Проблемы методологии истории

Вид материала

Документы

Содержание Критические точки отечественной истории

Подобный материал:

• Кольцова В. А. Теоретико-методологические основы истории психоло­гии., 2091.03kb.
• Борьба крестьян с властью как фактор общенационального кризиса в истории россии 1917-1921 гг, 4440.71kb.
• Методология и методика исторического исследования, 36.8kb.
• Бахтин и проблемы методологии гуманитарного знания, 5436.4kb.
• Направления работы семинара, 152.43kb.
• С. С., Токарева Т. А. Адольф павлович юшкевич (1906–1993) и формирование сообщества, 261.84kb.
• Первое информационное письмо II национальная Конференция с международным участием «Проблемы, 79.21kb.
• Программа одобрена кафедрой истории древнего мира, средних веков и методологии истории, 211.04kb.
• Император Максимилиан Iкак полководец (по «Weisskunig»). // Средневековая Европа: Проблемы, 169.16kb.
• Темы контрольных работ (рефератов) по истории науки античные научные программы, 46.43kb.

КРИТИЧЕСКИЕ ТОЧКИ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ

1917—1918 гг.

Историческое развитие любого общества, любой страны, лю­бого государства проходит через длинный ряд больших и малых критических точек. Часть из них обнаруживается сразу же и вид­на каждому более или менее грамотному человеку. Более того, они сразу же отражаются на положении, жизненных условиях части, а иногда и всего населения. Но есть и другой ряд критических точек истории, который можно назвать невидимым, он обнаруживается не сразу, и как правило специалистами историками, экономистами, философами, представителями других общественных на­ук, и нередко через несколько лет после реального существования этой критической точки.

Наиболее кратко понятие критической точки истории можно сформулировать так: критическая точка истории — это определен­ный хронологическо-временной отрезок, когда весь исторический процесс или наиболее существенные его составные части переходят или создают базу для перехода из одного качественного сос­тояния в другое. Критические точки истории могут иметь хроно­логическое измерение в один день, месяц или несколько месяцев, а иногда и год и даже несколько лет. В последнем случае их, ве­роятно, надо называть уже не точками, а вехами. Критические вехи могут иметь и размытые грани — часть какого-то десятиле­тия или рубеж двух десятилетий.

Во внутреннюю массу критической точки и особенно вехи заложены альтернативные пути развития всего исторического про­цесса или отдельных его частей и направлений. В зависимости от того, какая альтернатива будет выбрана активно действующими па исторической арене силами и деятелями, будет определен про­грессивный или регрессивный путь развития соответствующего ис­торического объекта.

В задачи настоящей статьи входит выяснение критических то­чек нашей истории на протяжении февраля 1917 — июля 1918 го­дов, обнаружение тех качественных первоначал, которые открыва­ла та или иная критическая точка или веха этого исторического периода нашей Родины. Мы попытаемся также эти точки и вехи вытянуть в определенные ряды, связав их с внутренней периоди-[86]зацией этого переломного периода в истории нашей страны, на­шего государства и народов, населяющих дореволюционную Рос­сию.

Ни для кого и никогда не было сомнения в том, что 1917 год— критический, рубежный не только в нашей истории, но и в исто­рии мировой. В абсолютном большинстве учебников по всеобщей истории, изданных в СССР, да и за рубежом, именно этот год от­крывает новейшую историю мира. Хотя есть предложения считать 1914 г., первую мировую войну критической вехой, отделившей новую историю от новейшей. Так было до самого последнего вре­мени. И было это потому, что 1917 г. в истории нашей страны счи­тался критическим первоначалом — выведением России — СССР на новый этап исторического прогресса.

Но вот где-то со второй половины 1991 года, главным образом из уст наших отечественных политиков, начали появляться оцен­ки 1917 года, главным образом его октябрьских событий, как первопричины того «тупика», в который попала наша страна в 90-е годы, как начала того неудавшегося «эксперимента», кото­рый якобы увел нас в сторону от цивилизации и всеобщего прог­ресса.

Не будем спорить с несостоятельностью этих оценок — она со­вершенно очевидна. Отметим лишь, что причин в появлении таких заявлений много. Здесь и попытка выдать свои ошибки и заходы в тупики за ошибки народа и истории. Здесь и смертельная боязнь повторения того революционного взрыва, потрясшего Россию и весь мир, который имел место в 1917 г. Здесь стремление рестав­рировать общественные отношения, имевшие у нас место до ок­тября 1917 г. и вообще до 1917 г. Здесь и стремление разрушить нашу самобытную российскую, Евразийскую цивилизацию и ра­створить ее в западно-американской цивилизации. Не будем про­должать дальше. У каждого свое место в истории. Одни оставля­ют в ней след, другие грязно следят.

Для предмета нашего исследования, одной из целей которого является определение периодизации истории первых лет совет­ского общества, совершенно ясно: она начинается с 1917 года, го­да начала формирования самого советского общества, его основ, структуры, механизма его функционирования и механизма его за­щиты. Но здесь возникает другой вопрос, с чего начинать нашу статью: с Февраля или Октября? Мы начнем ее с февраля. Глав­ным основанием для этого может быть следующее. Первое, Без Февральской революции и без событий, лежащих между февра­лем и октябрем 1917 г., не было бы Октябрьской революции, от­крывшей советское общество. Поэтому в плане историко-генетическом эти восемь месяцев более принадлежат к советской, соци-[87]алистической эпохе, чем к дореволюционной, капиталистической. Второе. Советы как органы государственной, народно-представи­тельной власти возникли сразу же после Февральской революции. Другое дело, что в силу ряда причин они не осознали и не взяли, вернее сказать полувзяли, на себя функции государственной, представительной власти и не сформировали адекватную себе исполнительную власть — Советское правительство. Это сделано было уже в Октябре, II съездом Советов. И, наконец, третье. Целый ряд основных элементов советского общества, да и советской го­сударственности, появились на исторической сцене именно в период между Февралем и Октябрем.

Внутренней гранью в историческом развитии нашего отечества в 1917—1918 гг. вне сомнения является Октябрь 1917 г., вобравший в себя глобальное значение критической точки не только отечественной, но и всеобщей истории. Есть разные словесные де­финиции определения этих сложных, трагичных и героических лет в нашей истории. Мы их формулируем следующим образом: «Под­готовка и победа Великой Октябрьской социалистической революции. Триумфальное шествие Советской власти. Брестский мир. Со­циально-экономические, политические и культурные преобразова­ния Октября (март 1917 — середина 1918 гг.)».

Вероятно, будет немало критиков и противников такого опре­деления. Тем не менее, суть, внутреннюю историческую логику оно отражает наиболее полно, так же как почти абсолютную адекват­ность событий первостепенной важности этих лет, определивших поступательное развитие России в последующие десятилетия, В этом периоде нашей истории можно выделить следующие критические точки:

• 20—21 апреля — первый правительственно-политический кризис послефевральской России и создание первого коалицион­ного правительства;
  
• 3—5 июля — расстрел июльской демонстрации, конец мирного развития революции и двоевластия;
  
• 25—30 августа — Корниловский мятеж и его разгром, боль­шевизация Советов и начало непосредственной подготовки Октя­брьской революции.
  

Во второй, послеоктябрьской части этого периода можно выделить следующие критические точки:

• январь 1918 - разгон Учредительного собрания;
  
• март этого же года — Брестский мир.
  

Главным стержнем движения исторических событий в это вре­мя, а его можно считать и первым периодом истории советского общества, были политические события, классовая борьба ярко вы-[88]раженного революционного характера. Главной действующей фи­гурой — народные массы, отодвинувшие далеко на задний план нее остальные субъекты истории — государство, экономические отношения, политические структуры, личности.

Генеральной сущностной чертой исторического процесса в 1917—1918 гг. был переход от буржуазно-демократической к со­циалистической революции. Весьма характерно, что суть истори­ческого процесса и перспективы создания советского общества в это время спроецировались в эволюции и сущностных изменени­ях главного лозунга революции «Вся власть Советам». И в свя­зи с этим, а также тем, что объектом нашего исследования явля­ются первые годы советского общества, мы среди множества теоретическо-методологических вопросов истории 1917—1918 гг. вы­делим эволюцию и сущность лозунга «Вся власть Советам», имея в виду, что именно борьба за власть Советов в те годы (а также и в годы гражданской войны) явилась своеобразным историко-генетическим кодом, определившим как формирование, так и все последующее развитие советского общества. Выдвинутый В. И. Лениным в Апрельских тезисах лозунг «Вся власть Советам» к концу апреля 1917 г. становится генеральным лозунгом партии большевиков и рабочего класса, к июню под его знаменами уже стояли революционные солдаты, а к октябрю — большинство бед­нейшего крестьянства.

В исторической литературе по истории борьбы за власть Со­ветов, пожалуй, нет ни одной работы, где не поднимались бы, прямо или косвенно, вопросы, связанные с лозунгом «Вся власть Советам». Однако освещение вопросов диалектики, внутренней эволюции этого лозунга, сущностных изменений его социально-политического содержания, ближайших и отдаленных целей, вли­яния на расстановку классовых и партийных сил в этой литера­туре отсутствует. Эволюция лозунга «Вся власть Советам» вобра­ла в себя всю цепь критических точек истории 1917 г. с апреля по октябрь, а с октября 1917 г. он практически перерос в прави­тельственную программу изменения всего общественного строя страны.

В эволюции лозунга «Вся власть Советам» можно выделить несколько этапов, различающихся друг от друга по социально-политическим сущностным задачам, реализуемым в борьбе за его осуществление.

Первый этап охватывает период с апреля по июль 1917 г. Будучи в это время главным политико-тактическим инструментом в борьбе за мирное развитие революции, реализация лозунга «Вся власть Советам» в этот период революции означала бы концент­рацию социальной и политической борьбы, составлявшей процесс [89] перехода от буржуазно-демократической к социалистической ре­волюции, внутри Советов, на почве их единовластия, посредством борьбы и компромиссов мелкобуржуазных партий с большевика­ми. Осуществление этого лозунга в то время означало бы переход власти формальной, юридической из рук крупной буржуазии, т, е. из рук Временного правительства, из рук кадетов и октябристов в руки представителей мелкой буржуазии — в руки эсеров и мень­шевиков, так как они тогда имели большинство в Советах, кото­рые в период двоевластия, до июля 1917 г., были вторым, фактиче­ски, центром власти в центре и на местах. Выставляя лозунг «Вся власть Советам», большевики в первой половине 1917 г. стояли за образование Советского правительства из эсеров и меньшеви­ков, но будучи единственной, левой оппозицией внутри Советов большевики планировали путем свободной борьбы внутри Сове­тов завоевать их и изменить состав Советского правительства в порядке мирного развития революции, проложив таким образом путь к социалистической революции.

По своему сущностному содержанию борьба за лозунг «Вся власть Советам» на первом этапе его эволюции была борьбой за мирное развитие революции, так как в это время в России не было силы, тем более вооруженной, которая могла бы серьезно сопротивляться реализации этого лозунга. Борьба за лозунг «Вся власть Советам» в первой половине 1917 г. была и борьбой про­тив формировавшегося в это время блока крупной и мелкой бур­жуазии, их партий. В известной степени это была и борьба за по­литическую самостоятельность и самоопределение мелкой буржу­азии, эсеров и меньшевиков.

Лозунг «Вся власть Советам» в апреле — июле 1917 г. озна­чал укрепление и расширение буржуазно-демократических заво­еваний революции, придание им революционно-демократической формы и содержания, создание предпосылок для перехода к со­циалистической революции. Он означал борьбу за необратимость начавшегося революционного преобразования страны. Он означал прочное прикрытие движения России назад. «Существование Со­ветов, — говорил позднее В. И. Ленин, — несовместимо с процве­танием буржуазного строя».¹¹⁷

Говоря о последовательном прохождении России через фев­ральскую, апрельскую и июльскую критические точки, а лозунга «Вся власть Советам» через две последние, нельзя не обратиться и к постановке вопросов войны и мира в это время, являвшихся составной частью любого кризиса, любой критической точки на­шей истории вплоть до Брестского мира. [90]

Только совершенно не знающие исторических фактов люди, или умышленно их искажающие, могут отрицать, что самыми по­следовательными противниками войны и самыми энергичными сторонниками выхода послефевральской России из I мировой войны были большевики. С победой Февральской революции боль­шевики автоматически отбросили в сторону свой старый лозунг поражения царской России, ибо царизма уже не было. С победой Февральской революции также автоматически был снят и лозунг В. И. Ленина превращения войны империалистической в граж­данскую, ибо он полностью не совпадал с курсом большевиков на мирное развитие революции, через развитие классово-политиче­ской борьбы внутри Советов, концентрацию как представительно-законодательной, так и исполнительско-правительственной влас­ти только в Советах.

События 3—5 июля 1917 г. явились мощной критической точ­кой, определившей последующее развитие революции. Ее конкрет­ное содержание: более чем полумиллионная демонстрация рабо­чих и солдат Петрограда, главным лозунгом которой был «Вся власть Советам», и расстрел этой демонстрации. Итог — конец мирного развития революции, установление единовластия Времен­ного правительства, сумевшего к этому времени сформировать верную опору в лице контрреволюционной военщины. По своему историческому содержанию критическая точка, имевшая место 3— 5 июля 1917 г., занимает первое место между Февралем и Октяб­рем.

До самого последнего времени в нашей отечественной историче­ской литературе, в том числе и учебной, никто не возражал про­тив такой точки зрения рассмотрения июльских событий. Так же как никто не возражал против рассмотрения позиции большеви­ков в эти дни как последней попытки направить развитие револю­ции по мирному, легитимно-советскому пути, по пути реализации лозунга «Вся власть Советам» без крови и вооруженно-насильст­венных действий. Более того, в литературе приводились документальные свидетельства, что большевики, в частности ЦК РКП (б), Петроградский комитет, военная организация большевиков и ра­бочая секция Петроградского Совета приняли в ночь на 4 июля решение проводить демонстрацию только как мирное шествие с главным лозунгом «Вся власть Советам». Следует отметить, что этому решению предшествовала неудачная попытка большевиков 3 июля вернуть в казармы вышедших на демонстрацию солдат, значительная часть которых была вооружена, в том числе и пуле­метами.¹¹⁸ [91]

Призывы к немедленному вооруженному выступлению с целью передачи власти Советам шли от петроградских анархистов и дру­гих левацких элементов. Они поддерживались частью солдат и рабочих. В результате, уже 3 июля в ряде районов города зафик­сирована стрельба, были убитые и раненые. Вооруженные столк­новения 4 июля, почти везде, со стороны демонстрантов носили оборонительный характер.

Большевики, как партия и политическая организация, не име­ли никакого отношения к этой части событий июльского кризиса. Поэтому не может не вызвать удивления квалификация А. И. Солженицыным в его эпопее «Красное колесо» июльских собы­тий как попытки большевиков вооруженным путем захватить власть. Трудно сказать, что лежит в основе этого, мягко говоря, несоответствующего исторической действительности вывода из­вестнейшего писателя. Но, бесспорно, надо согласиться с Г. П.Жид­ковым, который писал: «Внимательное знакомство с текстом эпо­пеи приводит к выводу о селективном, избирательном подходе ав­тора к документальным и научно-литературным источникам сво­его труда. Пристрастие здесь очевидно и легко доказуемо. А. И. Солженицын не следует правилу «следует выслушать и другую сторону» и предпочитает слушать одну лишь сторону. Подчеркнуто игнорируя всю советскую литературу (видимо, как заведомо лживую и тенденци­озную), автор без надлежащей осмотрительной критики безогово­рочно приемлет западную, и особенно белоэмигрантскую».¹¹⁹ Надо сказать, что точка зрения А. И. Солженицына на июльские со­бытия как на «восстание большевиков» не нова. Прародителем ее является Временное правительство, кадетская и генеральская контрреволюция, которая в послеиюльской обстановке весьма ус­пешно оправдала этим свое наступление на большевиков, Советы, профсоюзы и даже левые элементы среди эсеров и меньшевиков. Идея А. И. Солженицына о «восстании большевиков» в ию­ле 1917 г. почти полностью воспринята, как и по ряду других критических точек нашей революции, из книг А. Ф. Керенского, П. Н. Милюкова, С. П. Мельгунова и других белоэмигрантских историков и мемуаристов.

Версия рассмотрения июльских критических событий как «вос­стания большевиков» не находит поддержки и у известного аме­риканского историка А. Рабиновича. В своей книге «Большевики приходят к власти. Революция 1917 г. в Петрограде» он, назвав главу, посвященную этим событиям, «Июльским восстанием», все [92] же квалифицирует их как стихийное выступление масс, отрицая всякое участие В. И. Ленина и ЦК большевиков в организации вооруженных эксцессов, в агитации масс на вооруженное выступ­ление.¹²⁰

Свою квалификацию июльских событий как «восстания» А. Ра­бинович основывает на том, что на демонстрацию вышли «тысячи солдат с полной боевой выкладкой... Вооруженные пулеметами (инициаторами выхода на демонстрацию были солдаты 1-го пу­леметного полка. — Ю. Ж.) и с красными флагами в руках вос­ставшие весь вечер беспрепятственно разъезжали по городу на реквизированных... автомобилях. Поступали многочисленные со­общения о ружейной и пулеметной стрельбе в отдельных райо­нах города. На железнодорожных вокзалах встревоженные хоро­шо одетые петроградцы стояли в длинных очередях за билетами, готовясь покинуть город... С согласия часовых восставшие завла­дели важной в психологическом и стратегическом отношении Петропавловской крепостью... группа солдат предприняла неудач­ную попытку захватить военного министра Керенского... коман­дующий Петроградским военным округом П. Половцев... приказал войскам гарнизона восстановить (3 июля—Ю. Ж.) порядок. Одна­ко войска, не принимавшие участие в восстании, проигнорировали его указания».¹²¹ Само описание июльских событий А. Рабиновичем, данное по газетным материалам, и целый ряд других исследова­ний и источников опровергают квалификацию этих событий как восстания. Это была демонстрация под лозунгом «Вся власть Со­ветам», в которой приняли участие и несколько тысяч вооружен­ных солдат и матросов,¹²² и действия которых в абсолютном боль­шинстве случаев 3 июля и полностью 4 июля носили оборони­тельный характер от нападавших и расстреливавших их казаков и юнкеров. Об этом же свидетельствует и анализ состава 400 уби­тых в июльские дни: не менее половины их были демонстранты, в том числе женщины и дети.¹²³

В статье В. И. Ленина «Ответ» убедительно доказано, что воо­руженные демонстранты в июльских событиях «не преследовали цели вооруженного восстания» и «стрелять начали именно контр­революционеры против манифестантов, а манифестанты только отвечали». В этой же статье В. И. Ленин пишет: «Никто не оспа-[93]ривает, что 4 июля из находящихся на улицах Петрограда воору­женных солдат и матросов огромное большинство было на сторо­не нашей партии. Она имела полную возможность приступить к смещению и аресту сотен начальствующих лиц, к занятию десят­ков казенных и правительственных зданий и учреждений и т. п. Ничего подобного сделано не было. Только люди, которые так за­путались, что повторяют все небылицы, распространяемые контр­революционными кадетами, способны не видеть смехотворной нелепости утверждения, будто 3 или 4 июля имела место «ор­ганизация вооруженного восстания».¹²⁴

А. Рабинович считает, что «среди петроградских рабочих были и активисты, которые 4 июля, вероятно, выступали за ре­шительные вооруженные действия». Среди них он называет ли­деров военной организации большевиков: И. Подвойского, В. Нев­ского (он был даже ранен 4 июля), М. Лациса, И. Смилгу и дру­гих.¹²⁵ После июльских событий такая позиция этих большевиков была подвергнута резкой критике со стороны как ПК, так и рай­онных большевистских организаций Петрограда. И как свидетель­ствует В. Невский, в послеиюльские дни руководители Военной организации стали объектом партийного «суда», в ходе которого для проверки различных направлений деятельности «военки» на­правлялись Бубнов, Дзержинский, Менжинский, Свердлов, Ста­лин. В итоге этого разбирательства была осуждена излишняя са­мостоятельность этой организации, подтверждено ее подчиненное положение по отношению к ЦК и признана невозможность ее су­ществования как независимого политического центра.¹²⁶

Источники пока не дают четкого ответа, какова была позиция вышеназванных руководителей петроградских большевиков 3—4 июля. Вполне возможно, что они были лишь за выход на мирную демонстрацию, которую большевики и В. И. Ленин считали не­своевременной, солдат и матросов с оружием в руках и ограни­ченным количеством боеприпасов, с целью сохранения порядка в рядах полумиллионной демонстрации и в качестве упредительного фактора от возможного нападения. В таком случае количество сторонников вооруженного восстания среди большевиков прибли­зится к нулю и версия рассмотрения июльских событий как боль­шевистского восстания потеряет всякое значение. [94]

То, от чего отказались в июльский кризис большевики, — при­менения вооруженного насилия в отстранении от власти Временного правительства и передачи ее эсеро-меньшевистским Советам, весьма успешно осуществил военный министр А. Ф. Керенский, отдав 4 июля приказ о расстреле демонстрации и предании суду всех «виновных». Приказ военного министра весьма квалифициро­ванно был выполнен командующим Петроградским военным ок­ругом генералом Половцевым. Этот факт можно считать первым в длинной цепи предтечей гражданской войны в России.

Нелишне будет напомнить, что вечером 4 июля, сразу же по поступлению сведений о расстреле демонстрантов, на расширен­ном заседании ЦК большевиков, проходившем под руководством В. И. Ленина, только что прибывшего после недельного отсутст­вия в Петроград, было принято категорическое решение немед­ленно прекратить демонстрацию, чтобы предотвратить широкое кровопролитие и массовые репрессии против большевиков. «Не давайте злодействующей реакции никакого повода обвинить вас в насилиях, — говорилось в принятом на этом заседании воззва­нии, — не поддавайтесь на провокацию. Никаких выступлений на улицах, никаких столкновений».¹²⁷

В то же время следует отметить, что большевиками не была проведена в дни июльского кризиса достаточная и широкомасш­табная разъяснительная работа в рабоче-солдатских массах, ориентирующая их только на мирную тактику и методы как глав­ные политические инструменты тех дней в борьбе за власть Сове­тов, за устранение Временного правительства. «Что касается со­бытий 3—5 июля, то я думаю, — говорил в своей речи делегат VI съезда РСДРП (б) Д. 3. Мануильский (Безработный), — что рабочая партия не сделала никакой политической ошибки, взяв руководство движением 3—5 июля в свои руки. Основная ошибка была в том, что представители ЦК недостаточно разъяснили мас­сам разницу между организованной демонстрацией и вооружен­ным восстанием. Надо было объяснить это рабочим массам. По­скольку в этом отношении мы недостаточно выполнили эту основ­ную задачу, постольку мы сделали существенную политическую ошибку».¹²⁸

В статье «Ответ», опубликованной 27—28 июля. В. И, Ленин, отвергая все грубые и клеветнические обвинения в свой адрес и адрес ряда большевиков в якобы организации вооруженного вос­стания 3—4 июля и шпионаже в пользу Германии, так определил [95] суть июльского кризиса, июльской критической точки и позицию большевиков в эти дни: «Наша партия исполнила свой безусловный долг, идя вместе со справедливо возмущенными массами 4 июля и стараясь внести в их движение, в их выступление возможно более мирный и организованный характер. Ибо 4 июля еще возможен был мирный переход власти к Советам, еще возможно было мирное развитие вперед русской революции».¹²⁹

Все факты, изложенные нами (а их можно многократно увеличить), говорят о том, что В. И. Ленин, абсолютное большинство большевиков рассматривали мирное развитие политической, революционной борьбы как высшую ценность и круто осуждали тех членов своей партии, которые отступали от этого принципа. То, что во второй половине 1917 г. они вынуждены были отойти от этого своего генерального курса, явилось прямым следствием перехода контрреволюции к методам блокирования развития революции через развязывание и навязывание обществу (в том числе и большевикам) гражданской войны.

После критических событий 3—5 июля 1917 г. лозунг «Вся власть Советам», как известно, был снят большевиками. Одной из главнейших причин этого явилась потеря Советами своего значения как второго центра власти, слияния большинства эсеро-меныпевистских Советов с Временным правительством.

В начале сентября 1917 г., в связи с начавшейся большевизацией Советов, большевики, В. И. Ленин вновь выставляют этот лозунг. И эта возможность появилась как прямой результат критической точки 25—30 августа, Корниловского мятежа и его раз грома, где из 2-х альтернатив: диктатура верхов или диктатура низов, Россия выбрала вторую. Начинается новый этап революции, продолжавшийся до 25—26 октября 1917 года, который полностью совпал и с новым этапом лозунга: "Вся власть Советам!"

На этом этапе эволюции лозунга «Вся власть Советам» борьба за его осуществление означала уже переход власти в руки большевиков и их союзников, установление социалистической диктатуры пролетариата и крестьянства, завершение, в основных и главных чертах, процесса перерастания революции буржуазно-демократической в революцию социалистическую, через воору­женное восстание в столицах страны.

Вопрос о переходе власти к Советам через вооруженное восстание решался довольно четко и стабильно в советской историографии. Везде, вплоть до школьных учебников, делался однозначный вывод — курс на вооруженное восстание определил и [96] сформулировал VI съезд РСДРП (б), собравшийся в Петрограде об июля — о августа. Однако в документах съезда нет никакой специальной резолюции по этому вопросу, да и вообще слово восстание почти не звучало на съезде. Другое дело — VI съезд партии большевиков подтвердил курс на социалистическую революцию, но уже при помощи другой тактики, чем до июля 1917 г., где соотношения между мирными и не мирными средствами политической, классовой борьбы были сформулированы крайне аморфно. В то же время совершенно четко было определено, что главный лозунг революции «Вся власть Советам» временно снимается, но с акцентами, что от работы в Советах и борьбы за них большевики не отказываются. Подобные факты не дают нам ос­нований считать VI съезд РСДРП (б) критической точкой россий­ского исторического процесса.

В то же время этот съезд в гораздо большей степени и гораз­до быстрее чем подобные другие политические организации Рос­сии учел, что после июльского кризиса в стране сложилась принципиально новая обстановка, в которой утратились, в значительной степени, возможности развивать революцию старыми, мирными способами. Нельзя не отметить повышенного внимания VI съезда РСДРП (б) к выступлениям делегатов от армии, к ре­золюции «О целях и задачах Военной организации», принятой на Всероссийской конференции фронтовых и тыловых организаций. Везде в этих документах говорилось о необходимости завоевания если не большинства, то значительной части солдатской массы на сторону большевиков, об усилении их влияния в армейских Сове­тах и комитетах. Главным средством в осуществлении этой акции, как не раз указывалось на съезде, должна быть пропаганда и оп­ределенные организационные действия. Ни один из делегатов съе­зда не проронил и слова об использовании армии в развитии ре­волюции, завоевании власти вооруженной силой. И особо под­черкивалась в упомянутой резолюции роль военных организаций большевиков в «организационном закреплении в действующей ар­мии идей интернационального социализма для подготовки необхо­димых условий усиленной борьбы за торжество мировой револю­ции против мирового капитала и ликвидацию мировой бойни ре­волюционным путем».¹³⁰

Первым, кто сформулировал вооруженное восстание как без­альтернативную возможность удовлетворения насущных интере­сов большинства населения России в послеиюльской обстановке, был В. И. Ленин. Это было сделано им в тезисах «Политическое положение», написанных 10 июля и опубликованных в газете «Про-[97] летарекое дело» за 2 августа 1917 г. под псевдонимом W, и в ста­тье «К лозунгам», написанной, вероятно, через неделю после те­зисов и опубликованной отдельной брошюрой Кронштадтским ко­митетом РСДРП (б).¹³¹ И хотя зтот свой вывод В. И. Ленин изло­жил довольно немногословно, и без широких доказательств и комментариев, но в свойственной ему манере — совершенно чет­ко и ясно. Он писал: «Всякие надежды на мирное развитие рус­ской революции исчезли окончательно. Объективное положение: либо победа военной диктатуры до конца, либо победа воору­женного восстания рабочих, возможная лишь при совпадении его с глубоким массовым подъемом против буржуазии на почве, эко­номической разрухи и затягивания войны».¹³²

Эти ленинские положения, безусловно, были известны абсолютному большинству 267 делегатов VI съезда партии большевиков, тем более что до съезда, а вероятно, и до публикации этих ра­бот В. И. Ленина, они обсуждались на расширенном совещании ЦК РСДРП (б), Военной организации при ЦК и представителей, большевиков Петрограда и Москвы. Шла речь о тезисах «Поли­тическое положение» и на II Петроградской общегородской кон­ференции 16 июля 1917 г.¹³³ Однако, несмотря на все это, мы не на­ходим в протоколах VI съезда ни резолюции по вопросам курса на вооруженное восстание, ни сколько-либо значительного внима­ния к связанным с этим проблемами.

Все это говорит о том, что ленинский курс на вооруженное вос­стание не сразу и, тем более, не автоматически стал курсом пар­тии большевиков. Все было гораздо сложнее, а, учитывая конспи­ративность, этой акции, общероссийскую территориальную разбро­санность большевистских организаций по стране, их солидную чис­ленность — на июль — август более четверти миллиона человек, [98] можно с умеренностью сказать, что даже и октябре 1917 г. боль­шинство членов партии большевиков не было информировано о плане перехода власти к Советам через вооруженное восстание. Да и В. И. Ленин, руководство большевиков, как свидетельству­ют источники, такой задачи не ставили.

Отмечая эту ситуацию, ни в коем случае нельзя квалифицировать ленинский курс на восстание как подготовку заговора типичного государственного переворота. Это был курс на революцию через восстание, социалистическую по своему содержанию и форме. Как отметил В.И. Ленин в процитированном нами месте из тезисов "Политическое положение", это восстание может быть успешным, если оно совпадет с вершиной массового и глубокого революционного движения рабочих, крестьян и солдат, углублением социально-экономического кризиса и политикой затягивания войны временным правительством. Именно об этом многократно и расширительно говорил и писал В. И. Ленин в ряде своих выступлений и работ в сентябре — октябре. 1917 г.

Весьма характерно, что и В. И. Ленин в своих многочислен­ных статьях, заметках, письмах, в том числе и не предназначен­ных для печати, до середины сентября 1917 г., акцентируя внимание на окончании в июле мирного периода развития революции, все же почти не употребляет слово «восстание». И еще более примечательно, что он, пожалуй, единственный из политических деятелей России того времени, отметил, что в результате прохожде­ния страны через кризис, связанный с Корпиловским мятежом и его разгромом, на очень короткий промежуток времени в кона-августа - начале сентября 1917 опять возникла возможность мирного развития революции путем реализации вновь выставленного лозунга «Вся власть Советам» по старой доиюльской схеме. В статье «О компромиссах», написанной по этому поводу 1- 3 сентября и попавшей в редакцию газеты "Рабочий путь", в силу нахождения В. И. Ленина в это время в подполье в Финляндии, только через несколько дней он писал: «Может быть это уже невозможно? Может быть. Но если есть даже один шанс из ста то попытка осуществления такой возможности все-таки стоила бы того, чтобы осуществить ее».¹³⁴

Все эти факты позволяют сделать вывод, или хотя бы предположение, что, добиваясь ориентировки партии на вооруженное восстание, В. И. Ленин до середины сентября 1917 г настойчивой даже упорно искал возможности обойтись в движении революции без него, рассматривая вооруженное насилие как стратегически [99] запасной и в значительной степени вынужденный вариант осу­ществления социалистической революции.

Большевики и их союзники левые эсеры пошли на вооружен­ное восстание только после того, как были исчерпаны все возмож­ности мирного перехода власти к Советам. Лозунг «Вся власть Советам», восстановленный в начале сентября 1917г., на практике уже означал реализацию вооруженного восстания в ограниченных размерах. Осенью 1917 г. этот лозунг из лозунга партии больше­виков превратился в лозунг абсолютного большинства населения России.

«...Лозунг «Вся власть Советам», насаждаемый нами в созна­ние широчайших народных масс, — говорил В. И. Ленин на VII съезде партии, — дал нам возможность в октябре победить так легко в Петербурге, превратил последние месяцы русской револю­ции в одно сплошное триумфальное шествие... Наш лозунг «Вся власть Советам», практически проверенный массами долгим ис­торическим опытом, стал их плотью и кровью».¹³⁵

Существенной чертой борьбы за лозунг «Вся власть Советам» на втором этапе его эволюции с сентября 1917 г. было то, что он был нацелен на формирование союза рабочего класса и крестьян­ства в прямой его форме, через главные представительные орга­низации этих классов — Советы, минуя союз партий, представля­ющих эти слои населения страны. Кратковременный правитель­ственный блок большевиков и левых эсеров исторически правиль­нее в связи с этим рассматривать как результат слияния Сове­тов рабочих и солдатских депутатов с Советами крестьянских де­путатов (осуществленный в центре в 1917 г.), чем наоборот.

Возможность осуществления лозунга «Вся власть Советам» в октябре 1917 г.. через вооруженное восстание была определена и подготовлена прежде всего формированием вооруженных сил ре­волюции, путем создания многочисленной, хорошо вооруженной и подготовленной Красной гвардии и привлечением на сторону ре­волюции большей части армии, солдатских масс.

Широкомасштабная и глубоко эшелонированная подготовка большевиков к решительному наступлению на Временное прави­тельство развертывалась в условиях его чуть ли не ежедневного ослабления, потери влияния не только на массы трудящихся, но и на буржуазные слои и партии, дезорганизации функционирова­ния государственного аппарата. «Власть падала из слабых рук Временного правительства, и во всей стране не оказалось, кроме большевиков, ни одной действенной организации, которая могла бы предъявить свои права на тяжкое наследие во всеоружии ре-[100]альной силы», — писал А. И. Деникин, будущий руководитель белого движения на юге страны.¹³⁶ И таких квалифицированных сви­детельств, исходящих с другой стороны баррикад, можно привести не один десяток.

Однако довольно тщательная и хорошо продуманная подгото­вка вооруженных сил революции, выразившаяся в организации к октябрю 75-тысячной армии красногвардейцев, из которых 20 ты­сяч находились в Петрограде¹³⁷, привлечении на сторону Советов большей части армии, готовой вступить в боевые действия, не при­вели к длительным боям, широкомасштабным потерям с обеих сторон, короче, к общероссийской гражданской войне в конце 1917 г. Октябрьское вооруженное восстание, и в первую очередь в северной столице, прошло относительно и даже удивительно бескровно.

Людские смертные потери в момент самого восстания в Пет­рограде 24—25 октября составляли всего 6 человек, раненых бы­ло 50 человек.¹³⁸ К началу ноября после подавления вооруженного выступления юнкеров и Краснова-Керенского они увеличились до 150—160 человек. Причем эта цифра, вероятно, преувеличена, так как взята из буржуазной прессы. Напомним, что в дни Февраль­ской революции в Петрограде было более 1300 убитых и раненых. Л. Троцкий, подводя итоги петроградских событий 24—25 октября, на собрании в Смольном, в половине третьего 25-го, еще до взя­тия Зимнего, сказал прибывшим делегатам II съезда Советов; «Я не знаю в истории, чтобы движение таких огромных масс прошло так бескровно; отряды революционных солдат и рабочих бесшум­но исполняли свое дело, обыватель спал и не знал, что власть ме­няется. Предстоит небывалый опыт создания власти, не знающей иных целей, кроме потребностей солдат, рабочих и крестьян».¹³⁹

Удивительно мирный, бескровный ход событий в Петрограде 24—25 октября 1917 г. отмечает даже такой убежденный антисо­ветчик и антибольшевик как А. И. Солженицын, не раз кидав­ший Советской власти и большевикам обвинения в необузданной [101] «кровожадности». Вот выдержки из его «Красного колеса»: «На­чали с 2 часов ночи (24 октября, восстание — Ю.Ж.), брали не­большие проверенные отряды из разных казарм, занимали: Госу­дарственный банк (первое из ленинских требований!), казначей­ство, вокзалы, мосты, электростанции, телеграф, телефон, поч­тамт, военные и прод. склады, — это происходило неслышно, от­ряды юнкеров без боя уходили, это шло как смена караула. Со­противления не было нигде, слабость правительства превзошла все ожидания (подчеркнуто автором статьи— Ю.Ж.). И только воен­ная неопытность ВРК помешала взять в эту же ночь почти не охраняемый Главный штаб и Зимний, взять и Керенского...

Утренняя пресса (25 октября — Ю. Ж.) также не заметила уже произошедшего восстания, как и сам город. Обыденная тишина, никакой нигде стрельбы, никакого скопления войск. Привычная глазу публика, кто спешит на службу, часть магазинов открывает­ся, переполненные как всегда трамваи, редко прошагает неболь­шой воинский отряд, прокатят пулемет на колесиках...

В Мариинском дворце с 11 час. собирается предпарламент на свое очередное заседание (эсеры не явились). Вдруг обнаружива­ют, что телефоны дворца отключены. Затем: что дворец окружа­ют солдаты из Кексгольмского б-на и матросы гвардейского эки­пажа... Команда предпарламенту: всем покинуть дворец, иначе будем стрелять. — Депутаты в растерянности, голосуют: времен­но уступить насилию и разойтись, на выходе — проверка депутат­ских карточек: депутаты (и ген. Алексеев и Милюков, Набоков) сами удивлены, что их всех отпускают...

...в городской думе заседание с 8 час. вечера... посылают деле­гацию к «Авроре» (графиня Панина), их заворачивает уличный патруль. Шнейдер (пред. гор. думы) едет на переговоры в Смоль­ный, бесполезно. В гор. думе оглашена записка министра С. Мае-лова, эсера, переданная из дворца (Зимнего—Ю. Ж.)^: Если умру, то с проклятиями по адресу демократии, которая послала меня во Временное правительство и оставила без защиты! Прения разго­раются. Пойдем все в Зимний и умрем вместе с ними. ...Мануиль-ский (член гор. думы, большевик—Ю. Ж-) отговаривает: Не идите! Пусть лучше Временное правительство не доводит до граж­данской войны. Поименное голосование. Выходят с сигнальными фонарями впереди, несколько сот человек, шеренгами. Но у Ка­занского собора шествие задержано матросским патрулем...

...Зимний от обстрела («Авророй»— Ю. Ж.) пострадал незначи­тельно... Но час за часом в него проникают незаметно через боко­вой вход от Эрмитажа (м. б. открытый солдатами лазарета, что во дворце, или обслугой) сперва агитаторы (напугать юнкеров и обратить к сдаче), потом и малые вооруженные группы, потом [102]

все больше их... кто-то из юнкеров утекает малыми группами. Комендант обороны п-к Ананьев выговаривает условие, что юнкеров отпустят, если они сдадут оружие. После двух часов ночи Антонов-Овсеенко врывается в комнату... и арестовывает 16 министров... Когда министров вывели наружу — толпа приступила: сбро­сить их в Неву! Повели под конвоем матросов и красногвардей­цев пешком в крепость, в темноте их едва не растерзали. Потом на троицком мосту их настиг случайный обстрел, и министры вме­сте с конвоем ложились в осеннюю грязь... »¹⁴⁰

Приведенные выдержки из А. И. Солженицына (а их можно многократно увеличить), писателя, не имеющего никаких симпа­тий к Октябрю, довольно ярко свидетельствуют — никакого нача­ла общероссийской гражданской войны в Петроградском восста­нии не было... А ведь об этом трубят многие современные публици­сты и политики. Описание событий 24—25 октября 1917 г. в Пет­рограде, данное А. И. Солженицыным, если отбросить в нем антиреволюционный пафос и некоторые небольшие фактические не­точности, почти равняется анализу действий революционных и контрреволюционных сил, данному в советской исторической ли­тературе.¹⁴¹ Более того, в ней отмечается субъективная готовность Временного правительства к развязыванию гражданской войны, ряд его действий в этом направлении, и в то же время готовность большевиков к ведению мирных переговоров с Временным пра­вительством с целью избежать даже малого кровопролития, вы­сказанная А. В. Луначарским на первом заседании II съезда Советов.¹⁴²

Почему же Петроградское восстание, которое по своей фор­ме и людским потерям нельзя даже назвать восстанием, не пере­росло в кровопролитную гражданскую войну (пусть даже кратко­временную) в тогдашней главной столице России? Причины здесь две. Во-первых, сила, организованность, массовая поддержка сре­ди трудящихся, опора на легитимные народопредставительные органы — Советы — со стороны революции. А, во-вторых, сла­бость, аморфность, неорганизованность, отсутствие какой-либо [103] массовой опоры, отсутствие действенного желания удовлетворить хотя бы половину требований трудящихся — со стороны контр­революции.

И, наконец, чтобы покончить спор с теми, кто начинает граж­данскую войну с Петроградского октябрьского восстания, ото­шлем к последнему школьному учебнику по истории России для 11 класса. Авторы этой учебной книги, не упускающие момента, к месту и не к месту, покритиковать, пощипать, показать в невы­годном свете большевиков и их лидеров — руководителей и орга­низаторов Октябрьской социалистической революции, все же вы­нуждены были сказать правду молодежи: «Никаких жертв в боях 24—25 октября не было, вопреки позднейшим сведениям. Разло­жение власти и общая апатия достигли такого уровня, что взятие власти в Петрограде произошло бескровно».¹⁴³

В Москве людские потери в октябрьско-ноябрьских боях, первоначинателями которых явилась контрреволюционная сторона (вечером 27 октября, и районе Кремля и Красной площади), были гораздо более значительны, чем в Северной столице. В источни­ках и литературе число убитых со стороны революции определя­ется в 238 красногвардейцев, солдат и матросов, со стороны контрреволюции около 150 юнкеров, офицеров и студентов. Общее же число пострадавших в московском восстании определяется от 1500 до 5000 человек с обеих сторон.¹⁴⁴

Следует отметить, что московское восстание, продолжавшееся 6 суток с одним днем перемирия, окончилось своеобразным мир­ным договором 2 ноября: вооруженные силы белых капитулиро­вали, разоружались и распускались. Более того, им было дано право выезда из Москвы по месту жительства с гарантией свобо­ды и личной неприкосновенности. Руководящие центры контрре­волюции — Городская Дума и образованный ею Комитет обще­ственной безопасности распускались и даже не подвергались временному аресту. Подобная либерально-гуманная мера револю­ционеров-победителей к побежденным контрреволюционерам встретила резкий протест со стороны ряда ВРК районов Москвы и некоторых отрядов и дружин Красной Гвардии, требовавших суда над белой частью Москвы. На эти протесты Московский ВРК через газету «Социал-демократ» ответил: «ВРК считал нуж­ным ликвидировать восстание буржуазии с наименьшим количе­ством жертв. Ввиду этого и не нашел нужным настаивать на предании суду участников восстания. Теперь, когда договор под-[104]писан, не может быть и речи о нарушениях его условий».¹⁴⁵ Ника-кил кровавых эксцессов над побежденной буржуазией, о которых так «живописуют» некоторые современные публицисты, в Москве 1917 года не наблюдалось. Большая же часть вооруженных сил белой Москвы через некоторое время оказалась в рядах бое­вых частей контрреволюции юга России.

Отмечая довольно быстрый процесс установления Советской власти в собственно России, нельзя не отметить здесь и преобла­дания мирных форм перехода власти к большевикам и их союз­никам. В центре страны только в Казани, Нижнем Новгороде, Са­ратове, Смоленске, Астрахани, Калуге и Воронеже при взятии власти в руки Советов пришлось применять вооруженное наси­лие, в Сибири — в Иркутске и Омске. Вот, пожалуй, и все. Вооруженное восстание было исключением из общего правила — мир­ного процесса установления власти Советов, Общая картина ус­тановления власти Советов в районах России, где преобладало русское, крестьянско-рабочее население, почти полностью подтвер­дила слова А. В. Луначарского, произнесенные им 25 октября, еще до штурма Зимнего: «Если гражданская война произойдет, большевики введут ее в гуманные рамки».¹⁴⁶

Совершенно иной характер приняла борьба за власть Советов в окраинных, казачьих районах России — Дону, Кубани, Южном Урале, Приамурье, Забайкалье. Ход вооруженной борьбы револю­ции и контрреволюции в этих районах достаточно полно описан в литературе. Все авторы отмечают, что гражданскую войну здесь развязали силы контрреволюции, которые сразу же по получе­нию известий о победе революции в Петрограде начинают мятеж против Советской власти. Охватив не более 10% территории Рос­сии (в ее современных границах), гражданская война в казачьих районах имела локальный характер. Помощь из центра воору­женными людскими силами местной контрреволюции здесь, осо­бенно на юге России, значительно превышала численность специ­альных отрядов, посланных Советским правительством на по­мощь революционным силам окраинных районов. Но здесь надо учитывать, что прибывшие в первом квартале 1918 г. казаки-фронтовики, в значительной части вставшие на сторону Советов, ликвидировали это преимущество. К марту 1918г. Советская власть была установлена во всех районах Дона и Кубани, при­мерно в это же время и в остальных казачьих районах России. Процесс установления Советской власти, составлявший основное [105] содержание критического периода нашей истории, охватившего конец 1917 — начало 1918 г., завершился.

Внутри этого критического периода, охватившего октябрь 1917 — март 1918 гг., можно выделить две возможные критические точки, хотя и совершенно разной важности и значения: роспуск Учредительного собрания и Брестский мир.

Факт роспуска Учредительного собрания в начале января 1918г. как критической точки в общеисторическом процессе послеоктя­брьской России можно оспорить. Но несомненно то, что он явил­ся переломным пунктом в консолидации сил контрреволюции, в подталкивании их к развязыванию гражданской войны, поиску помощи у иностранных государств. В то же время эта решительная и резкая акция Советского правительства положила крест на возможности образования если не единого социалистического фронта, то хотя бы привлечения значительной части местных организаций и рядовых членов социалистических партий к советскому строительству. Роспуск Учредительного собрания широко открыл двери лидерам правых эсеров и меньшевиков к союзу с правой кадетско-октябрьской контрреволюцией. Он же сделал лозунг «Вся власть Учредительному собранию» одним из главных лозунгов контрреволюции, по крайней мере в 1918 году. Этот лозунг, став главным лозунгом контрреволюции, был прямо противопоставлен лозунгу «Вся власть Советам». В то же время роспуск Учреди­тельного Собрания развеял иллюзии у левой, демократической и правой монархически-кадетско-октябрьской контрреволюции о возможности мирного, легитимного свержения Советской власти. II же съезд Советов изданием Декрета о земле, Декрета о мире, передачей всей власти Советам, подкрепленных и расширенных: рядом других декретов Советского правительства, удовлетворил требования абсолютного большинства трудящихся, опередив и вырвав законодательную инициативу у Учредительного собрания и практически сделав его ненужным в условиях конфронтации с Советской властью для широких народных масс. Именно поэтому никакого широкого протестующего движения в защиту Учредительного собрания не было. За исключением демонстрации в Петрограде, масштабы и незначительные жертвы, которой требуют дополнительного изучения.¹⁴⁷ Именно поэтому роспуск Учредительного собрания по своим последствиям вряд ли тянет на критиче­скую точку в нашей революции. В то же время это бесспорно круп-[106]нейший факт в нашей истории, требующий дополнительного объективного научного исследования. Можно наметить и ряд проблем в дальнейшем изучении выборов и роспуска Учредительного собрания: соотношение исторического и юридического, степень законности и насилия со стороны Советов, большевиков в роспуске Учредительного собрания, соотношение Советов и Учредительного собрания как народопредставительных органов, учет воли народа в их составе и действиях.

Иное дело Брестский мир, вобравший в себя такую критиче­скую массу, решающее влияние которой не только на судьбы на­шей революции и Отечества, но и на крутой поворот в мировой истории, не представляет сомнения. Крушение Советской власти как результат отказа от Брестского мира — это главное, на что опирался В. И. Ленин в своих требованиях немедленного подпи­сания договора во второй половине февраля — марте 1918 г. Но дело не только в этом. В. И. Ленин, поддержанный большей частью большевиков, еще весной 1917 г. в качестве основного стра­тегического требования сформулировал выход России из войны, войны, в которой было заинтересовано не более 2—3% населения России. Это требование автоматически снимало старый ленинский лозунг превращения войны империалистической в гражданскую, так же как и поражения царской России, так как самодержавия, царизма уже не было.

Брестский мир был не только завершением старого, сформу­лированного В. И. Лениным еще весной 1917 г., бескомпромис­сного курса большевиков на мир, на выход России из войны, он был и единственным, безальтернативным средством сохранения Советского государства в конкретных условиях зимы — весны 1918 г. Бесспорно, он был тяжелым, позорным, грабительским, не­справедливым и т. д. и т. п., но он сделал главное — сохранил Советское государство, сохранил то, что народ получил от Октя­брьской революции: землю, власть, свободу от эксплуатации, на­циональную независимость (и не только для русских).

Сейчас появляются утверждения — впервые на Западе, а в последнее время и у нас, что якобы Брестскому миру была аль­тернатива, и якобы уже летом—осенью 1918 г. В. И. Ленин сожа­лел по поводу Брестского мира.¹⁴⁸ Все эти общие рассуждения не подкрепляются никаким фактическим материалом и являются ре­зультатом шарлатанско-гадательного отношения к истории.

Есть и другая «модерная» точка зрения на Брест. Наиболее четко она выражена Д. Волкогоновым. В двухтомнике «Ленин» [107] он пишет: «Бумаги Брест-Литовска стали для России свидетель­ством измены национальным интересам. Брестская эпопея, долгие десятилетия раскрывавшаяся как пример величайшей мудрости вождя, совсем не учитывала национальные, геополитические и ис­торические факторы»¹. О каких национальных интересах можно говорить, если в продолжении войны было заинтересовано всего несколько процентов населения России, и именно тех процентов, которые после Октября 1917 г. были лишены власти и собствен­ности. Даже царизм и часть буржуазно-помещичьих кругов стра­ны в конце 1916 г. искала выхода России из войны и, между про­чим, тоже ради сохранения национальных интересов России, а в действительности ради сохранения своей власти и предотвраще­ния революции. Вот интересы буржуазии стран Антанты участием России в I мировой войне действительно оберегались, так как правительства этих стран рассматривали Россию только в роли поставщика массового пушечного мяса.

В современной исторической и политической публицистике не­редко ставится вопрос о законности установления Советской вла­сти в России. Одни утверждают абсолютно полный незаконный¹⁴⁹ характер перехода власти к Советам, другие стоят на точке зре­ния признания законности установления Советской власти, третьи придерживаются дуалистической точки зрении.

Являясь сторонником второй позиции при рассмотрении и ана­лизе крупнейшей критической точки отечественной истории, имев­шей место 24—25 октября 1917 г., и всего процесса установле­ния Советской власти в России, автор настоящей работы считает необходимым остановиться на соотношении явлений и процессов исторических и юридических.

Прежде всего следует сказать, что еще никогда в мировой истории историческое, вес многообразие реальных исторических про­цессов не равнялось юридическому и никогда полностью и до конца не отражалось в юридических нормах и актах. Историче­ское всегда было и есть шире юридического. В мировой истории нет такого государства, законы которого разрешали бы насильст­венную, вооруженным путем перемену одного общественного строя другим. Однако исторических фактов перехода от одного общест­венного строя к другому, и особенно государственной власти от одной социальной группы к другой, от одной части элиты обще­ства к другой — великое множество. В то же время законодатель­ство целого ряда стран предусматривает приход к власти ради­кальных и даже революционных партий, объединений, групп путем [108] завоевания ими большинства в тех или иных народопредставительных, отражающих волю народа, органах, независимо от того, поименованы они в законодательстве или нет.

Опираясь на эту мировую историческую и юридическую прак­тику, мы можем рассматривать Советы, появившиеся после Фев­ральской революции, как народопредставительные органы, выражавшие волю большинства народа, как явление не только де-фак­то, но и де-юре. Тем более, что таковыми до июля 1917 г. они признавались и Временным правительством, и его местными ор­ганами. И они издавали соответствующие юридические докумен­ты, которые должны были исполнять или, по крайней мерс, учи­тывать в своей деятельности все. Уже давно доказано, что до се­редины 1917 г. широкие массы принимали к исполнению (полному или частичному) только те юридические акты и действия Вре­менного правительства, которые были санкционированы и утвер­ждены Советами, бывшими до июля 1917 г. вторым центром вла­сти.

Спецификой исторического развития России является то, что осенью 1917 г., сохраняя за собой функции народопредставительных органов, Советы, в силу изменения своего партийного соста­ва, взяли курс на свержение, в том числе и вооруженным путем, Временного правительства, исчерпав все более или менее мирные возможности его устранения с политической арены, или же пол­ного подчинения его Советам, т. с. формирования его Советами, что и предусматривали большевики в своей тактике еще весной 1917 г.

Возвращаясь к своему старому курсу на концентрацию всей государственной власти в руках Советов, где они в союзе с левы­ми эсерами были в большинстве, большевики опирались на реа­лии, прямо указывающие на то, что Временное правительство не отражает волю большинства народа России, не пользуется их до­верием и фактически является правительством без власти.

Противники законности образования Советского правительст­ва, установления Советской власти опираются на формалистиче­скую и очень шаткую доказательную основу. Вряд ли найдется такой политик или историк, который попытается оспаривать ту истину, что в 1917 г. единственным народопредставительным ор­ганом были Советы, доверие которым оказывало как минимум 85— 90% населения страны. Установление власти Советов, образование Советского правительства в октябре 1917 г. и явилось реализаци­ей принципа народовластия.

Другое дело, что в Советах, как дооктябрьских, так и после­октябрьских, не было места для крупной и средней буржуазии, помещикам, лицам, тесно связанным со старой государственной [109] машиной; особенно ее карательной частью. В чем причины этого явления: то ли в историко-юридической близорукости российской буржуазии и ее партии, еще со времен первой русской революции занявших резко антисоветскую позицию, то ли в бескомпромис­сно-радикальных позициях революционных сил и партии, сделав­ших все для недопущения буржуазии в Советы и успешно вытес­нивших из них мелкобуржуазно-социалистические партии, имев­шие до осени 1917 г. там большинство, то ли еще в целом ряде причин. Полное выяснение этих причин — актуальная задача как исторической, так и историко-юридической науки.

Нельзя не отметить, что в обосновании и утверждении закон­ности своего прихода к власти Советы, руководимые большеви­ками, значительно опережали своих противников и конкурентов. Как известно, вершиной любого законоправного процесса явля­ется Конституция. Временное правительство за восьмимесячный период своего правления палец о палец не ударило в разреше­нии этой проблемы, хотя бы в подготовке текста проекта Консти­туции. Учредительное собрание, как в период его подготовки и выборов, так и единственного своего заседания, также касалось этой проблемы как-то боком, предусматривая ее разрешение в очень отдаленном будущем.

Советы, большевики, перехватив законодательно-конституцион­ную инициативу у Учредительного собрания, Временного прави­тельства, своих противников в предварительном решении ряда конституционных вопросов, хотя и в декларативном плане, преж­де всего в вопросах собственности, и в первую очередь на землю, в вопросах безусловного установления республиканского строя, предоставления широким массам трудящихся политических прав и т. д.. уже на девятом месяце своего правлении, без особого шу­ма и напряжения, на V съезде Советов приняли первую Совет­скую Конституцию. По темпам разработки и принятия этой пер­вой российской Конституции с ней может соревноваться, пожалуй, только ныне действующая Конституция России.

Содержание этой первой Советской Конституции общеизвест­но, поэтому не будем останавливаться на нем. Отметим лишь, что, не являясь Конституцией, основанной на разделении ветвей вла­сти, Конституция 1918 г. в противоположность этому главному достижению буржуазно-демократической конституционной мысли XX в., реализовала в правовом порядке объединение всех ветвей власти в советском дереве власти, проведя принцип продвинутости, приоритета представительной власти (съездов Советов, сис­темы Советов, безусловной их выборности и т. д.). Приоритет­ность Советов как народопредставительных органов подкрепля­лась созывом их съездов в любой обстановке, с непременным от-[110]четом на них СНК и принятием законов. Так, только в первый, год существования Советской власти было созвано пять съездов Советов РСФСР, на них были приняты сотни законов.

Конституция 1918 г. в правовом порядке закрепила народовла­стие, базовые интересы и требования абсолютного большинства (не менее 90—95 процентов) населения страны, хотя и сделано это было через введение диктатуры пролетариата в форме респуб­лики Советов, лишения политических и собственнических прав свергнутых эксплуататорских классов и слоев, введением поли­тического неравенства в среде трудящихся, установлением одно­партийной системы.

Любопытно отметить, что первая российская Конституция в последние годы подвергается критике со стороны ряда историков, сторонников введения в нашей стране буржуазно-демократиче­ских порядков западно-американского образца. Так, например,, профессор МГУ Л. Семенникова в учебном пособии для вузов, «России в мировом сообществе цивилизации» пишет: «Формально, текст Конституции содержал все общепринятые для демократи­ческих стран права. Но на самом деле, не только ликвидирова­лись все достижения в сфере демократии, но и перекрывались каналы для легального существования политического плюрализ­ма, функционирования гражданского общества». А чуть выше, на этой же странице своего учебного пособия, Л. И. Семенникова пи­шет более определенно: «Эта Конституция означала колоссаль­ный отход в области демократии, особенно по сравнению с 1917 г...»¹⁵⁰

Главное обоснование недемократичности или, точнее, недоста­точной, малой демократичности Советской Конституции 1918 года Л. И. Семенникова видит в лишении избирательных, политических, собственнических прав и свобод «нетрудящихся групп» и в полу­чении этих прав лишь рабочими и солдатами, крестьянами и ка­заками, с известным преимуществом первых. Странная позиция

— считать недемократичным общественный порядок, установлен­ный Конституцией 1918 г., по той основной посылке, что сам демос

— народ, впервые получил по пей всю полному прав и свобод, но лишена их была элита общества, веками эксплуатирующая этот Демос — народ и уже давно не являющаяся его составной ча­стью. Небезынтересно отметить, что почти все критики Консти­туции 1918 г. почему-то молчаливо обходят тот фундаментальный факт, что она была первой реальной Конституцией в истории на­шей страны.[111]

В сущностное содержание исторического процесса 1917 — пер­вой половины 1918 гг., определившего как накопление критиче­ских точек, так и выход из них, а также содержание борьбы за реализацию лозунга «Вся власть Советам» входило объединение в советско-революционном движении четырех разнохарактерных народных потоков:

1) социалистической борьбы пролетариата за власть;

2) общедемократической борьбы за мир, за выход России из войны;

3) революционно-демократической борьбы (а в ряде конкрет­ных исторических ситуаций и буржуазно-демократической) кре­стьянства за землю, ликвидацию помещичьего землевладения _и хозяйства;

4) революционно-демократической (а в ряде районов и буржуазно-демократической) борьбы угнетенных народов за националь­ную свободу.

Сумев объединить эти потоки в едином русле революции, опи­раясь на них в своем движении к власти и в ее осуществлении, Советы, большевики сделали все возможное, чтобы добиться у абсолютного большинства народа признания за Советами права законных, властных, народопредставительных органов, закрепив это в советском законодательстве, в Конституции 1918 г.

В исторически короткий период с конца мая по конец июля 1918 г. сложилось несколько критических точек в нашей истории: принятие интервенцией Антанты всероссийского (можно даже ска­зать внутрироссийского) характера; перерастание отдельных ло­кальных очагов гражданской войны во всероссийский процесс; за­конодательное закрепление победы Октябрьской революции, Со­ветского общественного строя в Конституции 1918 г. Соединив­шись, взаимодействуя друг с другом, проникая друг в друга, эти критические точки открыли новый период в истории нашей стра­ны — гражданской войны, интервенции, политики «военного ком­мунизма». [112]