А зори здесь тихие

Вид материала

Документы

Содержание «я в домике» «я дурочка-снегурочка…» «я тебя люблю…» Ябеда – 2. «

Подобный материал:

• Просмотр кинофильма "А зори здесь тихие", 7.1kb.
• Тема: Война – самое бесчеловечное явление (по повести Б. Васильева «А зори здесь тихие»), 24.31kb.
• Урока по литературе в 8 классе (2 урока). Тема урока: «Тема войны в творчестве современных, 101.34kb.
• А зори здесь тихие…, 159.16kb.
• Р п. Новые Бурасы Саратовской Области. Сочинение, 53.24kb.
• А зори здесь тихие…, 13.2kb.
• Cписок экскурсий с описанием и стоимостью- сезон – лето 2012, 137.92kb.
• А зори здесь тихие. На фоне тихой музыки звучит голос, 21.16kb.
• Книга Бориса Васильева "А зори здесь тихие " потрясает до глубины души. Рита, Женя,, 57.13kb.
• Другої світової війни стала однією з ключових не лише для української, але й для інших, 549.37kb.

«ЮНЫЙ эрудит» – ежемесячный «журнал для любознательных» детей старшего школьного возраста. Рубрики: «Технокалейдоскоп», «Загадка человека», «Загадки истории», «Рождение открытия». Издаётся с 2002 г., тираж 2006 года – 50 тыс. экз.

«Я БАЛЕРИНА. Я из Берлина…» – игра-песня.

О Шадринске в 1988 г.: «У нас во дворе еще была одно время игра, состоящая из песенки, слова которой сопровождались задираниями юбки: “Я балерина. Я из Берлина. Умею петь и танцевать. Смотрите тут-тут-тут (задирали юбку спереди). Смотрите там-там-там (задира­ли юбку сзади) и не забудьте по бокам (по бокам)”. Девчонки подначивали друг друга пропеть эту песенку, говоря: “А спорим, не споешь?” И все пропевали, поглядывая с опаской, как бы кто не прошел. В игру “Балерина” играли девочки 7–9 лет. Это было в 1988 году. Обычно в неё играли, собираясь кучкой по 5–6 человек по очереди. Научила в неё нас играть девочка 7 лет, жившая в нашем дворе» (542).

«Я В ДОМИКЕ» – возглас, означающий, что человек временно не играет и его нельзя пятнать (салить, ляпать).

О начале 1990-х гг.: «Тот человек, который устал от игры [в “ляпы”], от быстрого темпа, то есть, например, от бега, прыжков и так далее или по каким-то другим причинам может на некоторое время “закрыться в домике”. Он должен громко крикнуть “Я в домике” и скрестить на груди руки. Также в такие моменты используются следующие стишки: “Утки, утки, / Я на три минутки!”; “На-на-на, / Ра-ра-ра, / На минутку я!”; “Я КамАЗ / На целый час!” После того как участник немного отдохнул и хочет вступить в игру, он должен громко крикнуть: “Я играю”, “Я в игре”, “Раз, два, три, четыре, пять я иду играть” и так далее» (594).

Ср.: «КамАЗ, КамАЗ, я на целый час»; «Утки, утки, я на три минутки!»

«Я ВАС любил…» – стихотворение А.С. Пушкина; с 1970-х гг. изучается в школе (8 кл.).

«Я ДУРОЧКА-СНЕГУРОЧКА…» – начало рифмо­ванного ответа на обзывание: «Дура!» или «Дурочка!»

О нач. 1980-х гг.: «А если тебя назовут “дурочкой”, то можно было сказать: “Я дурочка-снегурочка, / Мой папа – дед Мороз, / А мамочка – фиалочка, / А ты – сопливый нос”» (603).

О перв. пол. 1980-х гг.: «Когда мы с подругами ссорились, то обзывались и дразнились друг на друга как только могли: “Я дурочка-снегурочка, мой папа дед Мороз, а мамочка – фиалочка, а ты сопливый нос» (515).

О 1980-х гг. в с. Понькино Шадринского р-на: «Ответ на “дурочку”: “Я дурочка Снегурочка, / Мой папа дед Мороз, / Моя мамочка – фиалочка, / А ты сопливый нос“» (514).

О середине 1980-х гг.: «Когда девочку называли дурой, то она отвечала так: “Я дурочка – Снегурочка, / Мой папа – дед Мороз, / А ты сопливый нос”» (534).

Ср.: «Дурочка-снегурочка».

«Я ЗНАЮ пять…» – игра с мячом или скакалкой.

О 1980-х гг. с. Понькино Шадринского р-на: «Прыга­ешь на скакалке, как тебе удобнее, обычно “лодочкой”, и говоришь: “Я знаю пять имен девочек”, и начинаешь называть имена, любые, которые приходят в голову. На каждый прыжок надо назвать имя, и так приговариваешь, например: “Оля – раз, Таня – два, Катя – три, Олеся – четыре, Оксана – пять“. Если ты запнулся и не смог сразу вспомнить имя, то передаешь скакалку следующему игроку. Если без запинки назвал, то продолжаешь: “Я знаю пять имен мальчиков” и опять называешь любые имена, которые приходят на ум: “Коля – раз, Петя – два, Саша – три, Сережа – четыре, Вова – пять”. Нельзя одно и то же имя называть несколько раз, это тоже считается окаркой. Следующий этап игры: “Я знаю пять названий городов”: “Москва – раз, Шадринск – два, Минск – три и т. д.”. Затем “Я знаю пять названий цветов”, затем “Я знаю пять названий деревьев”, “Я знаю пять названий рек”. Кто на каком коне окарается, тот потом с этого кона и начинает. Выигрывает тот, кто первым закончил все эти коны» (514).

О Шадринске в 1990–1991 гг.: «Еще одна игра с мячом называется “Я знаю пять имен девочек”. В неё играют обычно парами – по две девочки. Они по очереди перебрасывают друг другу мяч, приговаривая: “Я” (первая) – “Знаю” (вторая) – “Пять” (первая) – “Имён” (вторая) – “Девочек” (первая) – “Ира” (вторая)… По очереди называют пять имен девочек. Назвавшая пятое имя бросает мяч другой, и игра идет по второму кругу, произносятся слова: “Я” “Знаю” “Пять” “Имён” “Маль­чиков”… Перечисляют имена мальчиков, переки­дывая мяч друг другу на каждое имя. Затем игра идет на третий, четвертый круг и так далее, пока не надоест, или кто-нибудь не задумается и задержит мяч. Придумывают все новые и новые темы: пять названий городов; пять названий стран; пять названий цветов; пять овощей; пять фруктов; пять кличек собак…» (542).

«Я ПОМНЮ чудное мгновенье» – стихотворение А.С. Пушкина; с 1970-х гг. изучается в школе (8 кл.).

«Я САДОВНИКОМ родился…» – начальные слова игры «Садовник», выступающие в некоторых случаях в качестве названия самой игры.

О Москве 1943–1944 гг.: «По окрестным плющихинским дворам завелись у меня многочисленные друзья… …Детям хватало места для чего угодно – тихих посиделок, игр в “на златом крыльце сидели...” или “я садовником родился...”, пряток, в “чижика”, “штандер”…» (Сафонов, 2001).

«Я ТЕ РОЖУ растворожу…» – рифмованная угроза. См. также: «Таблица умножения».

О нач. 1860-х гг.: «Так было и с нашей радостью по случаю первого отпуска на побывку домой. Да, мы, отцовские дети, ехали домой, нас ждали с нетерпением родные…, и тут же рядом оставалась несчастная, голодная бурса, которой решительно некуда было ехать… Тетеря догнал меня в коридоре и угрожающим тоном проговорил: “Гостинцев привезешь?.. а? Привезешь? Смотри, всю рожу растворожу, зуб на зуб помножу...” Бедный Тетеря, мне было и жаль его и как-то совестно. Лучше бы уж он ударил меня...» (Мамин-Сибиряк, [1902] 1975, 459).

Из романа Н. Лескова «Соборяне» (1872; часть 2, глава 12): «…[Секретарь ревизора] Термосесов так сдавил Данилку одною рукой за руку, а другою за горло, что тот в одно мгновенье покраснел… и едва прохрипел: “Ради господа освободите! Всё что угодно подпишу!” И вслед за сим, перхая и ежась, он нацарапал под жалобой свое имя. Термосесов тотчас же взял этот лист в карман и, поставив пред носом Данилки кулак, грозно сказал: “Гражданин, ежели ты только кому-нибудь до времени пробрешешься, что ты подал просьбу, то...”… “Я тебе, бездельнику, тогда всю рожу растворожу, щеку на щеку помножу, нос вычту и зубы в дроби превращу!”».

О середине 1930-х гг.: «“Х-хе! Летчик на ероплане! – измывался Санька над ребятами. – С бани летел, в назём угодил! Капитан на мостике?! На печке капитан, в заду таракан! Ха-ха-ха!” Кто-нибудь из смирных парней не выдерживал: “Чё сорожина красноглаза дразнитца?” “Он дождется, дождется, на палках в лоскутья искатаем!..” “Попробуй, попробуй! Я те рожу растворожу, зубы на зубы помножу!..”» (Астафьев, 1989–1, 246).

«Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ…» – обманная формула «при­знания в любви».

О девочке 3–6 лет в г. Когалыме Тюменской обл. в 1990–1993 гг.: «“Я тебя люблю, как увижу, так блюю”. Второй вариант: “Я тебя люблю, где увижу, там и бью, как собаку в углу”. Такое “признание в любви” слышала я от мальчиков в детском саду. Сначала мальчик гово­рил: “Маша, я тебя люблю”. Девочка, естественно, сму­щалась, расплывалась в улыбке. А потом он продолжал: “…где увижу, там и бью…”» (134).

О девочке 11 лет в Шадринске в 1998 г.: «“Я тебя лю­блю, как увижу – так блюю!” Мальчики в моём дворе так отвечали, когда кто-то из девочек шутил: “Ты влюбил­ся?” “Да, конечно, я её люблю, как увижу – так блюю!” – отвечали они. Девочки тоже иногда так отвечали, делая вид, что на самом деле им никто не нравится» (132).

«Я У МАМЫ вместо швабры» – о растрёпанной после сна прическе.

О Катайске в 1998–1999 гг.: «Когда я училась в Катайской средней школе № 2, вставая по утрам ещё не расчёсанная, мама говорила мне: “У тебя что за причёс­ка? “Я упала с сеновала, тормозила головой?”” А я могла ответить синонимичным выражением: “Нет. “Я у мамы вместо швабры””. Видимо, это выражение подходило к внешнему виду моих волос утром: длинные, нерас­чёсанные, спутанные после сна, взъерошенные» (018).

«Я У МАМЫ дурочка» – ироническое название прически у девочки.

О девочке в 1956–1963 гг.: «Ходили в… чёрно-коричневой форме… С исключительно и только чёрными лентами в косах. Мне косы долго укладывали крендельками – была такая прическа. Потом на протяженье детства и отрочества фигурировали вокруг и такие прически…: ёжик, бобрик, кок, горшок, корзинка, хала, кукиш, валик, бабетта, гаврош, “я у мамы дурочка”, вшивый домик, конский хвост и так далее. Метафоризм обыденной речи» (Бек, 2000).

О конце 1950-х гг.: «Девчонки на неё зашикали, а Оля продолжала: “И теперь совсем не модно причёсываться. Нужно ходить растрёпанной...” “Знаю, знаю, – снова запищала Нинка. – Эта причёска называется “я у мамы дурочка”!» (Чеповецкий, 1962, 32).

О нач. 1960-х гг.: «Начёс… клеймили все. Он считался вредным с точки зрения гигиены… Не признавался и начёс на коротких волосах. Такую укладку, дополненную чёлкой, называли “я у мамы дурочка”» (Лебина, 2007, 125).

О девочке 9–12 лет в с. Ястребинка Пресновского р-на С.-Казахстанской обл. в 1993–1996 гг.: «В моем детстве мы дразнили тех, у кого была безобразная прическа, такими дразнилками: “Я упала с сеновала, тормозила, чем попало!” или “Я у мамы дурочка (дурачок)”» (019).

«Я УПАЛА с сеновала…» – ироническое название прически у девочки.

О девочке 9–12 лет в с. Ястребинка Пресновского р-на С.-Казахстанской обл. в 1993–1996 гг.: «В моем детстве мы дразнили тех, у кого была безобразная прическа, такими дразнилками: “Я упала с сеновала, тормозила, чем попало!” или “Я у мамы дурочка (дурачок)”» (019).

О детях 7–10 лет в г. Далматово в 1994–1997 гг.: «“Я упала с сеновала, тормозила головой”, – так говорили в детстве. Эта фраза обращалась к тому, у кого были растрёпанные, лохматые волосы. Мне так говорила мама, когда я бегала не заплетённая» (136).

О Шадринске в 1994–2000 гг.: «Выражение “Я упала с сеновала” использовалось примерно с 7 до 13 лет, когда нужно было высмеять неопрятную прическу (чаще у девочек). Когда кто-то из девчонок выходил во двор не заплетенной и лохматой, то говорили: “Я упала с сеновала, тормозила головой”. Позже фраза немного изменилась и характеризовала уже неопрятность в одежде: “Я упала с сеновала, тормозила чем попало”. Интересно, что на мальчиков данное выражение не распространялось» (012).

Об ученицах 4 класса в 1998 г.: «“Я упала с сеновала, тормозила головой”, – говорили девочкам, которые приходили с торчащими волосами (плохо уложенными). Фраза использовалась в виде насмешки» (211).

О с. Ольховка в 1998–2001 гг.: «В возрасте 13–16 лет в обществе подружек (одной-двух), заметив, что одна из нас растрепанная, кто-нибудь из нас выдавал: “Прическа называется “Я упала с сеновала, тормозила чем попало””, после чего обязательно шёл взрыв хохота или усмешек» (009).

О девочке в с. Погорелка Шадринского р-на в 1999–2000 гг.: «Когда мне было 13–14 лет, мы употребляли это выражение. Когда в класс входила девочка и снимала верхнюю одежду и шапку, кто-нибудь говорил: “Ну, (например) Юлька, у тебя и прическа. Как называется? “Я упала с сеновала, тормозила головой”? (либо: “Я упала с сеновала, тормозила, чем попало”)» (021).

О д. Октябрь в 2000–2001 гг.: «Как-то раз, летом, мы с девчонками договорились наутро идти за клубникой на поляну. Они пришли за мной, а я проспала и быстренько выскочила к ним сказать, что я их догоню, пусть идут. Выхожу, а они на меня посмотрели и захохотали. Сначала я не поняла, в чём дело, а Ирина (подруга) сказала: “Ты что, упала с сеновала?” Тут я уже поняла, в чём дело и подхватила: “…тормозила головой”. Это значило, что у меня на голове был беспорядок» (008).

«Я ЧЁ, Пушкин» – см.: «Я что, Пушкин?»

«Я ЧТО, Пушкин?» – словесная реакция на вопрос, в ответно-вопросительной форме указывающая на незнание отвечающего.

О 1990-х – нач. 2000-х гг.: «Вопрос “Я что, Пушкин?” задавался в ответ на другой вопрос, на который спрашиваемый не мог ответить. На все сложные вопросы он отвечал вопросом: “Я что, Пушкин?” Тем самым он хотел показать, что заданные вопросы не для его ума. Данное выражение слышала в кругу своих друзей, товарищей с начала 1990-х и по сей день» (154).

О с. Ушаковском Катайского р-на в 1997 г.: «Когда я училась в 5 классе, я услышала разговор старшеклас­сников. Один спрашивал другого о том, чего тот не знал, на что тот, другой, отвечал: “Я что, Пушкин?”» (139).

О девочке 11 лет в Шадринске в 1998 г.: «Когда меня одноклассники спрашивала что-либо, я, не зная ответа, говорила вместо “Не знаю”: “Я чё, Пушкин?” (именно не “что, Пушкин”, а «чё, Пушкин”)» (135).

О 1998–2003 гг.: «Когда в школе либо в кругу друзей что-нибудь спрашивали, а отвечающий либо не хотел говорить прямо, что не знает, либо не хотел отвечать на заданный вопрос, отвечал: “Я что, Пушкин?”» (138).

ЯБЕДА – 1. Тот, кто ябедничает, доносит, наушничает фискалит.

О гимназии 1890-х гг.: «В первых классах я ходил в гимназию нерегулярно, а с третьего… начал ходить уже вполне исправно. Значит, стало с этого времени пов­седневно сказываться влияние коллектива гимназиче­ских товарищей. Первое, в чем оно проявилось, – в при­витии “правил товарищества”. “Ябеда, доносчик, соба­чий извозчик” – была, пожалуй, первая песенка, выучен­ная мной в гимназии. Не только “выдавать”, но даже жа­ловаться на обидчика считалось позорным: справляйся сам. Эта “товарищеская мораль” была, конечно, выше той, которую впоследствии сумели до известной степени насадить “воспитатели”: выдавай товарищей, и даже не только тогда, когда тебя спросят, но и сам, по своей ини­циативе, то есть будь ябедой, доносчиком…» (Блонский, [1941] 1971, 45).

О нач. ХХ в.: «“Ну, беги, скорее! Ябедничай мамаше, папаше!“… Мальчик подрал к дому, Катя подпрыгнула на одной ножке, запела ему вдогонку: “Ябеда-беда, / Суконна борода!..” Феде было досадно, обидно. “Где ты рубашку выпачкал?” – допрашивала его мать. “Индюк погнался, уронил меня”, – всхлипывая, соврал мальчик. Ему почему-то расхотелось ябедничать» (Матюшина, 1975, 15).

О конце 1940-х гг.: «Никто не знал, почему он [Алёша Киселёв] так любит дёргать чужие косы… А девочки визжали. И не только визжали, а иногда и плакали. Зинаида Фёдоровна не раз наказывала Алёшу… Теперь Алёша уже никого не трогал при Зинаиде Фёдоровне. Но стоило ей выйти на минутку из комнаты – берегитесь, девочки!.. И жаловаться на него было нельзя. Всех, кто хотел рассказать о проделках Алёши, он называл “ябедами”. И девочки молчали. Разве кому-нибудь хотелось быть “ябедой”?... И тут случилось неожидан­ное:… Света схватила Алёшу за… чёлку. “Ой больно, отпусти”, – завизжал Алёша… “Что случилось?” – Зинаида Фёдоровна подошла к Алёше. “А чего… чего она пристаёт?” – пожаловался Алёша, показывая рукой в сторону Светланы… “Эх ты, ябеда!” – сказала Светлана, когда Алёша вернулся из умывальной комнаты и сел на место. Потом она оглянулась и, убедившись, что Зинаида Фёдоровна занята своими делами, ещё раз с выражением повторила: “Я-бе-да!”» (Баруздин, [1951] 1960, 25).

О перв. пол. 1950-х гг.: «Половина дома была ещё серая, в пятнах, а половина уже жёлтая, почти золотая. Федя заметил, как под струёй краски исчезла надпись “Катька-ябеда”, которую он написал углем» (Виткович, Ягдфельд, [1957] 1961, 5).

О конце 1950-х гг.: «“Дерутся! Людмила Александровна, дерутся!” – завизжала Мила Ильина – самая главная ябеда четвертого “а”» (Дягилев, 1961, 49).

О конце 1950-х гг.: «А наш Серёжка: “Только сунься, – говорит, – к нам. Я сначала тебе башку проломаю, а потом отцу твоему всё расскажу. Можешь меня тогда ябедой звать…”» (Долинина, 1962, 103).

О конце 1950-х – начале 1960-х гг.: «“Ты с кем за партой сидишь?..” “…С девчонкой”. “…Нравится она тебе?” “Нет… Она… ябеда…“» (Михасенко, [1959–1963] 1965, 65);

О начале 1960-х гг.: «На ходу Колька успел заметить, как за кустами здоровенный парень … наседал на маленького, тощенького мальчишку со стриженной наголо головой. Парень тряс мальчишку, и стриженая голова моталась из стороны в сторону, будто тряпичная. “Такой здоровый связался с таким мышонком”, – неодобрительно отметил про себя Колька. Он уже хотел свистнуть им, но тощенький мальчишка, как только жирный на минутку отпускал его, упрямо пищал: “А я скажу! Всё равно скажу!” И Колька не стал вмешиваться, потому что терпеть не мог ябед» (Лихоталь, 1964, 81).

О нач. 1960-х гг.: «Новикова всё время крутится на уроках и пристаёт к Валерке. Один раз она даже исчертила его тетрадь и поставила кляксу прямо на классной работе. Дарья Емельяновна пристыдила Валерку за это, а он промолчал и не выдал Новикову. Уж что угодно, а ябедой он никогда не будет» (Костюковский, 1965, 45).

О пионерском лагере в середине 1960-х гг.: «…Лариска считалась ябедой. Но она вовсе не походила на обычных ябед – пронырливых, остроносых и писклявых. Она была толстая, с большой черной косой и говорила унылым басом. Было слышно уже издалека, когда она медленно гудела: “Елена Максимовна-а... А Колька Шанкевич опять залез на сосну и кидается ши-и-ишками... ” Или: “Инна Семеновна-а... А Санька Щетинников стоит в коридоре и стукается по голове барабаном...” Конечно, Колька Шанкевич успевал съехать на животе с дерева, а Санька положить на место барабан. Ябедничать по-настоящему, незаметно, Лариска не умела, поэтому её не колотили. Только если затевалось опасное дело, Санька Щетинников говорил: “Смотрите, братцы, чтоб Рыбина не услыхала...” “А я услыхала-а”, – оказавшись поблизости, сообщила она. И, неторопливо шагая сквозь кусты, начинала тянуть еще издалека: “Елена Максимовна-а... А мальчишки поймали чью-то кошку и пихают ее в центрофигу...” “Сама ты центрофига! – орал вслед раздосадованный Санька. – Ни черта не понимает, а суется!..” Но все равно опыт приходилось отменять, и центрифуга, созданная для испытания космических перегрузок, снова превращалась в обыкновенную бочку… Но иногда Лариска приносила полезные сообщения. Например, однажды она своим тягучим голосом прогудела: “А Николка Морозиков потихоньку залез в лодку-у, а лодка поплыла, а весел там нету...” Лодку с ревущим от страха Николкой догнал катер... Но все это случилось позднее. А в первый же день, когда [вожатая] Лена многих в отряде еще не знала по именам, толстая девчонка с черной косой приоткрыла дверь в пионерскую комнату и сообщила: “Елена Максимовна-а... А Лерка и Санька стоят за сараем и стреляют стрелами, а стрелы втыкаются...”» (Крапивин, [1968] 1981, 308–309).

О вт. пол. 1960-х гг.: «“Пал Палыч, – сказала Раиска, – вас Наташа За­вязкина обругала”. “Ты из-за этого и пришла?” “Так обругала-то “слепошарым”!” Павел Павлович подошёл к Раиске. “Давай-ка, Рая, договоримся. Этого я от тебя не слышал. Ты поняла меня?” Рая не поняла. Она готова была услышать от учителя похвалу. “Честное пионерское! Так и сказала! Не верите мне – спросите у Любы”. “Для чего ты об этом?” “Чтобы вы её наказали!”… Павел Павлович выдвинул ящик стола и тут же снова его задвинул. “Если бы ты сказала при всех, я бы, может, и наказал. Но ты говоришь об этом тайком. Ты ведь не хочешь, чтоб о твоём приходе сюда узнали ребята?” “Нет! Нет!” – испугалась Раиска. “Теперь-то ты понимаешь, что так поступают лишь...” – Учитель сознательно сделал паузу, дав возможность Раиске договорить. “Нехорошие девочки”, – заморгала Раиска. “Ябеды! – резко поправил учитель... – Или не так?” “Так”, – покраснела Раиска… Ожидавшая в коридоре Люба схватила её за плечи, за­тормошила: “Чего это ты? Что с тобой? Неужто ругал?” “Не ругал, а стыдил”. “За что?” “За то, что я про Наташу сказала, как она обругала его “слепошарым””. Люба попятилась от Раиски: “Ябедничать ходила?” “Я не хотела, да как-то само получилось”, – призналась Раиска… “…Вы, Пал Палыч, написали Наташе в дневник замечание, а она и не виновата!”… “Выходит, я обознался? Шепталась другая? А кто?” “Этого я сказать не могу”. “Не знаешь?” “Нет, знаю! Но не скажу. Если скажу, то ябедой буду”. Как только раздался звонок, Люба ткнула пальцем в тетрадку и сообщила Раиске: “У меня контрольную кто-то вырвал”. Раиска сочувственно улыбнулась: “Я знаю”. “Знаешь, кто вырвал?” “Ага”. “Ты видела, что ли?” “Конечно!” “И мне не сказала?!” “Я бы тебе сказала, да ябедой быть не хочу”. Любу смутили слова Раиски. Ведь здесь совершенно иное, не то, что тогда получилось с Наташей. Здесь – мел­кая гадость, и не сказать об этом – значит её поддержать. Взглянув на Раиску, Люба с вызовом в голосе объявила: “На молоке обожглась, теперь на холодную воду дуешь!” “Зато я не ябеда!” – отпарировала Раиска. “Овца ты трусливая!” – Люба вскочила, намереваясь выбежать в коридор…» (Багров, 1986; 86–89).

ЯБЕДА – 2. «Разг. Наговор, наушничество, клевета» (Словарь, 1965–17, 2016).

О нач. 1950-х гг.: «После уроков в учительскую Петька, конечно, не зашел. Сунув книжки под брючный ремень, он побежал на пристань… “Как твой день в школе?” “Плохо”. “Я знаю. Мне все рассказал Володя Молотилов…” “Знаете, так нечего спрашивать. Думаете, совру, Я не трус. А Володьке вашему за ябеду надо рожу растворожить”. “Какая грубость, – воскликнула Зоя Яковлевна и нервно повела плечом. Потом сузила глаза: – Скажи, пожалуйста, ты оставишь когда-нибудь свои замашки?“ …Было тепло и тихо. Мальчишки двора, сбившись в кучу, сидели на бревнах… и о чем-то увлеченно разговаривали. В середине кружка сидел Володька в ярко-красной вельветовой куртке. Петьке показалось, что он улыбнулся ехидной улыбкой, увидев его. Заулыбались будто остальные ребята. И закипели на сердце у мальчишки все обиды. До ка­ких же пор этот Володька будет измываться над ним? Петруха не торопясь подошел к ребятам, исподлобным взглядом обвел их и остановился на Молотилове. Молчал, не находя слов для вызова. Мальчишки тоже молчали. Только Володя – он понял Петьку – встал, не­брежно чиркнул пальцем по верхней губе и улыбнулся: “Что скажете, сиротинкой я росла...” “За ябеду пока...” Петька без размаха ударил Молотилова в подборо­док и сбил с ног» (Акулов, 1962; 50, 51–52).