Михаил Мухамеджанов

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   34   35   36   37   38   39   40   41   ...   47

- Простите, Саид бек, я не хотела вас обидеть! – смутившись, стала извиняться она.

- Ну что вы, княгиня, разве этим можно обидеть? – продолжал улыбаться он. – В наше непростое время еще не то бывает. Подумаешь, князь с вагонеткой или рубящий лесные просеки! Я видел баронессу, которая на базаре торговала семечками. А вот дворяне, которые были обласканы и царем, и большевиками, и теперь у них на услужении. Вот уж, что ужасно! Моя жена потомственная дворянка стирала исподнее белье заключенным, но я этим даже горжусь. Лучше навоз возить на поля, чем служить этой власти. Ну, да ладно, не будем о грустном. Я обещал рассказать вам о том, что привело меня к вам. Извините, княгиня, я не знаю, кто эта женщина?

- Это моя подруга, - встрепенулась Наргиз, вспомнив о бабе Ире. – Ирина Ивановна, знакомьтесь! Она понимает нашу речь.

- Извините, Ирина Ивановна! – обратился Саид бек к бабе Ире. – Разрешите, познакомиться, князь Ауров, да вы присаживайтесь, пожалуйста! А то мне неудобно сидеть в присутствии дам.

- Да уж какая я дама? – смущенно улыбнулась баба Ира, присаживаясь к столу. – Но мне тоже приятно вас видеть, хотя неудобно сидеть в присутствии такого гостя.

Наконец, она уселась, и он поведал свою грустную, непростую историю.

В одном из сибирских пересыльных лагерей он познакомился с очень интересным таджиком Ниязи. Они понравились друг другу и решили держаться вместе. Нелегкая лагерная жизнь их крепко сдружила, они не раз помогали друг другу и таким же несчастным политическим заключенным. Своим трудолюбием, смелостью, волей и непреклонностью характеров они добились того, что с ними даже стали считаться блатные и охранники.

Первая их серьезная размолвка началась с того, что он, Саид решил проситься в штрафной батальон, чтобы защищать свою родину. Сколько он ни пытался объяснить другу, что сейчас не время вспоминать старые обиды на эту власть, что даже он, потомственный князь, отбросив все еще большие обиды, идет защищать землю, на которой живут его близкие, друзья, в которой лежат его великие предки, все было тщетно. Ниязи не хотел иметь ничего общего с этим «дьявольским племенем». Война и время их развели. Саид честно отвоевал до самого конца войны, результатом чего явились три серьезных ранения, инвалидность и несколько наград, в числе которых были две медали «За отвагу» и «За взятие Берлина».

После фронта он вернулся в Стерлитамак Оренбургской области, где до очередного ареста отбывал ссылку с семьей. Там его встретила верная жена Нурия с двумя взрослыми дочерьми и маленьким сынишкой, зачать которого им удалось во время его очередного пребывания в госпитале после ранения в ногу. После недолгого, радостного и счастливого пребывания с семьей, его снова арестовали. К счастью арест был недолгим. Основной причиной ареста стал его дом, который он умудрился построить после возвращения с войны. Дом был добротный, красивый, слишком выделялся среди других колхозных хибар и конечно же, приглянулся местному начальству. А кроме того оно не могло допустить, чтобы князь с княгиней трудились в колхозе лучше всех его передовиков – коммунистов, да еще умудрялись одевать в роскошные наряды дочерей.

После ареста его семью переселили в глухую башкирскую деревню, где неутомимый «враг народа» снова принялся облагораживать свое жилище. Через три-четыре месяца вместо вросшего в землю зимовья снова стоял добротный, правда, не такой роскошный, как на предыдущем месте жительства, дом с тем же погребом, отдельной кухней, даже баней. Сумасшедший князь снова удивил всех непонятно как быстро растущим благополучием.

Секрет такого волшебства оказался очень прост. Саид-ака обладал удивительной способностью располагать к себе людей так, что они становились друзьями, часто бескорыстно помогая им в том, в чем они крайне нуждались. Он умел и брался абсолютно за все, будучи неплохим строителем, слесарем, печником, кровельщиком и жестянщиком. Кроме того он умел отыскивать воду в самых засушливых местах и строить там добротные колодцы.

Там, где не хватало его знаний и навыков, включалась его вторая половинка, жизнерадостная, добрая и прекрасная Нурия, умевшая шить, вышивать и вязать. Самым замечательным ее умением было кулинарное искусство. Ее рецепты переписывались и хранились, как драгоценные реликвии. При всем при этом, она мало чем уступала мужу и в его навыках.

Люди охотно шли в этот дом, помогали, присылали на учебу своих детей, которые наряду с рабочими навыками приобретали еще и другие, более весомые знания. Саид-ака и Нурия-апа были разносторонне образованными людьми и могли дать детям то, чего не могли обеспечить даже самые престижные государственные школы. Хозяевам это было нетрудно. Они все равно передавали свои знания своим детям, а там, где три пары любопытных глазенок, то остальное количество только прибавляло ответственности и желания собственным детям.

Эта домашняя школа была полезна еще и тем, что собственные дети росли в дружном коллективе и подтягивались за остальными. А какие были переменки с душистыми чашечками чая и всевозможными пирожками, ватрушками, кренделями, которые изготавливались и пеклись самими же учениками под руководством их учительницы. Да, за одно только это, родители готовы были даже продать своих чад в рабство в этот гостеприимный дом, где происходили другие, не менее радостные события. Например, домашний театр, где мог поучаствовать каждый желающий, чтение вслух и обсуждение интереснейших книг, походы в лес с изучением жизни животных и растений, пение у костра любимых песен, совместные дни рождения и другие праздники.

Громкая и быстрорастущая слава, превратившая это захолустье в народное достояние, не позволяла властям трогать эту просветительскую семью. Вернее, не позволяли люди, уже не раз встававшие грудью на защиту этого дома более пяти лет. Однако срок ссылки заканчивался, и на переселении настаивала супруга Нурия-апа. Дети уже подросли, им нужно было давать официальное образование. Старшая дочь Зейнаб была уже на выданье, хотелось не упустить остальных. Кроме того, всем требовалась медицинская помощь, отсутствующая в этом, забытом Аллахом краю, особенно маленькому сынишке. Слишком долго они без нее обходились, а такая нелегкая жизнь бесследно не проходит. Слава Аллаху, что в Ташкенте неплохо обосновался родной брат Нурии и обещал помочь.

- Простите, дорогие женщины, если утомил вас длинным рассказом, но мне хотелось, чтобы вы меня лучше поняли, - закончил свое повествование Саид-ака.

- Это вы нас простите, уважаемый Саид-бек! – встрепенулась Наргиз. - Я так задумалась над вашим грустным и интересным рассказом, что совершенно забыла предложить вам чаю. Будьте добры, угощайтесь! И не волнуйтесь за мое время! Оно полностью в вашем распоряжении. Я не часто встречаю таких людей, как вы. Вы сказали, что хотите со мной подружиться? Признаюсь честно, я теперь только мечтаю об этом. Если вам нужна моя помощь, можете смело на нее рассчитывать. Чем смогу, помогу сразу же, а …

- Извините, княгиня! – прервал ее он, явно обидевшись. – Еще раз извините за то, что прервал, но вы меня неправильно поняли. Я пришел к вам совсем не за этим. Уж со своими проблемами я, как-нибудь, справлюсь сам. Жизнь научила меня этому, а потом я - мужчина, руки, ноги пока целы, хотя и здорово потрепаны. Раз уж я могу располагать вашим временем, попробую еще раз объяснить, почему я здесь. Хотя, каюсь, сам виноват, затянул свой рассказ, а к самой сути так и не приступил. Так вот. Я начал с того, что был у вашего отца. Я приехал сюда в Таджикистан, чтобы отыскать его и продолжить наш спор, начатый еще в лагере. Я считаю его своим самым близким и верным другом. Таких людей, как вы изволили заметить про меня, я тоже встречал не часто, можно сказать, почти не встречал. Когда я узнал, что он убежал от всех вас в горы, я даже не удивился. Я бы скорее был удивлен, если бы он остался и смирился с этой властью. Я ведь тоже с ней не смирился, но понял, что оставлять ей своих детей, близких и друзей тоже нельзя. Я ни в коем случае не призываю с ней бороться, это бесполезно и опасно. Я твердо уверен в том, что она обязательно рухнет сама. Когда это произойдет, не знаю, но то, что произойдет, еще раз повторяю, уверен. Не могут же люди все разом ополоумев однажды, не прозреть и не излечиться от этой напасти. Утверждать мне это позволяет то, что мы с вашим отцом видели множество приверженцев, даже фанатиков этого бесчеловечного строя, которые неожиданно прозревали, отогревали души и становились нормальными людьми. Так вот. Хотелось бы среди всей этой вакханалии вырастить людей, которые пронесут через годы лучшие человеческие качества и передадут их потомкам. Именно в этом я вижу свою задачу. За это я согласен терпеть эту власть, даже то, что мои дети будут ей служить. Главное, чтобы они до конца не прониклись ее отравой и уцелели. Они должны помнить, кем были их прадеды, чтобы не посрамить их чести. А кто, как не мы, должны им в этом помочь. Многие мои предки шли даже на то, что принимали другую, православную веру, чтобы сохранить память нашего старинного рода. Я не могу их судить за это. Жизнь диктует свои условия. Но ведь их дети помнят, кто их истинный предок, крестятся в православных церквях, но с благодарностью вспоминают того, кто, зачиная свой род, поклонялся Аллаху. Слава Ему, Всемилостивому, что мои прадеды, на людях считаясь безбожниками, сохранили веру именно в Него. При этом жизнь научила меня быть терпимым и уважать людей других вероисповеданий. Я вижу в вашем доме православную русскую женщину, которая, как я убедился, не является вашей прислугой, а свободно присутствует при нашем разговоре и его понимает. А это говорит о том, что и вы не гнушаетесь дружбы с иноверцами. Моих родителей спрятали от террора чекистов раскольники, хотя они были христианами. Только благодаря их помощи я смог закрыть глаза своему отцу, а моя матушка – Великая княгиня Дашкина жива до сих пор. Надеюсь с божьей помощью взять ее к себе, продлить ее годы и закрыть ее глаза, когда Всемилостивый призовет ее к себе, хотя и это очень опасно. Нас всех мучили и не убивали только потому, что эти безбожные бандиты пытались выпытать тайну наших спрятанных сокровищ. Ведь мы же были одними из самых богатых людей в России. Я не хочу рассказывать о том, что мне пришлось пережить в застенках чекистов и иных пыточных кабинетах всей этой большевистской нечисти. Не буду говорить и о том, что этим заинтересовался блатной, воровской мир. И тем, и этим мне удалось доказать, что я скорее умру, чем произнесу хоть единое слово. Даже ценой жизни любимых мне людей я буду молчать. Не буду говорить, знаю ли я тайну кладов, но если бы даже знал, результат был бы тем же. С годами у меня даже выработался своеобразный рефлекс. Как только речь заходит о сокровищах, я вообще не могу говорить. Это даже не раз подтверждали их врачи-психиатры. Думаю, что их высокое начальство приказало меня не убивать, вот они и боятся, что я не выдержу и на самом деле предстану перед Аллахом. Таких случаев тоже было уже немало. Вероятно, именно поэтому они от меня и отстали. Не знаю, надолго ли? Может, ждут, что я откроюсь кому-то из близких? Вынужден признать, что не такие уж они все идиоты и прекрасно понимают, что я теперь этого не сделаю. Мне удалось доказать еще и то, что этот крест я буду нести сам до конца. Хотя и идиотов среди них хватает, потому-то моя жизнь, а так же жизнь моих близких и друзей всегда под угрозой. До встречи с вашим отцом я сторонился людей, которые хотели со мной дружить, даже гнал их от себя, но он был первым, кто всего этого не испугался. Он доказал и объяснил мне, что, чем больше у меня будет настоящих друзей, тем легче мне будет выстоять в этой неравной борьбе хотя бы потому, что этому зверью будет труднее разбираться, с кем я был откровеннее. Ваш отец снова подарил мне жизнь и заставил в нее поверить ценой того, что часть моей ноши взвалил и на себя, поставив под удар и себя, и своих близких. Теперь мой черед платить ему добром.

- Простите, уважаемый Саид-бек! – решила спросить она, увидев, что он, наконец, взял в руки пиалу с остывшим чаем. – Извините, что прервала вас, но я все время хотела спросить! Почему ваши родные и вы не уехали за границу? Ведь, вероятно, такая возможность была? К тому же, вы вернулись в Россию после войны. Я вас отчасти понимаю жена, дети. Но думаю, что такому большому человеку, как вы, их помогли бы вытащить их из России. Я немного в курсе этих дел. Приди вы к любому из Великих князей российских, находящихся там, за границей, и они бы с радостью помогли. Не только с радостью, но и с большой выгодой для себя. Они же не глупее чекистов. В конце концов, многие бы посчитали за честь вытащить из кровавых лап варваров потомка такого старинного рода. Лично я на их месте сделало бы все, чтобы это свершилось, потому что это подняло бы авторитет на недосягаемую высоту. А это и почет, и те же деньги, наконец.

- Знаете, княгиня, вы сейчас затронули самый главный вопрос моей жизни, - грустно улыбнулся он. – Своим длинным повествованием я никак не мог к нему подступиться. Все хотел объяснить, в какой-то мере подготовить вас к нему. Извините, что вызвал ваше нетерпение! Благодарю, что помогли мне сконцентрироваться на главном! Так вот. По-молодости я бы, не задумываясь, так и сделал, но пройдя через круги ада, устроенного большевиками, вдруг понял, что не сделаю этого никогда. Я понял, почему этого не сделали мои родители и многие другие честные люди. А думать я стал вот как. Почему я должен убегать с этой земли? Это же моя земля, как и всех тех, кто на ней родился. Здесь похоронены мои великие предки, которые сделали для России ничуть не меньше, а может, даже и больше, чем те же русские люди. Они так же защищали ее, приумножали ее богатства, вложили в нее свои силы, души, полили ее потом и кровью. Почему я, как трусливый заяц, должен бежать отсюда и прятаться сам, прятать свою семью. Мы так же имеем право быть ее хозяевами и верными сыновьями. Я ведь даже не воспользовался предложением вашего отца. Да, там, в горах меня и мою семью было бы труднее достать, хотя эти сволочи, вероятнее всего, достали бы меня и там. Но я хочу жить там, где хочу, где живет моя душа. Я татарин, степняк, люблю степь, в моих жилах течет кровь кочевников. А потом я люблю свой народ, хороший он или плохой, но он мой и только мой! При этом я уважаю и симпатизирую другим народам, тем же русским. И раз он, как и все мы, попал в беду, то как я могу оставить всех в их нелегкий час? Я же первый перестану уважать себя. Ведь ваш уважаемый Ибрагим-бек наверняка имел возможность спасти себя, войти в сговор с Советами, убежать за границу, в конце концов, сохранив уважение и армию, возглавить движение там. Но он этого не сделал и умер на своей земле. Мне, конечно, далеко до него, я не затевал никаких заговоров, не участвовал в вооруженном движении, просто защищал свою честь, но и я хочу быть патриотом свой многострадальной земли. Вашего отца я тоже считаю истинным патриотом. Именно поэтому у нас с ним продолжается наш давний спор. Да, я готов был пойти в сговор с этой властью, когда увидел, что нашей родине грозит еще большая опасность. Я так же, как и он ненавижу Советы, но признаю, что ей удалось отвести еще большую беду, которая нам всем грозила. Потому-то я и призываю своего доброго друга отчасти понять вас и помочь вам всем укрепить ваши души, выстоять в этой нелегкой схватке с нашей общей бедой. Кому, как не ему, вашему отцу, это удастся лучше, чем кому другому? Надеюсь, я убедил вас, княгиня, что пришел с желанием помочь вам, а не просить помощи?

Она улыбнулась, горячо поблагодарила его за визит и искренне желание помочь в устранении разногласий с отцом. Остаток вечера прошел в теплой дружеской беседе. Баба Ира, которую он тоже обаял, приняла в ней активное участие. Поздним вечером, несмотря на все уговоры, он попрощался и ушел.

Через несколько месяцев Наргиз совершила ответный визит. Это было непростое, увлекательное путешествие в глухую провинцию в Башкирию, где ее радушно приняла гостеприимная, дружная семья Саид-бека, выросшая до невероятных размеров за счет его друзей и детей почти со всей округи. Увидев его красавицу дочь Зейнаб, она страшно захотела породниться с князем. Тут же созрела мысль, наконец, избавиться от русской жены-вертихвостки младшего брата и женить его на этой, красивой мусульманке.

Дружба с Саид-беком перерастала в нечто большее, чем родство. Этот человек казался ей сильнее духом, мудрее и мужественней, чем сам Ибрагим-бек. Так оно и было. К сожалению, неукротимый и отважный «враг народа» так и не добился признания у проклятого Аллахом народа и властей, и был вынужден переселиться в Москву, где родился, вырос и вынужден был ее оставить в свои восемнадцать лет. После полувекового перерыва он вернулся на свою законную, как он считал, родину. Правда, сначала в глубокий сырой подвал, а после - в отдельную небольшую двухкомнатную квартиру. Власти все-таки были вынуждены признать, что этот человек все это заслужил, и даже большее.

Конец его был ужасным. Как-то он сказал, что, если только почувствует, что слабеет духом и не сможет выдержать своей тяжелой ноши, то попросит Аллаха, чтобы тот призвал его к себе. А если мольба не будет вдруг услышана, то ему придется совершить святотатство и покончить с собой. Так оно и случилось. Ему уже исполнилось семьдесят восемь лет, когда органы предприняли очередную попытку дознаться о сокровищах его предков. Он заперся в ванной, изрезал себя саблей и долго умирал, истекая кровью. Врачи-судмедэксперты констатировали, что смерть произошла именно от потери крови. Видно его душа, закаленная в бесконечных битвах с жестокостью и произволом властей и проникнутая бесконечной жалостью к своему обладателю, не желала покидать его искалеченное, измученное тело.

Свою тайну он унес с собой, если же она, конечно, была. Во всяком случае, он не хотел отдавать свой тяжкий крест никому, зная, насколько он тяжел и непосилен. Но умирал он счастливым, от сознания, что свой долг выполнил до конца. В своей предсмертной короткой записке он просил прощения у любимой Нурии и благодарил ее и Аллаха за то, что подарили ему прекрасных детей и внуков. В ней же была приписка для властей. Его последние слова, написанные кровью на вырванном из ученической тетради листке, были таковы:

« Органам дьявольской власти.

Я знаю, вы безбожники и не ведаете, что творите! Поэтому уношу с собой тайны, какие не знал. Если бы даже знал, все равно бы никому не открыл. Я больше жизни люблю своих близких и не желаю им той участи, которую вы уготовили мне.

Храни вас всех Аллах и дай вам Бог прозрение!»

Его любимому внуку, которого он с гордостью показывал всем своим знакомым и друзьям, на девятый день его кончины исполнилось девять лет. Саид-ака лишь на два года пережил своего лучшего друга Ниязи.


-8-

Ибрагима тетушка решила взять в свой дом после одного случая.

Когда ему не было еще и трех лет, она приехала в Канибадам, остановилась у сестры в родовом имении и пришла в гости к своему брату. Невестка стала накрывать достархан к ужину, а тетушка увидела на ней подарок мужа - красивое колье с аметистами и попросила разрешить его примерить. Та знала, что за этим последует. Аметисты были самыми любимыми камнями тетушки, а, судя по тому, как загорелись ее глаза, Зейнаб поняла, что с колье придется расстаться. Такое происходило уже не раз. Никто из рода не смел отказать тетушке, если ей что-то понравилось. Отказать главе клана было просто невозможно. Это положило бы конец и так натянутым отношениям. Последствия были бы ужасными, поссориться с всесильной тетушкой, было все равно, что самой бросится в пропасть.

Зейнаб безропотно сняла колье и заплакала. Остальные молча и напряженно наблюдали за происходящим.

Как только тетушка протянула руку к украшению, его схватил Ибрагим, прижал к груди и грозно прокричал:

- Не смей обижать маму!

Тетушка удивленно посмотрела на своего племянника и попыталась снова овладеть украшением. И тогда он начал ее колотить своими маленькими неокрепшими кулачками, продолжая выкрикивать ту же фразу.

Поняв, что не может справиться со взрослой и сильной женщиной, которая уже завладела колье, он вцепился зубами в ее руку. Тетушка вскрикнула и разжала пальцы. Колье упало. Тогда он его схватил снова и отбежал. За ним бросился старший брат Рашид и попытался отобрать украшение.

- Сынок, миленький, пожалуйста, отдай! – стала умолять Ибрагима мать.

- Ибрагим, сейчас же прекрати! – строго приказал отец, уже вставая, чтобы помочь Рашиду.

Но Ибрагим, вцепившийся в колье мертвой хваткой, визжал, кусался, вырывался из рук брата, а, когда тот повалил его на пол, упал на живот, подмяв под себя руку с колье, и злобно выкрикнул, задыхаясь:

- Не отдам! Убью тебя и тетю, но не отдам!

Прервал эту душераздирающую сцену громкий и строгий голос тетушки.

- Все, хватит!.. Все сели и успокоились!

Все разом повернули головы в ее сторону, а Ибрагим, лежа на животе, всхлипывая, сопя и злобно поглядывая на нее, продолжал выкрикивать, как заклинание:

- Не отдам! Не смей обижать маму! Убью, не отдам!

Тетушка долгим и внимательным взглядом посмотрела на племянника, потом окинула им всех остальных и улыбнулась его матери.

- А хорошего защитника ты себе родила. Ну, звереныш, вы только посмотрите, какие у него глаза? Душу высверливают, даже страшно становится. Видно, я сегодня не ко двору, пойду, пожалуй, а то в правду убьет.

Она поблагодарила за ужин, к которому так и не притронулась, встала и направилась к выходу. У самого порога обернулась и, с улыбкой поглядывая то на маленького защитника, то на укушенную руку, на которой остался кровавый след от укуса, обратилась к застывшим домочадцам:

- Учитесь, как надо защищать своих близких!.. Еще зубов толком нет, а прокусил-таки. Молодец, зараза! А ты, красавица, подарок мужа носи с гордостью. Твой волчонок за него чуть руку родной тетке не откусил. А я-то глупая подумала, зачем такой красивой, молодой еще и украшать себя? И твой волчонок разъяснил, что на чужие подарки рта раскрывать не следует.

Опомнившаяся мама бросилась к аптечке, достала пузырек с йодом, но тетушка рукой остановила ее и обратилась к брату,