Архив Л. Д. Троцкого
| Вид материала | Документы |
- План Предисловие Юность Начало революционной деятельности 2-й съезд рсдрп, 388.46kb.
- План Предисловие > Юность Начало революционной деятельности > 2-й съезд рсдрп Первая, 378.55kb.
- «Государственный архив современной истории Чувашской Республики», 96.08kb.
- «Архив ФиО», 6711.16kb.
- Исторический архив, 1953.98kb.
- Злобина Г. Р. Ргали, 164.78kb.
- Архив известного харбинского востоковеда, выпускника Восточного Института 1903 года,, 1278.29kb.
- Предисловие книга, 4958.18kb.
- Конституция Российской Федерации; Федеральные закон, 55.04kb.
- Доклад о результатах и основных направлениях деятельности, 184.92kb.
Дополнительные заявления к протоколу от 2 июля498
“Жилые подвалы”
К моим ответам на вопросы г. Павона Флореса считаю необходимым сделать следующие дополнительные заявления.
По поводу того, что в начале следствия, когда речь могла идти только о гипотезах, я высказал подозрения относительно одного из политических друзей г. Флореса, этот последний выступает в качестве моего сурового обвинителя. В том же заседании, однако, он счёл возможным высказать подозрение, что я был своевременно предупреждён одним из участников о предстоящем покушении, именно Робертом Хартом, и что я скрыл это от следствия. Другими словами, г. Флорес публично заподозрил меня в тяжёлом преступлении, притом не в начале расследования, не в ответ на прямые вопросы следственных властей, но в момент, когда общий характер преступления уже полностью выяснен, и после того, как я в присутствии самого г. Флореса представил подробные объяснения относительно интересующего его вопроса. Необходимо в то же время не забывать, что г. Флорес выступает в качестве защитника одного из обвиняемых в тяжёлом преступлении; я же выступаю в качестве жертвы этого преступления.
Но если г. Флорес не имеет и не может иметь ни тени фактических доказательств, то следовало бы предполагать, что его чудовищное подозрение опирается по крайней мере на убедительные аргументы логического или психологического характера. Увы, также и с этой точки зрения его подозрение представляет полную бессмыслицу.
Вопрос г. Флореса о том, имеются ли в доме “жилые” подвалы, позволял предполагать, будто я проводил вообще свои ночи в подвале. Из дальнейшего однако выяснилось, что идея г. Флореса была совершенно другая: будучи предупреждён, по его мнению, Робертом Хартом, я провёл в подвале только небольшую часть ночи на 24 мая. Но для этого не было совсем необходимо располагать “жилым” подвалом: чтобы избежать смерти, вполне возможно было провести полчаса в курятнике или даже в ящике с дровами.
Внутренняя несостоятельность конструкции г. Флореса не останавливается, однако, на этом. По мысли г. адвоката, единственное употребление, которое я сделал из предупреждения относительно предстоящего покушения, состояло в том, что я спрятался в “жилом” подвале (не было ли бы, однако, менее глупым спрятаться в подвале нежилом, и потому менее доступном?). Другими словами, я предоставил собственной участи всех обитателей дома, включая моего внука, которого покушавшиеся пытались убить. Есть ли в этом хоть частица здравого смысла? Не ясно ли, что, если бы я был действительно предупреждён о покушении моим ближайшим сотрудником, я принял бы меры совсем другого характера? Я первым делом известил бы генерала Нуньеза; мобилизовал бы своих друзей и с помощью полиции приготовил бы солидную западню гангстерам ГПУ. Мой бедный друг Роберт Харт сохранил бы в этом случае свою жизнь. Именно таким путём действовал бы, разумеется, каждый разумный человек. Г[осподин] Флорес предпочитает, однако, приписать мне поведение не только преступное, но и бессмысленное, опасное для меня и для моих друзей, но благоприятное или, по крайней мере, менее неблагоприятное для ГПУ. Нельзя, правда, не признать, что нынешнее положение ГПУ в высшей степени плачевно.
Почему я ждал покушения?
Почему именно я с начала этого года с особенной уверенностью ждал покушения? Отвечая 2 июля на этот вопрос г. Павона Флореса, я указал, в частности, на съезд Коммунистической партии Мексики, происходивший в марте этого года и провозгласивший курс на истребление “троцкизма”. Чтобы сделать мой ответ более ясным, необходимы дополнительные уточнения.
Так как практическая подготовка покушения началась в январе этого года и так как известное время требовалось на предварительные обсуждения и выработку плана, то можно с уверенностью сказать, что “приказ” о покушении был доставлен в Мексику не позже, как в ноябре-декабре 1939 г.
Как видно из “Ля Вос де Мехико”, кризис руководства партии начался как раз с этого времени. Толчок кризису был дан извне партии, и сам кризис развивался сверху вниз. Неизвестно кем был выработан особый документ, так называемые “Материалы” для дискуссии, опубликованные в “Ля Вос” 28 января и представляющие анонимный обвинительный акт против старого руководства (Лаборде, Кампа и др.), виновного будто бы в “примирительном” отношении к троцкизму. Что именно за всем этим скрывалось, широкому общественному мнению было тогда совершенно не ясно. Но для осведомлённых и заинтересованных наблюдателей было несомненно, что готовится какой-то серьёзный удар, если не против “троцкизма”, то против Троцкого.
Сейчас совершенно очевидно, что переворот внутри Коммунистической партии тесно связан с данным из Москвы приказом о покушении. Вероятнее всего, ГПУ наткнулось на известное сопротивление среди руководителей компартии, которые привыкли к спокойной жизни и могли бояться очень неприятных политических и полицейских последствий покушения. Именно в этом лежит, очевидно, источник обвинения против них в “троцкизме”. Кто возражает против покушения на Троцкого, тот..., очевидно, “троцкист”.
Анонимная “комиссия чистки” отстранила от работы вождя партии Лаборде и с ним вместе Центральный Комитет, выбранный на предшествующем съезде. Кто дал комиссии чистки столь необъятные права? Откуда взялась сама комиссия? Она не могла, очевидно, возникнуть путём самопроизвольного зарождения. Её создали лица, имевшие полномочия извне. У этих лиц были, очевидно, все основания скрывать свои имена.
Только 18 февраля, когда переворот уже был закончен и оставалось только санкционировать его, опубликован был состав новой комиссии чистки из одних мексиканцев, причём опять-таки не указано было, кто их назначил. Ко времени созыва съезда партии 21 марта все вопросы были уже решены, и делегатам оставалось только принести клятву в подчинении новому руководству, которое создано было без них и для целей, которые большинству из них были неизвестны.
Как видно из отчёта о съезде в “Ля Вос де Мехико” (март 18, 1940 г.), прения по вопросу “La lucha contra el trotskismo y demas enemigos del pueblo”499 происходили не на открытом собрании съезда, как по другим вопросам порядка дня, а в закрытом заседании особой комиссии. Один этот факт свидетельствует, что новым руководителям необходимо было скрывать свои намерения даже от съезда собственной партии. Кто входил в секретную комиссию, мы не знаем. Но можно высказать гипотезу насчёт того, кто руководил ею из-за кулис.
Съезд выбрал, вернее, пассивно одобрил “почётный президиум” в составе Димитрова, Мануильского, Куусинена, Тельмана, Карлоса Контрераса и других. Состав почётного президиума опубликован в брошюре Дионисио Енсина “!Fuera el I imperialismo!” (Edicion popular,500 1940 г., стр. 5). Димитров, Мануильский, Куусинен находятся в Москве, Тельман – в берлинской тюрьме, а Карлос Контрерас находится в Мексике. Его включение в почётный президиум не могло быть случайным. Контрерас ни в каком случае не принадлежит к числу так называемых международных “вождей”, включение которых в почётный президиум имеет ритуальный характер. Имя его вполне получило печальную известность во время гражданской войны в Испании, где Контрерас, в качестве комиссара пятого полка, был одним из наиболее свирепых агентов ГПУ. Листер, Контрерас и третье лицо под кличкой “Эль Кампенсино” вели внутри республиканского лагеря свою собственную “гражданскую войну”, физически истребляя противников Сталина из числа анархистов, социалистов, поумистов и троцкистов. Факт этот может быть установлен на основании печати и допроса многочисленных испанских беженцев. Не будет поэтому слишком смелым предположить, что бывший комиссар пятого полка и член “почётного” президиума съезда являлся одним из важных рычагов в деле перемены руководства компартии в начале этого года. Такое предположение тем более обоснованно, что Контрерас проводил уже одну “антитроцкистскую” чистку в мексиканской компартии, именно, в 1929 г. Правда, г. Контрерас отрицает свою причастность к делу. Но почему в таком случае его выбрали в почётный президиум съезда, связанного с заговором?
Когда я в первые месяцы этого года наблюдал по печати за процессами в Коммунистической партии, я представлял себе положение далеко не с такой ясностью, как сейчас. Но для меня было несомненно и тогда, что за официальным экраном партии с его китайскими тенями скрывается движение реальных фигур. Реальными фигурами являются в этой игре агенты ГПУ. Вот почему я ждал покушения.
Почему г. Павон Флорес выдвигает против меня недостойные обвинения?
Подзащитные г. Флореса Давид Серрано и Луис Матеос Мартинес501, отрицают своё участие в покушении. Г[осподин] Флорес не ограничивается, однако, защитой названных лиц; он пытается доказать, что я сам участвовал в покушении. Между “неучастием” его подсудимых и моим мнимым “участием” нет никакой причинной или логической связи. Выдвигая своё фантастическое обвинение против меня, г. Флорес действует не как судебный защитник, ибо он только вредит этим своим подзащитным, а как член ЦК Коммунистической партии. Я считаю поэтому необходимым указать на то, что г. Флорес играл активную роль в последнем повороте своей партии и был впервые введён в ЦК, как и его подзащитный Серрано, для усиления борьбы против “троцкизма”.
Чтобы попасть в ЦК, г. Флоресу пришлось совершить поворот на 180 градусов. В компилятивной книжке, изданной в 1938 г., Флорес относит к числу классических произведений марксизма брошюру Хернана Лаборде “La Unidad a toda costa”502 (М. Павон Флорес. Эль орадор популяр503, стр. 7). Но как только, по приказу из таинственного источника, брошюра Лаборде признана была “предательской”, Павон Флорес в речи в театре Гидальго 9 марта немедленно причислил Лаборде к числу “врагов народа” (“Ля Вос де Мехико”, № 301). Всё это во имя усиления борьбы против Троцкого и “троцкизма”!
У меня нет доказательств того, что Д.Серрано и Д.Сикейрос своевременно посвятили г. Флореса в план покушения. Но несомненно, что в качестве члена ЦК г. Флорес многое знал и ещё о большем догадывался. Сегодня члены ЦК компартии знают во всяком случае гораздо больше, чем знают полиция и суд. Г[осподин] Флорес знает правду. И если он высказывает ни на чём не основанное чудовищное подозрение против меня, то только потому, что он вынужден выполнять обязательства, возложенные на него последним съездом компартии.
Кого именно хотели убить покушавшиеся?
Труп Роберта Харта не только придал сразу трагический характер всему покушению; не только разрушил до основания подозрения следователей против самого Роберта Харта, но и показал, что, несмотря на финальную неудачу, в покушении не было никакой импровизации; всё было обдумано, взвешено, подготовлено заранее, даже могила и известь для будущих жертв.
Я считаю ввиду этого безусловно необходимым выяснить в процессе следствия, как именно заговорщики решили между собою вопрос о моей жене и о моём внуке. Что они имели своей основной задачей убить меня, не требует доказательств. Вопрос о моей жене продолжает, однако, оставаться в тени. Между тем заговорщики не могли не обсуждать заранее, кого и как им придётся убить, где и как им скрыть трупы, как замести следы и пр. Дело шло о покушении на предумышленное убийство определённых лиц, с неизбежным риском, разумеется, что попутно придётся убить и других лиц, если они окажутся на пути к поставленной цели.
Заговорщики знали, что моя жена находилась в той же спальне, что и я. Если бы они ворвались сразу в спальню с револьверами в руках, они могли бы, может быть, ограничиться убийством меня одного. Но они рисковали при этом встретить с моей стороны вооружённый отпор. Чтобы свести для себя самих риск к минимуму, они решили предварительно действовать через двери и окна пулемётным огнём. При этом у них было столько же шансов убить мою жену, сколько и меня. Вернее, у них была уверенность, что они убьют нас обоих. Во время тщательного предварительного обсуждения своего образа действий они вынесли, следовательно, моей жене смертный приговор. Они сделали это не только по указанной выше технической причине, но и по политическим соображениям. В лице моей жены они справедливо видели моего товарища и сотрудника на всех этапах моей жизни и особенно в трудные часы. Они знали, что, оставшись жить, Наталия Седова выступит как грозная свидетельница против них и как политическая мстительница. Могущественное ГПУ справедливо боялось этой хрупкой женщины и потому постановило убить её.
*
Вопрос о внуке представляется менее ясным. Покушавшиеся стреляли по кровати внука дважды. Один раз – сквозь дверь, причём пуля прошла над постелью по диагонали, совсем близко над телом мальчика. Этот выстрел не мог быть случайным, так как нападавшие хорошо знали размещение комнат и постелей. Ворвавшись в комнату внука, они не могли его не видеть, особенно при свете зажигательной бомбы. Мальчик вскочил на их глазах с постели и скрылся под кроватью. После этого один из нападавших выстрелил в кровать, пробил матрас и ранил палец на ноге мальчика. Был ли этот второй выстрел по внуку только плодом паники одного из нападавших или же у них было решено покончить также и с мальчиком? Это второе предположение может показаться невероятным. Однако в дни московских процессов резолюции, продиктованные ГПУ, требовали истребления не только меня и моих сыновей, но и всего нашего “отродья”. Такой образ действий, хоть и кажется чудовищным, но вполне отвечает натуре и методам Сталина.
ГПУ в течение ряда лет доводило до самоубийства или убивало близких мне людей, чтобы таким образом сломить меня. Наиболее тяжкие удары наносились мне в лице членов моей семьи, в том числе и моих внуков, которых отделяли от родителей и от меня. Четверо из пяти моих внуков исчезли бесследно. Свою зверскую мстительность Сталин мог распространить и на последнего внука, которому идёт пятнадцатый год и который хорошо знает по собственному опыту историю нашей семьи. Я считаю поэтому необходимым выяснить во время судебного следствия, каково было решение заговорщиков также и относительно судьбы моего внука.
Л.Троцкий
Койоакан
7 июля 1940 г.
Заявление в “Ля Пренса”
В вашей уважаемой газете от 10 июля напечатано сообщение из города Остин, Техас, от 9 июля, гласящее, будто я заявил, что собираюсь выступить с разоблачениями перед комиссией Дайеса по вопросу о деятельности коммунистов и “весьма возможно, по поводу покушения, жертвой которого я недавно явился” и т. п. Заметка представляет собой чистейшее измышление с начала до конца. Никто от имени комиссии Дайеса не обращался ко мне ни из Остина, ни из других мест. Я никому не обещал давать показания перед комиссией Дайеса, ни по вопросу о покушении, ни по каким другим вопросам. Ваша газета стала жертвой злонамеренной мистификации. Ни на минуту не сомневаюсь в том, что расследование источников мистификации без труда раскрыло бы руку агента ГПУ.
[Л.Д.Троцкий]
[После 10 июля 1940 г.]
Ложные подозрения против Роберта Шелдона Харта
Выяснение вопроса о действительной роли Р.Ш.Харта имеет значение не только потому, что недопустимо пятнать память человека, который пал жертвой преступления и не способен более защититься, но и потому, что от выяснения роли Харта зависит выяснение роли других лиц. Если Харт был сообщником, – а он им не был, – то возможно, что сообщниками были некоторые другие лица, связанные с моим домом. Вот почему я считаю необходимым ещё раз выяснить здесь в сжатой форме ошибочность подозрений против Р.Ш.Харта.
*
1. Роберт Харт был членом секции Четвёртого Интернационала в С[оединённых] Ш[татах] и работал в нью-йоркской организации больше года. Он никогда не предлагал своей кандидатуры для моей охраны: это обстоятельство я проверил со всей точностью путём опросов всех лиц, связанных с выбором членов моей охраны (Д.Кеннон, Роза Карснер504, Фаррел Доббс505, Джо Хансен, Генри Шулц506). Предложение выехать в Мексику явилось для Р.Харта полной неожиданностью. Он получил это предложение от Розы Карснер в первой половине марта и принял его без колебаний. Агенты ГПУ, приступившие в Мексике к практическому осуществлению своего заговора в начале января, не могли знать, что Роза Карснер предложит в марте Роберту Харту выехать в Мексику. Не может быть, следовательно, ни малейшего сомнения в том, что план покушения вырабатывался без малейшего расчёта на участие Р.Харта, который прибыл в мой дом только 7 апреля.
2. То обстоятельство, что ворота были открыты будто бы “добровольно”, легло в основание всех подозрений об участии Р.Харта в заговоре. На самом деле вопрос в том, кто и как открыл ворота, до сих пор остаётся, насколько я знаю, совершенно невыясненным507. Гипотетически можно выдвинуть несколько возможностей.
а) два-три заговорщика могли пробраться во двор через три больших отверстия в стене, против библиотеки, обезоружить Харта и открыть ворота;
б) заговорщики могли при помощи своих лестниц перелезть через забор после того, как они связали внешнюю охрану;
в) заговорщики могли обмануть Харта своей полицейской формой, как они обманули внешнюю охрану.
Происходя из богатой семьи и не привыкши преодолевать трудности жизни, молодой Роберт Харт не был по натуре осторожным человеком. Он однажды при мне в первую или вторую неделю своего пребывания у нас в доме передал ключ от ворот одному из каменщиков, работавших в доме. Я тогда же сделал ему замечание: “Если вы будете так поступать с ключом, то в случае нападения вы окажетесь первой его жертвой”. Я не думал тогда, что в моих словах заключалось зловещее пророчество. Правило гласило, что ночью открывать ворота нельзя. Но это правило не вошло в плоть и кровь Харта. Заговорщики могли сказать ему, что прибыли со срочным сообщением из хефатуры полиции508. Слегка приоткрыв дверь, Р.Харт действительно увидел полицейских и доверчиво открыл им ворота.
3. Исчезновение Роберта Харта утром 24 мая укрепило следственные власти в подозрении о его участии в покушении. Но я тогда уже, в первые часы после покушения, считал подозрение ошибочным. Так, в “Универсаль” от 25 мая напечатан следующий диалог:
1. Вопрос: [...]
2. Ответ: [...]509
Во время бесед с представителями следствия я настаивал на том, чтоб искать труп Р.Харта в канале, в Педрегале510 и пр. Но мои слова встречали скептическое отношение.
4. В ближайшие дни подозрения против Р.Харта усилились. У меня было впечатление, что эти подозрения разжигаются искусственно. Нетрудно было догадаться, что кампания против Р.Харта исходила из тех же самых источников, которые выдвинули теорию “самопокушения”. Уверенность в том, что Р.Харт – соучастник покушения (или “авто-покушения”), распространилась на всю печать. В “Эксельсиор” и в “Универсаль” от 26 мая читаем: (№ 3, № 4) […]511
Основой подозрения является, следовательно, тот факт, что Харта не находят ни живым, ни мёртвым. Запомним себе это!
5. Полицейский Франциско Рамирес Диас, № 3727, показал в самом начале следствия и продолжает сейчас поддерживать то же показание, именно, что Роберт (Боб) Шелдон (цитата А) […]512
Одного этого показания достаточно, чтобы разрушить полностью версию о том, что Харт был участником покушения. Можно ли хоть на минуту вообразить, что два участника держат за руки третьего “участника” для того, чтобы он шёл с ними “добровольно”? Если бы Боб был участником, то он, очевидно, должен был бы помогать нападавшим, руководить ими, вести их, указывать им. Вместо этого оказывается, что двое нападавших отвлекаются от нападения, чтобы за руки вывести Харта из дома.
Показание Ф.Р.Диаса тем более убедительно, что оно раскрывает саму механику допроса. Подвергался ли Шелдон насилиям? Нет! Шёл ли с ними добровольно? Да. “Аунке, – прибавляет Диас, – когидо де лос брасос пор дос сухетос”513. Если мексиканские полицейские, знающие хорошо обстановку, не сумели в первый момент отличить нападавших террористов от полицейских, то можно ли требовать такого различения от Роберта Харта, которые провёл в стране всего полтора месяца и не знал испанского языка? Нападавшие обезоружили его, схватили под руки и приказали следовать за ними. “Сопротивляться” у него не было никакой возможности, и у нападавших не было никакой необходимости производить над ним какое-либо дополнительное насилие.
Верно ли, что Роберт Харт сам правил одним из двух автомобилей, захваченных в нашем доме? Факт этот, если он даже верен, сам по себе решительно ничего не доказывает. Безоружный Роберт Харт был в руках вооружённых противников в полицейской форме. Эти “полицейские” утверждали, что город в их руках. За спиной Р.Харт слышал стрельбу. Помочь друзьям он не мог. От него требовали, чтобы он сел у руля автомобиля и правил по указанию тех, которые захватили его в плен. У него не оставалось выбора. Всякий другой вынужден был бы поступить на его месте так же.
7. 26 мая газеты сообщали: (цитата № 6, стр. 4) […]514
Эта наклейка на чемодане послужила поводом для новых подозрений; явно: Роберт Харт прибыл из Москвы; явно: он агент ГПУ. Я тогда же указал на полную неосновательность такого предположения: агент ГПУ никогда не прибыл бы в мой дом с наклейкой на чемодане из Москвы. На самом деле, как уже ранее известно было, со слов Харта другим членам охраны, Роберт купил чемодан из вторых рук с целым рядом наклеек. Сам он в Москве никогда не был. То же самое подтвердил и его отец.
8. 29 мая в качестве улики против Роберта Харта выдвигается “пижама”. Один из покушавшихся носил светлый и яркий костюм, который некоторым свидетелям казался пижамой. Отсюда сделан был вывод: так как никто из покушавшихся не мог прибыть в пижаме, то, очевидно, Роберт, дожидаясь своих соучастников, прилёг заснуть; момент покушения застиг его в пижаме. Нелепость этого предположения не требует доказательств. Р.Харт дежурил во дворе ночью и был тепло одет. Человек, готовящийся совершить рискованное покушение, не облачается в пижаму и не ложится спать. Полицейский Франциско Рамирес Диас, видевший, как уводили Роберта под руки, ничего не говорит о пижаме. Тем не менее 30 мая пресса характеризует уже Роберта Харта как “интеллектуального и морального руководителя покушения” (стр. 11).
9. Из неизвестных источников получено сообщение, будто в комнате Роберта Харта в Нью-Йорке нашли портрет Сталина. Это свидетельство было проверено и оказалось ложным. Опровергающая телеграмма из Нью-Йорка была мною передана властям. Тем не менее фантастическое сообщение о портрете Сталина, даже с горячим “посвящением”, повторялось в печати несколько раз без малейшего основания. Из какого источника исходило это злостное измышление?
10. Допустим, однако, для полноты анализа, что Роберт Харт действительно был агентом ГПУ. Это значило бы, что агент ГПУ попал в мой дом совершенно случайно для ГПУ, не по собственной инициативе, а по приглашению моих американских друзей, притом в такой момент, когда подготовка покушения в Мексике была уже в полном ходу. Совершенно очевидно, что появление в моём доме агента ГПУ должно было полностью изменить весь план покушения. К чему двадцать-тридцать человек с митральезами, бомбами, электрической пилой, верёвочными лестницами и пр., когда один агент ГПУ, живущий в моём доме и пользующийся полным моим доверием, имел возможность в любое время ночью проникнуть в мою спальню, дверь которой никогда не запиралась, убить меня кинжалом и уехать на автомобиле без всяких затруднений? Если он опасался, что его одного для такого предприятия недостаточно, он мог в любое время ночи, во время своего дежурства, впустить через ворота одного-двух сообщников: этого было бы вполне достаточно, чтобы разрешить задачу без шума и исчезнуть бесследно. Это простое соображение полностью опровергает гипотезу о Роберте Харте как агенте ГПУ.
11. Чтобы выпутаться из этого противоречия, выдвинута была новая гипотеза: Роберт Харт прибыл в Мексику в качестве моего сторонника, но заговорщикам удалось “подкупить” его во время его семинедельного пребывания в моём доме. Это предположение относится к числу наиболее легкомысленных и фантастических.
а) Роберт Харт происходил из богатой семьи и жил отдельно от семьи только потому, что политически расходился с семьёй. Денежный подкуп в этих условиях представляется совершенно невероятным.
б) Какие гарантии могли быть у заговорщиков, что неизвестный им Роберт Харт, взяв деньги, не выдаст их накануне покушения, войдя в соглашение со мною и с полицией? Можно ли хотя бы на минуту допустить, что ГПУ доверило судьбу столь ответственного предприятия незнакомому молодому человеку, которого удалось “купить”? Такое предположение полностью противоречит всем правилам и традициям ГПУ, которое подбирает и проверяет сотрудников с чрезвычайной тщательностью.
в) Наконец, если бы покушавшиеся действительно “купили” Роберта Харта, то тем самым отпала бы необходимость производить ночное нападение, связывать полицейских, стрелять из пулемётов и пр. Если “подкупленный” Роберт Харт не решался сам убить намеченную жертву, то он мог открыть ворота для одного или двух сообщников, которые могли совершить свою операцию бесшумно.
12. 30 мая у меня была конференция с представителями прессы. “Эксельсиор” дал об этом следующее сообщение: […]515, стр. 13
Борьба продолжалась по той же линии: искать ли Роберта Харта в Нью-Йорке или его труп в Мексике?
13. Отец Роберта, прибывший тем временем в Мексику, предложил премию за указание местонахождения сына. Розыски не давали, однако, результата. Мать Роберта заболела. Отец вылетел в Нью-Йорк. Это послужило основанием для новых подозрений. В прессе 12 июня находим уже категорическое заявление о том, что Роберт Шелдон находится в Соединённых Штатах. В “Эксельсиор” от 12 июня читаем: […]516 (стр. 16).
Опять-таки подозрения против Р.Харта опираются на уверенность в том, что он жив и здоров, но скрывается.
14. 19 июня в прессе появляется сообщение о важных признаниях одного из покушавшихся, именно, Нестора Санчеса Хернандеса, который в очень неопределённых словах пытается изобразить Р.Харта участником покушения. Показания Нестора Хернандеса, как они переданы в газетах, в этой своей части не заслуживают ни малейшего доверия. Хернандес до дня своего ареста, а может быть и в тюрьме, читал газеты, знал о подозрениях полиции против Харта и был, естественно, заинтересован в том, чтобы поддержать эти подозрения, особенно если он знал о той судьбе, которая была уготована Харту. В своих признаниях он, несомненно, скрывал наиболее отягчающие обстоятельства, стремясь придать покушению как можно более невинный вид.
15. В показаниях Нестора Хернандеса говорится, что Сикейрос ждал определённого момента, глядя на свои часы, прежде чем дать сигнал нападения, – и объясняется это тем, что Сикейрос приурочивал нападение к дежурству Р.Харта. Это сообщение, очень важное на первый взгляд, произвело, видимо, большое впечатление на следственные власти. Однако это сообщение совершенно ложно. Дежурство Р.Харта продолжалось с часу ночи до 4-х часов утра. Нападение произошло около четырёх часов, т. е. как раз тогда, когда Роберт должен был смениться. Только потому, что часы Отто Шюсслера отставали, он не спустился своевременно из башни во двор. Это лучшее доказательство того, что нападавшие вовсе не считались с дежурством Роберта Шелдона. Нестор Хернандес говорит неправду или, в лучшем случае, путает под влиянием газетных сообщений.
16. 24 июня полиция находит труп Харта. Все гипотезы насчёт того, что он скрылся в Соединённые Штаты, оказались разрушены. Предположение, что Харт был не участником покушения, а его жертвой, подтвердилось полностью. Тем не менее предвзятая гипотеза оказалась сильнее неопровержимого факта. В газетах стали появляться новые “улики” против Харта, одна фантастичнее другой. Если раньше доказательством его сообщничества считалось то, что он “жив и здоров”, то теперь уликой против него стало то, что он убит!
17. Мариано Херера Васкес (стр. 27) показывает, что в своём убежище в Десиерто де лос Леонес Роберт Харт пользовался будто бы “полной свободой”. Если бы это было так, это означало бы, что другие участники покушения относились к нему с абсолютным доверием. Если Р.Харт собирался выдать своих “сообщников”, почему он не воспользовался “полной свободой” и не скрылся? А если он не собирался выдавать своих сообщников, почему и зачем они убили его? Из этого противоречия выбраться нельзя. Все попытки объяснения этого противоречия поражают своей натянутостью и искусственностью. Гораздо проще и вернее предположить, что Мариано Васкес, сам замешанный в покушении и, возможно, в убийстве Харта, даёт ложные показания по тем же мотивам, что и Нестор Санчес Хернандес.
18. Желая избежать лишнего убийства, покушавшиеся могли захватить Шелдона в плен, держать его дня два-три в лесу с целью выяснить, в какую сторону повернётся следствие. Если бы видные участники покушения были захвачены немедленно, у преступников не было бы никакого основания убивать Роберта Харта и тем ещё более отягощать свою вину. Но когда по истечении двух дней никто из авторов покушения не был задержан, а заинтересованной печатью пущена была в оборот клевета о самопокушении, и внимание следствия было отвлечено в эту сторону, тогда участники покушения должны были прийти к выводу, что единственным опасным свидетелем является их пленник Роберт Харт. Вот почему они пришли к решению убить его.
19. Ко всему сказанному надо присоединить соображения психологического характера. Я лично за семь недель сталкивался с Робертом Хартом сравнительно мало, так как был очень занят неотложной работой и откладывал более близкое знакомство с ним до более свободного времени. Зато моя жена встречалась с ним часто и вынесла о нём впечатление, как о человеке, который относился ко мне и к ней с большой преданностью и даже нежностью. Когда в его присутствии кто-либо из молодых или она сама вспоминали какой-либо эпизод нашего прошлого, он всегда слушал с волнением, с “горящими глазами”, по выражению жены. Накануне ночи покушения он болел расстройством желудка. Жена дала ему грелку и необходимые советы. По её словам, он относился к ней, как к матери.
Есть ещё одно обстоятельство, которое может показаться мелким, но имеет на самом деле глубокую убедительную силу. В дни, непосредственно предшествующие покушению, Роберт купил четырёх маленьких птичек, переделал для них и выкрасил старую клетку; затем открыл, что двое из птичек одного и того же пола и отправился в город для того, чтобы сменить самца на самку. Эта работа поглощала его свободное время почти целиком, так что я не раз позволял себе шутки над его увлечением. Молодой человек, который готовится совершить грандиозное преступление, не мог бы быть способен отдавать с таким увлечением своё время столь невинной забаве!
Я не имею в своих руках всех материалов следствия, которые сейчас несомненно обогатились многими ценными данными. Но приведённые выше соображения дают мне право утверждать с уверенностью, что тщательный анализ данных следствия может только обнаружить полную несостоятельность подозрений против Роберта Харта.
*
Почему, однако, гипотеза об участии Роберта в покушении оставалась всё время такой живучей и даже продолжала держаться после того, как найден был его труп? Причины те же, по которым была создана и держалась гипотеза об автопокушении. В сталинских штабах надо искать источник того, почему подозрения, не имеющие за себя ни фактических, ни логических, ни психологических данных, держались с таким упорством, возрождались снова, меняли форму, но продолжали сбивать с правильного пути следствие.
В двух своих печатных заявлениях коммунистическая партия Мексики утверждала, что покушение приобретает особенно “подозрительный” характер ввиду “доказанного” участия в нём Роберта Харта. Мы имеем здесь ещё один пример классического правила ГПУ: возлагать на жертву ответственность или часть ответственности за свои собственные преступления!
Абсурдная гипотеза автопокушения прошла через две стадии. Первоначально агенты ГПУ через посредство своих органов “Ля Вос де Мехико”, “Популяр” и “Футуро” изображали дело так, что я сам при содействии своих сотрудников организовал авто-покушение. Когда, однако, было установлено, что в покушении участвовали Д.Сикейрос, Нестор Хернандес, Луис Ареналь и ряд других лиц, тесно связанных с “Вос де Мехико”, “Популяр” и “Футуро”, теория авто-покушения претерпела изменение: теперь пришлось признать, что покушение было организовано “кем-то” извне, но... с ведома самого Троцкого. Как мы слышали на суде от г. Павона Флореса, члена ЦК сталинской партии, я был будто бы предупреждён о покушении Робертом Хартом и не нашёл ничего лучшего, как молча спрятаться в “жилой” подвал. В своём заявлении от 7 июля я уже показал полную бессмысленность этой злонамеренной инсинуации. Но господам защитникам ГПУ не остаётся сегодня ничего другого, как спасать обломки теории авто-покушения при помощи клеветы против Роберта Харта.
Л.Троцкий
15 июля 1940 г.
Койоакан
Г[осподин] Павон Флорес как адвокат ГПУ
Как во время моего допроса 2 июля в суде, так и во время судебной визитации 19 июля, господа защитники Давида Серрано Матео Мартинес и др. стремились внушить ту мысль, что в комнате, где были брошены зажигательные бомбы, не было архивов, и даже, что их не было вообще в доме. Г[осподин] Павон Флорес и его коллега являются защитниками лиц, которые заявляют, что никакого участия в покушении они не принимали. С этой точки зрения вопрос об архивах не представляет, казалось бы, для обвиняемых интереса: кто не принимал участия в покушении, тот не может отвечать за попытку уничтожить мои архивы. Однако г. П.Флорес и его коллега делают повторные усилия доказать, что покушения уничтожить архивы вообще не было. Почему защитники придают столь исключительное значение вопросу об архивах? Покушавшиеся убили Роберта Харта, пытались убить меня, мою жену и моего внука, связали полицейских и пр. Эти преступления, казалось бы, неизмеримо существеннее попытки уничтожить частное собрание документов. Откуда же это исключительное внимание ко второстепенной частности? Загадочный интерес г. П.Флореса к моим архивам объясняется попросту тем, что попытка сжечь их является не единственной, правда, но крайне важной уликой против Сталина. Никакая другая организация в мире, кроме ГПУ, не может иметь интереса в уничтожении моих бумаг. Наоборот, ГПУ доказало свой интерес тем, что, преодолевая огромные технические затруднения, похитило 65 кг моих бумаг в Париже 7 ноября 1936 г. Мои архивы, давшие возможность Международной комиссии под председательством Джона Дьюи полностью разоблачить московские судебные подлоги, продолжают и сейчас служить для разоблачения преступлений Сталина.
Если бы г. Флорес признал очевидность, именно, что покушение организовано ГПУ, для его подзащитных это признание являлось бы в случае доказательства их вины важным смягчающим обстоятельством: могущественная государственная организация располагает почти неограниченными идейными и материальными средствами, чтобы сломить волю отдельных членов Коминтерна и подчинить их своим преступным целям. Но г. Флорес заинтересован не в судьбе своих подзащитных, а в вопросе о ГПУ и о репутации Сталина. Явно компрометируя своих подзащитных, г. Флорес борется против очевидности, именно против признания руководящей роли ГПУ в преступлении 24 мая. Служа Сталину и защищая его, г. П.Флорес вынужден клеветать на противников Сталина. Только политическая и моральная зависимость г. П.Флореса от ГПУ позволяет понять его роль в процессе, его недостойные инсинуации и его грубые выпады против меня.
В своём заявлении от 7 июля я указал на то, что г. П.Флорес не случайно был включён в ЦК компартии, который за два месяца до покушения был выбран с целью усиления борьбы против Троцкого и троцкизма. Г[осподин] Павон Флорес поправил меня во время судебной визитации в том смысле, что в первый раз он был избран в Центральный Комитет не на последнем съезде, в марте 1940 г., а за год до него. Эта поправка ничего не меняет по существу в моих заключениях, наоборот, усиливает их. Г[осподин] Павон Флорес мирно и покорно работал в течение 1939 г. под руководством Лаборде, которого он покрывал славословиями. Когда же ГПУ в интересах затеваемого покушения сочло необходимым пересмотреть состав Центрального Комитета, г. Павон Флорес выдержал испытание ГПУ, внезапно открыв в своём вчерашнем вожде Лаборде “предателя” и “врага народа”, и оказался поэтому включён в новый Центральный Комитет. Под революционной “верностью” г. Павон Флорес понимает верность “хозяину”, т. е. ГПУ. Под “изменой” г. Павон Флорес понимает неподчинение ГПУ и борьбу с его преступлениями. Немудрено, если он называет меня “изменником” в моём собственном доме.
В своём знаменитом “Завещании” Ленин назвал две основные черты личности Сталина: грубость и нелояльность. Эти черты стали чертами целой школы. Грубость стала наглостью, нелояльность – вероломством. В качестве воспитанника этой школы г. П.Флорес представляет тип, прямо противоположный типу революционера.
Я отдаю себе ясный отчёт в том, что в распоряжении суда нет юридических средств, чтобы приостановить поток возмутительных инсинуаций со стороны г. П.Флореса, который свою службу ГПУ прикрывает ролью защитника. Я оставляю поэтому за собою право предать гласности все свои заявления по поводу недостойных действий г. Павона Флореса.
Л.Троцкий
26 июля 1940 г.
Койоакан