Чернигова
| Вид материала | Документы |
Нина МАТЯКИНА
(г. р. 1952)
* * *
Ах, отдайте мне небо,
Отдайте мне небо!
Не моё, –
То, что сердце сжимает до слёз! –
Пусть пребудет вовек,
Как всесильное ЭГО,
Небо – чёрно-гремящее
В сполохах гроз.
Это – только сейчас,
Это – сон бесконечности:
И призывно летящие вдаль
Облака
Приближают меня
К первозданности,
К Вечности
И уносят
В бездонную высь
На века!
* * *
Приехали. И дома тишина
Дохнула запустением. И только
За окнами знакомая сосна
Напоминает прошлое невольно.
Приехали. Всё заросло травой.
Опять крапива обжигает ноги…
Но птицы – высоко над головой –
Мне предвещают новые дороги.
Приехали… Но как хочу опять
Я в дальние отправиться просторы,
Где каждая доставшаяся пядь –
Опять подъём,
Вновь – восхожденье в гору!
ОСЕННИЕ ЛИСТЬЯ
Шёпотом, только шёпотом
Листья со мной встречаются.
Трепетом, только трепетом
Головы их венчаются.
Рыжими, жёлтопёрыми
Вспыхнут в одно мгновение,
Призрачными узорами
Впишутся в откровение.
Вестники, вечно вестники
Зимних отрогов холода:
Лиственные кудесники,
Вырезанные из золота.
* * *
День миновал. В нём не было страстей.
День – что тоски набрасывал завесу.
В нём были дети, муж и гул гостей… –
Ну, кто, скажи, поставил эту пьесу?
Нет, нет, не я! Чужим был этот пир,
В нём я – как позабытая актриса
И каждый здесь по-своему чудил,
По-своему осваивал кулисы…
* * *
Снег. Опавшее небо
Улеглось у ворот
В ожидании хлеба
И крестьянских забот.
На оконные ниши,
На асфальт и сирень,
На фасады и крыши
Зимний движется день.
В переплёты надежды,
В перемёты мечты,
На людские одежды
Сыплет снег с высоты.
И на разные судьбы,
Обеляя людей,
Мчатся новые будни
И метели идей…
* * *
Мы ещё не вошли
Некрологом в газетные рамки.
Мы ещё не прошли
По дорогам, где сотни рутин.
Да, мы жизнь проживём,
Доставая до избранной планки,
Ведь для смерти у нас
Очень мало причин.
Мы ещё завоюем
Людское ристалище,
И – сражаясь со злом –
Отстоим свою честь.
…Неужели от душ
Остаются пожарища? –
У бессмертных границ
Тоже пропасти есть.
За несбыточность снов
Мы не будем печалиться.
Память наша несёт
Всё, что жаждем сберечь.
Наши предки соборы
Возводили на капищах. –
Мы оттуда пришли,
Через муки и сечь.
* * *
Крошится лёд, крошится лёд.
Водная гладь – как месиво.
«Снова вперёд! Снова вперёд!» –
Весна будоражит весело.
…Осколки льда в сердце, в глаза…
Незащищённость всегда пугает.
Да разве это большая беда? –
Когда-то ж лёд всё равно растает.
* * *
Опять живу. Вдыхаю воздух дивный:
Вот и пришёл к нам солнечный апрель.
Вновь будут грозы вкладываться в ливни,
Размазывая неба акварель.
Нить жизни – тоненькая – чуть не оборвáлась.
Порадуйтесь сегодня за меня:
Хоть на плечах – потеря и усталость,
Я вырвалась! – бессильна западня.
Жива! Жива и счастлива, что, всё же,
Опять дано увидеть мир вокруг.
Теперь он мне милее и дороже! –
Всевышний ничего не дарит «вдруг».
Я бред забуду, темноту страданья,
Любовь свою по капельке раздам… –
Как хорошо, что не было прощанья,
Как хорошо,
что живы вы, мадам!
Валентина ТОМИЛИНА
(г. р. 1953)
* * *
То обломать боимся каблуки,
то боязно смешными показаться...
В чужих дворах мальчишки так легки,
что страшно нам к их миру прикасаться.
Как будто родом мы из игр других:
не столь стремительных, не столь азартных,
не рвали яблоки в садах чужих,
не изучали мир по старым картам...
В их книжках больше непонятных тайн –
в их возрасте мы столького не знали.
Стучат настойчиво в асфальтовый тамтам
подошвы их изношенных сандалий.
И пузыри застиранных рубах,
царапин свежая татуировка –
им всё легко...
А нам уже неловко.
Сидим на лавочках в чужих дворах.
...Неловко к незнакомым подойти,
в чужую дверь неловко постучаться:
то обломать боимся каблуки,
то боязно смешными показаться.
ДИПТИХ
1.
Последней электрички неуют
и зябкость ночи за окном печальным,
где фонари полночные снуют,
а станция, как снимок моментальный:
озябший пёс свернулся калачом,
верхушки елей, словно крыши пагод...
Блаженство дня вздыхает за плечом
и ночь грядёт как искупленье тягот.
2.
Живём суéтно, мыслим на бегу.
Грешим с умом, а каемся – невольно.
И я остановиться не могу,
но падаю –
и ушибаюсь больно.
* * *
От рабства суетных привычек
избавь меня, мой робкий стих.
Жить без подтекстов и кавычек
Хотя бы час!
Хотя бы миг!
Молюсь перу, листу бумаги,
словам, построенным, как рать.
Не дерзости прошу – отваги
любить
и вслух «люблю» сказать.
* * *
Знакомый парафраз
на тему осени...
По крыше дождь
отплясывает лихо.
И вам ответят –
у кого ни спросите –
Что на душе
и пасмурно и тихо.
Обрывки туч
плывут в небесной просини,
Уносят день
с заплаканным лицом...
Знакомый парафраз
на тему осени
Уже напет к полуночи
Творцом.
ОСЕННИЙ ТРИПТИХ
1.
Не торопись, сентябрь,
хоть твой черёд
уже настал.
Длиннющий караван
осенних дней
куда нас заведёт
сквозь морось и туман?..
2.
От неба до земли,
куда ни глянь,
дождь расчертил октябрь
в косую линию.
И осень-мытарь
собирает дань
златой листвой
да серебристым инеем.
3.
Ноябрь, как черновик,
написан впопыхах.
Я пред его небрежностью
немею.
Хочу запечатлеть,
но мне – увы и ах! –
не совладать с пером,
а кистью – не умею...
* * *
Сквозь буйство декораций сентября
я вижу зябкий неуют предзимья...
Пора отречься от календаря,
сменить давно приевшееся имя,
пора «вчера» на «завтра» разменять
(такой монеты – даст Бог – на день хватит),
и сжечь свою заветную тетрадь,
и чистый лист на пустяки не тратить,
свои дела оставить на потом,
хоть что-то различать в небесной выси...
...Я стала независима лишь в том,
что выбираю – от кого зависеть.
* * *
Ни мой наив, ни простота
Не посулили мне удачу.
Но горькой складкою у рта
Своей беды не обозначу.
Небрежно распахну пальто,
Заметив вдруг, что солнце светит.
...Авось беды моей никто
И в самом деле не заметит.
Елена МАМЧИЧ
(г. р. 1953)
* * *
Это время –
Только моё,
А ничейные ружья –
В отстрелах,
Затупилось
Благое копьё,
И в колчанах –
Обуглены стрелы.
Мы – обычные дети
Земли,
На коленях просящие
Бога:
Сколько стоит
Минута любви
И тропа
До родного порога?
Сколько сможешь
Судьбе заплатить
И смягчить
Наказания меру? –
Не порвать бы
Ту робкую нить
От надежды
До терпкости веры…
* * *
В рассвете, грехами распятом,
Колышется солнца овал,
И рыцари, снявшие латы,
Устали в шептаньи забрал.
Тупое наследство эпохи,
Веков середины ядро,
Так просто, как хлебные крохи,
Добро разложили на зло.
Ближайшая к сердцу тропинка –
Угрюмых годов чехарда,
И пенье любви под сурдинку
Бравадою лет – в никуда…
* * *
Парадом шли – ликуя, восторгаясь
Успехом года, космосом, жильём.
Страна плыла по судьбам грешным
Раем,
Гнев вымещая праведным огнём,
Не слыша криков вечностной атаки,
Под пули-бури бросивши сынов,
Мосты сжигая после каждой драки,
На метрах крови размещая кров.
За что боролись, не меняя тактик,
Стратегов прочих измочалив в пыль?
Чужие жизни – просто голый фактик,
Под степи ветру брошенный ковыль.
Полна земля металлом в рваных ранах
И стонет гулко топотом шагов,
Но снова – строй героев самозванных
И перекос орущих пенных ртов…
* * *
Платили
Жизнями
Сполна,
На шаге
Каждом,
Неважно –
Мир
Или война,
Иль пир
Бумажный.
И грому,
Молнии,
Дождям –
За всё
Платили,
И за постылый
Гордый
Срам
Веков
Могилы,
За ветер,
Грубый
Скопидом,
И за потёмки,
За нити,
Что упрямым
Днём
Легки
И тонки,
За нежность,
Кротость
И покой,
И стон
Судьбины,
За час,
Приятный
И лихой,
Что рушит
Льдины,
За всё,
Что понял,
Заслужил,
Ещё заслужишь,
За то,
Что будешь,
Есть
И был,
Планетой
Кружишь…
Да только
Больно
Высока
Слепая
Плата,
И неоплатою
Греха
Душа
Распята.
* * *
Вся жизнь в неизменности грима,
А слёзы – сплошной глицерин,
Но годы – как жест пантомимы
Под взглядом бушующих зим.
И вдруг – накатила усталость,
Угрюмо подставив плечо, –
Как много ещё оставалось
Рассветов, что жгут горячо.
А солнце – играет улыбкой,
И небу – совсем невдомёк,
Как стынет границею зыбкой
Судьбою отпущенный срок.
Хозяйство, семья, магазины –
Всё – там, за далёкой чертой,
А грузные цепи рутины –
Завяжутся в узел мирской.
И выйдет в последнем спектакле
Актриса на сцену – в поклон,
И вздох каблучков – так бестактен
Под «браво» ликующий стон…
* * *
Беззащитна
Поэзия
Века
Под объятья
Седых
Площадей.
Служат
Бедные,
Нудные,
Лестные
Речи
Этим
Сонным
Подвалам
Затей…
Беззащитна
Своею
Болезнью
Невозможности
Слышать
Бытьё
И бросать
Под колёса
Безбрежности
Вечной
Милосердья
Словесного
Зло…
Оставайся
Такой
Беззащитной
И дальше,
Рёвом
Душ
Успокаивай
Век…
И следы
Оставляй,
И слезою
Уставшей
Проклинай
Опостылевший
Грех…
* * *
Ну чей ты, грех,
Предательски желанный?
В твоём плену тону и хохочу,
Переступаю жизненные кланы,
Собой гася наивную свечу.
Как откровенны эти трубы песен,
Что вновь заводят бесполезный
Стон.
Всё продано –
И ряд партерных кресел
Вдруг нарушает тривиальный
Фон.
Парик весёлый падает на сцену,
Шаги актёров больше не слышны, –
Я эту маску всуе не надену,
В себя сбегу ещё до темноты…
* * *
Ноктюрны печали навеяли
Под скверну глухих вечеров,
И грустные пристани севера
Прощают прогулки ветров.
Как мало хорошего пройдено,
Но только любви – полчаса
Под явку с повинной –
За орденом
С уставом своим – в словеса.
В реальном присутствии
Таинства
Ты снова обманут
Судьбой,
И только тропинка
По зависти
Талантлива –
В сфере любой…
* * *
Краски листьев –
Разного цвета,
И в озёрах вода –
Другая.
Заблудилось
Позднее лето,
Будто горстка снежинок –
Тает,
Жмётся, прячется, перегорает, –
Ветер беглый, играя,
Свищет, –
И трепещет
Под птичьи стаи,
И продрогшее солнце
Ищет…
* * *
Захочу – полюблю,
Коль получится,
Грустью свечи зажгу
В вечера,
Грешной завистью
Странного случая
Позабуду,
Что было вчера.
Осень гулкая
Козыри выставит
И поманит улыбкой
Своей –
Только вёсны
С ума сойдут
Сызнова
От рассветов
И смелости дней…
* * *
Как запах жизни
Милостью хитёр!
Его обман –
Привязчивой напастью
Сжигает время,
Будто бы на спор,
Миг забирая
Мудростью и властью.
Юрий ШЕВЧЕНКО
(г. р. 1954)
ИСТОКИ
Как на полях бледнеющий туман –
Предвестник поздней осени клубится,
Так и во мне – томительный дурман
Желаний, отзвуков и чувств таится.
Стихи, сложившись, падают, звеня,
И призма восприятий, ощущений
Исполнена величием огня,
Единства и всеобщности Вселенной.
Но в повседневной, тщетной суете
Является понятие иное:
Добро и зло разнятся в бытие,
И зло, как правило, рождает горе.
Но не приемлет ни добра, ни зла
Единый мир всеобщности явлений.
Так эхо, неизбежное в горах,
Тона уносит лучших песнопений.
И самый совершеннейший предмет,
Опаленный, раскрашенный луною,
Всегда оставит за собою след
Своею теневою стороною.
Глубоко чувствуя, что этот мир един,
Но вновь подвержен слабости эмоций,
С ума схожу, как Карамазов-сын,
В предвиденье пустой, бездонной ночи.
БОЛЕЗНЬ В ДЕТСТВЕ
Так косо вечером метёт.
Фонарь скрипит – его качает.
И тень собаки у ворот
То прыгает, то приседает.
Прохлада белых покрывал
Там, за окном, у горизонта.
А здесь – температура, жар
Рисуют профиль Джиоконды:
Улыбки жало, мысли яд, –
Болезнь отчаянно смеётся.
И мыслей спутанных каскад
Вот-вот провалится, сорвётся…
От стульев комната узка,
Она приталена, примята.
Ещё таится боль в висках
Густым лакричным ароматом.
Но плавно отступает жар,
И Джиоконда исчезает.
Витает сон. У стёкол – парю
Фонарь скрипит – его качает.
* * *
Когда в гардинах полная луна
Прохладой ночи усыпляет Клио,
И царствует в безумье серебра
Над засыпающим усталым миром, –
Эрато! – Ты прости мои грехи,
Исправив строчки, как оборки платья,
Я вновь пишу, но не с твоей руки,
И ночь проведена в иных объятьях!
Стекают пряди, чёрные, как ночь,
В глазах – улыбка новой Лорелеи:
Спокойно-страстна, как Гренады дочь,
И пламенна, как женщины халдеев.
Да, пусть – обыкновенная, как все,
Но мне милее всех иных чудес!
Юрий КЛИМЕНКО
(г. р. 1955)
* * *
Мир был надвое расколот –
Ад и ад…
С. Рыбалкин
Мир изначально был расколот
На сто частей, и в каждой – ад.
И в каждой – первым было Слово…
Но разве грешник виноват
В том, что не будет больше Рая
Ни в Небесах, ни на Земле?
Осколки счастья собирая,
Мы снова скроемся во мгле.
И каждый жить готов разбоем,
И – тыча пальцем наугад –
Он тоже мнит себя героем
И рвёт рубаху – «демократ»!
И – как из рога изобилья –
Слова наружу так и прут,
И плачет, словно от бессилья,
Бедняга Брут.
Его кинжал уже наточен
И занесён, и ждать – невмочь…
И будет: за победной ночью –
Варфоломеевская ночь.
* * *
Пусть не шатко, пусть не валко,
Но бреду, пока живу,
Я – рабочая лошадка,
Мирно жрущая траву.
В этом мире, где, похоже,
Совесть – редкий рудимент,
Толстый кошелёк из кожи –
Слишком веский аргумент.
Только хруст «зелёной спинки»
Обеспечит вам успех,
И на «шкуре» после «линьки»
Вырастает новый мех.
Праведник, кому ты нужен?
Бога – нет, и не зови!
Дуй в ломбард: – заложишь душу
И – в прокатный пункт любви.
Там – синица, тоже птица,
Даже синяя вполне,
Только нужно торопиться:
Души падают в цене.
Девальвация… Не так ли?
Жизнь – моя, и мой позор…
В этом суетном спектакле
Дьявол – главный режиссёр.
* * *
Дрожу, как самолёт во флаттере,
Судьба – «стиральная доска»…
Послать бы всё к «такой-то матери»
И – с пистолетом у виска
Задуматься об одиночестве,
Уйти, сорвавшись, в царство снов… –
Моя душа устала корчиться
В земном сосуде для грехов.
И идеалы все развенчаны,
И больше нечего терять:
Лишь ненависть любимой женщины…
Но: «Как дела?» – Кричу: «На ять!»
И не смотрите настороженно,
Не ждите – не спущу курок.
«Рулетка русская» отложена
На весь отпущенный мне срок.
Всё перетрётся, перемелется,
Пройдёт – и порастёт быльём,
И из ковша Большой Медведицы
Душа омоется дождём.
* * *
Задержалась весна с теплом.
Ей – кокетке – и дела мало,
Что пора начинать перелом,
Что под снегом земля устала,
Залежалась без буйных ласк
Отощавшего за зиму солнца… –
Но придёт долгожданный час,
И оно во всю мощь развернётся,
Разбросает свои лучи
Талый воздух теплом задышит,
Побегут по асфальту ручьи
И заплачут простывшие крыши.
* * *
Душа перегорела основательно,
ни что в ней не затлеет от весны.
и я брожу холодным наблюдателем
и на весну смотрю со стороны.
Чего хотеть, когда уже всё пройдено,
всё было, всё случилось, всё прошло.
Меня посмертно наградите орденом
за то, что я живу себе на зло.
А жизнь бурлит, ей дела нет до олуха,
что прячется в спасительную тень.
…Смотри, как пышно расцвела черёмуха,
за ней – каштаны, а потом – сирень.
Всё, как всегда: кобель – за шустрой сукою,
ему плевать, что «барских» он кровей;
а вот коты, похоже, отмяукали;
зато затрелил в роще соловей.
И прёт трава из каждой мелкой трещины,
и, кожею почувствовав теплынь,
гуляют ослепительные женщины
под раздевающими взглядами мужчин.
* * *
А лето началось с дождя
И мерзопакостной погоды,
Нам в наказанье от природы
Судьбой ниспосланного дня.
И всё-таки, в разрывы туч,
Когда проглядывало солнце,
Казалось, всё ещё вернётся,
Согреет сердце нежный луч.
Но, дирижируя погодой,
Вновь ветер тучи собирал,
И, надвигаясь, ливня шквал
Грозил разбуженной свободой…
Душа застыла, спор ведя
С разгневанными небесами…
Весна закончилась слезами,
А лето началось с дождя.
* * *
Давно истлевшая межа,
меж днём и ночью, пала в Лету.
Медовый запах лип дрожал
в предчувствии грозы. Отсветы
сухих зарниц ломали тень
от покосившихся заборов,
и ветер замер, как олень
перед рывком, ища опоры.
Ещё немного, и, вздохнув,
рванётся с ураганной мощью,
не чувствуя свою вину
за то, что натворит он ночью.
От хлынувшей воды земля
покроется «гусиной кожей»
и, как бездомный пёс, скуля,
полночный вымокнет прохожий.
Пока же – немота садов,
судьбой поставленной на карту,
да мерный звук моих шагов –
так глухо липнущий к асфальту.
* * *
Сыплет небо промозглым дождём.
Это – осень, волшебница осень,
Распустив золотистые косы,
Разрыдалась о чём-то своём.
Может быть, в ожидании вьюг
Снова сердце тоска разрывает,
Потому что последняя стая
Журавлей улетела на юг;
Потому что уже листопад
Смыл парадность осеннего грима, –
Время движется неумолимо,
И ничто не вернётся назад.
И никто ей не в силах помочь.
Чем утешить её? – Неизвестно…
И расплакалась, словно невеста
Перед свадьбой в последнюю ночь.
* * *
Чашка чая плохо греет
от предзимней стылой стужи.
Верь, меня не пожалеет
та, которой я не нужен.
Сослепу стреляет светом
лампа, и лежат от скуки
на плечах, как эполеты,
эти маленькие руки.
Притвориться? Невозможно…
Нежность – для семейных хроник.
Всё растрачено, всё ложно.
Я – не муж и не любовник.
* * *
Снег искрится, сверкает – до слёз.
И, подобно заезжему магу,
Всё крепчает, крепчает мороз,
Выжимая из воздуха влагу…
Я – язычник, и слишком увяз
В этой жизни своими грехами,
И кумир мой – стареющий вяз
С поседевшими за ночь ветвями.
* * *
Свеча горела на столе,
Свеча горела…
Б. Пастернак
Луна продолжит свой полёт
В небесном храме.
И вечер сумерки прибьёт
К оконной раме.
В углах от пламени свечи
Запляшут тени,
И будет множество причин
Для откровений.
И примет терпкое вино
Хрусталь бокала,
Слова, забытые давно,
Слетят устало.
Полупризнанья, полусны.
Надежды лучик,
И комплекс будущей вины
Подавит случай.
Навстречу – полуоборот,
И речь бессвязна,
И бес в который раз толкнёт
В костёр соблазна.
И всё давно предрешено,
Мы это знали,
И недопитое вино
Уснёт в бокале,
А отражённая свеча –
Во мгле бутылок…
И я поверю сгоряча,
Что это – было…
* * *
Елене
Любимая, давай с тобой сбежим
От шумных улиц, и отыщем где-то
Тот островок, где есть лагуны синь,
Кораллы, пальмы, и всё время – лето.
Там океана пенистый прибой
В порыве нежности твои омоет ноги,
Там в чаще пальм весёлою гурьбой
Ещё живут языческие боги.
В своей крови там гибнет Солнце-Ра,
Чтоб утром в золоте воскреснуть снова,
И превращается в кусочек янтаря
Твоё любое ласковое слово.
Там нас никто не сможет оболгать,
И не бывает дней пустых и скучных…
Давай уедем, милая, – тогда
Мы сможем быть с тобою неразлучны.
Ярослав КРУЦЯК
(1961–2008)
* * *
Зима, располовиненная датой,
Числом – пятнадцатое января,
Осталась той же – белой и крылатой,
Летит над миром, ёлки серебря.
Бросается и щиплет, и кусает,
И щёки трёт шершавым наждаком,
Бормочет что-то диким языком
И в синей тьме до света исчезает.
Да, это так. Но календарь не врёт,
Он воробьём оттаявшим орёт,
Провозглашая, что идёт на убыль
Зима, что скоро будут сочтены
Дни зимние, что в угол свалят шубы,
Что пропоют невиданные трубы
О шествии невиданной весны,
И выплеснутся золотом ручьи –
Расплавленным – из-под седого снега,
И озимь распрямит свои побеги,
Как расправляют прутья силачи,
И треснут почки клёнов и берёз,
И закричат вернувшиеся птицы…
Семнадцатое января. Мороз.
Как часто мне весна вдруг стала сниться!..
* * *
Стучит капель. Прибавлены в пейзажи
Февральские – художником, сокрытым
От глаз прохожих – хлопья чёрной сажи.
Распахнуты пространства и раскрыты
Ресницы, смоченные дикой влагой –
Берёзовые чёрные ресницы
Помаргивают над землёй, над плахой,
Над матерью, пытаясь удлиниться. –
Уродство смерти: лики и суставы
Листов опавших.
Снег сойдёт. И прелью
Проявится – как горькая отрава –
Плоть, бывшая органом и свирелью.
* * *
Автобусный гул, потоки машин,
А рядом – берёзы весеннее чудо:
Набухшие почки! А в них – изумруды,
В них – кольца стальные волшебных пружин…
Откуда – как радость нежданная – вдруг
В смешении звуков – отчётливый звук
Вернувшейся птицы усталой, счастливой? –
Там, в странах далёких, неплохо жилось,
Но сердце однажды рванулось, зажглось:
«На родину, родину!» – нетерпеливо…
* * *
Глаза встречаются и отличают
Из тыщи разных глаз одни глаза.
Не по одёжке –
по глазам встречают
И понимают: будет гроза.
Ударит в нервы ударом точным
И душу тёмную сожжёт огонь.
И ниткой тонкою, узлом непрочным
К ладони случай притянет ладонь.
* * *
– Люблю тебя.
– Я не люблю тебя. –
Сюжет замысловат?
Увы, едва ли.
Растерянные мысли теребя,
Стоишь, как шут седой на карнавале.
Уйди, прошу. Что можешь ты сказать?
Толкни себя в какие-то объятья.
Все люди – сёстры на земле и братья:
Другая будет от тоски спасать,
Другая будет губы целовать,
Варить еду и разбирать кровать,
Считать с годами первые морщинки,
Твои шаги во мраке узнавать…
Люблю тебя. Не бей мои глаза
Своим отказом царственно-прекрасным.
Люблю тебя. В моих глазах слеза
Отсвечивает голубым и красным.
Люби меня. Ну, хочешь – я умру,
Развеюсь серым пеплом на ветру
И богохульствуя и не скорбя,
Что прахом стал,
и лишь тебя во имя.
– Люби меня.
– Я не люблю тебя.
КУСТ
Куст диких роз, названья не имея,
соизволял в глуши произрастать,
прикидываться дурачком умея
и красоту внезапную являть.
Он у шоссе лежал, и, опираясь,
на правый локоть, слушал и смотрел,
как мчались
день и ночь, вдали теряясь,
грузовики, и как закат горел;
как солнце, ёжась от ночной прохлады,
на небеса всходило; как скворец
разучивал забавные рулады,
и как в гнезде попискивал птенец;
как целовались, идучи с гулянки,
сограждане соседнего села,
и как ребёнка своего крестьянка
Пречистой Девой на руках несла.
* * *
Отцветут, упадут розы красных кровей
В пыль густую глазами, глазами своими.
Отвернётся, вспорхнёт, улетит соловей,
Но останется розы нетленное имя.
Я люблю этот барственный нежный цветок,
Он прохладою мраморной статуи дышит,
Он в крови образует крутой кипяток,
Он ночную Вселенную видит и слышит.
Розы, красные розы, избитый мотив,
Вроде рифмы:
«любовь – кровь»,
«глаза – небеса».
* * *
Душа наполнилась всем тем, чему названье
Так трудно подобрать в толковом словаре.
Но может, может быть, в том есть её призванье
И смысл – шуметь, как осень в октябре,
Бросаться в крайности и ждать костёр с улыбкой,
И слёзы – как в ведро подставленное дождь,
Гудеть, как колокол, и изгибаться скрипкой,
И гвозди приносить в округлостях подошв…
* * *
Мы научились слишком просто жить,
Мы научились скорый суд вершить.
Роль горлопана – тьма импровизаций
В наш скорбный век, когда совсем не грех
К чужой душе железом прикасаться.
* * *
Врачует дождь своей музыкой странной
нам души обожжённые. Идёт
сентябрь кровоточащий, словно рана,
и полон мёда каждый злак и плод.
Становится пронзительней и глубже
ночная тьма. И сон широк, как смерть.
Плывёт листок в новорождённой луже,
и, словно женщина, вздыхает твердь
опустошённая… – Слепые дети
ей груди искусали
и живот
изгрызли…
Дождь идёт на белом свете.
Свершается времён круговорот.
* * *
…И незаметно умирают,
Землёй становятся, водой
И воздухом, – миры играют
Упругой силой молодой. –
Растёт трава, и плещут рыбы,
И птицы чёрные летят…
И лишь камней стотонных глыбы
Знать о бессмертье не хотят.
* * *
Марине Цветаевой
Теперь ты – звук, не тяжесть тёплой плоти, –
Шум дерева, скрипение корней,
Местоимений в тёмном переплёте
Шептанье, сонный переступ коней,
Чуть слышный треск сухой свечи янтарной,
Стук яблока, упавшего в траву… –
Упрям твой слог, открытый и ударный,
Пронзающий крылами синеву.
* * *