Молодежь XXI века: шаг в будущее материалы

Вид материалаДокументы

Содержание


Реализация семантических возможностей фразеологических оборотов в поэтическом тексте
Цикл «Мой стол», стих 1.
Цикл «Мой стол», стих 6.
Языковые особенности говора сел октябрьского района амурской области (к вопросу о сохранении украинских диалектных черт)
Тип «дремлющего» персонажа в романе м. горького «дело артамоновых» (тихон вялов как воплощение национального характера)
Ключевое слово «снег» в цикле стихотворений
Современная китайская реклама: специфика семиотического текста
«звени, звени, златая русь!» смысловоепреображение слова
О муза, друг мой гибкий…
Небесный барабанщик.
К вопросу о языковой компетенции русских и их потомков в китаеязычной среде
Таблица 1 Языковая компетенция двуязычного представителя русской эмиграции приграничного села Бяньцзян
К, Р (материнский)
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   21

РЕАЛИЗАЦИЯ СЕМАНТИЧЕСКИХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ОБОРОТОВ В ПОЭТИЧЕСКОМ ТЕКСТЕ

(НА МАТЕРИАЛЕ ТВОРЧЕСТВА М.И. ЦВЕТАЕВОЙ)

Батырева О.А., студентка 2 курса историко-филологического факультета.

Научный руководитель: Назарова Т.В., к.ф.н., доцент.

ФГБОУ ВПО «Благовещенский государственный педагогический университет»


Работа посвящена рассмотрению фразеологизмов в стихотворений М.И. Цветаевой.

М.И. Цветаева – самобытный поэт со сложной стилистической манерой. Многие ее произведения требуют внимательного прочтения, осмысления в контексте творчества.

Фразеология (идиомы, устойчивые сочетания, пословицы, поговорки) существенно влияет на языковое сознание человека. Это факты речи, ставшие фактами языка. С одной стороны, в них можно видеть сгустки мыслей и образов, воспроизводимые в литературных текстах и в речевом обиходе, обеспечивающие преемственность национальной культуры. С другой стороны, это речевые стереотипы со стандартными ассоциациями, в них проявляется угасание метафор. Поэтому фразеология – это еще и проявление языковой энтропии, когда речь почти автоматизирована.

Известен случай, очень точно показывающий отношение Цветаевой к фразеологии: «Когда Прокофьев в разговоре употребил какую-то поговорку, Цветаева тотчас обрушилась на пословицы вообще – как выражения ограниченности и мнимой народной мудрости. И начала сыпать своими собственными переделками: «где прочно, там и рвется», «с миру по нитке, а бедный все без рубашки» (цит. по: Зубова, 1999).

В поэтическом контексте компонент фразеологизма может актуализироваться, приобрести образность и вызвать неожиданные ассоциации. Кроме того в художественном произведении может ощущаться так называемый фразеологический подтекст, то есть авторское осмысление данного оборота, обусловленное замыслом текста.

Мы обратились к фразеологии в рамках поэтических циклов М.И. Цветаевой «Час души» и «Мой стол».

Поэт часто переосмысливает фразеологизмы, придавая им даже противоположное значение, как бы освобождая их от стереотипных связей, либо смело сочетая компоненты фразеологизмов с другими словами.

Рассмотрим пример:

Всем низостям – наотрез!

Дубовый противовес

Льву ненависти, слону

Обиды – всему, всему…

Цикл «Мой стол», стих 1.

Июль 1933

Отказаться наотрез – «решительно, безоговорочно» – фразеологическое единство, поскольку значение данного фразеологизма образно мотивировано. В основе его лежит метафорический перенос. В авторском тексте из данного фразеологизма используется только один компонент – наречие наотрез. Для Цветаевой – наотрез – это отказ от низостей, она конкретизирует значение фразеологизма.

Рассмотрим следующий пример, ярко иллюстрирующий богатый ассоциативный арсенал автора:

В головах – свечами смертными

Спаржа толстоногая.

Полосатая десертная

Скатерть вам – дорогою!


Табачку пыхнём гаванского

Слева вам – и справа вам.

Полотняная голландская

Скатерть вам – да саваном!

Цикл «Мой стол», стих 6.

Конец июля 1933

Первоначально восклицание скатертью дорога! понималось как доброе пожелание. Но потом приобрело иронический смысл. Теперь так говорят, желая показать, что уход или отъезд человека не причинит остающимся ни малейшего огорчения. Скатертью дорога! равносильно словам: «Уходи с глаз долой».

В стихотворении Цветаева противопоставляет себя, творческую жизнь поэта, жизнь полную лишений, сытой ленивой жизни обывателей.

В первой строфе приведённого отрывка фразеологизм используется в своем прямом значении. В следующей – Цветаева продолжает развивать образ скатерти. Здесь скатерть в первом значении (скатерть – изделие из плотной ткани, которым покрывают стол) употребляется в одном ряду со словом саван (саван – широкое погребальное одеяние, покров из белой ткани для покойника). Усиливается негатив, направленный на оппонентов: фразеологизм читается как пожелание смерти.

Анализ фразеологического присутствия в текстах поэта позволяет говорить об особенностях языка:
  • фразеологической индукции текстопорождения с преобразованием речевых клише;
      • резкой антитезе с переменой ценностных ориентиров,
      • этимологической регенерации и некоторых других.

В целом же тексты стихотворений показывают цветаевский способ познания мира в диалектике его противоположностей, через языковые связи и отношения.


Библиографический список:
  1. Учебный фразеологический словарь / Е.А. Быстрова, Н.М. Шанский. – М.: АСТ, 1993.
  2. Ожегов, С.И. Толковый словарь русского языка / С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова; под ред. Н.Ю. Шведовой. – М.: ООО «Издательство ЭЛПИС», 2003.
  3. Зубова, Л.В. Язык поэзии Марины Цветаевой / Л.В. Зубова. – СПб.: Издательство Cанкт-Петербургского университета, 1999.


ЯЗЫКОВЫЕ ОСОБЕННОСТИ ГОВОРА СЕЛ ОКТЯБРЬСКОГО РАЙОНА АМУРСКОЙ ОБЛАСТИ (К ВОПРОСУ О СОХРАНЕНИИ УКРАИНСКИХ ДИАЛЕКТНЫХ ЧЕРТ)

Блохинская А.В., аспирант кафедры русского языка.

Научный руководитель: Оглезнева Е.А., д. филол. н., доцент.

ФГБОУ ВПО «Амурский государственный университет»


«Здесь одни хохлы. Они же по-хохловски говорят». Именно так характеризует жительница села Николо-Александровка Октябрьского района Амурской области языковую ситуацию, которая сложилась здесь в начале 20 века. И это действительно так. В конце ХIХ – начале ХХ века, а также в 60-70-е гг. территории Дальнего Востока активно заселялись жителями южных территорий России, а также жителями Белоруссии и Украины. Основную часть украинских переселенцев составляли выходцы из Полтавской, Черниговской, Тамбовской, Харьковской, Киевской губерний. Они оседали в основном в безлесных районах, в том числе и на территории Амурской области. Так, например, село Максимовка Октябрьского района было основано в 1909 г. переселенцами из села Максимовка, что на Украине. Село Песчаноозерка основано в 1884 г. переселенцами из Донской области, а село Переясловка – переселенцами из Переясловского уезда Полтавской губернии в 1904 г. Село Кутилово было основано в 1869 г. сибиряками-раскольниками. Однако в конце 80-х гг. XIX в. к ним были присоединены переселенцы из Тамбовской губернии.

Среди населения Октябрьского района старшего возраста, в основном потомков переселенцев из Украины, бытует самоназвание хохлы (без негативной коннотации), чаще всего как противопоставление населению Украины: «Я хохлуша. Ну, так то я пишу, шо я украинка. Но я ж не украинка, правильно! Я хохол». Свой язык они воспринимают как явление, отличное от украинского языка.

Рассмотрим основные черты, которые проявляются в речи пожилых жителей сел Николо-Александровка, Максимовка и Песчаноозерка Октябрьского района. Материалом для анализа послужили записи речи, сделанные преподавателями и студентами кафедры русского языка Амурского государственного университета во время фольклорно-диалектологических экспедиций 2010-2011 гг.

К фонетическим особенностям, проявляющимся в речи носителей данного говора, можно отнести следующие:

– употребление и вместо е на месте «ять»: вик, хлиб, дид, мисяц, мисто;

– различение фонем /а/ и /о/ в бездарных слогах после твердых согласных, то есть наблюдается оканье: корова, конечно, родные, у кого, молотилкой, коровай, родова, компанию, сорока, дояркою, молодёжь, боярин, родню, покрывало, они, домашняя. Однако это явление не системно, и в речи одного информанта может проявиться и аканье: радители, прихадыла, хароший;

– отсутствие перехода е в о: запряжэшь (запряжёшь), возьмэшь (возьмёшь), всэ (всё), несэшь (несёшь), испечэ́тся (испечётся);

– употребление звонкого щелевого заднеязычного [г] на месте г-взрывного: гарбы, бригада, где, его, галушки, оглобли, другий, голову, утюгы, торгуются, деньги, говорит;

– реализация фонемы /в/ в звуках [в] и [у], [ув], [ў]. [У] и [ув] встречаются перед согласным, между согласными: усих (всех), усими (всеми), ў кучки, у тылу, так учора, прыдумалы йихать ў те кохфэ. Перед гласными, после гласных перед согласными употребляются [в] и [ув]: дев’яносто, выстоять, травы, ув армию, свинохверма в нас больша была, овечки булы в нас;

– произношение [х] на месте [к] перед согласным: хрэстик, хрещены, хто, нихто, трахтарив, трахтористы;

– утрата /j/ в интервокальной позиции: вто́ра, перва, зна́эте, бо́льша, нефтяна́, дли́нна, старша, молода, хорошее;

– доминирование твердых согласных перед гласными переднего ряда: плыты (плиты), возылы, дэсять, ходыли, святылы, молотылы, мэтр, помэр, самы, купыть, полэ, пэклы, пэрэшла, дэнь, у дэрэвне, отэц, рэмонтировали, тры;

– реализация что как шо, чё, што, с чёго;

– отсутствие оглушения звонких согласных на конце слова в некоторых словоформах: кроў, кров (кровь), мёд качалы, хлеб пекли.

На морфологическом уровне общими для речи многих носителей данного говора являются следующие черты:

1) в форме родительного падежа множественного числа у существительных проявляется окончание -ив (-ыв): сорок рублив, пятьдесят рублив, тракторив мало, холодильникив не было, часыв не было тади, з родственникив, каких прибауткив было; салатив не было;

2) личное местоимение 1 лица единственного числа имеет формы: Р. п. – у менэ, у мэна, у менэ, у мене, Д.п. – мне, мене, мнэ, В.п. – мэни, мэнэ;

3) местоимение 3 лица единственного числа мужского рода имеет две формы – он и украинское вiн [вин]: вин семь годов; вин всех перебирает; вин хрестик носит; вин с восемнадцатого; вин мужчина, вин в руках дэржэт, вин вэдэ етого, он отслужил; он косят; приехал он раненый;

4) глаголы в форме 3 лица множественного числа имеют на конце [т’]: визуть в полэ, заберуть, качають, тянуть коровы, гоняють, будуть, уедуть, наряжають, выкупають, поють дружки, кидають, дружки спивають;

5) глаголы в форме 3 лица единственного числа могут употребляться с конечным [т’] или оканчиваться на гласный -э (-е): он собьёть, дружка сыдить, любой запоёть, сыдить боярин, упадёть, пропадёть, она сидае, она прядэ, идэ боярин, прыгаэ кот, лежит и дергаэ ручкой, придэ в себе, она живэ, отец уйдэ, земляника там расте;

6) глагол быть в прошедшем времени наряду с был,была, было, были имеет формы був, быў, була, було, булы: рубэль був, ув моде быў, було интересно, було в нас, у нас було не так як щас, булы утюги, булы таки, колхоз же тади бул, овечки булы, бригада була, було як гуляют, мёрзлы булы.

К особенностям данного говора можно отнести и использование предлога «з» на месте «с»: з матерью, з яичком, з конопля з вечера, з огурцами, з Украины, з вас, з нашим, з моим, з брата, зь его, з невесты, Андрий з Настею. Вместо союза или может употребляться союз чи: чи куфайка, чи еще что-то; до старого чи нового было года; чи хорошие, чи поганые; чи тачки, чи дрожках;, чи мэни христили, или ни. Предлог до употребляется на месте предлога к с родительным падежом в объектном значении: перешла тади до матери; до менэ прийдэ; несёть до моего дедушки; приедуть туда, до молотилки; до сына, до инженера послала; повэзлы до жениха. Встречаются формы тильки – только, як – как, скильки – сколько, це – это и т.д.

Отличительной особенностью данного говора, является широкое употребление украинской лексики, которая сохраняется как в разговорно-бытовом обиходе, так и в фольклоре: казати (говорить), робити (работать), спивати (петь), граты (играть), жинка, церква, зробыть (сделать), бачити (видеть), коровай, кишка (кошка), хата, нема (нет), пхати (совать), стрибати (прыгать), зозуля (кукушка) и др. Однако в употреблении некоторых форм проявляется влияние русского языка: спивать вместо спиваты (укр. співати); хрест вместо хрэст (укр. хрест) и т.д.

Большинство перечисленных выше особенностей говора жителей сел Октябрьского района характерно для системы украинского языка и его диалектов. Некоторые из указанных явлений встречаются и в южнорусских говорах. Смешанный характер черт, их принципиальная неоднородность в исследуемом говоре обусловлены межъязыковым – русско-украинским – взаимодействием уже на дальневосточной территории. Это вполне объяснимо и подтверждается историей заселения края, а также информацией об украинском происхождении предков информантов, выявляющейся при ответах на вопросы о национальности родителей, об их родине, о времени проживания в селе и т.д. Немаловажными являются и «показания» языкового сознания диалектоносителей, т.е. «результаты осмысления носителем языка или диалекта отдельных элементов его структуры, различных языковых явлений, норм и т.д.» (Блинова О.И.). Свою речь жители села определяют как «хохляцкую», противопоставляя ее при этом украинской. Отдельные украинские черты сохраняются в бытовом общении и в фольклоре. При этом украинизмы могут претерпевать изменения на различных языковых уровнях, и употребляться вместе с русскими эквивалентами. Это можно объяснить тем, что на протяжении длительного времени украинский язык подвергался влиянию окружающих диалектов, влиянию русского литературного языка, который изучался в школах, использовался в СМИ. А, «при иноязычном окружении происходят процессы сближения и окончательного растворения «принесенного» говора в существующем языке, однако наличие специфических черт в говоре тормозит этот процесс» (Супрун В.И.).

ТИП «ДРЕМЛЮЩЕГО» ПЕРСОНАЖА В РОМАНЕ М. ГОРЬКОГО «ДЕЛО АРТАМОНОВЫХ» (ТИХОН ВЯЛОВ КАК ВОПЛОЩЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА)

Борсова А.А., студентка.

Научный руководитель: Урманов А.В., д.ф.н., профессор

ФГБОУ ВПО «Благовещенский государственный педагогический университет»


В образной системе романа Горького «Дело Артамоновых» (1925) важное место занимают персонажи «дремлющие», «спящие», иначе говоря, персонажи, которые не принимают участия в переустройстве жизни. Они предпочитают позицию созерцателя, не хотят бороться с царящей вокруг несправедливостью, рабством.

Одним из таких социально пассивных, «спящих» персонажей является Тихон Вялов – дворник семьи Артамоновых, житель городка с характерным названием Дрёмов. Читателю трудно сразу понять, какую роль он играет в романе. Фигура Тихона крайне загадочна. Вялов появляется в начале повествования и далее сопровождает роман до конца, но чаще лишь упоминается, не являясь активным участником развёрнутых сюжетных сцен. Этот герой вроде бы второстепенный, но в то же время ключевой для автора. Об этом говорит уже тот факт, что он присутствует в большинстве значимых сцен романа. Тихон знаком со всеми поколениями Артамоновых, он свидетель их восхождения и краха, он ведет подсчет всем их грехам и нередко замечает то, что сами Артамоновы не видят. Но при этом социально «дремлет», не совершает поступков, которые могли бы повлиять на ход событий.

В основу нашего исследования легла гипотеза, что Тихон – собирательный образ, в котором воплощены черты, присущие всему народу. На это, в частности, указывают «говорящие» имя и фамилия, содержащие двойную акцентуацию долготерпения – то есть качества, приписываемого обычно русскому народу, отсутствие биографии героя: о его прошлом ничего не известно. Важную роль играет портрет героя: «<…> лицо землекопа Тихона Вялова: скуластое, в рыжеватой густой шерсти и в красных пятнах. Бесцветные глаза странно мерцали, подмигивая, но мигали зрачки, а ресницы неподвижны». Уже в самом портрете Тихона кроется некая загадка. Во-первых, описание дано сжато, автор не останавливается подробно на внешнем виде героя. Портрет Тихона не наделён какими-либо индивидуальными чертами, в нём запечатлены лишь самые общие, типичные черты представителя простого народа. Но стоит обратить внимание на описание глаз. В романе автор семь раз упоминает «мерцающие глаза» Вялова. Возможно, заостряя внимание читателя на мерцании, автор хочет показать, что Тихон скрывает нечто в глубине души. Можно предположить, что мерцание – это и есть скрытый, внутренний протест, который вырвется наружу в финале романа.

Далее портрет Тихона не меняется, тем самым автор показывает, что более чем за полвека Вялов не изменился. Возможно, этим писатель даёт понять, что Тихон не меняется не только внешне, но и внутренне. Его душа, сознание остались неизменными, он не вывел из жизни никаких новых умозаключений. Тихон как был безмолвным рабом, так и остался им, он живет по велению рока, не берет судьбу в свои руки. Видимо, так ему легче жить: не надо принимать никаких решений – пусть за него всё решают другие, а если жизнь не удастся, то всегда есть кого в этом обвинить. Он ничего не сделал в жизни, ничего не изменил, ничего не создал, не построил. Следовательно, через образ Вялова автор показывает бездействие всего народа, его нежелание менять жизнь. Таким образом, Горький осуждает не только пассивность, но и патернализм русского народа, его стремление найти какую-то силу вне себя и возложить ответственность за свою жизнь на эту невидимую силу. Это отчетливо проявляется в романе, когда рабочие и сам Тихон вверяют свою судьбу Артамоновым и винят их в своем бестолковом существовании. Вялов обвиняет Артамоновых в том, что они лишили его веры. Но была ли эта вера? В романе Тихон ни разу не говорил о Боге, ни разу не молился. Тихон не задумывается над тем, что он сам лишил себя веры (или, может быть, не приобрёл её). Зная о преступлениях, которые совершались Артамоновыми, он молчал, по сути, покрывал их. Возможно, именно это внесло разлад в его душу, положило начало его неверию. Таким образом, если предположить, что Вялов – это собирательный образ народа, веру теряет (или изначально не имеет) народ.

Загадочна и речь Тихона: его высказывания с трудом поддаются расшифровке, позиция героя в них размыта. Чаще всего он говорит поговорками, пословицами – это подтверждает заявленный нами тезис о собирательном характере образа Вялова. Как известно, пословицы и поговорки – это результат устного народного творчества, афористичные формулы народной мудрости. Но в данном сюжетном контексте, пословицы – это проявление социальной пассивности персонажа, способ уйти от ясного выражения своих намерений, своей позиции, от активного воздействия на жизнь. Таким образом автор показывает, что русский народ в лице Тихона Вялова не решается называть вещи своими именами, уклоняется от прямых и недвусмысленных оценок действительности.

Тихон – это воплощение представлений автора о народе, о национальном характере. Горький показывает, что непротивленчество народа, сокрытие им преступлений, совершаемых хозяевами жизни, ведет к духовному падению. Тихон ничем не лучше своих хозяев. Вялов поначалу ставил перед собой цель отомстить Илье-старшему за убийство брата, но со временем «забыл» об этом. Персонаж предпочитает занять позицию наблюдателя, посмотреть, что будет дальше. В итоге, брат остался не отмщенным, его убийца безнаказан. Тихон знал о преступлениях Алексея, Петра, но молчал. Это не приемлет Горький, не единожды в своей публицистике выступавший против насилия, убийств и против пассивности народа. По мнению писателя, когда человек видит, знает об убийстве, но молчит – он ничем не лучше того, кто убивает.

Многие исследователи советской эпохи, в том числе И.А. Груздев, рассматривали Тихона как обобщенный образ крестьянской массы. Мы же в ходе исследования пришли к выводу, что Вялов – собирательный образ всего русского народа. В Тихоне нет ничего крестьянского, он не работает на земле, не живет жизнью крестьянского общества, не имеет веры.

С помощью этого героя автор показал не только русский народ, но и свое отношение к нему. Горький видит народ тихим, вялым, социально пассивным. Простым русским людям абсолютно безразлично, что с ними происходит. Народ не хочет менять свою жизнь. Через этот образ писатель показывает все, что его не устраивает в русском народе. Все, что нужно менять и искоренять немедленно, потому что, пока русский народ будет оставаться в стороне от событий, пока не избавится от лени, кротости, покорности судьбе, пока он не поймет и не осознает свою силу, свою историческую роль – нет смысла пытаться изменить мир к лучшему.

Ключевое слово «снег» в цикле стихотворений

А. Блока «Снежная маска»

Бронникова Е.Е., 5 курс, историко-филологический факультет.

Научный руководитель: Слыхова З.И, к.ф.н., доцент.

ФГБОУ ВПО «Благовещенский государственный педагогический университет»


Цикл «Снежные маски» был написан А. Блоком зимой 1907 года. Время года повлияло на содержание творчества поэта. Лексема «снег» появляется в названии цикла и в заголовках нескольких стихотворений: «Снежное вино», «Снежная вязь», «В снегах», «И опять снега» и т.д. Эта же сема входит в состав значений некоторых частоупотребляемых в цикле слов: «вьюга», «метель», «лёд» и т.д. Стихотворения изобилуют метафорами: «снежные хмели», «вьюжное море», «снежный прах», «снежные иглы», «снеговая купель», «снегов оковы» – с обобщающей семой «снег».

Частотность употребления, разнообразие значений и их символический характер позволяют отнести лексему «снег» к ключевому слову данного цикла стихотворений. Ключевым словам свойственны иерархические отношения, а точнее, они образуют специфические семантические поля. Таким образом, ключевое слово «снег» является ядром семантического поля, вокруг которого идет дальнейшее семантическое развертывание поля.

Словарь русского языка С.И. Ожегова определяет слово «снег» как «атмосферные осадки в виде белых хлопьев, представляющих собою кристаллики льда, а также сплошная масса этих осадков, покрывающая землю зимой» [СО,1985: 640]. Из значения можно выделить ряд сем: «атмосферный», «осадки», «белый», «хлопья», «кристаллики», «лёд», «сплошной», «масса», «покрывающий землю», «зима», что позволяет не только судить о широком семном составе, но и о возможности включить в семантическое поле большое количество единиц. Безусловно, в ядро семантического поля входят однокоренные слова с прямым значением. Так, слово «снежинка», употребленное А. Блоком в цикле всего два раза, чаще воплощается в метафорах, которые подробно рассматриваются в периферии семантического поля. Словарное значение данной единицы центра поля – «пушинка, кристаллик снега» [СО, 1985: 641]. Сема «пушинка» указывает на лёгкость, а уменьшительно-ласкательные суффиксы в словах «снежинка», «пушинка» и «кристаллик» – на маленький размер. Этот ряд можно дополнить семой «пугливый»:

И снежных вихрей подъятый молот

Бросил нас в бездну, где искры неслись

Где снежинки пугливо вились...

(«Настигнутый метелью»)

Прилагательное «пугливый» сложно соотнести с предыдущими единицами центра поля, например, «пугливая вьюга». Рассматривая характер движения метели, мы уже отмечали слово «виться». Значит, снежинка движется по законам метели, ей не хватает силы противостоять натиску стихии. Подтверждение их слабости в семах «нетвёрдый» и «неуверенный», которые вычленяются из лексемы «неверный» [СО, 1985: 342]:

Снежинок неверный полёт

(«Настигнутый метелью»)

Лексемы «неверный» и «пугливый» являются авторскими (окказиональными) синонимами, т.к. имеют незначительное расхождение в семантике.

Итак, в поэтическом тексте Блока лексема «снежинка» имеет следующие семы: «нетвёрдый», «неуверенный», «беззащитный» и т.п. Этот ряд значительно расширяет словарное значение, но только в одном направлении, т.к. данные семы характеризуют качества снежинок. В поэтическом тексте Блока они как будто оживают, сочетаясь с лексемами чувств (испуг, неуверенность).

По результатам проведенного контекстуально-смыслового анализа цикла стихотворений А. Блока «Снежная маска», мы обнаружили около восьмидесяти единиц, содержащих сему «снег». Все они, находясь в одном контексте, дополняют и расширяют ключевое слово своими частными значениями.

Как известно, язык можно представить, как совокупность частично перекрывающих друг друга семантических полей. Таким образом, одно и то же слово может в своих разных значениях или употреблениях относиться к разным соседним полям или переходить из одного поля в другое.

В тексте цикла «Снежная маска» можно выделить группу единиц, содержащих в себе сему «огонь», но имеющих отношение к семантическому полю, ядром которого является ключевое слово «снег». Все эти единицы располагаются на периферии, т.к. наиболее удалены по семантике от ядра поля. Очевидно несовместимые в ядре и центре семантические поля «снег» и «огонь» тесно переплетаются на периферии. Значение лексемы «огонь» – «горящие светящиеся газы высокой температуры, пламя» – не имеет общих сем с семантикой слова «снег» [СО, 1985: 379]. Но в оригинальном авторском тексте Блока происходит гармоничное слияние противоположных по значению слов. Так, зима у поэта представлена «палящей», а в снегах можно «догореть»:

Чтоб огонь зимы палящей

Сжег грозящий

Дальний крест!

(«Тревога»)

В снегах забвенья догореть…

(«Не надо»)

Метель у А. Блока – «огнедышащая мгла»:

Встань, огнедышащая мгла,

Взметни твой снежный прах!

(«Сердце предано метели»)

…Снежная мгла взвилась.

(«Снежная вязь»)

Семантическая близость «огненных» единиц с ядром поля может быть организована лексемами движения. Например, лексема «завивать» относится к характеристике движения единицы «вьюга», что позволяет отнести единицу «белый дым» к семантическому полю «снег»:

Молодые ходят ночи,

Сестры – пряхи снежных зим,

И глядят, открывши очи,

Завивают белый дым…

(«На снежном костре»)

Лексема «дым» вне данного контекста относится к полю «огонь», т.к. её словарное значение содержит семы «горение» и «уголь», которые позволяют включить её в данное поле [СО, 1985:158].

Единицу «лёгкий пламень» можно отнести к семантическому полю «снег» благодаря лексеме движения «виться». В авторском контексте «лёгкий пламень» становится метафорой слова «вьюга» по сходству движения.

Вейся, лёгкий, вейся, пламень,

Увивайся вкруг креста!

(«На снежном костре»)

Снежинки в стихотворениях Блока часто возникают в «огненных» метафорах, например, «игла снежного огня»:

Пронзай меня,

Крылатый взор,

Иглою снежного огня…

(«Сердце предано метели»)

Несомненно, единица «снежный огонь» обладает внутренней антонимией, т.к. семы «снег» (из лексемы «снежный») и «пламя» (из лексемы «огонь») противоположны по значению.

Таким образом, ключевое слово «снег» обогащается разнообразными, а порой и неожиданными смыслами в поэтическом тексте цикла стихотворений А. Блока «Снежная маска».

СОВРЕМЕННАЯ КИТАЙСКАЯ РЕКЛАМА: СПЕЦИФИКА СЕМИОТИЧЕСКОГО ТЕКСТА

Ван Аошуан, магистрант 1 курса филологического факультета.

Научный руководитель: Оглезнева Е.А., д-р филол. н., доцент.

ФГБОУ ВПО «Амурский государственный университет»


В Китае реклама повсюду окружает человека: в газетах, в журналах, в Интернете, на радио и телевидении, в кино. При этом телевизионная реклама и интернет-реклама имеет преимущества перед другими видами рекламы в современном Китае, потому что она характеризуется самым массовым охватом аудитории.

Цель нашего исследования - показать специфику китайской рекламы как семиотического текста. В качестве материала исследования избрана реклама продуктов питания в Китае.

Реклама представляет собой одну из разновидностей семиотического текста. Любой семиотический текст многопланов. Семиотическое понятие текст является одним из основных терминов семиотики. Текст в семиотике толкуется предельно широко и понимается как совокупность любых знаков, обладающая формальной связностью и содержательной цельностью (Е.Елина). Любую знаковую систему можно рассматривать как текст. С этой точки зрения к семиотическим текстам можно отнести картины, таблицы, ноты, ритуалы, кино и т. д.. а также и рекламу. Понятие «рекламный текст», который мы будем использовать, включает в себя все признаки текста в широком семиотическом значении – и словесный ряд, и изображение, и динамические элементы, и звук и пр. (Е.Елина). Следовательно, текст есть то, что создано самими человеком для своих нужд, духовных и материальных. Поэтому текстами можно считать любые семиотические системы, специально, сознательно и целенаправленно созданные человеком.

В наши задачи входит анализ семиотического текста китайской рекламы продуктов питания с точки зрения частотности представления в ней элементов различных семиотических систем и объяснение этой частотности.

Нами были избраны параметры, в результате анализа которых оказалось возможным сделать предварительные выводы о предпочтениях в китайских рекламодателей: Лицо (ребенок, женщина, мужчина, красивая молодая девушка, другое), место (комната, природа, город, деревня, другое); цвет (белый, зеленый, красный и т.д.); музыка (веселая. грустная, громкая, тихая, бодрая и др.). По этим параметрам было обследовано более 30 рекламных сообщений, что позволило сделать выводы о предпочтениях в китайской рекламе и приступить к объяснению этих предпочтений, которые имеют психологический, лингвокультурологический, этический и эстетический характер.

«ЗВЕНИ, ЗВЕНИ, ЗЛАТАЯ РУСЬ!» СМЫСЛОВОЕПРЕОБРАЖЕНИЕ СЛОВА

В СТИХАХ С. ЕСЕНИНА

Волл Т. С., студентка 1 курса историко-филологического факультета.

Научный руководитель: Назарова Т. В., к.ф.н., доцент.

ФГБОУ ВПО «Благовещенский государственный педагогический университет»


В чем тайна поэтической речи? Почему поэт, прибегая к «нелогичным» сцеплениям слов, к абсурдным, казалось бы, интерпретациям, нас захватывает, а текст не смущает своей непрозрачностью? Так, мы принимаем как поэтические находки Сергея Есенина сочетания: в сердце ландыши вспыхнувших сил, молча ухает звездная звонница, звон ольхи.

Индивидуально - авторское применение слова, небывалые смыслы, удивительные образы в поэзии – норма. Современная филология рассматривает поэтическую деятельность как особый тип познания, а поэтический текст как представление индивидуально – авторской картины мира.Особенное мировидение автора и выражается в отходе от привычных смыслов слов, в метафорах, кажущихся немотивированными, «темными», но в действительности оправданными с точки зрения ассоциативного художественного мышления.

По отношению к художественному тексту применяют понятие синэргия. В. Н. Телия отмечает: «Синэргия присуща таким метафорам, в которых когнитивная «обработка» протекает на очень сложном подобии, исходящим из почти «немыслимых» абсолютно нестандартных соответствий» (Телия1988:35). Заметим также, что слово в художественном произведении функционирует и осмысливается не обособленно, а как элемент целого, его смысловая актуализация зачастую обусловлена этим целым.

В нашем сообщении предпринята попытка прояснить некоторые индивидуально - авторские метафоры, воплощенные в глаголе «звенеть» и производном от него существительном «звон» в стихах С. Есенина. Обратимся к толкованию слова «звенеть» и «звонить». Звенеть – издавать звон; звонить – ударять, бить, производя гул, бить в колокол, трясти колокольчиком, разглашать вести, разносить молву.

У Сергея Есенина в глаза бросается непривычная сочетаемость указанных слов:

И этот дождик шалый

Его не смоет в нас,

Чтоб звон твоей лампады

Под ветром не погас.

О муза, друг мой гибкий…


Нестандартная сочетаемость обнаруживает новые смыслы, рождая новые образы. Так, в стихотворении «Омуза, друг мой гибкий…», в котором речь идет о поэте Николае Клюеве, сочетание «звон лампады» рождает особые ассоциации. Клюев – близкий друг Есенина,выходец из крестьян-старообрядцев. Роднило двух поэтов действительно многое - тоска по патриархальному деревенскому укладу, увлечение фольклором, древностью. Для него характерны религиозные мотивы. Есенин сравнивает поэзию Н. Клюева сосветом лампады. Сочетание звон лампады ассоциируется с призывным колокольным звоном.

В следующем контексте метафора «звени» мотивируется космическим образом – Земля – бубенчик (маленький колокольчик, подвешиваемый к дуге):

Разметем все тучи,

Все дороги взмесим,

Бубенцом мы землю

К радуге привесим.

Небесный барабанщик.

Кажется, для поэта нет ограничений в сцеплении слов. Так, Есенин допускает пушистый звон:

Пушистый звон и руга,

И камень под крестом.

Стегает злая вьюга

Расщелканным кнутом.

Очевидно, здесь метонимический способ представления ситуации. Принимая во внимание, что руга – «церковная земля», на которой находится могила («камень под крестом»), что «злая вьюга» свирепствует на дворе, «пушистый звон» воспринимается как настоящий звон церковных колоколов во время снегопада.

Какой же звон имеется в виду в есенинских текстах? Можно ли однозначно истолковать звон лип, звон веток, крыл колосистых звон и т.д.? Здесь имеет место условно – символическое значение слова, когда лексическое значение свернуто, обобщено до символа. Можно предположить, что в осмыслении слов «звенеть», «звон» проявляется приверженность Есенина к одному из национальных символов: звон – вестник, способ общения, удаль молодецкая.

Образы звона у Сергея Есенина многозначны, текучи, зыбки, амбивалентны. Но им свойственна органичность, обусловленность авторским стилем.

К ВОПРОСУ О ЯЗЫКОВОЙ КОМПЕТЕНЦИИ РУССКИХ И ИХ ПОТОМКОВ В КИТАЕЯЗЫЧНОЙ СРЕДЕ

Гордеева С.В., аспирант.

Научный руководитель: Оглезнева Е.А., д.ф.н., доцент.

ФГБОУ ВПО «Амурский государственный университет»


Русская диаспора, сформировавшаяся в Китае в первой половине XX века, не была целостным образованием и имела несколько основных очагов локализации. Так, на территории Маньчжурии (современная северо-восточная часть КНР) это были Харбин и полоса отчуждения КВЖД, а также район Трехречья, Внутренняя Монголия, приграничные районы провинции Хэйлунцзян. В северо-западной части Китая - Синьцзян-Уйгурский автономный район. На исторической территории Северного Китая центрами русской эмиграции были Тяньцзин и Пекин. На юго-востоке - Шанхай.

Наше исследование посвящено языку русской эмиграции северо-восточного Китая, а именно правобережья Амура, эмиграции абсолютно не изученной, что во многом объясняется ее периферийным положением как с точки зрения территории, так и с точки зрения общего уровня культуры, ведь основными ее представителями были выходцы из крестьянской среды.

В июле 2011 года нами была предпринята научно-исследовательская экспедиция по приграничным селам провинции Хэйлунцзян, целью которой было исследование состояния и степени сохранности русского языка потомков русских эмигрантов, до сих пор проживающих на данной территории.

Собранные в период экспедиции речевые материалы позволяют: охарактеризовать типичного представителя данного пласта русской эмиграции; оценить состояние, степень сохранности русского языка потомков эмигрантов разных поколений; выявить особенности, характеризующие русский язык в условиях китаеязычной среды; определить факторы, повлиявшие на состояние и степень сохранность русского языка потомков эмигрантов.

На примере анализа языковой компетенции одного из ярких представителей первого поколения потомков и членов его семьи, постараемся проследить судьбу языка русских эмигрантов на территории приграничья и представить общую картину настоящего положения дел.

Типичный представитель русской эмиграции на данной территории – это женщина, крестьянка, с низким уровнем образования либо вовсе без него, не замужем или потерявшая мужа, нередко имеющая детей, православная, ушедшая на чужбину, чтобы выжить одна или вслед за мужем-китайцем. Такой была Матрена, мать нашей информантки Марии (Чю Дяньсю), жительницы села Бяньцзян уезда Сюньке. Мать русская, отец китаец – типичная ситуация для многих семей этого села, как и других, проживающих в приграничных с Россией селах Китая.

В семье Матрены было четверо детей: два сына, две дочери. У всех были и китайские, и русские имена. Мария была третьим ребенком, родилась в 1930 году в селе Бяньцзян. Она помнит, что в доме говорили на двух языках: с матерью по-русски, с отцом по-китайски, в быту присутствовали и китайские, и русские привычки, некоторые из которых до сих пор живы. Возможности получить хорошее образование в селе не было, Мария училась лишь два года в китайской школе, писать и читать по-русски не умеет, по-китайски немного читает, писать также не умеет.

Муж Марии, Николай тоже был метисом (умер в 2008 году). Он родился в России в 1926 году, в двухлетнем возрасте был привезен в Китай. История семьи Николая во многом схожа с историей семьи его жены. Мать – русская (Сашка) из села Коршуновка Амурской области, отец китаец (переселенец из провинции Шаньдун), некоторое время живший в России и даже имевший русское имя Аркашка.

У Марии семеро детей, их русская бабушка всем внукам дала русские имена: Витя, Миша, Люба, Валя, Вера, Надя, Феня. Витя в данный момент проживает в Шанхае, Миша и Надя – в селе Бяньцзян, с матерью; Люба живёт в Сюньке, Валя, Вера и Феня – в Хэйхэ, но выезжают работать в Россию, говорят по-русски. Особенно хорошо, по словам Марии, владеет русским младшая – Феня (она изучала язык в школе). Миша работал в России два года, но языком не владеет, знает лишь отдельные слова. Все дети состоят в браках с китайцами. Из внуков Марии, а их у нее восемь, лишь дочь Надя изучает русский язык в школе и хочет говорить по-русски. Языковая компетенция Марии и членов ее семьи представлена в таблице 1.


Таблица 1

Языковая компетенция двуязычного представителя русской эмиграции приграничного села Бяньцзян

Информант

Мария (1930г.)

К, Р (материнский)

Домашний – Р/К; Основной к 2011 г. - К

Мать (Матрёна)

Р родной, К

Отец

К родной, Р

Муж (Николай) 1926-2008

К, Р (материнский)

Дети:

Витя (1952)

Миша (1956)

Люба (1960)

Валя (1962)

Вера (1964)

Надя (1967)

Феня (1969)


К

К/ Р (знание отдельных слов)

К/ Р как сфера проф. деятельности (способность общаться)

К/Р как сфера проф. деятельности (способность общаться)

К/Р как сфера проф. деятельности (способность общаться)

К

К/Р как сфера проф. деятельности (хорошее владение)

Внуки

1.К, 2.К, 3.К, 4.К, 5.К, 6.К, 7.К, 8. К/Р (изучает в школе)