Научно-исследовательский институт проблем каспийского моря

Вид материала

Документы

Содержание Библиографический список Буддийская община приволжских калмыков во взаимодействии калмыцого ханства с циньской империей, джунгарским ханством и тибетом в Ветряные и водяные мельницы на астраханской земле

Подобный материал:

• Научно-исследовательский институт проблем каспийского моря, 10916.68kb.
• Институт каспийского сотрудничества, 668.69kb.
• Методические указания му 1 2600-10, 485.46kb.
• Рыбохозяйственные и экологические аспекты эффективности искусственного воспроизводства, 422.61kb.
• Свод правил по проектированию и строительству метрополитены дополнительные сооружения, 1496.85kb.
•      согласован мчс россии письмо n 43-95 от 14., 1639.07kb.
• Оценка ситуации в регионе Каспийского моря и прикаспийских государствах в апреле 2011, 416.63kb.
• «Научно-исследовательский институт дезинфектологии», 448.62kb.
• Методические рекомендации мр 6 0050-11, 382.97kb.
• Решение IV международной научно-практической конференции, 42.94kb.

Библиографический список

1. История СССР. М.,1948.
   
2. Крестьянская война в Германии. К. Маркс Ф. Энгельс. Сочинения. Т VII М., 1956.
   
3. Летописные повести о монголо-татарском нашествии. ПСРЛ. Т. XI. М., 1928.
   
4. Кирпичников А. Н. Военное дело на Руси в XIII-XV вв. Л., 1976.
   
5. ПСРЛ. Т. XXII. М., 1928.
   

А.А.Курапов

ОГУК «Астраханский государственный объединенный

историко-архитектурный музей-заповедник»

БУДДИЙСКАЯ ОБЩИНА ПРИВОЛЖСКИХ КАЛМЫКОВ ВО ВЗАИМОДЕЙСТВИИ КАЛМЫЦОГО ХАНСТВА С ЦИНЬСКОЙ ИМПЕРИЕЙ, ДЖУНГАРСКИМ ХАНСТВОМ И ТИБЕТОМ В XVII- НАЧАЛЕ XVIII ВВ.


Важнейшим фактором, определявшим внешнюю и внутреннюю политику Калмыцкого ханства – кочевого государства, существовавшего в Нижневолжских степях в XVII-XVIII вв. становится буддизм и его носители. На протяжении всей истории Калмыцкого ханства буддизм играл определяющую роль в его политике и культуре. Одним из важнейших аспектов истории буддизма в Калмыцком ханстве является его влияние на внешнеполитическую активность светской элиты.

В результате сложной социально-политической ситуации в конце XVI в. в Западной Монголии – недостатка пастбищных территорий, обострения междоусобной борьбы в ойратском союзе, внешнеполитических осложнений - торгоутские и дербетские тайши продвигают свои кочевья на север и северо-запад, в пределы Южной и Западной Сибири к Таре, Тюмени, Тоболу.

Продвижение по территории России в 20-е г. XVII в. сопровождалось заключением политических соглашений между представителями российского правительства и калмыцкими владельцами. На первом этапе проникновения улусов главы торгоутского объединения - Хо-Урлюка на территорию России в начале XVII в., в ходе обмена посольствами, российское правительство и калмыцкие владельцы стремятся достигнуть своих политических интересов с помощью договоров – шертей. Легитимация шертей была невозможна без участия буддийского духовенства и буддийской символики, на которой осуществлялась клятва.

Документы Российского государственного архива древних актов (РГАДА) убедительно свидетельствуют о значительной роли буддийского духовенства и буддийской идеологии в формировании нового государства, его политической и экономической жизни. Сам факт отправки одного из сыновей главы торгоутов, Лаузана, на обучение в Тибет вместе с группой ойратских аристократов по инициативе Майдари-хутугты, свидетельствует о том, что распространение буддизма вообще и традиции Гелуг, в частности, активно осуществлялось и в улусах Хо-Урлюка (16. С. 28).

Дальнейшему продвижению торгоутов к территории формирования Калмыцкого ханства способствует феодальная война 1625 г. в ойратском союзе, между владельцами Чокуром и Байбагишем, вызванная переделом спорных улусов. Эта война расколола ойратский союз на два лагеря (4. С.95).

Главная группировка торгоутского племенного объединения в 1635 г. подвергается нападению джунгарских войск, оттеснивших торгоутов к Эмбе и низовьям Яика (9. Л. 1). Нападение джунгарского Далая на торгоутов Хо-Урлюка активизирует политическую деятельность буддийского духовенства. Одним из направлений деятельности представителей Гелуг среди монгольских племен была политика примирения противоборствующих группировок и их консолидация под эгидой идеологического верховенства тибетских иерархов. Реализуя данную задачу монгольский хутухта Инзан Ринпоче организует переговоры между тайшами Хо-Урлюком и Далаем. Уже в 1635 г. к Хо-Урлюку прибывает посольство хутухты «для того, чтобы ему Урлюку-тайше и Дайчину - тайше в миру с ним (с Далаем), да и кочевати с ним вместе»(9. Л. 7).

В результате активного вмешательства буддийского духовенства отношения торгоутов с Далай Батыром стабилизируются. В 1637 г. в верховьях Ишима в урочище Аман-Карагай состоялся съезд, на котором противников мирил хутухта (Инзан Ринпоче) (10. Л. 93 об).

Подобная активность буддийского духовенства в урегулировании политических противоречий объясняется необходимостью консолидации ойратского союза для принятия Уложения 1640 г. Установившееся перемирие позволяет принять столь важное для Гелуг законодательство, в том числе, при участии торгоутских тайшей Хо-Урлюка, Дайчина, Ельдена.

Дальнейшей консолидации ойратского союза, объединенного в 1640 г. при активном участии буддийской школы Гелуг, помешал дербето-торгоутский конфликт 1642 г. Дербетский Дайчин-хошучи в 1642 г. нападает на торгоутов. Гибель Дайчина-хушучи и переход его улусов к торгоутам вызывает новую эскалацию конфликта улуса Хо-Урлюка с «дальними калмыками» - в 1642 г. тайши «дальних калмыков» нападают на Дайчина и Лаузана (11. Л. 262).

В данной конфликтной ситуации торгоуты обращаются к авторитету тибетских иерархов Гелугпа. Паломническую поездку торгоутского тайши Дайчина в Тибет в 1645-1647 гг. С. К. Богоявленский и М. Л. Кичиков рассматривают, прежде всего, как политическую акцию, вызванную необходимостью апелляции к Далай-ламе (5. С. 68; 3. С. 78).

В 1645 г. находит продолжение военный конфликт 1642 г. Осенью 1645 г. к тайшам Лаузану, Ельдену, Шункею, Намо-Сереню прибыло посольство, возглавляемое буддийскими священнослужителями, от джунгарского Батура-хунтайджи, с обвинениями в нарушении законов 1640 г., с требованием выплаты штрафа «…тысячу душ ясыря, 10 тыс. лошадей, тысячу верблюдов, 500 человек калмыков с женами, детьми и дворами» (12. Л. 89). Позднее штраф был выплачен - в меньшем размере. На второе требование от откочевке в Джунгарию – «чтобы с дальними калмыками были в миру и в совете» последовал отказ, мотивированный отсутствием съезда с «улусными калмыцкими лучшими людьми» (12. Л. 64).

Отказ калмыцких тайшей объединяться с «дальними калмыками» входил в противоречие с планами иерархов школы Гелуг по консолидации ойратских племен в единое буддийское государство. Использование буддийского духовенства светской аристократии Джунгарии в межойратских переговорах не случайно – обладая высоким политическим и духовным авторитетом у племенной аристократии, возможностью активного политического взаимодействия в системе сангхи, визит лам во главе политического посольства в монгольской политической традиции XVII в. воспринимался как последний аргумент.

В 1645 г. в калмыцкие улусы приезжает второе посольство джунгарского духовенства «60 лам и цорджи, а с ними калмыцких людей человек 300» (12. Л.92). Посольство, имевшее миссионерские функции, вновь пытается активно реализовывать задачу политического объединения ойратов. Время организации крупномасштабных посольств с участием буддийского духовенства в улусы Хо-Урлюка позволяет сделать вывод о том, что во главе посольства был ойратский проповедник Зая-Пандита. По свидетельству биографа Зая-Пандиты, просветитель с кочевым монастырем посещает приволжских торгоутов в 1645 г., встретившись с владельцами Гумбо-Ильдэнгом, Лубзаном, Кэрсэном и представителями всех калмыцких сословий (8. С. 46).

Сам факт приезда к торгоутам столь политически и духовно значимой фигуры как Зая-Пандита, пропагандиста доктрины объединения монголов джунгарского Батур-Хунтайджи, сведений о схожих миссионерских поездках Индзан-хутугты и Райрваг Номин-хан Дарджа габджу, свидетельствует о том, что улусы Хо-Урлюка играли значительную роль в политической ситуации в Джунгарии. В свою очередь, использование духовенства джунгарскими владельцами для организации переговорного процесса с торгоутами свидетельствует о сильной национальной сангхе у торгоутов.

Неудачное завершение переговорного процесса обостряет угрозу военного воздействия на торгоутов со стороны правителей Джунгарии, что подталкивает калмыцких владельцев к активным переговорам с российским властями о выделении территорий для калмыцких кочевий.

Важным фактором взаимодействия Калмыцкого ханства с Тибетом в XVII-XVIII вв. становится необходимость легитимации статуса правителей нового государства. Фактический правитель приволжских калмыков - тайша Дайчин в 1650 г. наделяется Далай-ламой ханским титулом и печатью. Исследователи истории Калмыцкого ханства, анализируя сообщение историка XVIII в. Габан Шараба, приходят к выводу о наличии социально-политических предпосылок отказа Дайчина от ханского титула. Если М.Л. Кичиков в качестве основной причины определяет сложные политические отношения Дайчина с российским правительством, то М.М. Батмаев аргументирует отказ отсутствием социально-политических условий для формирования у калмыков института ханской власти (5. С. 100; 2. С. 249).

Сообщения калмыцких историков Габан Шараба и Батур-Убуши Тюменя об отказе Дайчина от ханского достоинства на наш взгляд являются исторической легендой. Получение ханского титула в 1650 г. становится итогом централизаторской политики Дайчина, в 40-е годы XVII в. активно боровшегося с политическими конкурентами. Кроме того, получение ханского титула от иерархов Гелуг в монгольской политической традиции XVII-XVIII вв. предполагало первоначальное обращение претендента на титул с соответствующим посольством в Тибет. Кроме того, в официальной русско-калмыцкой переписке 50-х годов XVII в. встречается употребление Дайчином и его окружением ханского титула (13. Л. 7).

Во второй половине XVII в. внешнеполитическая активность буддийской сангхи калмыцкого ханства заметно снизилась. На наш взгляд, это можно объяснить несколькими причинами: традиционным снижением политической активности сангхи при усилении светской элиты ханства (что фиксируется на разных этапах политической истории ханства), обострением политической ситуации в Джунгарии и Тибете.

В конце 70-х годов XVII в., в соответствии с общей направленностью деятельности Гелугпа на формирование кадров национального духовенства, в Тибет была послана на обучение группа калмыков. После получения образования и службы при монастырях Тибета в Калмыцкое ханство в XVIII в. первосвященником возвращается Шакур-лама, лама Аранджамба становится дзасакту-ламой в Пекине (7. Л. 36).

В 1690 г. глава Калмыцкого ханства Аюка получает из Тибета ханский титул и ханскую печать. Анализируя политические события в Джунгарии, можно сделать вывод о том, что иерархии Гелуг стремились объединить Аюку и джунгарского Бошокту-хана. Целью политики правителя Джунгарского ханства Бошокту-хана становится объединение всех монголов при поддержке Далай-ламы (18. P. 119). Вместе с тем необходимо отметить, что в годы правления Галдана Бошокту-хана (1671-1697 гг.) контакты с Калмыцким ханством имели ограниченный характер, активизировавшиеся только в правление Цеван-Рабтана (1697-1727 гг.).

Усиление центростремительных тенденций в Калмыцком ханстве приводит в начале XVIII в. к расколу в группировке хана Аюки. Борьба за власть в правящей семье и столкновения между Аюкой и владельцами Чакдоржапом и Санжипом вызывают откочевку улуса последнего в Джунгарию в 1701 г (16. С. 47).

Захват ханом Джунгарии Цеван-Рабтаном улуса Санжипа в 1701 г. вызывает охлаждение джунгаро-калмыцких отношений. Конфликт с ханом Цеван-Рабтаном значительно ограничивает буддийское паломничество, получившее широкое распространение среди калмыцкой знати, политические и религиозные контактов с иерархами Гелуг, становится поводом для активизации внешнеполитических контактов Калмыцкого ханства с Китаем.

Для нейтрализации политического усиления Цеван-Рабтана в регионе, китайское правительство стремится заключить военно-политический союз с приволжскими калмыками. Для включения в число союзников Калмыцкого ханства и осуществления удара по Цеван-Рабтану войсками Аюки китайское правительство вступает в переговоры с главой ханства (6. С. 55).

Поводом к организации китайского посольства к хану Аюке в 1714 г. становится задержание в Китае калмыцкого владельца Арабджура. Племянник Аюки – Арабджур, в 1698 г. совершал паломническую поездку в Тибет. Политические события 1701 г. вынудили его возвращаться через Китай, где он и был задержан. Стремясь использовать Арабджура для активизации контактов с Калмыцким ханством, правительство Китая задерживает его в Пекине. Арабджур получает достоинство «бэйсэ» и кочевья близ заставы Цзяюгуань (15. С. 439). Задержка в Пекине представителя калмыцкой аристократии активизирует внешнеполитическую деятельность хана Аюки в рамках китайско-калмыцких отношений.

Проводником политики Аюки вновь становится буддийское духовенство. Система традиционного к тому времени буддийского паломничества позволяла использовать духовенство в качестве послов. В 1698 г. организовано посольство гецуля Эрке, побывавшего в Пекине. По сообщению китайских послов в Калмыцком ханстве, Эрке-гецуль «…был в столичном его величества городе и, получив от его величества величайшее награждение, назад отправлен» (15. С. 471).

Гецуль Эрке, не вернувшийся из паломничества 1698 г., как свидетельствуют документы по русско-калмыцкому взаимодействию второй половины XVII в., являлся одной из центральных фигур буддийской общины ханства, активно привлекавшийся для внутри и внешнеполитических миссий.

Заинтересованность Аюки в продолжение контактов с китайским правительством стимулирует организацию ответного китайского посольства. Поводом для ответного посольства становится необходимость уточнения маршрута возвращения Арабджура из Китая. Но основной задачей посольства становится организация военного похода Аюки на Джунгарию (17. С. 131).

Посольство Тулишэня, выехавшее из Пекина в Калмыцкое ханство 12 июня 1712 г., становится первым крупным китайским посольством в Россию. Китайское посольство прибывает на российскую границу 8 ноября 1712 г и пропускается в Калмыцкое ханство по указу Петра I (15. С. 132).

Буддийские священнослужители активно участвуют в приеме китайского посольства в Калмыцком ханстве 20 июня 1714 г. Вопросы, поднятые в ходе переговоров хана Аюки с представителями китайского правительства, напрямую затрагивали интересы калмыцкого духовенства. Политический конфликт с Джунгарским ханством затруднял взаимодействие с Тибетом, которое во второй половине XVII в. было достаточно активным. Кроме затруднения политических контактов, в критический для буддийской школы Гелуг период приостановка паломничества угрожала нормальному ходу жизни буддийской церкви, т.к. и обучение священнослужителей, и закупка утвари производились в Тибете.

Все эти причины объясняют активное участие калмыцкого духовенства в переговорах 1714 г. К китайским послам в ставке у хана Аюки 7 июня 1714 г. прибывают «ближние ламы» Арамджамба, Гэва, Самтан. В ходе переговоров ламы затронута судьба Эрке гецуля и обсуждена возможность ответного посольства ламы Самтана в Пекин (15. С.471).

У нас нет оснований говорить о том, что буддийское духовенство Калмыцкого ханства было заинтересовано в организации военного похода на Джунгарию. Это противоречило бы основной задаче внешней политики иерархов Тибета в XVII – начале XVIII вв. – консолидации пробуддийски настроенных политических сил региона. Вместе с тем, для нормализации паломничества и поддержания политической связи с Тибетом, представители буддийской церкви были заинтересованы в поддержании конструктивных отношений с правительством Китая.

Посольство Тулишэня не добилось прямой поддержки военных планов Китая со стороны Аюки т.к. хан настаивал на пропуске Арабджура через российскую территорию. Вместе с тем, Китай убедился в нейтралитете ханства в ходе возможного военного конфликта. Несмотря на то, что в ходе переговоров не был зафиксирован положительный ответ Аюки на предложения о военном союзе, уже в сентябре 1714 г. Аюка организует ответное посольство в Китай. Посольство Данжи, отправленное, по словам Аюки, для торговли, было задержано на российской границе (15. С. 112).

Российское правительство активно ограничивает внешнеполитическую деятельность хана Аюки. Если в начале XVIII в. можно документально подтвердить четыре паломничества в Тибет – в 1702, 1704, 1709, 1715 гг., то после китайского посольства их количество ограничивается правительственными решениями (14. Л. 6). Небезосновательно видя в калмыцких паломничествах политический подтекст, правительство вводит ограничения на религиозные контакты Калмыцкого ханства и Тибета. С 1715 г. паломничества в Тибет, осуществляемые через сибирские города, были ограничены.

Буддийская церковная организация группировки Хо-Урлюка, откочевавшей в пределы России, активно влияет на формирование национальной государственности, монархических традиций, легитимируя статус торгоутской династии духовным авторитетом Далай-ламы и религиозной санкцией, формируя систему представлений о социальной стратификации общества, регулируя внутриполитические противоречия на этапе формирования ханства, создает основы внешнеполитического взаимодействия ханства с наиболее значительными политическими силами Центральной Азии в XVII- начале XVIII.

Основными направлениями политической деятельности буддийского духовенства в Калмыцком ханстве в XVII - начале XVIII вв. становятся: формирование разветвленной системы епархий Гелуг и системы обучения национальных кадров, осуществление посольских отношений силами представителей буддийской церкви, с целью объединения ойратских племен под тибетским идеологическим протекторатом.

Буддийская идеология становится одним из факторов, обеспечившим Калмыцкому ханству международное и региональное признание, создав правовую основу для политического взаимодействия с Джунгарским ханством и российским правительством.


Библиографический список

1. Батмаев М.М. Внутренняя обстановка в Калмыцком ханстве в конце XVII в. // Из истории докапиталистических и капиталистических отношений в Калмыкии. Элиста, 1977. С. 34-53.
   
2. Батмаев М.М. Социально-политический строй и хозяйство калмыков в XVII-XVIII вв. Элиста, 2002.
   
3. Богоявленский С. К. Материалы по истории калмыков в перовой половине XVII-XVIII в. // Исторические записки АН СССР №5 1939. С. 48-102.
   
4. Златкин И.Я. История Джунгарского ханства. (1635-1758). М., 1983.
   
5. Кичиков М. Л. Образование Калмыцкого ханства. Элиста, 1994.
   
6. Мясников В.С. Шепелева Н.В. Империя Цин и Россия в XVII- начале XX в. // Китай и соседи в новое и новейшее время. М., Наука, 1982. С. 34-90.
   
7. Национальный архив Республики Калмыкия (НАРК) Ф. 36. Оп. 1. Д. 63.
   
8. Норбо Ш. Зая Пандита: Пер. со старомонг. Элиста, 1999.
   
9. Российский государственный архив древних актов (РГАДА) Ф. 119. Оп. 1. 1635. Д. 1.
   
10. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1636. Д. 2.
    
11. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1643. Д. 1 (4).
    
12. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1645. Д. 1.
    
13. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1653. Д. 1.
    
14. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1709. Д. 4.
    
15. Русско-китайские отношения в XVIII в. Материалы и документы. Т I. М., Наука 1978.
    
16. Сказание о дербен-ойратах составленное нойоном Батур-Убуши Тюменем // Калмыцкие историко-литературные памятники в русском переводе. Элиста, Калм. кн. изд., 1969. С.13-48.
    
17. Чимитдоржиев Ш.Б. Взаимоотношения Монголии и России в XVII-XVIII вв. М., 1978. С. 131.
    
18. Rossabi M. China and Inner Asia. From 1368 – To the Present Day. London, 1975.
    

И.В. Торопицын

Астраханский государственный университет,

Министерство международных и внешнеэкономических связей

Администрации Астраханской области

ВЕТРЯНЫЕ И ВОДЯНЫЕ МЕЛЬНИЦЫ НА АСТРАХАНСКОЙ ЗЕМЛЕ^*


Тема применения в Астраханской губернии в XVII-XVIII веках западноевропейских технологий не была предметом специального научного исследования, а между тем опыт использования различных установок, приводимых в действие силой воды и ветра, получил здесь достаточно широкое распространение. По мнению исследователей, изучавших данную тему применительно к другим регионам России, преимущественно северо-запада и центра страны, технология использования ветряных мельниц была привнесена в Россию из Голландии в период активного расширения сотрудничества между двумя странами в XVII-XVIII вв. (9. С. 5-12). Так, Л.А. Филиппова считает, что мельницы так называемого голландского типа стали распространяться в России с начала XVIII в. «Известно, – пишет она, – что сам Петр I, находясь в Голландии, самым детальным образом изучил устройство ветряных мельниц. Ветряная пильная мельница появилась в новой столице уже в 1703 г., в год ее основания. На плане Петербурга 1706 г. показана ветряная мельница голландского типа. Позднее у русских подобные ветряки получили название шатровых из-за сходства этих сооружений с шатрами» (39. С. 209). Ю. Фомин отмечает, что еще до путешествия Петра I за границу в Россию были приглашены из Голландии мастера по устройству и обслуживанию пильных мельниц, которые должны были обучать этому и русских мастеров. Помимо этого из России посылали учеников в Голландию для обучения «всяким водяным мельницам и отъемам» (40. С. 109-114). П.Г. Любомиров также не сомневался в «голландском» происхождении российских лесопилок. По его словам, Голландия была в XVII в. одной из передовых стран, если не самой передовой, по развитию техники и, в частности, лесопильного дела. Обращаясь к петровскому периоду в истории России, он отмечает, что «технической новостью этого периода нужно признать ветряные лесопилки, пришедшие к нам также из Голландии, как и действующие водой» (22. С. 691, 702).

Ветряные мельницы и сегодня один из ярких символов Голландии. История их применения насчитывает в этом государстве не одно столетие. По мнению исследователей, широкому применению ветряных мельниц в сельском хозяйстве и промышленности Голландия была обязана особенностям своей природы и климату. Значительная часть территории Голландии расположена ниже уровня моря. Еще К. Маркс отмечал в своем «Капитале», что недостаток естественных водопадов, а также потребность в борьбе с «избытком воды» вынудили голландцев применять ветер в качестве двигательной силы (23. С. 386). «Медленное течение рек, протекавших по совершенно горизонтальной поверхности, ставило многочисленные препятствия тем, что затрудняло рациональное использование водяной энергии, – пишет Э. Бааш. – Населению поэтому пришлось прибегнуть к помощи ветряных мельниц для осушения страны и создания искусственной водяной энергии» (1. С. 30). И хотя К. Маркс считал, что голландцы заимствовали ветряные двигатели из Германии, тем не менее, он вынужден был признать, что изобретенные в Германии машины именно в Голландии нашли самое широкое применение («применялись только в Голландии») (23. С. 386,404). Мельницы вырабатывали энергию, необходимую для откачки воды, помола зерна, распиливания лесоматериалов и множества других промышленных заданий.

О широком распространении в Голландии водяных и ветряных мельниц дают представление произведения голландских художников XVII в., отличавшихся предельной реалистичностью, интересом к повседневному быту и окружающей природе. Изображения различных по конструкции мельниц встречаются на полотнах и гравюрах таких признанных мастеров голландской живописи, как Рембрандт ван Рейн («Мельница»), Якоб ван Рейсдал («Пейзаж с мельницей», «Две водяные мельницы», «Водяная мельница в Вейке»), Мейндерт Хоббема («Мельница с красной крышей», «Деревня и мельница», «Пейзаж с мельницей», «Водяная мельница»), Ян Брейгель («Пейзаж с Ветряными мельницами»), Арт ван дер Нер («Пейзаж с мельницей»). Работы голландских художников показывают, что мельницы являлись неотъемлемым элементом сельского и городского пейзажа Голландии XVII в. К примеру, на упоминавшемся полотне Яна Брейгеля отражены четыре ветряные мельницы. Их также можно увидеть на панорамных полотнах Иоста Корнелиса Дрохслота («Зима в голландском городе»), Рембрандта ван Рейна («Зимний пейзаж», «Вид на Амстел с бастиона около Блаувбурха»), Хендрика Аверкампа («На льду за городом»), Изака ван Остаде («Зимний вид»), Арента Арентца («Пейзаж с рыболовами и фермерами»), Арта ван дер Нера («Зимний вид на реке», «Развлечения на льду»), Филипса Конинка («Вид в Гелдерланде»), Паулюса Поттера («Ферма»), Альберта Кейпа («Пейзаж с постройками на берегу реки»). Несколько панорамных видов, в том числе Амстердама со стороны реки Амстел, на которых изображены многочисленные ветряные мельницы, принадлежит кисти Якоба ван Рейсдала. На одном из них видны сразу шесть ветряных устройств. Неудивительно поэтому, что исследователи голландской живописи XVII в. считали ландшафт с ветряной мельницей весьма типичным явлением для Голландии того периода (2. С. 177).

В силу отмеченных особенностей голландской художественной школы, работы голландских мастеров XVII в. следует признать важным источником по истории хозяйства Голландии. Они наглядно дополняют выводы исследователей, изучавших хозяйственный строй Голландии в период Нового времени. Так, характеризую экономику Амстердама, Я.Е. Сегал отмечает, что здесь «еще в XVII в. сосредоточивались судостроительные верфи, табачные фабрики, кожевенные заводы и другие небольшие предприятия, использовавшие ветряные мельницы в качестве двигателей» (35. С. 56-57). По его мнению, действовавшие в XVII-XVIII вв. в Голландии мануфактуры использовали в качестве двигателей ветряные и водяные мельницы (35. С. 27). Э. Бааш пишет, что уже в первой половине XVII в. в суконной промышленности Голландии физическая сила людей стала заменяться силой ветра на сукновалках (1. С. 99). Постепенно во всей Европе, начиная с ХVII в. получил распространение «голландский» тип ветряной мельницы (она отличалась неподвижным корпусом, а вместе с крыльями поворачивалась только верхняя часть мельницы). К. Маркс, например, сообщает, что первая «ветряная лесопильня» была построена в конце первой трети XVIII в. близ Лондона именно голландцем (23. С. 438). По мнению исследователей, такие ветряки имели большую производительность, чем применявшиеся ранее конструкции (36. С. 33).

Попытки применить данный технический опыт предпринимались и в России. В 1624 г. голландский купец Исаак Масса ходатайствовал в Москве о дозволении «города Амстердама посадским людям» Яну Янсену, Яну Паду и Францу Адриансу основать в России в районе реки Двины лесопильное производство и в течение 20-30 лет «пилами, которые водяными мельницами трут, и ручными пилами лес тереть на доски и на иное дело». Доски предполагалось отправлять на экспорт. И. Масса подчеркивал, что русские люди, ознакомившись с этим промыслом, смогут самостоятельно заниматься данным производством, однако, это предложение не получило своего осуществления (19). Иностранный опыт медленно приживался на российской земле. Это не означает, что в России до голландцев не был известен принцип использования водяной силы для приведения в действие различных механизмов. В.В. Данилевский, П.Г. Любомиров, Л.А. Филиппова и другие авторы приводят многочисленные примеры использования в России гидросиловых установок в XVII в. и в более ранние века (12. С. 203-273). Но при этом исследователи не склонны принижать роль голландского опыта в развитии целых отраслей российской промышленности, где применялись установки, приводимые в действие силой воды и ветра.

Важнейшими отраслями, где оказался востребованным данный технический опыт, стали кораблестроение и градостроительство. Потребность в строительных материалах, необходимых для создания военно-морского флота и новой столицы России – Санкт-Петербурга привела к появлению пильных мельниц вдали от верфей, в районах дубовых лесов. Вначале XVIII в. казенные пильные мельницы были построены в Алатырском уезде, откуда пиломатериалы доставляли в Казань. С этих же мельниц предписывалось «возить в Санкт-Петербург пиловальные доски на корабельное строение» (22. С. 699). Необходимость дальнейшего развития торгового судоходства в Волго-Каспийском бассейне привела к образованию в 1718 г. в Казани на базе местной верфи адмиралтейства (29. С. 49). В его ведение были переданы как существовавшие, так и вновь построенная пильная мельница на берегу реки Казанки (18. С. 111). В 1718 г. по предложению «мельничного мастера» Дирика фан-дер Дюзина (фамилия указывает на его голландское происхождение), решено было к имевшейся при Казанском адмиралтействе пильной мельнице построить еще две, чтобы выполнить план «пиловать 20000 досок к строению новых кораблей» (22. С. 699).

Попытка наладить механическую распилку леса была предпринята и в Астрахани, где также в небольших масштабах велось строительство кораблей из леса, присылаемого из верхневолжских городов России. Летом 1723 г. в Астрахань из Казани был направлен «пильной ветреной мельницы уставщик» Иван Мазин, которому дали задание построить такую мельницу для Астраханского адмиралтейства. 5 июля он прибыл в Астрахань и его отправили в распоряжение начальника местного адмиралтейства капитана морского флота, голландца на русской службе Яна Блория. Первым делом И. Мазину поручили «обыскать удобное место, где пристойно», и представить в Астраханское адмиралтейство список нужных к строительству мельницы припасов. Капитана Я. Блория губернские власти обязали оказать «уставщику» необходимое содействие. Он должен был снабжать его строительными материалами из наличных в адмиралтействе запасов, а в случае отсутствия каких-либо припасов докладывать в губернскую канцелярию (4. Л. 304 об.). Спустя неделю из адмиралтейства в Астраханскую губернскую канцелярию поступило донесение, в котором говорилось, что «оной де уставщик Мазин скаскою своею объявил, что собою оной пильной ветряной мельницы, как надлежит по препорции, зделать ему Мазину невозможно, понеже грамоте он не учен и препорции не знает». По всей видимости, капитан Я. Блорий, хорошо знакомый, как и многие голландцы, с работой ветряных мельниц, попросил И. Мазина представить чертеж строительства пильной мельницы. Однако «уставщик» либо не смог его сделать, либо Я. Блория не устроил представленный ему чертеж, который не отвечал техническим требованиям («препорции»). Поняв, что И. Мазин не сможет построить нужную ветряную пильную мельницу, начальник Астраханского адмиралтейства рекомендовал отправить его обратно. 13 июля Астраханская губернская канцелярия приняла решение «присланного из Казани пильной мельницы уставщика Ивана Мазина, которой прислан для строения пильной ветряной мельницы, по доношению капитана Яна Блория отпустить по-прежнему в Казань». О срыве поручения по строительству пильной мельницы из Астрахани сообщили не только казанскому вице-губернатору Кудрявцеву, но и в Адмиралтейскую коллегию (4. Л. 327 об.). Однако подтверждений тому, что была предпринята новая попытка организовать при Астраханском адмиралтействе лесопильное производство, обнаружить пока не удалось. Известно лишь, что астраханскими купцами велось строительство «новоманерных» судов, но о наличии у кого-либо из них пильной мельницы источники не сообщают.

Отсутствие упоминаний о наличии в Астрахани пильных мельниц может навести на мысль, что здесь не было людей, которые бы понимали преимущества, которые сулила механизированная деревообработка. Однако это не так. В XVIII в. в Астрахани служило во флоте несколько голландцев, целая группа офицеров, участвовавших в экспедициях на Каспии и работе Астраханского порта, прошла курсы обучения морскому делу и кораблестроению в Голландии. Один из них исследователь Каспийского моря Ф.И. Соймонов стал впоследствии автором оригинальной конструкции лесопилки. Астраханский губернатор тайный советник В.Н. Татищев в своих «Кратких экономических до деревни следующих записках» (1742 г.) также рекомендовал землевладельцам иметь в хозяйстве ветряные мельницы (38. С. 327). Во время пребывания в Швеции в 1720-х годах он видел чертеж ветряной мельницы и не стал заказывать его копию, посчитав, что сам сможет сделать ее (37. С. 116). По всей видимости, отсутствие лесопилки в Астрахани было связано с особенностями астраханского рынка, на который поступали готовые лесоматериалы из других регионов России. В городе существовал «Гарянский ряд», где велась торговля изделиями из дерева. Первоначально он располагался в Астрахани за одноименными воротами (одни из внешних ворот так называемого Белого города), но после пожара, случившегося в начале 1740-х гг., его решено было перенести ближе к реке Кутум или к Волге, где по близости не было жилых строений. Кроме того, в Астрахани имелся еще один рынок, где торговали лесоматериалами. После пожара губернские власти поручили магистрату подыскать место «для клажи лесов всяких продажных» вдали от жилья (5. Л. 287 об-288). Потребности же госучреждений в строительных материалах удовлетворялись за счет казенных поставок. На это указывают факты доставки в Астрахань «казенного леса» из Казани (32. Л. 1192-1193). Выполнением государственных заданий по строительству судов для перевозки людей и товаров и т.д. в Астрахани ведало специальное учреждение – Деловой двор.

Первые достоверные сведения о наличии в Астраханской губернии мельниц, предназначенных для распилки леса и других целей, относятся ко второй половине XVIII в. Их построили иностранные колонисты в селении Сарепта. Их описание можно встретить в записках ученых и путешественников, посетивших Нижнее Поволжье. Так, С.Г. Гмелин писал: «На Сарпе реке сии трудолюбивые переселенцы с великим трудом и иждивением сделали крепкую плотину и спуск воды, а ниже оного заложили две, одну мучную, а другую пильную, мельницы. Последняя в прошлом 1768 году действовала, от которой они получают не только доски и гонт для строения, но можно так же на оной и бревна пилить надвое, что в рассуждении леса, так и работы, выгодно» (10. С. 274). Доктор медицины И. Лепехин, посетивший Сарепту в одно время с С.Г. Гмелиным, также отмечал, что река Сарпа служила обитателям одноименной колонии «к заведению изрядных мельниц как пильных, так и мучных, которые правильно построены и со всеми теми выгодами, какие лучше и от самого искусного механика ожидать неможно» (20. С. 238). Впоследствии пильная мельница здесь была перестроена в мукомольную, число водяных мельниц доведено до трех и построена еще одна мельница – ветряная (14. С. 438-467). Побывавший в колонии Сарепта в 1790-х гг. ученый-естествоиспытатель П.С. Паллас отмечал: «Улучшенная мельница имеет теперь с одной стороны лесопильню и хорошую пшеничную мельницу с двумя ходами, а на другой стороне – два хода для ржаной муки и мялку для проса. Двойные водяные колеса располагаются друг над другом, чтобы при высокой воде использовать верхнее колесо и, таким образом, содержать мельницу в постоянном движении» (28. С. 30-31).

Немаловажное значение для распространения западноевропейских технологий в России имела позиция государства. Уже в правление Петра I в России издаются указы, предписывавшие беречь леса, поощрявшие лесопильное дело. В 1785 г. императрица Екатерина II издала Грамоту на права и выгоды городам Российской империи. В ней, помимо прочего, провозглашалось, что в городах «дозволяется, где удобно, на городских землях завести, построить и содержать мучныя, или пильныя, или иныя водяныя, или ветряныя мельницы» (37. С. 72). Таким образом, целесообразность строительства ветряных и водяных мельниц в России получила официальное одобрение властей.

Надо отметить, что, несмотря на широкое использование в Голландии ветряных мельниц в сфере производства, основной сферой их применения было осушение подтопляемой морем территории. Чтобы предотвратить наводнения, воду постоянно откачивали и направляли в водоотводные каналы с помощью насосов, которые приводились в движение колесами, действовавшими за счет силы ветра. Этот опыт оказался весьма востребованным в Астрахани. В 1740-х гг. здесь приступают к строительству искусственного канала, который должен был соединить реку Волгу и ее рукав Кутум. По мнению астраханского губернатора В.Н. Татищева и грузинского царевича генерала-поручика от артиллерии Бакара Вахтанговича, данный канал был необходим как для нужд обороны Астрахани, так и для улучшения условий проживания местного населения («избежания от смрада болезней и удобнейшего обывателям поселения») (30. Л. 382-382 об). При этом губернатор настаивал на том, чтобы приступить к строительству данного канала прежде проведения работ по укреплению самой Астраханской крепости. Учитывая, что применение водных преград в виде рвов и каналов было отличительной чертой голландской школы фортификационного искусства, хорошо знакомой В.Н. Татищеву, можно предположить, что именно ему принадлежит идея сооружения этого канала.

15 марта 1745 г. генералом-фельдцейхместером принцем Л. Гессен-Гомбургским был представлен проект укреплений Астрахани. Вопросу сооружения «Большого канала» было уделено в нем много внимания. Этот канал должен был иметь ширину не менее 12 сажень, из расчета, чтобы в него могли свободно войти в один ряд три судна. В случае необходимости строителям разрешалось увеличить ширину канала до 15 сажень и более. Его глубину следовало определить на месте, «применяяся по подлинному противу объявления астраханских старожилов от тридцатилетней в реке Волге водяной прибыли и убыли исследования в такую меру, дабы во оном канале и во время самого большого упадка состояло воды глубиною на десять фут» (31. Л. 66). При сооружении канала строители могли столкнуться с его подтоплением грунтовыми водами. На это счет им рекомендовали отводить их, «если состояние места допустит, хотя чрез вырывку нарочно небольшого рва, в противном же случае чрез способ водоподъемных машин, поднимая таковую на потребную вышину и смотря по положению места, куда способнее деревянными из досок сплоченными или из бревен исправленными на козлах желобами, а на последок и малыми ровками спушать» (31. 65 об-66).

Указанная диспозиция не разъясняла, какой конструкции должны были быть «водоподъемные машины». Но очевидно, что без их применения уже тогда обойтись было нельзя. В военно-инженерном ведомстве это отлично понимали. Строительство канала в Астрахани было поручено местной инженерной команде. Е.В. Гусаровой удалось найти факты, свидетельствующие, что его сооружение велось во второй половине XVIII в. с использованием «водоотливных машин», часть из которых приводилась в действие ветряной, а часть конной тягой. Так, «в Волской дистанции ис канала в реку Волгу конными и ветряными машинами выливалась вода по накоплении по куветам». Механизмы для откачки воды были установлены по длине всего канала: «На Кутумовой плотине две ветряные машины»; «на Волской перемычке две конные машины, на нордской стороне ветреная машина» и т.д. Задействованные для откачки воды машины требовали постоянного технического обслуживания, которое осуществляли работающие в Астрахани специалисты. «На Волской перемычке на зюйдской стороне для ставки перевезенной Юртовской машины выгорожено место и земли вынето… зделаны вымостки… под фундамент побито свай»; «при Кутумовой машине исправлено водяное колесо шестерня… под стоячей сделана подушка… во оную вколочена скоба»; «при Волской перемычке на двух старых машинах починено крыш…»; «сшито машинных парусов… починено старых парусов…»; «для литья воды поставлено старых желобов…» (11. С. 381-382) – вот лишь не полный перечень текущих ремонтных работ, которые выполнялись при обслуживании ветряных и конных мельниц в Астрахани, применявшихся для осушения местности при строительстве водного канала.

Но самое широкое применение ветряные мельницы нашли в астраханском садоводстве. В Астрахани и Красном Яру в XVII-XVIII вв. содержалось большое количество частных и казенных садов (последние находились в управлении специально созданной Садовой конторы). История садоводства на Нижней Волге насчитывает не одно столетие и является симбиозом восточных и западных технологий. Еще секретарь голштинского посольства в Персию Адам Олеарий отмечал, что первым виноградные лозы в Астрахани стал культивировать один из монахов (австриец по происхождению), которому подарили лозы персидские купцы. Но успехи астраханцев в виноградарстве он связывал с именем другого европейского специалиста Иакова Ботмана, обучившегося этому мастерству в Готторпе (25. С. 346-347) (дворец-замок, стоящий в немецком городе Шлезвиг на острове в заливе Шлей).

Голландцы также внесли свой вклад в развитие астраханского виноделия. В 1646 г. представителем торгового дома Рутсев в Амстердаме был заключен контракт с голландцем Йоханом ван Сведеном (в русских источниках известен, как Иван фон Сведен), который был приглашен на работу в Россию в качестве специалиста по укупорке, проверке качества и продаже вин. «В 1648 и 1649 гг. ван Сведен по заданию царя приехал в Астрахань, – пишет Я.В. Велувенкамп, – для развития там виноделия и обучения ему русских» (3. С. 178). Подробностей о деятельности Й. ван Сведена в Астрахани не сохранилось. Известно, что незадолго до смерти он подал на имя царя челобитную о вознаграждении его за обучение «русских людей в Астрахани виноградарству и виноделию», а также за поставку вина к царскому двору (33. Л. 1). Последовало ли решение по этому делу неизвестно. Но обращает на себя внимание то обстоятельство, что Й. ван Сведен должен был не просто наладить производство вина в Астрахани, но и обучить этому делу русских людей. Для этого он должен был, по крайней мере, найти с ними общий язык. Владел ли Й. ван Сведен русским языком в то время, неизвестно. Если предположить, что он не знал его, то как-то должен был быть решен вопрос с переводчиком. Его надо было либо подыскать в Астрахани, либо привезти с собой. Так как в Астрахани не велась торговля с голландцами и вообще с европейцами, то вряд ли кто-либо из местных подьячих мог знать голландский, либо другой европейский язык. Очевидно, переводчик прибыл вместе с Й. ван Сведеном из Москвы, так как данный специалист, как уже упоминалось, был направлен в Астрахань по царскому заданию, и этот вопрос должны были предусмотреть.

Весьма вероятно, что этого человека звали Эткласен Клутемс. По крайней мере, в пользу этой версии говорит тот факт, что в Астрахани на территории кремля (центральная часть города, основанного в 1558 г.) в 1980 г. была обнаружена могила его дочери, на надгробной плите которой сохранилась надпись на голландском языке: «Здесь погребена Мария, дочь доктора Ван-гер Эткласена Клутемса – переводчика царя, родилась в Московии 16 августа 1647 года от Рождества Христова. В бозе почила в Астрахани 11 октября 1648 года». Астраханский писатель-краевед А.С. Марков, обнародовавший этот факт, предположил, что доктор Э. Клутемс прибыл в Астрахань в составе какого-нибудь посольства, и его сопровождали жена с маленькой дочерью (24. С. 207). Однако в указанный период ни голландское, ни российское посольства через Астрахань в страны Востока не направлялись. А если бы и было направлено, то потребность в специалисте голландского языка отсутствовала, так как в таком случае с посольством был бы направлен специалист персидского либо другого восточного языка, которые всегда имелись в распоряжении Посольского приказа либо астраханского воеводы. К тому же маловероятно, чтобы казна оплачивала проезд вместе с посольством не только переводчика, но и его семьи. Поэтому весьма вероятно, что Э. Клутемс был приставлен к Й. ван Сведену в качестве переводчика на период его деятельности в Астрахани, а так как она могла затянуться, то он взял с собой семью.

Документы Астраханской приказной палаты, относящиеся ко второй половине XVII в., содержат имена и других «мастеров виноградного дела», которым было «велено виноградное кустье разводить и вино делать». По сведениям Е.В. Гусаровой, в Астрахань были направлены в 1652 г. «фряжской земли немчины» мастера Пасказаюс Подовинов (Болдвинов) и толмач Петр Лекорт (Лякурт). Последний, очевидно, как и в случае с голландцем Й. ван Сведеном, выполнял роль переводчика. Иностранцы привезли с собой в Астрахань «всяких снастей для виноградного и питейного дела… для строения виноградного сада» (11. С. 133). В то же время крайне интересное свидетельство относительно виноделия в Астрахани можно встретить в труде «Северная и Восточная Тартария» (1692 г.) голландского ученого и амстердамского бургомистра Н. Витсена. Он пишет, что виноград «несколько лет назад начали давить в Астрахани» и «эту науку» туда «принес» его соотечественник – «один голландец, рожденный в Оудерватере, как он сам мне рассказал» (11. С. 133).

Разнообразные сорта плодовых деревьев и винограда, которые культивировались в Нижнем Поволжье, были завезены преимущественно из стран Востока (Персии и Турции). Интересно, что во второй половине XVII в. в столичном дворцовом садовом хозяйстве одновременно культивировались как восточные, так и европейские культуры. В 1654 г., например, голландцы Андрей Виниус и Иван Марсов привезли в Москву «2 дерева оранжевых яблок, 2 дерева лимонных, 2 дерева винных ягод, 3 дерева шпанских вишен мореллен, 2 дерева миндальных ядер, 2 дерева больших сливы». В 1660-70-х гг. разводившиеся в Астрахани виноград, арбузы, «пшеницу цареградскую» также пытались акклиматизировать в дворцовых Измайловских садах под Москвой. В 1666 г. там был устроен виноградник. Посадку арбузных и виноградных семян производили в коробах в «виноградную и арбузную» землю, специально доставленную из Астрахани (21. С. 50-51). В 1679 г. вместе с русскими садовниками в государевых садах в Москве разводили виноград, цветы, овощи, ягодные кусты и плодовые деревья «немчин» Кондратий Филиппов и Петр Гаврилов (Энглес) (15. С. 15).

«Те многочисленные материалы о русских садах XVII века, которые опубликовал в XIX веке, но искусствоведчески не осмыслил историк И. Забелин, отчетливо свидетельствуют, – пишет академик Д.С. Лихачев, – что к нам в Москву с середины XVII века проник в садоводство стиль голландского барокко». Характеризуя его, Д.С. Лихачев отмечает, что сады в Московском кремле делались на разных уровнях, террасами, как того требовал голландский вкус, огораживались стенами, украшались беседками и теремами. В садах устраивались пруды, в ящиках разводились редкостные растения (в частности, астраханский виноград), содержались в клетках певчие птицы, выращивались цветы и душистые травы. «Все это впоследствии Петр стал устраивать и в Петербурге», – отмечает Д.С. Лихачев (21. С. 33). Повышенный интерес Петра I к западноевропейской, в первую очередь, голландской, культуре проявился в его стремлении перенести в Россию достижения западной цивилизации в самых различных отраслях. Поэтому не удивительно, что именно в правление Петра I предпринимаются попытки адаптировать на астраханской земле европейские сорта винограда. В частности, известно, что гамбургский купец Матвей Поппе привозил в Россию виноградные черенки, чтобы «садить» их в Астрахани (16. С. 331). Впоследствии казна стала выписывать виноградные лозы для рассадки на астраханской земле из Франции и Венгрии.

Так как местная почва здесь были подвержена засолению, то сады обустраивали в Нижнем Поволжье на буграх. Для их полива использовали специальные устройства, подававшие воду из колодцев или из близлежащих рек. Первоначально для этих целей применяли приспособления, приводимые в движение конной силой. Голландский путешественник Корнелий де Бруин, посетивший Астрахань в начале XVIII в., писал: «Почва земли здесь чрезвычайно песчаная, и так как в ней находится много источников, то жители делают из них большие колодцы в своих садах и проводят в них подземные каналы. Воду из этих колодцев добывают при помощи большого колеса, на которое привязывают ведра, и выливают ее в деревянные желоба, посредством которых она проходит по всему саду. Один верблюд приводит в движение все подобные колеса, находящиеся в том или другом саду» (15. С. 169).

В середине XVIII в. для полива садов в Астраханской губернии начинают применять ветряные мельницы. Так, в Чернобургорном саду, располагавшемся в окрестностях Астрахани, к 1755 г. действовало несколько мельниц, подававших воду для орошения сада, две из которых были ветряными. Этот сад был приобретен за 300 рублей в 1741 г. астраханским архиепископом Илларионом у барона И.А. Черкасова. Спустя пятнадцать лет в саду насчитывалось 4583 куста винограда, не считая плодовых деревьев, было налажено производство кирпича и вина («чихиря») (26. С. 188). В 1755 г. архиепископ отмечал, что «издержал» на содержание сада 1300 рублей. В эту сумму он включил строительство двух ветряных мельниц и двух конных чигирей (6. Л. 45-46).

В 1752 г. директором Астраханской Садовой конторы стал приглашенный на русскую службу Иван Андреевич Паробич, венгр по национальности (память о садоводе сохранилась в названии Паробичев бугор в Астрахани). При нем в 1755 г. Чернобугорный сад был продан архиерейским домом Астраханской Садовой конторе за 1750 рублей для посадки в нем «всяких заморских деревьев, вывозимых из Персии» (26. С. 188). После смерти И.А. Паробича Садовой конторой в Астрахани управляли родственники губернатора Н.А. Бекетова, которые привлекали к работе лучших мастеров садового дела. Академик С.Г. Гмелин, посетивший Астрахань в 1769 г., отмечал, что сады в городе обслуживались ветряными мельницами. «Когда ж летом бывает великий жар, а дождя мало, то поливают посредством обыкновенных ветряных мельниц, близ рек и ручьев поставленных, кои воду вверх в желобы поднимают и таким образом сады напояют, – пишет он. – Из предыдущего видно, что сады ни на каком другом месте не находятся, как только при берегах, и, если они ветряных мельниц иметь не могут, потому что они очень дороги становятся, то однакож, по крайней мере, на каналах и реках ставятся высокие водяные колеса, кои лошадьми вкруг обращаясь, воду деревянным желобам так сообщают, что оная до возвышеннейшей части садов доходит и от оной, смотря по обстоятельствам, по всем грядам проводится» (10. С. 310-311). Схожие с С.Г. Гмелиным наблюдения относительно садоводства на Нижней Волге сделал известный путешественник, доктор медицины И.И. Лепехин. Он отмечал, что выращиваемый на Юге России виноград нуждается в ежедневном поливе, «иначе труды и иждивение будут тщетны… почему те, коим не привел случай завести сад в близости горы, родниками изобилующей, находятся строить мельницы для поднятия воды в сад» (20. С. 236).

Ветряные мельницы отчетливо видны на панораме «Вид Астрахани с юго-восточной стороны» и на рукописной копии генплана Астрахани 1769 г., нарисованных участником академической экспедиции С.Г. Гмелина рисовальщиком К.Ф. Бауэром. Схематичное изображение на них ветряных устройств, применявшихся для полива садов в Астрахани, тем не менее, позволяет составить представление об их конструкции. Это были характерные для западноевропейских стран четырехкрылые мельницы. Они были установлены на сквозных деревянных конструкциях-стояках со шлемообразными завершениями (11. С. 465).

В последней трети XVIII в. численность фруктовых и виноградных садов в Астраханской губернии достигла 350 единиц. Здесь научились уже не только использовать ветряные мельницы, но и грамотно обслуживать их. Необходимые материалы для обеспечения работы мельниц закупались на местном рынке. В 1774 г., например, Садовая контора сообщила губернатору П.Н. Кречетникову, что ею было «приторговано… в казенные сады для ветряных мельниц… смолы жидкой сто шестьдесят пудов» на сумму в 24 рубля (7. Л. 19). В том же году для смазки клапана на ветряной мельнице, обслуживавшей казенные сады в Красном Яру, было куплено сало. Там же была осуществлена переправка у ветряной мельницы «воротового железного круга» (7. Л. 114 об.). В 1786 г. согласно ведомости, составленной красноярским городским магистратом, на починку ветряной мельницы было израсходовано 2 рубля 27 копеек. Указанные средства пошли на пошивку двух мельничных парусов, на «приковку» и смазку салом «подмостей» мельницы, на приобретение 12 сажень веревки, гвоздей для починки мельницы (8. Л. 5).

В 1780-х гг. правительство России начинает рассматривать вопрос о судьбе казенного садоводства в Астрахани. К этому времени Россия расширила свои владения на Юге за счет Причерноморья и Крыма, которые также славились своими виноградниками. В лице этих областей Астраханская губерния получила серьезных конкурентов на рынке винодельческой продукции. В отношении астраханских садов Екатерина II приняла решение оставить казне только 14, а все остальные передать в частные руки. В 1786 г. сады Астраханской Садовой конторы были переданы в содержание астраханского магистрата, а сама контора упразднена (26. С. 226). Садоводство стало частным делом. Их владельцам приходилось самим искать и нанимать мастеров для обслуживания мельниц, которые подавали воду в сады. Ученый-естествоиспытатель П.С. Паллас, посетивший Нижнее Поволжье в 1793-1794 гг., писал: «В основном астраханские виноградники располагаются на волжских рукавах, которые окружают и пересекают город, для того, чтобы их в тамошнем климате при обычной нехватки дождя летом было легче орошать. Для этого используют по восточному типу водонапорные башни (или так называемые чигири), которые обычно приводятся в движение посредством ветряных мельниц, но их сооружение обходится очень дорого» (28. С. 159). В 1799 г. один армянин, владевший в Астрахани садом, откровенно признавался путешественнику В. Измайлову, что содержание сада обходится ему чрезвычайно дорого «по причине засухи, которая здесь производится все лето, водяных машин, которые мы строим для поливания садов, денщиков, которым предохранить виноград стоит великого труда и великих попечений» (17. С. 333).

Спрос на услуги стимулировал развитие в Астраханской губернии профессии мельничного мастера. По словам П.С. Палласа, в Астрахани и других местах садоводства в губернии «нет ни одного виноградника, где бы не было одной или нескольких установок с быками и лошадьми, поднимающих воду, все виноградники орошаются по меньшей мере 7 раз в период с весны и до середины июля с помощью одной или более ветряных мельниц и едва не превращаются в болото. Такое обильное орошение и ранний рост винограда в результате зарывания виноградных лоз в землю способствуют раннему росту побегов и раннему созреванию ягод… если бы орошение такого вида было прекращено, то пострадали бы и кусты винограда, и плоды» (28. С. 159). Только в имении бывшего астраханского губернатора Н.А. Бекетова в селе Черапаха использовалось сразу несколько ветряных устройств для орошения садов. Три из них действовало в старом (южном) виноградном саду, а еще четыре – в новом (северном). Помимо этого специальная мельница «с несколькими подачами для подъема воды» действовала в еще одном винограднике, в котором выращивался виноград не для производства вина, а к столу. Этот виноградник и расположенный по соседству с ним фруктовый сад располагались в том же имении за церковью и господским домом. Описывая этот сад, П.С. Паллас обратил внимание на то, что в нем «существует также круглая ветряная мельница с горизонтальным лопастным колесом, которая, правда, не используется из-за своей непригодности» (28. С. 148, 151).

Приведенные факты свидетельствуют, что в Астрахани в достаточно широких масштабах применялся опыт голландской инженерной мысли, получившей в XVIII в. распространение в России, в сфере использования водяной и ветряной энергии для работы различных механизмов (водоподающих и водооткачивающих устройств, пильных и мукомольных мельниц). Носителями данного опыта не всегда выступали непосредственно голландские специалисты, что лишний раз свидетельствует о том, что технологией использования водяной и ветряной энергии, пришедшей в Россию из Голландии, сравнительно быстро овладевали представители самых широких кругов российского общества, в том числе и жители Астрахани и ее окрестностей. С другой стороны развитый в Астрахани при помощи голландских и других зарубежных специалистов в XVII в. опыт виноградарства оказался весьма полезен при устройстве дворцовых садов, которые создавались в стиле голландского барокко.