Geum.ru

Проблемы методологии истории

Вид материалаДокументы

Содержание


К методологии истории гражданской войны
Первый период гражданской войны и интервенции (май 1918 — март 1919)
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11

К МЕТОДОЛОГИИ ИСТОРИИ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

И ИНТЕРВЕНЦИИ В РОССИИ

(периодизация, сущностные черты, динамика расстановки классово-социальных сил, характер противостояния)

Хронологические рамки гражданской войны конкретно, точно определил В. И. Ленин — от чехословаков и «учредиловцев» до Врангеля, т. е. с конца мая 1918 г. до декабря 1920 г.151 В. И. Ле­нин относил начало гражданской войны, как отдельного истори­ческого периода, к маю 1918 г., потому что частные, разрознен­ные и локальные факты гражданской войны, начатой и развязан­ной потерявшими власть классами и партиями, к этому времени сложились в общероссийский процесс, приобретя все основания для рассмотрения на уровне статуса отдельного исторического пе­риода. Это во-первых. Во-вторых, к этому же времени сложилось и объединение кадетско-монархической и мелкобуржуазной контр­революции на базе совместных вооруженных действий против Со­ветов. И, наконец, в-третьих, основанием коренного значения для отсчета этого периода с конца мая 1918 г. является соединение в белочешском мятеже двух контрреволюционных сил — внутрен­ней контрреволюции, белого движения, и, главной, внешней контрреволюции — интервенции Антанты.

Этот процесс довольно четко был спрогнозирован, спланиро­ван, подготовлен и утвержден правительствами Антанты еще за несколько месяцев до лета 1918 г. Начался он в декабре 1917 г., когда было достигнуто соглашение между ведущими странами Антанты о разделе сфер влияния в России. Отдельные же фак­ты интервенции до белочешского мятежа несли на себе нагрузку и сыграли роль, так сказать, резведки боем.

Белочешский мятеж как узел соединения гражданской войны и массовой интервенции, и как отправной пункт нового периода в истории советского общества, бесспорно, явился крупнейшей кри­тической точкой российского исторического процесса. Он сыграл [113] первостепенную роль еще и в следующем отношении. Анализ главных аспектов состояния классовой борьбы в России дает ос нования для вывода, что социалистическая революция, пролета­риат, беднейшее крестьянство способны были к исходу весны 1918 г сломить сопротивление буржуазии, кулачества, вообще внутрен­ней контрреволюции, при тогдашних нейтралистских, пассивных выжидательных позициях среднего крестьянства, мелкой буржуа­зии. Контрреволюции нужна была иная, внешняя и более мощная и организованная сила, которая, воспользовавшись благоприят­ными обстоятельствами, попыталась бы свергнуть власть Сове­тов. Этой силой стал белочешский мятеж, интервенция, что, кста­ти, как в отечественной, так и зарубежной историографии, как-то затушевывается, затемняется, умышленно или неумышленно забы­вается. Он же, белочешский мятеж, интервенция, наряду с други­ми важнейшими факторами, сдвинули среднее крестьянство, вооб­ще мелкую буржуазию страны, с нейтралистских позиций в лагерь контрреволюции.

О белочешском мятеже, его подготовке, первичных последствиях создана довольно значительная литература. Поэтому нет необхо­димости на атом останавливаться.

Быстрое, буквально молниеносное, в два-три месяца, втягива­ние, можно даже сказать насильственное вталкивание Советской России в рамки массовой, охватившей абсолютное большинство регионов страны, жесточайшей гражданской войны и интервен­ции, потребовало адекватной реакции во всех сферах внутренней, прежде всего экономической, советской политики. Началось фор­мирование политико-экономического курса, получившего само­название, уже после гражданской войны, «политики военного ком­мунизма». Эта политика никогда и нигде не прогнозировалась и не планировалась большевиками. Это вынужденная политика. Это иммунная реакция революции, Советской власти на не ими развя­занную гражданскую войну и интервенцию. Это резкое отступле­ние от постепенной, системной политики перехода к социалисти­ческим отношениям в области экономики, форм собственности, производства, во взаимоотношениях города и деревни, различных классов и социальных групп и т. д. и т. п. В конспективном виде контуры этой политики изложены в статье В. И. Ленина «Оче­редные задачи Советской власти», первый вариант которой оыл написан в марте, а опубликована она была в апреле 1918 г. этой работе В. И. Ленина вполне зримо вырисовываются контуры [114] политики, получившей впоследствии название нэпа.152 Тогда, нес-ной 1918 г. сделать какие-либо реальные шаги в осущесгнлении, материализации этой политики не удалось. Развернувшаяся ши­рокомасштабная, бескомпромиссная гражданская война и интер­венция все поменяла, отодвинула нэп на дальнюю перспективу n поставила в порядок дня политику «военного коммунизма».

Политика «военного коммунизма» явилась главным стержнем нсей внутренней, экономической политики Советской власти в 1918 — 1920 гг. Основные черты его начали формироваться с сере­дины 1918 г. — продотряды, комбеды, продмонополия, национа­лизация крупной промышленности и т. д., а к 1919 г. полностью сложился основной ее элемент — продразверстка. Политика «во­енного коммунизма» продолжала действовать и после декабря 1920 г., когда завершилась основная полоса гражданской войны и интервенции, вплоть до X съезда партии марта 1921 г. Однако начало 1921г., а в некоторой степени и конец 1920г.—это уже не война, а переход от воины к миру, своеобразные и лихорадочные поиски нэпа, поэтому правомернее январь—февраль 1921 г. не включать в гражданскую войну и интервенцию, рассматриваемые как отдельный исторический период.

В последнее время определение сущностных черт политики «во­енного коммунизма», теоретико-методологических проблем, свя­занных с этим историческим явлением, привлекает внимание мно­гих зарубежных историков.153 Свидетельство этому — статьи анг-[115] лийских профессоров Р. Саквы и А. Ноува,154 стоящих на открытых антикоммунистических и антисоветских позициях.

Особо следует выделить довольно обширную работу первого Признав, хотя и с большими оговорками и словесным туманом что политика «военного коммунизма» —- вынужденная и непро­гнозируемая большевиками, Р. Саква все же делает неподтвер­жденный системой документов и исторических фактов вывод, что эта политика вытекала из каких-то внутренних основ большевиз­ма, его идеологии и теории и гипертрофически преувеличивает ее влияние, хронологически доводя ее до «перестройки». Он пишет что «военный коммунизм» представлял собой сочетание экономи­ческих и политических мир, дополнявших друг друга и вобрав­ших в себя элементы идеологического багажа большевиков. «Во­енный коммунизм» больше, чем экономическая система, независи­мо от того, был ли он введен как прагматический ответ на обсто­ятельства или как догматическое упражнение социалистического фундаментализма, — это была сложная система экономических и политических отношений, которые вместе создавали новую соци­альную формацию. Гражданская война стала катализатором, ус­корившим консолидацию новой системы, чья политическая оболо­чка надолго пережила собственно военный коммунизм».155

Р. Саква довольно четко определяет основные сущностные черты «военного коммунизма», указывая, что он «сфокусировался на пяти ключевых аспектах; взаимоотношения советской власти и крестьянства; огосударствление и централизация экономической организации и управления; укрепление партийной организации; субординация Советов и отказ от местной и институционной авто­номии (это означало конец надеждам на «коммунные» формы по­литической организации); милитаризация политической жизни че­рез воссоздание армии обычного типа и неограниченная власть тайной полиции».156 Полностью соглашаясь с Р. Саквой, в отноше­нии формирования двух первых и четвертого «ключевых призна­ков «военного коммунизма», которые непременно проходят почти во всей советской историографии, правда, несколько в другом сло­весном сочетании, мы все же позволим себе не согласиться с ква­лификацией последнего и третьего «ключевых аспектов» как сущностных, да и вообще ставим вопрос о существовании этих явле­ний в те годы. [116]

Оттеснение Советов на второй план, их «субординация», как показывает огромный фактический материал, привести который нам здесь не представляется возможным, вследствие ограничен­ных рамок статьи, слияние советско-государственного аппарата с партийным, подчинение первого второму, произошли гораздо поз­же гражданской войны. Да и сам разветвленный массовый пар­тийный аппарат, особенно на местах, в 1918—1920 гг. еще не су­ществовал. Не было и отказа в эти годы от автономии, как тер­риториально составляющих частей Советской республики, особен­но отдаленных от центра. В качестве аргумента укажем хотя бы на аббревиатуру — РСФСР, выделив из нее третью букву — фе­деративная, заметив, что в те годы это была федерация не только национальных районов, но и федерация крупных межгубсрнских регионов с преобладанием русского населения (Северная область — коммуна, Урал, Сибирь, Западный край и т. д.). И, наконец, можно оспорить тезис Р. Саквы и по поводу «неограниченной вла­сти тайной полиции». Это было гораздо позднее, в 30-е годы. А в 1918—1920 гг. чекистские органы были под полным контролем партии и Советов, а в армии — комиссаров и командования. Да и вряд ли можно в те годы поставить знак равенства между чеки­стскими органами и тайной полицией, черты, структуру и функ­ции которой они тоже приобрели гораздо позже.

Составной частью политики «военного коммунизма» можно считать военное строительство Советского государства в 1918— !920 гг., и здесь надо полностью согласиться с Р. Саквой. Отка­завшись к весне 1918 г. от иллюзии милиционно-добровольческого построения вооруженных сил страны при выборности команд­ного состава и всеобщего вооружения трудящихся, Советская власть, большевики ускоренными темпами к середине года пере­ходят к всеобщей воинской обязанности трудящихся, назначаемости командного состава, централизованной структуре, при ши­роко развитой сети военно-политических комиссаров.

22 апреля 1918 г. ВЦИК издал декрет о порядке назначения командного состава, в этом же месяце СНК принял декрет об обязательном обучении трудящихся мужчин в возрасте от 18 до 40 лет военному делу. 29 мая ВЦИК принял постановление о пере­ходе от добровольческого принципа к обязательной военной слу­жбе. В июне начались первые призывы рабочих и трудящихся крестьян пяти возрастов (1893—1897 гг.). Все эти шаги в военном строительстве были закреплены 10 июля в постановлении V Все­российского съезда Советов о Красной Армии.

К концу 1918 г. в ее рядах насчитывалось уже более 1,7 млн. мобилизованных и добровольцев, ее численность увеличилась по сравнению с апрелем более чем в 8 раз. К концу 1919 г. числен-[117]ность Красной Армии составляла 3 млн. чел. На 1 ноября 1920 г в рядах Красной Армии находилось 5,5 млн. чел., в том числе в действующих частях 2,436 тыс. чел.157

Рост Красной Армии значительно опережал рост белогвардей­ских формирований и иностранных войск на территории России Значительным преимуществом Красной Армии было то, что она была армией классов, составлявших подавляющее большинство народа — рабочих, бедных и средних крестьян. Белогвардейцы же и интервенты, отражавшие интересы буржуазии, верхушки кре­стьянства, не могли иметь такой народной опоры, даже мобили­зовав в конце 1918 г. сотни тысяч крестьян и рабочих на контро­лируемой ими территории. А. И. Деникин в своих «Очерках рус­ской смуты» вынужден был признать: «Между тремя основными народными слоями — буржуазией, пролетариатом и крестьянст­вом легли непримиримые противоречия в идеологии, социальных и экономических взаимоотношениях, существовавшие всегда в по­тенции, углубленные революцией и обостренные разъединяющей политикой советской власти. Они лишили нас верного залога ус­пеха — единства народного фронта».158

Рассматривая проблемы политики «военного коммунизма» в свете последних теоретико-методологических изысканий различ­ных социалистических учений, вероятно, есть смысл заменить по­нятие «военный коммунизм» на «военный социализм». И это пред­ложение имеет свой шанс на принятие в историко-понятийной тер­минологии. И не только потому, что они лежат в плоскости на­шей концепции резкого разделения понятий «социализм» и «ком­мунизм», но и в связи с тем, что руководители большевиков и, прежде всего, В. И. Ленин в те годы часто употребляя слово «коммунизм», вкладывали в него социалистическое содержание, то же самое они проводили и в своей реальной политике, не до­ведя ее до полного отрицания частной собственности, везде и на­всегда, что является одной из главных черт коммунизма.

Наиболее полной периодизацией гражданской войны и интер­венции, отражающей суть и ход исторических процессов, накоп­ление в них критических точек и переход из одного качественно­го состоянии в другое, является разделение ее на следующие три части: 1) весна 1918 г. — март 1919 г., 2) март 1919 г. — февраль 1920 г., 3) февраль — декабрь 1920 г.

В основу этой периодизации положены: во-первых, изменения коренного порядка в расстановке классовых, социальных и поли-[118]тических сил в стране, во-вторых, изменения в характере военных действий, численное соотношение вооруженных сил борющихся сторон, и, в-третьих, изменения соотношений в антисоветском ла­гере сил внутренней и внешней контрреволюции. Такая периоди­зация сложилась в ходе дискуссионного обсуждения этой проб­лемы в конце 50 — начале 60-х гг., спорадически возникавшей и в 70-е гг. Суть этой дискуссии заключалась в том, что тогда шла речь о хронологических рамках гражданской войны как процес­са, как формы классовой борьбы, а не как отдельного, самосто­ятельного периода истории советского общества. Кроме того о гражданской войне многие участники дискуссии вели речь, как нам кажется, в отрыве от интервенции.159

Каждый из трех периодов гражданской войны и иностранной интервенции разделяется на 2—3 подпериода. Так 1-й, начальный период гражданской войны и военной интервенции, делится на два подпериода, гранью между которыми берется ноябрь 1918 г. — время перехода от так называемой «демократической контрре­волюции» к генеральской военно-террористической буржуазно-по­мещичьей диктатуре на территории, контролируемой белым дви­жением и интервентами.

На территории Советской республики к этому же примерно времени закончился процесс создания государственно-обществен­ной системы диктатуры пролетариата и беднейшего крестьянства, развивавшейся параллельно с отходом от ряда общедемократиче­ских и буржуазно-демократических свобод, определенных револю­циями 19J7 г. Следует также отметить, если в лагере контррево­люции этот качественный переход имел хронологически точную грань — ноябрь 3918 г., то в Советской республике он хроноло­гически размыт, тем не менее к началу 1919 г. этот процесс за­кончился.

Кстати, время с мая по ноябрь 1918 г., выделяемое нами как часть первого периода гражданской войны и интервенции, рядом историков выделяется как отдельный период гражданской войны и интервенции, доводя таким образом их число до четырех.160


Первый период гражданской войны и интервенции (май 1918 — март 1919) являлся временем резкого сужения социальной, классовой базы Советской власти. В это время на контролируе-[119] мой ею территории она могла опереться только на пролетариат и беднейшее крестьянство. Однако советско-революционные потен­ции деревенской бедноты, вследствие ее неорганизованности, не-/ просвещенности, мелкобуржуазной ориентированности и зависимости от сельской буржуазии были в известной степени заблокированы и слабо реализуемы. Все среднее крестьянство, составлявшее к середине 1918 г. большую часть деревни, находилось в это время в положении благожелательного нейтралитета к контр-J революции. В то же время нельзя не учитывать, советских настроений у той части середняков, которые вернулись с фронта, принеся с собой высокую степень доверия к Советам и большевикам, как выразителям их коренных интересов. Однако эффективно и быстро привлечь их на сторону революции, по тем же причинам, что и бедноту деревни, в середине 1918 г. было нельзя. Кулаче­ство, верхи деревни, занимавшие в начале весны 1918 г. позицию выжидательного нейтралитета по отношению к Советам, думая ухватить что-либо себе в итоге проводимой аграрной реформы, ликвидации помещичьего хозяйства, в конце весны резко и дововольно организованно (здесь постарались эсеры) повернули в сто­рону контрреволюции, составив массовую основу ее классово-cоциальной базы.

Контрреволюция в это время имела самую широкую за весь период гражданской войны и интервенции социально-классовую базу: буржуазию от крупной до мелкой, помещиков, большую часть офицерства и старого чиновничества, большую часть интел­лигенции, кулачество, при благожелательно нейтралистских пози­циях среднего крестьянства и даже части рабочих, идущих за меньшевиками и эсерами. Если учесть, что в эта время контр­революция контролировала 9/10 территории страны, то нетрудно понять, какие радужные планы реставрации дооктябрьских по­рядков вырисовывались в прогнозах руководителей белого- дви­жения и интервентов. Значительные объемы классово-социальной базы контрреволюции лежали в основе и ее военных успехов во второй половине 1918 — в начале 19-19 годов.

С точки зрения военных действий, этот период был временем тяжелых поражений Красной Армии. Исключение составили лишь осенние операции на верхней и средней Волге. Советская рес­публика потеряла почти 90 процентов территории страны. Бое­вые качества белых формирований, состоявших до конца осени 1918 г. в большинстве своем из добровольцев и интервентов, пре­жде всего чехословаков, значительно превосходили боеспособ­ность, организованность, тактику и дисциплину первых формиро­ваний Красной Армии. Боевой опыт и уровень военного искус-[120]ства командования белых армий в это время значительно превосходил эти же качества у красноармейского командного состава. Однако, произведя к концу 1918 г. массовые мобилизации с почти повсеместным применением принуждения и насилия, бело­гвардейские части и соединения начали быстро терять свои боевые качества и превосходство над Красной Армией. Одной из главных причин этого было то, что основную массу мобилизован­ных составляли крестьяне, беднейшая часть которых еще со вре­мен 1917 г. довольно прочно стояла на советских позициях, а среднее крестьянство, не видя серьезных шагов к себе как мел­ким собственникам со стороны белых режимов, мало-помалу, в разных регионах в разные сроки начало возвращаться на пози­ции благожелательного отношения к Советской власти.

Серьезнейшей ошибкой лидеров белого движения — Колчака, Деникина, Юденича и других генералов, пришедших к власти в ноябре 1918 г. на оккупированных контрреволюцией территориях, было то, что возврат к старому они видели только через победу на поле боя. И мало что предпринимали в политической, соци­альной и экономической сферах для привлечения на свою сторо­ну мелкой буржуазии села и города, прежде всего крестьянства. А в области национальной и рабочей политики они стояли на по­зициях более правых и даже реакционных, чем Временное прави­тельство, а иногда и царизм.

В то же время Советская республика к концу начального пе­риода гражданской войны и интервенции проблему формирова­ния союза рабочего класса и крестьянства сделала стержнем всей; своей политики. А свободы большим и малым нациям и народам,, вплоть до их государственного отделения в противовес политике «единой и неделимой России», проводимой внутренней контррево­люцией, Советы и большевики успешно реализовали еще до на­чала гражданской войны и интервенции. Все это давало большие козыри «красным» в их противостоянии с «белыми» и интервен­тами.

Существенная разница была между «красными» и «белыми» в. положении их тылов. К началу 1919 г. преимущества первых здесь обозначились совершенно отчетливо. Тыл советской респуб­лики был социально и национально однороден. Здесь проживало до 70% всего пролетариата России, свыше 90% населения цент­ра страны, ставшего тылом республики, составляли русские. Ку­лацкая прослойка в деревнях центра России была значительно ниже, чем в других районах страны. Белое массовое подполье здесь было раздавлено еще в первой половине 1918 г. Не послед­нюю роль сыграло и то, что именно в центре России находилось до 70—80% большевиков страны. Обнаженность социальных про-[121] тиворечий здесь еще в 1917 г. была значительно выше, чем в гих районах страны.

Иное дело с тылом белых. В социальном и национальном отношении он представлял довольно сложный конгломерат. Уже осенью 1918 г. там чуть ли ни в каждом уезде сложилось много­численное революционное подполье, куда входили не только боль­шевики. Прокатилась длинная череда городских и крестьянских восстаний. Опираясь на окраины страны, тыл белых был оснащен довольно редкой сетью путей сообщений. Среднее крестьянство составлявшее здесь большинство деревни, уже в конце 1918 г. начинает поворачивать в сторону Советов, создавая массовую базу для широкого партизанского движения. Лидеры белого дви­жения после небольшого периода сближения и союза с эсеро-меньшевистской контрреволюцией с конца 1918 г. отказываются от сотрудничества с этими мелкобуржуазно-социалистическими партиями. Все эти факторы ослабляли тыл белых, делали его не­надежным прежде всего и военном и социально-политическом от­ношении.

Следует упомянуть еще об одной характерной, сущностной чер­те первого периода гражданской войны и интервенции. Пример­но до начала осени основной ударной силой контрреволюции бы­ли интервенты, прежде всего чехословацкий корпус, и доброволь­ческие части. Под их прикрытием к концу 1918 г. были органи­зованы массовые белогвардейские армии. В то же время центр тяжести в военных действиях переместился с внешней контрре­волюции на внутреннюю. Но первая не потеряла своих решаю­щих позиций в общем фронте контрреволюции. В середине 1918г. на территории России (в территориальных рамках 1917 г.)! было до 75 тыс. иностранных солдат и офицеров. Среди них чехословаки, японцы, американцы, поляки, англичане, турки, немцы, ав­стрийцы. В конце этого же года уже около 515 тысяч. К выше поименованным присоединились французы, канадцы, поляки, гре­ки, румыны, сербы, итальянцы, финны. Весной 1919 г. их было около 850 тыс. Национальный состав интервентов почти не изме­нился.161