Н. И. Фалеев Цели военного наказании Диссертация
| Вид материала | Диссертация |
Содержание§ 40. Оценка смертной казни. |
- Становление теории авиации: эпистемологический анализ, 368.29kb.
- Диссертация на соискание учёной степени кандидата юридических наук, 1614.07kb.
- Портрет Дориана Грея»), А. Камю («Посторонний»), Р. Брэдбери («Наказание без преступления»)., 350.82kb.
- Свобода и несвобода в бытии, 2069.65kb.
- «военного коммунизма», 55.38kb.
- Институционализация террологии в россии как философско-эпистемологическая проблема, 773.75kb.
- Механизм уголовно-правового регулирования режима военного положения, 651.42kb.
- Парадигмы образования в социокультурном пространстве современного российского общества, 783.53kb.
- Государственное управление системой высшего военного образования в современной россии, 417.84kb.
- Роль Президента Российской Федерации в формировании системы государственного оборонного, 399.31kb.
§ 40. Оценка смертной казни.
Смертная казнь, как воинское наказание, представляет собой вымирающий институт, которому рано или поздно придется исчезнуть со страниц военно-уголовного законодательства: достаточно проследить историю последнего столетия, чтобы признать это положение заслуживающим большой вероятности, а историческое вымирание казни в свою очередь может служить наилучшим критерием ее пригодности для армии.
Осуществление смертной казни имеет целью уничтожить преступника и тем предупредить возможность новых преступлений с его стороны; в отношении же остальной массы военнослужащих публичное исполнение должно показать могущество закона и тем предупредить возможность преступлений со стороны этой массы. Словом, осуществляя смертную казнь, государство преследует цель устрашения.
Выше было установлено, что воинское наказание должно быть личным, т.е. злом, падающим исключительно на виновника. Этому условию удовлетворяет и смертная казнь, но не вполне. Английский устав сохраняет еще децимацию4, наказание, лишающее жизни виновного не по мере вины, а на основании данных жребия. В силу §168, за действие, произведенное большим числом военнослужащих, по приговору Standrecht'a, назначается смертная казнь через расстрел, которая исполняется над обер- и унтер-офицерами и над каждым десятым рядовым, назначаемым по жребию. Еще резче проявляется нарушение начала личной ответственности в §250, который "угрожает смертной казнью всем лицам, входящим в состав команды, не исполнившей своих обязанностей в сражении или положившей оружие или иначе проявившей трусость в бою; казни подвергаются все зачинщики, все офицеры и каждый десятый из нижних чинов по жребию.
Смертная казнь, сопровождаемая у нас лишением всех прав состояния, представляется также одним из нарушений этого принципа. В сущности, отнимая у осужденного жизнь, высшее благо, закон стушевывает для него лично значение всяких других праволишений, но, отнимая у него права собственности и лишая завещательной правоспособности, государство тем самым распространяет зло наказания не только на преступника, но и на третьих лиц. С этой точки зрения, желательно заменить лишение всех прав состояния, если правоограничение необходимо, каким-либо другим придатком, поражающим только личные блага осужденного.
Принцип моральности воинского наказания – общий принцип уголовного права. Между тем, смертная казнь противоречит не только высшим заветам учения Христа, но и развращает толпу зрителей, собранных быть свидетелями лишения жизни, так как она или развивает грубые, низменные инстинкты человеческой природы, или вызывает проявления чувства сострадания к наказанному, нежелательные в деле военно-уголовной политики. Но так как цель смертной казни – устрашение, то, следовательно, совершая казнь непублично, тем самым устраняется и устрашительное воздействие на толпу или, вернее, наказание становится нецелесообразным.
Выше мы останавливались уже на рассмотрении церемониалов совершения смертной казни, теперь постараемся выяснить, насколько интересы целесообразности наказания требуют этой торжественности. По нашему мнению, эти ритуалы вернее всего развращают зрителей, а для осужденного создают "моральную и физическую пытку и удлиняют агонию"1. В особенности грешит в этом отношении законодательство Австрии, с его длинным и сложным кортежем, церемониями и кощунственным издевательством над преступником. Безусловно, публичность казни необходима в интересах устрашения, но число присутствующих должно ограничиваться до возможных пределов, а главное уничтожить участие товарищей осужденного в непосредственном исполнении приговора.
И прав Sortais, который, говоря о формах исполнения смертной казни, замечает: "Разве это не есть нравственное зло, которого достаточно, чтобы наложить ужасное пятно разом на несколько человек, особенно если они товарищи, быть может – друзья осужденного? Разве нельзя опасаться, что душевные движения импровизированных исполнителей заставят дрогнуть руки, которые не дрожат пред неприятелем, и что помешают иногда нанести необходимый coup de grace? Может быть, этот coup de grace был бы желательным и более надежным для них самих; но бесспорно, что он был бы более гуманным. Как бы то ни было, но способ исполнения расстрела безусловно не удовлетворителен, и хорошо еще, что оно редко практикуется; желательно появление более человечного и более совершенного регламента"2. Точно также и Coomans говорить "нет никакой разницы между палачом, который с высоты эшафота дает своим помощникам сигнал спустить нож, и офицером, который поднимает свою саблю, давая тем такой же знак своим солдатам для смертной казни"3
Смертная казнь неделима. Наш устав, наиболее снисходительный к преступникам, восполняет отсутствие делимости широким правом ее замены. Разумеется, юридическая природа института замены совершенно отлична, тем не менее допущение ее в законодательство служит выражением стремления установить возможность исправления тех недостатков, которые носит смертная казнь в самой себе. По нашему уставу смертная казнь с лишением всех прав состояния может быть заменена: для осужденного к расстрелу совершением над ним только обряда расстрела, а для приговоренного к повешению - поставлением под виселицей. Эта казнь носит техническое название политической смерти. Она влечет ссылку на каторжные работы без срока или на определенное время. Наоборот, смертная казнь без лишения прав может быть заменена обрядом расстрела и заточением в крепость на определенное время. Замена в том и другом случае совершается в мирное время по особому Высочайшему соизволению, а в военное – по распоряжению главнокомандующего4.
Институт замены смертной казни, по справедливости, должен быть признан наиболее целесообразным драгоценным и гуманным началом, составляющим достояние нашего права; ни в одном из действующих кодексов не содержится аналогичного института, и превращение казни в другое, более мягкое наказание, совершается путем смягчения.
Смертная казнь невосстановима. Если общеуголовная юстиция несовершенна и допускает возможность ошибок, то что можно сказать об отправлении правосудия в армии, стоящей на военном положении и руководствующейся упрощенным порядком судопроизводства? В военное время по необходимости приходится жертвовать гарантами правосудия ради быстроты процесса. Австрийский кодекс в этом отношении идет необыкновенно далеко и дает в руки скорорешительного трибунала - Standrecht'a - огромную власть по применению высших военно-карательных мер. Естественно, что с увеличением быстроты процесса пропорционально увеличивается и вероятность судебной ошибки, и смертная казнь навсегда отнимает у государства возможность исправить таковую1.
Столь же мало удовлетворяет смертная казнь и другому условию – экономичности наказания. Наказание вообще отрывает осужденного от работы и лишает общество рабочей силы; в армии же смертная казнь действует особенно решительно и не экономично: она не только отрывает, но и уничтожает виновного. И как бы ни были ничтожны случаи ее применения, тем не менее ее осуществление в военное время все же вырывает из строя людей, помогает неприятелю уничтожением их и все-таки очень мало содействует интересам устрашения. Понятно, поэтому, насколько осторожно следует относиться к смертной казни, и почему в действительности так редко прибегают к ней.
Смертная казнь представляет собой наиболее действительную меру в том смысле, что она поражает самое реальное и ценное благо – жизнь. Но, как указывалось выше2, свойство действительности имеет значение только в том случае, если само применение наказания представляется неизбежным. Что же касается смертной казни, то неизбежность ее более чем сомнительна. В самом деле, государство часто не решается прибегать к осуществлению угрозы, допуская в широких пределах или замену казни лишением свободы, или только помилование. Эти факты настолько общеизвестны, что в корне подрывают всю устрашительную силу угрозы смертью, а при сознании возможности избежать осуществления угрозы, сама угроза теряет свое значение3.
Со своей стороны, в применении смертной казни, как наказания воинского, мы можем засвидетельствовать поразительное явление: с введением полевого уложения 1812 г., число преступлений, облагаемых смертной казнью, значительно увеличилось, чем это было в практике предшествующей эпохи, но число действительного осуществления смертной казни оказалось ничтожным. Причиной тому служило несоответствие тяжести нарушений с наказанием и с культурным уровнем начальников, конфирмовавших приговоры. Для доказательства этого мы считаем возможным привести следующее.
В 1833 г. генерал Нешардов, председатель комитета, пересматривавшего военно-уголовное законодательство, писал военному министру, на основании девяти тысяч пересмотренных дел за время 1812-1832 г., что "в течение минувших 20 лет виновными в измене оказались штаб и обер-офицеров – 11, из которых действительно расстреляны только 2; нижних чинов – 47, из коих действительно расстреляны 2. В побеге к неприятелю оказались виновными: обер-офицеров – 2, из коих ни один законного наказания не получил, нижних чинов – 93, из коих расстреляны только 5. Нет сомнения, что в. необходимость смягчать казни начальство вовлечено было отчасти самой строгостью законов". Это официальное признание4, высказанное в первую половину XIX столетия при господстве грозных карательных средств, лучше всего говорит за недействительность смертной казни. И в наше время расчет на помилование и замену – вполне возможный – может отнять у смертной казни устрашительное значение и придать ей характер нецелесообразной меры, отягчающей карательный бюджет государства5.
Из свойств, наиболее присущих смертной казни, можно отметить ее удобоисполнимость и быстроту, а также и дешевизну в смысле исполнения.
Таким образом, смертная казнь не удовлетворяет многим коренным условиям, которые предъявляются наукой права к наказаниям вообще.
Устрашение – цель наказания, имеющая право на существование, но устрашать фактическим исполнением наказания можно только при том условии, если осуществление угрозы следует непосредственно за совершением преступления. Наш устав отлично понимает всю целесообразность такой меры и разрешает в минуты крайне вредно действующего на массу отрицания дисциплины принимать "необыкновенные меры". Ст. 277 воинского устава о наказаниях, между прочим, указывает, что смертоубийство не вменяется в преступление, когда во время возмущения открытой силой или вооруженной рукой начальник для восстановления порядка будет вынужден употребить эти меры или когда во время сражения начальник убьет подчиненного, сопротивляющегося ему или обратившегося из трусости в бегство, или побудившего к побегу других, или распространившего между военными чинами страх и беспорядок, если не было иного средства пресечь сопротивление или предупредить побег и беспорядки.
Точно также и швейцарский кодекс предписывает офицеру убить или приказать убить в сражении или вблизи неприятеля каждого из своих подчиненных, если он заметит, что кто-либо из них пытается бежать, предварительно лишь напомнив им громко об их обязанностях1.
Австрийский устав, в свою очередь, разрешает убить подчиненного на месте (auf der Stelle niederzumachen), в случае обнаружения им трусости, захвата незаконным путем добычи, ухода с поля сражения и грабежа2.
Шведский кодекс, на котором вообще заметно влияние нашего устава, указывает, что если во время сражения подчиненный обратится в бегство или предастся грабительству, или при возмущении, мятеже или в других случаях, когда преступление может повлечь большую опасность для порядка или безопасности, приказание начальника остается без исполнения, то начальник имеет право употребить силу; если эта сила окажется чрезмерной, то применяются правила общеуголовного уложения, относящиеся к необходимой обороне3.
Эти постановления являются наследием далекого прошлого. Само собой разумеется, что между смертной казнью, как наказанием и убийством подчиненного в указанных случаях нет ничего общего, но приведенные постановления совершенно справедливо выдвигают эти необыкновенным меры, как целесообразные средства устрашения4. И как бы ни был короток момент между совершением преступления и осуществлением наказания, тем не менее промежуток времени, нужного для судебного рассмотрения дела, будет достаточным для того, чтобы отнять у смертной казни ее ошеломляющее значение, ее остроту.
Этим самым мы хотим сказать, что применение смертной казни по суду не может конкурировать, в смысле устрашительности, с лишением жизни виновного на месте преступления начальником. А потому и признавать за смертной казнью значение меры, способной устрашать всегда и во всех случаях, не представляется возможным.
Понятно, что доводов приводимых за необходимость смертной казни, так же много, как и доказательств противного, тем не менее прогрессивное понижение жестокости воинских наказаний – живой факт, с которым приходится считаться и который, быть может, в более или менее отдаленном будущем, отнимет у смертной казни даже то небольшое сравнительно значение, которое ей придается в настоящее время1.