А. В. Полетаев история и время в поисках утраченного «языки русской культуры» Москва 1997 ббк 63 с 12 Учебная литература
| Вид материала | Литература |
- История языкознания Основная литература, 31.08kb.
- Литература к курсу «История отечественной культуры» основная литература учебные пособия, 95.12kb.
- Жиркова Р. Р. Жондорова Г. Е. Мартыненко Н. Г. Образовательный модуль Языки и культура, 815.79kb.
- Факультет якутской филологии и культуры, 52.03kb.
- План урок: Особенности русской культуры в изучаемый период. Грамотность, письменность., 103.61kb.
- Н. И. Яковкина история русской культуры, 7448.64kb.
- Учебно-методические материалы по дисциплине «общее языкознание», 303.6kb.
- Литература ХIХ века, 303.87kb.
- Литература в поисках личности Роман «Кысь», 114.06kb.
- История история России Соловьев, 43.79kb.
3. Использование времени: аллокация и дисциплина
Представления о структуре времени, равно как и о его ценности,
правах собственности на время и его роли как производительного фактора, оказывают существенное влияние на поведение социальных субъектов и во многом определяют характер социальных взаимодействий.
В современной научной литературе проблема использования
времени рассматривается обычно в рамках двух внешне взаимоисключающих концепций — аллокации и дисциплины. Разработка
теоретической основы этих концепций связывается прежде всего с
именами Гэри Беккера и Мишеля Фуко, соответственно (Беккер 1996
[1965]; Foucault 1977 [1975]). Теория аллокации времени, пользующаяся популярностью в основном среди экономистов, акцентирует внимание на проблеме выбора и принятии решений индивидом29. Концепция дисциплины времени, используемая в первую очередь
социологами, подчеркивает роль механизмов принуждения, отношений власти и контроля в обществе.
На самом деле эти две концепции являются не взаимоисключающими, а взаимодополняющими. Во всех обществах и во все эпохи, от
древности до современности, структура использования времени инди-
[1932] и др.; об истории этого подхода см.: Reynolds 1974. Например, С. Чэпмен доказывал, что рост реальной зарплаты улучшает качество свободного
времени, снижает предельную полезность зарплаты и тем самым мотивирует
рабочих к уменьшению рабочего дня.
28 См., например: Nyland I98f>; Blyton 1985; 1981; Blyton et al. 1989; Hassard 1989.
2Q «Русскому слову „распределение" в англоязычной экономической литературе соответствуют два термина: allocation и distribution. Первый из них
употребляется, когда речь идет о распределении производственных ресурсов
между различными видами применения. Второй — когда обсуждается распределение продукта, а точнее, его стоимости между факторами производства и соответственно их собственниками» (Блауг 1994 [1962], с. 460, сн. 1).
Поэтому во избежание путаницы мы используем русскую кальку английского термина, которая, впрочем, постепенно входит в употребление в нашей
экономической литературе.
История времени 539
видами определялась одновременным действием обоих факторов —
свободного принятия решений индивидами и внешнего принуждения (природного или социального). Различия состоят лишь в пропорциях влияния этих факторов и их внутренних механизмов, которые
в свою очередь определяются действием исторических, экономических
и социальных параметров.
В соответствии с концепцией Г. Беккера, с экономической точки
зрения индивиды, а точнее, домохозяйства (households), рассматриваются одновременно как производители и потребители30. В качестве
производителей они затрачивают рабочее время, в качестве потребителей — досуг (leisure time)31. Домохозяева производят товары, комбинируя затраты благ и времени в соответствии с правилом минимизации затрат, развиваемым в традиционной теории фирмы. Количества
производимых товаров определяются максимизацией функции полезности набора товаров в зависимости от их цен при ограничении
на ресурсы. Ресурсы измеряются показателем полного дохода, равного сумме денежного дохода, которым производитель жертвует, используя время и блага для приобретения полезности, а цены товаров
измеряются суммой затрат времени и благ (см. также: De Serpa 1971;
J ubter, Stafford 1985).
Как отмечалось в предыдущем разделе, со времен У. Джевонса
в экономической науке укоренилось представление о том, что длительная тенденция к сокращению рабочего времени связана с ростом производительности труда и соответствующими эффектами дохода и замещения, при доминировании первого. В соответствии же с
моделью Беккера эффекты замещения, связанные с ростом производительности рабочего и потребительского времени, уравновешивают
друг друга и рабочие часы сокращаются главным образом из-за того,
что «времяинтенсивные» товары являются роскошью. Попутный
результат этого процесса — снижение относительных цен тех благ,
которые использовались при производстве таких товаров.
30 Напомним, что в экономической теории в качестве субъектов хозяйственной деятельности, как правило, рассматриваются не индивиды, а условные
понятийные конструкты: «фирма», «домохозяйство», «государство» и т. д.
31 Понятие leisure time используется в экономической науке со времен
Т. Веблена (Веблен 1984 [1899]), но в нашей литературе до сих пор не имеет
устоявшегося перевода — это может быть и нерабочее время, и время досуга,
и время отдыха, и праздное время, и т. д.
540 Глава 5
Вышедшая через несколько лет после публикации Беккера работа С.Линдера (Linder 1970) в принципе следует тому же подходу:
время в самом общем плане делится на работу и потребление. Развивая эту концепцию, Линдер доказывает, что по мере роста производительности труда потребитель располагает все большим количеством товаров, но время для их потребления не увеличивается.
Поэтому возрастает «товароемкость» времени потребления и потребитель начинает постоянно торопиться (например, все меньше времени уделяется таким занятиям, как фуршеты, секс или посещение
церкви). Отсюда возникает «нехватка времени», которую Линдер обозначил как «временной голод» (time famine). Для борьбы с временным голодом, усиливающимся по мере роста доходов, люди приобретают больше времясберегающих услуг и меньше времяпотребляющих
товаров, постепенно сокращая свое рабочее время.
Линдер не только попытался развить модель Беккера, но и дополнил ее благодаря учету некоторых реальностей. Например, как
полагает Линдер, на низком уровне развития общества помимо времени производства и времени потребления существует также время
безделья (idleness), но оно постепенно исчезает по мере экономического развития. В свою очередь увеличивается «время, посвящаемое
развитию ума и духа», которое, впрочем, также можно свести к потреблению — продуктов культуры. Наконец, кроме работы и потребления люди тратят время на приобретение славы, власти, уважения,
на сохранение старой дружбы и связей и создание новых, на участие
в общественной жизни и, наконец, расходуют время на поиск истины
и спасение души (что не тождественно потреблению культуры; дискуссию по работе Линдера см. в: Schellmg 1973; Hirschmann 1973).
Что касается социологического анализа проблемы использования времени, то, в сущности, тезис об использовании людьми времени
для контроля, регулирования и синхронизации социальной жизни
выдвигался еще в работах П. Сорокина и У. Мура (Sorokin 1964 [1943];
Moore 1963a). Но наиболее заметное развитие тема времени как инструмента социального контроля получила в работе М. Фуко «Надзирать и наказывать» (Foucault 1977 [1975]). По его мнению, власть в
первую очередь обеспечивает контроль за временем и способами его
использования. Главную роль здесь играет, по Фуко, процесс дисциплинирования, основным элементом которого является формирование специфического восприятия времени как разделенного на заданные интервалы.
История времени 541
Дисциплинирование может реализоваться двумя способами —
в форме распорядка дня (расписания) и в форме заданной последовательности действий. По мнению Фуко, первыми учреждениями,
где начал регулироваться распорядок дня, были монастыри, а затем
эта система утвердилась в армии, тюрьмах, школах и т. д. Дисциплина последовательности действий впервые стала практиковаться в
армии (муштровка солдат, обучение приемам боя как последовательности действий, разборка и сборка оружия и т. д.), а оттуда она
постепенно распространилась на производство и легла в основу системы Тэйлора, конвейерного производства и т. д.
После выхода в свет работы Фуко проблема времени как инструмента власти и контроля приобрела достаточно большую популярность в социологической литературе. В частности, в ряде работ
были проанализированы восприятие и дисциплина времени в тюрьмах и концентрационных лагерях. Как показано в этих исследованиях, время заключенного сужается, он теряет временную ориентацию. Этот факт был хорошо известен, в частности, тоталитарным
режимам: достаточно вспомнить такие методы лишения временной
ориентации, как отсутствие часов, ночные допросы, недосыпание, постоянно горящий свет в камере и т. д. (Riflcm 1987, р. 166).
Еще одно направление, анализирующее влияние представлений
о времени на социальное поведение, связано с концепцией рутинизации социальных действий и интеракций, обсуждение которой началось в конце 1960-х годов (Kolaja 1969). Существенный вклад в
разработку этой проблемы внес И. Гоффман (Gofßnan 1972), рассматривавший ее в контексте соотношения дискурсивного и практического сознания. По Гоффману, периоды социальных встреч (encounters
или social occasions), во время которых достигается эффект соприсутствия (co-presence), чередуются с периодами «мертвого» или «убитого» времени32. Тем самым день оказывается жестко структурирован, поделен на части, соответствующие разному восприятию времени.
32 Как отмечает А. Гидденс, «любопытно, что время, которое нужно убить,
зачастую называют „свободным"; это время, заполняющее промежутки между
более значимыми отрезками жизни. Если у женщины есть полчаса между
двумя свиданиями, она решит, скорее, провести это время за чтением газеты
или бесцельно слоняясь, нежели употребить его „с пользой". Убитое время
отрезано от остальной жизни человека и не имеет для нее никакого значения (если не случается нечто непредвиденное)» (Гидденс 1994 [1991], с. 110).
542 Глава 5
Но если у Гоффмана рутинизация взаимодействий обусловливается прежде всего внутренним восприятием времени индивидом,
то другие авторы подчеркивают внешнюю заданность и социальную
обусловленность повторяющихся взаимодействий. Типичным примером являются исследования Э. Зерубавеля, который детально рассматривает роль устойчивых временных схем в рутинизации социальной жизни — будь то семидневная рабочая неделя или пребывание в
больнице с жесткой календарной и часовой схемой режима, процедур и смены персонала (Zerubavel 1979а; 1979Ь; 1981; 1985).
В свою очередь А. Гидденс подчеркивает, что с точки зрения
рутинизации взаимодействий существенное значение имеет «позиционирование» (positioning) во времени дня, равно как и в конкретном периоде жизненного цикла. Позиционирование на жизненном
пути тесно связано, по его мнению, с понятием социальной идентичности (см.: Giddens 1984, р. 68—92). При этом Гидденс отмечает, что
«определение отношений времени—пространства в социальных системах должно быть исследовано в связи с происхождением власти»
(Giddens 1981, v. 1, р. 3).
Наконец, еще один вариант подхода к проблеме влияния времени на социальное поведение предлагает теория «географии времени» (time-geography), разработанная Хагерстрандом и его последователями, где время наряду с пространством выступает в качестве
ограничителя человеческой деятельности (Hagerstrand 1975; см. также: Giddens 1984, р. ПО—139). Этот подход близок к экономическому
анализу времени действующего, в котором время для индивида —
ограниченный ресурс, предназначенный к использованию. Временные и пространственные ограничения выступают в качестве регулятора, ограничителя и организатора социальных взаимодействий.
Что касается истории использования времени, то эта тема затрагивается в довольном большом числе публикаций, однако количество специальных исследований здесь сравнительно невелико. Основная часть работ по использованию времени охватывает период не
ранее, чем с XIX в., хотя, благодаря усилиям медиевистов, применительно к позднему Средневековью эта тема разработана несколько
лучше, чем для других эпох доиндустриального периода.
На практическом уровне в структуре использования времени
можно выделить четыре основных компонента. Первый — это время,
расходуемое человеком на удовлетворение физиологических потребностей: сон, еду, уход за собой. Второй компонент включает в себя
История времени 543
рабочее время, которое может состоять из работы по найму, работы в
домашнем хозяйстве и т. д. Третья составляющая структуры использования времени — так называемое инвестируемое время, основанное на концепции человеческого капитала, о которой шла речь в
предыдущем разделе. Эта составляющая включает время, затрачиваемое индивидом на собственное образование, улучшение и поддержание своего здоровья, а также на воспитание и уход за детьми.
Наконец, последний компонент представляет собой так называемое
«свободное время», включающее отдых, развлечения и просто ничегонеделание.
Представление о современной структуре использования времени по перечисленным компонентам могут дать данные, приведенные в табл. 5.5за. Но даже современные оценки, выполненные по всем
правилам социологических обследований, образуют весьма и весьма
условную и приблизительную картину структуры использования
времени. Так, например, очень трудно отделить время, инвестируемое в образование, от рабочего времени — совершенно очевидно, что
значительная часть знаний, навыков, умения приобретается именно
в процессе работы, идет ли речь о современном работнике или о
средневековом подмастерье.
Очевидно также, что автоматическое причисление времени, которое человек проводит на работе, к рабочему времени (как это сделано в табл. 5.5), абсолютно нереалистично: «перекуры» существуют
даже при конвейерном производстве, не говоря уже о менее жестких
видах организации трудовой деятельности. В частности, в том же
СССР в условиях экономики товарного дефицита значительная часть
женщин-служащих использовала формальное рабочее время для
хождения по магазинам и стояния в очередях за продуктами и промышленными товарами.
Заметим также, что несмотря на распространение исследований по бюджетам времени после второй мировой войны, оценка структуры этих бюджетов в современных индустриальных странах представляет подчас гораздо большую сложность, чем применительно к
33 Оценки сделаны по материалам обследования бюджетов времени занятых в промышленности СССР в 1985 г., выборка включала 56 тыс. семей.
Анализу бюджетов времени в СССР посвящена обширная литература; см.,
например: Артемов и др. 1962; Патрушев 1969; 1978; 1979; 1992; Болгов
1970; Колпакова, Патрушев 1971; Супрун 1972; Кутырев 1977; Думное и
др. 1984.
544 Глава 5
Таблица 5.5.
Структура годового бюджета времени
занятых в промышленности СССР, 1985 г., %
| Всего | 100 |
| Время на удовлетворение физиологических потребностей | 40 |
| сон | 33 |
| прием пищи, уход за собой, болезни | 7 |
| Рабочее время | 40 |
| работа на производстве | 23 |
| время, связанное с работой на производстве (передвижение к месту работы и обратно, обеденный перерыв, прием и сдача смены) | 5 |
| работа по дому и на приусадебном участке | 9 |
| приобретение товаров и услуг | 3 |
| Инвестицируемое время | 3 |
| в образование и здоровье | 1 |
| в детей | 2 |
| Свободное время | 17 |
Рассчитано по: Народное хозяйство... 1987, с. 110, 140, 427—429.
прошлым, доиндустриальным обществам. Приведем типичный пример затруднений, связанных с определением структуры использования времени в странах с рыночной экономикой. Если вы приглашаете делового партнера на обед в ресторан и проводите там с ним, скажем,
двухчасовые переговоры, то как классифицировать это время — как
рабочее, как свободное (к которому обычно причисляется посещение
ресторанов) или как время, израсходованное на прием пищи, т. е.
удовлетворение физиологических потребностей?
Трудность определения структуры бюджетов времени как в современном обществе, так и в прошлом, заключается также в высокой степени зависимости этой структуры от социальных параметров,
от принадлежности к той или иной социальной группе (см., например: Belloni 1986). К этому можно добавить и возрастные различия:
очевидно, что структура использования времени каждого человека
История времени 545
сильно меняется на протяжении его.жизни, т. е. в ходе так называемого «жизненного цикла» (см.: Chez, Becker 1975).
Переходя к анализу результатов, полученных в исторических
работах, остановимся вначале на чисто количественных характеристиках структуры бюджетов времени. К сожалению, как отмечалось, до
начала XX в. они имеют отрывочный и несистематический характер.
Что касается «физиологического» времени, то оно, по-видимому,
подвержено сравнительно небольшим изменениям. Физиологический
минимум времени сна составляет не менее 6 часов в сутки, а среднее
время, затрачиваемое на сон взрослым человеком, составляет 7—8
часов. Об устойчивости этого показателя свидетельствуют, в частности, современные межстрановые сопоставления (Szalai 1966; 1972; Салаи 1969). Величина времени, затрачиваемого на удовлетворение
других физиологических потребностей (еда и уход за собой), также
довольно устойчива и составляет 2—3 часа в сутки.
Конечно, величина «физиологического» времени зависит от социальных и демографических параметров. Например, в 1960-е годы
в европейских странах на еду и уход за собой мужчины в среднем
затрачивали 1,8 часа, а женщины — 3,3 часа в сутки (Szalai 1966).
Это время меняется и в ходе жизненного цикла: ясно, например, что
дети всегда тратили и тратят на сон больше времени, чем старики.
Наконец, существует мнение, что «время, отводимое на сон, — редкое
благо и варьируется в зависимости от тех же экономических факторов, которые определяют аллокацию времени потребителями» (Biddle,
Hammermesh 1990, p. 938). В частности, повышение заработков ведет к
увеличению рабочего времени и некоторому сокращению времени
сна, т. е. последнее также испытвает влияние эффектов замещения и
дохода. Но в целом величина «физиологического» времени была
подвержена сравнительно небольшим историческим изменениям.
Что касается «рабочего» времени, то его квантификация представляет значительно большую сложность. Некоторые имеющиеся
условные оценки среднего числа отработанных часов на одного занятого в Западной Европе приведены в табл. 5.6.
Конечно, эти оценки имеют весьма и весьма условный, точнее, даже
иллюстративный характер — не говоря о точности самих наблюдений,
здесь не учтены затраты времени на работу в домашнем хозяйстве.
Тем не менее в общем можно предположить, что рабочее время начиная с времен Римской империи постепенно увеличивалось вплоть до
первой половины XIX в., когда оно приблизилось едва ли не к физи-
546 Глава 5
Таблица 5.6.
Величина годового рабочего времени в Западной Европе
| Период | Количество рабочих часов в год | Доля общего годового времени, % |
| II— IV вв.. | 2100—3000 | 24 — 26 |
| XII— XIII вв. | 2400—2600 | 27—30 |
| Первая половина XVIII в. | 2700—2900 | 31—33 |
| Первая половина XIX в. | 3000—3200 | 34 — 37 |
| 1870 г. | 2900—3000 | 33 — 34 |
| 1913 г. | 2500—2600 | 28—30 |
| 1950 г. | 1900—2300 | 22—33 |
| 1987 г. | 1500—1800 | 17—21 |
Источники: II—XIX вв. — Мелъянцев 1993, с. 117; 1996, с. 236, сн. 7;
1870—1987 — Maddison 1991, p 270—271. Оценки указанных авторов
сделаны на основе следующих основных источников: McCarthy,
McGaugheu 1989. p 161 —162. Cipolla 1981 [1976]. p 91, Bairoch 1985. p 355.
Marchand rhelot \ 991. p 190. Bienjeld 1972. p 111.283
ческому максимуму (в некоторых случаях оно составляло 3600—
4000 часов в год, т. е. 41—46% годового времени). С середины прошлого века начался обратный процесс — продолжительность рабочего
времени стала уменьшаться.
Первый фактор, определяющий величину рабочего времени, —
это количество нерабочих дней в году. По некоторым оценкам, доля
рабочих дней в поздней Римской империи составляла 50—65% всех
дней в году; в XVI в. она равнялась 65—75% годового времени (Мельянцев 1993, с. 117). Последняя оценка согласуется и с некоторыми другими свидетельствами: так, по данным, приводимым В. Зомбартом, в
XVI в. в Баварии в горном деле число рабочих дней составляло от 225
до 262, т. е. 62—72% от числа дней в году (Зомбарт 1994 [1913], с. 17).
Относительно низкая доля рабочих дней в году в доиндустриальных обществах была также связана с объективным фактором, а именно, с влиянием сезонных изменений климата. Значительная часть
всей рабочей деятельности осуществлялась в европейских странах,
особенно в Центральной и Северной Европе, только в теплое время
года, в то время как зимой работа просто прекращалась.
В первую очередь, это происходило, естественно, в сельском хозяйстве, занимавшем доминирующее положение в структуре рас-
История времени 547
пределения экономической активности. Но ограничение числа рабочих дней природными факторами существовало «даже в мире ремесла и торговли, на первый взгляд как будто более свободном от
природы... Многие ремесла имели сезонные ритмы активности, как,
например, ремесло каменщиков, жалованье которых в конце XIII в.
было различным зимой и летом. В мире морской торговли... зимой
замирала навигация и так было по крайней мере до конца XIII в. ...
Суда стояли на якоре даже в Средиземном море с начала декабря до
середины марта, а в северных морях часто и дольше» (Ле Гофф 1992
[1964], с. 172).
При этом следует заметить, что хотя, по мнению некоторых авторов, «во все докапиталистическое время число праздников в году
было громадным» (Зомбарт 1994 [1913], с. 17), на самом деле в XVI в.,
например, доля рабочих дней была примерно такой же, если не большей, чем в современных обществах. В подтверждение этого довода
мы можем привести пример из недавнего прошлого СССР. В 1985 г. у
занятых в промышленности было 244 рабочих дня (67% общего числа
дней в году). Остальное приходилось на выходные и праздники (97
дней) и отпуск (24 дня; Народное хозяйство... 1987, с. 140).
Второй фактор, влияющий на величину рабочего времени, —
продолжительность рабочего дня. Формально в доиндустриальных
обществах рабочий день совпадал со световым, но фактически периоды
работы постоянно чередовались с довольно продолжительными перерывами. Однако уже как минимум в XIV в. среди купцов, ремесленников, наемных работников время постепенно начинает использоваться более интенсивно, увеличивается «чистое» рабочее время
(Le Goff\963). Усиливается и внешний контроль за рабочим временем: одним из наиболее известных примеров являются рабочие статуты, к которым мы вернемся чуть ниже.
В соответствии с веберианской традицией принято считать, что
только возникновение и распространение протестантской религии и
соответствующей этики привело к более «плотному» и рациональному
использованию времени. Этот тезис Вебер подкреплял многочисленными цитатами из трудов протестантских проповедников, в частности, уже
упоминавшегося Р. Бакстера: «Жизнь человека чрезвычайно коротка
и драгоценна, и она должна быть использована для „подтверждения" своего призвания. Трата этого времени на светские развлечения, „пустую болтовню", роскошь, даже на превышающий необходимое время сон — не более шести, в крайнем случае восьми часов —
548 Глава 5
морально совершенно недопустима» (цит. по: Вебер 1990 [1904—
1905], с. 186).
Отсюда отнюдь не следует, что распространение протестантизма
привело к увеличению рабочего времени. Как подчеркивал В. Зомбарт, если следовать все тому же Бакстеру и другим протестантским авторитетам, «все время, которое не посвящается церковной
службе, потеряно... Чрезмерные занятия мирскими вещами и коммерцией — это трата времени... И действительно, люди, особенно в
Шотландии, этой цитадели пуританизма, долгое время жили согласно подобным наставлениям. Это значит, что они проводили большую часть своей жизни в церкви или в приготовлениях к церковной
службе. В субботу, воскресенье и понедельник (все это относится
преимущественно к XVII столетию) рыночная торговля была воспрещена. В будни ежедневно в церкви утром и вечером происходила молитва; проповеди читались от двух до трех раз в неделю; в
1650 г. каждый день после обеда устраивались чтения. В 1653 г. при
раздаче причастия дни недели были заняты следующим образом: в
среду — пост и восемь часов молитвы и проповедей; в субботу — две
или три проповеди; в воскресенье — двенадцать часов службы в церкви; в понедельник — три или четыре проповеди» (Зомбарт 1994
[1913], с. 195—196)34.
В качестве примера можно привести распорядок дня Бенджамина Франклина, считающегося каноническим образцом протестантского трудолюбия и прилежания (цит. по: Зомбарт 1994 [1913], с. 121):
5.00— 8.00 (3 часа) — умывание, молитва, завтрак;
8.00—12.00 (4 часа) — работа;
12.00—14.00 (2 часа) — обеденный перерыв;
14.00—18.00 (4 часа) — работа;
18.00—22.00 (4 часа) — ужин, отдых;
22.00—5.00 (7 часов) — сон.
34 Напомним, что, по мнению Зомбарта, Вебер сильно преувеличивает
значение протестантской этики и особенно пуританизма для формирования
духа капитализма. «Это значит уж слишком узко понимать капиталистический дух, если постоянно сводить его... во всех его излучениях к пуританизму... Родоначальники наших больших „рискующих коммерсантов" были
сделаны из совсем другого теста... их зовут Рэли, Кавендиш, Дрейк, Фуггер
или еще как-нибудь...» (Зомбарт 1994 [1913], с. 200). Более того, по мнению
Зомбарта, пуританизм едва не принес «уничтожение всякого капиталистического духа», и именно капитализм был смертельным врагом пуританизма (Зомбарт 1994 [1913], с. 196).
История времени 549
Легко видеть, что рабочий день Франклина составлял всего-навсего восемь часов.
Реальные изменения в продолжительности рабочего времени
были обусловлены лишь процессом индустриализации, начавшимся
в Англии во второй половине XVIII, а в других странах — в первой
половине XIX в. (см.: Thompson 1963; 1967; DeGrazia 1972). При этом
непомерное удлинение рабочего времени в ходе промышленной революции привело к тому, что к середине прошлого века в большинстве европейских стран превалировал 12-часовой рабочий день при
72-часовой рабочей неделе (67-часовая неделя в США). Даже с учетом праздничных дней рабочее время занимало более 35% общего
фонда времени.
Только во второй половине прошлого века продолжительность
рабочего дня начала постепенно укорачиваться: например, в Англии
с 1836 по 1886 г. рабочий день сократился на 1/5. К началу нашего
века рабочая неделя в большинстве стран уменьшилась до 56 часов,
т. е. работа занимала уже чуть более 30% общего фонда времени. В
середине XX в. доля рабочего времени в развитых странах составляла около 24% (от 22% в США, Великобритании и Франции до 25% в
Японии и 27% в Германии). Наконец, к началу 1990-х годов доля
рабочего времени в большинстве развитых стран достигла примерно
18% (рассчитано по: Phelps Brown, Browne 1968, p. 172—174; Maddison
1991, p. 270—271).
Конечно, и по сей день сохраняются межстрановые, социальные,
демографические и другие различия в продолжительности рабочего
времени (см., например: Blyton 1985). Так, в США в 1959 г. рабочее
время для белых мужчин составляло в среднем около 2100 часов,
для небелых —1850 часов в год (Chez, Becker 1975, p. 131). Но в целом
тенденции изменения величины рабочего времени ныне достаточно
однотипны во всех развитых странах: оно постепенно сокращается.
Что касается свободного времени, то в доиндустриальных обществах оно, как правило, было «распылено» в рабочем времени занятой части населения или заполняло собой все время неработающей
части. Как самостоятельный элемент бюджета времени свободное
время появляется, по существу, лишь во второй половине XVII в.,
когда возникает деление на собственное время и время нанимателя,
т. е. время работы и отдыха (см.: Thomas 1964; Malcolmson 1973; Riflcin
1987, eh. 6).
В конце XVIII — начале XIX в. проблема досуга опять отходит на
второй план. На начальных этапах индустриализации для значитель-
550 Глава 5
ной части населения рабочее время заполняло все время работника, и
свободного времени практически не оставалось. Лишь с уменьшением
рабочей недели в середине XIX в. снова появляется сколько-нибудь
значительное время досуга. Соответственно, возникает проблема его
использования и организации. Досуг превращается в форму потребления (см.: Walvin 1978; Reidlich 1965; Meiler 1976; Webster 1916;DeGrazia 1962).
С середины прошлого века количество свободного времени начинает устойчиво возрастать. По нашим оценкам доля свободного
времени, или времени досуга, увеличилась за последние 150 лет в 2
раза — примерно с 25 до 50% общего фонда времени. По другим
данным, мужчина, родившийся в середине XIX в., должен был отдать
работе 30% времени своей жизни. Его внук, родившийся в конце
прошлого века, должен был потратить на работу 20% жизни. В свою
очередь его праправнук, родившийся в 1950-е годы, тратит на работу
10% времени своей жизни (Sirianni, Walsh 1991, p. 426—427; см. также:
Best 1980; Buchmann 1989).
Наконец, оценка инвестируемого времени представляет наибольшую сложность. Помимо трудностей его учета, о которых мы уже
упоминали выше, существует еще одна проблема. До сих пор речь
шла в основном о структуре годового бюджета времени взрослых
людей в трудоспособном возрасте. Но полная оценка структуры использования времени индивидом возможна только в рамках всей
его жизни. Лишь учитывая все основные компоненты структуры
использования времени в рамках жизненного цикла, мы можем получить целостную картину35.
Особенно важен анализ распределения времени в рамках жизненного цикла для инвестируемого времени, которое в значительной
мере сконцентрировано в строго определенных отрезках жизни индивида. Только в рамках такого подхода появляется возможность
хотя бы условно оценить объем времени, инвестируемого, например,
в образование (см. табл. 5.7).
35 Так, в США среднее рабочее время для белых мужчин в возрасте от 16
до 75 лет в I960 г. составляло примерно 2100 часов в год, но при этом
величина рабочего времени существенно зависела от возраста. В возрасте 16
лет среднее рабочее время составляло 550 часов в год, в 20 лет — 1500 часов,
в 25 лет — 1950 часов. К 30 годам рабочее время достигало максимума —
2200 часов и удерживалось на этом уровне до 40 лет. После этого оно начинает постепенно снижаться — 2100 часов в 55 лет, 2000 часов в 60 лет, 1900
часов в 65 лет и 1600 часов в 75 лет (Chez, Becker 1975, p. 85).
История времени 551
Таблица 5.7.
Время, инвестируемое в образование
| Годы | Количество лет формального обучения на одного взрослого | Средняя продолжительность предстоящей жизни при рождении, лет | Доля времени, инвестируемого в образование, в общей продолжительности жизни | |||
| Западная Европа* | Россия | Западная Европа* | Россия | Западная Европа* | Россия | |
| 1800 | 1,8 | 0,3 | 32,8 | 30,0 | 5,4 | 1,0 |
| 1870 | 4,6 | 0,7 | 37,3 | 31,0 | 12,3 | 2,3 |
| 1913 | 7,1 | 1,1 | 49,5 | 34,0 | 14,2 | 3,2 |
| 1950 | 9,2 | | 66,8 | | 13,8 | |
| 1988** | 12,6 | 8,5 | 75,8 | 68,0 | 16,6 | 12,5 |
| 1993 | 14,5 | | 76,8 | | 18,9 | |
* Средняя невзвешенная по 4-м странам (Великобритания, Германия, Франция и Италия).
** По России (СССР) данные за 1990 г.
Рассчитано по: Мельянцев 1995, с. 37; 1996, с. 145,
552 ________Глава 5
Приведенные оценки служат скорее в качестве иллюстрации,
поскольку они основаны на показателях ожидаемой продолжительности предстоящей жизни при рождении, т. е. искажены изменением
детской смертности. Связь между продолжительностью жизни при
рождении и продолжительностью жизни тех, кто не умер в детстве,
имеет достаточно сложный характер и нелинейна во времени.
Как свидетельствуют, например, данные, представленные в табл.
5.8, за 120 лет средняя продолжительность жизни в США выросла
на 30 лет у мужчин и на 25 лет у женщин, но это увеличение было
достигнуто в основном за счет снижения детской смертности. Для
тех же, кто доживает до взрослого возраста, средняя продолжительность жизни изменилась гораздо меньше: она увеличилась на 10 лет
у мужчин и на 17 лет у женщин. Более того, по оценкам Р. Фогеля,
средняя продолжительность предстоящей жизни для белых мужин,
родившихся в США и доживших до десятилетнего возраста, практически не менялась на протяжении XVIII—XIX вв., несмотря на увеличение ожидаемой продолжительности жизни при рождении: в 1720 г.
возраст дожития в десятилетнем возрасте был равен 61,8 года; в
1820 г. — 61,4 года; в 1910 г. — 61,3 года (Fogel 1986, р. 511).
Таблица 5.8.