Начав свою карьеру как социолог, Жан Бодрийяр род в 1929 г

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 38

своих профсо-юзов. У

профсоюзов все получалось невпопад. Когда они добива-лись чего-то от хозяев и

предлагали рабочим это одобрить, те не хо-тели. Стоило им добиться уступки от

рабочих, чтобы возобновить переговоры с дирекцией, как дирекция от нее

отказывалась и закры-вала заводы. Она обращалась к рабочим через голову

профсоюзов. Фактически она сознательно подталкивала дело к кризису, чтобы

заг-нать профсоюзы в угол: сумеют ли они контролировать всех трудя-щихся? Под

угрозой оказалось само их социальное существование, их легитимность. Именно

таков был смысл <ужесточения> позиций ди-рекции и государственной власти на всех

уровнях. Речь шла уже не о противоборстве организованного (объединенного в

профсоюзы) пролетариата и хозяев, а о борьбе профсоюза за представительство под

двойным давлением профсоюзных масс и патроната; эта борьба явилась итогом всех

стихийных забастовок последних лет, ее детона-тором стали трудящиеся, не

объединенные в профсоюзы, непокорная молодежь, иммигранты, всевозможные

внеклассовые элементы.

В этом плане ставка оказалась необычайно высокой. Вместе с легитимностью

профсоюзного представительства могло рухнуть и все здание общества. Парламент и

другие посредующие механизмы утрачивают свой вес. Даже полиция ни на что не

годна без профсою-зов, если те неспособны поддерживать порядок на заводах и

вокруг них. В мае 1968 года именно они спасли режим. Теперь же пробил и их час.

Эта важность происходящего парадоксальным образом выра-жается в самой

хаотичности событий (не только при забастовках на заводах Рено, но и при

выступлениях лицеистов). То ли бастуют, то ли нет - непонятно. Никто больше

ничего не решает. Чего добива-ются? С кем борются? О чем говорят? Счетчики

Гейгера, которыми профсоюзы, политические партии и прочие группки измеряют

боеви-тость масс, зашкаливали. Движение лицеистов словно растекалось в руках у

тех, кто хотел бы оформить его согласно своим целям: у него, что, и вовсе нет

целей? Во всяком случае, оно не хотело, чтобы ему подсовывали чужие цели.

Рабочие возобновили работу, не добив-шись никаких результатов, тогда как они

могли это сделать на неделю раньше с заметным выигрышем, и т.д. По сути эта

хаотичность напо-минает хаотичность сновидения: в ней проявляются сопротивление

или цензура, воздействующие на самое содержание сна. В данном слу-чае в ней

проявляется важнейший факт, который самим пролетариям нелегко признать:

общественная борьба сместилась и ведется уже не против традиционного внешнего

классового врага (патроната и капи-тала), а против истинного внутреннего

классового врага, против своей же собственной классово-представительной

инстанции - партии или

81

профсоюза. Против той инстанции, которой рабочие делегируют свои полномочия и

которая обращается против них самих, поскольку ей делегируют свои полномочия

также и патронат и правительство. Ка-питал сам по себе отчуждает только рабочую

силу и ее продукт, он обладает монополией только на производство. Партии же и

профсо-юзы отчуждают социальную силу эксплуатируемых и обладают моно-полией на

репрезентацию. Начало борьбы с ними - это историчес-кий шаг вперед в

революционном движении. Однако этот шаг вперед оплачивается меньшей четкостью,

недостаточным разрешением карти-ны, внешним отступлением назад,

непоследовательностью, нелогичнос-тью, бесцельностью и т.д. Действительно, все

становится неопределен-ным, все создает помехи, когда приходится выступать

против своей же собственной репрессивной инстанции, изгонять профсоюзных

ак-тивистов, делегатов, ответственных представителей из собственного сознания.

Однако эта нечеткость весенних событий 1973 года как раз и показывает, что в них

оказалась затронута самая суть проблемы: профсоюзы и партии мертвы, им остается

только умереть.

Развращение пролетариата

Такой кризис представительства является важнейшим полити-ческим аспектом

последних социальных выступлений. Однако сам по себе он может и не быть

смертельным для системы, и повсюду (и в самих же профсоюзах) уже намечается его

формальное преодоление (перехват) в рамках общей схемы самоуправления. Никакого

делеги-рования полномочий, каждый сам в полной мере отвечает за произ-водство!

Идет новое идеологическое поколение! Но придется ему нелегко, так как данный

кризис сочетается с другим, еще более глубо-ким, который затрагивает уже само

производство, самую систему производства. И здесь опять-таки иммигранты косвенно

оказываются в роли анализаторов. Так же как они анализировали отношения

<про-летариата> с его представительными инстанциями, они анализируют и отношение

трудящихся с их собственной рабочей силой, их отноше-ние к самим себе как

производительной силе (а не только к некото-рым из них, образующих

представительную инстанцию). Все оттого, что именно они были последними оторваны

от традиции не-продуктивизма; оттого, что их пришлось социально

деструктурировать, дабы ввергнуть в трудовой процесс в его западном смысле, а в

ответ они уже сами глубоко деструктурируют этот общий процесс и господ-ствующую

в западной цивилизации продуктивистскую мораль.

Впечатление такое, что их насильственное вовлечение [em-bauche] на европейский

рынок труда вызывает все большее развра-

82

щение [débauche] европейского пролетариата по отношению к труду и

производству.

Теперь уже приходится говорить не только о <тай-ных> приемах сопротивления труду

(лентяйстве, транжирстве, отлы-нивании и т.д.), которые отнюдь не прекратились,

- но теперь уже рабочие открыто, коллективно, спонтанно прекращают работу,

просто так, ни с того ни с сего, ничего не требуя, ни о чем не торгуясь, к

вели-кому отчаянию профсоюзов и хозяев, а через неделю так же внезап-но, и

притом все вместе, возобновляют ее. Ни поражения, ни побе-ды - да это и не

забастовка, а просто <прекращение работы>. Такой эвфемизм красноречивее самого

слова <забастовка>: вся дисциплина труда рушится, все морально-практические

нормы, утвержденные за два века промышленной колонизации в Европе, распадаются и

забы-ваются, без всяких видимых усилий, без <классовой борьбы> в соб-ственном

смысле слова. Отказ от непрерывной работы, наплевательс-кое отношение к ней,

несоблюдение трудового расписания, равноду-шие к заколачиванию денег,

сверхурочным, должностному росту, сбережениям и предусмотрительности - работают

ровно по миниму-му, после чего прекращают и откладывают остальное на потом.

Имен-но за такое поведение европейские колонисты упрекают <недоразви-тые>

пароды: их невозможно приучить к труду/ценности, к рацио-нальному и непрерывному

рабочему времени, к понятию выигрыша в заработке и т.д. Только вывозя их за

море, удается наконец интегри-ровать их в трудовой процесс. Зато западные

рабочие в то же самое время все более и более <регрессируют> к поведению

<недоразви-тых>. Впечатляющий реванш за колонизацию в самой современной ее форме

(импорта рабочей силы): развращается сам западный пролета-риат, так что его еще,

глядишь, придется однажды экспортировать об-ратно в слаборазвитые страны, чтобы

заново там приучать к истори-ческим и революционным ценностям труда.

Существует тесная связь между этой ультраколонизацией тру-дящихся-иммигрантов

(на месте колонии были нерентабельны, вот их и приходится импортировать) и той

деколонизацией промышленности, которая охватывает все секторы общества (повсюду,

в школе, на за-воде, свершается переход от hot-фазы инвестирования труда к

цинич-ной cool-практике трудовых задач). Именно иммигранты (а также OS из числа

молодежи и сельскохозяйственных рабочих), поскольку они лишь недавно вышли из

<дикарского> равнодушия к <рациональ-ному> труду, - именно они анализируют,

разлагают западное обще-ство, все то скороспелое, неустойчивое, поверхностное и

произвольное, что содержится в его принудительной коллективизации через труд,

этой коллективной паранойе, которую долго возводили в ранг морали, культуры и

мифа, забывая, что на самом Западе эта промышленная

83

дисциплина была установлена ценой неслыханных усилий лишь менее двух веков

назад, что она так и не добилась окончательной победы, а сегодня начинает давать

опасные трещины (собственно, ей и не прожить дольше, чем другой колонизации -

колонизации заморских стран).

Забастовка ради забастовки

Забастовка ради забастовки - такова ныне истинная суть борьбы. Немотивированная,

бесцельная, лишенная политической ре-ференции, она соответствует и противостоит

такому производству, которое и само немотивированно, бесцельно, лишено

референции и социальной потребительной стоимости, не имеет другой цели, кроме

себя самого, - производству ради производства, то есть системе простого

воспроизводства, которая крутится вхолостую в гигантс-кой тавтологии трудового

процесса. Забастовка ради забастовки - это обратная тавтология, но она

субверсивна, разоблачая эту новую форму капитала, соответствующую последней

стадии закона стоимости.

Забастовка наконец перестает быть средством и только сред-ством, оказывающим

давление на соотношение политических сил и на игру власти. Она сама становится

целью. Она отрицает, радикаль-но пародируя ее на ее же собственной территории,

ту целесообраз-ность без цели, какой сделалось производство.

В производстве ради производства больше не бывает тран-жирства. Само это

понятие, значимое в рамках ограниченной эконо-мики пользования, стало для нас

неприменимым. Оно связано с бла-гонамеренной критикой системы. <Конкорд>,

космическая программа и т.д. - это не транжирство, напротив. Ибо теперь система,

дошедшая до столь высокого уровня <объективной> бесполезности, производит и

воспроизводит сам труд. Собственно, все (включая трудящихся и профсоюзы) именно

этого от нее прежде всего и требуют. Все вра-щается вокруг проблемы занятости:

социальная политика, это созда-ние рабочих мест - и вот британские профсоюзы,

чтобы сохранить занятость, готовы превращать <Конкорд> в сверхзвуковой

бомбарди-ровщик; инфляция или безработица? - да здравствует инфляция, и т.д.

Труд, подобно социальному страхованию или потребительским благам, сделался

предметом социального перераспределения. Гранди-озный парадокс: труд все меньше

и меньше является производитель-ной силой и все больше и больше - продуктом.

Этот аспект - одна из самых характерных сторон той перемены, которую

претерпевает ныне система капитала, той революции, в результате которой она

пере-ходит от собственно производственной стадии к стадии воспроизвод-ства.

Чтобы функционировать и распространяться вширь, она все

84

меньше нуждается в рабочей силе, а от нее требуют, чтобы она давала,

<производила> все больше труда.

Такому абсурдному замкнутому кругу - системе, в которой ра-ботают, чтобы

производить труд, - соответствуют и требования бас-тующих ради забастовки

(впрочем, этим сегодня заканчивается и большинство забастовок <с конкретными

требованиями>): <Оплати-те нам дни забастовки>, - что по сути значит <заплатите

нам, чтобы мы могли воспроизвести забастовку ради забастовки>. Это абсурд всей

системы, вывернутый наизнанку.

Ныне, когда продукты производства - все продукты, включая и сам труд, -

оказались по ту сторону полезного и бесполезного, производительного труда больше

нет, остался только труд воспроиз-водительный. Точно так же нет больше и

<производительного> или <непроизводительного> потребления, осталось только

потребление воспроизводительное. Досуг столь же <производителен>, сколь и труд,

фабричный труд настолько же <непроизводителен>, как досуг или труд в третичном

секторе; первая формула не отличается от вто-рой, и эта неотличимость как раз и

знаменует собой завершение фазы политической экономии. Все стали

воспроизводителями - то есть утратили конкретные целевые установки, которые их

различали. Никто больше не производит. Производство умерло. Да здравствует

воспроизводство !

Генеалогия производства

При нынешней системе воспроизводится сам капитал в самом строгом своем

определении - как форма общественных отноше-ний, - а не в вульгарном понимании,

как деньги, прибыль и хозяй-ственная система. Воспроизводство всегда понималось

как <расши-ренное> воспроизводство способа производства, обусловленное этим

последним. На самом же деле следовало мыслить способ производ-ства как одну из

модальностей (не единственную) режима воспроиз-водства. Производительные силы и

производственные отношения - иными словами, сфера материального производства -

представляют собой, пожалуй, лишь одну из возможных, то есть исторически

относи-тельных конъюнктур, возникающих в процессе воспроизводства.

Воспроизводство - форма гораздо более емкая, чем экономическая эксплуатация. А

стало быть, игра производительных сил не является ее необходимым условием.

Разве исторически статус <пролетариата> (наемных промыш-ленных рабочих) не

определялся прежде всего заточением, концент-рацией и социальной исключенностью?

85

Заточение мануфактурного рабочего - это фантастическое распространение того

заточения, которое описано у Фуко для XVII века. Разве не возник <промышленный>

труд (то есть труд не-ремесленный, коллективный, поднадзорный и без владения

средства-ми производства) в первых больших Генеральных госпиталях? На своем пути

к рационализации общество первым делом интернирует праздношатающихся, бродяг,

девиантных индивидов, дает им занятие, прикрепляет к месту, внушает им свой

рациональный принцип труда. Однако здесь происходит взаимозаражение, так что

разрез, с помо-щью которого общество учредило свой принцип рациональности,

об-ращается и на все трудовое общество в целом: заточение становится

микромоделью, которая затем, в качестве промышленной системы, рас-пространяется

на все общество в целом, и под знаком капитала и продуктивистской

целесообразности оно превращается в концентрацион-ный лагерь, место заключения,

затворничества.

Вместо того чтобы распространять понятия пролетариата и эк-сплуатации на

расовое, половое и т.п. угнетение, следует задаться воп-росом, не обстоит ли

дело наоборот. Кто такой изначально рабочий? Не совпадает ли его глубинный

статус со статусом безумца, мертвеца, природы, животных, детей, негров, женщин -

статусом не эксплуата-ции, а экскоммуникации, отлучения, не ограбленности и

эксплуатируе-мости, а дискриминируемости и мечености?

Я предполагаю, что настоящая классовая борьба всегда происхо-дила на основе этой

дискриминации - как борьба недочеловеков про-тив своего скотского положения,

против мерзости кастового деления, обрекающего их на недочеловеческий труд.

Именно это скрывается за каждой забастовкой, за каждым бунтом; даже и сегодня

это скрывается в самых <экономических> требованиях забастовщиков - вся их

разру-шительная сила идет отсюда. При этом сегодняшний пролетарий явля-ется

<нормальным> человеком, трудящийся возведен в достоинство полноправного

<человеческого существа>, и, кстати, в этом качестве он перенимает все виды

дискриминации, свойственные господствующим классам, - он расист, сексист, мыслит

репрессивно. В своем отношении к сегодняшним девиантным элементам, ко всем тем,

кого дискриминиру-ют, он на стороне буржуазии - на стороне человеческого, на

стороне нормы. Оттого и получается, что основополагающий закон этого обще-ства -

не закон эксплуатации, а код нормальности.

Май 1968 года: иллюзия производства

Первой ударной волной этого перехода от производства к чис-тому воспроизводству

оказался май 1968 года. Первым оказался зат-

86

ронут университет, и прежде всего гуманитарные факультеты, потому что там стало

особенно очевидно (даже и без ясного <политическо-го> сознания), что там ничего

больше не производят, а только лишь воспроизводят (преподавателей, знания и

культуру, каковые сами ста-новятся факторами воспроизводства системы в целом).

Именно это положение, переживаемое как полная ненужность и безответствен-ность

(<Зачем нужны социологи?>), как социальная неполноценность, и подхлестнуло

студенческие выступления 1968 года - а вовсе не отсутствие перспектив: в

процессе воспроизводства перспектив все-гда хватает, чего нет, так это мест,

пространств, где бы действительно что-то производилось.

Эта ударная волна продолжает разбегаться. Она и будет рас-пространяться до

крайних пределов системы, по мере того как целые сектора общества низводятся из

разряда производительных сил до простого состояния воспроизводительных сил. Хотя

первоначально этот процесс затронул так называемые <надстроечные> сектора,

та-кие как культура, знание, юстиция, семья, но очевидно, что сегодня он

постепенно охватывает и весь так называемый <базис>: забастовки нового

поколения, происходящие после 1968 года, - неважно, что они частные, стихийные,

эпизодические, - свидетельствуют уже не о <классовой борьбе> пролетариата,

занятого в производстве, но о бун-те людей, которые прямо у себя на заводах

приписаны к воспроизвод-ству.

Однако и в этом секторе первыми страдают маргиналыю-аномические категории -

молодые OS, завезенные на завод прямо из деревни, иммигранты, не члены профсоюза

и т.д. Действительно. В силу указанных выше причин <традиционный>,

организованный в профсоюзы пролетариат имеет все шансы среагировать последним,

так как он может дольше всех сохранять иллюзию <производителъного>> труда. Это

сознание того, что по сравнению со всеми прочими ты настоящий <производитель>,

что все-таки, пусть и ценой эксплуатации, ты стоишь у истоков общественного

богатства, - такое <пролетарс-кое> самосознание, усиливаемое и санкционируемое

классовой орга-низацией, несомненно образует сильнейшую идеологическую защиту от

деструктурации, осуществляемой нынешней системой, которая, вме-сто того чтобы,

по старой доброй марксистской теории, пролетаризи-ровать целые слои населения,

то есть ширить эксплуатацию <произво-дительного> труда, подводит всех под один и

тот же статус воспроиз-водительного труженика.

Работники ручного <производственного> труда более всех жи-вут в иллюзии

производства, подобно тому как свой досуг они пере-живают в иллюзии свободы.

87

До тех пор пока труд переживается как источник богатства или удовлетворения, как

потребительная стоимость, пусть даже это труд наихудший, отчужденный и

эксплуатируемый, - он все-таки ос-тается сносным. До тех пор пока еще можно

различить некоторое <производство>, отвечающее (хотя бы в воображении) некоторым

индивидуальным или общественным потребностям (потому-то поня-тие потребности

обладает столь фундаментальной важностью и столь мощной мистифицирующей силой),

- до тех пор даже самые худшие индивидуальные или исторические обстоятельства

остаются сносны-ми, потому что иллюзия производства - это всегда иллюзия его

совпадения с его идеальной потребительной стоимостью. Так что те, кто верит

сегодня в потребительную стоимость своей рабочей силы, - пролетарии -

потенциально более всех мистифицированы, менее всех способны к бунту, которым

охвачены люди в глубине сво-ей тотальной ненужности, в порочном кругу

манипулирования, где они оказываются лишь вехами в безумном процессе

воспроизводства.

В тот день, когда этот процесс распространится на все обще-ство в целом, май

1968 года примет форму всеобщего взрыва, и про-блемы смычки студентов/трудящихся

больше не встанет: в ней все-го лишь выражалась пропасть, разделяющая при

нынешней системе тех, кто еще верит в свою рабочую силу, и тех, кто в нее уже не

верит.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ КАК СИМУЛЯТИВНАЯ МОДЕЛЬ

Политическая экономия для нас - это теперь реальное, то же самое, что референт

для знака: горизонт уже мертвого порядка явле-ний, симуляция которого позволяет,

однако, поддержать <диалектичес-кое> равновесие системы. Реальное -

Blog

Начав свою карьеру как социолог, Жан Бодрийяр род в 1929 г