Архив Л. Д. Троцкого

Вид материала

Документы

Содержание Г-ну судье Издателю «Гералд Трибюн» El Nacional” El Nacional”

Подобный материал:

• План   Предисловие Юность Начало революционной деятельности 2-й съезд рсдрп, 388.46kb.
• План   Предисловие > Юность Начало революционной деятельности > 2-й съезд рсдрп   Первая, 378.55kb.
• «Государственный архив современной истории Чувашской Республики», 96.08kb.
• «Архив ФиО», 6711.16kb.
• Исторический архив, 1953.98kb.
• Злобина Г. Р. Ргали, 164.78kb.
• Архив известного харбинского востоковеда, выпускника Восточного Института 1903 года,, 1278.29kb.
• Предисловие книга, 4958.18kb.
• Конституция Российской Федерации; Федеральные закон, 55.04kb.
• Доклад о результатах и основных направлениях деятельности, 184.92kb.

Г-ну судье

Имею честь приложить при сём два номера еженедельника “Ноу”⁵¹⁷, №№ 85 и 86 за 1938 г., с моей статьёй, посвящённой памяти моего покойного сына Льва Седова. Статья заключает в себе ряд фактов, касающихся истории нашей семьи и преследований, которым она подвергалась со стороны ГПУ, и может поэтому облегчить понимание условий, которые подготовили покушение 24 мая, а также бросить свет на особую роль, которую играли и играют в этом деле такие издания, как “Ля Вос де Мехико”, “Популяр” и “Футуро” со своей кампанией клеветы против меня лично и против членов моей семьи. По изложенным обстоятельствам приобщение этой статьи к материалам судебного следствия представляется мне необходимым.

[Л.Д.Троцкий]

26 июля 1940 г.

Койоакан

Издателю «Гералд Трибюн»

Милостивый государь:

В № от 25 июля Вашей газеты напечатано сообщение Вашего корреспондента Жака ОБрайена из Мексико о том, что некий Сезарь Ортиз, “редактор по иностранным делам” мексиканской газеты “Популяр”, сделал 60-ти американским учителям, посетившим Мексику, сообщение относительно моего “заговора” совместно с генералом Хуан Андреу Альмазаном с целью произведения фашистского переворота в Мексике, а затем и в Соединённых Штатах в случае моего допущения в Вашу страну. Г[осподин] Сезарь Ортиз прибавил, что мексиканские власти “расследуют” мой заговор, ведущийся при денежной помощи Гитлера и Муссолини, т. е. германского и итальянского союзников Сталина.

Ваши читатели, не сомневаюсь в этом, достаточно разумны, чтобы открыть источник этой грязной, грубой и нелепой фальсификации. Источник называется тремя буквами: ГПУ.

Я не знаю ничего о г. Сезаре Ортизе, но допускаю, что он действительно существует и руководит тем, что называется “внешней политикой” “Популяр”. Я снова подтвердил 2 июля перед мексиканским судом, что эта газета является официозом ГПУ, что во всех вопросах, интересующих Сталина, она поддерживает политику ГПУ; что она неизменно защищает все преступления ГПУ и пропагандирует все фальсификации и клеветы, которые ГПУ распространяет против врагов Сталина; что, если после длительной защиты Гитлера “Эль Популяр” снова защищает “демократию”, то это делается по специальному приказанию ГПУ во имя временных интересов Сталина.

Так как участники покушения, в частности убийства Роберта Шелдона Харта, являются агентами ГПУ и членами Коминтерна; так как моральное участие руководителей “Эль Популяр” в подготовке покушения 24 мая и в попытках замести следы выясняется мною перед судебным следствием со всей необходимой точностью и подробностью; так как “друзья” ГПУ и руководители “Эль Популяр” оказываются в этой истории жестоко скомпрометированы, то со стороны секретной полиции Сталина, её агентов и “друзей”, в том числе, очевидно, и со стороны незнакомого мне г. Сезаря Ортиза, делаются скандальные попытки с целью запутать судебное следствие и терроризировать меня, чтобы добиться приостановки моих разоблачений, гибельных для преступной деятельности ГПУ на американском континенте. Эти попытки тщетны! Я доведу свою работу до конца.

Чтобы придать настоящему опровержению необходимую полноту, прибавлю:

а) Я не имел и не имею ни прямого, ни косвенного отношения ко внутренней политике Мексики, в частности и в особенности к последней избирательной кампании.

б) Я не имею чести знать генерала Х.А.Альмазана, не состоял и не состою с ним ни в прямых, ни в косвенных отношениях, как и вообще ни с кем из руководящих политиков ни одного из политических лагерей Мексики.

в) У меня нет и не может быть никаких побуждений чинить какие бы то ни было затруднения правительству единственной страны, которая оказала мне гостеприимство.

г) Сообщение Вашего корреспондента представляет собою не изолированный факт, а часть кампании, которая ведётся против меня непрерывно и систематически под руководством ГПУ и на его средства.

д) Я сохраняю за собой право привлечь г. Сезаря Ортиза к суду за злонамеренную клевету в интересах ГПУ.

Л.Троцкий

27 июля 1940 г.

Койоакан


[Заявление]

Сегодня, 2 августа, в “Насиональ”, вторая секция, под кричащим заголовком почти через всю страницу “Троцкий и Диего, акусадос”⁵¹⁸, даётся отчёт о новом показании арестованного Давида Серрано Андонеги, будто я давал деньги Давиду Сикейросу на какой-то журнал. Всякий серьёзный человек понимает, что это показание представляет собою чистейший вымысел. Поразительна, однако, реклама, которой “Эль Насиональ” считает нужным окружить этот недостойный вздор из “Акусадо”⁵¹⁹! Казалось бы, право обвинять принадлежит государственным учреждениям Мексики. Но по мнению редакции “Насиональ”, я превращён в “обвиняемого” одним из преступников, организовавших покушение.

Редакция “Эль Насиональ” не в первый раз позволяет себе заведомо нелояльное истолкование событий, связанных с покушением 24 мая. В интересах самозащиты от фальшивых обвинений и недобросовестных обвинителей я вынужден передать общественному мнению своё письмо мексиканским властям по поводу одного из крайних тенденциозных актов редакции “Эль Насиональ”⁵¹⁹. Моё письмо получает новую актуальность ввиду комбинированных попыток г. Давида Серрано и его защитника г. Павона Флореса оживить труп авто-покушения. Предупреждаю этих господ, как и их покровителей, что они снова разобьют себе носы: ГПУ в Мексике не вездесуще.

[Л.Д.Троцкий]

2 августа 1940 г.


[Письмо директору газеты “Эль Насиональ”]

Г-ну директору “Эль Насиональ”

В Вашей газете от 3 августа Вы пишете, что моя “агресивидад”⁵²¹ против “Эль Насиональ” является необоснованной. Не думаю, чтобы законную самооборону против ложных обвинений, притом в вопросе исключительной важности, можно было бы называть “агресивидад”. Позволяю себе напомнить Вам три случая из многих, когда “Эль Насиональ” занимал явно пристрастную позицию, враждебную не по отношению к нападавшим, а по отношению ко мне.

Первое сообщение о покушении в “ El Nacional” от 25 мая появилось под заглавием “Театральное покушение”. Какие основания были у “Эль Насиональ” для такого утверждения?

27 мая “Эль Насиональ” напечатал заведомо ложную заметку, исходящую из подозрительных источников, под заглавием “Г[осподин] Троцкий себе противоречит”. Эта заметка ввела в заблуждение следствие и причинила мне и моим друзьям целый ряд тяжёлых часов.

Фантастическое и глупое показание Давида Серрано относительно денег, которые я будто бы давал Сикейросу, напечатано в “ El Nacional” под сенсационным и тенденциозным заголовком. Такой заголовок, вполне совпадавший с намерениями Д.Серрано, мог быть внушён только предвзятым и враждебным отношением ко мне.

“Эль Насиональ” занимает исключительное положение в мексиканской прессе в качестве официоза правящей партии и правительства. Я не могу поэтому не чувствовать с двойной силой тех несправедливых сообщений и суждений обо мне, которые печатает “Эль Насиональ”.

Появление подобных инсинуаций обо мне в “Эль Популяр” или в “Ля Вос де Мехико” не удивляет меня, ибо эти издания являются официозами ГПУ. Но я не раз спрашивал себя с изумлением, каким образом сообщения того же типа находят себе доступ на страницы “Эль Насиональ”. Единственный ответ, который я давал себе, состоит в том, что в составе редакции имеется сотрудник, злоупотребляющий доверием директора и выполняющий секретные поручения ГПУ. В какой мере это предположение верно, Вам легче проверить, чем мне.

Я не нуждаюсь в напоминании о том, что Мексика оказала мне великодушное гостеприимство. Но Мексика не есть та или другая газета. Я пользуюсь гостеприимством мексиканского народа и мексиканского правительства. Никто не имеет права утверждать, что я злоупотребил доверием того и другого. Правительство генерала Карденаса никогда не требовало от меня, чтобы я покорно сносил оскорбления и инсинуации по моему адресу. Такого рода вероломное “гостеприимство” мне было оказано бывшим правительством Норвегии, которое в момент московских процессов потребовало от меня, чтобы я не отвечал на обвинения, ибо Москва, чтобы зажать мне рот, грозила Норвегии экономическим бойкотом. Я с негодованием отверг требование норвежского правительства, заявив, что предпочитаю сесть в тюрьму. Из норвежской тюрьмы освободил меня генерал Карденас, руководимый своим безошибочным нравственным чутьём.

Я делал десятки попыток установить с редакцией “Эль Насиональ” нормальные и корректные отношения, но наталкивался до сих пор только на глухую враждебность. Каковы причины, я не знаю. Не настаиваю на печатании этого письма. Буду рад, если оно поможет устранить в дальнейшем лишние трения и конфликты.

Последняя речь Молотова⁵²² подтверждает, что Кремль остаётся сателлитом Берлина и Рима. Коммунистические вожди разных стран успокаивали свои партии обещанием того, что Москва не сегодня-завтра повернёт в сторону “демократий”. Речь Молотова опровергает эти обещания. Пять лет антифашистских народных фронтов окончательно разоблачаются как шарлатанство. Внешняя политика Москвы определяется факторами силы, а не политическими принципами.

Правда, Молотов пытается прикрыть нынешнюю политику Кремля антиимпериалистической фразеологией. Но фальшь её бьёт в глаза. Молотов обличает Англию за то, что она не хочет отдать свои колонии. Но он молчал о том, что Германия и Италия хотят захватить их. Он говорил об империализме Японии и Соединённых Штатов, но не нашёл ни слова осуждения для разбойничьего похода Гитлера и для шакальей политики Муссолини. Более того: он впервые подчеркнул, что советско-германский пакт обеспечил Гитлеру развязанные руки.

[Л.Д.Троцкий]

[3 августа 1940 г.]


Приложение

Материалы к книге о В.И.Ленине

Предисловие⁵²³

Эта книга – исследование. Одни вопросы пришлось освещать впервые, другие – в разрез с упрочившимися взглядами. Автор не забывал, однако, что он пишет книгу для всех. Он убрал леса, оставив лишь стены. Там, где ему приходилось разъяснять, почему он избрал один путь, а не другой, он старался сделать читателя участником исследования, не возлагая в то же время на его плечи слишком тяжелой ноши. Автор надеется, что его книгу можно будет читать, не насилуя своего внимания.

Официальная история и биография ставит себе задачей уменьшить значение предшественников Ленина, не только группы “Освобождение труда”, но и Маркса с Энгельсом; преувеличить противоречия, отделявшие Ленина от других революционных марксистов; преуменьшить роль и значение последних; замазать противоречия в развитии самого большевизма; и, наконец, как увенчание этой благочестивой работы, включить в круг благодати даже родственников Ленина при помощи фантастической биографии отца, ложной характеристики брата и пр.

Исключением является вдова Ленина Крупская, которая слишком долго была под непосредственным его влиянием, чтобы безмолвно склоняться пред официальными фабрикациями общественного мнения; делая огромные уступки официальной легенде, Крупская все же пытается удержаться в границах, указываемых наиболее неоспоримыми фактами, и периодически попадает поэтому под тяжеловесные удары официальной историографии.

В воспоминаниях Крупской, как и других наиболее добросовестных мемуаристов, не все сказано и не все сказано правильно: есть множество сознательных умолчаний и не меньше односторонних подчеркиваний, продиктованных соображениями сегодняшнего дня. Не трудно было бы показать, что Крупская далеко заходит на пути политического и морального оппортунизма. Далеко, но недостаточно. Умалчиваний и односторонностей правящей группе недостаточно; от нее требуют активного творчества в духе официальной легенды. Отсюда жестокий разнос ее воспоминаний.

Можно установить закон: чем позже написаны воспоминания, тем большую дань они отдают официальной легенде. Даже в работах Елизаровой⁵²⁴, наиболее добросовестной бытописательницы семьи Ульяновых, можно, сопоставляя разные варианты, написанные по одному и тому же поводу в разные сроки, установить без труда крайне поучительные наслоения.

Таким образом, на протяжении этого труда нам не раз придется освобождать Ленина из плена преданных воспоминаний и восторженных характеристик, гораздо более характерных для почитателей, чем для почитаемого.

В Советской России литература, живопись и скульптура создают особый условный образ Ленина, освобожденный от "слабостей", т. е. от тех черт, которые делали его живым человеком.

Как поток обтачивает камень, превращая его в голыш, так монопольная и монотонная работа официальной мысли обтачивает, закругляет, полирует образ Ленина, делая из него каменного идола.

Так как наиболее простые объяснения, особенно если их повторять в миллионах экземпляров – а таковы тиражи Советов и Коминтерна – легче всего усваиваются, то приходится констатировать – здесь автор выступает уже в качестве свидетеля, – что во всеобщий обиход вошли наименее доброкачественные сведения о духовном формировании Ленина.

Предшественников у Ленина не было или они отодвинуты в глубокую тень. Вместе с тем идейная жизнь самого Ленина перестает быть процессом развития. В ней нет этапов, кризисов, переломов, ошибок и исправлений. Жизнь Ленина состоит в автоматическом изложении и применении "основных положений большевизма".

Эпигонство означает приостановку идейного роста. Эпигонская историография распространяет застой и на прошлое. Раз появившись на свет, ленинизм оставался неизменным и равным самому себе.

Показания живых сотрудников и соратников Ленина приспособляются к официальному стилю и дают все более профильтрованную односторонним отбором свидетельства. Можно проследить на новых изданиях одной и той же книги о Ленине, как изменяется и преображается текст, опускаются одни факты, присовокупляются другие. Приспособление, имевшее первоначально насильственный характер, т. е. достигавшееся при помощи строгих директив цензуры, стало почти автоматическим. Хочется сказать, что искусственный отбор в области идей сменился естественным, что, конечно, не исключает ни сознательных умолчаний, сокрытия фактов и документов и прямых измышлений тенденциозного характера.

В этой книге нет ни одного утверждения, которое не опиралось бы на строго проверенные факты. Автор не питает большого уважения к биографической школе Э. Людвига, Моруа и пр., которые отрывают лицо от среды и с тем большей свободой заполняют пустоту психологическими конструкциями. Эта биография правдива. Она разрушает легенды, но не создает их. Автору хочется надеяться, что образ героя этой книги выступит перед читателями более живым и более значительным, чем из казенной литературы. Но так как эта книга опрокидывает попутно вымыслы немощного бюрократического воображения, то она будет запрещена в СССР.

Такая судьба постигла нашу "Историю русской революции". Никто не решился обвинить ее в искажениях или хотя бы в неточностях. Она целиком посвящена историческому объяснению и тем самым политическому оправданию Октябрьского переворота. Но так как книга заботится о фактах, а не о казенных легендах, то первая марксистская история двух революций 1917 года запрещена в СССР.

Некоторые не по разуму усердные молодые профессора пытались вступить в полемику с книгою, недоступной советскому читателю. Но так как их попытки только ухудшали дело, то бюрократия притопнула на них ногою. Не имея возможности построить свою собственную историю – песок измышлений и легенд рассыпается под пальцами строителей, – бюрократия оставляет читателей без истории революции, как и без сколько-нибудь серьезной биографии Ленина.

Эти люди могут даже сказать, что я умаляю Ленина. Несомненно: если эти люди возвеличивают Ленина до себя, то я умалаю его до действительных исторических размеров.

Если некоторые главы покажутся читателю бедны психологическим движением, слишком протокольными, то вина не всегда должна ложиться на автора. Слишком часто нам не хватало данных, а мы ничего не конструировали: нет ничего отвратительнее, на наш взгляд, романтизированных биографий, которые чаще всего бывают плохо замаскированным автобиографированием самого биографа. О Ленине написано слишком много. Сам он почти ничего не писал о себе. За одним-двумя исключениями совсем не осталось писем, в которых бы он раскрывал себя. А другим нелегко было раскрыть его. Даже наиболее близкое к нему лицо Н.К.Крупская в своих воспоминаниях больше комментирует слова и дела Ленина, чем говорит о нем самом.

Можно было бы ограничиться простым изложением фактов, отношений и идей, как их на основании критического изучения представляет себе автор, оставляя вовсе в стороне те показания и оценки, которые ему представляются ложными и ошибочными. Во всех случаях, где наличный материал говорил сам за себя, автор так и поступал, т. е. отказывался от критического производства других взглядов, чтобы не загромождать изложение полемикой. Но в ряде случаев автор оказывался вынужден предъявлять читателям не только свои выводы, но и тот путь, каким он к ним пришел. Нельзя забывать, что от событий жизни, которая здесь описана, прошло еще немного времени; биографические материалы крайне обильны – обильнее, может быть, чем в каком-либо другом историческом случае, – и эти материалы еще окрашены страстями и пристрастиями не только вчерашнего, но и сегодняшнего дня. Если бы мы просто предъявляли читателю нашу версию, как бы не замечая других, наше изложение могло бы казаться субъективным и произвольным и во всяком случае не закрывало на будущее пути критически отвергнутым нами версиям. Вот почему мы вынуждены были в известных случаях производить проверку воспоминаний, свидетельств и заключений на глазах читателей.

Сказанное относится прежде всего к фактической стороне биографии Ленина, к событиям в его личной и политической жизни в собственном смысле слова. Что касается его теорий и идей, то их освещение было уже совершенно неотделимо от рассеяния вымыслов и мифов, которые фабрикуются в массовом масштабе не только врагами, но и так называемыми учениками. Читатель сможет убедиться, что мы свели полемику к минимуму, строго необходимому для критического изложения. Те вопросы, которые требовали более обстоятельного полемического изложения, мы вывели в особые приложения, дабы не обременять основного текста. [...]⁵²⁵