В. П. Макаренко Русская власть (теоретико-социологические проблемы) Ростов-на-Дону Издательство скнц вш 1998 ббк 667 м 15 Исследование

Вид материала

Содержание

Часть 2. властно-собственический синдром

Подобный материал:

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 25

§ 3. Может ли государство быть «органичным»?

Указанные схемы исторического, социального и политического мышления опираются на мощную традицию социального реализма, в соответствии с которой в социально-историческом бытии действуют только надындивидуальные общности. Эта традиция питает этатизм как тип политического мышления, а в применении к марксизму его основатель предстает и истолковывается как мыслитель, продолжающий этатистскую традицию и кладущий свой кирпич в задание господства государства над обществом. Между тем из сочинений Маркса может быть извлечена совершенно иная, антиэтатистская, антигосударствеппическая по своей сути методологическая тенденция и установка. Напомним ее главные пункты.

Этатизм — приписывание государству роли творца истории, социальной жизни и цивилизации — базируется на маскировке противоречий и конфликтов между государством и обществом, властью и гражданами, идеей государственности и реальным государством в его пространственно-временной конкретности, политическим консерватизмом различных звеньев государственной власти (законодательной, исполнительной, судебной) и оппозиционными (революционными) политическими партиями и социальными движениями. Этатизм не позволяет адекватно отразить в теории реальное многообразие политического отчуждения, гражданского отчуждения и сопротивления. Антиэтатистская политическая установка, напротив, предполагает тщательный анализ различ-

142

ных форм политического и гражданского отчуждения, имеющего глубокие социальные и познавательные корни.

Исходными принципами анализа являются принцип неорганичности государства как формы социального устройства, и в особенности неорганичности его пространственно-временных форм, а также принцип иллюзорности существующих политических отношений и институтов и отражение данной неорганичности и иллюзорности в структуре политической, социальной, исторической, правовой, моральной, религиоведческой и культурологической теории. Если полагать государство «органичным», то все элементы и отношения общества и государства должны удовлетворять критериям естественности и разумности. Между тем, как было показано в предшествующих главах, такие государства никогда и нигде не существовали. Если просто постулировать «органичность» государства и выводить из этого постулата особых носителей подобной «органичности» (идея государственности, политический лидер или вождь, властно-управленческий аппарат государства), то сразу возникает зазор между реально существующим государством и абстракцией «государственного организма» и невозможность адекватного отражения указанных конфликтов.

Эта невозможность обусловлена множеством социально-политических и теоретико-методологических затруднений: опасность тавтологичноапи основывается па перенесении свойств и отношений реального государства на концепцию «государственного организма»; опасность предзадонных определений обусловлена поиском в реально существующем государстве и в истории его формирования признаков «органичности»; опасность отождествления конкретного государства и «организма» базируется на приписывании разума различным властям и индивидам, осуществляющим государственную власть на протяжении всей его истории и в данный момент времени.

Дело в том, что государство в пространственно-временных параметрах и все виды его властей неотделимы от деятельности субъектов, занятых в различных звеньях государственного аппарата. Эти субъекты охвачены разнообразными формами проявления социального, политического и гражданского отчуждения, сами являются его носителями и гарантами. Из-за этого они в большей или меньшей степени теряют разум как главный признак человеческого организма, отличающий человека от животного. Поэтому вопрос о том, как соотносится в государстве на различных этапах

143

его существования и в деятельности различных государственных властей «органичность» и «разумность» с универсальной механистичностью, иррациональностью, идеологичностью и другими социальными и познавательными аберрациями, всегда требует конкретного анализа. Ни одна из этатистских теорий во всех разновидностях (либеральной, консервативной, социалистической, националистической) и ни один из связанных с ними типов политического мышления не могут служить основанием для метатеории политической реальности. Иначе говоря, государство как форма социального и политического устройства не может быть выведено ни из идеи «организма», ни из истории и современного состояния любого государства, ни из деятельности различных государственных властей.

Вообще, осуществимость (теоретическая и практическая) такого «выведения» обнаруживает скорее неосуществимость любых моделей государства (от самых деспотических до самых демократических), в основе которых лежит идея (или ценность) его «органичности». Объясняется это тем, что в реальной действительности все виды государственного устройства связаны с абстрактными и конкретными характеристиками индивидов. В действиях и мыслях абсолютною большинства людей их абстрактные характеристики (происхождение, характер, национальность, социальный и профессиональный статус) связаны с различными формами проявления политического и гражданского отчуждения. Чтобы осуществить «органичность» государства на практике, потребовалась бы абсолютная свобода индивидов от указанных характеристик, а также от политического и гражданского отчуждения. Подобная свобода достижима в том случае, если все индивиды обладают таким политическим сознанием, которое дает возможность обеспечить его связь с политической деятельностью вне ее абстрактных и отчужденных параметров — своекорыстия, властолюбия и стремления к духовному господству. Между тем абсолютное большинство индивидов и прежде, и в современном состоянии человечества таким сознанием не обладали и не обладают, независимо от специфики политических форм. Еще менее им обладают люди, непосредственно занятые политической деятельностью. Поэтому антиэтатистская политическая мысль должна исходить из универсальности конфликта между возможным политическим сознанием и невозможностью его воплощения ни в одной из форм политического устройства.

144

Конфликтность во всех ее измерениях может быть единственным основанием «доверия» между обществом и государством, индивидами и властью. Иными словами, в действиях, поведении и сознании всех индивидов должно постоянно удерживаться различие между ценностью государства (если предположить, что оно ею обладает), реальными государствами и властно-управленческими аппаратами как носителями различных форм политического отчуждения. Общие интересы людей не должны иметь каких-либо особых носителей, кроме чувств, взглядов и мыслей людей. Едва такие «носители» появляются и предполагают, что они выше всех остальных людей, ибо обладают властью и полагают ее основной ценностью, то предположение «злой воли»^{^[}1] у всех правительств, когда-либо существовавших па земле, является нормальным состоянием политического сознания граждан в условиях большего или меньшего отрыва государства от общества, власти от граждан. Населяющие землю люди должны постоянно требовать гарантий того, что отчужденные формы деятельности, отношений и сознания не присущи лицам, осуществляющим государственную власть, а политические отношения абсолютно свободны от отчуждения. Такие гарантии не в состоянии ни сформулировать, ни, тем более, соблюдать какая бы то ни было государственная власть.

Этатизм пренебрегает данной проблемой. Из-за этого политическое мышление большинства людей, социальных и политических мыслителей бесконечно вращается в круге таких форм рефлексии, которые не в состоянии адекватно отразить и постичь смысл политического и гражданского отчуждения. Вслед за Марксом назовем их частичными и иллюзорными.

Все до сих пор существовавшие формы политической рефлексии базируются на противоречии между социальной, гражданской и политической значимостью индивидов и групп, из-за чего всегда существует дистанция между любыми формами политического представительства народа и реальной властью, а политическая возможность (т. е. преодоление описанных форм отчуждения) ни в одном государстве не стала действительностью. Если какой-либо индивид, сословие или группа специально посвящают себя служению государству, то на самом деле они служат правительству, а не обществу. Если сознание этих индивидов и групп считается «государственным», то на самом деле оно является мнимовсеобщим, или частичным. Индивиды и группы, профессионально занятые в

145

политико-управленческой сфере, постоянно преобразуют своекорыстие, властолюбие и стремление к духовному господству в универсальные характеристики политического бытия людей. Такое преобразование неизбежно, а на его основе формируется квазиполитика.

Квазиполитика есть следствие отождествления общих интересов людей с конкретно-историческими и конкретно-политическими формами их существования. Политические институты государства преобразуют общие интересы людей в чисто формальные действия и ликвидируют саму возможность теоретической постановки и практическою разрешения проблемы политического и гражданского отчуждения. Квазиполитика — это квалификация наличных властей государства как сущности власти вообще и «вынесение за скобку» конфликта между разумом, свободой и действительностью. Квазиполитика создает и культивирует видимость участия граждан в политике. Например, единичный политический акт (всеобщие выборы в парламент, референдум, плебисцит) квалифицируется как универсальная политическая функция. Предполагается, что при посредстве таких актов множество индивидов могут приобщиться к процессам выработки и проведения политики. Однако из данных актов «изъято» сознание, поскольку политические функции существуют в рамках предписанной государством формы, а индивиды при выборах руководствуются абстрактными, отчужденными критериями.

Социальное бытие существует в предписанных государством формах, и потому по мере вхождения индивидов в политическую сферу происходит сгущение абстрактных характеристик человека. Чтобы достичь политического значения, индивид вынужден выйти из рамок своего повседневного бытия и гражданской действительности, признать себя верноподданным или лояльным «членом государства» и стать носителем абстрактной единичности интереса, произвола и мнения. Ибо государственные формы социального бытия оказываются «заготовленными» до рождения индивидов (хотя они никак не участвовали в их создании), а значит, существуют помимо сознания и воли индивидов и групп. В результате политического отчуждения индивид может получить свою толику власти (стать чиновником, партийным или государственным деятелем) лишь при условии, что он в состоянии противостоять собственному социальному и гражданскому бытию.По мере вхождения в политико-управленческую сферу и вслед-

146

ствие такого противостояния все деформации общих интересов мнимовсеобщими формами охватывают действия, волю и разум индивидов и групп. Поэтому политико-управленческая деятельность есть множество случайных актов и событий, в которых удовлетворяются то интересы различных индивидов и трупп общества, то интересы различных звеньев государственной власти, причем вторые всегда превалируют над первыми, и в этом усматривается «государственная необходимость». Для обоснования противоположного утверждения (что интересы индивидов и групп превалируют над интересами власти) потребовалось бы доказать, что в каждый момент времени, подобно выстрелу из пистолета, происходит генезис государства, а все формы государственной власти свободны от политического отчуждения. За всю историю политической мысли такого еще никому не удалось сделать. Уже по этой причине государство не может быть «органичным». Политическое бытие индивидов и групп всегда противостоит их гражданскому бытию, но — и в этом парадокс — абстрактные характеристики индивидуального и социального бытия (своекорыстие, властолюбие и стремление к духовному господству) претендуют па всеобщность и универсальность, непреложность и общезначимость.

Вообще говоря, индивиды никогда не могут участвовать в государственных делах и политике как носители разума, потому что индивидуальный разум всегда приходит в большее или меньшее столкновение с государственными интересами и соображениями. Поэтому отношение государства к индивиду и индивида к государству не тождественны: первое отношение превалирует над вторым во всех видах государственного устройства. Чтобы устранить такой приоритет, надо ликвидировать все конфликты и различия между общими делами людей и государством. Этого тоже еще никому не удалось сделать. От концепции Аристотеля до современных концепций политической социализации транслируется идея о том, что индивиды должны «участвовать» в государственных делах, т. е. быть их частью, а не целым, частными, а не публичными людьми. Образ Левиафана и фиксирует такое «участие», но еще никто не создал образ, в котором бы человек был Левиафаном, а все когда-либо существовавшие и существующие ныне государства составляли его части. Если этого нет, то нет оснований считать государство «организмом», ибо оно никогда не было и, видимо, не будет «органичной» и «конкретной» частью индивидуальной жизни. Употребление предиката «участие» во властно-управлен-

147

ческой практике государства, в политической терминологии или в структуре политической теории означает, что существует и развивается конфликт между индивидами и государством. Сам факт призыва индивидов «участвовать» в государственных делах — следствие отрыва государства от общества, одна из древних политических иллюзий, которые необходимо преодолеть для достижения гипотетической «органичности» государства.

То же самое относится к глаголу «должен», используемому в политической терминологии и во всех этатистских теориях. Отдельный человек не может быть всем обществом в своих функциях. Однако в обществе не возникают коллизии между единичным и всеобщим, поскольку одни индивиды работают, создают материальные и духовные ценности для удовлетворения потребностей других индивидов. Властно-управленческая деятельность не создает ни материальных, ни духовных ценностей, в лучшем случае она может их распределять с учетом того, что критерии справедливого распределения были и останутся дискуссионными.

Рассматривать политическую и властно-управленческую деятельность как особую профессию (вслед за М. Вебером) — значит признать ее частность, а частный характер любых государственных дел неизбежно приводит к их отчуждению, формализации и бюрократизации. Если политическая и властно-управленческая деятельность трактуется как социальная потребность и функция, универсально-родовой вид деятельности и выражение сущности человека (вслед за К. Марксом), то для этого должна быть ликвидирована какая бы то пи было особая роль политики, снято различие между реальным и формальным значением индивидов, устранены предпосылки, процессы и следствия формализации властно-управленческой деятельности, а политическая функция человека должна стать непосредственно общественной, подобно профессиям врача и сапожника^{^[}2]. Только в таком смысле можно говорить об «органичности» государства. Но достичь ее также не удалось ни одному государству, даже самому демократическому.

Несмотря на кажущуюся утопичность подобного идеала, он все же дает критерии для суждения о степени «органичности» государства. Судить о действительности разума в государстве можно только на основании социально-политической эмпирии. Всякий иной метод анализа приводит к отождествлению разума с реально

148

существующими государствами, исчезновению указанных объектов исследования и этатизации политической мысли. Антигосударственная методологическая установка может и должна базироваться на следующих принципах анализа; выявлении и описании всех противоречий и конфликтов социально-политической действительности; отрыве сознания от мистифицирующих политических форм; отрыве сознания от иллюзорных форм отражения действительности, т. е. от разума на службе материального своекорыстия, политического властолюбия и стремления к духовному господству.

Антигосударственная методология не тождественна поверхностной критике социально-политического бытия, которая критикует отдельные явления государственной жизни, выдает несущественные различия за сущностные противоречия, принимает наличные факты, явления и отношения как данность, как совокупность догм повседневной жизни, переведенных на язык научных понятий. Такая критика лишь укрепляет этатизм. Антигосударственная методология всей системы социальных наук может и должна быть тотальной: социально-политические и религиозные догмы рассматриваются как специфические феномены сознания; исследуется их генезис; вскрываются противоречия и конфликты истории и актуального состояния данного государства; отдельный конфликт не изолируется от совокупности других; описывается специфика каждого из них и устанавливается их смысл для всех остальных в структуре действительности и теории; проводится различие между объяснением всего множества конфликтов с точки зрения причинно-следственных связей и с точки зрения необходимости.

Иначе говоря, нет существенного различия между критериями разумного, органического государства и антигосударственной методологией всей системы социальных наук. При такой установке сам институт государственности и различные виды государственной власти рассматриваются на основе принципов разума, а не на основе стереотипов и догм политической практики и этатистских политических теорий. Любая социальная и политическая проблема анализируется с точки зрения обусловивших ее сил и тенденций, а не на основе соглашения (или «консенсуса») между государством и обществом. Причем состав любой теории — исторической, социальной, экономической, правовой, политической и т. п. — определяется совокупностью конфликтов социально-политического бытия, рассмотренных с точки зрения ведущего конфликта. Политические формы любого общества могут толковать-

149

ся как «прогрессивные», если они открыто и последовательно выражают весь спектр его социально-политических конфликтов и сами по себе являются воплощенным противоречием.

Тем самым антигосударственная познавательная установка связана с определенным политическим идеалом. Он не тождествен ни идее (ценности) государства, ни реально существующим государствам, ни способам распределения в них властей и функций, ни этатистским политическим теориям. Все эти феномены бытия и сознания являются лишь препятствием для воплощения разума в действительность, так как в них господствуют различные формы детерминации сознания материальными интересами, властными

, притязаниями и духовным господством. Отношения собственности и власти в их различных модификациях оказываются абсолютно отрицательной ценностью при создании данного идеала. На вершине так понятого государственного устройства может и должен находиться самоопределяющийся разум, а все социальные феномены, отношения и функции должны подчиняться разумной воле. Власть распределяется среди индивидов в соответствии с рядом критериев: физической природой человека, самостоятельностью (рационалистичностью) воли, независимостью мотивов и поведения от произвола, совещанием с другими индивидами, знанием содержания и формы всех политических решений и способностью их принятия, ответственностью и совестью граждан.

Существенный момент такого понимания власти — ее текучесть, распределяемость, подвижность и изменчивость. Однако в реально существующих государствах власть абсолютно или относительно неподвижна, поскольку закрепляется за особым социальным или политическим сословием, группой или партией ее носителей, за вершиной власти, правительствами и государственными аппаратами. Так понятая власть предполагает ликвидацию отрыва политической всеобщности от индивидов и сравнение государственного устройства с процессами научного познания. От всех других форм деятельности наука отличается тем, что в пей отдельный индивид занимается познанием как всеобщим делом, а в научном познании (если брать его вне институционализированных форм) нет разрыва между единичным, особым и всеобщим, и, следовательно, каждый индивид является в научном познании носителем общих публичных дел.

Антиэтатистский и безвластный политический идеал как абсолют, к которому должно стремиться человечество, задает ряд кри-

150

териев действительной органичности всех форм государства: все индивиды включаются в процессы выработки и проведения всех направлений политики, так как общие дела могут стать действительными только при условии их контакта с непосредственной деятельностью индивидов; научная и политическая деятельность становится основным содержанием социальной жизни, между ними не существует разрыва; все формы социальной и политической организации стимулируют процессы научного познания, а познание политики превращается в универсальную сферу приложения сил индивидов.

Данные критерии одновременно конкретизируют принципы исследования политических форм: об их разумности можно судить на основе сопоставления с процессами научного познания; об их рациональной ностижимости можно сделать заключение с помощью анализа социальных и политических отношений; о взаимовлиянии политических форм можно судить на основе их сопоставления с действительной социальной жизнью граждан; главным содержанием политических форм может и должно быть самоопределение общества как продукта деятельности свободных людей; заключение о предпосылках политических форм можно сделать на основании изучения их прошлого; отношение между законом и человеком в государствах может и должно определяться соотношением прав и обязанностей в деятельности всех индивидов; единство всеобщего, особого и единичного в государствах устанавливается на основе их отношения к непосредственно общественным видам деятельности; о завершенности (т. е. идеальности) всех политических форм можно судить на основании той степени, в какой они включают в себя процессы духовного творчества.

Единство принципов анализа и критериев органичности политических форм позволяет назвать два типа политических изменений: сознательные изменения должны удовлетворять данному единству; бессознательные изменения не имеют ничего общего с духовным творчеством и самоопределяющимся разумом, а обусловлены самостоятельностью государства и политических действий в целом, отражающих абстрактные общественные отношения, в которых господствуют своекорыстие, властолюбие и стремление к духовному господству. Если политические изменения навязываются государством, властью и партиями, то они превращаются в квазиполитические, поскольку вступают в конфликт с разумом эмпирических индивидов и с духовным творчеством. Если в общест-

151

венной жизни господствует необходимость, а не свобода, то «прогресс» не является принципом социального развития, а между «прогрессом» и государственными формами социального устройства развиваются тотальные конфликты. Следовательно, все проекты политического переустройства общества по либеральным, социалистическим и консервативным сценариям оказываются квазиполитическими, ибо ни один из них не удовлетворяет указанным критериям и принципам.

Государство и политика не могут быть органичными потому, что социальная и историческая жизнь была и остается неорганичной. Неразумие охватывает гражданскую и политическую сферы и приобретает тотальный характер. Для преодоления неразумия необходимо устранить социальные и политические различия, а также различия между государством и обществом. Но это возможно лишь в том случае, если устранена противоположность между обществом и государством, между сословиями, посвятившими себя государственной службе, и остальными социальными группами, если разорваны все своекорыстные, властные и идеологические связи между обществом и государством.

Антиэтатистский, безвластный идеал предполагает отрыв всех индивидов от абстрактных отношений общества и ликвидацию различий между формами социальной и политической организации, потому что каждая из них закрепляет абстрактные гражданские и политические отношения. Все формы организации государства становятся определением эмпирической жизни индивидов в их конкретности и всеобщности. Иными словами, граждане не должны быть материей или объектом государственной организации, а государство — субъектом и противоположностью индивидуальной и социальной жизни. Все политические институты (правительства, партии, государственные аппараты) не должны складываться вне и помимо связей индивида с конкретными моментами различных форм общности людей, а данные формы — вне и помимо связей индивидов с конкретными моментами политических институтов. Дня этого в обществе надо устранить патриотизм и корпоративное сознание, а также различные виды государственного формализма как мнимовсеобщей формы выражения интересов индивидов.

Таков каркас антигосударственного политического идеала, вытекающего из фиксации различных форм политического и

152

гражданского отчуждения, теория которого реконструируется путем усиления недостаточно разработанных К. Марксом аспектов политики как особой сферы социально-исторической жизни. Эта реконструкция подтверждается современными исследованиями мира политики в целом, независимо от различий между социализмом и капитализмом, тоталитарными (авторитарными) и демократическими политическими режимами.^{^[}3] Следовательно, она может быть применена к объяснению главных фактов политической истории России для дальнейшей конкретизации теории политического отчуждения и принципиального дистанцирования от сильнейшей этатистской традиции в истолковании данной истории.

Следует подчеркнуть еще раз, что этатизм может рассматриваться как общий знаменатель русской социально-исторической и политической мысли, вне зависимости от ее деления на консервативное, либеральное, ленинское и социал-демократическое направления, на славянофильство и западничество. Все эти направления в большей или меньшей степени используют указанные схемы мышления для доказательства того, что к 1917 г. царская Россия была отсталой страной. Тем самым «дух истории» по-прежнему усматривается в западной экономике и технологии. Значит, надо показать ложность подобного представления и интерпретировать основные факты политической истории России в контексте теории политического отчуждения. Не исключено, что локализация «духа истории» в экономике и технологии связана с некритическим отношением к марксовой философско-исторической концепции. Данная концепция разделяется разными направлениями исторической и социальной мысли в той степени, в какой необходимо сохранить оптимистическую иллюзию о том, что развитие экономики, науки и техники было и остается критерием исторического развития. Это наследие Маркса господствует в исторических и экономических трудах, включая новейшие публикации. В них даже Ленин «причесывается» под либерала и утверждается: к концу жизни он начал убеждаться, что движущей силой экономики продолжает оставаться не классовая борьба, а конкуренция производителей на рынке; ему приписывается создание основ изуче-

153

ния истории бизнеса. И все это осуществляется ради трансляции классической марксистской схемы: экономическая история, изучающая социально-экономические изменения в человеческом обществе, представляет собой базис всех общественных наук^{^[}4].

Курьезность подобных представлений заключается в абсолютном игнорировании профессиональными историками и экономистами результатов современной методологии и философии науки, в которой показано, что любой эмпирический факт есть следствие интерпретации эмпирического материала с точки зрения принятой общей гипотезы или теории. Между тем главные факты политической истории России могут быть интерпретированы и в контексте развиваемой мною теории политического отчуждения. Если в результате применения данной теории к политической истории России обнаружатся факты, которые трудно объяснить в рамках марксистской философско-исторической концепции, то это может послужить аргументом в пользу правомерности такого применения и одновременно эмпирическим аргументом, опровергающим данную концепцию.

Нужно сделать еще одну оговорку. Я прекрасно понимаю, что наиболее подходящим исполнителем поставленной задачи должен быть историк, а не политолог и философ. Однако почти все нынешние отечественные историки стремятся сохранять, а не опровергать рассмотренные схемы мышления. Но рано или поздно за это дело браться надо. Если другие не желают им заниматься, я буду его делать так, как умею.

154

ЧАСТЬ 2. ВЛАСТНО-СОБСТВЕНИЧЕСКИЙ СИНДРОМ

Blog

В. П. Макаренко Русская власть (теоретико-социологические проблемы) Ростов-на-Дону Издательство скнц вш 1998 ббк 667 м 15 Исследование

Содержание