Логисты преисподней (производственная драма)
Вид материала | Документы |
- Производственная мощность и производственная программа предприятия (фирмы), 206.72kb.
- Тема 10. Производственная функция. Продукт фирмы, 289.79kb.
- Реферат на тему: " Роди І жанри літератури" жанр (франц genre), 131.65kb.
- Практика производственная 151001, 107.39kb.
- Рабочая программа производственная практика по специальности в государственных, 67.88kb.
- "Лесной царь" драма с несколькими действующими лицами, 4294.22kb.
- Библиотека Альдебаран, 3263.18kb.
- Миллер А. Драма одаренного ребенка и поиск собственного я / Пер с нем, 1279.02kb.
- «Научно-производственная фирма «Геофизика», 290.7kb.
- Рабочая программа дисциплины «производственная санитария и гигиена труда», 171.95kb.
Официантка: – Чего будем заказывать, господа?
Реутов (Реутов пожимает плечами): – На Ваше усмотрение, Иероним Яковлевич.
Форман тычет пальцем в строчки меню.
Официантка записывает в блокнот все, указанное профессором, и уходит на кухню.
Форман: – Более гуманного способа очистки душ не может существовать по самой природе преисподней, где во главу угла поставлены рационализм и техническая модернизация. Ад черпает из мучений душ энергию – самую чистую и могучую из доступных демонам энергий. Таким образом, душа служит Тому Свету дважды: давая низшую энергию Аду, а высшую – Раю.
Реутов: – А что такое грех, Иероним Яковлевич? И что такое греховность?
Форман: – Что такое грех и как греховностью пропитываются души – вопрос непростой. Даже я до сих пор не до конца понимаю физическую и информационную суть этих явлений. Земным поэтам легче. Они немало стишков понаписали на сей счет. Вот, например, послушай:
И видел я, как солнце истекает мраком,
Как водопадом на кварталы льется тьма.
Напитанная смертоносным ядом
Уносит души мертвых за собой она.
А в душах тех – ни света, ни надежды,
Лишь злоба, страх, отчаянье, тоска...
Это и есть греховность без одежды,
Без глупых жалоб на судьбу и времена.
Что скажут эти души стражам Бездны?
Что б ни сказали, им ответят: "Ерунда!
Ваша судьба – пылать в огне печей Геенны,
Пока грехи не выгорят дотла".
Реутов: – О грехе и грешниках столько всего написано и сказано. Неужели ни одна религия не постигла суть греховности?
Форман: – А что же ты, изучивший множество религий мира, эту суть так и не понял?
Реутов: – Кое-что я понял, Иероним Яковлевич. Например, что христианское понятие "грех" является обобщенным названием наиболее часто встречающихся у народов Земли табу. Они являются предшественниками нормативно-правовых актов и, по сути, аналогичны мнимым величинам, употребляемым ради эффективности решения уравнений в математике.
Форман: – Это весьма рациональное объяснение, Миша. Это в духе нашей кафедры. Только дело в том, что греховность не мнима. Ангелы многажды пытались объяснить это человечеству, приходя время от времени на Землю.
Реутов: – Они посещали Землю? Значит, древние тексты не врут.
Форман: – Скажем так, Миша, древние тексты не всегда врут.
Реутов: – А чем занимались ангелы на Земле?
Форман: – Пытались втолковать человечеству доктрину безгрешной жизни.
Реутов: – Зачем?
Форман: – В Раю сидят такие же бюрократы, как и везде. Кому–то из них пришла в голову мысль, что если ангелы будут совершать визиты в обитаемые миры Этого Света и просвещать тамошних авторитетов по поводу божественной концепции греха, то души станут поступать на Этот Свет более чистыми и надобность в гигантском аппарате Ада пропадет. В Раю сотрудников Ада не любят. Ангельская братия всерьез уверена, что мы специально, дабы не остаться без работы, втягиваем людей в греховные деяния, как будто у нас больше забот нет. Эта клевета нашла свое отражение во многих человеческих религиях.
Реутов: – Ангелы разговаривают с людьми?!
Форман: – Изредка. Но людям тяжело понять райских посланников из-за их напыщенного стиля изложения своих мыслей. Впрочем, кое-что в сознание землян просочилось. По крайней мере – идея о том, что грех является нарушением Божьей воли действием, словом или мыслью.
Реутов: – А как это согласуется с дарвиновской Теорией эволюции?
Форман: – Еще как согласуется. Господь генетически программирует живые разумные существа Этого Света на совершенную жизнь. И, живя во грехе, они идут прежде всего против своего естества и выживаемости и только во вторую очередь – против замыслов Творца. Наиболее греховные биологические виды исчезают. Менее греховные – размножаются и развиваются, осваивая одну звездную систему за другой.
Реутов: – Но зачем такие эксперименты нужны Богу, Иероним Яковлевич? Неужели Всезнающий заранее не может просчитать все результаты наперед?
Форман: – Не знаю, Миша. И никто оного не знает. Даже ангелы.
Реутов: – Должна же быть в том какая-то цель.
Форман: – Вероятно, она заключается в создании совершенного мира.
Реутов: – Почему же тогда Господь не создаст таковой мир сразу?
Форман: – Не знаю. Может Рай, Ад и Этот Свет уже давно составляют единое целое – справедливое и совершенное. А по отдельности они – ни то, ни се. Но умение видеть все Мироздание в целом, увы, нам не дано.
Реутов: – А как обстоит дело с молитвами, Иероним Яковлевич? Они бутафория или страховка?
Форман: – Молитва молитве рознь. Ты какую, Миша, имеешь в виду?
Реутов: – Допустим: "Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое! Да приидет Царствие Твое! Да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Хлеб наш насущный дай нам на сей день. И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим. Отведи от нас искушение и избавь от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила, и слава во веки. Аминь!"
Форман: – Личный контакт человека со Всевышним – основа для очистки души, если, конечно, дополнять его искренним раскаяньем за прегрешения. Но все-таки истинному Богу служат делами, а не лампадами.
Реутов: – Однако критерии богоугодности реальных поступков весьма размыты. Когда-то и сжигание людей на кострах считалось святым делом.
Форман: – Умному человеку не составит труда самому вывести данные критерии путем не столь уж напряженного размышления над древними текстами и собственным жизненным опытом.
Реутов: – Иероним Яковлевич, можно ли сказать, что Рай создан для счастья праведников? Я в том уже начинаю сомневаться в свете вышеуслышанного.
Форман: – Рай прежде всего создан для счастья его создателей: Бога и Его слуг – ангелов.
Реутов: – А души? Что происходит с ними?
Форман: – Ты был невнимателен, когда слушал про логистику Того Света.
Реутов: – Я понял, что души после очистки дают Раю энергию.
Форман: – То-то и оно.
Реутов: – А что они получают взамен?
Форман: – Блаженство.
Реутов: – Тогда, получается, Рай паразитирует на разумных расах Вселенной.
Форман: – Люцифер именно так и считал. Но он плохо кончил. Советую тебе не поднимать эту тему в разговорах с коллегами…
Реутов: – Значит, нет в жизни счастья?
Форман: – Его и в смерти нет.
Реутов: – М-да…
Форман: – А разве, ты был счастлив в своем времени?
Реутов: – Странно слышать такой вопрос от Вас, знающего про мои суицидальные намерения.
Форман: – С кем не бывает. И все-таки?
Реутов: – Сказать, что был счастлив, значит заявить, что несчастен теперь. А я, Иероним Яковлевич, как ни странно, чувствую себя неплохо. Конечно, как-то странно узнать, что в России на первом месте окажутся банкиры, если я правильно понял вашу фразу о торжестве капитализма в бывшем СССР. Немного не по себе. Знал бы, что так будет, пошел не на истфак, а в бухгалтеры.
Форман: – Бухгалтеров нынче стреляют и сажают, а хорошо живут деловые люди, имеющие госдолжности и не имеющие ни малейшего представления о дебете-кредите.
Реутов: – O tempora, o mores!
Форман: – Зато в современной России гораздо интереснее живется, чем в прежнем СССР.
Реутов: – Если судить по тому обилию агитматериалов, которыми оклеены все здешние заборы, здесь даже свободные выборы есть.
Форман: – По большому счету, нигде и никогда не бывает полностью свободных выборов, как не бывает и полностью свободного выбора поступков у человека. Все они мотивированы его внешней или внутренней жизнью, а в случае с политикой – пропагандой и агитацией.
Реутов: – Капитализм, выборы, политика… Значит, нынче в России – все, как у всех?
Форман: – "Все, как у всех", – говоришь? Помилуй, Миша, разве у России может быть все, как у всех?!
Реутов: – Да. Тут я погорячился. У нас ничего, как у всех, быть не может.
Возвращается Официантка. Составляет с подноса на столик Формана и Реутова вино и закуску. Уходит, чтобы вернуть поднос на кухню.
Форман (наливает вино себе и Реутову в бокалы и делает маленький глоток): – Ну и дрянное же вино в здешнем заведении. Впрочем, мне доводилось употреблять и более паршивое питье.
Реутов: – Жаль, что у Егудилы я получил знания по истории человечества лишь до семьдесят седьмого года. А с чего все у нас началось, Иероним Яковлевич?
Форман: – Ты, Миша, имеешь в виду крушение коммунизма?
Реутов: – Да.
Форман: – К середине восьмидесятых годов отставание СССР от Запада стало очевидным даже для кретинов. Стране требовались реформы. Власти задергались и попытались предпринять что-нибудь радикальное. В апреле тысяча девятьсот восемьдесят пятого году новоявленный Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев объявил о начале некоей "перестройки" и связанного с ней "ускорения". Но ни государственного ума, ни крепкой команды у генсека не имелось.
Официантка возвращается и снова устраивается с книжкой в руках на перилах.
Реутов: – И что вышло?
Форман: – Народ взбодрился и толпами повалил на антикоммунистические митинги. Появилась свобода слова. Стали издаваться оппозиционные газеты. Все стали немного диссидентами и антикоммунистами. И корабль под названием "СССР" пошел ко дну – с заглохшим духовным двигателем и проржавевшей насквозь идеологией. Коммунисты остались у власти в Китае. Но… Впрочем, это уже другая история. А нас с тобой сейчас ждет продолжение прежней. Я тебе обещал 3 вещи: дать знания, показать крушение советской власти и наказать твоего злейшего врага. Первые два обещания я выполнил. Теперь возьмемся за исполнение третьего.
Занавес.
СЦЕНА 3
Тот Свет. Чистилище.
Зал, где на троне дремлет Егудила.
Перед ним, ошеломленно озираясь по сторонам, стоит голый Каштаянц.
Каштаянц (нерешительно подходит к Егудиле): – М-м-милостивый государь, не смогли бы Вы сообщить мне, в каком месте я нахожусь?
Егудила (очнувшись от дремы): – Все долдонят одно и то же! Ну не все ли тебе, Артурчик, равно, где ты сейчас? Неужели тебе не интересней, куда тебя после этого отправят? Ну почему все задают одни и те же вопросы? Как мне все это надоело! И ко всему прочему отпуск не дают. В кои-то веки попросил дать мне отпуск – не дали. А нервы у меня между прочим не железные. Скоро кусать клиентов начну.
Каштаянц: – Сочувствую Вашему нелегкому положению, сударь… Мы с Вами знакомы?
Егудила:– Еще как знакомы!
Каштаянц: – А-а-а…
Егудила:– В смысле: я про тебя все знаю, а ты про меня не знаешь ни фига. И учти, все, что я знаю, может быть использовано против тебя. Так что, Артурчик, советую тебе прочувствовать момент и вести себя подобающим образом. Обещаешь?
Каштаянц: – К-к-конечно.
Егудила: – Вот и отлично. Приятно иметь дело с понимающими ситуацию людьми. А то попадается в основном какая-то шпана, кичащаяся мнимыми заслугами и врущая про свою якобы безгрешную жизнь. Ты веришь в загробную жизнь?
Каштаянц: – В п-принципе, в-верю.
Егудила: – А в безгрешную жизнь?
Каштаянц: – Н-нет.
Егудила: – И правильно делаешь. Поэтому не слишком-то ври насчет своей жития-бытия. Я, знаешь ли, не приветствую брехню в своем почтенном учреждении. Как только вранье проникло куда-нибудь, то все – пиши пропало, там тут же начинается всякая чертовщина и данную контору следует закрывать, а ее сотрудников разгонять. Согласен?
Каштаянц: – С-согласен.
Егудила: – Ты какой-то напряженный. Что-то не так?
Каштаянц: – Мне бы, уважаемый, очень бы хотелось бы знать, где я нахожусь. Вас не затруднит сообщить мне это?
Егудила: – Не-а, не затруднит. Однако ты и сам уже наверняка обо всем догадался. Догадался же, да?
Каштаянц: – Я не способен даже выдвинуть какое-либо предположение.
Егудила: – Ты меня разочаровал. Я был лучшего мнения о твоей сообразительности. Ну разве не ясно, что ты, дурень, находишься на Том Свете?
Каштаянц: – Господи! Тот Свет!?
Егудила: – Ну, вообще-то, сказать, что ты на Том Свете – это не сказать ничего. Тот Свет велик так, как ты себе даже и представить не можешь. Или можешь?
Каштаянц: – Не могу.
Егудила: – Ты, Артурчик, сейчас находишься в Аду. А конкретно – в Чистилище, в месте, где с душ соскребают остатки телесности, очищая сии души, так сказать, от бренности и оставляя их наедине с собственными грехами.
Каштаянц: – А-а-а…
Егудила: – Да-а. В данный момент ты сидишь в Зале приема новоприбывших душ Чистилища. Зал этот не так прост, как тебе кажется. В нем одновременно пребывают квадрильоны квадрильонов душ и квадрильоны квадрильоном моих личностей. Чуешь, какая крутая у меня работенка.
Каштаянц: – Вы один… Вас много…
Егудила: – Я един во множестве лиц.
Каштаянц: – Ад – это та преисподняя, про которую говорят церковники?
Егудила: – Они много чего дурацкого говорят. Но общий смысл сказанного попами верен: в преисподней душу ничего хорошего не ждет. Не для того Ад строился, чтобы душам расслабуху там давали. Вся расслабуха, она в Раю. А у нас – суровые трудовые будни для обслуживающего персонала и тяжелые муки для клиентов.
Каштаянц: – А то, что здесь так холодно, это, типа, уже начало мук?
Егудила: – Чудак! Какие же здесь муки?! Ты находишься в Чистилище – той части Ада, где всего лишь распределяют души землян по цехам Геенны Огненной, ибо чистые души к нам попадают редко и только по недоразумению.
Каштаянц: – М-меня ждут муки?
Егудила: – Всех нас ждут муки. Думаешь, мне очень весело ежедневно со всякой дрянью беседовать? Я мучаюсь на своем рабочем месте круглые сутки, ибо не сплю, не ем и не хожу к массажисту. Ни минуты перерыва! У проходящих через Ад душ есть шанс после всех испытанных мук попасть в Эдемские Сады, где бушует абсолютная лафа и клубиться вечное веселье. А у меня нет никаких шансов освободиться от своей работы. Если же я начну филонить, то буду наказан так, что мало не покажется. Я даже не могу покончить жизнь самоубийством. Представляешь, человек, насколько мне тяжело живется?
Каштаянц: – Я в Аду… Я в Чистилище…
Егудила: – А ты, дурень, куда хотел попасть после того, как тебя инфаркт пробил? В баню с голыми девками? Или в кабак?
Каштаянц: – Я на Том Свете… Боже ты мой!
Егудила: – Как мне все это надоело! Как мне это надоело еще с тех самых времен, когда я служил в должности младшего регистратора. Уже какой миллиард лет пашу, как проклятый, здесь – и все одно и то же! Помню, когда я работал в чине старшего приемщика во время Кабианских войн расы Нгун-мун мне целую двухсотмиллиардную армию, погибшую от удара межпланетным Т-лучом, пришлось оформлять враз! И у всех у них первыми были 2 вопроса: "Где я?" и "Неужели я на Том Свете?". У них там ульевая структура социальной жизни и все мыслят одинаково. У меня, Артурчик, чуть было крыша после такого не съехала. Слава Господу нашему, что Он не вложил возможность такой дисфункции в мой интеллект.
Каштаянц: – А какому же именно Господу-то слава?
Егудила: – А ты что, многих на своей Земле видал, что ли?
Каштаянц: – Многих.
Егудила: – Врешь!
Каштаянц: – Не вру! На иконах видел и на других картинках видел. Христа, например, видел. Кришну с Вишной. Зевса. В коллекции монгольских масок у Егора Кузьмича целую дюжину божков довелось лицезреть.
Егудила: – Хе, против коллекции Егора Кузьмича не попрешь. Значит, Артурчик, ты отрицаешь единство Господа нашего? Считаешь, будто Он на всякий отстой раздербанен?
Каштаянц: – Нет-нет, я ничего не утверждаю, ничего не отрицаю и ничего не считаю. Просто нас учили, что богов до фига на свете. Но я всегда предчувствовал, что на самом деле Он один. Думаю, это людям надобно до хрена богов, а миру нужен один-единственный хозяин – всемогущий и всезнающий.
Егудила: – Предчувствие тебя не обмануло, Артурчик. Действительно: Бог один и Он един. Впрочем, какая тебе разница? У тебя все равно мозгов не хватит оценить метафизическую суть универсального разума.
Каштаянц: – У меня, уважаемый, почему-то ощущение (ощупывает себя с ног до головы и хлопает ладонью по голому животу) полного присутствия тела. И оно решительно мерзнет.
Егудила: – Твое настоящее тело – в ленинопупском морге.
Каштаянц: – Как так?!
Егудила: – Ну не в Мавзолее же на Красной площади ему лежать?!
Каштаянц: – А что у меня теперь? (Щиплет себя за бок и кривится от боли.) Я имею в виду сердце, почки, кожу. У меня, по-моему, все есть.
Егудила: – Какой же ты тупой. А еще банкир. Немудрено, что грохнули. У тебя сейчас есть одна лишь душа. Она есть даже у таких мерзавцев, как ты. Временно она сохраняет телесность за счет трансцендентальной эктоплазменной псевдоорганики, имитирующей ткани живого организма.
Каштаянц: – Душа…
Егудила: – Да, душа, Артурчик. Она не полностью равнозначна твоей личности. Но на первых порах пребывания в Аду это не так заметно.
Каштаянц: – А что ее ждет?
Егудила: – Геенна Огненная.
Каштаянц: – За что-о?!
Егудила: – Ты хочешь сказать, что никого не подставлял, не сдавал и не продавал?
Каштаянц: – Не более чем все остальные.
Егудила: – А блуд?
Каштаянц: – Тоже ничего особенного. Я натурал. Обходился без всяких новомодных извращений. Все как у всех. Я вообще по жизни мало чем отличался от остальных людей.
Егудила: – Воровал, как все. Предавал, как все. Блудил, как все. Вот и получишь, как все – по полной программе. Или ты думаешь, что если миллиарды людей совершали то же, что и ты, то тебе снизят срок пребывания в Генне Огненной? Никаких скидок за конформизм. Каждый отвечает за себя. Такая вот у нас философия.
Каштаянц: – А какой срок мне грозит? И можно ли скосить этот срок хотя бы немножко?
Егудила: – А ты быстро соображаешь, Артурчик. Обычно души здесь начинают сопли по полу развозить, рассказывая о своей нелегкой жизни на Этом Свете. Чувствую, ты здесь приживешься. Добро пожаловать в Ад!
Каштаянц: – А кто Вы?
Егудила: – Зови меня Егудила. Предположим, я ангел. И что дальше?
Каштаянц: – Ангелы такими не бывают. (В сторону.) Главное успокоиться и включить смекалку. Ну, подумаешь, очутился на Том Свете. Все через это место либо прошли, либо пройдут. Так что ситуация при всей своей стремности, по большому счету, не представляет собой ничего из ряда вон выходящего. Мне теперь главное – понять, по каким понятиям тут живут. Понятия они везде есть, на Том ли ты Свете или на Этом. И я докажу этому хмырю, что понимаю толк в таких вещах. На Этом Свете я никогда лохом не был, не стану и на Том.
Егудила: – Да ну?! Не бывают? И каков же, по-твоему, должен быть ангел?
Каштаянц: – Ангел… он, типа, весь из себя такой… сверкающий и огненный. Огроменный. С крыльями. Со звучным голосом. Словом, весь из себя сверхъестественный.
Егудила: – Чушь!
Каштаянц: – Вам, гражданин начальник, виднее. Вы в этих делах лучше моего соображаете. Не мне Вас учить. Вы сами, кого хошь, поучите.
Егудила: – Ангел, к твоему сведению, в переводе с греческого всего лишь "порученец, связной". Иначе говоря – мальчик на побегушках. Увы, в религиозных трактатах про ангелов говорится всегда с почтением и уважением, совершенно не соответствующим их реальной роли в жизни человечества. В общем, если бы ты в юности меньше торговал шмотками и больше сидел бы за учебниками, то знал бы сакральный смысл и оккультную суть такой мистической фигуры, как ангел, являющийся всего лишь пешкой в руках Господа.
Каштаянц: – Я бы и рад был побольше поучиться, но надо было на хлеб зарабатывать.
Егудила: – А потом – на масло, дабы этот хлеб смазать, а затем – на икру, дабы ее положить на масло…
Каштаянц: – Честное слово, не излишествовал. Но и не отказывался, когда в руки само шло. Я не самый великий грешник на Земле.
Егудила: – Вот тут ты, Артурчик, абсолютно прав. На Земле рождались гораздо более крутые грешники. Ты таким даже в подметки не годишься…
Каштаянц: – Мне за то срок скостят? Или, может, под амнистию попаду?
Егудила: – Тебе амнистию!? За то, что жил в неге и покое, обжирался омарами и покупал грязную любовь развратных девиц?
Каштаянц: – Вам, гражданин ангел, не понять, что в нашей стране даже президенты и банкиры "в покое и неге" не живут. У нас же, гражданин ангел, Россия.
Егудила: – Да, у вас там Россия. И чего?
Каштаянц: – А то, что у нас даже черт от тоски завоет, словно дьявол, и начнет квасить напропалую. Жаль, что Вы иностранец, и поэтому не можете…
Егудила: – Кто-кто-кто "иностранец"!? Я?!! Да я, к твоему сведению, в этой Вселенной уже не меряно миллиардов лет живу, дятел. Ты меня еще инородцем назови-попробуй.
Каштаянц: – Э-э, гражданин ангел, не сердитесь. Я ничего против Вас не имею. Ведь кто я такой, чтобы что-то иметь против Вас? Тля?
Егудила: – Тля.
Каштаянц: – Я ж понятие-то имею о культурной вежливости и все такое-прочее. Я ж не какой-нибудь таджик-дворник, а российский интеллигент с высшим образованием.
Егудила: – О-о-о?! А читал ли ты, интеллигент вшивый, "Метафизические размышления" Декарта и "Введение в жизнь духа" Леона Брюнсвика?
Каштаянц: – Я, между прочим, много чего в институте проходил. И религию у нас проходили…
Егудила: – Ха! Они, видите ли, "ре-ли-ги-ю про-хо-ди-ли"!
Каштаянц: – И еще до фига всего изучали.
Егудила: – Я вижу, что до фига ты там всякой ерунды нахлебался. Но разве это причина, чтобы стать под конец жизни законченной сволочью?
Каштаянц: – Я не виноват. Человек Господом создан слабым созданием. Мы же люди, а не ангелы.
Егудила: – Не ангелы. Но все же вы наделены разумом и обязаны понимать, когда делаете добро, а когда зло. Есть, конечно, и безумцы, коим неведома разница между добром и злом. Но ты-то не из их числа. Короче, Артурчик, можешь чего-нибудь проблеять в свое оправдание?
Каштаянц: – А чо тут блеять?! Меня среда заела. Заела однозначно
Егудила: – Серьезно? Ты всерьез считаешь, что в твоем мерзком житии-бытии виновата исключительно среда?
Каштаянц: – Она самая. Сам-то я не того, не какой-нибудь греховодник. Как и все, в детстве я был невинен, а став взрослым, я, как и все, превратился в жлоба.
Егудила: – Среда, Артурчик, делает из разумных созданий лишь то, что они позволяют ей из себя сделать. Вот, например, у нас, на Том Свете, среда – тебе и снилось. Интриги, подставы, разборки и полные тихого ужаса выволочки у начальства. Но я же держусь, не опускаюсь в нравственном развитии ниже плинтуса. Я, допустим, не тырю у коллег из тумбочек магические жезлы или не отпускаю души в Рай за взятку.
Каштаянц (в сторону): – Насчет взятки этот хмырь неспроста заговорил. Похоже, он имеет на меня виды. (Егудиле.) Я, гражданин ангел, совершенно не то, что Вы обо мне думаете… У меня щедрая душа, в принципе… В общем, так фишка легла, что мне пришлось на кидалово пойти. Я ни за что бы чужого не притырил, даже умирая с голоду под забором, просто обстоятельства сложились так, что не притырить было никак невозможно.
Егудила: – Обстоятельства, Артурчик, у тебя сложились так из-за патологической жадности. А вот щедрости у тебя уже и в яслях не имелось. Даже в глубоком детстве ты за конфету или игрушку готов был удавить любого.
Каштаянц: – Ну не праведник я, и что?
Егудила: – А еще ты мелкая душонка.
Каштаянц: – Не всем же быть великими. Нет, я бы, может, и стал бы великим, сложись моя жизнь иначе. В Советском Союзе великие люди никому и на фиг не нужны были. Главный принцип всего общества был: "Будь таким, как все".
Егудила: – А что же ты не изменился после краха Совка? У тебя к тому времени было и здоровье, и куча баксов, и жизненный опыт. Все у тебя было для великих деяний. Или чего-то все-таки не хватало?
Каштаянц: – О чем Вы, гражданин ангел?! После того, как коммунистов турнули, пошла такая катавасия, что, ложась спать вечером, я не знал, встану ли живым утром. Нас, вольных бизнесменов, отстреливали на улицах городов, словно бешеных собак...
Егудила: – Хорошо сказано. "Вольных бизнесменов", как "бешеных собак"… Сказано поэтично. Зря ты, Артурчик, в банкиры подался. Тебе надо было в поэты идти. Ежели б стал ты поэтом, то, хоть и жил бы впроголодь, зато сейчас бы в Раю с архангелом болтал… Прости, я вроде бы как оборвал тебя на самом интересном месте? Договаривай.
Каштаянц: – В общем, в девяностые нам совсем не до величия было. Приходилось крутиться, как белка в колесе, чтобы сохранить свою жизнь. И бизнес требовалось от всяких наглых морд оберегать. Менты с гэбухой, опять же… чуть зазеваешься в играх с ними и уже глядишь на небо сквозь тюремную решетку.
Егудила: – Жизнь ты прожил бессмысленную по всем статьям.
Каштаянц: – Ну-у…
Егудила: – Не согласен?
Каштаянц: – Не то чтоб я совсем был не согласен...
Егудила: – Вижу – совершенно не согласен. А я тебе так скажу: ты жил не душой, а телом. Если убрать в сторону нажитый тобой капиталец, ничего путного ты не совершил.
Каштаянц: – М-м-м…
Егудила: – Не совершил.
Каштаянц: – Ну почему же "не совершил". Я же не баклуши бил, а суетился по полной.
Егудила: – Нет, конечно, суетился ты много. Совершил 19 938 семяизвержений. 687 раз сменил кожный эпителий. Произвел десятки миллионов вдохов-выдохов и ударов сердца. Из двухсот шести костей, оставшихся в твоем трупе на даче, можно было бы произвести 7 кусков мыла, хоть какая-то польза людям была бы. Но и этому не суждено статься. Ты не принес людям пользу ни духом, ни телом. Все твои махинации давали прибыль только таким же проходимцам, как и ты.
Каштаянц: – Я ведь благотворительностью занимался. Это что, не считается?
Егудила: – Ты имеешь в виду аферу, провернутую тобой совместно с генерал-майором Юзовым, с благотворительным фондом "Покалеченные Чернобылем"? Несчастным инвалидам досталось по 100 рублей каждому.
Каштаянц: – Во-о-т.
Егудила: – А расписались они в получении 500 000. И ты огреб с этой махинации пару лямов зеленью. Я ничего не путаю?
Каштаянц: – Я немалую долю мэру отстегнул. И еще налоговикам... Опять же с Юзовым поделился…
Егудила: – А ведь ты бы мог бы стать великим художником, твой глаз был способен различать на два миллиона цветовых оттенков больше, нежели обычные люди. К тому же у тебя с детства хорошо развивались творческие зоны в правом полушарии головного мозга. А ты, данное тебе Господом богатство, пустил коту под хвост и занялся аферами. И я не вижу большой разницы между произведенными твоим мозгом мыслями и испражнениями из твоего кишечника и мочевого пузыря.
Каштаянц: – А дети?
Егудила: – Во-первых, не ты их рожал, а во-вторых, еще неизвестно, как им твоя последняя подлость аукнется. Жену твои бандиты уж точно напрягут по полной программе. Нет, Артурчик, ты не просто мелок, ты вообще одно пустое место.
Каштаянц: – Обидно такое слышать, гражданин ангел.
Егудила: – А что делать? Вот если б ты не был пустым местом, то я бы так и сказал: "Ты, Артурчик, вовсе не пустое место". А если ты совсем пустое место? Что мне тогда говорить? У нас, в Чистилище, знаешь ли, принято правду прямиком выкладывать друг другу, а не разводить по кустам дипломатические лицемерные экивоки. Ко всему прочему, Артурчик, я и так тебе льщу, называя тебя пустым местом. На самом-то деле, дорогой мой, ты вовсе не пустое место.
Каштаянц: – А какое?
Егудила: – Отхожее.
Каштаянц: – Вам, уважаемый Егудила, легко говорить. С точки зрения ангела, я, конечно же, и бестолков, и мелок, и грешен, и полностью вымазан в дерьме. Но ведь на человека надо смотреть не с точки зрения ангела, а с точки зрения сравнения его с нашими далекими предками – обезьянами. По сравнению с ангелом любое живое существо покажется полным чмом. Ну, скажите, гражданин ангел, разве я не прав?
Егудила: – Вообще-то, мой дорогой, насчет ангела я пошутил. Никакой я не ангел. И вряд ли когда-либо им стану. У нас на Том Свете таким грязным делом, как общение с грешниками в преддверии печей Геенны Огненной, только демоны занимаются. Ангелы, знаешь ли, брезгуют таковым общением, предпочитая встречаться с чистыми душами.
Каштаянц: – Вы д-демон?!
Егудила: – Да, я демон. И, между прочим, очень порядочный, образованный, трудолюбивый, скромный и гуманный демон.
Каштаянц: – Но демоны… Они ж…
Егудила: – Ах, знаю-знаю, у землян в твое время представления о нас, как о самых жутких созданиях на свете. В христианских представлениях демоны – это самая злая сила на земле, постоянно подталкивающая недотепу человека к бунту против небес.
Каштаянц: – Типа того.
Егудила: – Да, вранья про нас по всей Вселенной распространено немало. Этим занимаются ангелы и их прихлебатели на планетах из числа живых праведников. На Земле только в античные времена о нас правильно мыслили, хотя, конечно, и не без фантастики. Понятие "демон" у древних греков воплощало в себе все самые лучшие качества разумного создания: ум, справедливость и нестяжательство. Греки даже считали, что мы – это низшие божества и даже можем определять судьбы людей. Хоть это и не совсем так – делать нам больше нечего, как только судьбами людей управлять, – но все-таки приятно, когда о тебе так думают. Более того, в те времена считалось, что грань между человеком и демоном не так уж и непреодолима. Например, по Гесиоду, все поколение людей Золотого века превратилось в "благостных демонов". А в римской мифологии демону соответствует гений. Да, люди Античности относились к демонам гораздо лояльнее, чем позднейшие поколения. Как ты, Артурчик, относишься к изречению Фалеса о том, что кругом полным полно демонов?
Каштаянц: – Кхм…
Егудила: – По-нят-но… А вот в христианских представлениях мы, демоны, воины Тьмы и повелители Зла, противостоящие ангельской братве во главе с архистратигом Михаилом. Нас представляют падшими ангелами, сознательно отринувшими Бога. Христианам совершенно невдомек, что мы пашем на Всевышнего побольше ангелов, а никакой благодарности за это не получаем. Одни нагоняи сыплются на наши разнесчастные головы. И уж тем более никто нам не позволит вмешиваться в дела какой-либо цивилизации, если, конечно, она не обречена самим Всевышним на утилизацию. Мы не отпадали от Рая. Мы не враги человеческого рода. Мы не насылаем болезни и не сеем рознь, богохульство, жадность, зависть, блуд или жестокость. Просто обитателем Этого Света выгодно на кого-то сваливать собственное несовершенство.
Каштаянц: – Я глубоко сожалею о поклепе на всю Вашу героическую национальность, гражданин демон.
Егудила: – К слову сказать, мы, демоны и их ипостаси, существа легко ранимые и сентиментальные, в смысле – злопамятные и обидчивые… О чем-то хочешь спросить?
Каштаянц: – Ради чего все было?
Егудила: – То есть?
Каштаянц: – Ради чего я жил?
Егудила: – Тебе виднее.
Каштаянц: – А для чего вообще мы, люди, живем?
Егудила: – Человек, он для большого дела живет.
Каштаянц: – Для какого?
Егудила: – Для осуществления смысла жизни.
Каштаянц: – А в чем же тогда смысл жизни? Ради чего вся эта мутотень? Чтобы потом стоять тут голышом и мерзнуть?
Егудила: – Это здесь холод. А в котлах адских цехов не замерзнешь.
Каштаянц: – Как бы то ни было: ради чего все это?
Егудила: – Цель движения важнее ее траектории.
Каштаянц: – То есть Вы и сами не знаете?
Егудила: – Я много всего знаю, человек. Знаю, например, что глупость – дитя побед. Трусость – порождение поражений. Тебе слишком долго везло. И ты поглупел. Подумал, что пруха навсегда. В жизни такого не бывает, Артурчик.
Каштаянц: – Ну-у, не всегда мне пруха была. И не во всем. С бабами, допустим, мне, честно сказать, всегда не везло. Девки только мое бабло во мне и обожали, только бабло, ничего больше. А вот высоких чувств, пламенной любви, романтических отношений, нежных чувств и прочей тряхомундии мне всегда не хватало.
Егудила: – Нежных чувств, говоришь, тебе, кобелю, не хватало?
Каштаянц: – Каждому хочется большой любви.
Егудила: – Большой любви, говоришь, хотелось.
Каштаянц: – Не верите Вы мне.
Егудила: – Не верю. Дело в том, что почти у всех землян нет высоких чувств. Иначе бы нам на Земле нечего было делать. Плодитесь вы, словно кролики, а понятия о высоких чувствах меньше, чем у павианов. И вместе с тем ваша культура создает иллюзию удачливости одних и патологического невезения других. На самом же деле: все разводка. Объективно человек – существо архисубъективное. И то, что за все надо, в конце концов, платить, он понимает, лишь оказавшись в Чистилище.
Каштаянц: – Как мне следовало бы жить, чтобы в Рай попасть?
Егудила: – Клевый вопрос. На мильон баксов вопрос. Только дурацкий.
Каштаянц: – Это почему же "дурацкий"?
Егудила: – Таких дурацких вопросов полно. Как жить? Как трудится? Как любить? Как заработать Божье благословенье? Как, обгадившись, выглядеть героем?.. На такие вопросы невозможно дать один-единственный ответ, поскольку они оторваны от конкретной обстановки. Вот, скажем, ты решил поиграть в акции на бирже. И спрашиваешь у меня в понедельник: "А скажи-ка мне, многознающий Егудила, какие мне бумаги брать, а какие скидывать?" А я тебе в понедельник и отвечаю: "Бери Halifax-Royal Bank of Scotland, "Телеком" и нефтянку". Ты прогудел 3 дня, а потом очухался и только тогда взял рекомендованные мной акции. А они к тому времени начали падать. Ты прибегаешь ко мне через неделю и говоришь: "О, мудрейший Егудила, я поступил так, как ты мне сказал, но купленная мной шняга дешевеет на глазах. Чо за фигня?" А я тебе, нерасторопному олуху, и говорю: "Артурчик, елы-палы, ты когда меня спрашивал насчет биржи?" Ты мне отвечаешь: "Типа, в понедельник, если ничего не путаю". А я тебе: "А когда ты купил то, чего я тебе посоветовал". Ты мне: "Дня через 3". А я тебе: "Так чего же ты, обалдуй, не сделал закупку в понедельник? Ведь через 3 дня надо было уже уходить в бабки, желательно в еврики". Ты мне: "Я, типа, был занят". А я тебе: "Тогда не гони волну плесень, в смысле не взваливай на меня последствия своих неразумных действий, дорогой товарищ". Усек, про что я толкую, Артурчик?
Каштаянц: – Усек.
Егудила: – Вот в чем коварство ответов на всякие глобальные вопросы. И вообще: не мне, обыкновенному администратору, на оные ответствовать. А то одолеет гордыня. А Господь наш не очень-то любит, когда выпендриваются. Он любит негордых, незаносчивых и не считающих себя всезнайками. В общем, Артурчик, Бог любит простодушных и скромных пацанов.
Каштаянц: – Я, типа, виноват пред Господом, ибо был, типа, одержим гордыней. Грешен я.
Егудила: – А-а, не бери в голову. Не согрешив, не кайся. А согрешив, очищайся. У нас в Аду для таковой очистки созданы все подходящие условия. Надо сказать, что по сравнению с устройством даже самых технологически продвинутых земных производств, конструкция нашей преисподней – верх совершенства. Особенно удачно у нас организовано использование энергетических установок. Зазря не пропадает ни единой калории. Недаром на обустройство Ада ушло на пару миллионов лет больше, нежели на обустройство Рая. Кстати, в Раю постоянно ломаются агрегаты и все ангельские приборы не в состоянии предсказать, что надо делать: то ли узел какой-то отремонтировать, то ли модуль какой-либо следует обновить. Поэтому зачастую в Рай вызывают наших умельцев. Таких мастеров, как в Аду, нигде нет. Ангелы, конечно, с этим не согласятся, ну и черт с ними, с заносчивыми надоедалами.
Каштаянц: – Скажите, гражданин демон, а это больно?
Егудила: – Что именно?
Каштаянц: – Я имею в виду процедуру "очищения".
Егудила: – Как тебе сказать, Артурчик. Дело в том, что тебе недоступно понимание той степени боли, коя будет причинена твоей душе, поскольку ты никогда не испытывал ничего подобного. Да и не смог бы испытать, поскольку твое прежнее тело тут же бы загнулось от болевого шока. Такую боль, какую испытывают души в Геенне Огненной, может испытать только душа. Телу недоступна такая степень страдания.
Каштаянц: – Значит, будет очень-очень больно?
Егудила: – Очень-очень-очень-очень-очень.
Каштаянц: – Достопочтимый Егудила… Даже не знаю, как сказать…
Егудила: – А говори честно, тогда и голову ломать не придется. Я, допустим, всегда так поступаю.
Каштаянц: – Я понимаю, что не имею никаких заслуг ни перед Вами, уважаемый Егудила, ни перед Вашим ведомством. Тем не менее мне хотелось бы надеяться, что Вы соблаговолите рассмотреть хоть какие-то варианты взаимовыгодного сотрудничества во имя наших общих интересов и во благо Вашему почтенному учреждению.
Егудила: – О как завернул. А если сказать попроще?
Каштаянц: – Попроще?
Егудила: – Да, попроще.
Каштаянц: – Ну я хотел бы узнать Ваше мнение насчет… м-м-м…
Егудила: – Не мычи.
Каштаянц: – Меня интересует, не могли бы Вы… м-м-м…
Егудила: – Не мычи.
Каштаянц: – Может, как-нибудь договоримся? Уверен, Вы – трезвомыслящий демон и не станете разбрасываться такими хорошими кадрами.
Егудила: – Два разумных существа не только могут, но и просто обязаны договориться. Кроме того, за тебя, Артурчик, замолвил словечко один наш общий знакомый. Он профессором в твоем институте служил.
Каштаянц: – А не соблаговолите ли сообщить имя этого профессора?
Егудила: – Иероним Яковлевич. Помнишь такого?
Каштаянц: – А-а, профессор Форман. Конечно, помню. Такого фиг забудешь… В смысле – я был его любимым учеником.
Егудила: – Поэтому он тебе три трояка и вкатил в диплом. С любимыми учениками это бывает.
Каштаянц: – Просто один раз между нами произошло небольшое недоразумение. Профессор вспылил. Надо сказать, причин для такой вспышки чувств совершенно не имелось. Мы просто с друзьями как-то раз решили пошутить над одним доцентом. Пустяковое, в общем-то, дело. Шалость.
Егудила: – И это бывает с любимыми учениками. Они все время так и норовят пошалить.
Каштаянц: – А наш горячо любимый профессор почему-то принял нашу мальчишескую шалость чересчур всерьез. И рассердился. Но, поверьте мне… даю Вам честное слово… клянусь детьми…
Егудила: – Да, ладно, не оправдывайся. Мне, в конце концов, совершенно ваши с профессором отношения не интересны. Дело прошлое, чего уж в нем ковыряться.
Каштаянц: – Это точно, все уже было настолько давно, что кажется неправдой.
Егудила: – Ну что ж, Артурчик, давай поговорим за жизнь.
Каштаянц: – М-м-м… С превеликим удовольствием.
Егудила (оглянувшись по сторонам, шепотом): – Хочешь вернуться на Этот Свет?
Каштаянц (тихо): – А, типа, такое возможно?
Егудила: – Типа, для кого как.
Каштаянц: – Вы можете спасти меня от Геенны?
Егудила: – А почему бы и нет?
Каштаянц: – А цена?
Егудила: – А-а-га! Вижу, созрел ты для сделки, Артурчик. Диктую ее условия. Я тебе – десятилетнюю отсрочку от загробной жизни, а ты потом служишь у меня на Пересылке в течение восьмисот земных лет младшим помощником старшего администратора в аварийном отделе. Мне там как раз такой ушлый тип вроде тебя и нужен. Кстати, 800 лет – смешной временной промежуток. У нас и 1 000 000 лет не шибко большой срок.
Каштаянц: – 10 за 800?! Гм… Давайте 100 за 400.
Егудила: – Ты не находишь, что загробный мир не место для торга?
Каштаянц: – Не нахожу.
Егудила: – И правильно делаешь! Торг уместен везде. Однако 100 за 400 не пойдет.
Каштаянц: – А я и не стану спорить с Вами, драгоценный мой. Кто я такой, чтобы спорить с таким великим существом, как демон.
Егудила: – Давай, Артурчик, 12 за 700. По рукам?
Каштаянц: – А если 50 за 600?
Егудила: – Силен ты торговаться, Артурчик. Сразу видна серьезная школа.
Каштаянц: – С детства любил бизнесом заниматься. Даже при советской власти ухитрялся дела вести. А уж при капитализме развернулся. Но развернулся не до конца. Слишком много завистников кругом.
Егудила: – Ничего-ничего, будет у тебя еще время, чтобы дела покрутить. Давай, Артурчик, 13 за 700?
Каштаянц: – А если еще чуть-чуть накинуть? Совсем чуть-чуть? Ну что Вам, господин Егудила, стоит, накинуть мне еще капельку земной жизни?
Егудила: – Ладно, уговорил. Даю 15 за 750.
Каштаянц: – И голову Цыгана в придачу.
Егудила: – Не вопрос. По рукам?
Каштаянц: – А подписывать ничего не надо?
Егудила: – Не надо. У нас все основано на доверии. Ты мне веришь?
Каштаянц: – Иногда, кроме того, чтобы доверять, ничего больше и не остается.
Егудила: – Ты попал в самую точку. Действительно, Артурчик, тебе ничего иного не остается, как верить мне.
Каштаянц: – Я согласен. (В сторону.) А чего я, в конце-то концов, теряю? Да ничего я не теряю. Вместо того, чтобы париться в Геенне Огненной, погуляю по Этому Свету, всем своим обидчикам нос утру, как какой-нибудь граф Монте-Кристо.
Егудила: – Аллилуйя! Так вот, дружок, можешь ликовать. Тебе удалось сторговаться с добрейшим из демонов Ада. И теперь ты награжден бессмертием и отправляешься на 15 лет обратно на Этот Свет. Что хошь там делай. Пей кровь христианских младенцев, насилуй канареек, воруй подгузники у паралитиков. Это не моя проблема. Моя проблема обеспечить тебя бессмертием на эти 15 лет.
Каштаянц: – Бессмертие?! (В сторону.) Миллионы людей мечтают об этом. А мне… А что?! А я достоин! Я столько пережил, столько потрудился на Этом Свете, что имею право и на бессмертие. Кому ж его еще давать, как не мне?
Егудила: – Да-да, Артурчик, восхваляй мою доброту и покладистость. Ты теперь бессмертен.
Каштаянц: – Премного благодарен, гражданин демон.
Егудила: – А знаешь, что написано над входом в Геенну Огненную.
Каштаянц: – Н-нет.
Егудила: – В Геенне Огненной над входом написано изречение Люцифера Великого: "Сюда привели тебя твои мечты". И в том изречении – большая мудрость.
Каштаянц: – Это почему же?
Егудила: – Тут работает закон диалектики: всякая вещь, дойдя в своем развитии до конца, превращается в свою противоположность.
Каштаянц: – Я не боюсь диалектики.
Егудила: – И молодец! Я рад, что имею дело с настоящим героем. Было бы противно, совершив сделку, узнать, что связался с трусом, рохлей и никудышником.
Каштаянц: – Тут, однако, проблемка одна есть.
Егудила: – Что тебя терзает, Артурчик?
Каштаянц: – Моему возвращению удивятся.
Егудила: – Факт. Как же ему не удивиться-то? Ты бы и сам, пожалуй, волосы дыбом на своей плешивой голове поднял, едва завидев восставшего из мертвых знакомца.
Каштаянц: – Так что же делать?
Егудила: – Смотреть на ситуации проще и не ломать голову над еще не возникшими проблемами.
Каштаянц: – Но как я появлюсь… Э-э… Ведь все, кто меня знает... И как отреагируют власти?
Егудила: – Да, народ слегка опупеет… Не бери в голову! Наврешь всем про двойника. Дескать, нанял за бабки актера. В целях безопасности. Его и грохнули кровопийцы. Вон, у Саддама был десяток двойников. И никто не удивляется. Деньги, ключи от квартиры, банковского сейфа и дачи, а также общегражданский и заграничный паспорта – у тебя в кармане. Хотя с твоей смекалкой и завязками, ты бы и так все достал. Так что, если будут напряги, бей себя в грудь и ори, что ты – это ты. Дескать, все случившееся, гражданин следователь, всего лишь страшное недоразумение.
Каштаянц: – А Вы не обманите?
Егудила: – Ты чо-о?! Я за базар отвечаю, Артурчик. Голова Цыгана будет у тебя в руках. Пацан сказал – пацан сделал.
Егудила хлопает в ладоши.
Раздается страшный грохот.