Geum.ru

Томск, 11-14 октября 2006 г. Томск Сибирский государственный медицинский университет 2006 Издание осуществлено при поддержке рффи по проекту 06-06-85082-г

Вид материалаДокументы

Содержание


В.В. Варава (Воронеж) Эвтаназийная парадигма современной биоэтики
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   76

В.В. Варава (Воронеж)

Эвтаназийная парадигма современной биоэтики



Современная биоэтика превратилась в мега-индустрию по формированию определенного, преимущественно, гедонистического образа жизни. Предложенный В. Р. Поттером термин «биоэтика» где-то в конце шестидесятых годов XX века, имел гораздо более скромное назначение, нежели сегодня. Изначально трактовка биоэтики ограничивалась этическими проблемами взаимоотношений врача и пациента. Затем диапазон значений биоэтики расширяется до включения проблем социального порядка и экологической проблематики.

Сегодня вполне уместно говорить об «эвтаназийной парадигме» биоэтики, так как танатология, (частью которой является и биоэтика, и другие науки о человеке) вобрала в свою орбиту буквально весь круг и физиологических, и метафизических, и духовно-нравственных проблем. Трансформация культуры в XX веке связана с фундаментальным изменением антропологического образа человека, и прежде всего, его аксиологической парадигмы. Танатология – это своего рода религия общества потребления, ибо смерть – наиболее радикальное препятствие для достижения гедонистического образа жизни.

Научный характер изучения стадий отношения пациента к своей смертельной болезни (сфера исследований Элизабет Кюблер Росс) сегодня расширяется за счет создания своеобразной индустрии смерти (по словам Ф. Арьеса «бюрократизированного менеджмента смерти»). Соответственно, танатологическая проблематика сводится сейчас к следующим компонентам: стиль поведения, связанный со смертью и трауром; эвтаназия, трансплантология, геронтология, био-имморталогия. Эти проблемы требуют этического контроля, который осуществляется в рамках биоэтики, той отрасли моральной рефлексии, которая на Западе составляет сегодня ведущую тенденцию. Но биоэтика не занимается осмыслением метафизического смысла человеческого существования, она обслуживает исключительно посюсторонние прагматические интересы человека.

Действительно, будучи по преимуществу «технологией умирания», танатология никак не связана ни с философским постижением сущности человека, ни с духовным осмыслением его бытийной судьбы. Это некая социальная практика технологизированной жизни в культуре, потерявшей метафизические основоположения своего бытия. И весьма симптоматичным оказывается претензия танатологии на духовную сферу человека, которая оказывается опустошенной и философски, и религиозно.

Постановка и разрешение вопросов, связанных со смертью в русле танатологической проблематики – явное сужение философской и духовно-нравственной перспективы рассмотрения человеческой конечности. Во многом это связано с тем, что термин «танатос», введеный В. Штекелем в психоанализ, изначально жестко предопределил прикладной характер танатологии – борьба с танатофобией. Собственно философской рефлексии над метаэмпирической природой смерти здесь не предполагается.

Эвтаназийная культура, обессмысливая нравственную ценность жизни, повышает ее эмпирическую значимость. Современная культура, наполняя жизнь бесконечными развлечениями и проектами, создает иллюзию ее содержательности. Но в действительности дело не в том, что жизнь стала значительнее, а в том, что современность утратила способность осмысленно относиться к смерти.

В ситуации «дефицита матриц восприятия смерти» появляется возможность навязывания определенных танатологических моделей восприятия смерти, лишающих личность нравственного переживания трагизма, и, соответственно, подлинного смысложизненного выбора. Медико-биологические цели танатологии, поставленные одним из основателей танатологии В. Г. Шором, вольно-невольно становятся мировоззренческой программой личности, ибо само танатологическое понимание смерти и есть уже определенная философия жизни. Фундаментальные принципы танатологии отрицают духовно-нравственный способ постижения жизни и смерти.

Танатологическим инструментарием в принципе не улавливается то, что может быть названо метафизикой смерти, имеющей дело с пространством «чистой» эйдетики смерти. В. Янкелевич указывает на то, что интенциональность мысли требует таких свойств мыслимой вещи как присутствие и наличие особенностей. Поскольку они отсутствуют в смерти самым радикальным образом, то это, по мысли Янкелевича, свидетельствует «против возможности «танатологии» … смерть «мыслима» в столь же малой степени, как Бог, время, свобода или таинство музыки».

Становление эвтаназийной парадигмы в западной культуре имеет свои философские истоки. Г. Маркузе может быть назван в качестве одного из авторитетнейших предтеч в становлении этой парадигмы. Он выражает наиболее радикальное рационалистическое отношение к смерти. Рассматривая смерть в сугубо социальном контексте, он исключает онтологизированный и теологизированный взгляд на смерть. Для Маркузе проблема не сама смерть, а преждевременная смерть, более того, смерть в страданиях. Это и есть, по его мнению, главная вина западной цивилизации.

В «биологическом факте» смерти он не усматривает ничего безнравственного. Главное зло для Маркузе – «досрочное» прекращение жизни и страдания в смерти как знак высшей несправедливости наличной социальной жизни. Здесь нет и не может быть вопроса о смысле смерти, так как нет и не может быть вопроса о смысле жизни. Маркузе связывает возможность подлинно человеческого существования с непрерывным способом существования, в котором возможна «осуществившаяся жизнь». Здесь «долгота» жизни явно предпочитается ее «качеству», то есть смыслу.

Ж. Бодрийяр в книге «Символический обмен и смерть» обрисовал типичное отношение к смерти в постиндустриальном обществе, для которого свойственно вытеснение смерти из города, т.е. из жизни. Смерть в современной культуре социально незначима, она лишена и сакрального смысла. Несколько раньше Бодрийяра о профанации смерти в коммунистическом обществе говорил русский философ В. Н. Ильин.

Г. Х. Мулин также дает наглядную картину современного западного отношения к смерти. «Упадок религии к концу века и замещение Бога и религиозного подхода врачом и всемогущей медицинской техникой привели к тому, что смерть и умирание были изъяты из общества и отданы в руки «профессионалов».

Единственный способ отношения к смерти – радикальный запрет на духовно-нравственное осмысление и переживание конечности человеческого существования. Америка, как крайне несозерцательная культура, в этом плане в авангарде. Табу на смерть здесь имеет главную цель перевести всю экзистенциальную проблематику человека в плоскость медицины и психологии. Наиболее радикальной мерой, способствующей изоляции смерти, является помещение больного в больницу, в которую не допускаются дети в возрасте до 16 лет.

Показательной тенденцией современного табуирования смерти в эвтаназийной культуре является ее экспозиция. Современный французский писатель Филипп Морэ в книге «После истории» характеризует современное время как «фестивная эра», а нового человек как homo festivus – человек праздничный. К. А. Свасьян характеризует современную эпоху как эпоху «после смерти человека», в которой произошла существенная антропологическая трансформация.

Таким образом, эвтаназийный характер биоэтики определяется ее встроенностью в современную танаталогическую культуру, являющуюся по сути единственной для постиндустриального общества, цель которого – радикальный гедонизм, исключающий духовно-нравственную и метафизическую проблематику из ценностной орбиты современного человека.