Логисты преисподней (производственная драма)
| Вид материала | Документы |
- Производственная мощность и производственная программа предприятия (фирмы), 206.72kb.
- Тема 10. Производственная функция. Продукт фирмы, 289.79kb.
- Реферат на тему: " Роди І жанри літератури" жанр (франц genre), 131.65kb.
- Практика производственная 151001, 107.39kb.
- Рабочая программа производственная практика по специальности в государственных, 67.88kb.
- "Лесной царь" драма с несколькими действующими лицами, 4294.22kb.
- Библиотека Альдебаран, 3263.18kb.
- Миллер А. Драма одаренного ребенка и поиск собственного я / Пер с нем, 1279.02kb.
- «Научно-производственная фирма «Геофизика», 290.7kb.
- Рабочая программа дисциплины «производственная санитария и гигиена труда», 171.95kb.
Каштаянц (в трубку): – Слушаю… Категорически приветствую… С денежками пока глушняк… Ну зачем же так нервничать, Рустам Мамедович? Честное слово, все деньги мира не стоят Вашего драгоценного здоровья… Все скоро наладится. И дела вот-вот пойдут, как надо. Нужно всего лишь немножко подождать… Да подождите хотя бы пару дней и все утрясется... В Москве финансовый рынок шатануло. Вот и нас слегка задело… Всех заденет, уж будьте спокойны, Рустам Мамедович. Я от своих людей в столице слышал о том, что у пары сотен банков вообще лицензию отнимут… Ничего страшного у нас не происходит, мамой клянусь. Если бы что серьезное случилось бы, Рустам Мамедович, я Вам бы первому сообщил, честное слово. Я всегда к Вам со всем уважением относился, поскольку Вы в нашем городе являетесь самым серьезным человеком… Все будет полный хоккей, обещаю… Вы даже и не сомневайтесь, Рустам Мамедович. Я лично займусь проводкой Ваших средств. Прослежу за каждой копейкой. Будьте уверены, о Ваших интересах я побеспокоюсь… А вот об этом Вы, мой дорогой, совершенно зря заговорили. Я же все и так понимаю… Я все понимаю. Не волнуйтесь… Всего хорошего, здоровья Вам и всей Вашей семье.
Каштаянц кладет трубку в карман, некоторое время обдумывает завершившийся разговор, затем наливает себе в рюмку коньяку и залпом выпивает ее.
Каштаянц: – Итак, Пашак, передаю на время банк в твои руки. Своим не верю. Продадут. А тебе верю. Езжай завтра в офис, там уже все в курсе… но на всякий случай подписанную мной доверенность держи под рукой.
Пашко: – Сделаю все в лучшем виде, Артур Артурович.
Каштаянц: – Клиенты сидят на измене. И им ща что-либо вразумительно растолковать довольно напряжно. Но сделать это можно и нужно. Ты сможешь. Продержись, Пашак, а уж за мной не заржавеет.
Пашко: – Так недолго же держаться. Вы ж, шеф, всего на 5 дней улетаете.
Каштаянц: – Да, кое-какие дела надо уладить за рубежами нашей многострадальной Родины. Не исключено, что и раньше вернусь. Правда, может случиться, что и задержусь.
Пашко: – Гм.
Каштаянц: – Коллектив у меня в банке шустрый и сообразительный. Мелочевкой тебе, Пашак, заниматься не придется. А коли серьезный клиент наедет: мол, фигли проводка не прошла или какого черта уже обговоренный кредит накрылся, – то ты не спеши его послать в баню, а тяни время и вали все на меня: вернется, дескать, хозяин, тогда все и разрешится. И, кроме этого, больше ничего никому не обещай! В банковских делах за один базар принято трижды отвечать.
Пашко: – А если спросят, когда хозяин вернется?
Каштаянц: – Отвечай, что скоро. Скажи, что хозяин новые контракты заключает, тогда даже самые тупые поймут, что банк на плаву и нечего икру метать.
Пашко: – Так что же, шеф, вообще всех завертывать, кто бабки со своих счетов снять захочет?
Каштаянц: – Господи, ну конечно всех!
Пашко: – И Цыгана?!
Каштаянц: – И его тоже. Пойми, Пашак, ща только одному кому-нибудь дай возможность бабки выбить, тут же за своими капиталами ко мне пришкандыбает тыща клиентов. Ты ж эту публику знаешь. Так что не вздумай кому-либо до моего приезда деньги выдавать.
Пашко: – А сколько наличности в банке?
Каштаянц: – То, Пашак, не твоего ума дело. Ты мой телохранителем. Им и оставайся. Я ж тебя лишь временно на банк ставлю, так что особо тебе влезать во все эти дела нет смысла. Коли пойдет кипиш, сам все разгребу. Въехал?
Пашко: – Гм…
Каштаянц: – Не подумай, что не доверяю. Ежели б не доверял, то не поставил бы ща на хозяйство. Просто, чем меньше знаешь, тем спокойнее спишь.
Пашко: – Я и так сплю спокойно.
Каштаянц: – Скажу тебе так: налички в банке кот наплакал. Не подвезли еще налик. Но, будь спокоен, я, когда вернусь, с этими заморочками разберусь. В общем, старик, не парься с чужими проблемами и капай клиентам на мозги так, чтобы, значит, они успокоились и не наезжали с предъявами.
Пашко: – И как долго им "успокаиваться" придется?
Каштаянц: – Не так уж и долго. Можно даже сказать, что и совсем недолго.
Пашко: – В смысле?
Каштаянц: – Что "в смысле"?
Пашко: – Когда именно банк сможет рассчитаться со всеми?
Каштаянц: – Как я тебе сказал, так и им втирай: мол, господа хорошие, мой шеф улетает на 5 дней. Может быть, раньше вернется, а может быть, наоборот, запоздает на день другой.
Пашко: – Никто столько ждать не станет. День-другой – это еще куда ни шло, а почти неделя – это может вызвать большой переполох среди клиентов.
Каштаянц: – Перетопчутся.
Пашко: – Так ведь, Артур Артурович, разборки пойдут.
Каштаянц: – Тебе ли разборок бояться, Пашак? Никогда за тобой не замечал очкомигрательства.
Пашко: – Я не очкую. Просто хотелось бы знать, на что иду.
Каштаянц: – И это правильно. Всегда надо четко понимать, во что ввязался. Ты ни при делах. Тебя все знают. Все знают, что в финансах ты ни уха, ни рыла. Какие тогда на тебя непонятки клеить?
Пашко: – Публика разная бывает. Бывает и такая, что сначала из "калашей" садит, а потом уже спрашивает: "А чо там у вас случилось-то, пацаны?"
Каштаянц: – Мой клиент, он, в целом, спокойный. Есть, правда, несколько рогометов... Ты, Пашак, главное говори, что мы все компенсируем в лучшем виде. Все убытки, мол, будут учтены и возмещены.
Пашко: – Гм. Ну, а если…
Каштаянц: – Если уж совсем прижмут, обратись к Цыгану.
Пашко: – Он потребует личной встречи с Вами. Со мной говорить не станет. Ведь он знает, что всеми делами вертите Вы, Артур Артурович, а я просто так погулять вышел.
Каштаянц: – Будут у меня со всеми личные встречи. Но не ща. Ща я ни с кем стыковаться не хочу. Не о чем мне сейчас говорить с клиентами. Банк лихорадит. А так как в нем, сам знаешь, какими делами занимаются, то официальным путем делу особо не подсобишь. Тут крутится надо. За границу вот лететь приходится.
Пашко: – Гм.
Каштаянц: – Думаешь, я бы в загранку поперся, если б не дела? Да ни в жизнь. Погода там дрянная. Жрачка – дерьмо. Народ – отстойный, тупой народ там. Все, словно обкуренные, ходят. Из-за пустяков скандалы затевают, понты метают почем зря, орут из-за ерунды. Над фильмами плачут… Прикинь, Пашак, эти придурки слезами обливаются, смотря кино. Если бы лично не видел, то никогда б не поверил.
Пашко: – Гм.
Каштаянц: – Да, мне эта заграница, куда с восторгом всякая шушера нынче валом валит, благо нефтяных и газовых бабок на каждый карман хватает, и даром не нужна. Знаешь, где я бы больше всего хотел бы очутиться?
Пашко: – Не знаю.
Каштаянц: – Веришь нет, Пашак, а хочу я обратно в СССР.
Пашко: – Гм.
Каштаянц: – Тогда было ясно, кто масть в стране держит. Я знал, перед кем надо шапку ломать, а об кого следует вытирать ноги. Да и как-то спокойнее тогда жилось. А ща кругом: извращенство, сплошные стрессы, беспредел чинуш, бардак в мозгах и полное загаживание экологии.
Пашко: – И до фига чокнутых развелось. Носятся на своих ржавых корытах по дорогам и аварии устраивают. Я бы всяких козлов, раскатывающих на "жигулях", за яйца вешал.
Каштаянц: – А помнишь, как мы, будучи студентами, весело праздники праздновали? Ни денег у нас тогда не было, ни дач, ни машин, а веселились от души.
Пашко: – Да, теперь уже не пройдешься, накатив стакан портвешка, по проспекту на первомайской демонстрации. И не выразишь громогласно свою… эту… как бишь там ее…
Каштаянц: – Солидарность с революционной борьбой трудящихся капиталистических стран.
Пашко: – Ага. И еще с этим… э-э-э…
Каштаянц: – С национально-освободительным движением.
Пашко: – Да. И еще эту… э-э-э-э-э…
Каштаянц: – И решимость отдать все силы борьбе за мир, за построение коммунистического общества.
Пашко: – Галиматьей все эти лозунги, конечно, были, но жили мы тогда веселее, чем сейчас. Нынче, как выйдешь на улицу, да как глянешь на все эти смурные хари, блевать хочется от тоски.
Каштаянц: – При капитализме человек человеку – волк. А при социализме...
Пашко: – А при социализме – крыса.
Каштаянц: – Крыса, Пашак, есть хитрый и коллективистски настроенный зверек. Эдакий коммунист по природной своей сути. Мне один известный биолог рассказывал, будто именно от крысы люди и произошли.
Пашко: – А как же обезьяны?
Каштаянц: – Кое-кто и от них произошел. Глянь в телек на наших идиотов-политиков. Любого к мартышкам в клетку хоть ща сажай. Российская власть – тупиковая ветвь человечьей эволюции.
Пашко: – А чего ж мы им, мартышкам в кабинетах, взятки платим? Почему умные люди не правят страной?
Каштаянц: – Живем дико, как в Африке. Вот и ходим на поклон к мартышкам.
В дверь коттеджа звонят.
Пашко (поднялся с кресла): – Звонят, Артур Артурович.
Каштаянц: – Неужели кто-то из клиентов. Достали, черти!
Пашко (направляется к двери): – Пойду, открою.
Каштаянц: – Очумел?! Сначала на экран глянь, телохранитель хренов.
Пашко: – Видеонаблюдение не работает. Вчера под дождем проводку замкнуло. Электрик вечером придет – починит.
Каштаянц: – Ладно, только ты в глазок сперва глянь. Всему, Пашак, тебя учить надо. Какое ж ты мое телесное охранение, коли элементарных правил спасения жизни не знаешь. А жизнь… жизнь – это… М-м…
Пашко (идет открывать дверь): – Да-а, жизнь… Она порой жестока, но в основе своей – справедлива.
Каштаянц: – Эй-эй! Ты поначалу выясни, кто там.
Пашко впускает трех братков.
Первый браток – мордоворот в черном бушлате, надетом на тельняшку, и кирзачах с подвернутыми голенищами.
Второй браток – шустрый маленький толстяк в дешевом китайском спортивном костюме с белыми полосами на штанах и красных кроссовках, несущий небольшой видавший виды чемоданчик.
Третий браток – верзила в тройке, при галстуке-бабочке на шее и с кейсом в руке.
Пашко: – Там свои.
Первый браток (широко улыбается Каштоянцу, демонстрируя выщербленные зубы): – Здорово, хлопчик! (Обнимает вскочившего с кресла Каштаянца, словно старого знакомого, похлопывает его ладонями по спине и усаживает обратно в кресло.) Вижу, ты нам охрененно рад.
Второй браток (зловеще смеется): – Гы-гы! Гы-гы-гы! Гы-гы-гы-гы-гы-гы!
Третий браток (поправляет галстук и вежливо кланяется Каштаянцу): – Гутен морген, майн херр.
Каштаянц (поворачивается к Пашко): – Та-а-а-а-к! Ты меня продал, Пашак? Продал, да? А я ведь я тебя на работу непыльную пристроил. Заработать дал. А теперь даже замом своим сделал. Со временем ты офигительную бы карьеру сделать мог. Тебе, чо, Цыган угрожал? Сказал бы мне, мы бы эту проблему вместе разрулили. Зачем ты с ними связался, Пашак?! Они, небось, тебе денег посулили? Так это все – туфтень! Не дадут они тебе ни копейки! Используют тебя сначала, а потом сольют. Может, даже грохнут.
Пашко: – Никто мне не угрожал и бабла за твою шкуру не предлагал.
Каштаянц: – Каково же тогда хрена ты этих клоунов впустил? Ты же договорился с ними, да?
Пашко: – Да.
Каштаянц: – И чего же тебе посулили?
Второй браток: – Справедливость ему посулили. (Первому братку.) Я прав, Матрос?
Первый браток: – Ты прав, Клоп. Пашак чисто конкретно за справедливость поднялся. Он, типа, в эту твою гнилую ботву первым врубился. И Цыгану дал знать.
Второй браток: – Ты Пашака, как скотину, на забой готовил. Наши ушлые ребята-юристы про упомянутый тобой приказ все раскумекали. (Третьему братку.) Так, Философ?
Третий браток: – В сем прековарнейшем приказе черным по белому выходит (открывает кейс, достает оттуда стопку бумаг, вытаскивает из них один листок и трясет им перед Каштаянцем), что при отсутствии директора обременение долгами банка автоматически переходит на господина Пашко – официального Вашего зама, господин Каштаянц. Конечно, он мог бы спастись юридически и финансово через процедуру банкротства. С простого управленца, пусть и топ-менеджерского разлива, взятки гладки. Но данное обременение неминуемо влекло бы для Пашака не токмо юридические и финансовые, но и криминально-физиологические негативные последствия. Те крутые дяди, чьи деньги крутились в Вашем банке, не стали бы церемонится.
Второй браток: – Дяди, кстати, уже чисто конкретно зашевелились. Стали справки наводить. Но мы опередили всех. Уж больно Цыган тебе не доверяет. Говорит: "Я Артурчика еще с института знаю. Раз задергался и стал лапшу всем вешать, значит, что-то затеял. Нужно, пацаны, приглядеть за ним".
Каштаянц: – Сука ты, Пашак! Предал! Натурально предал!
Пашко: – Не надо ля-ля, босс. И у охраны есть мозги. Я знал, что твой банк пуст, а семью ты за бугор сплавил. А тут еще вижу, что вместо того, чтобы суетиться и бабки назад тянуть, ты забил на все и вместо работы принялся жбанить да договариваться насчет вида на жительство в Испании. Кроме того, ты еще нанял себе переводчицу. И дурак бы понял, что ты всерьез деру дать собрался.
Каштаянц: – Сука ты, Пашак! Сука-а-а!
Первый браток (ласково кладет ладонь на голову Каштаянца): – Кстати о суках. Точно в таких понятиях нам Горчик с этапа маляву накатал. Там тоже: все "сука" да "сука" в каждой строчке. Только там все это – про тебя, Артурчик, про тебя мандавоху, про тебя зажималу и про тебя кидалу.
Второй браток: – Точно, блин. Намедни прикатила к братве весточка от Горчика. А в ней – параша про тебя, Артурчик. Мол, сдал ты его архаровцам с потрохами. Горчик все там чисто конкретно расписал. И в народе пошел нехороший базар про тебя, Артурчик. После такового базара предусмотрительные люди вешаются. Стукачам в России нелегко живется.
Каштаянц: – Подлый навет! Горчик, небось, обожрался там, в бараке, чифиря с каким-нибудь дихлофосом, вот и наклепал на честного человека! Кому вы верите, пацаны!? Горчик наркушник. Он постоянно на измене сидит. Вот и чудятся ему всякие подставы и прочие гнилые дела. А я ими не занимался никогда и заниматься не намерен. Я чист перед братвой и за меня есть, кому впрячься, коли разбор пойдет… Вот вы тут, типа, обвинения мне всякие предъявляете, а того не понимаете, что повелись на горчиковскую пургу, как самые распоследние лохи.
Второй браток: – Не гони, Артурчик, чай не на митинге. Горчик, в натуре, зря кипиш не поднимет. Он в таежный санаторий уже плавал и понятия там соблюдал, как надо. Братва с зоны малявой его правильную жизнь там подтвердила. А вот твои гнилые базары никто подтвердить не может. И сильные подозрения у братвы на твой счет имеются…
Первый браток: – Одним словом, Артурчик, козлиная ты морда.
Третий браток: – Как бы Вы, господин Каштаянц, не прятали от широкой общественности свое истинное лицо, лицо подлого негодяя, отпетого мерзаца и заядлого доносчика, но истина рано или поздно откроется. Ибо сказано: "Можно долго накалывать часть братвы, можно недолго накалывать всю братву, но невозможно накалывать долго всю братву". Такова мудрость веков. Тысячелетия развития человечества глядят на Вас, господин Каштаянц, с пирамид своей проницательности и вовсю осуждают Вашу двуличную натуру.
Первый браток: – Клево сказануто, Философ. Прямо до мозгов докатило.
Каштаянц: – Вы все насчет Горчика ничего не поняли. Я ж все не для себя, а для братвы делал. А Горчик… Да ведь от него никакой же пользы не было б… Он по мелочи работал. Серьезных дел ему никто не давал. Он сел, я остался. Всем хорошо. Без меня бы все дела остановились. А про Горчика никто даже и не вспомнил.
Первый браток: – Зато он про тебя, козлину, не забыл.
Третий браток: – Се ля ви. Какой, однако, подозрительный зигзаг удачи в судьбе бизнесмена на повороте его стремительно растущей карьеры... Вы, господин Каштаянц, являетесь олицетворением буржуазного постулата, гласящего: "Цель оправдывает средства". Однако среди нас, людей чести, приоритетом является древнейший и благороднейший рыцарский принцип: "Понятия превыше всего". Поэтому, какова бы ни была Ваша, господин, Каштаянц, относительная ценность в качестве финансиста, она вряд ли перевесит на чаше весов пацанского правосудия грубое нарушение братанских понятий, ставших в нашей суверенно-сырьевой сверхдержаве и национальной идеей, и противовесом лживым западным "общечеловеческим" ценностям.
Каштаянц: – Меня опера подставили! Горчик, он же… он же с ментами дружбу водил.
Первый браток: – Да ну?!
Каштаянц: – Мне Соловей рассказывал.
Первый браток: – Соловья давно уж замочили. Нехрен за покойника прятаться. Ты еще Васюка вспомни, который уже пятый год в могиле кантуется.
Каштаянц: – Богом клянусь, Горчик с ментами снюхался!
Второй браток: – И за это они его в тундру законопатили на всю катушку, а тебя тут жировать оставили? Какая-то стремная помощь выходит.
Первый браток: – Точно.
Третий браток: – Бывает всякое, уважаемый господин Каштаянц. Горчик, может, и не вполне компетентный и облеченный всенародным доверием эксперт по стукачам. Однако суть дела, приведшего нас в Ваши апартаменты, состоит в том, что независимо от общественного резонанса странной и крайне подозрительной истории с жертвой превратностей судьбы – несчастным Горчиком – у господина Цыганкова тоже насчет Вашей персоны имеются кое-какие подозрения. И имеются претензии, каковые в отличие от произведенных за колючей проволокой силлогистических умозаключений несчастного и доверчивого Горчика подкреплены серьезными аргументами.
Звонит стоящий на столе стационарный телефон.
Каштаянц подскакивает к нему и нажимает кнопку громкой связи.
Второй браток и Третий браток оттаскивают Каштаянца, заткнув ему ладонью рот, от телефона.
Матрос подходит к телефону и стучит пальцем по шипящему динамику.
Первый браток: – Чо надо, блин?.. Ну?!.. Чо надо, спрашиваю?.. Ну?!.. Будем базарить или в молчанку играть?
Женский голос (из динамика): – Извините, пожалуйста. Вас беспокоит компания "Ирипроучбэльпикчэрсэвтравэл".
Первый браток: – Нет, тетка, твоя долбанная "Прочь, бль, пинчерсы в траву!" ни хрена нас не беспокоит. Насрать нам на твоих блохастых пинчерсов. Пусть хоть все передохнут.
Женский голос (из динамика): – Можно ли поговорить с господином Каштаянцем?
Первый браток: – Артурчик сейчас клизму принимает и раньше завтрашнего дня никак не освободится. Так что, тетка, шла бы ты лесом и не мешала б процедурам.
Матрос выдирает кабель из телефона и закидывает его в угол комнаты.
Каштаянц: – Зачем же телефон-то отключать?! Мне могут позвонить мои деловые партнеры!
Первый браток: – Перетопчутся… Колись, Артурчик, насчет бабла.
Каштаянц: – То есть?
Второй браток: – Сколько, куда, на какой срок и под какие проценты заныкал; номера счетов и все такое.
Первый браток: – Колись-колись. Иначе не поимеешь больше никаких звонков. Жмурикам они ни к чему.
Каштаянц: – Открою вам, ребята, горькую правду. Я разорен. Я нищ, как церковная крыса. Вот продам эту дачу и расплачусь с Цыганом. Я ему не так уж и много должен. Бывало, что я на гораздо более крутые суммы влетал. И никакого кипиша не было. Не понимаю, чего это, вдруг, Цыган так завелся. Если сравнить со старыми делами, то я и должен-то ему всего ничего. Не то, что дачу, мне свой "мерин" достаточно толкнуть и расплачусь с Цыганом в пять минут.
Второй браток: – Цыган решил забрать у тебя все подчистую. И свое взять, и твое, и даже чужое. Чо мелочиться-то?
Первый браток: – Любой, у кого мозги не в заднице, так бы и скумекал. Раз ты, Артурчик, сволота, то и прессовать тебя надобно, как сволоту.
Каштаянц: – Я столько лет на Цыгана работал! А он…
Третий браток: – Он бы, вероятно, мог бы и иначе поступить. Например, оставить Вам, господин, Каштаянц некоторую сумму на безбедную старость. Однако народ может превратно истолковать причины такого гуманизма. А наш шеф не любит, когда его превратно истолковывают, поскольку является последовательным сторонником устранения любых недоразумений.
Первый браток: – Да, непонятки братве и на фиг не сдались.
Каштаянц: – Я банкрот! У меня ничего нет!
Первый браток: – Брехня.
Каштаянц: – Смотрите сами (достает из кармана бумажник, а из него – тощую пачку стодолларовых купюр): вот все, что у меня есть. На один раз хорошо гульнуть в кабаке и то не хватит.
Второй браток: – А ежели подумать?
Каштаянц: – Тут и думать нечего! Нет у меня ща ничего. Дайте время, толкну дачу и телегу, тогда кое-что и появится. От того, что вы тут передо мной устраиваете концерт, бабла у меня не прибавится. Я все верну. Да еще – с наваром. Я же ведь никогда братву не подводил. Горчик все брешет, собака! Не верьте ему. И остальным поклепам на меня не верьте. Пашак меня подставил. Все, что он Цыгану наговорил про меня, полная туфтень. Пашак давно под меня копал, я это чувствовал…
Третий браток: – И именно поэтому, господин Каштаянц, Вы и назначили его временно исполнять Ваши обязанности? Какой-то странный метод воспитания ненадежных телохранителей.
Каштаянц: – Я это… я хотел дать этой суке последний шанс. Повысил в должности, дабы Пашак проникся корпоративным духом и перестал быть свиньей.
Второй браток: – А чего ж ты, Артурчик, не выпер его к черту из своей шараги?
Каштаянц: – Пашак слишком много знал.
Первый браток: – Складно гонишь, Артурчик.
Каштаянц: – Я честен, как никогда.
Первый браток: – Пургу он нам метет, пацаны. Без напряга никакого путевого базара с Артурчиком не выйдет. Клоп, лезь в чемодан.
Второй браток (ставит чемоданчик на стол): – Извиняй, Артурчик, нас. Мы, сам знаешь, добрейшие люди, особенно я, но Цыган приказал тебя расколоть любой ценой.
Третий браток: – И мы за ценой не постоим.
Каштаянц: – У меня нет денег!
Третий браток: – Теперь, господин Каштаянц, можете быть совершенно уверенны: их у Вас точно нет. Мы реквизируем у Вас все, даже эту Вашу фазенду, где мы сейчас проводим наш приватный саммит. Дабы у Вас не возникло подозрений в необоснованности предъявленного Вам ультиматума, довожу до Вашего сведения известную нам информацию. Мы знаем, что Вы, действуя в состоянии аффекта, то есть испытывая приступ коварства и жадности, перевели основные свои капиталы за границу. А еще нам ведомо, что Вы отправили семью в Испанию. И взяли себе билет на авиалайнер до Мадрида. И собирались завтра утром ехать в аэропорт… Опоздали, сударь!
Второй браток достает из чемоданчика разнообразные орудия пыток, демонстрируя действие каждого из них Каштоянцу.