Житенев Т. Е. Политика российского правительства по распространению церковно-приходских школ в конце xix - начале xx ВВ

Вид материала

Содержание

К вопросу о роли английского капитала в развитии дореволюционной нефтяной промышленности россии
Основные подходы к пониманию категории «гендер»
Гендер как культурная метафора
Теория гендерной системы.

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

Примечания

Известия. – 1918. – 1 марта.
Известия. – 1918. – 13 апреля.
Ленин, В.И. Тезисы по продовольственному вопросу 2 августа 1918 г. / В.И. Ленин // Полн. собр. соч. – Т. 37. – С. 32.
Декреты Советской власти. – М., 1964. – Т. 3.
Декреты Советской власти. – М.. 1968. – Т. 4.
Декреты Советской власти. – М., 1968. – Т. 5.
Декреты Советской власти. – М., 1968. – Т. 6.
ГАСО. – Ф. 81. – Оп. 1. – Д. 187. – Л. 39.
Марьяхин, Г.Л. Налоги в СССР / Г.Л. Марьяхин. – М., 1958. – С. 37.
Кабанов, В.В. Крестьянское хозяйство в условиях «военного коммунизма» / В.В. Кабанов. – М., 1988. – С. 171.
ГАСО. – Ф. Р-81. – Оп. 1. – Д. 244. – Л. 410.
ГАСО. – Ф. Р-99. – Оп. 2. – Д. 59. – Л. 173.
Сборник документов по истории СССР. Эпоха социализма. Вып. 1. – С. 222–224.
Марьяхин, Г.Л. Очерки истории налогов с населения СССР / Г.Л. Марьяхин. – М., 1964. – С. 35.
ГАСО. – Ф. Р-99. – Оп. 3. – Д. 101. – Л. 41.
ГАСО. – Ф. 157. – Оп. 2. – Д. 20. – Л. 2.
ГАСО. – Ф. 185. – Оп. 2. – Д. 28. – Л. 29.
ГАСО. – Ф. 186. – Оп. 2. – Д. 11. – Л. 8.
Чуканов, И.А. Советская экономика в 20-е гг. / И.А. Чуканов. – М. 2004. – С. 90.
ГАСО. – Ф. Р-185. – Оп. 2. – Д. 25. – Л. 75.
Медведев, Е.И. Гражданская война в Среднем Поволжье (1918–1919 гг.) / Е.И. Медведев. – Саратов, 1974.
Партия в период иностранной военной интервенции и Гражданской войны (1918–1920 годы). Документы и материалы. – М., 1962. – С. 104.
ГАСО. – Ф. Р-81. – Оп. 1. – Д. 176. – Л. 10.
ТГА. – Ф. Р-108. – Оп. 2. – Д. 16. – Л. 9.
Ленин, В.И. Доклад на I Всероссийском съезде представителей финансовых отделов Советов 18 мая 1918 г. / В.И. Ленин // Полн. собр. соч. – Т. 36. – С. 350.
Хазиев, Р.А. Система налогообложения в 1917–1921 гг. : от революционных столиц до уральской провинции / Р.А. Хазиев // Отечественная история. – 2005. – № 3. – С. 103.
РГАЭ. – Ф. 1943. – Оп. 4. – Д. 301 – Л. 21; Д. 339 – Лл. 169–177.
ГАСО. – Ф.-81. – Оп. 1. – Д. 8. – Лл. 153–154, 226; ТГА – Ф. Р-83. – Оп. 1. – Д. 13. Л. 8.

УДК 930: 338.45: 94 (47+57)

К ВОПРОСУ О РОЛИ АНГЛИЙСКОГО КАПИТАЛА В РАЗВИТИИ ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ НЕФТЯНОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ РОССИИ

(ПО МАТЕРИАЛАМ СОВЕТСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ 50–60-Х ГОДОВ XX ВЕКА)

И.А. Прохоренко

Статья посвящена историографическому анализу проблемы участия английского капитала в нефтяной промышленности России. Автор выделяет основные тенденции советской историографии 50–60-х годов XX в., направленные на переоценку тезиса о полуколониальной зависимости России от иностранных держав, и отмечает ряд недостаточно изученных вопросов.

Вокруг вопроса о роли иностранного капитала в экономике дореволюционной России на протяжении многих лет велись споры в связи с поиском предпосылок Октябрьской социалистической революции.

В 20-х годах в историографии широкое распространение получила концепция Н.Н. Ванага о дочернем происхождении финансового капитала в нашей стране [1]. Однако ряд исследователей выдвигали возражения против подобной трактовки места России в системе финансово-экономических связей [2]. Тем не менее концепция Н.Н. Ванага получила дальнейшее развитие в 30-е гг., когда был выдвинут тезис о полуколониальном характере России и ее экономики. Эта точка зрения была «узаконена» в «Кратком курсе истории ВКП(б)» и долгое время считалась единственно правильной в отечественной историографии, хотя и не была подтверждена достаточной источниковой базой.

Изменения во внутренней и внешней политике СССР после смерти И.В. Сталина и прихода к власти Н.С. Хрущева создали более благоприятную атмосферу для исследования финансово-экономического развития России. Был облегчен доступ ученых к архивам Министерства финансов и различных банков. Это привело к появлению новых научных разработок, результаты которых были опубликованы в ряде сборников, посвященных различным аспектам финансово-экономического положения в России в начале XX века [3]. Л.Е. Шепелев, рецензируя сборник «Об особенностях империализма в России», дает, на наш взгляд, очень взвешенную характеристику ряда работ, посвященных проблеме иностранных капиталовложений в различные отрасли народного хозяйства России, в том числе и в нефтяную: «Для этих работ характерна тенденция к общей переоценке влияния иностранного капитала и абсолютному противопоставлению его отрицательных качеств отечественному капиталу. Ни в одном из этих сообщений нет конкретного подсчета доли иностранного капитала по отношению к русскому, хотя авторы неоднократно утверждают, что эта доля была значительной; отсутствуют сколько-нибудь полные данные о размере прибылей иностранных предприятий, в особенности по сравнению с русскими» [4].

Работа историков с архивными фондами банков и акционерных обществ дала, несомненно, значительные результаты для исследования процессов формирования российского финансового и предпринимательского капитала. Некоторые исследователи подвергли сомнению тезис о полуколониальном характере российской экономики. Общая тональность работ несколько смягчилась. Тем не менее в некоторых работах эта концепция в той или иной форме еще присутствует. Подобное противоречие можно проследить на примере исследования отечественными историками и экономистами 50-х – начала 60-х гг. участия английского капитала в российской нефтяной промышленности.

Вопросу проникновения английского капитала в нефтяную промышленность России на рубеже XIX – XX вв. посвящена публикация документов, составленная М.Я. Гефтер и Л.Е. Шепелевым [5]. Во вступительной статье к этим материалам рассмотрен ряд проблем: особенности действий английских предпринимателей, дискуссия в правящих кругах и российском обществе по вопросу об английских капиталах, сроки и темпы распространения английских финансовых групп в нефтяной промышленности России. Авторы полагают, что резкая агрессивная политика английского капитала в нефтяной промышленности России, направленная на покупку уже действующих предприятий и поддерживаемая русским правительством, почти не встречала сопротивления со стороны российских предпринимателей.

На это же обстоятельство указывают и другие исследователи, которые отмечают хищнический характер эксплуатации нефтяных приисков. Так, Л.Н. Колосов указывает, что «целью английских капиталистов было захватить как можно больше земель, вывезти из России как можно больше топлива, сделав это с минимальными затратами. Они совершенно не заботились о рациональном развитии промышленности» [6].

В статье «Иностранный капитал в нефтяной промышленности Кубани» М.М. Дубовицкий пишет, что в период так называемого «Майкопского бума» в 1909 года «экономическая конъюнктура… была настолько благоприятна для любителей легкой наживы, что англичане сочли возможным затратить довольно значительные суммы на разведку и устройство нефтяных предприятий даже в малообследованных нефтяных районах России» [7].

М.М. Дубовицкий, В.А. Нардова, Н.И. Лебедик рассматривали также попытки английских акционерных обществ наладить транспортировку русской нефти и керосина [7; 8; 17, с. 59–91]. Так, М.М. Дубовицкий отмечает, что «в непосредственной связи с развитием Майкопского района было сооружено англичанами два нефтепровода» [7, с. 374].

В то же время мнение о почти полной пассивности русских предпринимателей и правительства является дискуссионным. Так, Б.Ю. Ахундов достаточно убедительно показывает, что правительство получало заявления со стороны отечественных предпринимателей, протестующих против засилья иностранного капитала в Бакинской нефтяной промышленности. В ответ на это царское правительство издало ряд специальных законов об иностранцах, в которых ограничивались их права в занятии нефтяным делом. Автор отмечает, однако, что данные ограничения не препятствовали правительству проводить политику привлечения иностранного капитала в русскую нефтяную промышленность, а иностранные предпринимателям обходить изданные законы, заключая договоры с английскими компаниями или регистрируя свои предприятия в Лондоне. Б.Ю. Ахундов приходит к выводу о том, что «двойственность» политики царизма объяснялась тем, что Россия была страной, экономически зависимой от крупных промышленно-финансовых магнатов Европы» [9].

М.М. Дубовицкий констатирует также факт установления контроля над Кубанской нефтяной промышленностью английскими фирмами «благодаря благожелательной позиции царского правительства и местной администрации в лице Кубанского областного правления». Он указывает на то, что деловые круги Кубани не только не протестовали против привлечения иностранных капиталов, но даже ходатайствовали о «свободном доступе английских капиталов для эксплуатации нефтяных богатств края» [7, с. 373].

В работе К.П. Пономарева и С.И. Штейнберга приводятся данные, говорящие об определенной заинтересованности деловых кругов Кубани в разработке майкопской нефти. В «Кубанских областных ведомостях» был создан специальный нефтяной отдел, а с 1910 году стал выходить «Ежедневник Кубанской нефтепромышленности». Городские власти Майкопа были заинтересованы в привлечении как русского, так и иностранного капитала: «Майкопская городская дума… писала в августе 1910 г. о том, что недостаток русского капитала и ограничение иностранного приведет к упадку оживающего края». Хотя некоторые общественные деятели высказывали сомнения в правильности подобной политики, считая, что «англичане смотрят на кубанский нефтеносный район как на район экспорта нефтепродуктов за границу, но не для удовлетворения потребностей России» [10].

Дискуссионным является и вопрос о формах и размерах участия иностранного капитала в нефтяной промышленности. Сложности в решении этой проблемы связаны с недостатком статистического материала о размерах капитала, с различными методологиями подсчета, а также с проблемой определения национальной принадлежности или подконтрольности тех или иных акционерных обществ.

Здесь следует обратить внимание на ряд обстоятельств. Во-первых, английские предприниматели предпочитали не основывать новые предприятия, а покупать уже существующие, при этом они «…или совсем не меняли их прежнего названия или же называли их новыми, но русскими именами, а бывших хозяев часто оставляли на старом месте управлять по их указанию соответствующими заведениями». Во-вторых, как отмечает Б.Ю. Ахундов, «значительная часть капитала, вложенного иностранцами в русское нефтяное дело, не ввозилась из-за границы, а получалась за счет мобилизации местных ресурсов» (курсив Б.Ю. Ахундова) [9, с. 43, 62–63].

Вызывает определенные сложности и процесс типологизации иностранных акционерных обществ, действовавших в русской нефтяной промышленности. Как отмечал один из первопроходцев этой проблемы П.В. Оль, «не имеется никаких точных данных об участии иностранных капиталов в отдельных предприятиях» [11].

Л.Н. Колосов выделяет три типа предприятий. Первый тип – предприятие, сохранившее свое прежнее русское название, его правление находилось в России, а большая часть из членов правления – русские подданные. Однако все акции на предъявителя обращались за границей и котировались на иностранных биржах. Контрольный пакет акций предприятия подобного типа принадлежал иностранцам. Л.Н. Колосов считает подобный тип предприятий наиболее распространенным.

Второй тип предприятий – акционерное общество, которое учреждалось за границей, где обращались и котировались акции. В России такие общества действовали с разрешения русского правительства, общество само определяло условия своей деятельности в России.

Третий тип – это смешанное предприятие с участием русского и иностранного капитала. Контрольный пакет акций в этом случае принадлежал в равной мере русским и иностранным предпринимателям. Определенная часть акций котировалась на иностранных биржах.

Вопрос об определении размеров участия иностранных капиталов в русской нефтяной промышленности остался в исследованиях этого периода открытым, несмотря на многочисленные подсчеты, сделанные исследователями [12]. Здесь необходимо отметить, что методология подсчета некоторых авторов неизвестна, а результаты существенно отличаются [6, с. 120]. В рассматриваемый нами период историки также предпринимали попытки пересчета размеров иностранного капитала [13, с. 95–97]. Одними из наиболее достоверных подсчетов отечественная историография считает данные Л.Е. Шепелева [14].

Еще одним достаточно проблемным моментом является вопрос о начале монополизации российской нефтяной промышленности и степени участия в этом процессе иностранного капитала. П.В. Волобуев полагает, что приток иностранного капитала в 1910–1914 гг. привел к тому, что «удельный вес иностранного капитала в русской нефтяной промышленности накануне Первой мировой войны повысился и достиг более половины всех акционерных капиталов. Это придавало русской нефтяной промышленности заметно выраженный полуколониальный характер. Дальнейшее развитие нефтяной промышленности России стало определяться интересами иностранного монополистического капитала» [13, с. 82].

В.А. Нардова и А.А. Фурсенко в своих исследованиях выдвигают предположение, что монополизация бакинской нефтяной промышленности началась еще в 80-е гг. XIX в. [15; 16]. В.А. Нардова отмечает, что «положение нефтяной промышленности в 80-е гг. характеризовалось крайней поляризацией сил: с одной стороны, масса мелких и средних нефтепромыслов, с другой – несколько крупнейших фирм, сосредоточивших в своих руках большую часть нефтедобычи и производства нефтепродуктов. Такая расстановка сил обусловила уже на заре нефтяного дела раннее проявление монополистических тенденций в Бакинской нефтяной промышленности» [16, с. 51]. А.А. Фурсенко исследует борьбу раннего монополистического объединения – «Союз Бакинских керосинозаводчиков» – с крупнейшими иностранными нефтяными предприятиями, в том числе и с английской пароходной компанией «Самуэль, Самуэль энд компани» в 90-х годах XIX века.

Л.Н. Колосов в статье «К вопросу о роли русских капиталов в дореволюционной грозненской нефтяной промышленности» рассматривает деятельность ростовских предпринимателей Максимовых, активно участвовавших в становлении грозненского нефтепромышленного района. Полемизируя с Л.Я. Эвентовым, он приходит к выводу о несомненно русском происхождении максимовских капиталов. Анализируя данные о распределении акций Англо-Русско-Максимовского Общества, Л.Н. Колосов доказывает, что только 5% акций обращалось в Англии, а 87,5% принадлежало семье Максимовых. Он разделяет мнение С.И. Потолова о том, что АРМО (Англо-Русско-Максимовское Общество) – «уникальное для России явление, когда фактическими владельцами английской фирмы являлись ее русские участники – семья ростовских миллионеров Максимовых» [17, с. 119].

В результате исследований Л.Н. Колосов приходит к выводу, что в период возникновения грозненской нефтяной промышленности русский капитал играл в ней несколько бóльшую роль, чем это считалось раньше, и, следовательно, предвосхитил мнение, появившееся в последние годы в новейшей историко-экономической литературе, о завышении В. Зивом, П. Олем и Л. Эвентовым размера и роли иностранных капиталов. «В то же время, бесспорно, - писал Л.Н. Колосов, - что иностранные капиталисты захватили в грозненской нефтяной промышленности ключевые позиции… Уже в начальный период развития грозненской нефтяной промышленности перед ней встала реальная угроза превращения в придаток англо-французского капитала». В подтверждение своих выводов исследователь приводит результаты собственных подсчетов капиталов акционерных обществ, действовавших в районе Грозного. По его данным, к 1903 г. доля русского капитала составляла 34%, английского – 22%, а бельгийского – 49% [17, с. 132–133].

Известный отечественный историк В.И. Бовыкин в монографии «Зарождение финансового капитала в России» рассматривает в числе других и вопросы, связанные с участием в монополизации бакинской нефтяной промышленности британского капитала. Автор отмечает, что «активное проникновение британского капитала в нефтяную промышленность России началось с 1897 года» [18]. В.И. Бовыкин пришел к выводу, что усиление архивного исследования процессов формирования российского монополистического капитала убедительно доказало несостоятельность утверждения о полном подчинении иностранным капиталом «ключевых позиций» народного хозяйства России, в том числе и нефтяной промышленности [19].

Таким образом, советскую историческую науку отличает тенденция к переосмыслению тезиса о полном засилье английского капитала в нефтяной промышленности России и абсолютизации его исключительно негативного воздействия на развитие ряда регионов в исследуемый период. Хотя большинство авторов солидаризируются в том, что английский капитал превалировал в нефтяном деле, в то же время они не приводят сколько-нибудь убедительных данных о соотношении долей английского и русского капиталов в нефтяной промышленности Юга Российской империи, что, думается, объясняется трудностями вычисления участия английских капиталов в том или ином предприятии.

Дискуссионным остался и вопрос о начале монополизации нефтяной промышленности и роли английских капиталистов в этом процессе. В то же время можно констатировать значительные подвижки в изучении этой проблемы за счет более пристального внимания к архивным данным и использования их для аргументации советскими историками своих взглядов.

Примечания

Бовыкин, В.И. О некоторых вопросах изучения иностранного капитала в России / В.И. Бовыкин // Об особенностях империализма в России. – М., 1963. – С. 250–313; Ионычев, Н.П. Международные экономические отношения капиталистической России (1861–1914) / Н.П. Ионычев. – М., 2001; Ионычев, Н.П. Иностранный капитал в экономике России (XVIII – начало XX вв.) (К 200-летию образования Министерства финансов России) / Н.П. Ионычев. – М., 2002.
Грановский, Е.Л. Монополистический капитал в России / Е.Л. Грановский. – М., 1927; Грановский, Е.Л. Когда русский капитализм вступил в фазу монополистического развития? / Е.Л. Грановский // Историк-марксист. – 1927. – № 8. – С. 33–61; Грановский, Е.Л. Спорные вопросы проблемы финансового капитала в России / Е.Л. Грановский // Историк-марксист. – 1929. – № 6. – С. 91–114; Гиндин, И.Ф. Банки и промышленность России до 1917 г. / И.Ф. Гиндин. – М. ; Л., 1927; Гиндин, И.Ф. Некоторые спорные вопросы финансового капитала в России / И.Ф. Гиндин // Историк-марксист. – 1929. – № 6. – С. 47–90.
Из истории империализма в России. – М. ; Л., 1959; Монополии и иностранный капитал в России. – М. ; Л., 1962; Об особенностях империализма в России. – М., 1963.
Шепелев, Л.Е. Об особенностях империализма в России / Л.Е. Шепелев // Вопросы истории. – 1964. – № 11. – С. 132.
О проникновении английского капитала в нефтяную промышленность России (1998–1902 гг.) // Исторический архив. – 1960. – № 6. – С. 76–104.
Колосов, Л.Н. Очерки истории промышленности и революционной борьбы рабочих Грозного против царизма и монополий (1893–1917 гг.) / Л.Н. Колосов. – Грозный, 1962.
Дубовицкий, М.М. Иностранный капитал в нефтяной промышленности Кубани / М.М. Дубовицкий // Об особенностях империализма в России. – М., 1963. – С. 370.
Лебедик, Н.И. Из истории образования и деятельности акционерного общества Армавир-Туапсинской железной дороги (1909–1917) / Н.И. Лебедик // Об особенностях империализма в России. – С. 394–402.
Ахундов, Б.Ю. Монополистический капитализм в дореволюционной Бакинской нефтяной промышленности / Б.Ю. Ахундов. – М., 1959.
Пономарев, К.П. Очерки истории нефтяной промышленности Кубани / К.П. Пономарев, С.И. Штейнберг. – М., 1958. – С. 65.
Оль, П.В. Иностранные капиталы в народном хозяйстве довоенной России / П.В. Оль. – Л., 1925. – С. 4.
Зив, В.С. Иностранные капиталы в русской нефтяной промышленности / В.С. Зив. – Пг., 1916; Эвентов, Л.Я. Иностранные капиталы в русской промышленности / Л.Я. Эвентов. – М. ; Л., 1931.
Волобуев, П.В. Из истории монополизации нефтяной промышленности дореволюционной России (1903–1914) / П.В. Волобуев // Исторические записки. – 1955. – Т. 52. – С. 80–111.
Шепелев, Л.Е. Акционерное учредительство в России / Л.Е. Шепелев // Из истории империализма в России. – М. ; Л., 1959. – С. 134–182.
Фурсенко, А.А. Первый нефтяной синдикат / А.А. Фурсенко // Монополии и иностранный капитал в России. – М. ; Л., 1962. – С. 4–58.
Нардова, В.А. Начало монополизации бакинской нефтяной промышленности / В.А. Нардова // Очерки по истории экономики и классовых отношений в России конца XIX – начала XX в. – М., 1964.
Монополии и иностранный капитал в России. – М. ; Л., 1962.
Бовыкин, В.И. Зарождение финансового капитала в России. – М., 1967. – С. 257.
Бовыкин, В.В. К вопросу о роли иностранного капитала в России / В.В. Бовыкин // Вестник МГУ. – Сер. 9. История. – 1964. – № 1. – С. 311–312.

СОЦИОЛОГИЯ

УДК 316.346.2

ОСНОВНЫЕ ПОДХОДЫ К ПОНИМАНИЮ КАТЕГОРИИ «ГЕНДЕР»

А.В. Ростова

В статье рассматривается проблема определения категории «гендер», прослеживается история возникновения данной категории. Особое внимание акцентируется на разграничении понятий «пол» и «гендер». Автор выделяет основные подходы к пониманию категории и анализирует наиболее популярные в современной науке: теорию социального конструирования гендера, гендер как культурную метафору, теорию гендерной системы.

Вступление человечества в новое тысячелетие отмечено кардинальными изменениями. Одним из них является усиление роли женщины в различных сферах общественной жизни – экономике, политике, науке, искусстве. Именно поэтому проблема взаимоотношения полов стала неотъемлемой частью большинства гуманитарных наук – антропологии, психологии, социологии и др.

На протяжении долгого времени существовал так называемый биологически детерминированный подход к пониманию роли мужчины и женщины. Считалось, что биологические особенности предопределяют их социальное поведение. Соответственно, с этой точки зрения асимметрия «мужественности» и «женственности» (т. е. подчиненное положение женщин) считалась естественной, предписанной самой природой, а потому неизбежной.

Одним из ярких представителей такого подхода был З. Фрейд, который считал, что женщина по-настоящему ни к чему, кроме деторождения, не способна. Суть его концепции можно выразить словами: «Анатомия – это судьба» [1, с. 10].

Надо отметить, что любые попытки объяснить сложности человеческого поведения, исходя исключительно из биологии, приводят к формированию стереотипов, которые, в свою очередь, игнорируют происходящие в обществе процессы и изменения.

Такие стереотипы предписывают «мужское» и «женское» поведение, род занятий, одежду и т. д. Примером этого может служить глубокое убеждение в том, что мужчина должен быть сильным, неэмоциональным, логичным, а женщина, напротив, – нежной, «покладистой, уступчивой давлению со стороны» [10, с. 228].

Эти стереотипы выступают своего рода клише, образцом для поведения: что должна делать «настоящая» женщина и «настоящий» мужчина, как вести себя, как одеваться и т. д. При этом несоответствие традиционным представлениям осуждается обществом.

Как отмечают российские ученые, занимающиеся вопросом гендерных отношений, Е. Здравомыслова и А. Темкина, на протяжении долгого времени в социологии «пол интерпретировался как аскриптивный (приписанный) статус» [7, с. 151].

Так, несмотря на важную мысль об освобождении женщин от экономического и социального неравенства, марксистская социология рассматривает отношения подчинения женщин как «естественно возникшие» благодаря природным задаткам, потребностям, случайностям» [8, с. 30].

Таким образом, гендерные отношения в марксистской социологии – «один из аспектов производственных отношений, которые мыслятся как отношения эксплуатации» [7, с. 149].

Другой ученый – Э. Дюркгейм – отмечает, что мужчина – «продукт общества», тогда как женщина «в значительно большей степени продукт природы» [12, с. 35]. «Женщина ведет существование, совершенно отличное от существования мужчины» [6, с. 195]. Таким образом, по мысли ученого, мужчина и женщины различны по своей природе. Как следствие этого они наделены различными функциями в обществе в соответствии со своей природой: «один из полов завладел эмоциональными функциями, а другой – интеллектуальными» [6, с. 193]. Именно в таком разделении полового труда исследователь и видит «источник солидарности» между полами [6, с. 193].

Теория Т. Парсонса и Р. Бэйлза получила название поло-ролевого подхода. По мысли ученых, в семье супруги должны играть различные роли: мужчина – инструментальную, женщина – экспрессивную. Под инструментальной ролью они понимают роль финансовой поддержки семьи, связь семьи с различными социальными институтами, с внешним миром. Экспрессивная роль заключается в обеспечении эмоционального баланса внутри семьи, заботе о детях и т. д. По их мнению, именно способность женщины к деторождению предписывает ей такую роль.

При этом ученые отмечают, что такого рода роли закрепила за каждым полом отнюдь не природа. Они усваиваются в процессе социализации, а правильное исполнение роли обеспечивается «системой поощрений и наказаний, положительных и отрицательных подкреплений» [7, с. 150]. Несмотря на отрицание учеными биологического детерминизма половых ролей, в основу теории они все же положили физиологическое особенности мужчины и женщины, т. е. способность/неспособность к деторождению.

Таким образом, социология, рассматривая вопрос взаимоотношения полов, основывается именно на биологических особенностях мужчин и женщин, что еще раз подтверждает мысль о поле как аскриптивном статусе.

Потребовалось много времени, чтобы подорвать такой односторонний подход к пониманию проблемы.

Работы многих исследователей данной проблемы показали, что не всегда поведение человека, его одежда, прическа, род занятий и иные качества соответствуют биологическом полу и традиционным представлениям о нем. Так, в 30-е гг. XX в. антрополог М. Мид своими наблюдениями за половым поведением в примитивных культурах показала, что то, что считается «мужским» в одном обществе, может выступать в качестве «женского» в другом. Она обнаружила, что в племени чамбули «женщины были энергичными, умели действовать сообща, тогда как мужчины были пассивны, являлись объектомв выбора для женщин и в своем характере обнаруживали те черты мелочной злобности, ревности и подверженности настроению, которые феминистки оправдывали подчиненной и зависимой ролью женщин» [9, с. 67]. В связи с этим М. Мид сделала предположение, что «общество – путем воспитания детей, поощрения и наказания определенных видов поведения, своими традиционными описаниями героев и героинь, а также злодеев, ведьм, колдунов, сверхъестественных сил – может сделать упор на одном только типе темперамента, как у арапешей и мундугуморов, или, напротив, может выдвинуть на первый план особую роль взаимодополняемости между полами, как у ятмулов и чамбули» [9, с. 66–67]. Благодаря своим наблюдениям исследовательница пришла к пониманию, что «многие, если не сказать – все, личностные качества, которые мы обозначили как феминные и маскулинные, также слабо связаны с полом, как одежда, прически, т. е. являются внешними и легко изменяемыми, которые общество соотносит с определенным полом» [3, с. 27].

Наблюдения такого рода привели к осознанию того, что человек обладает не только закрепленным навеки биологическим, но изменяющимся социальным полом.

Другая исследовательница – Анна Окли – отметила, что пол – «действительно, постоянная черта человеческого общества» [3, с. 24]. Но кроме этого существует еще и способ существования пола. «Если половые различия имеют естественное происхождение, то вторые – имеют свой источник в культуре, а не в природе» [3, с. 24]. Именно поэтому так важно отличать биологический пол от способа его существования.

В связи с исследованиями ученых «биологическому полу (sex) был противопоставлен пол в значении вида (gender). Это противопоставление должно было обратить внимание на социально-культурное конструирование сексуальности» [13, с. 35]. Иначе говоря, разграничение понятий «пол» и «гендер» «способствовало различению общественной классификации полов (гендер) и не обязательно с ней совпадающей биологической классификацией» [13, с. 34].

По определению некоторых российских социологов, занимающихся проблемами гендерных отношений, появившийся термин «сразу стал претендовать на новое слово в науке» [14, с. 78]. С момента его возникновения перед исследователями встала фундаментальная задача – разграничение понятий «гендер» и «пол».

В настоящее время в социологии существует большое количество подходов к определению понятия «гендер».

Такие виднейшие российские исследователи данного вопроса, как Т. Клименкова, О. Воронина, М. Малышева и многие другие, предприняли попытку систематизировать имеющиеся позиции в отношении интерпретации этого понятия.

Так, например, О. Воронина выделила следующие походы:

гендер как социально-демографическая категория;
гендер как социальная конструкция;
гендер как субъективность;
гендер как идеологический конструкт;
гендер как сеть;
гендер как технология;
гендер как культурная метафора[11, с. 13].

Но из всего многообразия наибольшую популярность в науке имеют следующие три подхода:

теория социального конструирования гендера;
гендер как культурная метафора;
теория гендерной системы.

Теория социального конструирования гендера

Как отмечают ведущие специалисты в области гендерных отношений (Е. Здравомыслова, А. Темкина, Р. Петрова и др.), данная теория возникла на базе социально-конструктивистского подхода П. Бергера и Т. Лукмана [7, с. 155]. Основная мысль П. Бергера и Т. Лукмана заключается в том, что социальная реальность является и объективной, и субъективной одновременно: «В диалектике природы и социально сконструированного мира трансформируется сам человеческой организм. В той же диалектике человек творит реальность и тем самым творит самого себя» [2, с. 295]. Вследствие того, что реальность является одновременно объективной и субъективной, гендер понимается здесь как «модель социальных отношений между мужчиной и женщиной» [12, с. 47].

В связи с объективностью реальности гендер конструируется через социальные институты и воспитание, субъективность реальности является предпосылкой конструирования гендера самими индивидами на уровне идентификации с определенным полом. В этом случае диалектика природы и общества проявляется как «диалектика индивидуального биологического субстрата и социально произведенной идентичности» [2, с. 290–291]. При этом общество очень глубоко проникает в функционирование организма: так, у человека есть определенные биологические потребности, но именно общество указывает, каким образом их удовлетворять.

Таким образом, социальная реальность «детерминирует не только деятельность и сознание, но в значительной мере и функционирование организма» [2, с. 292]. Иными словами, «экспрессивность, походка, жесты социально сконструированы» [2, с. 293].

Такая позиция утверждает, что пол (gender) – это не от рождения заданный конструкт, а приобретенный в процессе социальных взаимодействий, социализации. Приверженцы данного подхода в трактовке гендерных отношений признают активность субъекта взаимоотношений, который не только усваивает гендерные правила в связи с объективностью реальности, но и сам создает их в связи с ее субъективностью.

Таким образом, гендер – «система межличностного взаимодействия, посредством которого создается, утверждается, подтверждается и воспроизводится представление о мужском и женском как базовых категориях социального порядка» [12, с. 48].

Гендер как культурная метафора осмысляется в философии постмодернизма в работах таких исследователей, как Л. Ирригарэ, Х. Сису, Ю. Кристева и др. Эти ученые «помимо биологического и социального аспектов в анализе пола обнаружили третий – символический, или, собственно говоря, культурный аспект» [12, с. 49].

Надо сказать, что в большинстве культур мужское и женское начала существуют как элементы культурно-символических рядов. Так, «мужское» отождествляется с силой, активностью, рациональностью, культурой, а «женское» – со слабостью, пассивностью, эмоциональностью, природой. Такого рода символические ряды «оформляют образы феминности и маскулинности» [11, с. 14], при которых пол становится культурной метафорой, и, в свою очередь, формирует социальную реальность.

Необходимо отметить, что «в европейской патриархальной традиции эти ряды рассматриваются не только как дихотомия, но и как иерархия» [5, с. 126]. Такая символика мужского и женского, данная через противопоставление, выполняет классифицирующую функцию в построении модели мира. Как следствие этого, весь мир оказывается «разделенным на две части по признаку мужское/женское» [11, с. 14]. Подобная классификация носит универсальный характер, так как «под нее подверстываются объекты, явления и действия, реально с сексуализацией универсума не связанные» [11, с. 14].

Таким образом, гендер с такой точки зрения предстает в качестве основного культурного фактора, который и формирует традиционную культуру, традиционные патриархальные знания о мире.

Теория гендерной системы. Представления о гендерной системе впервые появились в работе Г. Рубин «Обмен женщинами». Изучив символическое значение обмена женщинами между мужчинами в примитивных обществах, она пришла к выводу, что факт обмена воспроизводит мужскую власть, а женщина воспринимается как биологическое существо и относится исключительно к приватной сфере жизни. Женщина, обладая монополией на деторождение, становится первым образцом для ребенка. Мужчина же в этом случае выполняет функцию обслуживания процесса воспроизводства, обеспечения защиты, тепла и питания. Неудовлетворенность вспомогательной ролью заставляет мужчин «создавать искусственный противовес женской монополии воспроизводства в виде мужской монополии на установление порядка» [12, с. 52].

Из этого следует, что в момент распределения женщин между мужчинами возникает система властных отношений, в которую женщины не допускаются, ограничиваясь исключительно семейной сферой жизни. В связи с этим устанавливается неравенство в различных его проявлениях – в разделении и оплате труда, во властных структурах и т. д. С такой позиции гендер понимается как «комплекс соглашений, регулирующих биологический пол как предмет общественной деятельности» [4, с. 9], а гендерная система – как «система власти доминирования, цель которой концентрация материального и символического капитала в руках мужчин» [12, с. 52].

Следовательно, проанализировав основные подходы к пониманию гендера, можно заключить, что человек обладает биологическим полом (sex) и социальным полом (gender). Человек рождается существом определенного пола (мальчик/девочка) с определенным набором биологических признаков. Биологический пол является постоянной чертой человека и понимается как «физическое, физиологическое, биологическое различия между мужчиной и женщиной» [1, с. 9]. Однако в процессе социализации человек может по-разному осознать свое тело, причем это осознание не обязательно совпадет с биологическим полом. Например, женщина может быть с высоким уровнем «маскулинности», а мужчина – «феминности». В связи с представлениями о собственном теле формируется и способ существования пола. Так, женщина, обладающая высоким уровнем «маскулинности», будет выбирать соответствующую работу, вид спорта и т. д.

Таким образом, пол – постоянная черта человека, выраженная в непосредственном «сочетании генов, гениталий, дородовом, подростковым и взрослом гормональном наборе» [11, с. 13]; гендер же – собственно представление о теле, которое возникает при идентификации человеком самого себя с определенным полом (необязательно с присущим ему биологическим) и которое может изменяться в течение жизни.

Blog

Житенев Т. Е. Политика российского правительства по распространению церковно-приходских школ в конце xix - начале xx ВВ

Содержание