Научно-исследовательский институт проблем каспийского моря

Вид материала

Документы

Содержание Igor Wladimiroff Adam Olearius Magnae Tatariae Tabula – Carte de Tartarie Scheepsbouw en Bestier Scheepsbouw en Bestier Archangel, Nederlandse ondernemers in Rusland 1550 – 1785 1688, The First Modern Revolution Взаимоотношения ногайцев Тайша мончак и русско-калмыцкие отношения «служилые» и центральная власть московской руси

Подобный материал:

• Научно-исследовательский институт проблем каспийского моря, 10916.68kb.
• Институт каспийского сотрудничества, 668.69kb.
• Методические указания му 1 2600-10, 485.46kb.
• Рыбохозяйственные и экологические аспекты эффективности искусственного воспроизводства, 422.61kb.
• Свод правил по проектированию и строительству метрополитены дополнительные сооружения, 1496.85kb.
•      согласован мчс россии письмо n 43-95 от 14., 1639.07kb.
• Оценка ситуации в регионе Каспийского моря и прикаспийских государствах в апреле 2011, 416.63kb.
• «Научно-исследовательский институт дезинфектологии», 448.62kb.
• Методические рекомендации мр 6 0050-11, 382.97kb.
• Решение IV международной научно-практической конференции, 42.94kb.

Important books in this article

Igor Wladimiroff, De kaart van een verzwegen vriendschap, Nicolaes Witsen en Andrej Winius en de Nederlandse cartografie van Rusland, Groningen 2008, Baltic Studies 10, ISBN 978-90-812859-1-9 , copyright Igor Wladimiroff en het Instituut voor Noord- en Oost-Europese Studies.

In the rear of the book are 53 maps and drawings, some in the possession of mr.Wladimiroff:

No.11 map of Tartaria by Jodocus Hondius

No.17 map of Russia by Isaäc Massa

No.24 map of the river Wolga by Adam Olearius

No.25 map of the Caspian Sea

No.26 map of the Caspian Sea with Astrachan by Jan Jansz. Struys made in 1668

No.36 map of Siberia to China Tartaria sive Magni Chami Imperium by Nicolai Witsen

No.37a new map of the Russian Empire by Nic. Witzen dedicated to Imperatori Petro Alexewitz

No.44 map of the Caspian Sea by Carl van Verden in the year 1719,1720 and 1721

No.53 map of Muscovy and Siberia Magnae Tatariae Tabula – Carte de Tartarie by Guillaume de L’Isle published in Amsterdam

Marion Peters, De wijze koopman, het wereldwijde onderzoek van Nicolaes Witsen (1641 – 1717), burgemeester en VOC-bewindhebber van Amsterdam, Amsterdam 2010, ISBN 978-90-351-341-2-6, copyright Marion Peters.

In chapter 5 one can find a lot of information about Witsen’s Scheepsbouw en Bestier, his maps and Noord en Oost Tartarije. She reproduces images of ancient ships (in the editions of 1671 and 1692), views on a jolly, a fluyt and a galleon (in the 1692 edition, the Architectura Navalis ) and foreign vessels (both editions).

The bulk of the books of Nicolaes Witsen such as Scheepsbouw en Bestier and Noord en Oost Tartarije should be available in the main archives and public libraries in Russia. The same goes for his cartographic labour.


Notes

1) For Dmitrij Gerasimov see A. Langeler, Maksim Grek, Byzantijn en humanist in Rusland (Maksim Grek, Byzantine and Humanist in Russia), Amsterdam 1986, pp.146 – 148. For old descriptions of the Caspian Sea , the Don, other rivers and the mountains of the Caucasus see Plinius the Elder, Natural History, Book 6, vi – v.

2) For their adventures see Jan Willem Veluwenkamp, Archangel, Nederlandse ondernemers in Rusland 1550 – 1785 (Archangel, Dutch entrepreneurs in Russia 1550 – 1785), Maastricht 2000, pp.23 – 25. It came to my notice that some years ago an edition in Russian translation has been published. On the cover of the Dutch edition one can see two unarmed fluyts in the port of Archangel.

3) I. Wladimiroff, De kaart van een...., pp.21 – 23.

4) ibidem, pp.29 – 30 noticed some progress, see also Nicolaes Witsen, Moscovische Reyse 1664 – 1665. Journaal en Aantekeningen (Voyage to Moscow, diary and annotations 1664 – 1665 - in the text and the annotations called the Diary) ed. by Th.J.G. Locher and P. de Buck, 3 vol., The Hague 1966 – 1967. For the drawings see A.N. Kirpichnikov, Rossia XVII veka v risunkach i opisaniach gollandskogo putesjestvennika Nikolaasa Vitsena, St.Peterburg 1995,

5) I. Wladimiroff, De kaart van een....,pp.32 – 33.

6) ibidem, p.95.

7) ibidem, p.95, Olearius published his map of the Volga as annex to his diary Vermehrte Moscowitische und Persianische Reisebeschreibung (1647). In my possession is a Dutch translation by Dirck van Wageninge made for Jacob Benjamin, bookseller in the Raamsteeg (steeg = alley), Amsterdam 1651, without the map showing the Volga (see the text), but proving the popularity the work by the many translations in several languages. See also The Travels of Olearius in 17^th-Century Russia, translated and edited by Samuel Baron, Stanford 1967.

8) ibidem, p.106.

9) For an account of the events around Astrachan see Struys’s own description in The perillous and most unhappy voyages of John Struys....To which are added 2 narratives sent from Capt. D.Butler, relating to the taking in of Astrachan by the Cosacs, London 1683. In the same year of the appearance of Wladimiroff’s book (2008) Kees Boterbloem published The Fiction and Reality of Jan Struys, A Seventeenth Century Dutch Globetrotter, New York, based on Struys’s ventures. Obviously, Wladimiroff and Boterbloem were not informed about each other’s research.

10) In the possession of the author – Collectie Wladimiroff nr. 910309,illustration 26.

11) I.Wladimiroff, De kaart van een....,p.131. This omgedoopte (= converted to the Russian Orthodox belief) friend that pointed Witsen on several mistelinge (mistakes) made by Olearius, pp.131 – 132. At the end of his Diary Witsen enumerates them. On p.134 Wladimiroff provides the reader with a rather flat description of Witsen’s secret visit to patriarch Nikon in his New Jerusalem monastery in Istra. According to the Diary Witsen poked around in the main church, the Voskresenskij sobor, during a short absence of Nikon. He compared the buildings of the monastery with the estate Franckendael in the Watergraafsmeer, a polder in Amsterdam. He showed by this a typical Amsterdam nosey behaviour. Wladimiroff does not mention the Verbael (account) of the embassy made by Boreel for the General States of the Dutch Republic.

12) ibidem, pp.138 – 139. For a connexion between William and Witsen since 1672, see Steve Pincus, 1688, The First Modern Revolution, Yale 2009, p.314. King of England, William offered Witsen a baronet; he refused.

13) Marion Peters, De wijze koopman.Het wereldwijde onderzoek van Nicolaes Witsen (1641 – 1717), burgemeester en VOC-bewindvoerder van Amsterdam (The wise - savant - merchant, The world-wide investigation of Nicolaes Witsen (1641 – 1717), mayor and VOC-administrator of Amsterdam), Amsterdam 2010, p.152 and p.441.

14) ibidem, pp.158 – 159.

15) ibidem, pp. 164 – 165, I.Wladimiroff, De kaart van een....,p153 – 154.

16) I.Wladimiroff, De kaart van een....,p.159, Diary, vol.III, 473.

17) ibidem, p.168. For the adventures of Lodewijk Fabricius during and after the taking of Astrachan by Stenka Razin, see A.G.Man’kov, Zapiski inostrancev o vosstanii Stepana Razina, Leningrad 1968, pp.14 – 46.

18) I.Wladimiroff, De kaart van een...., p.168 – 169, the map of 1723 is in the private collection Wladimiroff, nr.850501.

19) ibidem, p.169.

20) ibidem, p.222. Wladimiroff mentions the names of the sailmaker and adventurer Jan Struys and Karsten Brand(t), able seaman and gunner, who should later the young tsar Peter teach the principles of shipbuilding. His source for this is Boris Raptschinskij, Peter de Groote in Holland 1697 – 1698, Zutphen 1925, pp.30 – 33. For the difficulties defining a pinas, see one of my earlier notifications.

21) I.Wladimiroff, De kaart van een....,pp.230 – 231. The iron foundry in Sweden belonged probably to the family De Geer.

22) ibidem, pp.254 – 256.

23) ibidem, pp.256 – 257, illustration 52, fasc. copy of the frontispiece with added Dutch translation, Public Library Moscow, fond 256, no.346, l. 23. Winius fell into disgrace by manipulations of Aleksandr Danilovitsj Mensjikov, a good friend of tsar Peter.

24) ibidem, pp 249 and .282 – 283. M Peters, De wijze koopman,...p.106, the book was sent to Winius “with the fleet”.

25) M.Peters, De wijze koopman...., p.105 and n. 18.

26) I.Wladimiroff, De kaart van een....,pp.269 – 270.

27) ibidem, pp.277 and 346.


Д.С. Кидирниязов

Институт истории, археологии и этнографии Дагестанского научного центра РАН

ВЗАИМООТНОШЕНИЯ НОГАЙЦЕВ

С АСТРАХАНСКИМ ХАНСТВОМ В XV–XVI ВВ.

Как известно, Астраханское ханство возникло в 60-е годы XV в.

Ногайская Орда была заинтересована в связях с Астраханским ханством. Прежде всего, потому, что Астрахань со всех сторон была окружена кочевьями ногайцев. К тому же окрестности Каспийского моря представляли собой отличное место для зимовок и рыбной ловли.

Правителями Астраханского ханства были потомки ордынского хана Ахмата.

Ногайцы много раз брали Астрахань военной силой, поддерживая того или другого претендента на ханский престол, более угодного им. С Астрахани ногайцы получали дань. Об этом пишет правитель Ногайской Орды бий Исмаил Ивану IV: «А в Астрахани коли Царь (хан) был и Царевичи; и яз имал по сороку тысячь алтын денег» (9. С. 27).

В 60–80-е гг. XV в. астраханским ханом был Касим. При нем Астраханское ханство достигло своего наивысшего расцвета. Астраханские ханы находились в союзнических отношениях с Большой Ордой. Во время похода ордынского хана Ахмата на Русь в 1480 г. Касим участвовал с ним на его стороне.

После разгрома Большой Орды астраханский хан лишился своего союзника. Астрахань теперь уже не могла вести самостоятельную политику. Имея ограниченную территорию и небольшое население, астраханские правители должны были искать опоры то в Ногайской Орде, то в Крыму.

Ногайские бии пытались укрепиться в Астрахани, утверждая там на престол своих ставленников, что обостряло отношения ногайцев с Крымом.

В 1492 г. объединенное войско ногайцев и Сибирского ханства во главе с Мусой, Ямгурчи, Ибаком (Саид-Ибрагимом) и Мамуком пришло в Астрахань «царя учинить», но почему-то откочевало обратно (11. С. 168).

Через несколько лет, в 1501 г. пять ногайских мурз в течение нескольких дней снова осаждали Астрахань. Астраханский хан Абдул-Керим вынужден был изменить свою политику по отношению к ногайцам. Если раньше астраханский хан занимал крымскую ориентацию, то теперь он был вынужден стать союзником ногайцев. В 1509 г. ногайские мурзы Агыш и Шейдяк совершили вместе с астраханским ханом нападение на Крым, но потерпели поражение. Через 6 лет, в 1515 г. несколько ногайских мурз вместе с Абдул-Керимом опять совершили набег на Крымское ханство, более успешный.

Преемник Абдул-Керима – Джанибек занял крымскую ориентацию. Так, например, в 1515 г. он вместе с крымцами напал на владение ногайских мурз Сеид-Ахмеда (Шейдяк). Захватил его улусы и взял в плен десять тысяч человек (13. С. 381, 454).

В 1521 г. крымский хан предложил Джанибеку идти в совместный поход на Москву. В это время ногайцы свергли Джанибека. Преемником стал Хусейн, сын Джанибека, ставленник ногайцев. Хусейн отказался учавствовать в походе крымского хана Мухаммед-Гирея на Москву. За этот отказ Хусейна крымский хан объявил ему войну. Весной 1523 г. при поддержке ногайцев во главе с Ших-Мамаем Мухаммед-Гирею удалось захватить Астрахань, изгнав оттуда Хусейна, сторонника части ногайцев и Москвы.

Однако дальновидные ногайские мурзы, беспокоясь растущего могущества крымского хана, требовали от бия Ших-Мамая отмежеваться от Мухаммед-Гирея.

В это время Крым, Казань и Астрахань на короткое время объединились под властью Гиреев. Боясь дальнейшего усиления Крыма, ногайцы решили уничтожить физически Мухаммед-Гирея, избавиться от политической гегемонии Крыма.

С согласия Ших-Мамая, его двоюродный брат Агыш к назначенному времени подтянул свои войска к Астрахани. Нападение произошло неожиданно для крымцев, «во время пирования». Об этом событии подробно сообщает историк А. Малиновский: «Магмет-Гирей умерщвлен был вместе с сыном своим Батыр-Гиреем и со многими находившимися при них людьми. Спасшиеся от сего кровавого побоища устремились бежать в Крым; но беспрестанно были гонимы от своих неприятелей, сумевших воспользоваться их робостью и рассеянием. При переправе через Дон очень много их было побито и перетоплено» (2. С. 234-235).

В 20-х гг. XVI в. ногайцы попытались утвердить свою власть в Астрахани. Когда в 1523 г. «Усейн царь в Азсторокань въехал и сел на своем юрте без нагаи», «нагаем было… хотелось Азсторокань и город разкопать»(1. С. 58). В начале 1524 г. Ших-Мамай, при поддержке отрядов Юсуфа, вновь появился под Астраханью и в течение семи дней осаждал город. Находившийся в Астрахани беглый крымский царевич Чобан, совершив вылазки из города, разгромил отряды Юсуфа, а Ших- Мамай был вынужден снять осаду. В это время «с Мамаем в розни» находились и Кошум, и бий Агыш (10. Л. 270, 14. С. 51).

По некоторым источникам Агыш договаривался с астраханским ханом идти против Ших-Мамая, при условии помощи со стороны крымского хана (1. Прим. 62, 70). А по другим источникам, Агыш сносился с королем Литвы и предлагал ему окончательно уничтожив Гиреев, восстановить Золотую Орду, поставить во главе ее хана Ших-Ахмета (сына Ахмата), находившегося в плену у литовского короля (2. С. 240).

Вскоре ногайцам удалось заключить союз с астраханцами. В отписке И. Колычева, доставленной в Москву в апреле 1525 г., говорится, что ногайцы «с Азстороканью в одиначстве» (10. Л. 84 об.). Естественно, Астрахань считался с огромной военной мощью ногайцев. Как известно, Астрахань платила выход 40 тыс. алтын в пользу ногайцев.

В 30-е годы XVI в. по свидетельствам многочисленных русских агентов в Ногайской Орде происходят междоусобные распри между влиятельными ногайскими владетелями. Так, например, противниками князя Шейдяка являются Ших-Мамай и другие сыновья Мусы (6. С. 287).

Очень решительно выступают против Шейдяка также Алач, брат Агыша и Агышевы дети (племянники Шейдяка). В 1536 г. они, заключив союз с астраханским ханом, угрожают Сарайчику (6. С. 274-275). Со своей стороны, князь Шейдяк решает осенью 1537 г. выступить на Астрахань, но братья его отказываются участвовать в этом походе. Шейдяк осаждал Астрахань «со всею ордою с ногайскою», требуя увеличения астраханского выхода до 60 тыс. алтын (12. Л. 413). В сентябре 1536 г. Шейдяк извещает Москву, что «Ямгурчиевы дети (семья Агыша – Д.К.) бежали, и яз половину их поймал» (6. С. 291). Вполне возможно, что это столкновение закончилось без большого кровопролития.

Княжение Юсуфа (1549–1554 гг.) в Ногайской Орде совпадает с периодом активизации внешней политики России. Юсуф занял враждебную политику по отношению Москвы.

В то время как Юсуф энергично ведет переговоры с противниками Москвы и угрожает военным вмешательством в казанские дела, брат его Исмаил наоборот все более определенно клонится на сторону Москвы. Последний отказывается от предложений Крыма и Турции о совместном походе против России. Исмаил просит Москву возвести на астраханский престол Дервиш-Али, племянника по матери ногайских князей. Дервиш-Али, один из многочисленных представителей династии астраханских ханов, в 1537 г. с помощью ногайцев стал астраханским ханом, но уже в 1539 г. уступил престол Абдурахману, своему троюродному брату. После низвержения своего с престола Дервиш-Али находится то у своих родственников в Ногайской Орде, то в Москве. В Астрахани Дервиш-Али мог представлять интересы как ногайцев, так и России. Исмаил писал великому князю: «Дервиш-царевичь мне родной сестриничь. И ты б Астрахань взяв ему дал. Да потому же его братом учинил, как и Шигалея царя» (7. С. 283).

Юсуф весной 1552 г. готовится к походу на Москву. Согласно донесению от 24 апреля вернувшегося из Ногайской Орды служилого татарина Беляка Кийкова, Юсуф предложил Исмаилу участвовать в этом походе, но Исмаил под разными предлогами отказался. «Да Нагайской, Государь, Юсуф Князь послал к Смаил-мирзе: язь де перекочюю за Волгу, а возму с собою Такбилди Царевича Астрахансково, да поедем воевать на Русь. Исмаил мирза с ним не похотел, да ему отговорил, и промож ими ныне великая нелюбка» (7. С. 327).

Такой поступок Исмаила можно объяснить тем, что с помощью Москвы Исмаил добивался низложения астраханского хана Ямгурчи и возведения на этот престол Дервиш-Али. Согласно сообщению русского посланника «говорил ему Исмаил, что он хочет со Царем и великим Князем быти в крепкой дружбе. А Царь бы и великий Князь отпустил к нему Дербыша царя… чтобы он Юрт его Астрахань взяв ему дал» (7. С. 107-108).

Убедившись во враждебной позиции Юсуфа по отношению к Москве, российское правительство вступило в соглашение с его братом Исмаилом. Так, например, послы Исмаила, «Темир с товарищами», находились в Москве с 15 декабря 1553 г. до 26 января 1554 г. (7. С. 129) Исмаил просил отпустить Дервиша и чтобы «рать свою послал и посадил бы на ней (Астрахани) Дербыша-царя; а Исмаиль и с иными мырзами ево царево дело учнут делати, как им царь и великий князь велит» (4. С. 235).

Вместе с послом Исмаила был отправлен «государев посол» Микула Бровцын, который должен был сообщить Исмаилу, что русское войско выступит на Астрахань в июне 1554 г. с тем, чтобы посадить Дервиш-Али на престол. А Исмаил, со своей стороны, должен был идти войной на своего брата Юсуфа.

2 июня 1554 г. русские войска во главе с князем Ю.И. Пронским взяли Астрахань. Астраханский хан Ямгурчи вынужден был бежать. А на его место был посажен Дервиш-Али, племянник Исмаила. В это же время Исмаил выступил против своего брата Юсуфа. 2 июля 1554 г. произошло первое столкновение между братьями, которое закончилось без кровопролития (8. С. 150-151).

В конце 1554 г. произошло второе военное столкновение между Юсуфом и Исмаилом. В этом кровопролитном сражении были убиты Юсуф и многие его сторонники, а другие бежали. Исмаил стал правителем Ногайской Орды (4. С. 249).

Эта трагическая развязка судьбы Юсуфа послужила лишь началом для дальнейшей распри среди ногайской княжеской фамилии.

Так, в апреле 1555 г. астраханский хан Дервиш-Али известил Москву о том, что к Астрахани приходили Ямгурчи с детьми Юсуфа и с ними были крымские и султанские отряды (4. С. 245).

Это нападение было отбито русскими войсками. Однако вскоре Дервиш-Али под влиянием ногайцев, сторонников детей Юсуфа и крымцев вынужден был перейти на сторону противников Исмаила и Москвы (8. С. 151, С. 180-187). Дервиш-Али, бессильный вести самостоятельную политику, продолжал колебаться между Москвой и Крымом, между Исмаилом и детьми Юсуфа. Все это продолжалось до 1557 г., до присоединения Астраханского ханства в состав России.

Ногайцы были заинтересованы в поддержании экономических связей с Астраханским ханством.

Особенно оживленной была торговля в Астрахани (4. С. 286). Астрахань, благодаря своему положению в устье Волги, по которой издавна проходили пути из Европы в Китай, Среднюю Азию, Иран и Индию, уже в XII–XIV вв. являлась крупнейшим экономическим центром. Неудивительно, что Астрахань, как отмечал Барбаро, «славился своей обширностью и богатством» (3. С. 56).

Во второй половине XVI в., после объединения всего волжского пути в руках России, Астрахань приобрела еще более крупное торговое значение. Через нее направлялись из Москвы торговые караваны и посольства в Иран, Бухару, Хиву и обратно. В Астрахани сосредотачивалась и основная коммерческая деятельность восточных купцов в России. Здесь можно было встретить, наряду с русскими и татарскими купцами, множество бухарских, ургенчских, иранских, ногайских, гилянских, шемахинских, армянских и турецких купцов (4. С. 5), которые, пользуясь правом свободного приезда в пограничный город Российского государства, вели здесь постоянную торговлю. В летописи за 1558 г. сообщается о приезде в Астрахань купцов из Шемахи, Дербента, Тюмени в Дагестане, из Сарайчика и Ургенча (5. С. 585). Ногайцы продавали в Астрахани бахчевые культуры. А. Олеарий отмечал, что ногайцы доставляли арбузы и дыни «еженедельно возов 10–20 в Астрахань на рынок по очень дешевой цене»(3. С. 401).


Библиографический список

1. Дунаев Б.И. Максим Грек и греческая идея на Руси в XVI в. М., 1916.
   
2. Малиновский А. Историческое и дипломатическое собрание дел, происшедших между российскими и великими князьями и бывшими в Крыме татарскими царями с 1462 – по 1533 гг. СПб., 1793.
   
3. Ногайцы в известиях русских, западноевропейских и восточных авторов XV-XVIIIвв./ Сост. введ., вступит.ст., прим. Д.С. Кидирниязова Махачкала, 1999.
   
4. Полное собрание русских летописей (далее- ПСРЛ). Ч.1. Т.13. М., 1965.
   
5. ПСРЛ. Ч.1. Т.20. М., 1965.
   
6. Продолжение древней Российской Вивлиофики (далее- ПДРВ) Ч.7. СПБ., 1793.
   
7. ПДРВ. Ч. 8.СПБ., 1793.
   
8. ПДРВ. Ч. 9.СПБ., 1793.
   
9. ПДРВ. Ч.10. СПБ., 1795.
   
10. Российский государственный архив древних актов (далее- РГАДА). Ф.89. Оп.1. Кн.1. 1524 г.
    
11. РГАДА. Ф.123. Оп.1. Кн.6. 1525 г.
    
12. РГАДА. Ф.123. Оп.1. Кн.8. 1537 г.
    
13. Русское историческое общество (далее - Сб. РИО). Т.41. СПб, 1841.
    
14. Смирнов И.И. Восточная политика Василия III // Исторические записки. М., 1948. Т. 27.
    

В.Т. Тепкеев

Калмыцкий институт гуманитарных исследований РАН

ТАЙША МОНЧАК И РУССКО-КАЛМЫЦКИЕ ОТНОШЕНИЯ

В СЕРЕДИНЕ 1660-Х ГГ.


К середине XVII в. российское правительство окончательно сформировало свою заинтересованность в использовании военных ресурсов калмыков для закрепления и расширения границ государства в южном направлении. Связано это было, в первую очередь, со сложным международным положением, в котором оказалась Россия, особенно в ее отношениях с Украиной, над которой одновременно нависла угроза со стороны Речи Посполитой и Крыма. Заключенные шерти в 1655, 1657 и 1661 гг. создали все формальные условия для привлечения калмыков к военной службе на стороне русской армии. Как подкрепление взятому курсу, летом 1664 г. российское правительство официально признало Мончака верховным правителем волжских калмыков, наделив соответствующими символами власти – булавой и знаменем¹. Именно в этом году между Москвой и Мончаком отмечен новый всплеск активизации посольских контактов.

В документах фонда «Калмыцких дел» Российского государственного архива древних актов отложились подробные сведения о приезде калмыцких послов в российскую столицу. Например, 13 августа 1664 г. в Москву от тайши Мончака прибывает калмыцкое посольство Кулачи-дархана (6. Л. 1). В сентябре этого же года в Москву прибыл уже посол Айдарука Мурзаев, доставивший довольно интересные сведения о состоянии калмыцкого общества. В это период Мончак совершил военный поход в приаральские степи против детей своего дяди Елдена, в результате чего был убит его старший сын Мерген, а его улус захвачен. Двум другим его братьям с немногими людьми удалось уйти на территорию Джунгарии (5. Л. 2). Таким образом, к этому времени Мончаку удалось ликвидировать всех реальных конкурентов внутри правящего «торгутского дома», расчистив дорогу к будущей власти своему старшему сыну Аюке.

Стабилизация внутриполитического положения калмыцкого общества позволило царскому правительству претендовать и на новые воинские отряды калмыков. В августе 1664 г. к Мончаку от Г.С. Черкасского были отправлены за военной помощью стрелецкие сотники Михаил Сурин и Герасим Голочелов. Тайша выделил для русской армии 3 тыс. воинов под командованием Маничар-Дайчи. Причем одна половина отправилась в новый крымский поход с Г.С. Черкасским, а другая половина ушла в Запорожье к гетману Левобережной Украины И. Брюховецкому. Мончак же с улусами подтягивался к Царицыну, т.е. поближе к театру военных действий в Причерноморье т ( 8. Л. 22-24, 26). Осенью 1664 г. 2-тысячное калмыцкое войско под командой Ишкепа и Батура прибыло на Бузулук, откуда направилось на Украину. В ноябре из Москвы к гетману И. Брюховецкому пришло указание о полном обеспечении продовольствием и кормами прибывших на войну калмыков, при этом всячески способствовать их согласию остаться на зиму в Малороссии. Тайши сообщали в Москву об отправке самих лучших командиров во главе этого отборного отряда, поэтому И. Брюховецкому центр предписывал «тех калмыцких людей покоить, чтоб им ни в каких запасах скудости не было» (1. С. 210, 220-223, 282).

Но военные действия в Северном Причерноморье и на Украине не отвлекали внимание царского правительства и от северокавказского региона. В октябре 1664 г. Мончаку и К.М. Черкасскому из Москвы пришел указ уничтожить строительство крымцами и малыми ногаями крепости в междуречье Кубани и Инжика². Укрепление крымцев и турок в этом регионе не входило в планы не только русского командования, но и калмыцких тайшей, поскольку, со слов послов, «калмыкам де тот городок гораздо грубен». Тайша, со своей стороны, через К.М. Черкасского просил военной помощи у астраханских воевод, в частности, предоставление артиллерии, поскольку «без огненного бою города не взять». Воевода князь Яков Никитич Одоевский³ выразил готовность помочь калмыкам. Желание принять участие в этом походе изъявил и Дайчин, отношения с Мончаком которого стали нормализоваться в указанное время. Таким образом, калмыцкие тайши Дайчин, Мончак, Аюка и князь К.М. Черкасский со своими отрядами подошли к урочищу в верховье Кумы, где стали ожидать подхода астраханцев с артиллерией. Прождав более месяца и в результате так и не дождавшись подхода астраханского отряда, калмыки отправили с гонцом запрос в Астрахань. Но местные воеводы на этот раз резко изменили свое предыдущее решение, отказавшись от совместного участия в походе. Ранняя оттепель и начавшееся половодье рек вынудили тайшей отменить продолжение военного похода и вернуться в улусы (7. Л. 53-54, 69).

Нерешительность, интриги или предательство владели астраханскими воеводами, неизвестно. Но факт того, что уход с воеводства в Астрахани и Царицыне князя Г.С. Черкасского повлекло за собой резкое снижение активизации русско-калмыцких отношений на юге России, отложившееся в целом на военной службе калмыков. Единственным, кто продолжал поддерживать с тайшами тесные отношения, оставался терский воевода К.М. Черкасский. Мончак через своих послов в Москве сообщил о преступном бездействии и инертности астраханских воевод. 20 марта 1665 г. из Москвы в Астрахань к воеводам пришло строгое указание о немедленной отправке отряда с пушками во главе с Семеном Беклемишевым совместно с донскими казаками и терцами против указанного крымского городка. В апреле Мончак сообщал в Царицын о готовности своих войск в ближайшее лето начать новую военную кампании. Причем на Кубань против Малого Ногая им было уже отправлено 3 тыс. воинов, в Запорожье – 500, на Дон – 300 и на Терек к К.М. Черкасскому – 150 калмыцких воинов. Также к Дайчину за Яик от сына были отправлены посланцы, уговорившие отца принять участие в ближайшей совместной военной кампании (14. Л. 11-12). Крымская крепость в результате была уничтожена калмыками, а ее развалины сохранились до настоящего времени на Кубани.

12 февраля 1665 г. в Москву от Мончака прибыло новое калмыцкое посольство во главе с Каичю. Здесь калмыцкие послы представили от Мончака довольно смелый план новой крымской кампании на ближайший весенне-летний период. Проект заключался в наступлении крупных воинских сил калмыков на Кубань с целью перемещения своих улусов в этот регион. Затем в дальнейшем предполагалось совместное с прибывшими дербетами и хошутами, а также казаками и русским войсками, движение войск на Крым, «чтоб крымские улусы разорить и на тех местах быть им самим калмыкам» (14. Л. 96). Другими словами, торгутские тайши вынашивали план уничтожения или подчинения Крымского ханства, занятие татарских земель в Причерноморье, а свои кочевья в Северном Прикаспии освободить для новоприбывших хошутов и дербетов⁴. Это действительно был довольно дерзкий план, который мог бы существенно изменить политическую карту в Северном Причерноморье и на Северном Кавказе. В Москве также были заинтересованы в существовании в Причерноморье союзного калмыцкого государства вместо агрессивно настроенного против России Крымского ханства. Идея эта была не нова, например, еще в 1661 г. русский посол И.С. Горохов предлагал калмыкам окончательно завладеть Крымским ханством. Мончак предлагал русскому царю обмениваться послами «по чести». Как считал тайша, это должно было устрашить крымского хана – единственного врага калмыков. Мончак заверил правительство, «что не разобив крымсково хану и ево улусов, войны не покинет» (14. Л. 110-111).

Но осуществлению этого плана мешал ряд неурегулированных вопросов в русско-калмыцких отношениях.

Во-первых, послы жаловались на астраханских, черноярских и саратовских воевод, отказывавшихся перевозить через Волгу калмыцких воинов, возвращающихся из крымских походов. К тому же Астрахань, Черный Яр и жители других волжских городов не возвращали калмыкам захваченный ими под Крымом беглый «ясырь»⁵ (поляков, литовцев, мадьяров и др.), не обеспечивали питанием людей Мончака, приезжающим от тайши по делам к воеводам. Еще в 1663 г. Г.С. Черкасский жаловался в Москву об обидах, нанесенных калмыцким торговцам в Саратове и Самаре, об игнорировании местными воеводами приказов самого князя. Москва строго указала всем волжским воеводам возвращать калмыкам беглый ясырь и всячески им оказывать всемерное содействие (3. Л. 194-195;10. Л. 97-98).

Во-вторых, послы просили в помощь на Крым 2 тыс. русских конных воинов, запасы и жалованье. Причем Мончак указывал о присылке царского жалованья не всем тайшам и не в одинаковом размере, поскольку в крымской кампании участвовали не все калмыцкие феодалы. В 1664 г. Мончак сетовал, что царские власти посылают его братьям жалованье «мимо» него. На этом основании Мончак предлагал присылать жалованье только ему, а он бы уже распределял среди подчиненных ему тайшей по конкретным заслугам каждого. В Москве согласились с этими доводами (9. Л. 11-12; 13. С. 100).

В-третьих, Мончак всячески пытался дистанцировать своих калмыков от башкирского восстания. Тайша с К.М. Черкасским отправили к дербетскому тайше Аючею гонца с приказом об отсылке от себя башкирских повстанцев и присоединения к Мончаку. Со слов послов, Мончак «отца своего уговорил и с ним помирился». Правительство также поддержало эту инициативу (10. Л. 91, 93).

В-четвертых, послы ходатайствовали о ведении «Калмыцкими делами» боярином Г.С. Черкасским. Но, как оказалось, на этой должности уже находился другой ближний боярин Юрий Алексеевич Долгорукий⁶. Послам пришлось только констатировать: «кому он, великий государь, укажет их калмыцкие дела ведать, то де добро, только Долгорукий им незнаком» (10. Л. 122). Удивительно, но ведать калмыцким направлением назначили человека, ничего не знавшего о калмыках, также как и они о нем. Кадровый вопрос при царе, видимо, зависел от степени приближенности к нему того или иного боярина. Очевидно, что князь Г.С. Черкасский в это время оказался в царской немилости и, отойдя на второй план, лишился своих ключевых постов в Астрахани и Царицыне. Возможно, это было следствием провальной операции по освобождению в 1664 г. из крымского плена боярина Василия Борисовича Шереметева⁷, инициируемой Алексеем Михайловичем и руководимой Г.С. Черкасским. Царь очень близко к сердцу воспринимал печальную судьбу своего плененного боярина.

В «Калмыцком деле» отложилось и привезенное послами письмо Мончака, адресованное на имя боярина Г.С. Черкасского. Русский перевод XVII в. автором дается впервые.

«Князь Григорий Сунчалеевич будь здоров. А я, Мончак тайша, со всеми своими улусными людьми дал бог здорово.

По всякий год присылаешь ко мне людей и велишь ты ходить на государеву службу беспрестанно. И на государеву службу присылай в прибавку государевых многих людей ко мне, а то присылают только по 2-3 человека. А мы с тобой с князем меж себя говорили и что говорили, и у нас то слово одно не переменно.

Как Мазан-Батыр тайша ходил с ратными людьми на крымские улусы войною, и в то время у нево остался один человек, и тот ныне у Ивана Савинова, и тово б человека прислать... Да которые есть на Москве и в городах мои люди, и тех сыщи и ко мне пришли. А я государевых людей взятых отпущаю, то тебе я правду делаю и всего добра тебе много делаю, тебе то ведомо, и впредь добро думаю. А от тебя ничево не ведаю. А я твоего слова не переставлю...

В Астрахани есть Кузей бояр, и мне он всякое худое делает, что худое и то с Буяном (казначей Мончака – В.Т.) впредь прикажу... » (10. Л. 72-74).

Еще одним неурегулированным вопросом в русско-калмыцких отношениях оставался размен пленными. Царь приказал взять у послов поименный список калмыцких пленников, содержащихся в русских городах, срочно разыскать и вернуть. Но сложность в решении этой проблемы заключалась в том, что большинство пленных калмыков, проживавших, например, в Москве, были уже обращены в православную веру. Подобная проблема возникла примерно еще с 1640-х годов, когда летом 1644 г. в ходе карательного похода самарского воеводы Л.А. Плещеева в калмыцкие степи был разгромлен один из улусов и захвачено в плен 480 калмыков, в основном женщин и детей. Часть из них была привезена в Москву и в условиях жизненных трудностей, связанных с выживанием в чужой национально-конфессиональной среде, некоторым калмыкам пришлось принять крещение. К этому времени уже действовал царский указ о запрете передавать православных калмыков к их же «собратьям-язычникам». Послы знали о существовании подобного указа и поэтому просили от царских властей личной встречи с каждым из новокрещенных калмыков, чтобы убедиться в добровольности принятия ими новой веры.

Вполне наглядна, например, история новокрещенного молодого калмыка по имени Кукнак (в крещении Михаил). Послы имели возможность лично его расспросить о мотивах подобного шага. Со слов Кукнака, во время одного из крымских походов в бою он был сбит с лошади и, упав в яму, потерял сознание. Когда очнулся, то оказалось, что остался он в степи один, где его впоследствии подобрали запорожцы и привезли в Москву. Отсюда он попытался в 1664 г. уехать домой вместе с калмыцким послом Кантак-Кошучи, но тот, пообещав замолвить за него слово в Посольском приказе, так и без него уехал. От обиды Кукнак после этого принял крещение и показал послам свой нательный крест, отказавшись, таким образом, возвращаться домой. Это вызвало бурю негодования со стороны калмыков, и они прогнали Кукнака. В сердцах главный посол заявил царским представителям, что Мончак, со своей стороны, также будет обращать в «калмыцкую веру» русских людей, освобожденных из крымского плена, и оставлять, таким образом, в улусах. Посол вполне резонно задавался вопросом о дальнейшей судьбе калмыков, воюющих за русского царя. По его мнению, если бы царские власти крестили 10 тыс. калмыков, то Мончак государю «и бить челом не стал» (10. Л. 119, 135,171-17). Но процесс христианизации калмыков уже был запущен, и он продолжался в течение оставшегося периода XVII и XVIII столетий.

Именно все вышеперечисленные обстоятельства мешали полноценному развитию русско-калмыцких отношений, особенно в условиях продолжающейся русско-польской войны, когда требовалась консолидация общих усилий. Как видно, противники политики сближения были как с русской, так и с калмыцкой стороны. Все эти факты были им на руку, и они всячески использовали их во внутриполитической борьбе.

Довольно интересные сведения о калмыцком посольстве в Москве, дошедших до наших дней, сохранились и в европейских источниках. Например, 4 марта 1665 г. в российской столице калмыцких послов с любопытством наблюдали представители голландского посольства. Вот как описал калмыков в своем путевом дневнике Николаас Витсен: «… на прием к великому царю пришли калмыки..., у них самостоятельный князь. Говорят, они приезжают сюда, чтобы предложить свои услуги царю от имени их князя Тайчжи Мончака. Этот Тайчжи женат на черкесской татарке⁸, племяннице Григория Синсилевича, царевича черкесов, теперь он князь; через этот брак черкесский князь пытается добиться тесной связи с Россией. Эти люди [калмыки] одеты в грубые шкуры овец и других животных, иногда, но редко – в шитые кафтаны из шкур разных диких зверей. Они носят в ушах большие кольца, иногда продетые и через нос. Теперь же, когда они ездят к царскому двору, им пожаловали красные кафтаны; у самого главного из них висит на груди медная коробочка с их идолом. Это люди небольшого роста, плотные и желто-коричневого цвета; лица у них плоские, с широкими скулами; глаза маленькие, черные и сощуренные; голова бритая, только сзади с макушки свисает коса. При ходьбе они прихрамывают, так как ноги у них кривоватые от постоянной езды на лошадях. Это хорошие всадники, в бою употребляют лук и длинные ножи. Когда они закончили свои дела у царя, им подарили вышитые кафтаны, которые им тут же при царе надели… ». В другой день, 2 апреля, Н. Витсен оставил о калмыцких послах следующую запись: «Вблизи мы видели калмыков…, они были в своей собственной одежде из волчьих шкур, шерстью наружу; это кафтаны до земли, но сзади высоко подрезаны, чтобы удобнее было сидеть верхом на лошади, шапки тоже из меха, украшенные конскими хвостами; в ушах — очень большие кольца, с которых свисают кораллы. Вокруг шеи — цепь из мелких круглых бусинок, грудь открыта, ноги и ступни, как сказано выше, очень кривые; они постоянно ездят верхом и поэтому ходят с трудом» (2. 197-198, 222).

Обратно с послами к калмыцким тайшам из Москвы отправили годовое денежное жалованье в размере 810 рублей. Также Дайчину и Мончаку передали по 80 соболей, Аюке – 40 соболей и английское сукно. Царь Алексей Михайлович лично от себя пожаловал Мончаку воинские доспехи (латы и шишак), которые не пробивал выстрел из пищали (10. Л. 124-125, 172; 11. Л. 102). Денежное жалованье из Москвы к тайшам поступало теперь не только регулярно, но и в больших объемах. Например, перед заключением Андрусовского перемирия в 1667 г. польская сторона запросила у Москвы огромную контрибуцию, на что боярину А.Л. Ордин-Нащокину пришлось отказать, мотивировав большими денежными расходами, направляемыми правительством к калмыкам, «чтоб они теснили Крымский юрт и не пускали хана на Польшу» (14. С. 175). В Посольский приказ пришел царский указ о новом оформлении писем, направляемых к тайшам. Отныне предписывалось обозначать имена Дайчина и Мончака в грамотах и письмах золотыми буквами (4. Л. 144). Такой чести, как правило, удостаивались государи иностранных государств, например, крымский хан. Это подтверждают и сведения Г. Котошихина, отмечавшим еще в середине XVII в., что контакты с калмыцкими правителями напоминали процедуру дипломатических сношений с зарубежными государствами, а на посольских приемах и в других подобных случаях калмыцкие правители приравнивались к крымским ханам (12. С. 41-42, 76-77, 82.).

Таким образом, подведя итоги, можно утверждать, что в этот период произошло скорее не окончательное юридическое оформление вхождения калмыцкого народа в состав Российского государства, как склонны считать большинство исследователей, а вступление под протекцию. Это подтверждает то состояние в русско-калмыцких отношений, когда калмыцкие правители сохраняли полную самостоятельность в управлении внутренними делами и имели относительную свободу внешних сношений, а царское правительство, со своей стороны, само признавало своеобразие вассальной зависимости калмыцких феодалов. Не вмешиваясь во внутренние дела калмыцкого общества, Москва лишь юридически ограничила внешние связи тайшей, но только с теми государствами и народами, которые находились во враждебных отношениях с Россией. Но в любом случае, к середине 60-х гг. XVII в. московскому правительству в лице калмыцких воинских отрядов удалось получить серьезного военного союзника на южном направлении, как одну из сдерживающих сил крымской агрессии на юге страны в то время, когда основные силы русской армии были задействованы на западе против Польши.

Библиографический список

1. Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России, собранные и изданные Археографической комиссией. Т. 5. 1659 – 1665. СПб., 1867. С. 210, 220-223, 282.
   
2. Витсен Н. Путешествие в Московию. СПб., 1996. С. 197-198, 222.
   
3. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1663 г. Д. 1. Л. 194-195;
   
4. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1664 г. Д. 3. Л. 144.
   
5. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1664 г. Д. 4. Л. 2.
   
6. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1664 г. Д. 6. Л. 1.
   
7. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1664 г. Д. 7. Л. 53-54, 69.
   
8. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1664 г. Д. 9. Л. 22-24, 26.
   
9. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1665 г. Д. 1. Л. 11-12.
   
10. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1665 г. Д. 2. Л. 72-74, 91, 93, 97-98, 122.
    
11. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1665 г. Д. 3. Л. 102.
    
12. Котошихин Г.К. О России в царствование Алексея Михайловича. СПб., 1884, С. 41, 42, 76, 77, 82.
    
13. Очерки истории Калмыцкой АССР: Дооктябрьский период / Под ред. Н.В. Устюгова. М., 1967. С. 100.
    
14. Соловьев С.М. История России с древнейших времен / Отв. ред. И.Д. Ковальченко, С.С. Дмитриев. Кн. VI. Т. 11-12. М., 1991. С. 175.
    

И.В.Косточкин

ОГУК «Астраханский государственный объединенный

историко-архитектурный музей-заповедник»

«СЛУЖИЛЫЕ» И ЦЕНТРАЛЬНАЯ ВЛАСТЬ МОСКОВСКОЙ РУСИ -

АСТРАХАНЬ КАК ТИПИЧНЫЙ ОПОРНЫЙ ПУНКТ XVI – XVII ВВ.


В конце XV начале XVI вв., наблюдается значительный рост производительных сил, и как следствие этого процесса, ускоряется социально-экономическое развитие на большей части Северо-Востока Руси. В первую очередь это отразилось на развитии ремесленного производства, центр которого, окончательно перемещается в города, значительно отдаляется от сельского хозяйства. На большей части территории окончательно утверждается трехпольная система земледелия, но в то же время развивается такая форма хлебопашества как «наезжая пашня», требующая хозяйственного освоения новых земель(1. С. 272).

В свою очередь, рост производительности ремесла и сельского хозяйства способствовал развитию городов и появлению новых посадов, расширению торговли между ними, улучшению старых и появлению новых путей сообщения, разрушающих замкнутость феодального общества. С другой стороны, развитие внутреннего рынка и складывание товарного производства формирует и новые формы эксплуатации зависимого населения. Так в писцовых книгах конца XV и начала XVI в., встречаются многочисленные указания на замену «мелкого дохода» землевладельцев, состоящего из натуральных продуктов, денежными платежами. Но, в то же время из-за неравномерности и низких темпов развития сохраняются и старые виды натуральных повинностей(1. С. 337).

Но, наиболее важным фактором социально-экономического развития было закрепление политических успехов московских князей в деле централизации феодальных княжеств Владимиро-Суздальской земли. Интересы верхушки торгово-ремесленного посада и мелких землевладельцев были основой опорой великокняжеской власти в борьбе с сепаратистскими устремлениями крупных вотчинников. Именно население таких крупных городов как Москва, Тула, Новгород, Псков, Тверь, попавших под власть великого князя, давало средства для укрепления этой же власти и ключ к решению внешнеполитических задач.

Для Московского государства в середине XV начале XVI в., можно выделить несколько направлений внешней политики. Одно из них северо-запад Европы. Здесь в интересах развития внешней торговли Москве требовалось взять под свой контроль новгородские и псковские земли и их вассальные владения, что шло в разрез с экспансионистской политикой Ордена. У Москвы так же существовали серьезные разногласия с Литвой и королевством Польским по поводу Смоленского, Киевского и Полоцкого княжеств. Каждая из сторон обосновывала свои требования династическими и традиционными правами и не собиралась уступать. Для поиска союзников Иван III пошел даже на разрыв торговых отношений с выгодными партнерами. Конфронтацию усугубляла и религиозная рознь. Одним словом обстановка на данном направлении была очень напряженной из-за частого применения военной силы для решения всех спорных вопросов. Как правило, стороны шли на перемирие лишь в связи с истощением своих ресурсов и внутренними неурядицами.

Другим направлением во внешней политике московских князей были земли Поволжья и Зауралья, а так же степи Причерноморья и Прикаспия. С одной стороны Московии требовались новые сырьевые базы по добыче пушнины, ценных пород древесины и другого сырья. С другой стороны для развития сельского хозяйства нужны были новые пахотные земли. Кроме того, Московские государи стремились контролировать волжский торговый путь, который после падения Константинополя, превратился в одну из важнейших артерий по снабжению Европы восточными товарами. Так же для того времени Волга была единственным относительно безопасным путем для связей Москвы со странами Кавказа и Персией.

Развитие товарного производства и сельского хозяйства, создавшие условия для централизаторских тенденций в различных государствах Европы и Азии, так же способствовали образованию и доформированию новых социальных слоев феодального общества. Из которых к служилым и полуслужилым группам следует отнести стрельцов, пушкарей, казаков. И если образование первых напрямую связано с развитием городов и ростом численности посадского населения, то на формирование казачества как социального слоя оказывали влияние несколько иные тенденции.

В первую очередь это усиление эксплуатации тяглого населения, связанное с увеличением размеров феодальных повинностей и требованием выплаты некоторых из них деньгами. Одновременно с этим в Великом Княжестве Литовском, королевстве Польши, и Московии в середине XV начале XVI в., наблюдается рост барской запашки и увеличение количества и объема натуральных платежей. Аналогичные процессы протекают в северогерманских землях, Валахии, Чехии и Франции, что дало повод исследователям назвать это время периодом «вторичного закрепощения»(2. С. 357).

Разумеется, бегство, как пассивная форма сопротивления существовала и раньше. Так же летописцы XII-XIII в., сообщают нам и о довольно значительных группах «вольных людей»(3. С. 482) живущих вне вотчинных земель на далеких окраинах. Не для кого не секрет, что во время голода, неурожаев, и других стихийных бедствий и социальных волнений объединенные отряды восставших крестьян и бродяг с окраин достигали довольно значительных размеров – 500 человек и выше. Но все же они не представляли серьезной угрозы для феодального ополчения, это была неорганизованная толпа, опасная лишь внезапностью нападения.

Ситуация начинает меняться в начале XVI в., когда конгломерат беглых крестьян и бродячих ловцов начинает регулярно пополнятся за счет выходцев из рыцарской среды; это как правило беглое замковое служилое дворянство и разорённые мелкопоместные владельцы. Помимо разорения и обнищания мелковладельческих хозяйств, в условиях развития товарного производства и разрушение замкнутости натурального хозяйства, уходу на окраины этих социальных категорий немало способствовала и политика самодержцев.

Для Московской Руси это наглядно проявилось во времена правления Ивана III и Ивана Грозного. Стремясь укрепить свое положение, а заодно ослабить боярскую оппозицию, эти феодальные монархи стремились замкнуть на себя всю вассально-ленную систему бывших княжеств, широко применяя политику вывода. Т. е. переселять многих крупных и средних местных землевладельцев на территорию и города Московского княжества. Естественно, что при проведении этой линии по отношению к немосковским феодалам мелкой и средней руки, царские чиновники мало считались с их родовитостью и потребностями. В результате чего многие рыцари предпочитали уход, перспективе с течением времени превратиться в боевого холопа какого-нибудь московского боярина.

И именно, во многом , благодаря выходцам из этого слоя, «окраинная вольница», с течением времени стала представлять собой достаточно грозную силу. Если ещё в документах относящихся ко времени Василия III под словом казак подразумевался вольный человек, нанимающийся на любую работу, то к периоду правления Ивана Грозного казачество становится серьезной военной силой способной противостоять феодальному ополчению.

Интересно отметить одну деталь. Несмотря на то, что казачество при своем образовании и формировании, в отличие от стрельцов и пушкарей, было мало связано с городами, в XVI и XVII вв. мы можем отметить следующее обстоятельство; как правило, наиболее крупные казачьи формирования концентрировались поблизости с крупными, по местным условиям, городским и центрами. Подавляющее большинство таких городов образовалось или «родилось заново» в интересах феодальной монархии, на новой социально-экономической основе.

Другим служилым слоем, сыгравшим важную роль в военных событиях XVI и XVII вв., и повлиявшим на формирование абсолютизма в Московской Руси были стрельцы. Предтечей этой служилой группы были пищальщики. Как следует из документов относящихся к эпохе Ивана III и его сына Василия, последние набирались по специальным царским наказам с посадских дворов таких крупных городов как Псков и Новгород лишь в случае военной необходимости. По-видимому, они состояли из лично свободных людей, которых всё остальное население посада должно было снабжать оружием, боеприпасами (иногда в наказах указывалось точное количество зарядов к пищали) и лошадьми. Фактически это были те же пехотинцы феодального ополчения, набираемые из местных жителей обязанных нести воинскую службу, под командой городских воевод(4. С. 217).

С течением времени, крепнувшей царской власти потребовались более постоянные формирования мушкетеров, и эта потребность была окончательно сформирована в реформах 50-х г., XVI образованием стрелецких полков. Так же как и пищальщики, стрельцы набирались из «вольных людей»(5. С. 532-533) так или иначе связанных с посадом, с торгово-ремесленными слоями. И, по-видимому, на первых порах должны были экипироваться за свой счет. Но, в то же время они несли службу постоянно, за что получали жалованье, а позднее хлебное довольствие и земельные участки. Но наиболее важное отличие стрельцов от пищальщиков заключалось в том, что каждый стрелец являлся конкретной боевой единицей, чьи личные качества и вооружение были известны низшим командирам. Основным занятием стрельца была военная служба, в то время как пищальщик после исчезновения военной угрозы вновь возвращался к своим обычным занятиям - ремеслу или сельскому хозяйству и его единственным отличием от безликого феодального пехотинца было наличие огнестрельного оружия, которое, на тот момент, мог дать только город.

Да и стрелецкие командиры назначались царской администрацией по своему усмотрению в обход вассально-ленной системы. Судя по фамилиям первых стрелецких воевод и сотников, они происходили из худородных «детей боярских», и выходцев из татарских и марийских земель(5. С. 532-533).

Промежуточное положение между стрельцами и пищальщиками занимали пушкари. С одной стороны, до реформ Петра I, никто не рассматривал этот слой как ратных или служилых людей. Их социальный статус был примерно такой, как и у мастеровых. С другой стороны род их деятельности требовал специальных навыков которые, как показал опыт боев при Мохаче и Казани, становился все более востребованным. Царские власти открывали за свой счет новые литейные мастерские и жаловали дворянским званием и крепостными наиболее отличившихся пушкарей. Но, в общем и целом, их рассматривали, как и прочее тяглое население городов, которое было обязано снабжать царские войска оружием, снаряжением, амуницией и прочим.

Анализируя все вышеперечисленное необходимо отметить несколько общих тенденций:

С развитием сельского хозяйства и ремесленного производства в середине XV начале XVI вв., город утрачивает свою средневековую замкнутость и занимает важное место в экономике отдельных регионов. Одновременно город и посадское население способствуют укреплению феодальной монархии. И именно город становится местом формирования и материальной базой служилых групп населения, которые в свою очередь становятся опорой царской власти. Можно сказать, что царская власть кровно заинтересована в возрождении старых и образованию новых городов, так, как в этом случае город становится не только крупной единицей налогообложения, но и форпостом царской политики, особенно на окраинах государства.

Ярким примером такого населенного пункта являлась Астрахань. Расположенная на важном для своего времени торгово-стратегическом пути, связывающим Московскую Русь, со странами Персии и Закавказья, Астрахань, как и другие города юго-востока Европы этой эпохи, как Курск, Воронеж, Болхов, является местом формирования служилых групп населения. Окраинный город этого периода, Астрахань, становится центром, куда стекаются беглые и другие люди, вычеркнутые внутриполитическими перипетиями из феодальной жизни различных государств. Бывшие холопы, мастеровые не нашедшие работу в родных местах, разорившееся и разобиженное рыцарство, купцы. Все эти социальные слои составляли посадское население окраинных городов и из них же формируются служилые группы, за счет, и при активном участии которых, царская власть проводит свою политику по отношению к соседним государствам, осваивает новые территории, и организует свою оборону. Ничего удивительного, что московские государи долгое время смотрели сквозь пальцы на выходки казаков, прекрасно понимая, что выходцы из этого слоя будут постоянно пополнять посадское население окраинных форпостов. А, для казаков, город являлся на этот период единственным местом, где можно было получить жизненно необходимые огнестрельное оружие и боеприпасы и поэтому они были напрямую заинтересованы в его нормальном функционировании и обороне от соседей.

Таким образом, Астрахань наравне с другими городами Поволжья являлась важным стратегическим пунктом Московского государства XVI - начала XVII вв., и её герб по праву занял почетное место на правом крыле византийского орла ставшим символом нового государства.