В. И. Философия откровения. Т. Спб.: Наука, 2002 480 с. Фридрих Вильгельм Йозеф Шеллинг философия откровения 1844 Том Третья книга
Вид материала | Книга |
- Фридрих Вильгельм Йозеф Шеллинг философия откровения том 1 Шеллинг Ф. В. И. Философия, 7109.5kb.
- Маска откровения, 18.09kb.
- Т. А. Сулейменов Курс лекции по философии Шымкент-2010 г. 1-лекция, 1988.6kb.
- Эрнст Кассирер философия классических форм том Мифологическое мышление, 4676.59kb.
- С. В. Булярский Принято на зас каф философии и политологии 4 апреля 2000 г., протокол, 128.66kb.
- Воспоминание о будущем или горькая правда «Откровения Иоанна богослова», 2885.85kb.
- Ф-программа вступительного экзамена в аспирантуру Утверждаю, 664.78kb.
- «Философия и общество», 3434.59kb.
- «Предмет философии. Философия и мировоззрение. Философия и наука», 257.59kb.
- Ю. М. Бохенский современная европейская философия, 3328.46kb.
_______________
* Lib. II, с. 104.
** Philosophie der Mythologie. S. 312. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)
152_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________
фрагментах Санхуниатона45 у Евсевия46 обрезание восходит к Кроносу, и, таким образом, можно сказать, что оно берет начало в данной мифологической эпохе. Предположив это, логичнее всего допустить, что оно относится к оскоплению Урана,47 ибо существует всеобщая установка представлять ослабление ранее господствовавшего начала как его оскопление. Каждый такой переход, как мы это видели ранее, был связан с фанатической оргией, когда, например, жрецы Кибелы48 в священном неистовстве сами подвергали себя оскоплению, и в этом же мифологическом представлении надо искать причину отвратительного восточного обряда оскоплять многих мальчиков и посвящать их служению определенным божествам. Если бы оскопление, т. е. преодоление более раннего, а именно самого древнего начала, праздновалось через обрезание, это выглядело бы более мягко и по-человечески. Тот факт, что мифологические представления и отношения, преисполнившие сознание, выражались в подражательных, мимических действиях, заключавших в себе символику многих обрядов, я на некоторых ярких примерах доказал в «Философии мифологии». Эта точка зрения, — т. е. мысль о том. что обрезание выражало ограничение дикого начала, — тем более вероятна, что в самом законодательстве Моисея оно в какой-то мере предполагает нравственный момент обрезания сердца или того дикого, необузданного, упрямого и титанического, что есть в душе (Втор. 10, 16; 30, 6). В таком же смысле об этом говорят и пророки, например Иеремия (Иер. 4, 4): «Обрежьте себя для Иеговы (истинного Бога) и снимите крайнюю плоть вашего сердца, чтобы гнев мой не вырвался, как огонь, и не воспылал неугасимо». То, что здесь называется гневом, в откровении должно преодолеваться так же хорошо, как и в язычестве. Дело лишь в том, что одно преодоление отличается от другого. Однако довольно об обрезании.
___________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА________153
Необычными для наших представлений кажутся и запреты на некоторые виды пищи, а также деление животных на чистых и нечистых, причем среди последних есть такие, к которым человек не испытывает (как можно было бы подумать) естественного отвращения или ужаса. Наверное, на этот вопрос могло бы ответить только такое естествознание, которое не занимается исследованием одних лишь формальных признаков животных, а осмысляет их различное отношение к природному началу и которое постигает внутренние — как бы нравственные — состояния, представляемые различными животными. Среди млекопитающих с давних времен никто не подвергается такой всеобщей опале, какой окружили свинью. Согласно Бошару,49 она вызывает одинаковое отвращение у финикийцев и эфиопов, индийцев и египтян. В любом случае оно восходит к древности и перешло в Моисеево законодательство из язычества; об этом можно говорить на том основании, что в Египте свинью приносили в жертву Дионису,50 а в Риме — Церере51 или другим таинственным божествам, принадлежавшим более позднему сознанию, например Ларам52, о чем каждый знает из Горация;* жрецы кеманской богини (как вы знаете,** в какой-то момент она соответствует Урании53) не могли есть свиного мяса, и такое животное даже не могло входить в город, посвященный этим богам.
В этой связи хочу упомянуть о том, что сооружение скинии завета, как ее описывает Моисей, являет поразительное сходство с египетскими святилищами, о которых недавно были получены более точные сведения. Достаточно взглянуть на иллюстрации, содержащиеся в «Описании Египта»,54 и мы сразу узнаем то, о чем говорит Моисей, — ковры, херувимы, так называемый престол милосердия, стол с хлеба-
_______________
* Satyr. II. 3, 164. 165. ** Philosophic der Mythologie. S. 251. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)
154_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________
ми предложения. Ковчег завета напоминает о священных ларцах, plenas sacra formidine cistas,55 как называет их один древний, ларцах, которые в языческих обрядах играли весьма важную роль и использовались уже финикийцами и египтянами, а позднее греками. Здесь материя также остается мифологической.
Что касается жертв, то здесь я хочу упомянуть лишь о некоторых особенных жертвах, где просто невозможно не узнать языческий элемент. Прежде всего я имею в виду жертвоприношение рыжей телицы, через которое надлежало очищаться тем, кто осквернил себя прикосновением к мертвецу. Для принесения такой жертвы брали рыжую телицу, совершенную, т. е. без какого-либо изъяна, не имевшую иного волоса и не знавшую ярма. Красный цвет — это цвет Тифона, и Плутарх* недвусмысленно говорит о том, что для принесения ему жертвы они брали рыжих буйволов (фщн впюн фпхт рхсспэт), внимательно следя за тем, чтобы на животном не было ни одного белого или черного волоса, ибо в таком случае он считался непригодным для жертвоприношения. Эту рыжую телицу должен был заколоть не первосвященник (Аарон), а ближайший помощник, но даже он не закалывал ее сам, а только смотрел на заклание, которое совершалось не в стане, а вне его, в поле. Затем телицу сжигали вместе с кожей, волосами и даже нечистотами. Пепел сохраняли и затем смешивали с очистительной водой, которая одна могла очистить человека, прикоснувшегося к мертвецу. Впрочем, священник, при котором совершалось заклание, а также тот, кто сжигал животное, и даже тот, кто собирал пепел (хотя для этого дела и выбирали чистого), сами становились нечистыми и должны были омыть свои одежды и тело, но до вечера они все равно оставались нечистыми (Чис. 19, 1-22).
__________
* De Isid. et Osir., с. 22.
__________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА________155
Даже эти явные предрассудки, свойственные законодательству Моисея, ничего не говорят против божественности данного законодательства; скорее можно сказать, что, если бы в нем совсем ничего не было от этих реалий, оно само не могло бы быть в собственном смысле богооткровенпым — и в таком случае представляло бы собой лишь человеческое измышление.
Не менее суеверным кажется и другое установление (Лев. 16), согласно которому в великий день примирения (= нашему десятому сентября) перед Иеговой поставляются два одинаковых козла, перед дверью скинии (= святому шатру). Затем священник бросает жребий: один козел предназначается Иегове, над другим начинает властвовать Азазел (сейчас я вернусь к этому имени), т. е. жребий решает, кого из них надлежит принести в жертву всесожжения, а кого — отпустить. Предназначенного к отпущению сначала ставят перед Иеговой, а потом Аарон, возложив на его голову руки и исповедав над ним все прегрешения сынов Израиля, полагает их на голову и с помощью избранного для этой цели человека отсылает козла в пустыню, дабы тот унес их в глухие места и сам навсегда остался в пустыне. Такой дуализм, когда на одной стороне находится Иегова, а на другой — Азазел, заявляет о себе довольно редко. Отмечу, что существует точка зрения, согласно которой слово «Азазел» означает пустыню. Такому объяснению (предположив, что оно в какой-то мере оправдывает себя через сравнение с арабским) противоречит явное противопоставление: один козел должен принадлежать тт·1? (Laadonai, как говорят иудеи), а другой ТКТУ1?, Аза-зелу; Иегова — личность, и, таким образом, думается, что Азазел тоже должен быть личностью. Кроме того, непонятно, почему для обозначения пустыни именно здесь выбрано это слово, больше нигде не встречающееся, если в еврейском языке для этого существует немало других слов, и вдобавок в таком случае возникает несносная тавтология, когда гово-
156_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________
рится, что козел должен быть отослан в пустыню (laasasel) по направлению к пустыне (hammidbara).56 Таким образом, совершенно ясно, что Азазел — это nomen personae.57 Допустив это, надо признать, что Азазел представляет собой противостоящую Иегове личность; не хочу вслед за Спенсером говорить, что это дьявол, однако речь идет о деьт ЬнфЯфечнпт,58 о демоне, чье жилище — пустыня. Спенсер считает, что речь идет о fortem abeuntem,59 от существительного ту, что означает «сильный», и глагола "?т«, что означает «убывать», «исчезать» и что можно употреблять но отношению к более ранней силе или потенции, которая как бы исчезает, оттесняется в прошлое другой, более поздней; это слово недвусмысленно употребляется по отношению к исчезающей силе (Втор. 32, 36; ср. Иов 14, 11). Во всяком случае, здесь ясно просматривается след совершенно мифологического отношения. В греческом переводе это слово звучит как фпн кексбфзмЭнпн,60 совершенно так, как сказано о Тифоне: ЭксбфЮдз ь Фэцщн, Тифона одолели.* Для жителей Востока, перешедших к городской жизни, пустыня становится вместилищем всего самого ужасного. С течением времени мысль о прежнем состоянии, когда все было пустыней, связуется с идеей зла, и поэтому в известном греческом изречении, которое употреблялось при вступлении в брак, переход к оседлой жизни выражался как вхождение в состояние, огражденное от зла: "Ецхгпн кбкьн, еэспн бмейнпн.61 Если человек, вынужденный жить общественной жизнью, бежит от нее и предается полному одиночеству, вполне естественно, что для него возникают определенные отношения, связи, которые в человеческом обществе как бы замалчиваются, не высказываются. Человек связан как с самым высоким, так и с самым низким, но более высокое отношение как бы подавляет в нем низкое. Те несчастные, кото-
___________
* Ср.: Philosophic der Mythologie. S. 387. 437. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)
___________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА________157
рых раньше обвиняли в общении с дьяволом и ересях, в основном были одинокими людьми, жившими замкнуто и предававшимися созерцанию. Всех, кто в силу своих занятий был вынужден обитать в глухих местах, проводя жизнь в одиночестве, например пастухов, все лето напролет пасших стада вдалеке от людей, воспринимали как людей levis notae macula,62 и в тех землях, где пастушество утвердилось с давних пор, как, например, в Вюртемберге, народ вполне естественно боялся их, как если бы они, как выражается обычный человек, могли больше других людей. По этой причине в некоторых местах они как знахари давали медицинские советы. В своей «Естественной истории» Плиний63 так говорит об африканских пустынях: In Africae solitudinibus hominum species subinde aunt, momentoque evanescimt.64 Это напоминает лесных людей св. Антония.65 Туда, в уединенные места, где обитает минувшее и куда еще не проникли власть и шум нынешнего положения вещей, греки отослали и своего Пана,66 а также сродных ему существ, грустный пережиток более раннего начала. Туда воображение израильтян поселило своих Schedim и Seirim,67 которые, очевидно, представляют собой нечто похожее на Пана, Сатурна или вообще панических существ, которые, как полагалось, живут в пустыне. Поэтому израильтянам не дозволялось приносить жертву вне стана. Даже в пустыне каждую жертву надо было приносить перед святой скинией. Поле, даль принадлежали всеобщему, безграничному Богу. Иегова не был таким всеобщим, он был личностным и потому понятным, постижимым Богом, не безымянным, но таким, который имеет имя и которого поэтому следовало почитать не на просторах и в далях, а в жилище или, если речь шла о пустыне, по крайней мере, в скинии (дабы указать на его постижимость). Согласно недвусмысленному разъяснению, данному в законе Моисея,* приносивший жертву в
__________
* Лев. 17, 7.
158 ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________
пустыне рассматривался как человек, который вознамерился принести ее Schedim, упомянутым паническим существам. Впрочем, козел, на которого падал жребий для Азазела, как уже говорилось, отпускался живым, унося грехи народа в землю забвения, в пустыню. Что бы ни подразумевалось под Азазелом, именно потому, что пустыня становилась его обиталищем, он характеризуется как существо забвения, на что и намекает его имя. Если бы речь шла только об отпущении козла в пустыню, тогда можно было бы думать лишь о простом унесении грехов, но так как его в то же время посылали Азазелу и отпускали к нему, то, наверное, в этом обряде можно усматривать пережиток более древнего суеверия, причем имя Азазел не объясняется: предполагается, что народу известно его значение. В сознании израильтянина он предстает как существо из забвения и, следовательно, не есть ничто; Тифон в Египте, которому тоже принадлежала пустыня, также мыслился как преодоленный, и все-таки в его честь приносились отдельные жертвы и он имел свои храмы, пусть уже небольшие. Откровение совсем не так смотрит на других или неистинных богов, как наши новейшие толкователи. Откровение самым решительным образом признает реальность язычества, и я покажу это еще убедительнее, когда перейду к обсуждению христианского взгляда на мифологию.
Нечто подобное можно наблюдать и тогда* когда речь заходит об очищении от проказы. Брались две птицы, одна закалывалась, вторая смачивалась в крови первой и затем отпускалась в поле (Лев. 14). В древности, в те давние времена, на которые все еще оборачивались с тоской, в те времена, когда не было ни одного гражданского закона и все у всех было общим, отпущенные на свободу стада, свободно пасущиеся животные посвящались древним божествам природы. Плутарх (в жизнеописании Лукулла, гл. 24) рассказывает,68 что по другую сторону Евфрата паслись отпущенные на свободу священные быки персидской Артемиды, поме-
__________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА________159
ченные факелом, знаком этой богини. Мы знаем также и о семи стадах священных быков, которые, согласно «Одиссее»,* паслись в Сицилии в честь Гелиоса (бога Солнца) и которых закололи спутники Одиссея.69 Светоний70 в своей «Жизни двенадцати цезарей» повествует о том, что при роковом переходе через Рубикон Юлий Цезарь71 освятил (consecrasse) стадо коней и отпустил их без пастуха. Писатель не говорит о том, кому были посвящены эти кони и что означает это отпущение. Быть может, они были посвящены тому Безымянному и Всемогущему, о темной силе которого человек почти всегда вспоминает в своих великих и полных опасности предприятиях? Быть может, с началом гражданской жизни, ограниченной законами, это отпущение зверей, укрощенных человеком, представляло собой обычай, с помощью которого надлежало примириться с богом свободной жизни на природе — богом, который, как сказано в Книге Иова, отпустил на свободу дикое?72 Я не знаю. Но было бы примечательно, если бы Юлий Цезарь захотел этим отпущением коней на волю отметить свое восхождение на престол согласно обычаю. По меньшей мере сходный обычай, дошедший до наших дней, можно возвести к далекой древности. Когда короновали короля Франции, было принято тут же, в Реймском соборе, выпускать из клеток стаю птиц — в тот момент, когда корона возлагалась на голову короля; это было нечто вроде воспоминания о свободной, дикой жизни или же делалось для того, чтобы выразить забытую сегодня мысль о том, что в необходимых пределах, налагаемых гражданским обществом, настоящий король освобождает все связанное, предстает как некое всеосвобождающее начало.
Ни в какой древней религии не было народа, во всем своем образе жизни подчиненного столь тягостному рабству, как народ израильский, и потому трудно поверить, что он
_____________
*ХII, 127 ff und 340 ff
160_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________
всегда и во всякое время соблюдал все, что ему предписывал религиозный закон. Явное суеверие, совершенно неразумное, как будто не достойное Бога и связанное со многими строжайшим образом заповеданными обрядами израильского культа, издавна вызывает возмущение. Доныне существуют два объяснения. Первое принадлежит Спенсеру. Он полагает, что в некоторых Моисеевых обрядах Бог нисходил до мышления израильтян, как бы прощал и допускал тот или иной языческий обряд, стремясь связать его с истинной религией, ad Israelitarum modulum se attemperasse et nonnullos ritus indulsisse.73 Другое объяснение принято гораздо шире и представляет собой так называемую теологию про образования, согласно которой многочисленные действия, предписанные законом Моисея, и в первую очередь жертвоприношения, представляют собой typi,74 прообразы, содержащие истину не в самих себе, а лишь в том, что они прообразуют, во Христе, особенно в великой новозаветной жертве.
Что касается объяснения, предложенного Спенсером, то в том виде, в каком он его представляет, оно, конечно же, не выдерживает критики. В самом язычестве Спенсер не видит никакой необходимости, и, таким образом, вполне естественно, что в языческом основании Моисеева законодательства он тоже ее не усматривает, в отдичие от нашего взгляда. С другой стороны, когда это объяснение, сумевшее хотя бы увидеть в некоторых церемониях и предписаниях языческое начало, критиковали за то, что оно не принимает во внимание прообразующего их значения, в данной критике чувствовалась определенная ограниченность. Правда, так и должны были поступать, ибо привыкли мыслить язычество без какого-либо отношения к христианству. Однако христианство в равной мере было будущим не только по отношению к иудаизму, но и к язычеству, и не только иудаизм служит преобразованием; язычество тоже содержит в себе прооб-
__________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА________161
разы того отношения, которое в своей истине является только через Христа. Подлинно прообразующее в законах Моисея как раз и является языческим, которое в них содержится. Совершенно забывают о том, что всякое откровение должно предполагать изначальное, субстанциальное содержание сознания, которое не может быть упразднено самим откровением, ибо оно лишь по отношению к нему и в нем может рождать сознание истинного. В этом, как было сказано, проявляется необходимый предел всякого откровения, который, упраздняясь, упраздняет и само откровение, как это происходит во Христе.
Сравнивая содержание Моисеева закона с историей еврейского народа, склоняешься к тому, чтобы видеть в этом законе лишь идеал религиозного устроения, никогда не существовавший в действительности. Согласно этому закону, дети Израиля — в теории — монотеисты, но на практике почти всегда — политеисты. Субстанция их сознания есть совершенное язычество, истинная религия предстает лишь как нечто случайное, т. е. именно как богооткровенное содержание их сознания. Они в полной мере прошли все ступени политеизма. От melaecheth haschamaim,75 богини неба, с поклонения которой начинался всякий действительный политеизм, от Ваала76 и Астарты77 до мерзостей, совершавшихся финикийцами и хананейскими народностями, и даже до второго поворотного пункта развития мифологии, Кибелы (которая, бесспорно, выступает и под именем Miplezeth,* явно женским), ими не было пропущено ни одной мифологической ступени. Обычно принято говорить, что здесь сказывалась склонность к идолопоклонству, в результате чего складывается впечатление, будто монотеизм представлял собой нечто изначальное, а политеизм — случайное и вторичное, тогда как на самом деле все обстоит как раз наобо-
________
* 2 Пар. 15, 16;3 Цар. 15,75.
162_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ_________
рот (политеизм лежит в основе, он изначален, тогда как монотеизм вторичен, в противоположность сказанному); итак, эта так называемая склонность ни в коей мере не является характерной только для неученого народа: тон задают люди образованные, цари, среди которых был даже тот, правление которого считается золотым веком еврейской литературы и искусства и о мудрости которого доныне ходят поговорки на всем Востоке. Если политеизм на самом деле не казался чем-то более глубоким, более развитым в сравнении с простотою древней религии, то как в таком случае стало возможным, что такой мудрый царь, как Соломон78 попал под его влияние? Из некоторых мест можно заключить, что весь народ ощутил себя ущербным, видя, что не может делать так, как делают другие народы, т. е. поклоняться новым богам, богам более поздней и более развитой эпохи. Однако от собственно идолопоклонства надо отличать другое прегрешение, заключавшееся в том, что, хотя они поклонялись Иегове, но изображенному. Таков грех Иеровоама, который, преследуя политические цели, после разделения царства решил — дабы жившие в Израильском царстве не ходили на большие праздники в Иерусалим — возвести в Вефиле и Дане двух золотых тельцов, в образе которых, правда, надлежало чтить истинного Бога.79 Здесь очевидна языческая основа, которая некогда заявила о себе уже в пустыне и которая восходит к периоду жизни израильтян в Египте. Хотя это поклонение изображениям и называется грехом, но тем не менее оно отличается от настоящего идолопоклонства.* Склонность к идолопоклонству, как это называют, тотчас исчезла, как только евреи вернулись из вавилонского
* Ср. 3 Цар. 16, 31, где об Ахаве80 говорится, что от греха Исровоама он даже перешел к служению Ваалу (действительному идолопоклонству). Об Иораме,81 сыне Ахава, сказано, что он, по крайней мере, снял статую Ваала (4 Цар. 3, 2).
__________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА________163
плена. Обычно это объясняют тем, что они (было известно, что из плена вернулись только два колена — Иуды и Вениамина; куда пришли и где затерялись колена уведенные в Ассирию, до сих пор не выявлено) во время плена стали общаться с персами, среди которых господствовала более духовная религия, некий вид монотеизма. Однако примечательно то, что приступы политеизма, тяга к нему, наблюдавшаяся в еврейском народе, исчезла как раз тогда, когда мифологический процесс в человечестве вообще достиг своей целя. Это совпадение является доказательством того, что политеизм не был чем-то случайным, что он представлял собой вид некой всеобщей болезни, эпидемии, которая имела определенное течение и захватила не только какой-то отдельный народ или народы, но весь человеческий род, эпидемии, которой не смог избежать даже народ избранный, пока этот процесс не утратил своей силы по отношению к остальному человечеству.
Из всего этого явствует, что для того, чтобы объяснить аналогию языческому, присутствующую в законах и установлениях Моисея, не надо, как Спенсер, говорить о каком-то Божьем снисхождении и терпении. Скорее сам Моисеев закон служит величайшим доказательством реальности язычества. Его нельзя понять, если не постигаешь реальности язычества и если, с другой стороны, не постигаешь действительного откровения, присутствующего в нем. Откровение не могло сразу упразднить напряжение, которое однажды объективно возникло (то напряжение, из которого родился мифологический процесс); потребность через жертву примириться с разгневанным Богом вызывается не откровением. Постановления Моисея не утверждают ни жертв вообще, ни даже каких-либо отдельных жертв, они дают лишь прямые предписания для их совершения. В позднейших книгах, в Пророках, в которых уже говорит потенция будущего, говорит Дух (закон Моисея соответствует дионисийскому