Проблемы методологии истории

Вид материала

Документы

Содержание Революция, гражданская война

Подобный материал:

• Кольцова В. А. Теоретико-методологические основы истории психоло­гии., 2091.03kb.
• Борьба крестьян с властью как фактор общенационального кризиса в истории россии 1917-1921 гг, 4440.71kb.
• Методология и методика исторического исследования, 36.8kb.
• Бахтин и проблемы методологии гуманитарного знания, 5436.4kb.
• Направления работы семинара, 152.43kb.
• С. С., Токарева Т. А. Адольф павлович юшкевич (1906–1993) и формирование сообщества, 261.84kb.
• Первое информационное письмо II национальная Конференция с международным участием «Проблемы, 79.21kb.
• Программа одобрена кафедрой истории древнего мира, средних веков и методологии истории, 211.04kb.
• Император Максимилиан Iкак полководец (по «Weisskunig»). // Средневековая Европа: Проблемы, 169.16kb.
• Темы контрольных работ (рефератов) по истории науки античные научные программы, 46.43kb.

РЕВОЛЮЦИЯ, ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА

И ИСТОРИЧЕСКИЕ СУДЬБЫ

КРЕСТЬЯНСТВА РОССИИ

Революционный 1917 год и гражданская война явились куль­минационными, переломными и в истории нашего Отечества. Они и переход к нэпу на много лет вперед определили основные опорные пункты и направления дальнейшего социально-экономического и политического развития российской деревни.

В последние семь-восемь лет резко обострился интерес к истории крестьянства России революционного и предреволюционного периодов. Разные политические деятели, партии, объединения и группы ищут обоснование своей позиции по вопросам аграрно-крестьянско-продовольственной политики в множественных и очень часто прямо полярных процессах, охвативших тогда российскую деревню. И, как это уже не раз было в нашей истории, здесь много перегибов, абсолютизации, дилетантства и даже фальсификаторства, вольного или невольного. Поэтому объективное, комплексное, деполитизированное, не подчиненное одной какой-либо идеологии исследование деревни 1917 и последующих за ним годов приобретает актуальнейшее значение и прямо выхо­дит на сегодняшнюю общественно-политическую и экономическую практику.

В задачи настоящей работы входит определение сущностных явлений в историческом опыте крестьянства России в годы революции, гражданской войны, перехода к нэпу. В ней предпринимается попытка суммированного теоретико-понятийного определения ряда процессов, имевших место в эти годы. В статье предпринимается также попытка выяснить в общем плане влияние некоторых из этих процессов на исторические судьбы советской деревни и крестьянства в 20-е годы. В схематическом плане де­лается попытка выяснения действительного, уже осуществленно­го, и возможно-прогностического использования исторического опыта российско-советского крестьянства 1917—1921 годов. [54]

В литературе уже не раз ставился вопрос о путях социально-экономического развития российской деревни накануне револю­ции. Общее мнение — пережитки феодализма были значитель­ны? но и уровень развития капитализма в сельском хозяйстве был довольно высок. Капитализм в аграрном секторе страны развивался и мог развиваться по двум типам-направлениям: прусско-юнкерскому, главным признаком которого было господство крупного капитализированного помещичьего хозяйства, и американскому, главным признаком которого является развитие фермерского хозяйства самых разных размеров и объемов на ба­зе части крестьянских хозяйств.

Вопрос о формах собственности на землю решался так: прус­ский путь развития капитализма базировался, естественно, на крупной частно-индивидуальной собственности на землю в Ев­ропейской части страны и сохранении преобладающих позиций за государственной собственностью на землю в Азиатской частн России. Американский путь в условиях России не имел однознач­ного варианта в определении форм собственности на землю, он мог основываться как на частно-индивидуальной, так и на госу­дарственно-национализированной, как на общинной, так и на му­ниципальной собственности на землю, при широком развитии владельческо-арендных отношений, вплоть до пожизненной, наследу­емой аренды.

Консервативно-буржуазные круги, поддерживаемые самодержавием, отражая интересы помещиков и крупной буржуазии, были твердыми сторонниками прусского пути развития капитализма в сельском хозяйстве, их антипод — революционно-демокра­тические крути, от большевиков до эсеров, отражая интересы всего крестьянства, были твердыми поборниками американского пути. Были и сторонники промежуточного, совмещенного прусско-американского пути, конкретным представителем которого был П. А. Столыпин. Их цели заключались в реформировании дерев­ни в большей части Европейской России, в основном по прусскому пути, с параллельным созданием широкого слоя крестьянской буржуазии, а окраин страны — по американскому, с применением массового переселения, главным образом, крестьянской бедноты.

В исторических и экономических исследованиях широко и аргументировано представлена точка зрения о преобладании капитализма и фермерства в сельском хозяйстве, последнего, как [55] тенденции в ряде районов дооктябрьской России.⁹⁰ К ним отно­сится прежде всего Юг страны (Причерноморье, Северный Кав­каз, юг Поволжья), Прибалтика, Сибирь, юг Урала, Дальний Во­сток. И это соответствует действительности, хотя выводы некото­рых исследователей о возможности полной фермеризации кресть­янских хозяйств только на основе частной собственности на зем­лю нам представляются дискуссионными.⁹¹

Присоединяясь к выводам большой группы историков и эко­номистов о стабильном развитии производительных сил села пе­речисленных районов России в начале века, в том числе n в го­ды первой мировой войны,⁹² автор настоящей работы все же ста­вит под сомнение благополучное нарастание экономики в бедняц­ком и середняцком секторе деревни всей страны накануне Октя­бря, и в первую очередь, в тех хозяйствах этих частей села, ко­торые отдали армии солдат, лошадей, находились в фронтовой и прифронтовой полосе.

Очень высокую степень актуальности сейчас приобретает изу­чение кооперативного движения и его места в историческом опы­те аграрного развития России. Накануне потрясенного револю­циями 1917 года, Россия по числу кооперативных обществ и ее членов вышла на первое место в мире. По данным 1914 г. в стра­не работало 29030 потребительских, кредитных, ссудо-сберегательных, сельскохозяйственных кооперативов, под названиями обществ, товариществ, артелей. В 1915 г. только кредитная коопе-[56]рация объединяла 10 млн. членов и выросла по сравнению с 1914 г. на 5 тыс. товариществ и обществ.⁹³ Абсолютное большин­ство этих кооперативов работало и деревне и для деревни.

Война, предреволюционные годы внесли существенные изме­нения в кооперативное движение России. Кредитная кооперация уступила первое место по численности членов и организации по­требительским обществам. Кооперативы начали играть роль по­средников государства в регулировании экономики. Усилилась угроза трансформации кооперации, и прежде всего высших ее уровней, из самостоятельных общественно-хозяйственных объеди­нений тружеников в аппаратно-технический придаток государства

С другой стороны, усилились противоречия с царской властью, возросшие до уровня открытого противостояния. Царизм не без основания причислял кооперацию к своим противникам и даже врагам. Кооперативы все более и более превращались в место базовых сборов враждебных и оппозиционных дореволюционно­му режиму сил: от кадетов до большевиков.

Кооперация активно участвовала в Февральской революции, ее руководители, главным образом эсеровского происхождения,, возглавили новые органы власти на местах губернские и уезд­ные комиссариаты, земства, земельные комитеты, крестьянские советы и другие общественные и правительственные учреждения. 20 марта 1917 г. Временное правительство приняло постановле­ние о кооперативных товариществах и союзах, в том тексте, кото­рый представили сами кооператоры. И можно полностью согла­ситься с А. В. Лубковым, что этим законом «за кооперацией юри­дически закреплялся статус государственно-кооперативного ин­ститута».⁹⁴

Наличие значительного количества опубликованных источни­ков, высокий научно-исторический и экономический уровень ли­тературы по кооперативному движению в дореволюционной и революционной деревне позволяют поставить ряд методологиче­ских проблем в исследовании этого важнейшего вопроса XX века.

В изучении природы дореволюционной, или, так скажем, до­советской кооперации, мы неизбежно когда-то должны вычленить и вычислить в ней элементы социализма, а они, безусловно, ле­жат в коллективистском характере кооперации, привлечении в ее ряды значительных масс бедноты — социальной опоры любо-[57] го социализма, противостоянии и даже борьбе с частным (и пре­жде всего крупным) торгово-ростовщическим, финансовым и да­же промышленным капиталом. Элементы социализма в коопера­ции есть и в том, что это объединение прежде всего тружени­ков, а лишь затем собственников, причем собственников, не ли­шаемых производственной самостоятельности, своей экономиче­ской свободы.

Углубленный теоретический анализ кооперации начала XX ве­ка может привести к выводу, что, вероятно, еще до революции зарождались определенные элементы социализма в производст­венных отношениях. Можно поставить и такой вопрос — не яв­ляется ли кооперация в условиях России своеобразным истори-ко-временным продолжением общин. Социалистическое, антика­питалистическое, или очень близкое к этому, толкование ряда сторон кооперации, получившей название «кооперативного социа­лизма», довольно четко представлено в работах теоретиков и практиков, в основном эсеровской и меньшевистской направлен­ности (В. М. Чернов, Н. П. Огановский, С. П. Прокопович, А. В. Пешехонов, М. И. Туган-Барановский, Н. Фомин, А. В. Меркулов, С. Маслов, М. Хейсин, Л. С. Зак и др.), и неплохо было бы под­вергнуть их анализу с точки зрения современной исторической науки.

Кстати, следует отметить, что как эсеры, так и социал-демо­краты, в том числе и большевики, являясь ревностными сторон­никами более или менее «чистого» американо-фермерского пути развития российской деревни, трансформацию фермерско-кресть-янского капиталистического хозяйства в социалистическое виде­ли, прежде всего, в его кооперации. Все это позволяет нам вы­сказать гипотезу, что именно с кооперации началась социализа­ция капитализма, о которой сейчас начали говорить философы, социологи и политологи.

Сочетание в кооперации элементов капитализма и социализ­ма, эсеровско-меньшевистское. в основном, руководство этой со­циально-хозяйственной формой обусловили в годы Октябрьской революции и гражданской войны взаимоотношения Советов, боль­шевиков и кооперации как сложного переплетения конфронтации и компромисса.

Большевики, придя к власти, завершили начавшийся еще до Октябрьской революции процесс сращивания кооперации с госу­дарством.

Сложную эволюцию по проблемам кооперации, и в первую очередь крестьянской, претерпели взгляды В. И. Ленина. Безу­словно, признавая, что дореволюционная крестьянская коопера-[58]ция является «звеном экономического прогресса...» и играет «чре­звычайно прогрессивную роль»,⁹⁵ В. И. Ленин категорически вы-_гтупал против какого-либо наличия в ней элементов социализма, утверждая, «что кооперация в обстановке капиталистического государства является коллективным капиталистическим учреж­дением».⁹⁶ К 1923 г. воззрения В. И. Ленина на кооперацию, уже _Б условиях социалистического государства, коренным образом изменились, хотя он ни на йоту не отказывается от своих старых дореволюционных кооперативных воззрений. В статье «О коопе­рации» он писал: «кооперация в наших условиях сплошь да ря­дом совершенно совпадает с социализмом... простой рост коопе­рации для нас тождественен с ростом социализма, и вместе с этим мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зре­ния нашей на социализм».⁹⁷ К сожалению, эта попытка В. И. Ле­нина возрождения практически уничтоженной в годы гражданской войны кооперативной системы как социалистического экономи­ческого механизма, ориентированного на рынок, не удалась. А его идеи о кооперации, прежде всего крестьянской, Сталиным и ста­линизмом были уродливо трансформированы в насильственную коллективизацию, огосударствление и вывод из свободных, но ре­гулируемых, рыночных отношений советской колхозно-совхозной системы.

Особо острую актуальность в наши дни приобретает выясне­ние отношения крестьянства к частной собственности на землю. Отношение это в разных регионах России было разное. Наиболее полно эта проблема решена на материалах Сибири. В одном из последних крупных исследований по истории сибирской деревни в 1917—1918 гг., докторской диссертации и монографии Н. Ф. Иванцовой, пожалуй, впервые в нашей литературе так четко и на значительной, объемной фактической базе сделан фундаменталь­ный вывод, что почти все в те годы крестьянство Сибири было против введения частной собственности на землю. Хотя видение Н. Ф. Иванцовой одной из причин такой позиции сибирского крестьянства в том, что «в своей массе крестьянство оказалось более патриархальным, чем мелкобуржуазным»,⁹⁸ может быть предметом дискуссии. Тем более, что высокий уровень товарности и кооперативное.™ крестьянского хозяйства Сибири к 1917 г. пря­мо ему противоречит. [59]

Что же касается других районов России, то за исключением, пожалуй, Прибалтики, какие-либо предложения о введении част­ной собственности на землю встречались абсолютным большин­ством крестьян довольно безразлично и индифферентно. По край­ней мере в опубликованных документах и исследованиях по это­му поводу нет каких-либо обращающих на себя внимание фак­тов. Причины этого в провале столыпинской аграрной реформы, одной из главных задач которой было насаждение в крестьянской среде частной земельной собственности, а также довольно проч­ное положение крестьянской земельной общины как коллектив­ного земельного собственника. На 1 января 1916 г. только 2478 тыс. крестьян-домохозяев с 16919 тыс. десятин земли можно фор­мально считать частными земельными собственниками, они сос­тавляли 26% от числа общинных дворов и владели менее 15% площади крестьянского землевладения.⁹⁹ Но не менее трети этих земельных собственников-крестьян к концу 1917 г. все еще не рассчитались за ссуды на покупку земли перед крестьянским бан­ком. Их задолженность, ликвидированная декретом о земле, сос­тавляла 3310 млн. руб.,¹⁰⁰ при цене примерно 140 руб. за десятину и ежегодном проценте в 100 млн. руб. золота. Наше предположение, что только не более 9—10% крестьянской земли можно считать частной собственностью, не обремененной долгами, что составля­ло не более 5^;%, всей земли России, находящейся в сельхозобороте, — не будет преувеличением. Эти цифры довольно ясно отве­чают на вопрос, почему в 1917 г. и последующими за ним года­ми среди крестьян очень мало было сторонников введения част­ной собственности на землю.

Отношение крестьянства России в целом и отдельных ее райо­нов к институту частной собственности на землю тесно переплета­ется с вопросом о степени, объеме и характере поддержки кре­стьянством большевистского лозунга национализации земли. На эту тему уже давно ведется научная дискуссия, и этот спор, оче­видно, будет продолжаться и далее, и количество участников дис­куссии расширится. Весьма важно в этой дискуссии сохранить принципы историзма и оградить ее от скрытой и открытой поли­тизации.

Факт поддержки всем крестьянством большевистского, ленин­ского «Декрета о земле» неоспорим, ибо он предусматривал кон­фискацию всей помещичьей земли и передачу ее крестьянам без всякого выкупа. Детализация же внутреннего содержания этого декрета, выяснение, что в нем было более приемлемо крестьянам, [60] а что менее — это уже нюансы истории, раскраска ее закрытого 13 тогдашней исторической действительности фона. Факт полу­чения крестьянами по «Декрету о земле» 150 млн. десятин помещичьей, монастырской и принадлежащей Романовым земли, по­лучение помещичьего инвентаря стоимостью до 300 млн. рублей, освобождение от уплаты по аренде и покупки земли в размере 700 млн. рублей золотом — неоспорим и замалчивать его могут только явно тенденциозные историки.

Не стал бы автор настоящей работы рассматривать больше­вистскую национализацию земли только как введение государст­венной собственности на землю. Можно обратить внимание и на то, что большевики, В. И. Ленин в то время между национализи­рованной собственностью и народной собственностью на землю, в ее общинно-владельческой форме, фактически ставили знак ра­венства. В государственную собственность национализирован­ное имущество трансформировалось, на наш взгляд, гораздо поз­же, где-то уже в 20-х гг. В какой-то мере национализация земли по «Декрету о земле»—это и ликвидация любой собственности на землю, так как в декрете запрещалась любая купля-продажа зе­мли, т. е. ликвидировался основной социально-экономический ат­рибут реализации любых собственнических прав и отношений. Эта тенденция продолжилась принятым III съездом Советов и опубликованным 19(6) февраля 1918 г. «Основным законом о со­циализации земли» и опубликованным 14 февраля 1919 г. зако­ном «О социалистическом землеустройстве и мерах перехода к социалистическому земледелию».

Роль национализации земли в аграрном развитии России, как и отдельных ее регионов, очевидно, можно выяснить более или менее четко, сравнив развитие сельскохозяйственного производст­ва XX в. в стране в целом и в отдельных ее районах с зарубеж­ными странами и отдельными районами с развитой индивидуаль­но-частной земельной собственностью, с учетом ее размеров и ограничений, вмешательства государства в развитие аграрной экономики и ряда других факторов.

В последнее время рядом политических публицистов мусси­руется вывод о бесчеловечном, негуманном, разгромном и расхитительском отношении революционных, крестьянских масс к по­мещикам, крупной аграрной буржуазии, их имуществу и име­ниям. Такие факты были, но, как правило, только в тех случаях, когда земельные собственники оказывали ожесточенное физиче­ское сопротивление передаче их земли и хозяйства крестьянству.

Большая часть случаев разгрома и расхищения помещичьих имений падает па отдельные уезды Центрального района и По­волжья и, главным образом, на ноябрь—декабрь 1917 г. Так, в [61] Орловской губернии за период с ноября 1917 г. по февраль 1918г. отмечено 189 случаев разгрома и разграбления имений, из них 158 падает на два первых послеоктябрьских месяца.¹⁰¹

В Тверской, Рязанской и Тамбовской губерниях полностью или частично было разгромлено всего 7% от общего числа конфис­кованных помещичьих имений.¹⁰² Эта цифра является самой высо­кой среди всех губерний России. Любопытно, что в этих разгром­но-грабительских фактах наиболее активную роль играли верхи деревни, пытаясь захватить себе большую долю помещичьего имущества, особенно инвентаря и скота. Нередко крестьянская; буржуазия «добивалась распродажи имущества, имений с аук­циона. В таких случаях беднота, не имея средств, оставалась ни с чем».¹⁰³ Фактов физического уничтожения помещиков крестьяна­ми в конце 1917 — начале 1918 гг. отмечено очень мало. Здесь свою роль сыграло и то обстоятельство, что к осени 1917 г. мно­гие помещики выехали из своих имений.

В то же время в ряде новейших исследований появляются противоположные и очень любопытные факты, относящиеся к 1917—1920 гг., об организации сельхозартелей на частновладель­ческих землях с включением в них и их бывших владельцев, а также о трудоустройстве и имуществоустройстве частных земель­ных собственников. Широко известны многочисленные факты пресечения Советами погромов помещичьих имений и предания их организаторов суду. Сравнение этих фактов с фактами сти­хийного разгрома хозяйств крупных земельных частных собствен­ников и арендаторов государственных земель и тем более их фи­зического уничтожения, выяснение отношения к ним органов Со­ветской власти могут дать новый материал в освещении ряда во­просов революционного движения в деревне. При выяснении это­го вопроса следует иметь в виду, что земельное законодательство первых лет Советской власти гарантировало любому бывшему зе­мельному собственнику участок земли, скот и инвентарь, необхо­димый для ведения трудового хозяйства. Вообще, проблемы соот­ношения гуманизма и собственности, особенно в условиях ее лик­видации революционным или реформистским путем, или создания отдельных ее форм путем нанесения ущерба какой-то части насе­ления страны, — сейчас весьма актуальны и требуют своего ком­плексного и сравнительного изучения. [62]

Возвращаясь к началу нашей статьи о путях развития капи­тализма в деревне, нельзя не отметить, что эта кардинальнейшая проблема не получила никакого отражения в работах, посвящен­ных деревне периода революции и гражданской войны, двадца­тых годов. И это при той несомненной истине, что буржуазные социально-экономические отношения того времени в деревне еще господствовали. В ряде своих исследований автор настоящей ра­боты пришел к выводу, в основном на сибирском материале, и, главным образом, периода гражданской войны, о тесном пере­плетении революционно-демократических, социалистических, бур­жуазно-демократических и патриотических тенденций в кресть­янском движении 1917—1921 годов.¹⁰⁴

Экономическим идеалом большинства крестьян России, боров­шихся за революционно-демократические и буржуазно-демократи­ческие порядки в деревне и в то же время за власть Советов, установленную в центре страны, т. е. власть социалистическую, был именно американский путь развития капитализма в сельском хозяйстве, сдобренный мечтами «О наиболее чистом, максималь­но-последовательном, идеально-совершенном капитализме».¹⁰⁵ В воззрениях крестьян большинства регионов России этот «идеаль­но-совершенный капитализм» представлялся как общественно-экономический строй в деревне без бедноты и пауперизма, без торгово-ростовщической кабалы, но с вольным наймом, свобо­дой торговли и частной собственности на все средства производ­ства, кроме земли. Непременным условием его была бы выбор­ность «начальства» и его ответственность перед крестьянами. Эти общественные идеалы трудящегося крестьянства свидетельство­вали, что социальная дифференциация и разложение деревни еще не отразились на его общественной психологии и обыденных идейно-политических воззрениях. Они несли на себе явную печать домарксистского, утопического социализма. Несоциалистичность объективного положения крестьян переплеталась с его стремле­нием освободиться от эксплуатации вообще, движением в сущно­сти своей социалистическим, это сближало его, особенно низы и среднюю часть деревни, с рабочим классом, делало его союзни­ком пролетариата. Если общественные воззрения трудящегося крестьянства, будучи до известной степени цельными и последо­вательными, являлись данью времени и соответствовали тогдаш-[63]нему уровню не только социально-экономического развития дерев­ни но и ее политической неразвитости, то их эпигоны и полити­ческие руководители 1917—1918 гг., социалисты всех направле­ний и мастей, прежде всего эсеры, разбавляли крестьянские общественные воззрения всяческими заимствованиями, приспосабливали их к своим, партийным целям и заменяли целостное миро­воззрение сельских тружеников эклектикой.

Победа Советской власти, установление политической дикта­туры пролетариата похоронили прусско-юнкерскую эволюцию ка­питализма в деревне, поставили в ограниченные рамки фермер­скую и выдвинули в качестве исторической перспективы и исто­рической задачи социалистическо-коодеративный путь развития крестьянства и сельского хозяйства.

Для социально-экономического развития деревни 20-х гг. ха­рактерна борьба между фермерско-капиталистической и коопе­ративно-социалистической эволюцией без каких-либо благопри­ятных перспектив для первой.

Среди ряда важнейших факторов, определивших такое разви­тие, следует отметить устранение с политической арены такой крестьянской партии, как левые эсеры, объективно стремившейся к фермерско-капиталистической эволюции деревни. Нельзя пройти и мимо того, что внутри правящей партии большевиков, монопо­лизировавшей политическое и идеологическое влияние па дерев­ню, к концу 20-х гг. были изолированы и затем репрессированы так называемые правые уклонисты во главе с Н. Бухариным. В их теоретических предложениях можно найти элементы конвер­сии кооперативно-социалистической и фермерско-капиталистиче­ской эволюции при безусловном преобладании первой.

Несмотря на то, что в 20-е годы существовал частно-капита­листический, кулацкий уклад, а мелкотоварный, середняцкий был даже господствующим в системе аграрных отношений, которые и составляли базу для фермерско-капиталистического пути разви­тия деревни, они не определяли всего хода аграрной эволюции в российской деревне. И это было прямым результатом, во-первых, утверждения социалистической власти как итога гражданской войны, во-вторых, сближения накануне 1917 г. этапов буржуаз­но-демократической и социалистической революции и тесного пе­реплетения их в годы Октябрьской революции и гражданской войны, и, в-третьих, органического невосприятия правящей пар­тией большевиков и Советской властью мелкого и тем более сре­днего частно-индивидуального капитала как экономической кате­гории, способствующей росту народного хозяйства при господст­ве социалистических принципов его организации.