Чернігівський державний педагогічний університет імені т. Г. Шевченка украінсько-російський інститут філія московського державного відкритого університету в м

Вид материала

Документы

Содержание О моральном синтезе

Подобный материал:

• Чернігівський державний педагогічний університет імені т. Г. Шевченка, 449.05kb.
• 24-25. 04. 2012, Uman, Ukraine Міністерство освіти І науки України Мовно-інформаційний, 58.6kb.
• Міністерство освіти І науки україни мелітопольський державний педагогічний університет, 2525.18kb.
• Національна академія педагогічних наук україни державний вищий навчальний заклад «університет, 1315.11kb.
• Чернігівський державний педагогічний університет імені Т. Г. Шевченка Інформаційно-бібліографічний, 71.97kb.
• Чернігівський державний педагогічний університет імені Т. Г. Шевченка Інформаційно-бібліографічний, 172.48kb.
• Чернігівський національний педагогічний університет імені т. Г. Шевченка, 53.01kb.
• Чернігівський державний педагогічний університет імені, 456.62kb.
• Кримський юридичний інститут Одеського державного університету внутрішніх справ, 813.35kb.
• Чернігівська обласна універсальна наукова бібліотека ім. В. Короленка Чернігівський, 566.88kb.

Література

1. Кримський С. Универсалії українського менталітету //Кур'єр ЮНЕСКО. – 1992. – №9-10.
   
2. Личковах В. Новий камінь Сізіфа? (Міркування про I Всесвітній конгрес універсалізму) // Філософська і соціологічна думка. – К., 1994. – №3.
   
3. Личковах В. Сіверянська еніоестетика: слов'янські архетипи // Сіверянський літопис. – Чернігів, 1998.
   
4. Личковах В. Під сигнатурою Спасу. Сіверянска культурологічна регіоніка
   

// Вісник Чернігівського педагогічного університету. Серія: Філос. науки. - Випуск 14. – Чернігів, 2002.

5. Оліва Акілле Боніто. Культурний номадизм і діаспора. – К., 1996.

4. Україна. – 1993. - №8. – С.9.
   
5. Кuczynski Janucz. Wstep do uniwersalizmu. Tom.1: Ogrodnicy Swiata. – Warszawa, 1998.
   
6. Личковах В.А. Глобалізація і слов’янська ідентичність [Рецензія на:] Narody slowianskie wobec globalizacji //Філософська думка. – 2004. - №4. – С.153-156.
   

Карпинский А.


О МОРАЛЬНОМ СИНТЕЗЕ


Практические потребности в философствовании, помещенные в критиках И. Канта, были продолжены как минимум двойственно. Первое их течение можно найти в западноевропейском прагматизме, утилитаризме, позитивизме, рационализме эпохи возрождения и его современной деконструкции. Второе же нашло свое применение в славянской философии, особенно в польской. Ибо в ней принято то, что философствование не является старанием для самой философии, а то, что конечной целью философии является моральность, а точнее говоря: обычность, которая является объединением философской мысли, практического умения и воли.

Таким образом, философия строя на определенной онтологии и гносеологии аксиологические концепции, определяет до конца вероятность их осуществления. Она охватывает пространство между тем, что существенно, то есть абстрактно, и тем, что единично, конкретно. Находясь в определенных условиях, философ распознает их как способ продвижения, обозначенный раз и навсегда и для всех. Этим способом является абстракция. И когда появятся эти условия, философ определяет ситуации (Ф. Знанецкий) так, как указывает схема, скрытая в этом абстрактном всеобщем методе. Он трехмерный: 1. мера во времени охватывает прошлое, настоящее и будущее; 2. мера вертикальная определяет рост личности в человечестве; 3. мера поля сосуществования охватывает семейные, гминные, народные и глобальные отношения. Это решение является исполняемым действием [1], т.е. единством того, что абстрактно и единично. В действии философия раскрывается как наука о мудрости, т.е. о последних планах разума, и шире духа. Таким образом действие является выявлением сути общности теории и практики, т.е. добра в качестве добра. Действие является продолжением традиции. А в ней, в еврейско-крестьянской культуре целью философии является нахождение окончательных принципов. Но ведь философствует человек. Поэтому эти принципы должны учитывать жизнь философствующего человека. Философское единство, о котором здесь идет речь, дает возможность познания наивысшего добра, содержащего в себе также поступки для его достижения. Добро без способа его достижения не является добром. Ибо „замысел” является не только содержанием разума. Он скрывает в себе отношение того, кто его принимает к тому, что находится вне его, то есть также суть того, в отношении к чему и кому он принимается.

Из этого следует, что для личности решающейся на „замысел” существенно то, что является сутью второго элемента соотношения. Соотношение это должно принять во внимание Ф. Занецкого „гуманистический коэффициент”, то есть то, что два его элемента являются субъектами, а не вещами. Философ зная то, что добро потому, что является добром, входя в непосредственный контакт с другими личностями, с предметами с общественно данным им смыслом, придает им значение, которое является моральной и бытовой ценностью.

В польской философии мы пользуемся категорией духа, сутью которой является сила, как невидимая власть. Ее создают духовности: интуитивно-рефлексивная, спонтанно-интерпретационная, как сила жизни; опыты: единичность и общность; добро определяемо в трансцендентной перспективе здесь и сейчас, а так же многомерная свобода объединенная с ответственностью. Поэтому понятие духа охватывает нечто большее чем только разум. Этим чем-то большим является совокупность, где разум является одним из элементов. Следовательно философствование является совокупностью практики „моральной практики”, в которой дух принимает определенную форму. Такое философствование имеет смысл, т.к. „замысел” находит свою полноту.

В таком понимании моральной практики, личность – субъект „растет” в человечестве. Такой рост одновременно является осуществлением общественных отношений. Он является беспрерывным путешествием действующей личности, начиная от формально-логических ценностей, через формально-символические, создающие в совокупности понятие Единого Добра, к теоретически-предметным ценностям, как исполнение Единого Добра.

Формально-логическое описание ценностей тождественно с повсеместно презентируемыми в литературе ценностями, называемыми общечеловеческими ценностями. Они являются абстракцией, ментальной проекцией человечества, такой, на которую способно человеческое воображение. Они описывают смысл человеческого бытия - в совокупности.

В моральной практике их переносят на суть формально-символических ценностей; на те, которые можно достичь здесь и сейчас, в конкретной культуре, в определенной стране и географическом месте. Они являются содержанием определенной культуры. Поэтому они являются целью действия личностей в определенном состоянии своего исторического бытия.

Эмпирическая ограниченность человека дает возможность осуществить ценности в их конкретной форме. Это теоретическо-вещественные ценности. Они определяют сущность бытия человека в истории. Составляя историю народа, гмины, семьи, а в ней каждой личности.

Следовательно, в моральной практике мы сталкиваемся с процессом путешествия от абстрактного к конкретному и от конкретного к абстрактному. В этом путешествии, сутью которого являются конкретные общественные отношения, человек безустанно перенимает или ценности природы, или ценности культуры и создает свою действительность. Исполнение ценностей возможно тогда, когда посредничество не становится субъектом, а исполняет принадлежащую ему вещественную функцию. Поэтому Аристип называет философами тех людей, которые, даже после отмены законов, поступали бы так, как поступали до этого. Закон является посредником – предметом. Тем временем в противоположной ситуации, т.е. такой, в которой посредничество преображается в субъект, а субъекты, использующие его, становятся предметами, место моральной практики осуществляющей ценности занимает неморальная практика, в которой осуществляются антиценности.

Принятие моральной практики, как цели философствования требует онтологию, эпистемологию и антропологию как определенную совокупность. Поэтому по А. И. Забеллевичу стоит требовать философию называемую синтезом. Эта система, говорит, нашла „...своих сторонников и вероятно всегда сможет найти в тех, кто ... не будет сомневаться в правде и бытии того, что они являются сами, что есть вещи снаружи от них, а между ними и другие люди, и что они остаются во взаимосвязи между собой ” [2].

По С. Бжозовскому [3] мы можем сказать, что реальность не является ни духовной, ни телесной. Она является чем-то третьим и только наши разные позиции по отношению к этому третьему, создают о ней впечатление. Мир всегда является для нас ответом зависимым от вопроса, с которым мы к нему обращаемся. Ответ, который мы формулируем, является отношением содержащим совокупность того, что является теоретическим и практическим. То, что является теоретическим мы представляем в образе абстрактной системы, а то, что практическим, что является интересом жизни, выявляется в форме конкретных вещей. Продуманный синтетизм утверждает, что нынешний человек не является плодом эволюции природы, а наоборот – настоящая природа все в большей степени является плодом человеческой культуры. Это все, что предшествует существование человека можно распознать посредством истории и общественных наук, а не посредством биологии, геологии, астрономии или физики.

Это так, потому, что термин действительность не имеет сути, если мы не знакомы с ней эмперически. Она должна быть доступна нашему опыту. А если это так, то действительность должна воспроизводиться объективно актуальности через нашу логическую мысль. Концентрирование данных не является действительностью.

Следовательно синтетизм отвергает альтернативу: или мысль, или предмет, как слепую дорогу в никуда. По мнению Трентовского система идеалистов создает Речь Посполитую, система материалистов – деспотизм [4]. Это возможно, потому что, если мир остается для философии миром чистых идей, независимо от личных испытаний, или миром чистой материальной действительности, независимо от рефлексии, то отталкивание от опыта или рефлексии, является методологическим приемом, используемым с целью добиться чего-то другого [5].

Синтетизм так же может быть основой конституционного порядка санкционирующего Единое Добро, как необходимость для проведения моральной революции. Ибо в ней рефлексия должна быть объединена с опытом. Рефлексия, опыты происходят внутри каждой личности. Отсюда воля, конкретные желания, то есть заключения с определения ситуации взаимно определяют сущность саморешительности конкретной личности. В своем существе она свободна. В определенных культурных ипостасях однако может быть эмпирически ограничена. Поэтому свобода может быть только объединенной свободой с ответственностью. Ее местом осуществления является совесть [6] личности. Это конкретное духовное пространство вызывающее реальные последствия. Они являются проявлением „умения” (о М. А. Кромпец), то есть нахождением единицей конкретного, реального места в духовно-реальном пространстве.

Совесть, в поле сосуществования раскрывает разные сферы своей сущности, то есть разное поведение людей, которое мы отнесли к этому понятию. Поэтому можно говорить о совести личности, о совести гмины, о совести народа и совести человека, как человеческого рода. В ее сущности находим единство того, что является семейным, гминным, народным с тем, что универсально.

Совесть, анализируема в вертикальном пространстве, сносит добро и зло как альтернативу: ценности и антиценности. Добро охватываемое в процессе становления человека не является состоянием, а процессом. То, что считается добром в определенном историческом положении, может перемещаться, в процессе своего образования, в направлении зла и наоборот: зло может быть причиной добра. Добро ставшее злом может быть заметно в так называемом увязанию в культуре. Добро и зло могут быть ликвидированы в виде общественно исполняемой диалектики общественной практики, в которой добро и зло, свобода и ответственность объединяются в создании Единого Добра. Таким образом совесть функционирует как единство трехмерного пространства: поля сосуществования, вертикальной и исторической.

Отсюда развитие народа, народов не может быть абстракцией. Это развитие происходит посредством роста, обогащения свободы и ответственности определенных личностей. О процессе этого развития решает смысл, который придается богатству в общественном пространстве. Если элита очень богата, а 1/3 народа не доедает, то тогда нельзя говорить о богатстве народа. Если смыслом бытия народа является гедеонизм, т.е. развитие богатства для него самого это значит, что мы имеем дело с застоем и возвращением к варварству. Богатство является богатством если служит творческим намерениям, развитию добровольного, самопроизвольного творчества.

Это так потому, пишет А. Мицкевич, что „... в каждом человеке есть гений, а вся разница между людьми это разный уровень сделанного этим гением”[7]. Гением является дух, который не является тем же, что и интеллигенция. Это сила правды, тянущая человека к вечности.

Опасным является преимущество разума, интеллигенции над духом, следовательно части над общим. Это значит, что интеллигенция являющаяся частью устраняет оставшиеся формы духа. Считает их несуществующими.

Каким же способом ум побеждает дух? К этой победе ведет алиенация организации общественной жизни. Но для личности победа является поражением. Связи организации по отношению к ней являются чем-то внешним; не зависимым от нее. Поэтому победивший ум, уничтожает душу, уничтожает существо, объявляет войну человечеству. Разум подавляет гения человечества. „Что значит сотворить человека, развить его способности и его гения? – спрашивает Мицкевич. И отвечает – это помощь ему в срывании связей организации”[8]. Под этим можно понимать освобождение личности с подчинения определенной Великой Общности, нпр. тоталитарному государству, современному глобализму, дефилирующей американской демократии, являющейся орудием развития „Добра” – богатства.

Великая Общность здесь, как определенный тип общественного лада; лада который – полученный один раз – принимается как неизменный, вечный, совершенный и доскональный. Конечно же личность предмет Великой Общности, вначале воспитывается, т.е. вводится в функционирующее общество, следовательно подвергается „приспособлению” к рамкам обозначенным Великой Общностью. Общество принимает личности на столько, на сколько они подчиняются. Но встречаются „извращенцы” (Ф. Знанецкий), которые неподчинением Великой Общности становятся опасностью для существующего лада. Хранители Великой Общности стараются исключить „извращенцев” нпр. посредством перевоспитания.

И только разрыв уз организации делает возможным действие. Ибо может быть исполнен только субъектом.

Сила семьи, гмины, народа имеет свои психологические и учрежденческие источники. Этот первый источник проявляется в усиленной творческой работе личностей, в воспитании к этой работе и отыгрыванию внушаемой роли в этой работе посредством „первенствующего класса”. Эти источники не являются равноценными. В современности, первый источник – в следствии предметизации жизни – зависит от второго, то есть от учреждения, которыми распоряжается народ и с помощью которых материальные средства использует в интересах общества [9]. Здесь идет речь о государственных учреждениях и системе собственности. „Государство – объясняет Ф. Знанецкий – благодаря своему принуждающему характеру, может смобилизировать физическую энергию содержащуюся в народе и его владениях и сконцентрировать ее на какие-нибудь цели, производящие или разрушающие. Личное имущество дает в распоряжение первенствующий класс значительный запас готового капитала, который может быть употреблен для поддержки народных интересов” [10]. Таким образом, качество учреждения, понимание и выполнение ими миссии, которую они начинают, решает о силе выполнения народом своей миссии.

В настоящее время, в „период народных обществ” [11], значимой ролью в интерпретации самопроизвольного творчества играет гос-во. Но гос-во составляют чиновники, конкретные люди. Они действуя и определяя ситуацию, должны исходить из точки зрения иерархии интересов и выведенных из них ценностей.

Поэтому гос-во должно „...опираться на этику во-внутренних и внешних отношениях, должно стремиться к миру, иметь авторитет, создавать технику и культуру, развивать служебное положение на каждом уровне власти. Оно не только охраняет от зла и карает за преступления, но и воспитывает, ведет к добру и является способом самореализации совершенного общества” [12]. Таким образом гос-во в конечном итоге решает проблему отношения: гос-во – гражданин.

В вопросе отношения того, что общественно и того, что единично Мицкевич пишет: „Теория польских философов другая... Все несогласия между людьми и народами вытекают из их эгоизма. Собственное я и любовь одного, борется с собственным я и любовью других. Поэтому нужно найти правду. Как же ее найти, не отказавшись сначала от своего эгоизма, от своей личности? Чтобы однако рассудить, что и в каком споре правильно, а что не правильно, нужно убрать в сторону свои собственные проблемы, свою личность, свое я. Народ выражает это распространенной поговоркой, что никто не может быть судьей в своем вопросе” [13].

Стоит вспомнить мысль, что созданные гос-вом общественные отношения должны быть субъективны. Если кто-либо относится к другому человеку, человеку с которым создает общественные отношение, как к инструменту своих интересов, то это отношение является предметным. Такие отношения не могут быть описаны формулой „прибыль-убыток”. Это отношение должно создавать действительность, которая для одной и другой стороны является только прибылью. Эта формула не ограничивается только отношением гражданина и гос-ва. Ее можно распространить и на отношения между гос-вами.

В этом пространстве Польша получила определенный опыт. В отношениях с другими гос-вами она создавала субъективное пространство, примером чего может быть заключенный между Литвой и Польшей трактат, называемый Люблинская Уния (1569). Следовательно добро является процессом становления, строительства человеческой реальности. В этом процессе идеи, ценности придают смысл тому, что осуществляется. Без них нельзя говорить о каком-либо движении. Поэтому дух человечества должен вначале пройти через народность, прежде чем придет к всеобщности [14].

На остановке „народ” мы находим понятие: „народного человека”. Это должен быть дух, который познал правду, который „ ... должен по отношению к Европе доказать свое умение, мудрость и силу” [15].

Трентовский концентрирует категорию: ”наличие”, которая для Мицкевича значит „... действие, жизнь, силу. Это плод прошлых действий, и зарождение будущих” [16]. Именно человеческий дух, определенное прошлое конкретного народа, сосредоточенное, как в линзе, в народном человеке, содержит все прошлое и преобразует его в философскую надежду, освобождающую желаемую общественную практику. Таким способом народный человек придает будущему начало.

„Наличие” является действием. Его „корнями” является „актуальность”. Это понятие определяет „первоначальную почву испытания” [17]. Оно является тем, чего нельзя охватить в опыте того, что фактически здесь, сейчас, только тем, что содержится в предэмперическом основании опыта. Эти формы становятся, но только тогда, когда не охвачены рефлексией. Становятся, а значит не доскональны; являются тенденциями - не границами, действиями – не результатами. Поэтому наличие множества в опыте, является только потенциально содержимой в первоначальном фундаменте испытания. В актуальности множество становится [18].

Конкретность личностей является разным уровнем развития их духа. „Дух более развитый имеет естественное послание вести нисших людей в этой мере” [19]. Таким способом, в конкретном человеке, в его действии, развивается правда, но не правда философской доктрины, созданной школой или философией. Мицкевич пользуется значимым, как мне кажется, сравнением. „Вот – говорит – значение легенды о Прометее и Эпиметее. Прометей достал огонь с неба и этим огнем оживил человека, это есть, дал знания, основал учреждения. Эпиметей хотел только подражать брату и создал только обезьяну. Тогда в политическом развитии народа появляются люди, проникнутые народной традицией, и они ведут народ к его будущему” [20].

Подражание – это детская форма действия. В ней можем увидеть только антитворческий дух. Аристократия, современные неолибералы „уведенные” „Добром” – богатством, являются братьями Эпиметея. Не исполняют ф-ии первенствующего народного класса. Пробуют, самое большое только, воспроизводить то, чего другие народы уже добились. Это ведет к негативным для народа последствиям.

Действие является правдобранием (Трентовский), а именно философией стремящейся к реализации. Правдобрание – это осмотр положения, в котором находится человек. В этих усилиях находится прошлое, его дороги ведущие нас к тому, кем мы являемся и наконец-то, определение до конца того, кем мы можем быть. В правдобрании угадываем значение теоретически-предметных ценностей, находим для них место в абстрактных формально-символических ценностях, а те, в свою очередь, помещаем в пространстве формально-логических ценностей. Это движение позволяет заметить неполноту исполняемых ценностей, брак, который существует в общественной практике по отношению к ценностям. Здесь выделяются предметы общественной критики, критики освобождающей действие и дающей возможность для осуществления процесса роста.

Правдобрание проходит вначале в единичности. Единичность – органическое естество, является объявлением духа. Дух и материя равновенствуют друг с другом. Дух старается завоевать материю, своей силой удерживает ее целостность [21]. Как только побеждает материя, одновременно в тоже время гибнет вместе со своим духом личность.

Когда побеждает дух, единичность продвигается выше, преображается в личность. ”Между единичностью и личностью появляется такая разница – объясняет Мицкевич – что в этой последней уже есть совесть. У органического естества – единичность – имеется середина, но он не может его найти, не знает, где лежит; у человека есть совесть в отношении к саму себе, к своему внутреннему” [22]. У единичности есть совесть, но - как бы сказал Гегель – совесть сама в себе. Это горизонтальная совесть. Она ограничивается формальной разницей предметов в текущей жизни и нахождением для него адекватного, формального философского охвата. Сущность не появляется здесь, а если и появляется то только в форме альтернативного конкретного охвата, проявляющегося факта и абстракции, как его определения, а иногда, и как устраивающего факта. В процессе мышления, единичность ограничивается к различию „да – нет”, „есть - нету”, „бытье-небытье”. Это обыкновенное мышление, отождествленное в философии со здравым рассудком.

Личность развивает свою совесть в трехмерном пространстве. В вертикальном направлении мы имеем дело с беспрестанным путешествием от абстракции к конкретному и от конкретного к абстракции. Это путешествие является сутью исполняемого действия. В ней нету места для альтернативы: или единичный факт, или то, что общее. Совесть личности не остается в пределах „пустого гроба” (Гегель). Альтернативное место занимает конъюнкция. Процесс вчитывания, это дело человеческого духа, всегда выступающего в форме субъективированной объективности как единства, составляющего сущность „определенной ситуации”.

Вступительным условием этого процесса является удовлетворение основных средств жизни, позволяющих начать субъективную органическую работу. Ее сутью является воспитание и самовоспитание человека в человека, неустанно строящего собственную философию мудрости. Суть указанной работы составляют межсубъективные отношения экстериорирования и интериорирования - через все субъекты остающиеся по отношению к себе в определенных отношениях – поведений образующих триаду, а именно: конкретные поступки; их этическое обоснование, т.е. умение формулирования ответа на вопрос: почему? а также креативные действия; действия являющиеся самопроизвольным творчеством. Находясь в третьей стадии вышеупомянутой триады человек – личность не только знает, почему он должен так себя вести, но и посредством принятого для себя ответа на вопрос: почему?, умеет открыть способ поведения в такой ситуации, которой до этого времени еще не было. Новая ситуация требует другого, нового способа поведения; поведения не исходящего из внешнего принуждения, из силы используемой другим человеком или обществом, посредством нпр. гос-ва. Синтетизированный способ поведения должен быть когерентен с существующей системой ценностей или с системой требуемых ценностей, с доминирующей в ней (в системе существующих или требуемых ценностей) трансценденцией, а также его традицией, которая однако должна быть достаточно актуальна.

Дух являясь личностью, существует сам в себе и для себя самого. Находя силы в самом себе, поднимается, расширяется, познает себя и познавая других строит новые союзы, отношения в процессе роста человечества. Обогащая себя одновременно обогащает других создавая, до того не существующую, реальность.

Такое существование духа бесконечно. Личность становится индивидуальностью, она бессмертна посредством „выработки духа”. Перед нами – пишет Мицкевич – „...начинается новая эпоха славянской философии, философии духа и жизни” [23]. Эта философия должна выработать способ роста человека в его духовности, в его человечности. Уверенность в правде, моральную уверенность можно добиться посредством роста духовности [24]. Он может исполняться только в конкретной личности.

Существенной помощью здесь является действие национальных организаций. Они дают возможность единицам превратить их чувство в действие, а с помощью этого реализовывать на земле правду.

Анализируя историю Польши, Мицкевич замечает, что „... народ стремится привести правительство к созданию общества, основанного на внутренних пристрастиях и добровольности. Нельзя связать настоящее воображение об этой стране из сочинений историков, смотрящих на все посредством иностранных суеверий; в очень мало степени может осветить его личное письменное законодательство, т. к. в нем много иностранных формул; эти целые и самые искренние представления можно вытянуть с гминных повестей, с поэзии народа, с анекдотов, с некоторых дневников и жизнеописаний выдающихся личностей” [25]. С этой истории (написанной историками - А.К.) следует ”тщетная и неиспользуемая вещь, если бы кто-нибудь ожидал еще, что стародавняя Польша может вернуться с царствованием, которое потерпело упадок по своей вине, и со шляхтой, которая убила сама себя. Да, так и есть! Большая борьба этих мифических братьев, Леха, Чеха и Руса, уже закончилась. Все трое умерли, и напрасно бы кто-нибудь хотел сейчас, в имя старой народной ненависти, поджигать их наследников, одних против других. Люди погрязли в прошлом, рассчитывая еще на это, но, повторяем, три этих патриарха сошли в гроб, а славянские народы ищут в небе и на земле наследника их наследия” [26].

А чтобы можно было сказать о будущем, нужно вначале понять слово народ. Здесь не идет речь о описании человека с точки зрения его внешнего вида. К народу хотят причислить себя те, кто принимает его внешние проявления. Для Мицкевича „народ – это терпящий человек, скучающий человек, человек свободный духом, человек который не приходит с готовыми шаблонами Поэтому народ в решительных ситуациях так быстро и безошибочно схватывает правду” [27]. Без этих черт, человек не относится к народу. Человека не из народа можно узнать потому, что он полон формул и определений. Это человек старой эпохи.

Пришло время, чтобы присутствие, а в ней правдобрание поставило свой идеал, который помогал бы людям подниматься, зажигаться и удерживаться в состоянии, которое является началом настоящей свободы. Человек, который разгорается словом, принятым с открытой душой, который жертвует собой для родины, поглощает лучи правды. Только тогда он чувствует себя свободным, забывает о себе, не смотрит на себя. Видя правду он реализовывает ее, готов отдать деньги, чтобы получить шедевр, который его захватывает; готов пролить кровь, чтобы получить победу для своей страны, готов отдать все за правду. В такие минуты, он чувствует себя совершенным человеком [28]. Таким может быть „народный человек”. Народ должен сотворить „народного человека”. Он должен быть практическим и во-первых, убрать все то, что разрывает польский народ, что выводит его к бездорожью развития; во – вторых, освободить себя и народ от уз доктрин и из-под ярма доктринеров [29]; в третьих, будет понимать философию для того, чтобы понимать будущее. Народный человек найдет в себе тот „божественный тон”, а соответственно в это время народ будет понимать возвышенные вещи, будет загораться для борьбы за них и терпеть потери; в четвертых, будет понимать философию, что позволит различать своих от недругов, своих и союзников; распознавать людей старой и новой эпохи.

Исполнение этих условий возможно посредством реконструкции зананий стоящих перед философией. Она должна найти ответ на вопрос: откуда и куда идем? Ответ на этот вопрос - это начало и конец всей философии. Она должна, с точки зрения, найденной правды о цели, к которой идет, придавать критике настоящее положение.

Представленную философию можно назвать моральным синтезом. Она является проектом способа занятия моральной практикой. А так как она не может быть закончена, то и эта философия так же не может быть только в практике; и то не в совокупности, а через присутствие, а в нем посредством правдобрания каждой личности. Эта практика ведет к переделыванию собственной единичности во всесторонне объединенную личность. В ней совесть должна расти вертикально. Это философия духа. Констатировать ее будут содержания на столько разные, как разными могут быть люди. Но, на уровне формально-логических ценностей все будут растущими людьми, остающимися в своей человечности.

Однако в описываемом пространстве, посредством формально-символических ценностей, мы будем находить рост польского народа, как общества с определенной культурой и живущего в конкретных геополитических условиях. Они, а также суть объединенной духовности всесторонности личности будут решать о сути общественной практики, в качестве моральной.

В ней можно найти, построенный на онтологических принципах синтетизма, интегральный опыт. Оно развивает многомерную духовность личности, которая раскрывает своего гения в многомерной действительности.

Вот по такому порядку после великих законодателей наступают юристы и адвокаты со своими формулами и закостенелыми выражениями. Таким порядком после великих воинов, вдохновленных мужчин занимают место люди, любящие покой. Приход этого рода людей является почти всегда знаком упадка человеческого духа. Так закончился греческий мир - и так закончится западный.

Доктрина легко принимается, т.к. не подвергает дух ни на какие расходы, не требует от него никакой жертвы собственной любви. Доктринер говорит: Ты узнаешь великие, прекрасные вещи, станешь мудрым и великим, но не должен будешь посвящаться, даже менять свои взгляды. Тогда каждый, держа на стороне свой эгоизм, рад и отправляется за знаниями, уверен, что их получит, и получив, обернет так, чтоб угодить себе”.