Архив Л. Д. Троцкого

Вид материала

Документы

Содержание Вопрос, достойный внимания следствия

Подобный материал:

• План   Предисловие Юность Начало революционной деятельности 2-й съезд рсдрп, 388.46kb.
• План   Предисловие > Юность Начало революционной деятельности > 2-й съезд рсдрп   Первая, 378.55kb.
• «Государственный архив современной истории Чувашской Республики», 96.08kb.
• «Архив ФиО», 6711.16kb.
• Исторический архив, 1953.98kb.
• Злобина Г. Р. Ргали, 164.78kb.
• Архив известного харбинского востоковеда, выпускника Восточного Института 1903 года,, 1278.29kb.
• Предисловие книга, 4958.18kb.
• Конституция Российской Федерации; Федеральные закон, 55.04kb.
• Доклад о результатах и основных направлениях деятельности, 184.92kb.

Вопрос, достойный внимания следствия

В моём письме от 6 июня⁴⁶² я поставил редакции “Насиональ” вопрос об источнике информации, напечатанной в газете 27 мая под заглавием: “Г[осподин] Троцкий противоречит себе”. Ответ директора “Насиональ” не разъяснил этого вопроса, а, наоборот, ещё более затемнил его. Заметка интересует меня не под углом зрения той клеветы, которая в ней заключалась: я успел привыкнуть к клевете. Но данная клевета представляет объективный интерес с точки зрения полного раскрытия покушавшихся и пособников.

Директор “Насионаля” разъясняет мне, что основой для заметки послужили репортёрские отчёты о покушении в газетах “Универсаль”⁴⁶³, “Эксельсиор”⁴⁶⁴ и “Пренса”⁴⁶⁵ в течение 24, 25 и 26 мая. На основании этих репортёрских отчётов директор “Насионаля” устанавливает противоречия в вопросе о том, где я провёл ночь покушения и как я спасся от выстрелов.

Что в репортёрских отчётах было много противоречий, ошибок, путаницы, это совершенно несомненно. Но если репортёры противоречат друг другу, а иногда и самим себе, то из этого вовсе не вытекает, что я себе противоречу. Г[осподин] директор “Насионаля” делает вид, будто верит, что репортёры опираются только на мои слова, что они правильно поняли мои слова, что правильно их записали, что газеты их правильно воспроизвели. Словом, он устанавливает тождество между мною и репортёрами. В этом заключается первая и явная фальшь его рассуждения. Каждый грамотный человек знает, что репортёрские отчёты, особенно о волнующих событиях, всегда грешат противоречиями. Когда три репортёра описывают пожар, то нередко получается впечатление, что дело идёт о трёх разных пожарах. Это вовсе не вызывается злой волей или недобросовестностью: сама работа репортёров, всегда спешная, нервная, торопливая, связанная с погоней за сенсацией, питающаяся непроверенными слухами, неизбежно порождает недоразумения, преувеличения и ошибки. На каком же основании г. директор “Насионаля” противоречия репортёров приписал мне?

Он ссылается, правда, на то, что я не “опровергал” эти сообщения. Это – вторая фальшь его рассуждения. В первые дни после покушения у меня не было времени не только опровергать, но и читать газеты. В моём доме одни агенты полиции сменяли других, наводя справки, собирая сведения и пр. Я считал более важным давать точные сведения следствию, чем гоняться за противоречиями газетных отчётов.

К тому же цитируемые директором “Насиональ” репортёрские отчёты в большинстве своём вовсе даже не ссылаются на меня. И не случайно. В самое утро покушения, 24 мая, я заявил журналистам в присутствии полковника Салазара, что отказываюсь давать какие бы то ни было сведения, связанные с покушением, чтобы прямо или косвенно не помешать следствию. Полковник Салазар тут же, при журналистах, выразил мне благодарность. И действительно до вечера 31 мая я воздерживался от интервью, заявлений или опровержений. Только убедившись, что известная часть прессы прилагает чудовищные усилия для того, чтобы сбить следствие с правильного пути, я, предупредив полковника Салазара, созвал вечером 31 мая представителей печати.

Сказанное, надеюсь, полностью объясняет, почему я не мог нести ни малейшей ответственности за противоречия репортёров, которые получили в большинстве случаев свои сведения из вторых и третьих рук или строили их на основании собственных догадок.

В тех самых репортёрских отчётах, которые цитирует г. директор “Насионаля”, говорится, например, что Наталия Седова – моя дочь, Гертруда Шюсслер⁴⁰⁶ – моя жена... На самом деле дочери у меня нет, а женой моей является Наталия Седова. Если в таком простом вопросе репортёры сделали две ошибки (я мог бы привести ещё десятки подобных примеров), то что же говорить о таком драматическом эпизоде, как нападение ночью 20-ти вооружённых человек? Почему директор “Насионаля” не сделал вывод, что я вводил в заблуждение полицию, называя Наталью Седову своей дочерью, а Гертруду Шюсслер своей женой? Потому, очевидно, что это было бы абсурдом. Но не меньшим абсурдом является приписывание мне противоречий в вопросе о том, где именно я находился во время покушения.

Отождествление репортёрских ошибок с моими “противоречиями” заключает в себе третью фальшь, наиболее возмутительную. В самом деле: если репортёры дают ложные сведения, то это может быть объяснено простой ошибкой. Но я не мог ошибиться насчёт того, где именно я находился под выстрелами. Если я в этом вопросе “противоречил себе”, значит, дело шло с моей стороны о сокрытии преступления. Почему же г. директор “Насионаля”, вместо того чтобы предположить естественную ошибку того или другого репортёра, предпочёл предположить преступление с моей стороны? Какие у него для этого основания?

Нетрудно понять при этом, о каком именно преступлении шла речь. Мои “противоречия” должны были означать, что я сам произвёл покушение на себя и запутался в своих показаниях полиции. Именно к этому сводится сущность заметки “Г[осподин] Троцкий себе противоречит”. Для этого она и была напечатана.

Третья фальшь прикрыта четвёртой фальшью. Если бы в заметке было просто сказано, что отчёты репортёров о покушении дают противоречивые сведения и что редакция на этом основании сделала вывод о противоречиях Троцкого, то всякий мыслящий читатель немедленно сказал бы, что вывод неоснователен и недобросовестен. Именно поэтому заметка начинается со слов: “Наблюдатели делают разные комментарии” по поводу “серьёзных противоречий” Троцкого. Кто эти наблюдатели: репортёры? Но они не делают никаких “комментариев” о моих мнимых противоречиях. Они просто противоречат друг другу. Кто же эти “наблюдатели”? Сама редакция “Насионаля”? Почему же она скрывает своё лицо за анонимными “наблюдателями”? Как видим, заметка сознательно отредактирована так, чтобы ввести в заблуждение общественное мнение и следственные власти. Авторы заметки делают вид, будто у них имеются какие-то серьёзные источники. Между тем у них нет ничего, кроме злой воли.

Но на этом дело не кончается. За пятой фальшью следует шестая. Из разъяснений директора “Насионаля” можно сделать вывод, будто редакция на основании репортёрских отчётов сама сделала вывод о моих противоречиях. На самом деле это не так. Та же клеветническая заметка появилась 27 мая в другой газете, беспристрастие которой давно известно, именно, в “Популяр”. Текст в обеих газетах совершенно тождественный. Только в “Популяр” заметка напечатана на первой странице, под кричащим заголовком, а в “Насиональ” – на второй странице второй секции – более скромным шрифтом. Невозможно допустить, что две редакции сделали одновременно одни и те же выводы и изложили их одними и теми же словами, независимо друг от друга. Как же объяснить в таком случае появление тождественной заметки в двух газетах?⁴⁶⁷ Очевидно, заметка исходит из одного и того же источника. Какого именно? Здесь гвоздь вопроса! Может быть, редакция “Насиональ”, сделав свои “выводы”, переслала их в “Популяр”? Это мало правдоподобно. Роль “Насиональ” в этом деле не активная, а пассивная. Скорее можно допустить, что заметка из “Популяр” была переслана в “Насиональ”. Ещё вероятнее, что заметка была сфабрикована в третьем пункте, где хорошо знали, чего хотели, и не стеснялись в выборе средств. Я высказываю уверенность, что заметка исходила из источников, близких к ГПУ, и имела целью сбить следствие с правильного пути.

Крайне важна в этой связи дата опубликования заметки: 27 мая. Те агенты ГПУ, которым поручено было заметать следы, держали себя первые два дня с большой осторожностью, опасаясь, очевидно, что виновники покушения будут арестованы с часу на час. Но за три дня главные организаторы покушения могли успешно покинуть Мексику с заранее заготовленными паспортами. ГПУ могло рассчитывать, что покушение не будет раскрыто вообще, и считало поэтому своевременным пустить в оборот версию о “самопокушении”: раз не удалось убить врага физически, надо попробовать убить его морально. С этой целью г. “наблюдатели” пустили 27 мая в оборот заметку: “Г[осподин] Троцкий себе противоречит”. Что “Популяр” напечатал эту заметку с полной готовностью, удивляться не приходится: клевета выражала его собственную линию. Но почему заметку счёл необходимым напечатать и “Насиональ”? Этого г. директор нам не объяснил.

Чтобы избежать недоразумений, скажу, что я вовсе не думаю, будто редакция “Насиональ” ставила себе сознательной целью навести следствие на ложный след. Редакция просто не отдавала себе достаточного отчёта в собственных действиях. Так как дело шло о маленькой услуге друзьям-сталинцам за счёт моей политической чести, то редакция не задумываясь напечатала клеветническую заметку. Она производила такие операции не раз и раньше (в случае нужды я докажу это без труда). Все мои попытки – замечу мимоходом – установить с редакцией “Насиональ” корректные отношения неизменно разбивались о предвзятую враждебность редакции.

Что манёвр с заметкой “Троцкий себе противоречит” не прошёл безрезультатно, вытекает из всей последовательности событий. Именно в течение 27 мая совершился явный поворот во всём направлении следствия. Если у отдельных агентов полиции и раньше могли быть какие-либо подозрения или сомнения насчёт моих действий, то заметка в “Насиональ” дала этим сомнениям подобие авторитетной санкции. Таинственный штаб, сфабриковавший заметку, отнял у полиции два дня ценнейшего времени. Вспомним то внушение, которое сделал генерал Нуньез члену Центрального Комитета сталинской партии г. Рамирез-и-Рамирез, публично утверждавшему, что дело идёт об “авто-покушении”. В своё оправдание Рамирез ссылался на “ошибку стенографии”. Но если бы следствие выяснило, что заметка 27 мая написана тем же г. Рамирез-и-Рамирез или кем-либо из его близких политических друзей, то ссылаться на ошибки стенографии было бы уже невозможно. Мы имели бы перед собой неопровержимое доказательство заговора с целью обмануть власти и помочь террористам.

Директор “Насиональ” поставил мне на вид, что я плохо знаю испанский синтаксис (это, к сожалению, верно), что в моём письме есть описка (и это верно), и дал мне целый ряд других наставлений. Но, к сожалению, он не разъяснил: почему редакция сочла возможным публично заподозрить меня в чудовищном преступлении, не имея на это ни малейших данных? Почему редакция не сослалась на репортёрские отчёты, а спряталась за спину таинственных “наблюдателей”? Каким образом одна и та же заметка появилась одновременно в двух газетах? Из какого источника исходила заметка? Думаю поэтому, что дополнительные разъяснения со стороны директора “Насионаля” могли бы оказать существенное содействие раскрытию преступления 24 мая.

Л.Троцкий

12 июня 1940 г.

Койоакан

P.S. Я не предназначаю это письмо для печати, так как публичная полемика вряд ли чем-нибудь обогатила бы общественное мнение, особенно теперь, в период международных затруднений, избирательной кампании и пр., когда у народа и правительства этой страны имеются другие задачи и интересы. Но так как следствие продолжается, то я считаю необходимым направить это письмо органам следствия и в копии директору “Насионаля”. Разумеется, если г. директор сочтёт по собственной инициативе нужным продолжить эту полемику в печати, то у меня лично не будет ни малейшего основания противиться этому.

Л.Троцкий


[Письмо министру внутренних дел, прокурору и следственным органам Мексики]

В отношении Давида Серрано необходимо поставить следующие вопросы:

1. Знаете ли Вы по-русски?

2. Где научились русскому языку? Были ли в России?

3. Если были, то сколько времени? (По моим сведениям, Серрано пробыл в России около шести лет).

4. Что именно вы делали в России?

5. Находились ли Вы в каких-либо отношениях с ГПУ?

6. Может ли он сообщить, что случилось в Москве с мексиканцем Эвелио Падильо? (Который исчез в одну прекрасную ночь навсегда).

7. Когда и откуда именно Давид Серрано направился в Испанию?

8. Кто рекомендовал его и кто дал ему разрешение?

9. В каком полку и в каком чине служил Серрано? (Можно считать несомненным, что он служил либо в одной из интернациональных бригад, либо в знаменитом пятом полку⁴⁶⁸). Интернациональные бригады и особенно пятый полк являлись прямой жандармерией Сталина. Во время гражданской войны они вели путём непрерывных убийств свою собственную гражданскую войну, истребляя в лагере республиканцев врагов и противников Сталина.

10. Наблюдал ли Серрано деятельность ГПУ в Испании? Состоял ли он в каких-нибудь отношениях с ГПУ в Испании?

11. Знал ли он в Испании Сикейроса?

12. Знал ли он в Испании Листера⁴⁶⁹, К.Контрераса⁴⁷⁰ и Кампезино⁴⁷¹? (Все три являлись начальниками пятого полка. Все три были известны как наиболее жестокие палачи ГПУ в Испании. Карлос Контрерас входил в состав почётного президиума последнего съезда КПМ).

13. Когда и каким путём Серрано вернулся из Испании?

14. Привёз ли он с собой какие-нибудь аттестации о своём поведении во время гражданской войны? (Для того, чтобы партия могла включить его в Центральный Комитет, а затем и в Политбюро, он должен был привезти из Испании крайне […]⁴⁷² рекомендации. Были ли эти рекомендации устные или письменные, и от кого они исходили?

15. На какие средства жил Давид Серрано? Находится ли он на жаловании партии? Каковы размеры этого жалования?

16. Каковы финансовые источники партии? Сколько членов партии являются платными чиновниками партии? Существует ли партия исключительно на членские взносы или же получает материальную помощь от более сильных партий? От каких именно?
Известно ли Серрано, что Кремль со времени основания Третьего Интернационала поддерживал деньгами более слабые и молодые партии других стран, в том числе и Мексики? Продолжается ли этот порядок и теперь? Или же субсидирование прекратилось? Если прекратилось, то с какого времени и по какой причине?

С какого времени изменилось направление “Вос де Мехико”, с какого времени изменился состав редакции? Это было во всяком случае до партийного съезда. Кто же изменил направление и редакцию органа партии? Во всяком случае, не партия. Если бы орган зависел от партии и содержался партией, то перемена редакции и направления за спиною партии была бы невозможна. Ясно, направление изменилось по приказанию каких-то сил, независимых от партии и стоящих над партией и имеющих право распоряжаться органом, который формально считается органом партии. На этот вопрос необходимо иметь ответ Давида Серрано.

В своём показании Давид Серрано возлагал ответственность за покушение не только на Альфаро Сикейроса, но и на Лаборде, Кампа⁴⁷³, Герреро⁴⁷⁴, Лобато⁴⁷⁵ и других, связанных с “троцкизмом”. Может ли Давид Серрано объяснить, в чём именно выражалась связь Лаборде, Кампо, Герреро и Лобато с “троцкизмом”? Известно ли Давиду Серрано, что названные им лица вели самую жестокую борьбу против Троцкого и “троцкизма”, требовали изгнания Троцкого из Мексики, приписывали ему всякого рода преступления, и в собраниях, где они выступали, раздавались крики: смерть Троцкому? Как же понимать тот факт, что, с одной стороны, эти лица вели бешеную кампанию против Троцкого и “троцкизма”, а с другой стороны, по заявлению Серрано, были связаны с “троцкизмом”? Какие у него имеются доказательства этой связи? Каких свидетелей он может привести?

Не может ли Давид Серрано указать, откуда взялись деньги на покушение? Если партия, как он утверждает, подозревала Сикейроса с самого начала, то она не могла не поставить вопроса, кто дал Сикейросу такое поручение и кто снабдил его необходимыми денежными и техническими средствами? Каково было заключение партии по этим вопросам?

[Л.Д.Троцкий]

[12 июня 1940 г.]

Г[осподину] Министру Внутренних Дел (Секретарю Гобернасион⁴⁷⁶)

Г[осподину] Прокурору Республики

Г[осподину] генералу Нуньезу


[Заявление]

В “Эль Популяр” от 12 июня в статье г. Фелипе Сантоса, на странице третьей, говорится: “Данные, которые Дайес имеет, по его словам, насчёт “этого заговора”, получены им от Троцкого...” и т. д. Никогда никаких сведений комиссии Дайеса я не давал. Клевету ГПУ на этот счёт я уже дважды опровергал публично. Г[осподин] Фелипе Сантос несомненно знает, что его сообщения – ложь. Редакция “Популяра” тоже знает, что г. Фелипе Сантос сознательно лжёт. Тем не менее редакция считает нужным снова повторить давно опровергнутую клевету.

Я не хочу апеллировать к печати, чтобы не вносить излишних элементов раздражения в общественное мнение, которое занято сейчас более важными и насущными для Мексики вопросами. Но так как цель цитированной статьи явно состоит в том, чтобы восстановить против меня не только общественное мнение, но и следственные власти, и тем оказать содействие террористам, то я считаю своим долгом направить это опровержение заинтересованным мексиканским властям.

Л.Троцкий

13 июня 1940 г.

Койоакан

Опять “Нейшен”!

Я вижу, что “Нейшен”, запятнавшая себя своим поведением в деле московских судебных процессов, поспешила и на этот раз поддержать фантастическую и глупую версию ГПУ по поводу покушения 24 мая. Все оказываются виноваты: генерал Альмазан⁴⁷⁷, “реакция”, может быть, сам Троцкий, но никак не Сталин. Тем временем мексиканская полиция раскрыла виновных: все они, как на грех, агенты Сталина. Какое подлое рептильное племя, эти “радикалы” из “Нейшен”! Но они не уйдут от кары: мы научим американских рабочих ценить их по заслугам, т. е. презирать их.

Л.Т[роцкий]

18 июня 1940 г.

Койоакан