Н. И. Фалеев Цели военного наказании Диссертация

Вид материала

Диссертация

Содержание § 51. История воинских наказаний лишением свободы в России. II. Петровский период. III. Эпоха преемников Петра Великого. IV. В начале XIX столетия. V. Во второй четверти XIX столетия VI. Преобразование каторжных работ. VII. Преобразование ссылки на поселение. VIII. Преобразование ссылки на житье.

Подобный материал:

• Становление теории авиации: эпистемологический анализ, 368.29kb.
• Диссертация на соискание учёной степени кандидата юридических наук, 1614.07kb.
• Портрет Дориана Грея»), А. Камю («Посторонний»), Р. Брэдбери («Наказание без преступления»)., 350.82kb.
• Свобода и несвобода в бытии, 2069.65kb.
• «военного коммунизма», 55.38kb.
• Институционализация террологии в россии как философско-эпистемологическая проблема, 773.75kb.
• Механизм уголовно-правового регулирования режима военного положения, 651.42kb.
• Парадигмы образования в социокультурном пространстве современного российского общества, 783.53kb.
• Государственное управление системой высшего военного образования в современной россии, 417.84kb.
• Роль Президента Российской Федерации в формировании системы государственного оборонного, 399.31kb.

§ 51. История воинских наказаний лишением свободы в России.

I. Допетровский период

Допетровский период. — Как мера административного ха­рактера, ссылка появляется во второй половине XVI ст., когда мо­сковское правительство посылает военнопленных на заселение восточных окраин государства. Главными пунктами ссылки служили Астрахань и Сибирь, где впоследствии ссыльным иноземцам — литовским людям, немцам и др.¹ — предоставляется право вступать на службу и получать жалование. Принятие та­кой меры объясняется желанием правительства утилизовать в интересах государства ссыльных, как известную рабочую силу. Этот принцип сразу получает полное признание: вслед за военнопленными ссылка распространяется и на преступников. Соборное Уложение упоминает ссылку 11 раз, но уже к концу XVII ст. число случаев применения ее значительно возрастает: ряд указов этой эпохи облагает ей уклонение от службы в форме побега и неявки².

Однако практически ссылка применялась и за другие преступления. Так, Котошихин указывает, что полковые воеводы под­вергались ссылке за нарушение служебных обязанностей³; кроме того, ссылка могла назначаться и в других случаях, соответ­ственно обстоятельствам данного дела⁴.

Формы применения ссылки отличались большим разнообразием. Правительство в течение XVII ст. пытается отыскать такие формы, которые более всего способствовали бы извлечению из преступника выгод; поэтому объем территории для ссыльных, с одной стороны, расширяется, с другой — появляются заботы о лучшей организации ссыльного населения.

Что касается юридического положения ссыльных, то в этом отношении интересной представляется т. н. ссылка в службу. Ссы­лаемые направлялись в сибирские и окраинные города. В указе о ссылке обыкновенно обозначалось преступление, место ссылки, род службы виновного⁵ и «чин», понимая под последним название его должности или служебного положения.

В местах ссылки наказанные приверстывались в дети боярские, в дворяне, в стрельцы, в казаки. Род службы должен был соответствовать, главным образом, прежнему общественному положению виновного⁶. Указы и грамоты XVII ст. подтверждают это начало неоднократно и грозят воеводам за нарушение его наказанием⁷.

Иногда для лиц, занимавших высшее служебное положение, ссылка могла соединяться и с правопоражающими последствиями в форме понижения по службе или разжалования⁸.

Довольствие сосланных производилось или на общих основаниях со стрелецкими частями, или с известными ограничениями¹.

На основании этих немногочисленных данных можно, однако, выяснить те цели, которые преследовались московским государством, широко практиковавшим ссылку на службу. Содержание этой карательной меры исчерпывалось исключительно перемещением виновного из центра на окраины. Благодаря этому, центр освобождался от преступного элемента, и тем обеспечивалось господство правопорядка; на окраинах же ссыль­ные составляли особое единение, образованное в интересах государственной пользы: границы были плохо обеспечены от неприятельских нападений, население было немногочисленно; и, направляя сюда преступников, государство создавало прочный военный оплот. Ссылка, как карательная мера, имела серьез­ное значение: она влекла только перемещение, тем не менее, места для поселения представлялись далеко небезопасными в военном отношении и, кроме того, население должно было собственным трудом — непрестанным и тяжелым — придавать местам ссылки культурный характер. Следовательно, ссылка преследовала цели, полезные для государства: она утилизовала силы преступника и ограждала безопасность—в центре от преступников, на окраинах—от неприятеля.

II. Петровский период.

Петровский период — Этот принцип утилизации в конце XVII ст., вместе с ускорением темпа государственной и обще­ственной жизни, остается неизменным: правительство по-преж­нему верстает ссыльных на службу; но в устройство и форму ссылки вносится много нового, чему способствует бед­ность рабочих рук, широкие планы работ по возведению укреплений, построек и т. п. и, наконец, колонизаторская про­паганда. Ссылка на службу представляет собою уже подневоль­ный, обязательный труд—труд каторжный².

Таким образом, характерною чертою этого периода является введение ссылки на каторгу: где нужно было извлечь из пре­ступника всю даваемую им пользу, там и образовывались пункты каторжной работы. Первоначально такими пунктами слу­жили: Азов и Троицк, впоследствии сюда присоединяются: Петербург, Кронштадт, Рогервик, Таганрог и т. д. Иногда образовывались временные пункты ссылки; таковы, например, Олонецкая верфь³, галерная гавань на Васильевском Острове⁴ и др. города и местности.

Однако эта реформированная ссылка продолжала свое существование наряду со старою ссылкою: в документах этой эпохи имеются указания, что преступники ссылались и на каторгу, и на вечное житье, и на поселение. Отсюда можно заключить, что ссылка на житье, являлась лишь старинным приверстыванием на службу в местах поселения⁵; то же относится и к ссылке на поселение⁶.

Каторжная работа производилась на каторгах или галерах, в крепостях, на дорогах, верфях, реках и т. п., словом там, где в данный момент была нужда в рабочих руках. Сосланные носили названия: каторжных, галерников, колодников, арестантов, невольников, мастеровых, рабочих, ссыльных и т. п. На пополнение каторжного населения правительство посылало пленных турок⁷, татар⁸, шведов⁹, поляков¹⁰ и даже несостоятельных должников¹. Ссыльные могли брать с собой или просить о высылке к ним жен и детей².

В отношении объема применения, ссылка на каторгу не дает определенных черт: этому наказанию подвергались «люди разного звания и чина» за взяточничество, недосмотр за лесами и другие вины³», преступники за побег с Олонецкой верфи⁴, беглые солдаты, оставшиеся в живых после поимки и повешения одного из четырех⁵, пленные за побег⁶, за похищение Его Царского Величества казны, за обмен парусов, за фальшивую подпись под руку генерала, за прием краденого, за продажу мундира и бросание государственная палата, за членовредительство, за воровские пропускные письма, за «приезд к капитану в неуказные часы», за разбой, кражу⁷ и т. п.

Срок каторги отличался крайней неопределенностью: она назначалась или до указа, или по указу. В первом случае наказание могло окончиться в любой момент при условии полу­чения указа об этом в месте ссылки, во втором—в точно определенный в указ, сопровождавшем ссылаемого, срок, который определялся или «вечно», или на время в 10, 5 лет, 2 или 1 год и даже в таких дробных числах, как, например, 4 года 5 мес. и 12 дн.

Сосланные в течение срока наказания могли быть свободно перемещаемы из одного пункта в другой, в зависимости от потребностей данного времени и места. Из центральных обла­стей колодники отправлялись на север—в Петербург, Рогервик и др.; такое же перемещение могло происходить и в других пунктах ссылки, где увеличивались или изменялись работы⁸.

Работы отличались большим разнообразием, причем тя­жесть их не принималась во внимание. Эти данные, в связи с другими, вполне подтверждают мысль, что для правительства ценным был самый труд, независимо от его карательного значения, так как каторга была тем же московским «приверстыванием» в службу, «кто куда годится».

В первые годы XVIII ст. управление южными каторгами воз­лагалось на стольников, на севере каторги состояли в ведении Приказа Адмиралтейских дел⁹. Иногда каторжные выхо­дили из ведомства того или другого административного органа и переходили в ведомство другого¹⁰. Такая дробность в управлении — естественное явление того времени, когда власти еще не успели размежеваться¹¹.

Ссыльные на каторге продолжали числиться «чинами»¹²; это обстоятельство указывает, что и при отбытии наказания ссыль­ные не теряли своих служебных прав.

Вопрос о юридическом положении ссыльных военнослужащих был рассмотрен г. Розенгеймом¹³, причем автор на основании ряда дел военной коллегии¹⁴ пришел к выводу, что «ссылка на каторгу или на галеры не влекла за собой окончательного поражения всех прав не только состояния, но и служебных¹⁵». Со своей стороны, мы укажем, что о каком-либо служебном правопоражение при ссылке не могло быть и речи: ссылка, сама по себе взятая, будь то каторга, поселение или житье, не влекла другого ограничения, кроме свободы передвижения труда.

За то другое замечание того же автора представляется, без­условно, верным: «осужденные в каторгу или на галеры, по окончанию сроков, возвращались в войска и при том не только низшие чины, но и офицеры, теми же чинами, в каких по­стигло их осуждение¹».

В этом отношении мы идем еще далее и положительно утверждаем, что армия являлась исключительным пунктом, куда стекались все, освобожденные от работ, разумеется, если, в видах полицейских, они не пересылались на поселение или житье в Сибирь. Так, например, в 1711 году было поведено пополнять полки рекрутами, старыми солдатами и освобожденными каторжниками² в том же году освобождаются от каторги невольники, находившиеся в Азовском крае, но не все, а только те из них, которые до ссылки служили в солдатских полках³.

Из этого видно, что в наиболее критические моменты го­сударственной жизни, при затруднительности наборов, прави­тельство обращается преступному населению — ссыльным — и только указывает им новую форму принудительной работы, производимой также в интересах государственных.

Случаи освобождения от каторжных работ и отправлении на службу имели место в течение всей первой половины XVIII столетия: не считаясь с единичными случаями освобождения, отметим коллективное принятие «по прежнему в службу» ка­торжных, отбывших урочные годы в 1724 году, при чем" публично битые кнутом были «прикрыты флагом⁴». Вторичное вступление на службу после отбытия наказания совершались путем помилования, так что иногда определялись на службу ка­торжники, не окончившие еще урочных мер. Помилование та­кой формы распространялось также и на офицеров.

На основании приведенных данных позволительно будет сделать следующее заключение о ссылке для военнослужащих. Ссылка не всегда и не для всех влекла за собою правоограничительные придатки общего или служебного характера. Ни в одном из просмотренных нами документов не имеется указания на то, что право ограничение было необходимым последствиям наказания. А если это так, то и правоограничения, по­скольку их следовало применять в данном случае, стояли в зависимости от усмотрения суда и свойств преступного деяния. Словом, правопоражения не были связаны с самим наказанием.

Военнослужащие, отбывая ссылку в той или иной форме, по справедливому замечанию г. Розенгейма, продолжали именоваться прежними чинами, но утверждать, что они пользовались в дей­ствительности преимуществами своего звания, нельзя, так как ссылка нивелировала людей «всякого чину». В самом деле, солдаты, матросы, казаки, офицеры, живя на тюремном дворе, числились в составе подневольного населения — они были теми же каторжными невольниками. На существование каких-либо отдельных помещений на каторге для военнослужащих нет и речи; «мундирное строение» поступает общее на всех каторжан, независимо от их прежнего служебного положения; довольствие ссыльных точно также одинаково для всех. И таким образом, для военнослужащих остается лишь одно пре­имущество: возможность возвратиться на службу прежними чинами.

Однако, действительно, военнослужащие на каторге именова­лись своими чинами; но в этом нельзя видеть чего-либо сви­детельствующего о сохранении ими в ссылке прежних привилегий. Наоборот, «именные списки» людей «разного чину» на каторжных дворах, упоминая прежнее положение сосланного, только констатируют факт, не придавая ему никакого значения, как простую ссылку на происхождение виновного, и вместо «из солдат» – говорят просто «солдат». Этим заявлением мы хотим лишь указать на возможность нивелировки всех каторжан, в чем и скрывалась одна из важных причин карательной тяжести ссылки.

Юридическое положение ссыльных было неясным и для современных деятелей. Что недоразумения не были единичными, служит доказательством появление в 1721 г. указа военной коллегии, окончательно и прочно установившего содержание праволишений при ссылке. «Которые офицеры и рядовые — говорит указ — по кригсрехтам и конфирмациям подлежать будут телесному наказанию и ссылке на каторгу, и таковым чиня наказание такое: которые приговорены будут на каторгу в вечную работу с наказанием, тех бить кнутом, а которые на урочные годы, тех гонять шпицрутен, а кнутом не бить, чего и по кригсрехтам их не приговаривать для того, что, ежели по прошествии урочных лет оные освободятся, то за таким пороком, что были в кацких¹ руках, невозможно их в прежнюю употреблять службу²».

Отсюда видно, что правопоражающие последствия стояли в зависимости только от формы поражения телесной неприкосно­венности. Лишение прав являлось в виде лишения чинов или чина, а телесное наказание — в форме наказания кнутом, шпицрутенов или поротия ноздрей. Отнятие чинов не препятство­вало вступить вновь на службу рядовым; применение кнута не лишало возможности для виновного быть реабилитированным посредством «прикрытия флагом»; при поротии ноздрей помилование не могло простираться далее освобождения от работ, и наказанные не имели уже права возвратиться на службу.

III. Эпоха преемников Петра Великого.

Эпоха преемников Петра Великого не имела большого значения в деле организации ссылки для военнослужащих: она яв­ляется только дальнейшим развитием начал, завещанных Петровским законодательством. Не касаясь частичных изменений в этой области, укажем, что все воинские комиссии, пересматривавшие военно-уголовное законодательство, не интере­совались военно-тюремным делом, так как ссылка вполне удовлетворяла интересам государственной пользы.

Знаменитый указ Елизаветы о приостановке исполнения приговоров о смертной казни ввел новую форму лишения свободы — отдачу во всегдашнюю работу в кандалах после наказания кнутом и клеймения. Это наказание влекло за собою удаление виновного из армии, а, следовательно,- и исключало вмешательство военных властей в организацию наказания.

Ссылка на каторгу на урочные годы по-прежнему отбывается там, где есть нужда в рабочих руках: этими пунктами служат крепости и крепостные учреждения. Потребность в рабо­чих была так велика, что даже в последние годы Екатерининского царствования высказывалось, что «ссылочные невольники для работ везде нужны, где только крепости инженерного ве­домства по границам находятся, наипаче же потому, что во многих местах вольнонаемных людей ни за какие деньги оты­скать невозможно»³.

Принцип принудительности работ и утилизации преступника был положен в основание устройства рабочих и смирительных домов при Екатерине II ⁴, при чем получил новое под­тверждение в указе 13 сентября 1797 г., который разделил преступников на три категории: осужденные к каторге, взамен смертной казни, ссылались в Нерчинск после наказания кнутом; приговоренные к вечной ссылке — в Иркутск на су­конную фабрику, а присужденные к заключению в работные дома — направлялись «к крепостным строениям¹».

Таким образом, к царствованию Александра 1-го ссылка уже имела четыре формы: ссылка на каторгу, на поселение, на житье и в крепость, при чем последняя являлась доминирующим видом лишения свободы для военнослужащих.

IV. В начале XIX столетия.

В начале XIX столетия ссылка изменяется самым решительным образом, хотя принципы ее устройства остаются неиз­менными.

В 1807 г. было утверждено положение министра военных сухопутных сил «о содержании поступающих в крепости милиционных ратников²». Эта мера, на первый взгляд ничего не имеющая общего с ссылкой, совершенно неожиданно изменила ее физиономию и характер. В силу этого положения, в крепости был введен непреступный элемент — милиционные ратники, неспособные к строевой службе, для производства там работ «не таких тяжких, какие исправляются ссыль­ными³».

С этого времени крепости сосредоточивают: преступников — из граждан и военнослужащих, несостоятельных должников, нижних чинов и милиционных ратников, получивших название «военных рабочих». Но этим дело далеко еще не за­вершилось: в 1816 г. образуются в Москве два военно-рабочих батальона⁴ и рабочие бригады по государственным дорогам⁵ и, наконец, в 1818 г. издается положение о «военно-рабочих ротах» для инженерного корпуса⁶. Благодаря последнему образовывается 36 военно-рабочих рот⁷, на укомплектование которых, между прочим, поступают и крепостные арестанты, благонадежные по поведению, наказанные крепостью «не по суду» и нестарых лет.

Однако положение 1818 г. мало удовлетворяло интересам «фортификационным», так как потребность в рабочих руках продолжала еще чувствоваться. Поэтому вслед за изданием положения, инспектор инженерного корпуса принимает временные меры, получающее законодательное утверждение в 1828 г.⁸. В силу этого, в военно-рабочие роты направляются бродяги и крепостные арестанты, поступившие в крепость по суду, но на урочные годы.

Таким путем была установлена связь между крепостными работами и рабочими ротами, которая укрепилась впоследствии еще более благодаря тому, что все военнослужащие, после от­бытия наказания в крепости, должны были поступать в роты прежде обратного их возвращения в части войск.

Эти меры, удовлетворяя интересам инженерного ведомства, однако дурно отзывались на положение военно-тюремного дела: крепостные работы были школами разврата, где жили совместною жизнью и общие и военные преступники, из которых последние, возвращаясь впоследствии в армию, несли с собою зародыши растлевающего влияния.

Новое положение о крепостных арестантах было издано 31 июня 1823 года⁹ и явилось первым законодательным актом, установившим более или менее целесообразные начала военно-тюремного дела в России.

Положение обязывало «крепостных арестантских рот» в Динабург и Бобруйск. К постоянному составу рот при­надлежали: командующие ротой с тремя офицерами и 18 ниж­них чинов; в переменный состав каждой роты (арестанты) входило 120 чел. Ротам была присвоена строевая организация, им присваивались в качестве оружия трости. Арестанты делились на отделения из 8—12 чел.; в отделения поступали «люди, равному приговору осуждения». Осужденные к крепостной работе на срок составляли первый разряд, бродяги—второй разряд, а «вечные арестанты» входили в особую роту, где делились на отделения в зависимости «от знания ими мастерства». Положение предписывало подчинить арестантов «строжайшей военной дисциплине», одевать их в военную форму, стричь мыть и брить «как бы находились на службе». Работы произ­водились «целый день». В помощь тюремному начальству наз­начался караул.

Положение заключало в себе также и правила относительно разжалованных офицеров, которые должны были «одеваться и содержаться без всякого различия от прочих арестантов» они поступали в таки отделения, «коим принадлежат по учи­ненному над ними приговору», и были лишены права иметь чер­нила, бумагу, перья, книги, ножи и «всякие инструменты».

Все арестанты за побег подлежали без суда телесному наказанию и зачислению в разряд вечных.

Таким образом, к 30-м годам XIX ст. местами военно­-тюремного заключения служили крепостные арестантские роты и военно-рабочие роты.

Мы остановились в подробностях на выяснении истории военно-тюремного дела у нас именно потому, что данные в литературе¹ представляются крайне неудовлетворительными. Вопрос этот до нашего времени был совершенно открытым, как будто образование арестантских рот в 1833 году явилось самым начальным моментом военно-тюремного дела, благодаря чему вся предшествующая эпоха — два столетия — осталась незатронутой. Настоящий пробел мы и попытались восполнить.

Что касается заключения для офицеров, то, как и в пред­шествующую эпоху, оно не пользуется большим распространением: конфирмации Императора стремятся ввести для офицеров, как наиболее целесообразную меру, лишение служебных прав.

Однако в 20-х годах появляется важное указание на различие заключения, по его тяжести, для офицеров: Высочайшее повеление 1824 года² разделяет лишение свободы в крепости на 3 самостоятельные группы: 1) содержание в крепости, 2) содержание в казематах и 3) содержание на гауптвахтах. Первая форма применялась к офицерам, которые присуждались к разжалованию и к крепостным работам. Вторая форма на­поминала собою заточение, указанное в Полевом Уложении, при чем заключенный, не подвергаясь работам и не лишаясь чинов и звания, отбывал лишь назначенный ему срок лишения свободы. Наконец, при третьей форме заключение отбыва­лось при караульных помещениях в крепостях и не влекло за собою никаких ограничений по службе.

V. Во второй четверти XIX столетия

К 30-м годам прошлого столетия военно-тюремное заключение перестало уже удовлетворять самым элементарным требованиям уголовной политики, тюремной гигиены, военного образования и т. п. Поэтому правительство приходит к убеждению в необходимости реорганизации крепостных арестантских рот на самых широких началах, и 19 ноября 1833 года издается положение об учреждении арестантских рот инже­нерною ведомства³.

В сущности эти роты в значительной степени напоминали ту же крепость, но с новым определенным режимом, разделением заключенных и т. п. Учрежденные в числе 43-х, они через три года увеличились до 55-ти. В роты поступали все осужденные в крепостную работу нижние чины — «для исправления поведения» и преступники из гражданских лиц. Необходимым условием поступления в роту являлось отсутствие телесных недостатков, так как учреждением рот правитель­ство преследовало и фискальные интересы.

Заключенные классифицировались в зависимости от тя­жести наказания на разряды: первый разряд «военно-срочных» комплектовался нижними чинами, осужденными на срок; второй разряд составляли бродяги; преступники гражданского ведомства и военнослужащие, исключенные из военного звания, со­ставляли третий разряд «всегдашних». На этой классификации основывалось распределение заключенных по трем различным помещениям; кроме того, в каждом разряде существовала классификация по признаку общности работ.

Работы производились исключительно казенные; в свободное время заключенные должны были обучаться маршировке и воен­ному строю¹.

Закон создавал особые правила бритья волос на голове, запрещал употребление табака, спичек, чернил и бумаги. «Всегдашние» арестанты содержались в кандалах, а с целью предупреждения побегов среди них существовала круговая порука.

Те из военно-срочных арестантов, которые знали какое-либо мастерство и отличались хорошим поведением и усердием к службе, переводились в военно-рабочие роты.

В случае, если военно-срочный, по мнению тюремного на­чальства, не мог быть признан исправившимся, он оставлялся в заключении на неопределенное время. Всегдашние арестанты переводились в разряд срочных по истечении 10-ти лет, от­куда через пять лет переходили в военно-рабочие роты на пятнадцать лет.

Арестантские роты были весьма неудовлетворительным опытом в деле военно-тюремного заключения в виду фактического смешения в них военных и гражданских лиц, системы неопределенного срока заключения и крайне широких дисциплинарных прав тюремного начальства.

Когда в 1860 году сенатор Капгер составлял «предположения об устройстве тюремных помещений военного ведомства»², ему приходилось считаться с самыми непозволитель­ными, с точки зрения уголовной политики, явлениями. Места военного заключения устраивались там, где это представлялось возможным: в тюремных замках, острогах, при военных гауптвахтах и проч., находившихся в различных ведомствах. Сенатор Капгер утверждал, что при современном ему положении мест заключения «нередко лица, прикосновенные к одному и тому же делу, содержались вместе и, следовательно, могли соглашаться между собою о существе даваемых ими пред судом показаний и тем лишать суд всякой возможности об­наружить истину. Скопление в одном помещении лиц, обвиняемых в важных, нередко позорных преступлениях, с офицерами и нижними чинами, содержащимися под арестом в виде исправительного наказания или дисциплинарного взыскания, за маловажные упущения по службе, было оскорбительно для последних, а постоянное сообщество с закоренелыми и раз­вратными преступниками могло иметь неблагоприятное влияние на их нравственность».

Помещения для заключенных были лишены удобств, одиночные камеры встречались очень редко и поражали своим неблагоустройством. Кроме того, «соблазнительный пример других», слабость караульного надзора, дурной тюремный персонал—все это способствовало тому, что арестантские помещения на военных гауптвахтах нередко служили «театром отвратительного бесчинства, и военные чины, содержащиеся в них за маловажные проступки, совершали там гораздо более важные преступления».

Все эти неудобства побудили военное министерство в на­чале 60-х годов принять меры к улучшению мест заключения военного ведомства для военнослужащих, находящихся под следствием и судом, а также представить соображения о возведении и приспособлении зданий для этой цели в главных пунктах сосредоточения войск и войти в сношения с гражданским начальством об отделении в тюремных замках особых помещений для военных арестантов. Вместе с тем было приказано снестись с военным начальством и просить доставления соображений по устройству отдельных карцеров для одиночного заключения нижних чинов по приговору суда или в порядке дисциплинарном взамен телесного наказания. Вследствие этого распоряжения главные начальники доставили по этому вопросу свои мнения, из которых выяснилась оконча­тельно необходимость повсеместного устройства мест военного заключения, соответственно квартирному расположению войск. Однако постройка военно-пенитенциарных заведений грозила большими расходами для казны, в виду чего сенатор Капгер решил ограничиться учреждением лишь особых военно-тюремных отделений при существовавших тогда тюрьмах и острогах гражданского ведомства, а также при городских гауптвахтах и других казенных зданиях. Организация этих заведений должна была совершаться по системам как одиночного, так и совместного заключения, предполагалось учредить тюремные работы, заимствовав постановления о западноевропейских пенитенциарных и т. п. Что касается устройства помещений для военнослужащих, подвергаемых аресту и одиночному заключению в порядке дисциплинарном, то составитель высказал мысль об удобстве приспособить для этого казарменные здания, а для офицеров устроить карцеры при полковых штабах. Высшее заведывание военно-тюремными заведениями предполага­лось вверить или дежурному генералу, или генерал-аудитору, непосредственное начальствование — тюремным надзирателям, а заведывание карцерами — начальникам частей войск¹.

Вслед за этим составитель высказывал и те предположения, на которых должен был основываться порядок содержания заключенных. Так как для офицеров проект определял заключение в казематы крепости до 4-х лет и содержание на гауптвахте до 6-ти месяцев, то в отношении первого предполагалось довольствоваться прежде изданными постановлениями, а для гауптвахты создать более строгий порядок содержания: воспрещение употребления спиртных напитков и табака, а также ограничение права свиданий, прогулок и занятий; время, проведенное арестованным в госпитале, не должно было входить в срок заключения.

Что касается нижних чинов, подвергаемых заключению в каземате или в одиночной тюрьме, или же содержанию под арестом на хлебе и воде, то их предполагалось помещать в отдельные кельи, без постельных принадлежностей, с отпуском горячей пищи через два дня в третий в продолжение четырех недель, лишать куренья табака и употребления спиртных напитков, а также и права свидания. Они должны были поручаться наблюдению священника для духовного назидания и обязательно обучаться грамоте и мастерству. При работах предполагалось ввести систему молчания, если только раз­говоры не требовались свойством самых работ. Из заработанных денег 1/3 предполагалось отдавать заключенным по освобождении, а остальные употреблять на содержание военно-тюремного отделения, а также на приобретение материалов и инструментов. При совместном заключении предполагалось выделять юнкеров и пользующихся особыми правами состояния нижних чинов.

Наконец, одновременно с этим был возбужден вопрос о реформе арестантских рот² — «этих школ всех возможных пороков». Предполагалось разделить роты на исправитель­ных и крепостных; местом образования их должны были слу­жить крепости. Здесь предполагалось сосредоточивать всех военных преступников даже приговоренных к каторжной работе; гражданские арестанты и бродяги выделялись из мест военного заключения и поступали в ведение гражданских властей.

В исправительные роты предполагалось помещать тех из нижних чинов, не пользующихся особенными правами, которые подверглись наказаниям, соединенным с лишением этих прав, а также и рецидивисты, нуждающиеся в исправлении; в крепостные роты предназначались нижние чины, осужденные в роты на срок до 4-х лет с лишением всех прав состояния и с содержанием в оковах (т. е. за преступления, наказываемые ссылкою на поселение), и рецидивисты, совершившие преступление в третий раз и подлежащие исключению из военного звания. Заключенные в исправительных арестантских ротах должны были носить название «военно-срочных», а в крепостных — «крепостных» арестантов. Предполагалось учредить 13 исправительных и 5 крепостных рот на 100—160 арестантов каждая.

Управление теми и другими ротами вверялось ведомству главного управления корпуса военных инженеров, которое дол­жно было приводить свои распоряжения в исполнение через комендантов крепостей.

Что касается предполагавшегося режима, то в каждой из рот арестанты должны были разделяться на отряды испытуемых и исправляющихся, при чем первый предназначался для только что зачисляемых в роты, содержащихся отдельно от исправляющихся. Каждый разряд подразделялся на отделения по возрасту и мастерству. Арестанты крепостных рот со­держались в ножных кандалах (5'/_s фун.). Разряды отличались по внешности формою, по довольствию — горячей пищей и получением кваса. Всем вообще арестантам возбранялось курить табак, иметь спички, бумагу, перья, ножницы, иголки и т. п.

Арестанты производили работы казенные (земляные) и хозяйственные и обучались фронту летом в течение 12 часов, вес­ной и осенью—9 и зимою 8 час. в сутки, из которых 2 часа посвящалось строю; крепостные арестанты на ученье не должны были выводиться.

Унтер-офицеры «для удержания арестантов от побегов и собственной обороны» должны были иметь «трости» и отточен­ные тесаки. Надзор за поведением и исправлением арестан­тов возлагался на плац-майора и его помощников; мерами исправления служили: назидания священника, чтение нравственных книг, постепенное облегчение строгости заключения и церковной службы.

Перевод испытуемых в разряд исправляющихся допускался не ранее 8 месяцев, одного года и двух лет, в за­висимости от срока заключения, а нехристиане и ранее этого срока, если перейдут в христианство. Исправляющиеся пользовались свободными днями, им сокращался срок заключения и уменьшались работы.

Дисциплинарные проступки предполагалось разделить на два рода, и за проступки первого рода должно было назначаться: заключение «в уединенном месте» до 7 дней с содержанием на хлебе и воде и розги до 50 ударов, а за второго рода — заключение до 14 дней, розги до 150 ударов и продолжение времени испытания до 3 месяцев или перечисляете на тот же срок в отряд испытуемых.

По окончании срока заключения военно-срочные арестанты могли быть удостаиваемы прежнего звания солдата и назнача­лись в военно-рабочие роты или в линейные и гарнизонные батальоны; крепостные арестанты по отбытии наказания должны были отправляться или на поселение (лишенные всех прав), или в Сибирь на водворение (все остальные).

Этот проект¹ сенатора Капгера был передан на рассмотрение в особую комиссию генерала Непокойчицкого², а вместе с тем были затребованы мнения начальствующих лиц. Комиссия высказалась в том смысле, что разделение рот на крепостные и исправительные является «мерою благодетельною» различие в содержании заключенных — целесообразно, и остается только желать наилучшей постановки вопроса о военно-тюремных работах. Однако начальствующие лица и главноуправлявший II отделением Собственной Его Величества канцелярии граф Блудов не согласились с некоторыми предположениями проекта¹, вследствие чего та же комиссия составила новый проект, причем все места военно-тюремного заключения раз­делила на две группы: военно-исправительные роты и военные тюрьмы².

Первые предназначались для содержания заключенных на время до 6 лет. Управление ротою вверялось уже не инженер­ному ведомству, а особому начальнику, назначаемому военным министром. Арестантов предполагалось разделить на испы­туемых и исправляющихся; за хорошее поведение заключение можно было уменьшить на ¹/з срока; система заключения пред­ставлялась одиночною для испытуемых и смешанною для исправляющихся; было введено обязательное молчание; для испра­вляющихся разрешалась совместная работа.

Управление ротою вверялось командиру, который подчинялся начальнику местных войск; при роте состояли: помощник командира, священник, секретарь, врач, фельдшера, заведовавший работами и кадровые нижние чины. Для обсуждения мер к достижению нравственного исправления арестантов, а также и для управления хозяйственною частью роты при каждой из них учреждался комитет.

Наконец, в том же 1867 году эта система военно-тюремного заключения увенчалась учреждением при военном мини­стерстве главного военно-тюремного комитета, в котором должно было сосредоточиваться рассмотрение отчетностей по всем делам, относящимся до тюремной части³. Положение 1867 года послужило последним основанием устройства и развития у нас военно-тюремного заключения. Но военно-исправительные роты были созданы в то время, когда армия комплектовалась на началах рекрутского набора, самое же заключение по своему режиму во многом носило следы прежних арестантских рот. Благодаря этому, в первые же мо­менты преобразовали роты, в них оказались прежние арестанты и новые заключенные; это не могло иметь благодетельного влияния на нравственность арестантов и, в связи с другими недостатками, оставшимися по наследству от прежних рот, достижение в деле исправления заключенных более или менее успешных результатов представлялось невозможным. Отсутствие грамотных, множество дисциплинарных нарушений, длин­ный ряд рецидивистов, дурной персонал администрации, негигиенические условия мест заключения — все это говорило против военно-исправительных рот.

Военное министерство в целях уничтожения тех причин, которые порождали ухудшение быта заключенных, принимало некоторые меры, как, например, новые, более строгие условия пере­хода в отряд исправляющихся, одиночное заключение для всех поступающих вновь, усиление дисциплинарных взысканий и т. п., но меры эти являлись частичными паллиативами.

Преобразование воинской повинности повлекло за собою не­обходимость реформы военно-исправительных рот, которая и совершилась в 1875 году, когда из них были сформированы существующие ныне дисциплинарные части: батальоны, роты и команды.

VI. Преобразование каторжных работ.

Попутно с этим подверглось изменениям и наказание ссылкой в каторжные работы для военнослужащих. Тотчас после издания уложения в военном ведомстве был возбужден вопрос о согласовании общих и военных уголовных законов, а вместе с этим и об изменении правил об от­даче военнослужащих в каторжную работу. Несмотря на то, что деятельность комиссии 1853 года по пересмотру осталась почти безрезультатной, но соображения генерал-адъютанта Анненкова и других составителей, на которых был возложен пересмотр, дошли до нас вместе с замечаниями графа Блудова, переданными сенатору Каптеру в 1854 году и послу­жившими ему материалом для положения о каторжной работе 1860 года¹.

Исходя из мысли, что военнослужащие должны подлежать более строгому наказанию, в сравнении с лицами гражданскими, предполагалось для первых установить только два вида каторжных работ: в рудниках и крепостях, допуская вместе с тем и замену первых последними; при осуждении в каторж­ную работу, военнослужащие должны были подвергаться прохождению сквозь строй шпицрутенами от 200 до 1500 раз и более; в порядке содержания каторжных и крепостных аре­стантов предполагалось различие: первые должны были содер­жаться в ручных и ножных оковах, вторые — только в ножных, а военно-срочные — без оков; каторжных предполага­лось употреблять на самые тяжкие и опасные работы, с уменьшением числа свободных дней, пищи и т. п.

Эти предположения не получили дальнейшего развития, и первым памятником законодательного характера относительно каторжных работ следует считать проект положения о каторжной работе в крепостях, относящихся к 1860 году². Как известно, по уложению каторжные работы разделялись на работы: в рудниках, крепостях и заводах. До 1860 года военнослужащие, приговариваемые к работе в крепостях, ссылались в арестантские роты инженерного, ведомства. Это влекло за собой ряд неудобств: арестанты всех разрядов имели возможность вступать друг с другом в сношения, вследствие чего роты не исправляли, а только развращали поступавших туда людей³.

Наконец, отсутствие строгого разграничения в ротах ка­торжных от арестантов влекло множество неудобств: в то время как каторжные, находясь в разряде исправляющихся, пользовались различными льготами, арестанты были лишены этого, сроки заключения каторжных были менее сроков аре­стантов и т. п.⁴

В виду этого проект устанавливал, что осужденные в каторжную работу в крепостях исключительно назначались в крепости: Свеаборгскую и Омскую⁵.

Число каторжных не определялось и могло увеличиваться, или уменьшаться, в зависимости от числа осуждаемых; при переполнении крепостей осужденные обращались в работы в рудниках, при чем один год крепости был эквивалентен десяти месяцам работы в рудниках. Осужденные состояли в ведении местных комендантов или плац-майоров; для надзора за ними состояли офицеры и низшие чины. Каторжные делились на два разряда; испытуемые содержались в ручных и ножных оковах, а исправляющееся в одних ножных; «для предосторожности⁶» тем и другим брили пол головы с левой стороны от затылка до лба.

Каторжные должны были носить на одежде те же знаки, как и крепостные арестанты⁷.

Проект устанавливал и работы: испытуемые работали еже­дневно, кроме больших праздников, исправляющееся, кроме того, освобождались каждое воскресенье по утрам для присутствия при литургии⁸.

Время испытания определялось: в три года — для осужденных до 12 лет, два года — для осужденных до 10 и один год — для остальных; для каторжников, которые, состоя в отряде исправляющихся, не подвергались взысканиям, год считался в десять месяцев. По освобождению от работ, по окончании срока или неспособности, каторжные отправлялись в приказ о ссыльных, для поселения их в отдаленнейших местах Сибири в числе ссыльнопоселенцев, а поступившие в работу из нижних чинов до поселения отправлялись в работу на казенные заводы и фабрики, впредь до истечения срока их обязательной службы¹.

Осужденные подвергались за мелкие нарушения наказаниям розгами, продолжена времени испытания или перечислена в отряд испытуемых; за побеги — шпицрутенам, клеймению рук у локтя и лопаток и за преступления — шпицрутенам, обращению на работу в рудники и клеймению².

Капгер в своем проекте исходил из мысли, что род и сроки каторжных работ, установленные уложением, распро­странены были на военное ведомство только условно³, впредь до пересмотра действующих военно-уголовных законов, что в установлении трех различных видов каторги по преступлениям воинским нет необходимости и что, наоборот, в практике военных судов осуждение к работе на заводах вызывало всегда недоумение, так как наказание это было зна­чительно легче, чем отдача в крепостные арестантские роты за менее важные нарушения. И в самом деле, каторжные заводские через 1—1¹/2 года заключения в остроге переходили в исправляющиеся, им сокращались сроки, снимались оковы, выдавались заработные деньги, они получали дозволение жить вне острога, вступать в брак и т. п.

Это несоответствие служило доказательством отсутствия по­степенности в наказаниях и содействовало тому, что нижние чины совершали нарочно более тяжкие нарушения, чтобы не подвергнуться арестантским ротам. Как полагал состави­тель проекта, затруднения, возникновения в применении к военнослужащим постановления уложения о каторге, происходили от того, что они не были соображены с общей системой воинских наказаний.

Однако военно-кодификационная комиссия большинством голосов отвергла этот проект и признала, что виды и про­должительность каторги должны быть определены согласно уложению, так как военнослужащий, осужденный к каторге, будет лишен своего звания и должен поэтому нести одинако­вое для всех граждан наказание.

Что касается лишения воинской чести при осуждении к ка­торге, то комиссия высказалась, что каторга по своему свойству вмещает в себе понятие о лишении воинской чести, что она — наказание «в высшей степени опозоривающее» и что самый обряд снятия знаков отличия, преламывания шпаги и выставления к позорному столбу должно распространить и на лиц военного звания («позорное пред строем лишение воинской чести»). Весьма оригинально мнение совещания, рассматривавшего проект, что приговоренный к каторге этим обрядом под­вергается «торжественному перед народом заявлении» об извержении его из среды, к которой он принадлежит⁴.

VII. Преобразование ссылки на поселение.

Что касается ссылки на поселение, то по уставу 1839 года она являлась наказанием исключительно для офицеров и чиновников; нижним чинам в тех же случаях назначалась ссылка в крепостные арестантские роты⁵. По тогдашним воззрениям, лишение всех прав состояния и ссылка на поселение представлялась более тяжким наказанием для офицеров, так как, помимо всевозможных праволишений, влекла за собою и принудительное удаление. Те же праволишения в отношении нижних чинов имели меньшее значение, «от сего порочные нижние чины не страшатся лишения всех прав состояния и ссылки на поселение и наиболее боятся тех наказаний, при которых сроки работ продолжительнее и надзор строже во время содержания в острогах»¹. С таким воззрением пришлось счи­таться составителям воинского устава, которые заметили, что «нельзя отрицать и в нижнем чине привязанности к родине и к узам семейным», почему и распространили правила о ссылке и на нижних чинов. Наконец, до устава 1868 года военные суды практиковали осуждение к ссылке нижних чи­нов, но состоящих на срочной службе и имеющих 50 лет от роду или неспособных к работам в арестантских ротах; остальные подлежали заключению в роты. Подобный порядок безусловно создавал несоразмерность наказания, кото­рую и стремилась уничтожить военно-кодификационная комиссия.

Однако совещание взглянуло на это несколько иначе и, раз­бирая проект, высказало много ценных принципиальных взглядов. До издания воинского устава, вследствие закрытия в 1859 г. заводов, предназначавшихся для помещения в них ссылаемых на поселение, почти все поселенцы (до обращения их на поселение) освобождались от работ и направлялись не­посредственно в наиболее отдаленные места Сибири, где и оставались без надзора и работ. Между тем в практике того времени наблюдались случаи, когда нижние чины, с целью избавиться от арестантских рот, совершали такие преступления, которые имели результатом ссылку виновных на поселе­ние. Таким образом, это наказание представлялось далеко не устрашительным для нижних чинов, почему составители устава и признали необходимым подвергать ссылаемых продолжитель­ному содержанию в заключении в одной из крепостей Си­бири. Эта мера принималась составителями не с целью усиления тяжести ссылки, а для «удержания нижних чинов от желания освободиться от обязательной службы²». Поэтому совещание поставило присоединение этого придатка в зависимость от усмотрения суда, а срок заключения определило от 2 до 6 лет. Проект удержал это правило³.

VIII. Преобразование ссылки на житье.

Ссылка на житье по проекту Капгера была принята в ка­честве наказания для военнослужащих за воинские преступления. Военно-кодификационная комиссия согласилась, что наказание это, по самому свойству своему и по отношению его к общей си­стеме воинских наказаний, будет вполне согласно и с военно-уголовным уставом, который упоминал ссылку на житье. Од­нако отсутствие точных правил о существе и способе отбытия наказания и редкое применение его, вследствие этого, к военнослужащим заставляло суды прибегать к другим наказаниям, избегая ссылки. Проект, желая придать этому наказанию иное значение, стремился вместе с тем сделать его более подвижным. По уложению 1845 года ссылка в Сибирские губернии имела пять степеней, а в другие губернии — четыре. Низшие степени ссылки назначались за те преступления, которые влекли лишение всех особенных прав и сопровождались вместе с тем уменьшающими вину обстоятельствами; проект на эти случаи устанавливал разжалование в рядовые с выслугой, а потому допускал, что установлена в проекте пятой степени на житье в Сибири и четвертой степени в другие губернии — представлялось излишним.

Военно-кодификационная комиссия, согласившись по существу с составителем проекта, вместе с тем сочла нужным, вместо разжалования, восстановить отбрасываемые проектом степени ссылки и таким образом согласовать ее с уложением, а также и исключить из проекта правило, по которому осужденному предоставлялось, по окончании срока ссылки, пере­селяться в другие области; оно было признано несоответствующим интересам военной службы, вследствие общего начала, что «наказания по военному ведомству не только не должны быть слабее гражданских, но должны отличаться большею стро­гостью, чем по гражданскому»¹.

С таким толкованием согласилось и совещание, и таким образом в воинский устав были занесены постановления уложения².