В. П. Макаренко Русская власть (теоретико-социологические проблемы) Ростов-на-Дону Издательство скнц вш 1998 ббк 667 м 15 Исследование
Вид материала | Исследование |
- Литические аспекты мусульманского образования в россии: история и современность отв, 2343.39kb.
- -, 2422.57kb.
- -, 1965.93kb.
- Центр системных региональных исследований и прогнозирования иппк при ргу, 907.34kb.
- Ростовский государственный университет центр системных региональных исследований, 2254.52kb.
- Чеченский государственный университет центр системных региональных исследований и прогнозирования, 2343.38kb.
- Акаев В. Х., Волков Ю. Г., Добаев И. П. зам отв ред, 1632.77kb.
- Выпуск 48 Э. Ф. Шарафутдинова чеченский конфликт: этноконфессиональный аспект отв редактор, 3024.85kb.
- Государственная власть в России (исторические реалии и проблемы легитимности) // Российская, 718.61kb.
- Юридический адрес: 344082, г. Ростов-на-Дону, ул. Сиверса, 1 Фактический адрес: 344018,, 84.76kb.
Все известные из истории и существующие ныне общества базировались на господстве меньшинства над большинством. Материальное своекорыстие господствующих меньшинств состоит в том, чтобы массы людей руководствовались извращенными представлениями относительно существующих систем господства. Только ложь в состоянии скрыть действительное социальное положение угнетённого большинства. Поэтому ложь становиться доминантой социально-исторического мышления – средством подчинения угнётённых и иллюзий угнетателей. Если перефразировать Маркса, то ложные идеи господ становятся господствующими идеями. Знание о социальной истории выполняет важную роль в извращении действительной природы социальных и политических систем. Существует система фильтров, пропускающих в массовое сознание одни и исключающая другие представления о действительном историческом процесса.
Эта система действует в соответствии с простым принципом: предпочитаются такие интерпритации исторического процесса, которые подтверждают идеологический образ общества (его «ложное сознание» в терминологии Маркса); допускаются толкования, нейтральные в отношении данного образа; исключаются толкования и информация о фактах, обнаруживающих его ложь. Другими словами, чем более определённые фрагменты исторического знания подтверждают идеологическую (т.е ложную) концепцию данной социальной и политической системы, тем более извращаются ведущие к ней генетические связи и тем больше шансы и распространения в массовом сознании. И наоборот: чем более информация о фактах и фрагменты исторического знания противоречат актуально существующей идеологической концепции, тем больше шансов на то, что они дают истинное знание о генезисе системы, в которой обитает историк и социальный теоретик, но тем меньше вероятность того, что это знание будет кому либо известно, кроме узкого круга профессионалов.
§ 1. Схемы исторического мышления и суперкласс
Социальная и политическая система, существующая в нашей стране после 1917 г., подобно всем предшествующим, была системой господства меньшинства над большинством.
114
Это меньшинство называло себя «социалистическим» и «коммунистическим» и сосредоточило в своих руках средства насилия и манипуляции, которыми до сих пор не располагало ни одно из господскую щи х меньшинств. Обычно классы распорядителей средств производства (собственники), средств насилия (властители) и средств индоктринации (жрецы) существовали раздельно. Конечно, у них были общие интересы, которые обеспечивали, заключение союзов против тех, кто был лишен всех средств, одновременно, — класса трудового народа. Однако различия материальных интересов господствующих классов/,, различия экономической эксплуатации, физического и духовного господств» над людьми создавали взаимные ограничения. Господа вынуждены были заключать между собою компромиссы, учитывающие различия данных интересов.
Эти различия постепенно исчезают вследствие развития стихийных процессов, характерных для позднего капитализма, или империализма. Сущность названных процессов заключается в аккумуляции средств господства над трудовым народом. В результате переплетения собственности и власти возникает двойной класс властителей-собственников, а капиталистическое, или индустриальное, общество подвергается тоталитаризации. В результате переплетения власти и духовного господства возникает двойной класс властителей-жрецов (идеологическая бюрократия)[1], а капитализм преобразуется в фашизм. Тоталитаризм и фашизм — это такие формы социального и политического строя, которые образуют опосредующее звено на пути к социализму. При социализме господствующее меньшинство захватывает в свои руки и третий источник социального господства и преобразуется в тройной класс властителей-собственников-жрецов.
Этот класс принято называть «партийным аппаратом» или «партийной бюрократией». Она до недавних пор скрывала действительную природу своего господства с помощью марксизма — такой социальной теории, которая потеряла объяснительную силу в отношении современного общества. Марксизм вслед за либерализмом подчеркивает ведущую роль материальных, эгоистических интересов и экономического фактора. Однако в XX столетии ведущим социальным процессом стал процесс, выходящий за рамки экономики. Речь идет об аккумуляции различных форм господ-
115
ства над трудовым народом — экономических, политических и духовных. Классический марксизм считает государство и власть «надстройкой» над экономическим «базисом».
В XX в. властно-политические интересы стали главным фактором социальной дифференциации[2]. Официальный же марксизм считал существующее социалистическое общество либо бесклассовым, либо таким, в котором классовые противоречия и социальные противоположности «гармонично разрешаются». На самом деле реальный социализм превратился в наиболее классовое общество в истории, преобразовавшись в систему тройного господства. Нынешняя Россия и другие страны СНГ и Восточной Европы являются наследниками данной социально-политической системы. Марксизм стал жертвой закономерности, которую открыл его основоположник: по причине своих теоретических ошибок, главной из которых является непонимание классообразующей природы власти и политики, он стал средством интеллектуальной аберрации и маскировки классовой природы социализма.
В качестве официальной идеологии марксизм скрывал следующие социальные феномены и тенденции: антагонизм интересов между трудовым народом и классом тройного господства; природу социалистической эксплуатации человека человеком; роль борьбы трудового народа в постепенном освобождении от данного угнетения, т. е. в освобождении масс от социализма. Исторический материализм тоже требовал определенной интерпретации истории. В частности, исторический материал (факты и источники) должен быть лишен всего того, что фиксирует самостоятельность класса внеэкономических угнетателей и процессы его кумуляции. Речь идет прежде всего об историческом материале, указывающем на самостоятельность классового антагонизма между классом властителей и классом граждан и на роль власти и политики в сосредоточении остальных двух источников материального могущества. Тогда как исторический материализм должен быть организован таким образом, чтобы показывать детерминацию государства и власти частной собственностью и требованиями «экономического развития». В результате критерий «экономического развития» (подчеркнем еще раз, что в данном пункте марксизм смыкается с либерализмом) стал надысторическим императивом, навязанным обществу.
116
Такой императив не нуждался в объяснении через интересы составных сил данного общества, поскольку экономическое развитие так или иначе «должно» происходить. Эта конструкция способствовала апологетической интерпретации ключевого факта в истории социализма: факт захвата средств производства классом — распорядителем средств насилия (появление двойного класса властителей-собственников) толковался как «обобществление средств производства в целях удовлетворения требований экономического развития». В рамках данной схемы и существовало социальное и историческое мышление социалистического общества, его политического руководства и идеологического аппарата.
Внутри общей схемы культивировался еще ряд стереотипов:
1. Развитие экономики «должно» происходить от менее высокого к более высокому уровню производительных сил. На самом деле экономика развивается лишь в той степени, в которой это соответствует интересам самого сильного социального класса.
Развитие экономики всегда соответствует интересам класса собственников, но не всегда отвечает интересам класса властителей.
2. Государство есть средство ускорения экономического развития, а «национализация», или «обобществление», средств производства есть необходимый этап на этом пути. На самом деле начиная с государства периода упадка Римской империи вплоть до социалистического государства переход средств производства в руки класса властителей и обретение ими роли экономического субъекта ведет к падению эффективности экономики.
3. По отношению к царской России социалистическое государство выполняет роль ускорителя развития и ликвидирует цивилизационную отсталость (эта же схема работала по отношению к регионам и республикам бывшего СССР, а также странам, ставшим на путь социалистического развития). На самом деле, как будет показано дальше, с точки зрения аккумуляции классового деления царская Россия опережала страны Запада, которые значительно позже стали на путь тоталитаризации.
4. Программы строительства социализма и коммунизма реализовывались в таких пространственно-временных координатах, в каких с точки зрения объективных потребностей экономического развития они были наиболее нужны, а в результате такой реализации возникло и развивалось социалистическое общество. На самом деле процессы аккумуляции экономического, политического и духовного господства, подобно остальным социальным процес-
117
сам, не зависят от идейного оформления. Идеи не столько стимулируют эти процессы, сколько деформируют их, затрудняя развитие классового сознания народа и обеспечивая психическое равновесие класса тройного господства.
Надо отметить сразу, что во всех перечисленных пунктах точки -зрения коммунистов и либералов совпадали и совпадают. Либералы в лучшем случае говорят о «слишком высокой цене прогресса», который происходит вследствие перехода в руки государства задачи руководства развитием экономики. В методологии науки показано также, что в результате применения указанных схем к историческому процессу в нем усматривалось только то, что эти схемы подтверждает, и не усматривалось то, что им противоречит. Всякие мыслительные схемы, подобно религиозным догматам, сами себя подтверждают. Одновременно они получали поддержку совершенно вненаучного свойства, так как класс тройного господства материально был заинтересован в том, чтобы в данные схемы верили массы народа. Примечательный факт: с интересами укрепившегося класса тройного господства легче согласовать обнародование числа жертв «социалистического строительства» (революции, гражданской войны, коллективизации, второй мировой войны, послевоенного восстановления хозяйства, производства атомного оружия и т. д.), чем признать, что процессы «социалистического строительства» начинались в царской России уже при Николае И. В частности, столыпинские реформы были попыткой разрушения самодостаточной сельской общины и подчинения крестьян государственной регуляции. Не менее важно то, что наиболее проницательные коммунистические сановники заговорили о реформах Столыпина в период «перестройки», связывая с ними надежду на «возрождение» России.
Таким образом, наиболее чувствительные «белые пятна» исторических и социальных процессов связаны с отсутствием знания об отношениях между властью и гражданами и борьбе политических классов в сфере власти. То же самое можно сказать о соперничестве между политической и экономической властью и процессах аккумуляции классового деления. Все эти «пятна» наиболее очевидны в истории России — страны, в которой социализм возник совершенно самостоятельно, без какого-либо примера или воздействия извне. Например, политическая система Ивана Грозного обладала некоторыми свойствами тоталитаризма. Однако советские историки, как будет показано дальше, стремились втис-
118
нуть ее в энгельсовскую схему абсолютной монархии, связанной с «равновесием сил» (правда, неизвестно каких). Именно в истории России явно недостаточно освещалась борьба между государством и феодальной собственностью. Большинство дореволюционных и советских историков квалифицируют Российскую империю как представителя интересов крупных земельных собственников, даже если это «представительство» заключалось в экспроприации, переселениях и репрессиях. Как раз в новейшей истории России профессиональные историки тщательно обходили и обходят все те факты и тенденции, которые показывают, что уже на рубеже XIX-XX вв. «отсталая царская Россия» применяла такие способы реализации политических решений, к каким «отсталый Запад» пришел лишь полстолетия спустя, вмешательство государства в циклы конъюнктуры, активная роль государства как экономического субъекта, все более строгий контроль частной собственности, переплетение государственного аппарата и экономической бюрократии.
Именно в истории России дата 25 октября 1917 г. выступала в ореоле философско-исторической цезуры, а ускорение процессов аккумуляции собственности и власти после Февральской революции затушевывалось. На самом деле с социологической точки зрения роль Октябрьской революции была несущественной: одних властителей-собственников она заменяла другими, выступающими в несколько иной идеологической экипировке. Наконец, иг официальной советской историографии до современных работ по проблеме модернизации коллективизация и форсированная индустриализация в Советской России представляются как процесс «социалистического строительства». Из-за чего извращается их действительный смысл — лишение более 80% населения страны собственных, независимых от государства средств существования и еще большее усиление власти. Социалистическое строительство заключалось в уничтожении церкви и традиционной русской интеллигенции. Это дало возможность новым властителям-собственникам, происходящим из социальных низов (так называемым выдвиженцам), обрести духовное господство над обществом и преобразоваться в идеологическую бюрократию — класс властителей-собственников-жрецов.
В предыдущих исследованиях я попытался детально описать составные части авторитарно-бюрократических тенденций русских революций и влияние традиционализма и консерватизма на рево-
119
люционный процесс[3]. В самом общем виде данные тенденции заключаются в трансляции всех элементов господства государства над обществом, власти над гражданами. Какие идеологические стереотипы обеспечивали эту трансляцию?
Ленинизм включает три основных догмы.
1. По сравнению с капиталистическими странами Запада царская Россия была «отсталой страной», доминирующей социальной силой в которой было крестьянство, а капитализм только развивался. Господствующим классом России были помещик и-дворяне. их интересы выражало царское государство.
2. Однако капитализм развивался все быстрее, и этот процесс привел к Февральской революции, которая по социальному содержанию была буржуазной.
3. В результате Февральской революции Россия вошла в состав капиталистических стран, но была наиболее отсталым государством Европы, наиболее слабым звеном мировой системы капитализма, что облегчило подготовку и проведение Октябрьской революции — социалистической по содержанию. Рабочий класс во главе трудового народа сверг власть буржуазии для того, чтобы установить социалистические производственные отношения.
Догмы Ленина, тиражированные в официальной советской историографии, не давали возможности осознать и адекватно отразить концентрацию экономического, политического и идеологического господства в руках суперкласса. Ленинские догмы на протяжении почти грех четвертей века обосновывали идеологические «рационализации» и мистификации, которые этот класс питал в отношении самого себя. Ведь если царская Россия была «отсталой», то кто-то должен был взять на себя роль «погонялы» социально-исторических преобразований. Этим «кем-то» могло быть только государство и коммунистическая партия как вершина его социальной и политической иерархии. В соответствии с подобной ложкой государство, образовавшееся в результате октябрьского переворота, должно было развиваться быстрее для того, чтобы могло развиваться общество. Тем самым господство суперкласса получало идеологическую санкцию. А поскольку «отсталость» была значительной, то советская держава, по примеру Ивана Грозного и Петра I, получала право применять чрезвычайные средства во имя прогресса. Правда, иногда эти средства применялись «не по назначению», особенно после 1934 г., когда репрессии пали на
120
самих большевиков. Но это «личная вина» Сталина, о тяжелом характере которого предупреждал Ленин в своем «политическом завещании». Однако «ошибки и извращения» благодаря мудрости компартии были устранены, период «ускоренного развития» по пути прогресса и коммунизма остался позади. Теперь можно развиваться более «равномерно и гармонически», бесконечно «совершенствуя» социализм и двигаясь в направлении будущего коммунистического общества в соответствии с теорией Маркса и ее творческим развитием в трудах Ленина, который «неопровержимо доказал», что в отсталой стране буржуазная революция может «перерасти» в социалистическую.
Две догмы социал-демократизма. Русские и зарубежные социалисты не соглашаются с ленинизмом в истолковании Октябрьской революции.
1.Действительно, царская Россия была «отсталой страной» с точки зрения социально-экономического развития, и потому Февральская революция была «буржуазной». Но именно по причине отсталости России и слабости российского пролетариата идея социалистической революции в данной ситуации была иллюзией. А «правильной» была только та стратегия, которую предлагали социал-демократы — сотрудничество с буржуазией в сфере экономики для инициирования эволюционных преобразований капитализма в направлении социализма.
2.Безусловно, процесс постепенного перерастания капитализма в социализм в России уже произошел бы, подобно тому, как он происходит в высокоразвитых странах Запада, если бы не ошибка большевиков в 1917 г. Это они в погоне за иллюзией сделали невозможным развитие в России «истинного социализма», столкнули страну с пути «закономерного исторического развития» на путь «исторического тупика».
Нетрудно увидеть, что основные элементы ленинской и социал-демократической философско-исторической и политической доктрины аналогичны: социализм как общественно-экономическая формация следует за капитализмом; переход к социализму есть дело рук рабочего класса; социализм должен доказать свое преимущество перед капитализмом в сфере экономики. Различия между ленинизмом и социал-демократизмом относятся лишь к стратегии и тактике политического действия. Но это различие намного меньше, нежели кажется участникам почти столетнего спора, который имеет чисто «семейный характер»: обе стороны согласны с марксовым мифом о пролетариате как освободителе всего человечества.
121
Одна догма либерализма. Либералы с характерным для них отсутствием исторической перспективы вообще не рассматривают вопрос о сущности Октябрьской революции. По ил мнению, группа революционеров-профессионалов просто захватила власть при особом стечении исторических обстоятельств (война, бездарность Керенского, политический талант Ленина и т. п.). Это событие «имело место» в истории не в первый и, разумеется, не в последний раз. А поскольку большевики захватили власть в громадной стране, то и последствия такой акции наложили отпечаток на всю историю XX века. С того момента, когда великая держава приняла большевистскую идеологию в качестве официальной, «проблема коммунизма» стала вопросом международного влияния СССР, а не некой «борьбы классов» или иных историографических изысков. Захватив власть, большевики лишили Россию шанса, открытого перед нею Февральской революцией, завершившей противоборство либералов с царским самодержавием. И только в «дикой и отсталой» России большевики смогли найти поддержку своих идей и начать проведение «сумасбродного эксперимента». Несомненно, в «состоятельных и просвещенных» странах Запада, «рационально» решающих возникающие проблемы методом «частичных улучшений», подобный эксперимент немыслим.
Ленинские, социал-демократические и либеральные догмы существовали на протяжении всею XX в. в официальной советской историографии, социальной науке, политике и публицистике и сегодня воспроизводятся без существенных изменений в программах политических партии и движений России[4]. Причем по этим вопросам нет существенного различия между отечественной и зарубежной литературой. Перечисление имен и трудов заняло бы столько места, сколько его занимают каталоги по соответствующим рубрикам в библиотеках. Поэтому я рассмотрю лишь вопрос методологический; есть ли общее между данными стереотипами мышления?
Во всех случаях мы имеем дело с определенной философией истории и вытекающей m нее программой переустройства общества, которая оценивается положительно или отрицательно. Если она оценивается положительно (а это типично для всех названных философско-исторических и политических ориентации), то устанавливаются телеологические «связи» данного состояния обще-
122
ства с социализмом (коммунизмом) как социальным идеалом и конечной точкой истории. И в самом деле, по сравнению с «потоком богатств» в иллюзорном будущем коммунистического общества в царской и советской России их было немного и намного меньше, чем в странах развитого Запада. По сравнению с человеческими отношениями в обществе коммунистического будущего отношения между людьми в царской и советской России были «хуже», чем в странах Запада. А по сравнению с расцветом культуры в гипотетическом новом обществе уровень повседневной культуры подданных Российской империи и граждан СССР был «ниже», чем в странах Запада.
Конструирование телеологических связей от социализма (коммунизма) как общественного идеала к реальному состоянию общества всегда, с какой бы стороны — ленинской или социал-демократической — ни подойти, останавливалось на одной и той же схеме: идеальное общество — Запад — Россия (царская или советская). В такой схеме Запад всегда был «развитым», а Россия «отсталой». То же самое можно сказать о либеральной мысли. Только у либералов место идеального общества занимает капитализм — эффективная, рациональная, лишенная социальных болезней система стран Запада. В этой схеме — на кути к капитализму как социальному идеалу — Россия также остается «в хвосте исторического похода».
Правда, «поход» происходит не в реальной действительности, а в мозгах «теоретиков» и делах политиков с обеих сторон баррикады. Противоборствующие стороны не анализируют проблему соотношения фактов и ценностей в социальном познании и политике, оставляют в стороне конкретный анализ ранее указанных противоречий нормативно-оценочных систем и связанный с ними культ государства. Неразрешенность методологической проблемы ведет к тому, что принятая обеими сторонами схема уже более сотни лет заканчивается чисто территориальными противопоставлениями Запада и России. В нынешней России эти противопоставления стали универсальными. В результате отечественная наука оказалась отброшенной почти на двести лет назад, ко времени выхода «Философических писем» П. Я. Чаадаева. Делать вывод о том, что «марксизм как идеология завершил свое существование»[5], хотя эта мысль сегодня чрезвычайно популярна, было бы преждевременно.
123