. Однако Шуйский в очередной раз совершает предательство. Участники восстания были казнены, Болотникова отправили в Каргополь, там ослепили и утопили в проруби.

Официальная советская историография с торжеством подчеркивает «различия в целях у разных участвовавших в нем социальных

200

слоев»^{^[}1], обеляя тем самым предательство дворян, вслед за Лениным указывает на «темноту крестьянских масс» и классовую наивность Болотникова как главные причины поражения восстания. Тот факт, что дворянские отряды Ляпунова, Сумбулова и Пашкова в критический момент предали, нисколько не удивителен: собственники были и остались собственниками. Кроме того, в ходе революции происходит естественная радикализация политических настроений и поведения, вплоть до выдвижения анархистских лозунгов. Более важным является вопрос, почему вообще дворянские отряды присоединились к крестьянскому движению. Официальные историографы усматривают главную причину в пробояр-ской политике Шуйского^{^[}2] и совсем не учитывают того, что общность гражданских интересов по отношению к государству-собственнику превалировала над различиями экономических интересов разных социальных слоев. Государство, против которого выступили все слои российского общества, естественно вызвало первое мощное [ражданское сопротивление. Все слои общества выступили против собственного уравнения в бесправии.

Следовательно, интерпретация восстания Болотникова как «крестьянской войны» является ложной. То же самое относится и к другим восстаниям первого десятилетия XVII в., которые квалифицируются идентично^{^[}3]. Это видно из самих фактов. С точки зрения числа повстанцев и величины территории, охваченной восстанием, ни одна крестьянская война в России не может сравниться с восстанием Болотникова. Ибо это восстание было гражданской войной — войной граждан с государством, а класс граждан охватывает не только парод, но и внегосударственных собственников, которые владеют собственностью независимо от государства и его аппарата. Гражданская война с государством является более широким социальным явлением, нежели война с эксплуататорами. В таких социальных движениях собственники, минимально зависимые от государства, становятся естественной политической элитой масс. Они придают гражданской войне естественную силу и блеск, притягивая к ней нерешительных. Властно-собственнический синдром, заявивший о себе в полную силу при Иване Грозном и связавший с государством его аппарат, вызвал первую граждан-

201

скую революцию в России. Можно полагать, что корни антитоталитарных движений и революций в социалистических государствах XX в. (от Кронштадтского восстания до крушения социалистического лагеря) восходят к гражданской войне Болотникова.

Тем более следует отбросить ленинскую оценку всех крестьянских восстаний как следствия «темноты и несознательности» масс. Такая оценка выражает пренебрежение и презрение к простому народу, поэтому неудивительно, что она вошла в состав официальной советской историографии. В ней подчеркивается, в частности, что Димитрий-самозванец был «марионеткой в руках магнатов», хотя это тоже не соответствует фактам. Но даже если и считать его марионеткой, то почему он гак быстро получил поддержку широких народных масс? Ведь после смерти Ивана Грозного, когда волна террора ослабла и люди стали меньше бояться, народные восстания вспыхивают почти ежегодно. В одних случаях их было подавить легче, в других труднее, но они до поры до времени не принимали характера общенациональной войны с государством. Примечательно, что она стала реальностью после смерти Димитрия, хотя народ московский привык к череде убийств за кремлевскими стенами. В этом же случае смерть вызвала такую волну ненависти к государству, что оно было потрясено в своих основаниях. Видимо, Димитрий со своей политической толерантностью был для русского народа фигурой необычной. Впервые за всю предшествующую историю он сделал послабления в крепостной привязанности крестьянина к земле, закрепленной государством. Следовательно, па фоне московской политической традиции он заслуживал преклонения и восхищения русского народа.

В те времена трижды простить вероломство собственного противника было необычным поступком. А если верить версии о том, что Димитрий был беглым монахом Чудова монастыря, то в этом прощении можно увидеть также мотив подлинной, а не церковной, христианской любви к ближнему и зачаток всех народно-религиозных движений против государства, подавляющего поступки, мысли и чувства. Правда, официальные историки объясняют доверие к Димитрию «царистскими настроениями парода»^{^[}4], поверившего в чудесное спасение царского сына. Но такое объяснение скорее относится к сфере политического фольклора того вре-

202

мени, который историки должны понимать ничуть не меньше, чем они проявляют рвение в понимании «государственных необходимостей». Да и что это за социальная наука, если сильные в ней всегда имеют больше шансов на понимание? Основанием такого понимания являются невидимые трансмиссии официально-государственного истолкования событий, связывающие господ вчерашнего дня с господами сегодняшнего.

Еще раз подчеркну, что интерпретация исторических фактов, которая здесь излагается, базируется на описанных в первой части теоретических предпосылках. Безусловно, только историки имеют право высказываться на тему исторических фактов. Однако теоретическое истолкование фактов не вытекает из фактов самих по себе, но из исторических данных и теоретических посылок. Толкование исторических фактов, как многократно показано в работах по методологии истории, есть лишь множество попыток локализации исторических данных в сетке теоретических категорий, с которыми историк приступает к исследованию. Интерпретация исторических фактов и тенденций, особенно таких тенденций, которые заявляют о себе на протяжении столетий, есть теоретическо-эмпирическая процедура, а не только эмпирическая, Напомнить эти вещи еще раз необходимо, особенно для читателей, воспитанных на схемах официальной историографии.

Общая историческая тенденция, которая вела к отчуждению русской власти от русского общества, связала власть с собственностью и обусловила борьбу двойною класса помещиков с одинарным классом феодалов, привела в конечном счете к первой в истории России гражданской революции. Эта революция была следствием форсированной экономической эксплуатации и политического гнета. Она не установила нового общества, зато создала условия, при которых ранее ослабленный одинарный класс феодалов смог восстановить свое утраченное социальное и политическое положение. После проигранной революции происходили постепенные экономические изменения в пользу класса граждан в целом, в первую очередь — в пользу наиболее сильного класса бояр, которые опять обрели политический вес и влияние.

В 1618 г. был введен принцип, согласно которому в случае смерти владельца поместья на войне оно уже не поступало в распоряжение государства, а переходило жене и детям, а в случае их отсутствия — побочным родственникам убитого. В случае смерти

203

по иным причинам наследники имели право на определенную часть поместья. Затем произошло еще одно ослабление квазисобственности: если отец оставлял государственную службу, но имел сыновей, то он не лишался поместья как источника содержания семьи. Зато на него накладывалась обязанность предоставить сыновей на государственную службу после достижения ими 15 лет. Постепенное ослабление связей собственности с государственной властью растягивается на целое столетие. Но характерно, что некоторые из этих изменений входят в жизнь как следствие установившейся практики, а не особых царских указов. Тенденция исчерпывается в 1684 г. Принятый указ гласит, что поместье после отца полностью переходит детям. Вскоре вводится принцип обмена поместий на вотчины при условии согласия Приказа по делам поместий.

Этот процесс весьма показателен, поскольку по прошествии времени получение такою согласия стало чистой формальностью, а затем оно вообще не требовалось. В данном процессе не следует видеть правовую тенденцию, так как право было лишь внешней формой обычных бюрократических установлений государства. Под давлением гражданской революции государство вынуждено было идти на уступки: «В первой половине XVII в. имел место всеобщий расхват собственности, в котором самые богатые — так называемые сильные люди — естественным образом достигли наибольших успехов, — читаем мы у Д. Купера. — Объем частной собственности значительно вырос, а большое число поместий поменяло своих владельцев. Русское правительство было не в состоянии контролировать данный процесс. Свое влияние оказывала и военная сила собственников. Теперь дворянство улучшило свое экономическое положение и было в большей степени готово к достижению своих социальных целей посредством политического действия общенациональных масштабов, нежели двадцать лет назад. Поводом для организации служили ежегодные мобилизации. 20 000 хорошо вооруженных людей были силой, игнорировать которую не мог себе позволить даже наиболее автократический режим»^{^[}5].

Действительно, революция Болотникова обусловила эволюционные изменения в пользу фаждан в целом, ограничила тоталитарное государство и принудила его выступать в роли обычной

204

политической власти. К этим процессам не могут быть применены шаблоны ни официальной советской, ни либеральной историографии. Например, Г. Торке анализирует вопрос о том, существовало ли в России гражданское общество в западном смысле, и формулирует три критерия: существование самоуправления, сопротивление власти и организация общества в форме корпораций. Применение данных критериев приводит его к выводу: «Так понятое общество начало формироваться в России лишь во второй половине XVII столетия»^{^[}6]. Такое заключение вызывает ряд возражений. Прежде всего нет оснований не называть любую устойчивую популяцию людей обществом, а тоталитаризм тоже есть разновидность общества. Применение критерия гражданского сопротивления приводит к аналогичному выводу: до конца XVI в. в России формировался тоталитаризм, а после гражданской революции Болотникова формируется государственный феодализм. С хронологической точки зрения различие небольшое, всего полстолетия. Но с теоретической оно имеет принципиальное значение.

Г. Торке понимает социальное сопротивление по веберовскому шаблону — как легитимное сопротивление, т. е. такое, которое управомочено состоянием общественного сознания, дающего право на сопротивление власти. В результате он приписывает главную роль второстепенным бунтам середины XVII в. и пренебрегает самым большим восстанием в истории России. Это было единственное восстание, которое непосредственно угрожало столице царей и сделало возможным формирование феодализма в России заново. Характерно также то, что в XVI-XVII вв. восстания происходят непосредственно в столице и протекают там особенно остро. В следующий период, вплоть до половины XIX в., социальные движения и восстания протекают уже в провинциях. Однако при любых восстаниях Москва осознается как источник социального зла. По мере формирования государственного феодализма социальное зло рассеивается по всей России.

Под влиянием первой гражданской революции государство отстраняется от непосредственного присвоения и меняет отношения не только с частной собственностью как своим главным противником, но и с крестьянами, передавая их во власть собственников. Вначале оно удлиняет сроки поиска беглых крестьян до пяти.

205

затем до девяти и десяти лет, а в 1649 г. окончательно закрепощает крестьян. При этом оно совершенно отказывается от своих прерогатив и отдает крестьян под судебную власть господина, за исключением «государственных преступлений». Но едва Русская держава устраняется от этого, как сразу прекращает заботиться о своих подданных даже в малейшей степени. В 1628 г. выходит указ, позволяющий помещикам и боярам при невозможности уплатить долги направлять своих подданных в Москву, где их должны были подвергнуть телесным наказаниям. Из государственного подданного крестьянин превращается в частного подданною.

В этом проявился специфический прогресс. Теперь крестьянство могло, по крайней мере, непосредственно бороться с эксплуатацией. Выражением такого прогресса были восстания сельского и городского плебса в 1648-м, 1650-м, 1662-м, 1666-м годах, завершившиеся крестьянской войной иод руководством Степана Тимофеевича Разина. При Грозном ни о каком сопротивлении не могло быть и речи. А если крестьяне восставали чаще, значит, гнет одинарного класса собственников был меньше, нежели двойного класса властителей-собственников. Конечно, с точки зрения крестьянина это был только переход из одной неволи в другую с кратким перерывом на два десятилетия после смерти Ивана Грозного. Тем не менее именно в этот период представители крестьян единственный раз участвуют в Земском соборе 1613 г. Правда, их опять заставили выбирать себе царя, однако сам факт участия свидетельствует о том, что еще была жива намять о Болотникове.

Может показаться, что в результате этих процессов в России заново начало формироваться классовое общество. Но история не повторяется. В том смысле, что традиции всех мертвых поколений тяготеют как кошмар над умами живых, по справедливому замечанию К. Маркса. В какой-либо форме прошлое всегда давит на будущее течение событий. Хотя опричнина исчезла, кошмар, связанный с царствованием и тенью Грозного, по-прежнему действовал на историю России. Название кошмара не вызывает сомнений. Это постоянная роль государственной власти в истории страны. Она повлияла также на процессы, которые уводили Россию от тоталитаризма. Процесс переплетения обеих форм собственности — поместья и вотчины — не заключался в упадке первой в пользу второй: «Различие между владениями на правах полной собственности (вотчинами) и владениями условными (поместьями)

206

исчезало, поскольку обладатели первой и второй принуждались нести государственную службу, а поместья могли наследоваться»^{^[}7]. Формировалась единообразная, но опосредованная форма собственности: собственник мог поступать с землей по своему произволу, по независимо от этого произвола он обязывался служить государству. Тем самым оно могло скрываться за произволом собственника и выступать в качестве «покровителя» и «радетеля» всего общества и каждого подданного. За счет переплетения обеих форм собственности патернализм государства приобрел ранг политической традиции.

Слои российского общества, образовавшиеся в XVII в., тоже были опосредованной формой между двойным классом властителей-собственников и сословиями (классами) в западноевропейском смысле слова. Все дворянство принуждалось нести государственную службу в армии или администрации. Кроме крестьян, подчиненных частным собственникам, всегда существовала категория крестьян, подчиненных государству. Все крестьяне тоже принуждались к выполнению определенных обязанностей перед государством — несению множества повинностей, не говоря уже о непомерно высоких налогах.

Эти процессы повлияли на становление русского национального характера или, как модно теперь говорить, «русского менталитета». Кошмар Грозного заметен и в плебейских бунтах. В XVII в. они начинают напоминать классовую борьбу в марксовом смысле слова, однако роль государства как их причины всегда была существенной. Зачастую экономическая политика государства была и непосредственным поводом для противодействия. Достаточно упомянуть названия некоторых восстаний. «Соляной бунт» был вызван новым высоким налогом на соль. «Медный бунт» был спровоцирован тем, что государство ввело медную монету и платило жалованье медью, хотя налоги требовало платить серебром. Значит, А. С. Пушкин был неправ, называя русский бунт «бессмысленным и беспощадным». Эти определения относятся прежде всего к политике государства, которая никогда не отличалась ни смыслом, ни милосердием. Наоборот, в каждом восстании был свой особый смысл, позволяющий хоть как-то скорректировать политику государства. Что касается жестокости русских бунтов, то за это тоже несет прямую ответственность государство: русские люди

207

просто учились у него жестокости. Впрочем, А. С. Пушкин был поэтом, а поэт не обязан вникать в смысл исторических фактов и тенденций.

Так или иначе, социальная структура России XVII в. оставалась тесно связанной с политической властью. Эти связи намного превышали западные стандарты. Социальная структура состояла из служебных классов («служилых людей», в терминологии того времени), контролируемых государством. Каждый из них имел свои определенные обязанности перед государством, но не имел никаких прав, гарантирующих влияние на государство. Кроме того, переплетение власти и собственности как принцип функционирования гоосударственного аппарата способствовало культивированию взаимного предательства в качестве принципа политического поведения (впервые этот принцип проявился в предательстве дворянских отрядов во время восстания Болотникова). Образование различных социальных групп по желанию и произволу государства радикально отличалось от западноевропейского образца автономных сословий, базирующихся на происхождении, привилегиях и правовой традиции и четко осознающих свои унаследованные политические права наряду с особым локальным статусом.

Хотя образовавшаяся в XVII столетии специфически российская форма собственности была ближе к вотчине, чем к поместью, она тоже отличалась от полной собственности, распространенной на Западе, а также в России до монгольского нашествия. Образовавшиеся в том же веке классы российского общества были ближе к одинарным классам, а не к двойному классу помещиков (который был вызван к жизни необходимостью создания социальной опоры для ненавистной власти после того, как рухнули ее татарские покровители). Однако эти классы не были независимыми от власти социальными силами, которые существовали не только на Западе, но и в Новгороде.

По всем перечисленным причинам социальная система России отличалась от социальной системы Запада. Источник этих отличий восходит к господству монголов над Россией, следствием которого была первая попытка тоталитарной страны с помощью переплетения власти и собственности. На самом деле генезис социализма в России восходит к периоду монгольского рабства.

208

Blog

В. П. Макаренко Русская власть (теоретико-социологические проблемы) Ростов-на-Дону Издательство скнц вш 1998 ббк 667 м 15 Исследование