Geum.ru

А зори здесь тихие

Вид материалаДокументы

Содержание


РАПОРТ пионерский
РАСКИДАЙ, раскидайчик
В.В. Маяковского
РАССКАЗ рукописный
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   15

«РАННЕЕ солнце» – радиопередача о детском литературном и музыкальном творчестве.

О 1960-х гг.: «Кстати, о стихах…, написанных са­мими детьми. Сначала в эфире звучали скромные выступления под общим названием “Твои стихи”. А потом та же тема полу­чила более увлекательное воплощение в передачах “Раннее солнце”. Тем, кто видел книгу под таким загла­вием, понятно, что это за передачи: они – о творчестве самих детей. Их ведет энтузиаст и исследователь дет. творчества, рук-тель лит. кружка при Детской библиоте­ке имени Ломоно­сова Владимир Глоцер. Радиорассказы о “раннем солнце” (послушать их пригла­шаются и дети, и взрослые) представляют нам не только юных поэтов, но и ребят-композиторов. Впервые мы услышали по радио и стихи детей, написанные на музыку их сверстников, и созданную на такие стихи музыку» (Бегак, 1972, 133).

РАПОРТ пионерский – краткое устное сообщение звеньевого (вожатого звена), председателя совета отряда или председателя совета дружины о числе пионеров, присутствующих на пионерской линейке, о проделанной работе или о каких-либо событиях в жизни звена, отряда, дружины. (ПС, 1960–2, 251).

О 1970-х гг.: «Во время торжественных сборов и слётов председатели отрядов сдавали рапорт председателю совета дружины. Они командовали: “Отряд, равняйсь! Смирно!” – и строевым шагом шел по строгой линии, не срезая углов, к месту, где стоял председатель дружины. “Товарищ председатель совета дружины! Отряд [такой-то] на линейку построен. Наш девиз [отряд хором произносил девиз]. Рапорт сдал председатель совета отряда [такой-то]”. Председатель совета дружины отвечал: “Рапорт принял!” Председатель отряда возвращался на место: “Отряд, вольно!”. Такая же процедура сдачи рапортов была принята на утренних линейках в пионерлагерях» (Томилова, 2006).

РАСКИДАЙ, раскидайчик – одно из названий «самодельной» игрушки в виде шарика на резинке.

О 1912–1915 гг.: «Ещё воспоминания детства – праздники… Вербные базары, воздушные шарики, длиннокосые китайцы, продающие цветные… веера и мячики-раскидайчики на длинных резинках» (Александрова, 1978, 9)» (Александрова, 1978, 9).

О праздничных днях 1 мая и 7 ноября в 1937–1939 гг.: «На улице появляются торговцы цветами и раскидаями. Цветы яркие: красные, синие, розовые. Они сделаны из тонкой древесной стружки. Раскидаи – набитые опилками цветастые бумажные шарики, к которым привязана тонкая резинка. Запустишь раскидаем в приятеля, шарик пролетит метра два, а резинка снова возвратит его в твои руки» (Богданков, 1972, 26–27).

О вт. пол. 1930-х гг. (рассказ А.И. Пантелеева «Раскидай», написан в 1939 году): «Жил-был раскидай Куда-хочешь-туда-кидай: хочешь – направо, хочешь – налево, хочешь – вниз, хочешь – вверх, а хочешь – так куда хочешь. На столик его положишь – он на столе будет лежать… А если на пол бросишь – он и на полу устроится… Одно только не любил раскидай – не любил, когда его в воду кидали. Он воды боялся…. Девочку звали Мила. Она с мамой гулять ходила. А в это время продавал продавец раскидай. “А вот, – говорит, – кому? Продается раскидай Куда-хочешь-туда-кидай… Вот девочка попросила, мама ей раскидайчика и купила. Девочка его домой принесла, пошла во двор играть. Бросит направо – раскидай прыгнет направо, бросит налево – раскидай прыгнет налево, кинет вниз – он вниз летит, а кверху подкинет – так он чуть не до самого синего неба скачет. Вот он какой раскидай – летчик-молодчик. Девочка бегала-бегала, играла-играла, – ей наконец раскидай надоел, она взяла его, глупая, да и бросила. Раскидай покатился и прямо в грязную лужу свалился. А девочка и не видит. Она домой пошла. Вечером прибегает: “ Ай, ай, где же раскидайчик Куда-хочешь-туда-кидайчик?” Видит – нет раскидайчика Куда-хочешь-туда-кидайчика. Плавают в луже бумажки цветные, да веревочки завитые, да мокрые опилки, которыми раскидаево брюхо было набито. Вот и все, что от раскидая осталось. Заплакала девочка и говорит: “…Что я наделала?! Прыгал ты у меня и направо, и налево, и вверх, и вниз... А теперь – куда тебя кинешь такого? В помойку только...”».

О вт. пол. 1930-х гг.: «Заманчивее всего – потому что запретно – самодельные игрушки разносчи­ков. Бумаж­ный мячик с опилками на резиночке – хлопнуть по лбу соседа» (Сергеев, 1995–1, 9).

О школьниках в Ленинграде в перв. пол. 1940-х гг.: «И тонкие шейки поющих вытягивались, как резиночки на раскидаях…» (Васильев, 1981, 11).

О Саратове 1950-х гг.: «…Во времена моего раннего детства в начале пятидесятых китайцы жили на левом берегу напротив Саратова у лужи, которая сейчас называется Гребное озеро, и торговали на Верхнем базаре необыкновенно нарядными бумажными игрушками: шариками на тонкой резинке, которые скакали от ладошки, и раздвигающимися, словно веер, нежно дрожащими цветной папиросной бумагой кружками на двух деревянных палочках» (Боровиков, 1995, 172).

О 1954 г.: «А пока на нашем Васильевском шел 1954-й год… По выходным дням и праздникам на переулках появлялись цыганки с ярко-красными, желтыми, зелеными сладкими петушками на палочках. Рукастые тетки продавали раскидай – цветные бумажные мячики на резинках» (Кочергин, 2004).

О 1950-х гг.: «Раскидайчик – дешёвая базарная игрушка, продается на улицах во время демонстраций 1 Мая и 7 ноября цыганами. Представляет собой мячик из бумаги, набитый опилками, стянутый меридианами ниток, на длинной тонкой резинке; брошенный, он возвращается назад к владельцу. Раньше репертуар подобных игрушек был значительно богаче: и “уйди-уйди”, и “американский житель”, и леденцовые петушки, и много других соблазнительных штук. Теперь ассортимент сведён к красным флажкам и воздушным шарам (нелетающим); еще встречается раскидайчик, но с каждым годом всё реже» (Битов, 1989, 136).

Из цикла «Позабытые игрушки» М. Бородицкой (1954 г. р.): «Раскидай, / Раскидай / Сделан по старинке: / Раз – кидай, / Два – кидай / Мячик на резинке. / Он тяжеленький, тугой, / Нитками обмотан, / А под розовой фольгой, / Под бумажкой – / Что там? / Раскидай, / Раскидай / Пляшет по бульварам: / Раз – кидай, / Два – кидай, / И почти задаром! / Это мне! / Это мой! / Я не потеряю: / Принесу его домой – / И расковыряю» (Бородицкая, 1999, 79).

Имеются сведения, что аналогичная игрушка в начале 2000-х гг. называлась «попрыгунчик».

РАСКИДАЙЧИК – то же, что Раскидай.

РАСКИДЫШ – азартная мальчишеская игра.

О шестиклассниках в середине 1950-х гг.: «Тут, рядом со школой и все-таки в стороне от нее, мы иногда играли в “орла” и в “ростовчика”. Пока мы шли, я шарил по карманам, но моего счастливого медного пятака уже не было. Большой, толстый, он был незаменимой битой в игре в “раскидыша” и “пожарчика”» (Мелентьев, [1958] 1961, 20–21).

РАСКОЛБАС – (молодежно-подростковый лексикон) раскрепощённое поведение.

О девочке 12–14 лет в г. Когалыме в 1999–2001 гг.: «Приходим на школьную дискотеку. Подружка обвела всех танцующих взглядом и произнесла: “Вот это расколбас!” Она имела в виду, что народу собралось много, и все активно двигаются, принимают участие в конкурсах, весело проводят время. Второй вариант [выражения того же смысла]: “Вот это движуха!”» (134).

Ср.: Колбаситься.

РАСКРАСКА – детская книжка с картинками для раскрашивания.

О конце 1950-х гг.: «… Серёжка стал в больницу собираться. Взял свой водяной пистолет, фонарь, карандаши и раскраски – мои вообще-то, но я уж ничего не сказала» (Долинина, 1962, 46). Вероятно, то же, что Книжка-раскраска.

РАСПАШОНКА – короткая рубашка для младенца (грудного ребёнка) с разрезом от ворота до подола и без застёжки.

О гимназистках середины 1910-х гг.: «Мика не умела ни шить, ни вышивать. Ещё совсем недавно на уроке рукоделия учительница долго разглядывала детскую распашонку, сшитую Микой, качала головой: “Несчастный тот ребенок, которому придется носить вашу распашонку…” Это из-за того, что на тонком батисте Мика умудрилась сделать швы толщиною в полпальца» (Филиппова, 1938, 130–131).

О 1946 годе в Хабаровске: «Уже была голубая Наташина комната… Была Наташина коляска… Были Наташины пеленки, распашонки, платьица, собственноручно сшитые мамой из парашютного шелка…» (Малиновская, 2000).

О конце 1950-х гг.: «А я маме распашонки подарю, – говорит Лёша. – Я уже знаю: белые и голубые – это Мишука, а в цветочках и розовые – Олечкины» (Браиловская, 1962, 6).

См. также: Ползунки.

«РАССКАЗ о Кузнецкстрое и о людях кузнецка» – стихотворение (1929) В.В. Маяковского; в 1940-е – 1980-е гг. изучалось в школе (7 кл.).

«РАССКАЗ о неизвестном герое» – стихотворение С.Я. Маршака.

О 1950-х – нач. 1960-х гг.: «Целые поколения дошкольников воспитывались, воспитываются и будут воспитываться на таких книжках, как “Рассказ о неизвестном герое” С. Маршака, “Доктор Айболит” К. Чуковского, на многих и многих книжках, которые рассказывают пяти-шестилетним о дружбе, о стойкости, о скромности» (Рубашкина, 1964, 139).

О нач. 1960-х гг.: «Поэма “Сын артиллериста” изучается в V классе в конце учебного года и входит в пятый раздел программы – “Советские писатели о социалистической родине”… После поэмы “Сын артиллериста” идёт стихотворение Маршака “Рассказ о неизвестном герое”…» (Колокольцев, 1963, 91).

РАССКАЗ рукописный – жанр девичьей рукописной культуры. См.: Рукописный девичий рассказ.

«РАССКАЗЫ о Володе Ульянове» – книга Лидии Феликсовны Кон. Издавалсь в 1960-е – 1980-е гг.

Тираж 1966 г. – 300 тыс. экз.; 1969 – 450 тыс.; 1971 – 200 тыс.; 1983 – 300 тыс.; 1985 – 200 тыс.; 1987 – 100 тыс.; 1988 – 300 тыс. экз.

Из книги: «Когда вызвали Володю, он хорошо прочёл большое стихотворение Николая Алексеевича Некрасова “Мужичок с ноготок” и правильно ответил на все вопросы по грамматике. Володя отлично сдал все экзамены, и его приняли в первый класс гимназии. Весёлый и радостный, пошёл Володя с мамой покупать форменную гимназическую фуражку и ремень» (Кон, 1966, 17).

«РАССКАЗЫ о Чапаеве» – книга (1939) А. Кононова.

О 1940-х – 1950-х гг.: «А. Кононов “Рассказы о Чапаеве”. Эту книжку дети очень любят. Кто из них не читал её? Таких детей, пожалуй, не найдётся. Эти рассказы хорошо читаются и мальчиками, и девочками, их читают и второклассники, и третьеклассники, и учащиеся четвёртых классов. Изданная впервые в 1939 г., эта книга выдержала немало изданий, войдя в историю советской дет. лит-ры. В тоненькой книжке восемь маленьких рассказов» (Старосельцева, 1960, 36).


«САДИСТСКИЕ стишки» – жанр современ­ного детского фольклора, распространенный в 1970-е – 1990-е гг., наиболее разработанная область отечественного «чёрного юмора».

Из обзорной статьи «Детский фольклор: итоги и перспективы изучения» (2005): «Большой интерес фольк­лористов с начала 1990-х гг. вызывает совсем “молодой” жанр детского смехового фольклора – дактилические дву- и четверостишия, в каждом из которых с условным героем-ребенком (“маленьким мальчиком”, “девочкой Машей” и т. п.) происходит событие, оканчивающееся кровавой трагедией для него или для окружающих. После нескольких лет терминологического плюрализма (ср.: “садистские частушки”, “садистские куплеты”, “стихотворные страшилки”, “куплеты про маленького мальчика” и др.) за этим жанром в конце концов закрепилось название “садистские стишки”. Со времени появления первых публикаций и статей библиография научных работ о садистских стишках достигла уже более двух десятков наименований, им посвящены отдельные главы монографий и диссертаций по современному детскому фольклору. Жанр появился “на глазах” у нынешних исследователей и поэтому вопрос о моменте его возникновения и первоисточнике пока остается открытым… Несомненным фактом для всех исследователей остается взрослое происхождение садистских стишков и время их появления – вторая половина 1970-х гг. В подростковой среде садистские стишки активно бытовали уже к началу 1980-х гг. Работы, посвященные садистским стишкам, в основном преследуют цель выявить направленность “черного юмора”, тем самым вскрыть функциональную сущность жанра и объяснить причины огромной популярности в подростковой среде. Большинство исследователей сходятся в том, что садистский стишок – одна из форм “альтернативной словесности” позднесоветской эпохи, своего рода “подростковый протест” против навязыва­емых взрослыми картины мира и правил жизни… Так, А.Ф. Белоусов считает “объектом полемики” в детско-подростковом осмыслении жанра «непрерывный поток родительских поучений и предостережений»… По мнению др. ученых, садистские стишки “переосмыслива­ют ходульные темы, мотивы, образы, ритмику, интона­ции советской детской поэзии”, строятся на “штампах, заимствованных из литературы для детей “сентимен­тально-сюсюкающего” типа” и на “перенесён­ном вместе с ними мифе о счастливом детстве ребенка, придуманном взрослыми”, который в рез. разрушается посредством резкой смены эмоционально-стилистич. и образной парадигм в финальных строках каждого стишка. При всех различиях в определении объекта осмеяния, пародирования и полемики, садистские стишки интерпретируются как жанр остросатирический, направ­ленный на дискредитацию навязываемых господству­ющей культурой стереотипов… Кроме того, достаточно распространена идея, согласно которой садистские стишки, представляя увечье и гибель в гипербо­лизированной форме, выполняют психотерапевтич. задачу, помогая ребенку с помощью смеха дистанции­роваться от образа смерти и побороть детские страхи. В этом, по мнению исследователей, проявляется как принципиальное отличие стишков от страшилок, прививающих сугубо “серьезное” и отчасти мистическое отношение к страшному, так и сходство со страшилками на функциональном уровне» (Белоусов, 2005, 227–229).

О девочке 6–7 лет в г. Когалыме Тюменской обл. в 1994–1995 гг.: «Из-за сурового климата гуляли редко, в основном, собирались с друзьями по подъезду у кого-нибудь дома (сегодня у меня, завтра – у тебя…) и рассказывали друг другу садистские стишки, анекдоты, скороговорки, пели песни по очереди. “В студию Филя приплелся устало, / Степашка с Каркушей кушали сало. / Филя спросил: “А где же наш Хрюша?” / “Нет его больше”, – всплакнула Каркуша“; “Около дома, где сохли две ели, / Леночку Петя качал на качелях. / Трос оборвался, брызнула кровь – / Так умирает большая любовь“; “Мальчик конфету нашел под ногами / (Яд в шоколад был подсыпан врагами), / Взял, откусил и мальчишки не стало… / Не поднимайте с земли что попало“; “Дед Мороз в мешочек бомбу подложил, / И подарок этот мальчику вручил, / Не плясать мальчонке, песню не запеть, / Даже шапку больше не на что надеть”; “Дядя газоны косил не спеша, – / Мелко нарезаны два малыша”. Всегда было весело, когда рассказывали эти стишки. А дома, перед сном, вспоминая, было жутковато, страшно» (134).

О девочке 11–12 лет в нач. 1990-х гг.: «Ещё в то время нас интересовали стишки-страшилки про мальчика и девочку: “Маленький мальчик по крыше гулял, / Кончилась крыша, и мальчик упал. / В воздухе сделал тройное он сальто – / Долго его соскребали с асфальта”; “Маленький мальчик варил холодец, / По полу ползал безногий отец”; “Маленький мальчик бритву нашел, / Маленький мальчик к папе пришел. / “Что это, папа?” “Губная гармошка” / Всё шире и шире улыбка у крошки”; “Девочка в поле нашла ананас, / Это был старый немецкий фугас. / Я не забуду даже во сне / Те голубые глаза на сосне”; “Маленький мальчик по стройке гулял, / В бочку с цементом он как-то попал. / Добрая мама пошла в магазин, / Видит, в стене улыбается сын”; “Маленький мальчик играл в водолаза, / Смело спускался на дно унитаза. / Смелая тётя нажала педаль, / Мальчик унесся в подводную даль”; “Девочка в поле нашла ананас, / Это был старый немецкий фугас. / Вымыла ручки, села за стол, / Череп нашли километров за сто”; “Девочки в поле цветы собирали, / Мальчики в поле в индейцев играли. / Маша нагнулась, сзади топор, / Метко стреляет индеец Егор”. Это так называемый чёрный юмор. Моя подруга Маша собирала такие стишки и записывала в отдельную тетрадь» (607).

О девочке 12–15 лет в г. Далматово в 1997–2002 гг.: «Садистские стишки примерно в 1997–1999 гг. я услышала от одноклассников (5–7 классы). Это куплеты: “Маленький мальчик по крыше гулял, / Кончилась крыша – и мальчик упал, / Долго смеялись собаки и кошки, / Как шевелятся глаза у лепёшки”; “Дети в подвале играли в гестапо, / Умер от пыток сантехник Потапов”. В 2002 году (9 класс) одноклассник Саша рассказал мне следующий стишок: “Маленький мальчик со сломанной ножкой / Супик хлебал алюминиевой ложкой. / Мама ласково гладила сына: / “Скоро умрешь ты, хромая скотина!””» (136).

О 1998 г.: «Моя десятилетняя дочь увлеклась кровожадными стишками. Она постоянно их нам читает. Например, такое: “Маленький мальчик в ванне купался, / мылся, плескался, водой обливался./ Мама зашла к нему, юбкой шурша. / Раз табуреткой – и нет малыша”. В этих стишках родители и дети предстают злодеями, садистами, а дочь как будто от них удовольствие получает, смехом зашивается» (Семья и школа. 1998, № 6 – С. 7).

О 12-летней девочке в 1999 году в Шадринске: «Садистские стишки. Я учила такие стишки, чтобы потом посмеяться с друзьями. Например: “Люблю грозу в начале мая: / Как шибанет – и нет сарая. / Мозги висят на проводах, / И трупы плавают в прудах”; “Маленький мальчик нашел пулемет, / Больше в квартире никто не живет, / Только соседская кошечка Нона, / Лишь на неё не хватило патрона“» (135).

О девочке 13 лет в с. Кундравы Чебаркульского р-на Челябинской обл. в 2000 г.: «Садистские стишки я услышала от своего брата, который старше меня на два года. Когда он мне их рассказал, я была удивлена, так как считала, что эти стишки могут рассказывать только взрослые и невоспитанные люди. А спустя некоторое время мальчишки из нашего класса начали читать их тоже» (141).

Лит.: Белоусов, 1998, 545–577.

«САДОВНИК», игра(ть) в садовника – игра, позволяющая детям и подросткам демонстрировать свои симпатии к присутствующим.

Описание игры в садовника содержится в следующем отрывке из повести, описывающей, по всей видимости, период конца 1940-х – нач. 1950-х гг.: «К вечерним играм мы обычно сходились на крыльце Куликовых, в среднем из пяти домов. Когда мы со Славкой явились, все уже были в сборе… “Вам до Генки ого-го!.. Ладно. Давай, Нин!” Нинка, … сразу повеселев, объяви­ла, что она садовник. Это означало, что все прочие – цветы, которым нужно срочно попридумывать названия. Выбрать цветок – штука серьезная, и все притихли. Первым встрепенулся Генка… Он торопливо … выпалил: “Колокольчик!.. Я колокольчик!” “Правильно, – поддержал его Борька. – Ты у нас, Генк, человек хороший, и цветок у тебя хороший, любить будут – заойкаешься, а я лопух”, – представился он – попробуйте, мол, влюбиться. “Лопух не цветок”, – заметила Нинка. “В саду всё растет”, – отпарировал Борька, и Нинка только презрительно дернула губами, дескать, как хочешь, но уж любви моей не жди. “Астра, – выдохнула Люська, всё ещё глядя в небо. Прикинув так и сяк, я пророкотал: “Рододендрон!” На меня глянули почтительно-удивленно. Томка даже перестала плести и склонила голову к плечу. Знай на­ших – и завлеку, и озадачу. Славка… брякнул: “Флокс“… Мирка … крикнула: “Настурция!”… А я гадал, кем же будет Томка: мальвой, бегонией, орхидеей или каким-то неведомым цветком, и не знал еще, влюбляться мне в нее при всех или нет. Игра игрой, да мы-то не игрушечные. Влюбляться, – значит, опять выказывать себя, а не влюбляться – ну как это не влюбляться, когда само влюбляется... Томка медлила, всё плетя и плетя Люськину косу, пока, наконец, садовничиха не под­хлестнула: “Том, а ты кто?“ “Никто пока. Доплету вот...” “Господи, потом доплетёшь!.. ” “Все равно не хочу” – упрямо сказала Томка и надулась. “Вечно она с фокусами! – фыркнула Нинка и начала со злым подвывом: – Я садовником родился, не на шутку рассердился, все цветы мне надоели, кроме… Колокольчика”. Генка ойкнул – и пошло... Сперва влюблялись роб­ко и с раздумьями, потом поднаторели, и любовь вовсю закружилась, зазвенела на крыльце. Больше всех до­ставалось Лопуху, только Нинка так и не признала его. А Флокс неожиданно как зарядил – Настурция да На­стурция, так и жал – я, видно, чересчур повлиял на него. Меня особо не баловали, да мне и не игралось без Томки, хоть я и хорохорился. Нет, Томка, не ушла, она так же сидела… и часто переглядывалась со мной, но все мы были цвета­ми, все мы были в том далеком, сказочном саду, а она была тут, вот на этом занозистом крыльце… А я хотел быть с ней в одном мире, и, когда Настурция в очередной раз призналась, что влюблена в зануду-Рододендрона, я завопил: “Никого не люблю!.. Где солнце?” Все шумно схлынули с крыльца…» (Михасенко, [1965] 1972, 42–44).

О Москве в 1943–1944 гг.: «Детям хватало места для… игр в “на златом крыльце сидели...” или “я садовником родился...”» (Сафонов, 2001).

О вт. пол. 1950-х гг.: «В голове у меня вертелась нелепая приговорка, придуманная, уж конечно, девчонками: “Я садовником родился, не на шутку рассердился, все цветы мне надоели, кроме…”» (Алексеев, 1987, 26).

О начале 1970-х гг.: «Играли в игру “Садовник”. Играющих человек 5–6. Садовник сидит и говорит: “Я садовником родился, не на шутку рассердился, все цветы мне надоели, кроме одной”, например, розы. “Роза” идет и целует кого-либо, по желанию ведущего» (587).

О детях 14–15 лет в г. Кургане в 1977–1978 гг.: «Игра “Садовник”. Я садовником родился, / Не на шутку рассердился. / Все цветы мне надоели, / Кроме…” Участников от 5 до 15. Они назывались какими-нибудь цветами. Названный цветок выполнял желание ведущего – поцеловать какой-нибудь “цветок”» (591).

Запись начала 1980-х гг.: «Садовник. Водящий: Я садовником родился, не на шутку рассердился. Все цветы мне надоели, кроме розы (каждый из играющих выби­рает себе какой-нибудь цветок). Роза: “Ой!” Садовник: “Что с тобой?” Роза: “Влюблена”. Садовник: “В кого?” Роза: “В мак”. Мак: “Ой!” и т. д. Если играющий не успел назвать цветок, то садовник говорит: “Раз, два, три, вещичку гони”. Когда от кого-нибудь из участ­вующих садовник получит три предмета (это могут быть палочки, игрушка, цветок), тот становится садовником» (Лойтер, 1991, 231–232).

О д. Портнягино Шатровского р-на во вт. пол. 1980-х гг.: «“Садовник”. По считалке выбирали садовника, остальные дети садились, придумывали и называли себе имена цветов. Садовник говорил слова: “Я садовником родился, не на шутку рассердился. Все цветы мне надоели, кроме астры”. Астра должна сказать: “Ай”. Садовник: “Что с тобой?” Астра: “Влюблена”. Садовник: “В кого?” Астра: “В тюльпан”. Далее строится такой же диалог. Если кто-то не успеет сказать: “Ай”, то отдает какой-либо предмет и выходит из игры. Затем проигравшие поют песни, читают стихи, инсценируют небольшие сценки» (530).