Чернигова
| Вид материала | Документы |
СодержаниеМайя БОГУСЛАВСКАЯ Пётр РУДЕНКО Вадим РЯБОВ Станислав РЫБАЛКИН Станислав СЕНЬКОВ Красные звёзды Феликс СТРАШНОЙ Иван ЛЮБЧИК В гостинице Гузель ЧЕРНЫШ Страна голубых деревьев На той дороге |
Майя БОГУСЛАВСКАЯ
(1933 – 2005)
* * *
Обещанные ливни не прошли,
И небо безмятежно и белёсо.
Но змеи пыли крутятся вдали,
К подножию песчаного откоса.
Я всё хочу судьбу переменить,
Сама себя обманывая грубо.
И вечный возглас «Быть или не быть»
Бессмысленно и жалко шепчут губы.
Но это «быть» уходит с каждым днём
В небытие, в траву, в песок и глину,
В тот край, что называют «вечным сном»…
А может, раем? –
Только не чужбиной.
* * *
Движенье волн песком повторено –
Так в наших жилах бьётся пульс Вселенной,
Так бредит солнцем мутное вино,
Пока не станет чище, откровенней.
Как боль моя былая далека…
Любовь и Смерть. Я с этим не шутила.
Я знаю хорошо, что облака –
Скопленье влаги с отблеском светила.
Всё в мире объяснимо:
Чуда нет,
И миражи – лишь отраженье света,
И ветер унесёт их лёгкий след.
…Но только вот к чему мне
Знанье это.
* * *
Лишь голоса, а слов не услыхать.
Что делать? Плакать? Падать на колени? –
Прохлада. Тишь. И вырезные тени,
И тёмным оком смотрит Божья Мать.
Молилась ли? – Всю жизнь свою молюсь
Цветам и травам, солнцу и деревьям.
И суеверна, как язычник древний,
Когда огня и молнии боюсь.
А голоса, от сводов отступясь,
Стучат мне в сердце. – Что мне это пенье?
Какая между мной и ними связь?
…Как тяжелы холодные ступени.
* * *
Я – залётная птица,
Не ваших кровей,
Из далёких туманов
Сюда залетела случайно.
Над крестами соборов,
Над серым холстом площадей
Пронесла свою боль,
Свою тайну.
Я – залётная птица.
Мне биться крылом о стекло,
К невозможной свободе
Душою стремиться. –
Не держите меня,
Умножая ненужное зло.
Отпустите меня:
Я – залётная птица.
* * *
Ягоды рябины
Желто-розовы,
Словно капли крови
На снегу.
Пахнет в сенцах
Веником берёзовым… –
Я к тебе с крыльца
Сейчас сбегу.
По сугробам,
Первопутком снежным,
Сердце захолонуло
От счастья,
Я бегу к тебе
Такая прежняя,
Будто не пришлось
Нам разлучаться.
Не было других –
Чужих, ненужных.
Ну, поверь! Согрей же
От мороза! –
Мой единственный,
Мой суженый,
Здоров ли? –
Ты молчишь.
Рябина ярко-розова
На снегу застыла
Каплей крови…
* * *
Зачем эта злая свобода
Опять обуяла меня.
И, как за бортом парохода,
Ни пристани нет, ни огня.
На старом крыльце запустенье,
И в угол отброшен голик.
И куст пропылённой сирени
Под окнами горько поник.
И рук не поднять для объятья,
И некому слово сказать.
И смято ненужное платье.
Зачем мне его надевать?
Но я поднимусь с неохотой
И спички нашарю впотьмах:
Ведь лечатся только работой
Потери, и горе, и страх.
* * *
…И я проснулась
молодой, окрепшей.
Всё горькое, всё страшное ушло.
И было так за окнами
светло,
Так празднично! –
Опять цвели черешни.
* * *
Цветенье. Радость. Дышится легко.
У старого гнезда касаток пара.
Закутай плечи маминым платком
Да выйди слушать тихую гитару.
Такой знакомый перебор возник,
И юношеский голос пел, робея.
…Сирень в цвету, и лунный свет, и лик –
Совсем такой у врубелевской феи…
* * *
В.
Песня, не сорвись на полуслове!
Ты одна навеки у меня.
Звёзды загорелись в изголовье,
Словно брызги синего огня.
Ночь теперь – но я окно открою.
Снег теперь – но я ли не горю?
Хочешь, стану яркою зарёю
И снега повсюду растоплю.
* * *
Волы бредут себе неспешно,
За шагом шаг, за шагом шаг.
Трава растёт совсем безгрешно,
И пьяно пахнет алый мак.
И степь как сон. Такое снится,
Такому в жизни не бывать.
Полузакрытые ресницы,
И тишина, и благодать…
И вдруг змея! – Одно движенье,
Как стрелка чёрная часов,
И вмиг разорвано мгновенье,
И заскрипело колесо…
…И снова неба мирный терем,
И тишина, и благодать.
Зачем змея? –
Чтоб в жизнь поверить.
Чтобы прожить, а не проспать.
* * *
О, эта круговерть тепла и стужи,
И дерево – застывшее снаружи
И ветви протянувшее в окно… –
Как это было близко и давно:
Февральских окон чистое стекло,
Обманчивое солнце и капели,
И радостно, и зябко, и тепло, –
Как будто очутились мы в апреле.
* * *
Лошадиные морды
Поднимают ввысь
Чистые струи.
И по мышцам упругим
Бежит наслаждения дрожь.
Нет постылой работы,
Пропотевшей,
Изношенной сбруи.
Серебро под ногами,
На гривы
Серебряный дождь.
Перекликнутся ржаньем,
Рванутся в луга за рекою.
Очищающий запах
Полыни
Им в ноздри дохнёт.
Будет ветер с боков,
Будут воля да небо
Ночное,
И над лугом, над миром
Стремительный бег,
Как полёт.
* * *
Давай поедем летом в дальний лес,
Подышим травами, послушаем кукушку.
Ещё не выцвел алый цвет небес
Над той лесной, далёкою опушкой.
И голос твой ещё не отзвучал.
И на песке, у озера лесного
Лодчонку кто-то ставит на причал,
Чтоб нам с тобою в путь собраться снова.
Пусть накукует нам кукушка много лет.
…Но ты молчишь.
Тебя на свете нет.
* * *
Рыжей девке
с могучими икрами
по душе
молодецкие игры,
сытный ужин
да чарка вина,
да ещё наряжаться охота.
Но влюблённому Дон-Кихоту
неземной представлялась она.
Он писал ей любовные стансы,
и коснуться руки
боялся.
Он лишь ею
дышал и жил
(чем немало
её смешил).
Площадную брань,
не краснея,
повторяла его Дульсинея.
Но бывают в иные
мгновенья
и у рыжей девки
сомненья,
и тоска за горло берёт:
– Может быть, я себя
не знаю.
Может, я и вправду
такая,
как поёт обо мне
Дон-Кихот?..
* * *
Созревшей земляникой пахнет лето.
Проворный уж мелькнёт среди травы.
И в новые иголочки одеты
Суровые сосновые стволы.
Сплошные сутки на небе светло.
Цветут в низине незабудки, мята.
Ещё не скоро станут на крыло
Нескладные подростки-лебедята.
* * *
Безымянные травы,
Но я узнаю их в лицо,
Я беседую с ними,
Ласкаю их тонкие руки.
Как цветут они яростно
Перед недальним концом,
Покрывая собою луга
И речные излуки.
Ты расскажешь о силе,
Что скрыта в июльских цветах,
Об их свойствах могучих
Излечивать боль и печали.
Золотые лягушки
На влажных широких листах
Остаются такими,
Как были у мира в начале.
Мы под ивою тихой
Разделим немудрый припас,
Посмеёмся, пошутим
Без скрытого в слове значенья,
И никто в целом мире
Подумать не сможет про нас,
Что легла между нами
Холодная тень отчужденья.
* * *
Не много вёсен
есть у нас в запасе,
И осени не трудно сосчитать.
Капризная природа снова красит
Всё в жёлтый цвет,
чтоб начисто смывать.
Не много вёсен есть у нас в запасе…
Берёза эта долго проживёт.
Я стану прахом под её корнями.
И кто-то, как и я, сюда придёт,
И жёлтый лист на прах мой упадёт.
Берёза эта долго проживёт…
Смотрю. А небо так щемяще сине.
И бабье лето
в запоздалой страсти
Удерживает солнце паутиной.
А я не знаю,
что такое – счастье.
Смотрю. А небо так щемяще сине…
* * *
Литые листья золотых берёз,
Трава, примятая холодною росою.
Такая даль, что видно всё насквозь
В лугах далёких за Десною.
Такая даль, что мне глаза слепит,
И запах осени – как память детства.
И шустрая синица прилетит
У Вечного огня согреться.
Неугомонный бегает малыш,
Не знающий ещё людской печали,
Но всё равно – стоит такая тишь,
Как будто все на свете замолчали.
Цветов ярчайших не пересчитать,
А в стороне алеет кисть рябины,
Её, наверно, положила мать
Своей рукой у изголовья сына…
* * *
Где те игрушечные домики,
Что с Вала виделись внизу?
И дед такой – как в сказке гномики,
Всё звал заблудшую козу.
А нам здесь почему-то не жилось,
Нас ждал большой и шумный свет.
…На мелководье солнце нежилось –
И лучше не было и нет
* * *
А было так много восторгов,
Казалось, что хватит на век.
И мог умилить и растрогать
Закат,
полнолуние,
снег…
А было завещано столько!
Но я усмехаюсь опять
С такой прозорливостью горькой,
Которой бы лучше не знать.
* * *
Полоса отчуждения –
старый вокзал городской.
Вот бегут старики –
запрокинуты скорбные лица.
Защищаясь от прошлого,
я закрываюсь рукой,
Но нельзя ничего позабыть
И ни с чем навсегда распроститься…
За фанерным ларьком
истощённый алкаш
Воровато глядит,
про запас оставляя посуду. –
Неужели во сне
этот самый являлся пейзаж?
Неужели совсем молодой
я бежала когда-то отсюда? –
Что меня привело
на пустынный и влажный перрон?
– Подождите! – кричу
и бегу за составом.
А шутник-проводник
приглашает в последний вагон,
Но – что толку бежать,
если так безнадёжно
устала!
Пётр РУДЕНКО
(1935 – 2006)
* * *
Всё по отчеству, да по отчеству…
Каждый день всё дела, дела…
А ведь мне так чертовски хочется.
Чтоб по имени назвала.
Чтоб померкла и обесценилась
Повседневная суета,
Чтоб забила ключом, запенилась
Долгожданнейшая мечта.
Я сгораю от наваждения
Нежных слов и горячих чувств.
Вот и все мои откровения,
Без которых я нем и пуст.
* * *
Вновь пахнуло
Весной недавней,
Вновь надежда
В душе теплится…
Об одном лишь молю:
Не дай ей
В воспоминание
Превратиться.
* * *
Ну, что ж,
Побаловались?
Хватит!
Довольно быть рабом судьбы…
К чему друг друга виноватить
И становиться на дыбы?
* * *
В клочья рвёт осенний ветер вишню,
Каждый лист пронизывает дрожь.
Не копайся в прошлом. Это – лишнее.
В настоящем – это тоже ложь.
Мы с тобой больны одной болезнью,
Гложет нас одна и та же боль.
Жертв не надо. Это бесполезно.
Кто из нас не жертвовал собой?
Каждый, потянувший одеяло,
Порастратив попусту запал,
Всякий раз, как после выяснялось,
Сам себе на пятки наступал.
* * *
Знать, расходятся наши пути…
Теплотой возбуждённого тела
Ты пыталась меня поглотить
Целиком, до конца, до предела.
Даже если, чрезмерно любя,
Ежедневно в тебе растворяться –
Кем-то должен же я вне тебя
Хоть чуть-чуть для других оставаться.
* * *
Не очень-то приятно на виду,
В чужие одиночества вторгаясь,
Завязывать свой галстук на ходу,
Неистовствуя, злясь и чертыхаясь… –
Когда же, наконец, придя к тебе,
Совсем и никуда спешить не буду,
А просто улыбнусь своей судьбе
И искренне возрадуюся чуду?
* * *
Если вдруг,
После всех потерь,
Счастье вновь
Постучит за дверью, –
Стисну зубы,
Захлопну дверь
И отвечу ему:
«Не верю!»
* * *
Не имея права на встречу,
И в случайность не веря тоже,
Мы друг другу идём навстречу,
Так как рядом идти не можем.
И поэтому в вихре буден,
Повстречавшись – лишь улыбнёмся,
И, в угоду близким нам людям,
Обязательно разойдёмся.
Свист повиснет в ушах протяжный,
Словно ветер в пустой бутылке…
И завяжет невольно каждый
Уши бантиком на затылке.
* * *
Рисуешь вроде бы окружность,
А получается – овал…
И превращается в ненужность
Всё то, что ты нарисовал.
Вот так и жизнь – неумолима:
Куда ни кинь – сплошной овал,
Который вскачь несётся мимо –
То не успел, то прозевал.
КРИВОРОЖЬЕ
Каждый год хоть на самую малость
Приезжаю я в эти края…
Здесь средь шахт и отвалов скиталась
Комсомольская юность моя.
Город мирно бушующей стали,
Город песен, весны и труда…
Только я не могу без печали
Всякий раз возвращаться сюда.
Вызывает дремучую жалость
Панорама карьера вдали…
А ведь это, пожалуй, не шалость –
Неприкрытая рана Земли!
ТЕМ И ЖИВУ
О чём пишу, о чём пою?
Чем украшаю жизнь свою?
Одной ногой в раю стою,
Другой – у бездны на краю.
Вот так, приятель, и живу,
Фортуну ухватив за жабры.
Вокруг меня абракадабры
Сражаются за булаву,
А я средь них – чудак забавный,
Держусь пока что на плаву.
Пишу, пою, тем и живу.
Вадим РЯБОВ
(1935 – 2005)
* * *
Как хочется в любви признаться
В век сумасшедших скоростей,
На тройке вороных промчаться
Хотя б во сне, хотя б во сне… –
Зима.
Мороз.
Кругом сугробы.
Нас кони мчат под бубенцом.
Как дети, счастливы мы оба
И не жалеем ни о чём.
* * *
Ночь.
Ползут по небу тучи.
Разноцветный снег – как в сказке.
Город кажется дремучим
И скучающим по ласке.
* * *
Палитрой осени окрашены леса.
Птиц караваны к югу потянулись.
Прощальные их слыша голоса,
Молю судьбу, чтоб все они вернулись
К своим родным и милым очагам,
И чтоб опять весна кипела цветом,
И чтоб опять услышать птичий гам… –
Как часто о тебе я думаю.
И в этом
Быть может, счастье и печаль поэта.
Станислав РЫБАЛКИН
(1935 – 1995)
* * *
Другу,
поэту Петру Пинице
Табачище – волнами,
Стол вином залит…
Ах ты, чаша полная,
Холостяцкий быт!
Те же все,
Но кто-нибудь
Вдруг да незнаком,
Но из тех, кто по небу
Ходит босиком.
Неизвестный азимут
Нераскрытых карт –
Каждый, но по-разному
Чем-нибудь распят!
Значит, это надо мне,
Если заодно
С ними пью я снадобье –
Горькое вино…
Проглочу и жду, пока
Выйдет из меня
И исчезнет сутолока
Нынешнего дня.
Позади – всё мутное,
Впереди – хитро…
Почитай нам мудрое
Что-нибудь, Петро!
Пусть лютуют конники
В свой девятый вал –
Есть на подоконнике
Воробьиный гвалт,
Есть ещё болящие,
Есть болеть о ком,
Есть и уходящие
В небо босиком!
Табачище – волнами…
Липко от вина…
Ах ты, чаша полная –
Располным-полна!
* * *
Бабы юбки подобрали –
Подоткнули будто бы…
Сенокос. –
И буйнотравье
Сапоги опутывает.
Изнывает в зное лето,
Жаром обволакивает…
Жеребёнок под телегой
Кожей мелко вздрагивает.
Коли ветер переменет –
Ой, запахнет грозами…
…А Маринкины колени
До крови расчёсаны,
И платочек беленький
Скулы загораживает.
Под кофтёнкой светленькой
Грудки завораживают…
Всё доступно,
Да не вправе я –
Не года, чтоб задурить…
Буйнотравье,
Буйнотравье!..
– Дайте, парни, закурить!
* * *
Глянешь –
Вроде бы недомерка,
Но под гольфиком грудки – вразлёт…
Ах ты, девочка,
Ах ты, Верка,
И полынь ты моя,
И мёд!
Сединою трясу могучей,
Безголосо тебе кричу:
Ты же видишь –
По краю тучи
Я туда – на закат качу!
Ты же знаешь:
Я – прошлой эры!
Крепко в землю вросла изба… –
Но хохочет девочка Вера –
И судьба моя,
И не судьба!..
* * *
Ты погладь моё сердце,
Ты его подержи на ладони
Перед тем, как ему
Навсегда обратиться во прах…
Вот уж тысячу лет
Я в твоём половецком полоне,
Вот уж тысячу лет
Я в твоих полудетских руках.
Шлем сдавил мне виски,
И трава пропиталася кровью,
Из далёких шатров
На победном пиру
Слышу я голоса…
А девчонка из вражьего стана
Сидит в изголовье,
У девчонки из вражьего стана
Блестит под ресницей слеза.
Мне не нужен мой меч,
Щит мне тоже теперь уж не нужен,
И колчан ни к чему –
Ты меня расстегни, рассупонь!
Дышит временем степь,
Небо вечными звёздами кружит,
И отцами твоими
Порубана наискось бронь…
Ах, дикарка, дикарка,
В звенящих монистах запястья!..
Да сними ж ты мне шлем
И бурдючной водой охолонь! –
Я всем сердцем желаю тебе
Твоего половецкого счастья…
Положи на глаза мне
Пропахлую дымом ладонь!
* * *
За всё когда-нибудь отвечу!
Смотри и плачь, плачь и смотри… –
Шла из воды ко мне навстречу
С руками, полными зари,
Шла из глубин, водоворотов,
Сквозь лилий свадебный наряд…
И долгий взгляд был приворотным –
Русалочий обманный взгляд.
Шла,
И на коже каждой каплей
Заря глаза слепила мне…
Хрустел песок, стонали цапли,
И липли волосы к спине.
Я у палатки ждал – счастливый –
ЕЁ – с венчальною фатой…
Хрустел песок, висели ивы
Меж небесами и водой.
Оттуда шла – из Зазеркалья,
Где лешие и упыри…
Святая шла
Или каналья –
С руками, полными зари?..
И некуда мне было деться:
Сейчас стихом заговорю!.. –
Но – спасся:
Бросил полотенце
И этим погасил зарю.
* * *
Рыжий берег наискосок,
Рыжий берег и кромка ила…
Обжигает ладони песок,
По которому ты ходила.
Помнишь? – Мечется в камышах
Знойный ветер
И на берег катится…
Помнишь, как – негрешно греша –
Вдруг до пояса вскинул платьице?
И висит облаков гряда,
Дали косо дождями трогая…
Кто ты?
Чайка или звезда?
Камышинка ли одинокая? –
Одинокая и печальная,
Заходящаяся от нежности,
А – в конце концов – изначальная
И конечная точка вечности.
Рыжий берег наискосок…
Рыжий берег…
И кромка ила…
И щеку обжигает песок,
По которому ты ходила.
* * *
Осторожно муравейники
Стороною обхожу.
Белоствольную на веники
Больше я не извожу,
А когда бреду овражками –
Не ломаю тальника…
Перед белыми ромашками
Опускается рука.
Как любил срывать я лилии
После маятных ночей!
Как они меня счастливили
Перед милою моей!
Сколько было поистоптано,
Поизваляно травы!
Как покорно, как безропотно
Сосны шли под топоры!..
Мои взгляды были шалыми
От обилия зверья,
И стовёрстыми пожарами
Крылись небо и земля… –
Вот таким и был я смолоду,
И – своей победой пьян –
На песок откинул голову,
Ноги вытянул в бурьян.
Сердце было болью стиснуто,
Непонятно почему…
Крикнул:
Милая, иди сюда!
Мои веки поцелуй!
Приласкай да обними меня! –
Что-то душеньку знобит!..
Поглядел,
А то не лилия –
Горе горькое стоит…
Осторожно муравейники
Стороною обхожу…
Белоствольную на веники
Больше я не извожу…
МУЖИКИ
Я в глаза их гляжу зачем-то,
Ничего им не говорю…
А дороги мазутная лента
Тает в мареве –
На краю
Угасающего заката.
И допита почти до дна
Поллитровая банка на брата
Непасплесканного вина.
Далеко – километров с тыщу –
Разнобойно стучат движки…
Заскорузлыми пальцами ищут
«Приму» сельские мужики.
Матерятся и, лбы нахмурив,
Пьют и – сплёвывая табак –
Всё о той же атомной буре,
И что «мать её перетак»,
Про подробности на пожаре,
Про больничную маяту,
И что «скот отощал в кошаре»,
Что «на волю пора б скоту»… –
«Приезжают с району…
Что им!
С председателем пьют, грозят…
То мы сеем не так,
То доим,
То не так растим поросят!»
«Голова-то?
Да хуже полыни!
Всё-то в городе – пользы для…
Был мужик как мужик,
А ныне
Пьёт и кушает с хрусталя».
«А от жинки его урону
И совсем уж невпроворот –
За «гражданскую оборону»
По две сотни в карман кладёт!»
«А как в Припяти-то…
Так вот оно
Тут и вывернуло – глядим:
Ходит, вся с головой замотана,
За консервою в магазин!»
«Ну да что там!..
Такое дело…
Сколько помним – всё правды нет:
Стал начальством – попёрло в тело,
А погнали – опять шкилет!»
«Лес тут был…
И какой!
А вымер…»
И, из баночки потянув,
Вспоминают давнее имя,
Кто тогда «головою був».
Вспоминают – имели знамя,
Уважала округа вся…
«Чуешь, хлопцы отут штанами
Столько черпали карася!»
«Был не просто ставок, а – озеро!
А теперь, считай, ковыли…
Понагнали сюда бульдозеров,
Поразрушили, разгребли,
Растоптали…
Попробуй ну-ка,
Походи-поброди, полазь, –
Тут скотина теперь по брюхо
Посерёдке топится в грязь!»
«Говорят вот за радиацию…
Ну, а мы на неё плюём:
Пережили мелиорацию –
Радиацию переживём!»
И хохочут,
Кого-то к бесу
Начинают уж посылать,
И ладони суют,
И лезут
По-приятельски расцеловать,
И засовывают по привычке
Мне в карманы лук да сальцо,
Освещают последней спичкой
На прощанье моё лицо.
И, чертя огоньками, пятясь,
Сапогами круша буряк:
«Вот спасибо вам…
Не обижайтесь,
Если было чего не так!»
…Я стою и зубами клацаю,
И – о том же,
О том же,
О том:
«Пережили мелиорацию –
Радиацию переживём!»
* * *
…А теперь осторожно вспомнить:
О чём я, Господи?
Я – о чём?..
Только что метался
По бездорожью комнат
Законодателем и палачом.
Господи, я – о чём?
Страшно, так страшно,
Пробудясь от этого мира,
Возле банки с окурками
Сердце своё положить
И – вглядеться в него,
Глупое и милое,
Исковерканное об асфальты
И этажи…
О чём я, Господи? – Подскажи!
Со времён далёких –
Ещё до Рима,
Со времён, когда мамонты шли,
Дебри круша,
Великое рождалось из трубочки камыша,
Конечно, немножко
При помощи грима… –
Чего ж не приемлет моя душа?
На корявой стене
Начертаны вепри и лоси.
Звёзды переговариваются
В небе ночном…
А бездорожье,
Которое носом всё изъелозил,
Было выстлано кумачом… –
Господи,
Я – о чём?..
* * *
«Сколько их, куда их гонят?»
А. С. Пушкин
Опять ведут взъярённого быка,
Ведут по кровью пахнущим дорогам…
О, подскажи мне, Вседержитель, как
Не зареветь,
Не упереться рогом?..
А с бойни жутко тянет требухой,
Темно от мух,
Ножи смертельно остры…
О, Господи, да кто же он такой –
Закольцевавший мне железом ноздри?
И кто они – средь бела дня
И с именем из звона стали,
Что равнодушно смотрят на меня
Потусторонними глазами?
Река уверена,
Рука крепка,
И плодовито их дурное семя… –
Они и в новое проникнут время
И окольцуют нового быка!
* * *
Теряю я друзей, теряю…
Погрязший сам в семи грехах,
Я их из праха поднимаю
И всё никак не понимаю,
Зачем их снова клонит в прах?
Зачем им в розовом тумане
Ворочать прежние рули,
И как не угадал я ране,
Какими будут парусами
Оснащены их корабли?
Дождавшихся «крутого» срока
Не устрашит и Страшный Суд…
Глядят в глаза мои жестоко
И требуют за око – око,
И метят в мой последний зуб.
Заговорит и «голос крови»! –
Ведь кто-то там уже открыл,
Что сам Христос на древней мове
С Отцом Небесным на Голгофе
По-украински говорил.
И вот дерутся за ракеты
Руси Великой сыновья…
А что разуты и раздеты –
Виновны вовсе не совдепы,
Виновен я,
Виновен Я!!!
Виновен! – Скручен и повязан
В своей же собственной стране!
Ну что ж, кончайте с вредным классом,
Но не ссылайтесь на Тараса,
Ведь плачь его – и обо мне.
Теряю я друзей, теряю,
Слезой туманятся глаза…
Что со страною будет – знаю,
И на коленях умоляю:
Друзья, спустите паруса!
* * *
Предсказываю: буду я распят
За то, что дров не замечал за лесом…
В лицо мне плюнет макси-демократ,
Костёр запалит мини-поэтесса.
Грядёт оно, кровавое, грядёт!
Уже пожарен отблеск небосвода.
О, как оно знакомо: «Я – народ!» –
Терпите, и найдётся «враг народа».
Какая уж тут к ближнему любовь,
Когда и самый дальний жаждет скальпа!..
А ведь асфальт не впитывает кровь… –
Нам всем её…
Вылизывать…
С асфальта…
* * *
Включаю.
Вижу давнего врага…
Экран показывает ясно, чисто
Нацеленные мне в лицо рога
Воинствующего «Металлиста».
И кто-то за экраном говорит
Слова о «неформальной молодёжи»… –
А у меня на сердце
Боль и стыд
От этих символов на чёрной коже.
Знакомый жест.
Знакомо скошен рот…
Он с тыла к нам зашёл –
Всё тот же вермахт!
И за спиною дым, как в сорок первом,
Затягивает небосвод.
Заклёпками обновлена броня,
Уже ложатся на гашетку пальцы,
И не гитара на груди –
А «шмайсер»,
Промедлю –
Очередь прошьёт меня!
Погибшие задолго до Победы,
Остановившие фашистский вал,
Уже
В гробах перевернулись деды –
И там настиг их
Тот же «Рейн-металл»!..
Отечество, прости,
Но я – во гневе:
В мой дом святой
Опять вползает шваль,
И в торжествующем сегодня
«Хэви»
Мне ясно слышится убийственное
«Хайль!»
* * *
Такие времена!..
Душа распорота
Напополам –
Кровавая черта.
Быть нищим – унизительно,
А гордым –
Увы, не позволяет нищета.
Два противостояния…
Пылает
Граница между ними,
Хоть реви, –
И я хитро
От вас её скрываю,
Соседи и сограждане мои.
В советские засуну мокасины
Усталые ступни, и – наплевать! –
На то и существуют магазины,
Чтоб ту границу
Водкой заливать…
* * *
Вот и славно,
Добро, –
Сам с собою поладил я,
Будто вышел на свет
Из мучительной мглы… –
Оплела меня вишенками
Хохляндия,
Опоили своею тоскою
Хохлы.
Вот и вспомнил,
Как в древности,
Стременем лязгая,
С князем Игорем шёл
В половецкую степь… –
Розмовляю отчаянно
По-хохляцки я,
По-хохлляцки озноблено
Привыкаю я петь.
Вот и славно, добро…
Предки так напророчили –
Здесь покой и печали свои
Обрести…
Будут рядом могилы –
Моя и дочери –
В благодатной земле
Изначальной Руси!
* * *
Я рискую?
Так что же – пусть!
Нынче не обойтись без риска.
Под любым кустом отосплюсь –
Украинский он иль российский…
Пусть трава-мурава, пусть мох,
Радиация пусть на лапах,
Пусть в цвету он или засох –
Я услышу родимый запах.
Сам себя не могу понять,
Уж таким уродился, видно:
Украина мне – «мати рідна»,
И Россия – «родная мать».
* * *
Назло эпохам,
В пику временам,
Безумью вопреки
Мы всё же выжили…
Брожу я мамонтом по берегам,
На сучьях оставляя клочья рыжие.
Я неуклюж,
Громоздок,
Толстокож,
И сердцу тяжелее всё ворочаться,
Но, как и в юности, меня бросает в дрожь
Сама дрожащая на взлёте рощица.
И слышу я своё родное
Что-то там,
Внутри, где заливает жилы сок,
И нежно трогаю
Своим тяжёлым хоботом
Зелёных веток терпкий холодок.
Брожу, ветра насторожённо слушаю,
И рощицу оледенить не дам –
Я заслоню её
Своей горячей тушею
Назло эпохам,
В пику временам!
СЕРДЦЕ
Вдруг сорвётся с места сердце,
И в полымя, из огня,
Будто плачет
Или светится
Где-то что-то вне меня.
Вдруг сорвётся,
Да покатится,
А за ним – мой долгий стон…
И трещат на небе матицы,
И чернеет небосклон,
И проснусь в поту от ужаса…
Распахну во тьму окно –
А оно в осенней лужице
Остывает…
Вот оно!
(Хорошо, хоть нет мальчишек
В этот полуночный час –
Зафутболили б повыше
И разъединили б нас…)
Сердце, я такой хороший!
Не устраивай беду –
Отыщу сейчас калоши,
Плечи спрячу в макинтоше
И пойду – тебя найду!
Только кто там,
Кто там, кто там
Наклонился над тобой –
Весь израненный, в заботах,
С переломанной судьбой?
– Ваше?
– Наше…
С мостовой
Поднял я комочек свой
И – с ладони на ладонь…
Не остыло!
Как огонь!
Из-под старого берета
Прошептал едва старик:
– Вот бы… мне бы…
Ваше… это…
На минутку б хоть…
На миг! –
Улыбнулся грустно-грустно,
Стёр морщинки возле глаз…
Глянул я – в ладонях пусто:
Так оно ж уже у вас!
Чайник брызжет,
Чайник светится –
Хорошо в ночи вдвоём!
И молчим,
И общим сердцем
Чай,
Поёживаясь,
Пьём…
* * *
Нет, ты ещё не отзвенела,
О, жизнь моя!
Не буду сыт
Тобой, покуда это тело
Судьбой Отечества кровит.
Не буду сыт полями, солнцем,
Зовущей кромкой камыша,
Пока в груди Жар-птица бьётся,
Мне рёбра
Крыльями круша!
* * *
Уйду туда,
Где лес пока что
Ещё нетронутым живёт,
И лягу,
И ко мне букашка
На волосы переползёт…
И будет – маленькой – казаться,
Что седину не переплыть.
Виском к ней буду прикасаться,
С ней по-букашьи говорить…
* * *
То бродит где-то там –
Вокруг да около,
То вдруг –
И хмелен, и ожесточён –
С разбегу на заснеженные окна
Бросается пружинистым плечом.
То у подъезда
В горестном бессилье
Сворачивается до утра в комок,
Как будто он –
Единственный в России
Бездомный и затравленный
Щенок.
Декабрьский ветр,
Декабрьский ветр! –
Не так ли
И я буяню
И тянусь к теплу,
А утром
По стеклу стекаю каплей
И высыхаю
Где-то на полу…
* * *
Лезет кошка на колени,
Согревает лапой нос…
Приоткрою двери в сени –
Валом под ноги мороз.
Выйду –
Вечер синий-синий!..
Под шагами – звёздный хруст…
Дрогнет – и за ворот скинет
Шапку снега синий куст.
Синий бор…
Над бором – месяц,
Тоже – синий, свеж и млад.
Ели там о лете грезят,
Завернувшись в синий плат.
Над водою синью тянет,
Шелестит шугой река,
И по голову в тумане
Тонут вётлы и стога.
Запахнув пальтишки плотно,
Мчит из школы детвора,
И тепло желтеют окна
Им из каждого двора.
* * *
Отсвистело,
Отсатанело,
Отстонало в лесной ночи…
Января утомлённое тело
Распадается на ручьи.
Не вчера ли
В хмельном угаре
От избытка могутных сил
И буянил он,
И боярил,
И по-дьявольски голосил?.. –
Успокоился…
И податливо
Уползает в лесную мглу.
Ледяные стекают капли
По нахмуренному челу.
Но такое
Бывало и прежде с ним!
Гляньте:
Венчиками трепеща,
К солнцу вытянулись подснежники
Из-под немощного плеча!
* * *
Мама, мама,
Постели мне, –
Ты умеешь так стелить,
Что тону в крахмальном гимне –
Раскладушки властелин.
Я закроюсь с головою,
Перечту свои года
И немножечко повою
Над собою без стыда.
Знаю: градусник поставишь,
Пить заставишь аспирин,
Хоть прекрасно понимаешь,
Чем взаправду болен сын,
Что меня ночами гложет… –
Так тепла твоя рука! –
Я же в мире – не прохожий,
Я же – с человечьей кожей!
Мама, как она тонка!
Плачут судьбы,
Стонут судьбы,
Задыхаются в ночи…
Мама, мама,
Мне уснуть бы!
Мама, мама,
Научи!
* * *
Какими были голубыми дали!
Какие – ласточки из-под стрехи –
Куда-то молниями улетали
Мои отчаянно-бессмертные стихи!
И сердце сладкой заливалось болью,
И влажно-мартовский
Чернел протал…
Мир трепетал передо мною
А я – пред миром трепетал…
* * *
Спасибо, жизнь,
За то, что ты была,
За то, что мне так щедро открывалась…
Была и беспристрастна,
И светла…
Спасибо и за горе, и за радость!
Закат осенний нестерпимо жёлт,
И листья пахнут
Так же нестерпимо…
Спасибо, жизнь, что я в тебе нашёл
Приют
На этот миг неповторимый. –
Я пил его,
Как пчёлы пьют нектар
И как родник – сторожкие олени.
Светло и тихо
Гаснет в сердце жар,
И в травы подгибаются колени…
И только этот журавлиный клик,
Просыпанный оттуда, с неба,
Пронзает вдруг –
А был он
Или не был,
Во веки вечные неповторимый миг?
Прощайте же,
Прощайте, журавли,
Но возвращайтесь вновь
Под эту вашу россыпь
В свои края,
На тот клочок земли,
Где буду я бродить,
Уже не осыпая росы…
* * *
Не плачьте –
Так уж наворожено
Давным-давно, давным-давно…
Умру – отпойте, как положено,
Отпейте, как заведено.
Не унижайте стол обидами –
Они простятся как-нибудь!
Стаканами,
По край налитыми,
В последний проводите путь.
Отпойте, по-сибирски длинно,
Той забубённой песней,
Той:
«Бежал бродяга с Сахалина
Звериной, узкою тропой…» –
И я,
От жизни отгороженный,
Метелью стукну вам в окно:
Мол, было всё, как и положено,
Как на Руси заведено.
Станислав СЕНЬКОВ
(г. р. 1935)
* * *
За окнами больничными Десна
Сегодня лёд взломала на рассвете.
Не потому ль мы все лишились сна
И улыбаемся реке, как дети.
Идёт весна! Но строг режим у нас:
Лежать на койке, не вставать до срока…
Эх, выпить бы, эх, выпить бы сейчас
Стакан берёзового сока!
* * *
И атом уже не загадка сейчас…
Но мы навсегда в ответе
За землю, которая кормит нас,
За солнце, которое светит.
И те, что будут в эпохе иной,
Поймут эту истину просто:
Доверил судьбу свою шар земной
Двум полушариям мозга.
* * *
Мы не сомкнули глаз. А на рассвете
Ушёл больной, ушёл в небытиё…
Нет ничего обиднее на свете,
Чем чувствовать бессилие своё.
Мы много знаем. Мы так мало знаем…
И закрывая той палаты дверь,
Идём, осадок горький ощущая
От наших неудач и от потерь.
За ординаторской белеют вишни,
Рассвет искрится в капельках росы.
Молчим. Такая тишина, что слышно
Как тикают наручные часы.
* * *
Мы привыкаем ко всему, и всё ж,
Когда у льда проклюнется подснежник,
Вновь, очарован, ты цветы несёшь
И в сердце – растревоженную нежность.
* * *
Я помню, как задумчиво и хмуро,
Просолены, обветренны, крепки,
На палубе в минуты перекура
Моим стихам внимали моряки.
Я им читал о вспененном просторе,
Про неприветливый, суровый край.
…Они ж просили:
– Брось ты нам про море,
О женщинах, о женщинах давай!
И это в памяти свежо теплится, –
Как после операций по ночам
О тяжелобольных и про больницу
Читал стихи медсёстрам и врачам.
Они молчали, вдумываясь вроде,
Потом бросали как бы невзначай:
– Мы до костей пропитаны иодом.
Ты лучше… о берёзках
почитай.
* * *
Как мчится время
По незримым трассам!..
Я вспомнил: в сельской юности своей
Я мчался на коне,
Чтоб посмотреть на трактор;
Сегодня сын бежит,
Чтоб посмотреть…
коней.
АПРЕЛЬ
Как чёрные шапки – гнездовья грачей,
Картавые слышатся звуки.
И вышли из речки в прогретый ручей
На нерест зелёные щуки.
Иду по тропе. Под ногами шуршит
Поблёкшая позолота.
И радостно с кочки кулик мне кричит,
И утки летят на болото.
* * *
Опять иду по росным тропам лета,
Опять, как в детстве, захотелось мне
Здесь, на лугах, под волшебство рассвета
С природою побыть наедине:
Где слышен лепет родников глубинных,
Где с неба коршун падает в траву
Да белой молнией прорежет реактивный
Над перелеском неба синеву.
* * *
Большими разноцветными кострами
Все рощи загораются с утра.
Спустилась над осенними полями
Задумчивая тихая пора…
И чувствуя, что наступают сроки,
Над лугом, где последний луч угас,
Со свистом на болотные осоки
Летит, бросаясь в стороны, бекас.
* * *
Опять вхожу в лесную тишину
По той тропе, где проходил когда-то,
И вижу я, как круглую луну
Несёт из чащи на рогах сохатый.
* * *
Как много солнечного света!
Тепло. Когда б не листопад,
Подумал бы – вернулось лето
Тропой знакомою назад.
И всё ж у птиц свои приметы:
Они кричат прощально нам.
В косынке жёлтой бабье лето
Идёт по скошенным лугам.
КРАСНЫЕ ЗВЁЗДЫ
На пожелтевшей траве, на кустах
Медленно тает осенняя роздымь.
Листья опали в щорских лесах –
И засветились красные звёзды.
Уходит дорога за горизонт,
В село, где давно уже не был.
Как много в краю черниговском звёзд,
В осеннем ноябрьском небе.
* * *
Предзимье.
Первый снег закружит скоро…
На просеке задумчиво постой:
В озябшие и тихие озёра
С берёз слетает листьев жёлтый рой.
И под поблёкшим, хмурым небосводом,
И в грустно-настороженной тиши,
Вот это откровение природы
Сольётся с откровением
души.
* * *
Белеет снег, как вата
В руках у медсестры.
На небе от заката –
Холодные костры.
А сумерки густеют,
К ночи мороз сильней.
По полю бродят тени,
Как табуны коней.
Глядят с обочин строго
Промёрзшие кусты.
Позёмка бьётся в ноги
Да ветер зло свистит.
И никуда не деться,
Не спрятаться от них…
Скорее бы согреться
У добрых глаз твоих!
Феликс СТРАШНОЙ
(г. р. 1935)
* * *
За странником остался лишь песок –
Он вдаль глядел,
А там, слезу пустив наискосок,
В дождинках пел,
Играл смычком по струям и глазам
(Куда как смел!)
Далёких столкновений ветеран,
Высоких дел,
На небе всем смеялся и гремел
Меж облаков,
Неуязвимостью своей вертел
Без лишних слов.
Внизу ж не только суша, но вода,
Храня улов,
Гоняла волны зла туда-сюда
Игрой голов.
А странник дальше шёл, от суеты,
Влагал любовь
В деревьев разнобойные цветы
И в строй стволов,
И, даже, пройденный и брошенный
Песок следов
Гордился чувством, огороженным
Судьбой шагов.
ЛИССАБОН
Когда за городом ухаживают тени
И удлиняют в бесконечность суету,
Мрачнеют стены анфилады комнат Пэна
И старых зданий возле площади Рату.
В глаза смотрящему за преданность награда:
Вот мирный Тежу катит воды на Атлант,
А вот стрелою авенида Либертаде
Стремительно вонзилась в лунно-звёздчатый экран.
Уснул дитём квартал Алфама в старом ложе.
Народ спокоен: утром день произрастёт.
Да будет поздний сон прибытьем уничтожен
И в тканом рубище взойдёт на эшафот!
Попросят тени о прощенье и пощаде
И нарисуют удаленьем пустоту,
И возвратится Магеллан сквозь все преграды
По ярким пламенем горящему мосту.
* * *
На небе висело два солнца, два шара.
Они разглядели меня на земле,
И в этом двойном отраженье пожара
Я спрятался в тень, растворившись в тепле.
Я чувствовал жар от двойного ожога.
Мне очень хотелось немного воды.
Две капли дождя остудили немного
Горячие мысли, горящие льды.
Теперь всё блестело: и солнце, и влага,
И свет отражался на сжатых губах.
По небу тащилась моя колымага
На двух раскалённых воздушных шарах.
* * *
Сегодня ночью ветер сдвинул
Куда-то бывшее тепло,
И снег седые брови вскинул
И глянул искоса и зло.
Теперь он стал на ноги снова –
Хозяин длительной молвы,
И нацепил свои обновы
Среди издёрганной листвы.
Покрыл местами, даже слоем
Зелёный молодой ковёр
И начал таять под конвоем
Случайных луж или озёр.
Всего лишь сутки продержался
На неостуженной золе,
Затем хрустя, расправив пальцы,
Исчез в фильтрующей земле.
А тот, который не вместился
В глухом, подземном далеке,
Ручьями мутными излился
И спрятался в большой реке.
Иван ЛЮБЧИК
(1936 – 1973)
* * *
Сгорит закат,
Расплавив вечер.
А я устану от всего!
И ночь возьмёт меня
За плечи,
Как будто друга своего.
И в стог положит,
Где разлиты
Духи пьянящие лугов.
И всё же спрячет
За ракиты
Будильник
Третьих петухов.
И задрожат на лозах
Росы.
И будут трогать,
Как блесну,
К воде спустившиеся
Лоси
В реке дрожащую
Луну.
В ТУМАНЕ
А вот и мост зажёгся над рекою,
Согнув цепочку маленьких светил.
Как будто кто-то быстрою рукою
Вечерний полог неба прострочил.
И вся Десна как будто засияла, –
Размазывая блики по себе,
Она, во тьме блудившая немало,
Рванулась к засветившейся судьбе.
Но за мостом внезапно провалилась
В туманную глухую темноту,
И – как слепая – сразу заблудилась
И в поворот уткнулась на ходу.
И – застонала.
Где-то закричали,
Как зарыдали, чибисы вдали.
Как будто всё они предполагали,
И, если б раньше честно подсказали,
От берега бы речку отвели.
* * *
Рассвет лучами невесомо
По спящим окнам застучал.
И юный клён вдали от дома
Остановился, заскучал.
Тревожно шепчутся берёзы
В румянце утренних лучей:
Наверно, снова будут грозы
На склоне будущих ночей.
А клён с улыбкой, словно Тёркин,
Им машет веткой, как рукой,
Оправил ветром гимнастёрку,
Шагнул в туманы над рекой.
Ушёл туда, где часто грозы,
Собравшись, держат свой совет.
…Сентябрь.
И шлют ему берёзы
Конверты-листики вослед.
И если дождь стучит по почве,
Они всё так же ветра ждут:
А может, завтра, как по почте,
От клёна письма к ним придут?
* * *
Забудешь всё остальное,
Едва за рекой вдали
Лес, как пламя шальное,
Вырвется из земли.
Какой уже в нём
Покой там,
В этом огне берёз!
Прямо в костёр какой-то
Поезд тебя завёз.
Словно горит жар-птица
Всей красотой своей…
И только сосна дымится
Колким дымком ветвей.
Сухо веточкой хрустнет –
Выстрелит в тишине,
И тихо опять,
И грустно
В этом родном огне.
* * *
Уже синицы говорливые
Под окна осень разнесли,
И вечера спешат дождливые,
И холода стоят вдали.
Уже каштаны оголённые
По вечерам стучатся к нам,
И те домишки не снесённые
Вовсю дымят по вечерам.
И дым клубится,
Как из кратеров,
Ложась на мокрые дворы.
И, как трибуны без ораторов,
Балконы ждут своей поры:
Когда придут закаты алые,
Когда влюблённые придут,
И – словно руки семипалые –
Каштаны листья подадут.
В ГОСТИНИЦЕ
Осень
В ливнях своих отмокла
И умчалась в командировку.
И рисует мороз на стёклах
Через белую копировку.
Под мелодию
Снежной крутки
О тебе загрустил я
Малость.
Сколько раз
Вот за эти сутки
Ты мне чистою увидалась.
А зима, словно сон, ложилась
На чудесную сказку края.
Молодая – вчера явилась,
А седая уже, седая.
БЕРЁЗКА
Уронила берёзка
Разноцветные листья,
Словно лёгкое платье
Уронила с ветвей.
А белёсая вьюга
С повадкою лисьей,
Подобравшись воровкой,
Пошутила над ней.
В эту ночь до утра
Затрещали морозы,
И озябшей берёзке
Не виделись сны.
Ведь никто не закроет
От белого света,
И никто не согреет
До самой весны.
Будет белая кожа
Исхлёстана ветром,
Станут вьюги аукать
И смеяться в лицо.
И болтливым сорокам
Расскажут об этом,
Ну, а те разнесут
Под любое крыльцо.
* * *
Сюда приходят вьюги озверелые
И всё живое медленно казнят.
И вербы, на дождях обледенелые,
Как старенькие вдовушки, скрипят.
И стонет лёд.
И грустная мелодия,
Груди касаясь,
Сердце леденит.
Ну, хоть бы раз
Вот в этом хороводе я
Услышал, как весна моя звенит!
Тогда любая – гнусная и строгая –
Пусть мчится вьюга, дух мой озвеня.
Любой невзгодой сердце моё трогая,
Она на сердце сгинет у меня.
* * *
Обнимает зима дома,
Завывает в любую щель.
А во мне уже не зима,
На душе у меня – апрель.
Свист метели – то лески
Свист,
А снежинки – как чешуя.
И лягушки танцуют твист
Под шальную свирель ручья.
И не пахнет морозом, нет!
Дышит запах родной лозы.
И уже я несу букет
Из цветов и живой росы.
И грущу о разбитом сне,
Хоть не верю я вовсе в сны.
Но всё чаще хожу к Десне,
Ожидая приход весны.
Гузель ЧЕРНЫШ
(г. р. 1937)
* * *
На горной гряде
Застала в пути ночь.
Гранитное ложе жёстко-надёжно.
Густо покрылся россыпью звёзд
Колокол Неба.
Как всё безбрежно!
Многоголосый стрекот цикад,
У изголовья – шорох змеиный.
Странный ночной звукопад…
Ночь колдует. Здесь Космос – зримый.
Ворочается подо мной
И вздыхает Тянь-Шань;
Он жалуется на полнолунье.
А в зрачки мои ливнем втекает ночь,
И звенит из Вселенной голос дивный…
* * *
Человек бродит
Между небом и землёй,
Меж работой и семьёй,
Меж соседом и собой.
Человек бродит
По кольцевой дороге
Между небом и землёй
Вдоль лесов и полей
Среди птиц и зверей,
Словно рыба между сетью –
Между жизнью и смертью.
* * *
Чьи имена подметает ветер?
Чьи голоса топит вода?
Лики чьи на лугу отцветают?
И куда нас уносят года?
* * *
Кошмары на рассвете
Покидают.
Солнце подметает
Следы страха.
И радость, как игрушку,
Возвращает
И дарит День –
До самого заката.
* * *
Одеяньем блещет подруга
В ресторане. А я – у дуба
На яркие звёзды смотрю.
И слушаю говор листвы.
Счастливы обе мы.
Не совпадает лишь мера
Счастья. У подруги оно
В кошельке помещается,
А моё занимает полнеба.
* * *
Голодно было.
И туфли прохудились…
Но утром в саду
Яблоня зацвела
Бело-розовой Радостью.
* * *
Знаю: нет пустоты у Вселенной,
И есть у Пространства свеченье;
В бесконечном его изменении
Я – лишь зачарованный Путник…
* * *
«Оставь! Не по силам
Такой груз поднимать…» –
Мне говорили не раз.
А Солнце – как яблоко!
Дотронулась. Не обожглась.
* * *
Летит моя душа
От жирных чернозёмов
К высоким елям
Подзолистых равнин, –
К щепотке той земли,
Которую до смерти
На всех дорогах
Мы в себе храним….
СТРАНА ГОЛУБЫХ ДЕРЕВЬЕВ
…А там, в стране голубых деревьев,
Вод голубых и лесов,
Детство моё живёт и поныне
В колыбели рассветных снов.
Ветер высвистывает на свирели
Мелодией лёгкость свою, –
Словно это я голосом детства
В тех лесах голубых пою.
* * *
Ступаю опять
По улицам юности.
Как сердце стучит!
Улица стала узкой,
А дома – ниже ростом.
* * *
Я – Ребёнок,
Который ушёл из дома
И долго искал тропу
К отчему крову,
К душам родным,
Тропинку Единую –
К Богу.
* * *
Здесь, в древнем храме
Стены расскажут много
Слушающим их.
Но пришедший молиться
Слышит лишь только себя…
КАМЕНЬ
Камень сорвался с утёса –
Так покинул свой дом.
Опечален он этим,
И голова кружится.
Отлежался немного,
Оглянулся потом:
Над ним склонился цветок;
Прилетела синица.
– Видно, крыло он сломал, –
Опечалилась птица.
– Он ещё дышит, –
Сказал цветок.
* * *
Я в завтра ухожу.
Не вернусь во вчера.
Утро встречу. Войду
В незнакомый мне день.
Придёт вечер опять.
И его провожу.
Вместе с ним – и себя
До другого дня.
Кто знает, какого?
* * *
Солнце ещё не восходит.
Туманная рань…
И роса на цветах
Так крупна.
Простёрла над миром
Прохладную длань
Предрассветная тишина.
НА ТОЙ ДОРОГЕ
На той дороге, по которой шла,
Меня уж нет.
Но дорога во мне нестираемый
Оставила след.
Очертанья лиц, встреченных на пути,
Стучатся в сны.
Слова, отзвучавшие давным-давно,
Мне вновь слышны.
Эхо дороги не покидает,
Льёт дальний свет,
Как будто дорога меня вспоминает
И шлёт привет.
Так и живём,
Проникая друг другу
И в кровь, и в пыль,
Но не всегда понимаем мы верно
Чужую быль.
ПРИКОСНОВЕНИЕ
Прикосновение ветра к щеке,
Терпкий запах таинственных трав,
Хор цикад и ночной звездопад,