Чернигова
| Вид материала | Документы |
СодержаниеФ. Тютчев Лунная ночь Полдень в степи Сама склонюсь к стакану Накануне бомбёжки |
Ф. Тютчев
Болезнь идёт к концу –
Устало сердце, износился мозг,
И лишь привычка жить ещё сильна,
Но и она к ночи слабеет.
Глаза свои закрою – доктор шепчет
Прозрачные слова: сирень,
серо,
сыро.
Слова – игрушечные панорамы, транспаранты,
За ними – ясная воздушная страна.
Но – панорама… Кремль… лубок… кресты,
Благополучные мастеровые,
Румяные – что кирпичи на стенах.
О, патриоты с русой бородой,
Георгии Победоносцы,
Трактирщики, убившие дракона
Хрипящим граммофоном!
Пусть тот, кто хочет пить
Источника чудес,
Не замутит воды, и шелуху болячек
У каменных кропильниц не оставит.
Их рубище – лишь театральный хлам.
Библейцы, старики с витыми бородами,
Нахальные матерьялисты
С пренебрежительным и чванным сердобольем
Своих больных выносят к водоёму.
– Мы, – говорят они, – мы набиваем цену
Пред Богом за свою худую жизнь.
Обманщики, а какова цена
Сухому хлебу милосердья?
Они, как порожденье мутной мысли,
Живут во мне и утверждают жизнь
Своим существованьем. Как уйти
От них, от самого себя?
Но хор библейцев мне поёт: сирень… сирень…
Я оставляю их и, знаю, навсегда.
Их бешенство: из широко открытых ртов
Несётся крик, их губы сожжены
И молния их бьёт.
О, половодье духа!
Сожжённая сирень – лишь лёгкий пепел
Их исчезающих фигур.
Я слышу громыхание грозы,
И в окнах, что парят над садом, –
Лиловые тона их мантий,
Их перья – кисточки цветов.
Там погибает утром наш кустарник,
Там битое стекло среди крапивы,
Нисходит некий дым, сентиментально
У занавеса клохчут куры.
Белёсые холмы лепечут ставнями,
Свет льётся на веранду, прыщет в щели.
Всё двигается на дом, как желе.
Вот, кажется, ворвётся и зальёт
Прозрачным воском комнату, постель,
Меня, и перестану я дышать,
Но буду видеть всё до дна, до самого конца,
Не постигая, не тревожась.
Всё есть как есть, и в этом – главный смысл.
Здесь не граничат разум и безумье,
Они – одно, как в детстве.
Вещь – только вещь, без всякой связи,
Бессмысленна, но существует.
О, дивная страна, не нужно
Ни жить, ни чувствовать и ни спешить.
Нет памяти, а значит времени – есть созерцанье
Различных форм.
– Но это бред!
(Он жив, подсказывает,
Не теряет способности ориентации –
Рассудок мой). – Да, это бред, – он повторяет.
– Вот посмотри сюда: плывёт окно,
А дальше что? Ведь существует «дальше».
Я отвечаю: – Существуешь ты,
И значит – я живу.
Да, я живу. Стоит свеча. В окне
Светясь проходят тучи. Дождь шумит,
Шумят деревья. Холмы занавесок
Бросают тень внутрь комнаты –
На блюдечко с смородиной, на волосы мои.
И, спрятавшись в подушки, я стараюсь
Не видеть и не чувствовать.
Но жизнь идёт как ветер. Вот предел
Отчаянью и униженью.
И я кричу, что ненавижу жизнь,
И сознаю, что лгу.
10-14 фев. 1929
ЛУННАЯ НОЧЬ
Светло горит серебряный пожар.
На этой пустоте просторной
Нетопырю луна – огромный шар,
Обугленный и чёрный.
А мне всё кажется, что мы с тобой вдвоём
Давно уж умерли, и вот – не понимаем,
Взаправду ли мы видим и живём,
Иль так сидим и засыпаем.
И вот безумие, открыв слюнявый рот,
То плача, то смеясь над нами,
И силится узнать, и нас не узнаёт,
И пусто смотрит в нашу память.
Такой отсюда кажется луна,
Так вот не спится, не сидится.
Захватывая дух, летит страна –
Моя последняя страница.
16 авг. 1927
Наталья АНТИОХ-ВЕРБИЦКАЯ
(1902 – 1994)
* * *
Вот задумчивой зарёю
Вспыхнул запад голубой,
И пронёсся над рекою
Колокольный звон густой.
Тихо сумерки спустились
И обняли землю всю.
В небе звёзды засветились,
Закричал пугач в лесу.
И над спящею землёю
Встала бледная луна,
Отражённая рекою,
Как вдова грустна она.
1918
ПОЛДЕНЬ В СТЕПИ
Полдень. Безлюдие. Скука.
Жарко и пусто кругом.
Ветер шевелится сухо
Над обожжённым холмом.
А в стороне, чуть повыше,
Синим обвитый вьюнком,
Под черепичною крышей
Красный виднеется дом.
Смотрит глазами пустыми
В зной бесконечных холмов,
Где по горячей пустыне
Тени плывут облаков, –
Тени забытых сражений,
Тени ушедших веков…
* * *
На небе вечернем, прозрачном,
Где реет закатная пыль,
И древняя церковь вонзила
Свой острый сверкающий шпиль,
Там ангелы красили небо,
Смеялись и весело пели,
Но вдруг, не закончив работу,
Внезапно они улетели.
То старый злодей Мефистофель
Прогнал их своею трубою,
И грохот трубы его медной
Пронёсся над всею землёю.
А кисть золотая упала
В кусты за далёкой рекою
И след за собой осветила
Нетленным сияньем покоя.
И если кому-то судилось
Ту кисть золотую найти,
Он встретит нежданное счастье
На трудном, тернистом пути.
ЗАКАТ
Скачут кони, гривами качая,
Гаснет апельсиновый закат.
Широко разверзлись двери Рая,
Широко раскрыты двери в Ад.
Сатана стоит там одинокий,
Запрокинув голову назад.
За прозрачным облаком высоким
Тлеют неподвижные глаза.
Ой вы, кони! Ой вы, кони, кони!
Не топчите хрупкий небосвод.
Ваши ноги облака взметают,
Ваши тени падают на лёд.
Но они несутся мимо, мимо.
Их не манит Рай своей красой.
Тает их полёт неповторимый
Над седой, закованной рекой.
НЭП
Сама склонюсь к стакану,
Нальюсь я кислотой
И буду с белой нэпою
Бродить по мостовой.
Барышни курносы,
Покупайте папиросы!
Я лихой мальчишка
Беспризорный.
Под железной крышей
Спит моя семья.
В серой паутине
Теплится закат,
Там в соломе синей
Мёртвые лежат,
Полные отравы,
Как в покосах травы.
То мои товарищи,
Милые друзья.
Эх, зачем, зачем же вы
Покинули меня!
И кому понадобился
Тот крысиный яд,
А теперь всё кончено,
Не вернёшь назад.
Барышни курносы,
Покупайте папиросы,
Крашеные дуры,
Серый милитон.
Все проходят мимо
И не слышат звон –
Тоненький, печальный
Комариный стон.
Феликс! Не хочу
Я твоей неволи.
Лучше улечу
С комарами в поле,
Буду я комарик –
Серенький гусарик.
Барышни курносы,
Покупайте папиросы!
ИУДА
О, этот сад, прекрасный сад!
О, этот неподвижный взгляд! –
Иудин взгляд. Иудин глаз,
Тебя он предавал не раз.
Тебя он в эту ночь продал
И долго, долго руку жал,
Как добрый друг, как тайный враг –
С улыбкой странной на устах.
НАКАНУНЕ БОМБЁЖКИ
В этот день всё было спокойно.
За низким забором розы цвели,
Игрушки лежали на узкой дорожке
И лейки валялись в жёлтой пыли.
И так безмятежно – залитый солнцем,
Обвитый синим ползучим вьюнком,
В дремоте сонной под небом лазурным
Стоял покривившийся старый дом.
Но было так тихо в этом доме,
Так странно тихо и так темно.
А в сад глядело пустыми глазами
Раскрытое настежь большое окно.
Я знала, что нет никого в этом доме,
Что молодая, весёлая мать,
О фартук руки свои вытирая,
Не станет домой ребёнка звать.
Никто никогда за окном не встанет,
Никто не выйдет в зелёный сад,
Никто на эти цветы не взглянет,
Никто не воротит время назад.
А стройных подсолнухов жёлтые лица
Тянулись к солнцу, не зная о том,
Что этой ночью с ними случится
И что неизбежно будет потом. –
Потом распахнулось небо, зияя,
И, потрясая сердце земли,
Тяжёлые бомбы падали градом,
Сметая дома в кровавой пыли.
ВЕСНА
Так медленно холодная весна
Плывёт над нашей длинной улицей.
Деревья стоят, окутанные
Зелёным дымом, и падают
В большую лужу, досягая
Небес и облаков – так глубоко,
Что голова кружиться начинает.
Там дом стоит старинный
И тем прекрасный. Часто
Я на завалинке сижу и отдыхаю,
А дети рисуют на асфальте,
Где ива истекает прозрачными
Зелёными слезами: они струями
Падают на землю. Иногда
Пыхтя проходит трактор, занятый
Своими неотложными делами.
А из окна, из занавесок белых
Доносятся глухие звуки вальса
Шопена и колеблют нежный тюль.
Хозяйка там сидит, склонив
Над клавишами
печалью
Искажённое лицо. Она немолода:
Больные зубы, пожелтевшие,
Как клавиши рояля; длинный
Тонкий нос. Зато глаза –
Печальные и кроткие – прекрасны,
Как музыка Шопена, чей вальс
Задумчиво плывёт по воздуху,
Вплетаясь в цветущие одежды абрикосов:
Они стоят, как розовое чудо,
Как наслаждение, как лёгкий сон,
Приснившийся когда-то в детстве…
Но –
пора идти домой.
1984