Geum.ru

Память прошлого стучится в сегодня все дело в памяти

Вид материалаДокументы

Содержание


Работу выполнять с горячим сердцем и чистыми руками
От перемены слагаемых…
Темный лик
Подобный материал:
1   ...   24   25   26   27   28   29   30   31   ...   35

РАБОТУ ВЫПОЛНЯТЬ С ГОРЯЧИМ СЕРДЦЕМ И ЧИСТЫМИ РУКАМИ


Время подходило к новому 1951 году, когда совсем неожиданно на политическом Олимпе грянул взрыв.

Учебный год начинался тогда, когда так трудно отличить летний день от осеннего. Листва на деревьях и кустарниках даже и желтеть еще не начинала. Я прекратил работу в «Центрплодоовощь» в Симферополе, где сбивал деревянные ящики разного назначения, Стать капиталистом на этой работе я не мог, но подспорьем в моем чрезвычайно скудном бюджете она являлась. Что-то, пока еще слишком неопределенное, туманное, на политическом горизонте Крымского полуострова появилось. Начались отчетно-перевыборные комсомольские и партийные собрания, областные конференции. На одной из них я успел попасть в список неблагонадежных. Возможно, что мне бы и не сдобровать, но судьба распорядилась по своему.

Встав как-то утром, жители Симферополя вдруг обнаружили исчезновение обкома партии. Нет, не здания, а административного состава, вместе с первым секретарем его Соловьевым. На рабочих местах сидели совсем незнакомые люди.

Происходящее было связано с так называемым «Ленинградским делом», когда с арены устранялся очень популярный государственный деятель А.А. Кузнецов, которого прочили на место Сталина... Забегая вперед, скажу о том, что устранением Кузнецова, Сталин обеспечивал себе тылы перед приближающейся старостью, одновременно лишая страну толкового полноценного выбора! Коснулись ли действия репрессивного аппарата других структур партийного аппарата, я тогда не знал

В медицинском институте имени Сталина, славившегося относительным демократизмом, начались проверки. Основные нарушения сводились к двум явлениям: семейственность и национальный состав. И тут, возразить было нечего. Эти «грехи» были на лицо. Более 80% кадрового состава составляли евреи, да на кафедрах комплектование шло по такому принципу: возглавляет кафедру профессор муж, жена его – доцент этой кафедры, взрослые дети – ассистенты. Началась чистка. Чистка превратилась в разгром. Десятки людей были освобождены от занимаемой должности. Думаю, что основанием для большинства из них была формулировка: «За служебное несоответствие!» И, как всегда, вместе с водою был выплеснут и ребенок. Были изгнаны из института крупные ученые. Скажем, Эйдлин – заведующий кафедрой судебной медицины, монография которого по огнестрельным повреждениям была признана всем миром. Профессор Браул, талантливый патологоанатом, начинавший свою ученую карьеру с работы санитаром морга, перешел работать в Симферопольский автопарк. Садящемуся в его «Победу» с шашечками на кузове пассажиру он говорил всякий раз: «Вас везет профессор Браул!». Добрались и до «неблагополучных» студентов… Часть моих друзей по разным причинам была исключена из института. Потом, правда, их восстановили, разбросав по другим медицинским вузам страны. Я был спокоен. У меня в кармане лежали все необходимые документы для перевода в Воронежский институт. Я уезжал из Симферополя, никому не оставляя своего нового адреса, не посвящая самых близких друзей, сжигая за собой мосты. И опять следует воскликнуть: «О, как же я был наивен!»

Общественность города так тогда и не узнала об истине происходящего. Чистка кадров института имела только случайное совпадение по времени с арестом Соловьева, на самом деле это были отголоски совсем другого политического дела Еврейского антифашистского комитета.

Люди недоумевали. По Симферополю пошли самые невероятные слухи. Странно, никто не сказал доброго слова об арестованных. Потом уже общественность узнала о так называемом «Ленинградском деле» Обвинялись такие известные лица, как Кузнецов, Попков, Соловьев, Родионов, Вознесенский. Мы поняли, что пришла очередная волна массовых репрессий. Формулировки преступлений этих людей нас не интересовали, мы знали, что конечный пункт их будет гласить – преступление против Сталина и народа.

Из перечисленных выше лиц хотелось бы еще раз несколько слов сказать о Вознесенском Николае Алексеевиче, которому на период расстрела исполнилось 47 лет. Выходец из села, он уже в 1931 году становится видным экономистом. Статьи его, посвященные экономическому планированию, проявляются в центральных газетах. Они отличались глубиной анализа, о недопущении разбалансирования промышленности неправильным планированием. Не удивительно, что он становится руководителем Госплана СССР, первым заместителем Председателя Совета Народных Комиссаров. В период войны он был членом Комитета Обороны СССР. Работоспособность и организационные способности этого человека были уникальны. Это его стараниями стали возможными эвакуация заводов из Европейской части Союза в восточные регионы и быстрое развертывание там их работы. Масштабы перевозок на фронт, и с фронта потрясают. Это благодаря Вознесенскому произошло быстрое залечивание ран, нанесенных нашей стране в период войны и отмена карточной системы распределения. Он бывал и приглашаемым в круг Сталина, хотя и значительно реже других. Будучи членом Политбюро, Вознесенский не оставил ни одной своей подписи под расстрельным списком. А эти списки стали вновь и вновь появляться в большом количестве. Расправа над Вознесенским, Кузнецовым и другими поражала поспешностью исполнения приговора. Приговор был вынесен 1 октября 1950 года в 0 часов 59 минут, а в 2-00 он уже был приведен в исполнение. Расправа над «ленинградцами» окрылила МГБ. В.С.Абакумов, министр Госбезопасности СССР решил, что пора приструнить народ, распустившийся после победы над фашистской Германией. Как пробный шар решено было заняться деятельностью Еврейского Антифашистского Комитета. Было арестовано свыше ста человек, начиная с главы комитета Лозовского С.А (до ареста возглавлявшего Совинформбюро), и кончая Штерн Л.С., директора научно-исследовательского института физиологии Академии Наук СССР. В состав группы входили видные научные работники, писатели, поэты. Их обвиняли в разжигании еврейского национализма, попытке превратить Крым в еврейскую республику, связи с иностранной разведкой, передаче ей ценных разведданных. Дело быстро было окончено и подано на подпись Сталину. Но тот, впервые в репрессивной практике, не стал подписывать это уголовное дело. И сделано это было не потому, что «отец народов» пожалел невинных, а потому, что он хотел из еврейского дела сделать показательный процесс, на подобие тех, которые проводились, когда судили троцкистов, зиновьевцев и бухаринцев. И не списком, а поименно. Дело было возвращено Абакумову и дан срок закончить его через год.

Прошел год, а дело не было закончено, еще полгода – и такой же результат. То ли упрямыми стали евреи, то ли разленились следователи? Сталин был раздражен. Министр не выполнил в срок, ему отведенный, замысел самого вождя! Действовал Сталин так же, как действовал и прежде. Министр МГБ и его следственный аппарат был обвинен. Обвинителем стал малоизвестный к тому времени подполковник М.Д. Рюмин, у которого оказался дефект в биографии (он скрыл в анкете свое социальное происхождение). Подполковнику намекнули о тех неприятностях, которые его могут ожидать. Рюмин не на шутку перепугался. Его вызывают к помощнику Маленкова Суханову и там, под его диктовку, Рюмин пишет обвинительное письмо. В нем Абакумов обвиняется в сознательном укрывательстве террористических замыслов еврейских националистов против партии и народа, Письмо послано 2-го июля 1951 года, а уже 4-го июля с Рюминым ведет беседу сам Иосиф Виссарионович. Тотчас приглашаются члены Политбюро Маленков, Берия, Шкирятов, Игнатьев. Абакумов отстраняется от работы, потом его помещают в «особую тюрьму» Участь Абакумова такая же, как и у тех, кого он своим «Ленинградским делом» послал на казнь. Его участь разделили и ближайшие к нему люди, в том числе и следственный аппарат, занимавшийся Еврейским Антифашистским комитетом. М.Д.Рюмин за «бдительность становится генералом (минуя звание полковника). Игнатьев становится министром Госбезопасности, генерал Рюмин его заместителем. Рюмин получил вопросник к допрашиваемым «евреям» из рук Сталина и возглавил следственную группу. Следователи неистовали, а дело продвигалось медленно. Похоже, используя Рюмина, Берия решился расправиться со своими опасными товарищами. Рюмин пытается получить от подследственных показания о том, что И. Эренбург, В.Молотов и Л. Каганович участвовали в еврейском националистическом движении.. Дело рассыпалось, публичного осуждения не получалось. Но не срамиться же перед всем миром. Все члены Еврейского Антифашистского Комитета, за исключением Штерн, были расстреляны.

Потом будет расстрелян и сам М.Д Рюмин..

Чекисты выполняли работу пусть и грязно, но до «решительного конца»! И у многих он был слишком схожим.

Я за свою сознательную жизнь так много наслышатся о классовой борьбе, то о затихании ее, то об обострении, и о том, что в конце нашего пути будет бесклассовое общество – коммунизм. Я даже поверил в возможность его рождения, хотя не представлял построения его в отдельно взятой стране, в условиях окружения с иным общественным укладом! Кто-то должен был руководить, а кто-то исполнять, а это – уже существование иерархии! Значит, и коммунизм, к построению которого призывали наши вожди, превращался в миф, раз сохранялся правящий аппарат. Если такой аппарат был велик,- тут уже никуда не деться,- он превращался в класс. Бесклассового общества не получалось. А без иерархии не обойтись. Все живое имеет иерархическую структуру. Эта иерархия задумана Создателем. Следовательно учение о классах, это – порождение лукавого.

Выгоден был Сталину тезис об усилении классовой борьбы в развивающемся социалистическом обществе, он его теоретически и развивал, так как он давал ему возможность расправляться с неугодными ему лицами. Наше общество,- если помните, - состояло из двух классов, крестьянского и рабочего, с прослойкой интеллигенции. Но эти классы не антагонистические. Так с кем же шло усиление борьбы, спрашивается? Значит, умалчивал диктатор о том, что имеется в стране еще один класс, правящий ею, и назывался он партийно-хозяйственной номенклатурой. Они и стояли у руля распределения богатств и природных, и возникающих в процессе труда. Откуда они взялись? Да из той части человеческого общества, которая по своей природе не желала трудиться, предпочитая урвать. Они были во времена фараонов: воры, грабители могил. Они были в Древней Греции, там этих людей, любящих хорошо жить, не прикладывая к труду рук своих, называли паразитами. Они, эти паразиты, не считали зазорным жить даже на подачки гетер! В России, вследствие отмены крепостного права и необеспеченности землей появилось огромное количество свободных рук. Попытки императоров занять их чем-то были обречены на провал. Они, живущие в условиях безнадежности, составляли ту массу недовольных, которую можно было повернуть не только к осмыслению причин, но и породить у них возможность насильственного изменения положения дел. Возникают множество партий различного толка и названия. Каждая партия ставит своей целью приобретение власти. Но никто не говорит, как будет партия действовать, получив ее. Легко бросить лозунг: «Земля крестьянам, фабрики – рабочим!». А, могут ли рабочие и крестьяне стать собственниками все, разом? Или, кто-то будет работать, а кто-то управлять? Изменится название, а сущность – останется! Ведь не обездоленные, не рабочие, а тем более консервативное крестьянство свергли императора Российского? Кто же, стал разрушительной силой?


ОТ ПЕРЕМЕНЫ СЛАГАЕМЫХ…

Я в вагоне скорого поезда «Симферополь-Москва». Вагон новой конструкции. Его называли тогда цельнометаллическим. В нем тепло, уютно. Я направляюсь в Воронеж. Что я знаю о нем? До войны в пятилетнем возрасте я побывал там на майских праздниках. Память сохранила толпы нарядно одетых людей и, почему-то, конную милицию. Из школьного учебника по географии, мне известно, что это самый крупный город Черноземья. Прямой связи между Симферополем и Воронежем нет. Мне предстоит пересадка в Курске, областном городе моей родины, я ведь курянин. Зима. Моя экипировка желает лучшего: легкая офицерская морская шинель, фуражка. У меня даже нет зимнего белья. На мне хлопчатобумажные носки и легкие желтого цвета ботинки. Правда, для утепления я сунул их в галоши. Когда выезжал из Симферополя, шел дождь. Сейчас за окном шел снег. Я выскочил на станции «Лозовая» из вагона. На перроне редкие пассажиры. Мороз схватил меня за уши. Я прошмыгнул внутрь вокзала. Здесь стояли накрытые для обеда столы. Обед комплексный: борщ, две котлеты с макаронами и сладкий чай с пирожным. Поезда стояли тогда подолгу. Я успел к удару колокола, извещающего об отправке поезда, вернуться к себе в вагон. За пропажу вещей не волновался. Красть у меня практически было нечего. Маленький чемодан с байковым одеялом и кое-какая мелочь. У меня даже перчаток не было. Остальное время до Курска я то спал, то дремал. В Курск поезд пришел в 8 часов утра, с опозданием на полчаса. Этого оказалось достаточно, чтобы я не успеть сделать пересадку на поезд «Киев- Воронеж». Я растерялся, что делать? В Курске я оказался 30 января 1951 года. Мой поезд ходил по четным дням, и предстояло проторчать на вокзале трое суток! Перспектива была невеселая. Железнодорожный вокзал «Курск» ни чем не напоминал нынешний. Это была небольшая, плохо отапливаемая деревянная изба. Зал ожидания с несколькими грубыми деревянными скамейками, да крохотный буфет. Я отчаянно мерз. С завистью смотрел на мужчин, одетых в овчинные полушубки с большими воротниками, в меховых рукавицах и валенках. Одетые так, они время от времени постукивали нога об ногу, чтобы согреть их. Я чувствовал, что пропадаю. У меня было сто рублей. Сто граммов водки с закуской (два мясных пирожка) стоили десять рублей. Я время от времени заказывал проклятые сто граммов с пирожками, выпивал, закусывал, потом усаживался в уголок скамьи, заворачивался в свое байковое одеяло и пытался согреться. Через каждые три часа зал освобождали для уборки, и мне приходилось пританцовывать на морозе, а он был совсем не слабым – минус 26! К утру следующего утра (нечетного) у меня осталось двадцать рублей и замерзшая душа под черной шинелью. Понимая, что двое суток таких мучений не вынести, стал интересоваться, а нет ли какого-либо транспорта, направляющегося в Воронеж. И узнаю, что через 15 минут отправляется пригородный поезд «Курск - Мармыжи». У меня оказались и попутчики – старушка с внучкой. Я помог им сесть в поезд, забрался сам. Боже, какая красота! Вагон с низкими сиденьями, без привычных мне полок. Посредине вагона – печка-буржуйка, распространяющая чудесное тепло. Я сел неподалеку от печки и чувствовал каждой клеточкой существа своего, как тепло распространяется по моему остывшему телу. Я медленно оживал. В Мармыжах, куда мы благополучно прибыли, уже пыхтел парами поезд «Мармыжи-Касторное». Времени было в обрез. Успеваю сбегать в кассу, закомпостировать свой и попутчиц билеты, и поезд, ту-ту, отправляется. Подобное ждало меня и в Касторном. Отличие состояло в том, что вагоны здесь были уже обычными пассажирскими, с полками. Не было печки буржуйки, но и без нее в вагоне было тепло. Опасался только одного, чтобы меня не придавило сверху полкой. Все полки вагона прогибались под тяжестью мерзлых мясных туш, которые колхозники везли на продажу. Было темно, когда поезд прибыл в Воронеж. Ожидание, что меня выйдут встречать родители, перебравшиеся на постоянное жилье в этот областной центр, рассеялось. Встречающих не оказалось. Отец и мать ждали моего приезда пассажирским поездом, а я прибыл рабочим. Старушка благодарила меня за помощь, и угостила водкой с мясными пирожками, поскольку мороз в Воронеже дошел до – 33! Я не отказался. Города я абсолютно не знал, а это даже не Симферополь, а город с полумиллионным населением. К тому же впереди ночь. С происшествиями, но я добрался до квартиры, которую снимали родители.,

Я постучал. Дверь открыла высокая, как жердь, хозяйка. Спросив, кто я такой, она сказала: «А твои отец и мать ушли на работу!». На кухне было очень тепло. Я пил предложенный мне чай и понемногу оттаивал…

У меня в запасе еще 9 дней каникул. И есть возможность приспособиться к новым условиям. Присматриваюсь к Клавдии Васильевне, хозяйке дома. Ее сожитель личность никчемная, много пьющая, покорная, слова своего в доме не имеющая. Хозяйка высокая, неопределенного возраста, жилистая и плоская. Дом, полученный ею в наследство, дореволюционной постройки. Потолки низкие, окна маленькие и, хотя мебелью не перегружен, в нем постоянно ощущается теснота. Мы снимаем пристроенную к дому комнату, она значительно холоднее других, но жить можно. Клавдия Васильевна внешне приветлива, в душе своей с трудом терпит людей, стремящихся к науке, познанию. Их она называет: «В люди выбиваются!» Я чувствую, что это относится и ко мне. Она считает, если ты родился в деревне, то и должен там всегда жить, а не занимать места, горожанину предназначенного. «Понаехали тут, в Воронеж, всякие кугуты», – в сердцах выскакивают из нее слова. Я понимаю ее. Трое сыновей у нее, и все – неудачники, Ставка матери на младшего, Юрку! Это плотный, упитанный мальчишка, лет двенадцати с круглой головой, оттопыренными ушами и плутоватыми, временами наивными, глазами. Он уже одолел четыре класса, учится в пятом. Я не спрашиваю его об успеваемости. Все и так ясно, стоит только посмотреть на титульный лист его тетради. На ней корявыми буквами красуется надпись: «Титрать по орехметике». Мать балует его, кормит сдобными булочками со сливками и пирожками. Ребенок ластится к матери, но видно, что это не от души, наигранно. Мать отдала его учиться играть на гобое. За все время, пока я проживал у них, Юрка играл одно и то же, из музыкального оформления детской сказки, мотив, соответствующий фразе: «Шел медведь к себе домой, в теплой шубе меховой!» Нужно было видеть в такие моменты сладостное выражение лица влюбленной в свое дитя матери! Я привыкаю и к температурным режимам местности, и к внешнему виду Воронежа. Сравниваю с городами, виденными до этого, и нахожу, что Воронеж красивее их. Одноименная речка Воронеж небольшая и неглубокая. Удивляюсь, как царь Петр на ней мог корабли строить? Приходится делать вывод, что в то время она была полноводнее. В городе еще много следов прошедшей войны. Еще не восстановлена Плехановская улица, находящаяся в самом центре. Торчит остов «Утюжка», центрального многоэтажного здания, разрушенного войной. В городе функционируют семь институтов и университет, один из старейших в России. Это прежний Дерптский или Его императорского величества Юрьевский университет, переведенный в Россию. В городе десятки техникумов, множество огромных заводов. Я проживаю вблизи авиационного.


ТЕМНЫЙ ЛИК

Я жду перемен, понимая, что даже маленькая перемена сегодня изменит, сделает иным, другой, завтрашний день. Но, могу ли я что-то изменить, находясь у подножия иерархической лестницы, и каждой клеточкой своею чувствуя ее чудовищную тяжесть? И будет ли перемена, в которой я приму участие, осознанной? Люди ведь делают свой выбор абсолютно случайно, вслепую, а мир не дает никаких гарантий в правильности выбора в "лиции на эту реплику не отозвались. . Лучше всего, вообще не принимать участия в выборе, став отшельником! Но это совсем не означает того, что ты уйдешь вообще от всего людского, и оно, это людское, никогда не коснется тебя? Каждый живущий предъявляет счет свой к тем, кто определял жизненный путь его! Мы можем душою своею избрать духовное свое поведение, нам такую возможность выбора определил Создатель наш. И за действия будем нести перед ним ответственность, когда придет наше время предстать перед ним. Этот душевный мир, наш внутренний, куда мы редко допускаем посторонних, и даже близких нам лиц. Иное дело мир внешней нашей деятельности. Он в значительной степени определяется обществом, властью, которая от имени общества действует, принимает решения.

Выбор здесь наш ограничен, а случается и так, что вообще выбора нам не будет представлено. К примеру, я объемом знаний, полученных в школе, а большей частью вне ее, мог поступить в любой вуз страны. Это было определено памятью моею, способностями, заложенными в лобных долях моего головного мозга. А вот пребывание мое, кстати, не по моей вине, на оккупированной немцами территории, значительно ограничивали мои возможности. Я становился человеком второго сорта, хотя впрямую мне об этом не говорили. Заполняя анкету, отвечая на многие вопросы, возможности еще более суживались. Я сегодня уже не помню вопросов, какие я должен был осветить, но явно, по существу ответить на них я не мог, потому, что не знал. Ну, скажем, есть ли у вас родственники, проживающие за рубежом? Чем занимались вы, или ваши близкие, до революции, после революции?.. Ограничение возможностей, размышления над причинами, вызвавшие их, не прибавляли ни любви, ни уважения к властям. Образ Сталина значительно потускнел для меня к моменту поступления в институт. А ведь я верил в него, с ним были связаны надежды, даже тогда, когда я пребывал в немецком концлагере. Уважение уменьшалось по мере знакомства с теми руководителями предприятий, с которыми мне приходилось сталкиваться. К примеру, начальник переплетного цеха, в котором я работал над реставрацией и переплетом книг. Человек этот не был знаком даже с азами дела, которым он руководил. Кто и зачем его, невежду, поставил возглавлять цех? Мне запомнился такой случай, забавный и одновременно поучительный. Цех взялся выполнить заказ школ, изготавливая учебные карты. Работа в принципе простая. Необходимо было склеить части карт, их было от двух, до восьми, наклеить на полотно, закрепив одновременно металлические мелкие колечки. Работу поручили мне. Я быстро освоился с нею и так интенсивно трудился, что когда стали закрывать наряды, моя зарплата превысила зарплату директора Ворошиловского райпрмкомбината города Воронежа втрое. Он выразил мне свое неудовольствие в такой форме, что я возмутился и бросил работу. Директор допустил одну ошибку, я был рабочий категории «надомный», на меня не распространялись меры дисциплинарного воздействия. Я не выходил на работу более недели. Как-то вечером, сам директор пожаловал ко мне с бутылкой коньяка и закуской. Я убедился, что он может разговаривать и по-человечески, доступно и уважительно. Он просил меня вернуться на работу. Я понимал, что сроки выполнения заказа поджимают, иначе директора я никогда бы в такой, унизительной для него форме, не увидел. Я, возвращаясь на свое рабочее место, не знал, в какое положение директор попал, когда его и начальника переплетного цеха вызвали «на ковер» на бюро райкома партии и прорабатывали там, демонстрируя карту, которую в мое отсутствие сделал начальник цеха. Мало того, что тот неправильно подобрал состав клея, и карту стянуло, она стала морщинистой, но не хватило ума склеить части географической карты, как полагается, хотя бы следуя простой нумерации листов. На карте, изготовленной моим руководителем, часть реки Волги впадала в Северный Ледовитый океан. А ведь таких начальников по стране были не сотни, а тысячи. А, что удивительного в том, что ближайшее окружение самого Сталина состояло из малограмотных людей. На их фоне он выглядел гигантом. Были, но уже подальше располагающиеся от фигуры вождя те, кем страна могла тогда гордиться: Кузнецов, Малышев, Вознесенский, Косыгин, Устинов. Они были светлыми ярким личностями, на их фоне лик вождя становился темным.

Не удивительно, что в голову Сталина приходили слишком часто мысли убрать тех из них, кто вдруг начинал слишком ярко светиться, в свете которых четко проявлялся темный лик его.