Министерство образования московской области академия социального управления кафедра педагогики

Региональная образовательная политика дореволюционной России – важнейшая составная часть геополитики Российского государства. На ее разработку и осуществление оказывали влияние уровень экономического и социально-культурного развития регионов, отношение коренных народов к русской администрации, сложившийся образ жизни, степень отдаленности от центра, конфессиональная приверженность населения и другие факторы. И если организация школьного дела в Центральной России достаточно полно исследована, то научные представления об образовательной политике в регионах страдают фрагментарностью. С учетом политических катаклизмов XX в., приведших сначала к распаду Российской империи, а затем и Советского Союза, к новому государственно-территориальному делению, особый интерес для историков педагогики представляет развитие образования на окраинных территориях современной России.

Среди определяющих региональную образовательную политику факторов ведущее значение имела конфессиональная приверженность населения той или иной окраинной территории. Исповедуемые в дореволюционной России многочисленные конфессии – православие, католицизм, лютеранство, ислам, иудаизм, ламаизм – требовали не просто учета, а серьезного согласования организации школьного дела с реалиями того или иного региона, и светская школа была вынуждена отвоевывать позиции у религиозной.

У населения, массово исповедующего какую-либо религию, существуют определяемые постулатами веры общие черты. Эти черты проявляются вне зависимости от разделяющих людей расстояний, накладывают отпечаток на психологию и образ жизни верующих. Примером может служить современная солидарность разбросанных по всему миру исламистов, в существовании которой убедилась наша страна в последние два десятилетия. Возникшие проблемы в политической и социально-экономической жизни России, обострение межнациональных отношений выдвигают на повестку дня вопрос о выработке особых образовательных стратегий в отношении проживающего на отдельных территориях населения. Жизнь требует максимального учета конфессиональной составляющей при организации школьного дела. Такой учет можно осуществить только на основе представляемых историей педагогики и образования данных.

Наименее исследованной представляется история школьного дела на ламаистских территориях.

Процесс становления и развития образования у ламаистов вызывает особый интерес и потому, что они объединялись вокруг вероучения, являющегося последней стадией развития буддизма и впитали в себя древне-буддийские доктрины индийской хинаяны, реформированный буддизм китайской махаяны, древнетибетские верования шаманизма и культ средневекового восточно-туркестанского несторианства. Распространившийся по всему восточноазиатскому нагорью и овладевший духовной природой тибетцев и других народов Тангута, воспринятый в Монголии и в Маньчжурии ламаизм налагал единые черты своей культуры на все названные народности.

В России представителями ламаизма являлись монгольские потомки бурят и калмыков. Последние, перекочевав на новые территории еще в начале XVII столетия, отделенные шеститысячным расстоянием от своей исторической родины, сохраняли общие принципы духовной жизни.

Религиозная ревность ламаистов побуждала их во исполнение требований законов своего вероучения посвящать своих детей в духовное звание в младенческом возрасте, ввиду чего часть калмыцкого и бурятского юношества получала свое образование в ламаистских монастырях. Учениками ламаистских монастырей являлись дети ламаистов, которых в возрасте 8–9 лет передавали на обучение отдельным знатным ламам. Обучаясь на дому у лам, молодые послушники осваивали тибетскую азбуку по богослужебным книгам, монгольскую грамоту, богослужения. В большинстве случаев ученики являлись помощниками своим учителям в домашнем хозяйстве. Определенной платы за обучение не существовало. На их содержание родители доставляли необходимые продукты и делали подарки учителям.

Существовала следующая практика обучения. Учитель задавал урок, послушник обязан был выучить его наизусть и затем получал новый урок. Вечером перед уходом домой ученику давался новый урок. Рано утром его выслушивал учитель и задавал очередной урок. Если ученик приходил неподготовленным, то доучивал урок в юрте учителя, а затем в качестве наказания сидел там до тех пор, пока лама не отпускал его пить чай. После чая он снова приходил к учителю и до полудня учил урок у него в жилище. Во время хурала ученики обедали, а затем учили утренний урок. Примерно в пять часов ученик отчитывался перед учителем за урок и получал новый и т.д. Таким образом, учитель трижды в день задавал урок и трижды выслушивал ученика.

За невыполненные уроки существовала практика наказания учеников ударами палки, привязывания к столбу перед дверями юрты, лишения обеда и чая, выставления голыми зимой на мороз. Самым строгим наказанием считалось подвешение голым за руки перед дверями хурала на время богослужения, т.е. примерно на полтора часа. При хороших успехах ученики оканчивали полный курс богослужений приблизительно за пять лет, но иногда осваивали его и вдвое больше времени. Выучив ежедневные и обычные хуралы, многие послушники покидали монастырь и, возвращаясь в степи, вели жизнь обычных кочевников, одновременно исполняя обязанности местных вероучителей. Выбравшие монашескую жизнь послушники получали статус старших учеников.

Монголо-тибетское обучение было широко распространено среди бурят и калмыков. Статс-секретарь Куломзин во всеподданнейшем докладе в 1902 г. отмечал, что "при всех 32 дацинах Забайкальской области имеются негласные школы, имеющие от 100 до 300 ховараков всех возрастов, начиная с самого малого". "Учение, – продолжал он, – носит чисто формальный механический характер и не имеет никакого образовательного и воспитательного значения в истинном смысле этого слова. Но долгое, 5–10-летнее пребывание под непосредственным влиянием лам оставляет на детях неизгладимые следы. Из под их рук они выходят убежденными ламаистами, приверженцами востока и восточной цивилизации и, по своим симпатиям, стремлениям, верованиям и чувствованиям, людьми, глубоко отчужденными от всего русского".

Однако проблема приобщения населения степи к русской культуре и образованности долгое время не интересовала правительство. Культурно-воспитательный потенциал светского образования был значительно выше, что, наряду с потребностями социально-экономического развития регионов, актуализировало проблему распространения светского образования в начале XIX в.

Первые русско-калмыцкие школы преследовали цели подготовки "искусных переводчиков, толмачей и вообще чиновников, которые, владея инородческими и русским языками, могли бы впоследствии с меньшими затруднениями ознакомиться с бытом калмыков и тем оказать значительные услуги правительству". 14 сентября 1802 г. в Астрахани при Ордынской палате было учреждено "калмыцкое училище" на шесть воспитанников. Об организации в нем учебного процесса сведений не сохранилось, но известно, что значительная часть учеников переходила в другие учебные заведения, а окончившие училище под различными предлогами пытались избавиться от службы по калмыцкому ведомству.

В 1822 г. калмыцкая степь была исследована графом Нессельроде, предложившим в докладе министру народного просвещения: а) заняться подготовкой из русского юношества учителей, знающих калмыцкий язык, и б) открыть при астраханской гимназии классы калмыцкого языка для русских и для калмыцких юношей. Главным приставом калмыцкого народа совместно с улусными владельцами, представителями духовенства и зарго (суда) было принято решение о сборе пожертвований "на учреждение калмыцкого училища". В том же году в Министерство государственных имуществ поступил отчет о пожертвовании определенных сумм владельцами Тюменевым и Тундуковым на улучшении калмыцкой школы и на учреждение калмыцкого училища.

В марте 1825 г. состоялась передача управления калмыков в ведение Министерства внутренних дел. Согласно утвержденному штату, калмыцкое училище при Ордынской Палате, сохранив свое первоначальное назначение и число воспитанников "из благородного и вольного сословия", значительно укрепилось в материальном положении: два учителя стали получать по 500 руб. ассигнациями в год, воспитанники – по 300 руб. Несмотря на улучшения, жалобы на качество подготовки переводчиков не прекращались, ввиду чего начальник губернии снова поднял вопрос о преобразовании школы. Здесь нечему удивляться: согласно официальному отчету Главного пристава за 1829 г., "училище сие иногда на несколько лет оставалось без учителей, а ученики – без призора за их поведением и учением; сие же последние, побыв несколько лет, выходили вон, и большей частью их родители и отдают детей своих в калмыцкое училище собственно из той выгоды, что они не только обучаются безденежно, но получают еще и жалование. Следовательно, нельзя и не должно ожидать пользы впредь калмыцкому управлению, ибо ученики и по окончанию учения будут выходить из оного под разными предлогами и управление сие всегда нуждаться будет в переводчиках".

В 1826 г. при Астраханской гимназии был учрежден класс калмыцкого языка, однако обучение в нем было затруднено отсутствием словаря и грамматики на калмыцком языке, вопрос об издании которых не решался вплоть до 1836 г.

Для исправления положения с подготовкой переводчиков 16 сентября 1828 г. было издано распоряжение об открытии на Аптекарском острове в Санкт-Петербурге при школе медицинского ведомства особого класса калмыцкого языка для 15 воспитанников, из которых пять должны были быть калмыками. Судьба этого класса сложилась более счастливо. Первые питомцы класса прибыли в Астрахань в апреле 1836 г., однако уровень их подготовки не позволял квалифицированно выполнять обязанности переводчиков, в связи с чем снова был поднят вопрос об открытии специального училища для калмыцких детей.

2 февраля 1832 г. попечитель Казанского учебного округа М.Н. Мусин-Пушкин отдал распоряжение об учреждении трех казанных стипендий для "калмыков – детей ставропольского войска для помещения их впоследствии учителями в Ставропольское уездное училище"¹⁰⁵. Параллельно он ходатайствовал перед департаментом народного просвещения об издании пособий для обучающихся калмыцкому языку¹⁰⁶.

В 1836 г. главный попечитель Калмыкии представил проект учреждения в Астрахани особого калмыцкого училища на 20 детей, в котором "должны были приготовляться способные переводчики и толмачи, оба языка хорошо знающие, для употребления по службе по калмыцкому управлению". Кроме русского и калмыцкого языков, в программу обучения предлагалось ввести письмо и четыре арифметических действия. Таким образом, только спустя 200 лет после того, как калмыки осели на юге России, была впервые признана необходимость открытия училища с целью "распространить в калмыцком народе познания российского языка и сведения, к начальному образованию служить могущие".

20 учеников не могли существенно повлиять на культурно-образовательное развитие разбросанного по степи 60-тысячного калмыцкого населения. Но даже сравнительно небольшой набор в училище вызвал существенные трудности. Оторвать 10- или 11-летнего ребенка от родного круга, навязать ему русскую жизнь и обучение незнакомому языку, чтению и арифметике, словом, обратить степного калмычонка в русского в течение одного или двух лет являлось нереальной задачей. Ввиду этого возникла мысль о предварительной подготовке калмыцких детей к училищу на местах проживания в особых школах.

Проект первой подготовительной школы на 10 детей был составлен в 1840 г. Он предполагал: 1) зачислять в число воспитанников школы более или менее подготовленных в калмыцкой грамоте мальчиков; 2) включать в программу обучения правильность произношения, чтение и правописание русского и калмыцкого языков, изучение первых правил арифметики, переводы, чтение способствующих развитию ума книг; 3) принятых в школу воспитанников по возможности лишить общения с калмыками.

По инициативе астраханского военного губернатора Священный синод 11 декабря 1839 г. разрешил учредить классы калмыцкого языка при Астраханской духовной консистории на 12 мальчиков-сирот или детей бедных родителей в возрасте от 7 до 12 лет при условии православия. О деятельности этих классов известно лишь, что до 1842 г. в них обучались четыре воспитанника, к которым впоследствии присоединились еще пять. Кроме названных классов и школ, были открыты Ставропольская калмыцкая школа (1844), калмыцкое окружное училище Войска Донского в слободе Орловской (1847), Царицынское приготовительное училище для детей калмыков (1848).

Согласно "Положению об управлении калмыцким народом" (1847) в целях распространения между калмыками русского языка и для приготовления способных переводчиков и толмачей был составлен проект учреждения специального училища при Главном управлении калмыцким народом в Астрахани на 50 учеников. Училище подчинялось главному попечителю калмыцкого народа. Возглавить его должен был особый смотритель. При училище предусматривалось создание огорода для занятий сельским хозяйством как средства обрусения воспитанников и приучению их к оседлой жизни.

Прием в училище был объявлен 1 декабря 1849 г. Первый набор составил 40 человек. В курс обучения входили основы ламайского вероучения, русский язык, арифметика, российская история, калмыцкий язык. Сообразно степени подготовки ученики были разделены на три группы, но уже в первый год обучения выяснилось, что полностью учебная программа была пройдена только в первой из них. Негативный опыт снова заставил вернуться к идее учреждения подготовительных улусных школ и комплектования их детьми бедных родителей. Такая школа с 1852 г. уже существовала в Эркетеневском улусе. Главный попечитель вышел с предложением в Министерство государственных имуществ об учреждении во всех улусах школ или детских приютов для мальчиков-сирот за счет общественного калмыцкого капитала, однако министерство ограничилось рекомендацией об открытии двух школ в местах постоянной оседлости калмыков.

В 1854 г. школы на 10 мальчиков были открыты при ставках Яндыковского и Багацохуровского улусов. Обучение велось по ланкастерскому методу и было возложено на окончивших Астраханское калмыцкое училище улусных толмачей. В том же году было открыто училище для 10 вольноприходящих учеников при ставке Хошоутовского улуса. Выпускники улусных школ направлялись для продолжения обучения в Астрахань.

Деятельность Астраханского училища была целиком ориентирована на обрусение учеников, которые отторгались от своей родной среды и не могли разъезжаться по своим улусам даже в каникулярное время. В положении об училище указывалось, что "в летнее свободное от учения время огородник объясняет воспитанникам правила огородничества", а следовательно, они не могли покинуть училища. Такое положение дел не устраивало состоятельных калмыков, и скоро улусные школы стали комплектоваться из самых бедных слоев населения или сирот.

Первый выпуск из Астраханского калмыцкого училища состоялся в 1853 г. Свидетельства об успешном окончании получили пять человек, из которых двое были назначены толмачами, а трое оспопрививателями. Из 27 выпускников первых четырех лет двое получили должности переводчиков, шестеро – толмачей, девятеро – оспопрививателей, трое были командированы для обучения литографному делу, трое назначены в Палату государственных имуществ и только четверо были направлены в улусы.

Отрывающему юношей от родных корней училищу было трудно завоевать авторитет в народе. 28 декабря 1857 г. Палата государственных имуществ в докладе министру признала: 1) что учреждение улусных школ признается необходимым как для распространения русского языка между калмыками, приготовления детей в учрежденное при Палате училище, так для призрения сирот; 2) что училища полезно учредить как в казенных, так и во владельческих улусах и 3) что на содержание школ на 10 мальчиков следует назначать по 400 руб. серебром, добавляя при этом по 70 руб. на жалование учителю.

После получения разрешения министра создание школ приобрело массовый характер. В 1858 г. открылись Хошоутовская и Эркетеневская улусные школы; в 1859 г. – Икицохуровская и Малодербетовская и т.д. Открытие улусных школ не было связано с ростом образовательных потребностей калмыков. На первый план выступили экономические причины, главной из которых являлась потребность в социально-экономическом развитии региона, а следовательно, и потребность в способных осуществлять это развитие местных кадрах. Вторая причина носила чисто утилитарный характер и заключалась в выгодах, получаемых выпускниками при назначении их на административные должности.

Организаторы улусных школ на первых порах столкнулись со значительными трудностями. Самой серьезной из них была нехватка и низкая квалификация учителей. В 1858 г. Главное управление государственных имуществ предписало назначать учителями воспитанников Астраханского училища, однако требование оказалось невыполнимым. 17 сентября 1858 г. главный попечитель сообщал департаменту, что "в школах Яндыковской и Багацохуровской обучают мальчики-переводчики из калмыков… в Хошоутовской же школе преподавание пока возложено на фельдшера, так как в настоящую пору в улусе этом нет ни переводчиков, ни толмачей, положенных по штату".

Переводчики и толмачи, параллельно исполняющие свои прямые обязанности, не были подготовлены к правильному проведению занятий, что предопределяло низкую действенность обучения. Результатом явилось снижение числа обучаемых. Так, в 1858 г. в Багацухуровской школе было шесть учеников вместо 10, а в 1860 г. – один. О положении дел с преподаванием наглядно свидетельствует отзыв владельца Харахутовского улуса Дугарова, который 6 июля 1861 г. сообщал, что он "совещался с обществом по поводу открытия школы в улусе на 10 мальчиков, и последнее заявило ему, что 10 мальчиков оно доставит для обучения, хотя, по их мнению, этих мальчиков полезнее было бы прямо отправлять в Астраханское училище, где они, будучи всегда при занятии, могут скорее подготовить себя к грамотности, нежели на месте, в улусе, в чем убедиться можно из успехов мальчиков при других улусах, где кроме напрасной траты денег, ассигнуемых на содержание школы, а равно и траты времени, не видно ничего хорошего".

Бессилие властей в организации народных школ в степи приводило к развитию альтернативных форм обучения: на дому, при улусной ставке и т.п. 8 мая 1861 г. нойон Хошоутовского улуса докладывал главному попечителю, что при его ставке русской и калмыцкой грамоте обучаются 10 мальчиков. "Дело образования сосредоточено в руках одного русского чиновника и одного же очень образованного гелюнга, почему дети могут приобрести здесь больше знаний, чем в официально существующей улусной школе, где они обучаются калмыцкой грамоте от переводчиков, которые не всегда находятся в улусе (т.е. при улусной ставке), а в отсутствие последних улусные чиновники по незнанию калмыцкого языка были лишены возможности обучать детей". Подобный доклад был не единственным, однако в течение последующих двух десятилетий положение дел практически не менялось.

Во второй половине XIX в. были предприняты первые попытки развития женского образования в Калмыкии. В 1865 г. в калмыцком управлении началось составление проекта Положения о калмыцком женском училище, целью которого была объявлена подготовка учительниц для улусных школ из числа коренного населения. Открытие училища состоялось 1 февраля 1868 г. в Астрахани. Первый набор составил 20 воспитанниц. Впоследствии он достигал 50 человек. 1 августа 1872 г. по ходатайству калмыцкой общественности министр государственных имуществ разрешил открыть восемь женских улусных школ. Через 10 лет по распоряжению главного попечителя калмыцкого народа обучение мальчиков и девочек в улусных школах было соединено в общие классы. В конце 1887 г. обучение девочек в улусных школах было прекращено.

Данное положение в образовании сохранялось до 1881 г., когда на должность главного попечителя калмыцкого народа был назначен Н.О. Осипов. Воспитанный на реформаторских идеях Александра II, деятельный и энергичный, новый главный попечитель видел в развитии образования калмыцкого народа могущественное средство повышения его благосостояния и сближения с Россией. Ломая вековые традиции степи, он в 1882 г. привлек к преподаванию в улусных школах выпускниц женских гимназий и учительниц, сдавших специальный экзамен. Вместо полуразрушенных зданий в степи появились школы с интернатами, не уступавшие по обустройству имевшимся в Центральной России. Однако реформа долгое время "буксовала" на месте. Причины этого следует искать в укоренившихся у калмыков представлениях о женщине и непринятии русских учительниц, несмотря на более высокую подготовку, в привычке к кочевой жизни, в возрастании платы улусных обществ родителям, отдавшим за детей в школы до 100 руб. в год, в ориентации калмыцких школ исключительно на подготовку переводчиков и толмачей и др. "В прежние времена в этих инородческих школах старались только о том, чтобы приготовить переводчиков и толмачей", – говорилось в докладе на особом совещании в Министерстве народного просвещения в 1905 г.¹⁰⁷.

В 1888 г. калмыцкую степь посетил профессор Санкт-Петербурского университета А.М. Позняков в целях преподавания методики обучения калмыцкому языку местным учителям и составления расписания учебы в условиях предоставления учащимся возможности находиться в семьях в период летнего кочевья. Параллельно Поздняков выступал на улусных сходах с разъяснением пользы образования. Результатами поездки явилось желание местного населения открыть за свой счет 18 родовых школ, а также написание А.М. Поздняковым "Краткого калмыцко-русского словаря", используемого в качестве учебного пособия. В 1906 г. им же была подготовлена "Калмыцкая хрестоматия для чтения в старших классах калмыцких школ".

В начале XX столетия во всех крупных улусах и отдельных степных поселках действовали четырехгодичные русско-калмыцкие школы и городские училища, значительное число выпускников которых поступали в гимназии и другие средние учебные заведения. Большинство школ были созданы местными обществами и содержались за их счет. Мужская и женская гимназии функционировали в Астрахани. Во многих улусных училищах была внедрена система Н.И. Ильминского, учителя для обучения по которой готовились в Казанской учительской семинарии.

В то же время развитие народного образования сдерживалось безвозвратным отъездом из улусов выпускников местных школ, отсутствием подготовки собственных учительских кадров и ограниченными возможностями применения полученных знаний в степи. Существенное влияние на развитие школьного образования оказывали и места расположения всех семи калмыцких общин. В культурно-образовательном плане в лучшую сторону выделялись Малодербетовский, Яндыковский и Харахусовский (Александровский) улусы, граничащие с населенными русскими территориями и испытывающими сильное русское влияние и где в начале XX в. наметился переход к оседлому образу жизни. Среднее положение занимали Богацохуровских и Эркетеневский улусы. В наименьшей степени плоды новых веяний касались Экицохуровского и Харахусовского улусов, расположенных в самой глубине степи, население которых было практически незнакомо с русской жизнью.

Многие из перечисленных проблем явились предметом обсуждения состоявшегося в Петербурге в 1905 г. под председательством товарища министра народного просвещения А.С. Будиловича Особого совещания по вопросам образования восточных инородцев. Среди выработанных рекомендаций были: а) осуществлять обучение в начальных школах на родном для калмыков языке; б) организовать подготовку национальных учительских кадров для улусных школ; в) осуществить перевод на калмыцкий язык книг и брошюр, включая литературу по русской истории; г) издать лучшие произведения национальной литературы и др. К сожалению, рекомендации совещания не были реализованы. До 1917 г. программы улусных школ ограничивались элементарными предметами; крайне слабо был представлен цикл естественнонаучных дисциплин; педагоги не учитывали верований местного населения и т.п.