Geum.ru

Михаил Мухамеджанов

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   47

- Вай, вай, калека тащит на себе пьяного еврея. Смотрите люди, как Аллах карает нашу молодежь за то, что она нарушает его волю, беспутствует, оскверняет себя дружбой с иноверцами, не знающими меры в соблазнах дьявола.

Этого Ибрагим уже стерпеть не смог. Он очень уважал этот гордый горный народ, о котором очень хорошо отзывался его дед, и решил объяснить старику, что тот неправ. Он положил похохатывающего Женьку под тополь, вытер здоровой рукой пот со лба, подошел к старику и, глядя ему в глаза, ответил:

- Дедушка! Я не хочу быть неуважительным, но вы вынуждаете меня сказать то, что вы совсем не правы. Я, конечно же, еще молод, чтобы вас поучать, однако молчание в этом случае – это преступление перед людьми и нашим Всемилостивым Аллахом. И я знаю, что Всесильный меня не покарает, потому что я буду говорить правду. Этот отрок, которого я несу, не по своей воле отведал напиток, пить который не запрещается даже нашей великой книгой мудрости и истинных слов Великого Создателя нашего, благословенным «Кораном». Даже в великий пост больным разрешается выпить немного вина, чтобы они одолели свою хворь. Наши великие и почитаемые всем миром предки Рудаки, Абу Али ибн Сина, Омар Хайам, Насир Хосров, и многие другие, которых я не назвал, не только пили вино сами, но и восхваляли это чудодейственное средство, как лучшее лекарство от хвори и простуды. Оно помогает людям отвлечься от дурных мыслей и расслабиться с друзьями за достарханом. Ведь вы же даете вино заболевшим детям и внукам, если они хворают. Да пошлет им Всемилосердный здоровья. А руку свою я повредил сам. И вылечила ее мать этого отрока, которая помогает Всемогущему спасать нас от своих же пороков. Ибо только Он дает жизнь и решает, когда человеку надо предстать перед ним. А отец этого парня спас горный кишлак, который по глупости людей чуть не затопил Коферниган. А еще он помогает нашему народу построить гидроэлектростанцию в Нуреке. Вот вы говорите, что они иноверцы. А не Аллах ли призывает быть терпимым к людям иной веры. В Коране сказано: «Будь терпимым и уважай заблудших». Мы мусульмане тем и сильны, что уважаем других. Вот вы дедушка нюхаете ноз*. А ведь это порок. И все мы сотканы из пороков. Так не лучше ли искоренять пороки в себе, чем искать их у других. Простите меня, пожалуйста, если я вас обидел, я этого не хотел! Да благословит Аллах вас, ваших близких и всех нас!

Потом он вознес руки к небу, прочитал суру из Корана, пожелал старику и собравшейся толпе милость Всевышнего и здоровья, и направился к уснувшему Женьке. Слушая одобрительный ропот людей, он был доволен. Ему удалось высказать все, что у него накипело на душе, а заодно и отдохнуть.

Этому он научился у тетушки. Ему нравилось таким образом привлекать людей, которые, в конечном счете, всегда оказывались благодарными.

И на этот раз его отблагодарили. Первым подошел старик, который извинился и высказал свою признательность за такое почитание Аллаха, знание Корана и благородство. А несколько людей из толпы помогли ему донести пьяного и брыкающего Женьку до дома, где тот жил со своей мамой.


Елена Аркадьевна вплеснула руками, увидев пьяного сына, который беспрестанно бубнил что-то непонятное. Она поблагодарила Ибрагима, пригласила поужинать и стала приводить Женьку в порядок, пытаясь уложить его в кровать. Женька не унимался, постоянно вскакивал и принимался красочно описывать «подвиги» своего лучшего друга матери.

Она выказала Ибрагиму свое недовольство. Конечно, она была благодарна, что он заступился за Женьку, но считала, что можно было найти более мирный способ. По ее мнению нельзя было калечить людей, да еще с больной рукой, даже, если они не могли постоять за себя сами. Оказывается, Ибрагим должен был убедить мальчиков словами, потому что насилие порождает обязательно другое насилие.

Ибрагим не стал спорить. Этого он вдоволь наслушался дома от мамы и бабушки, но с удовольствием просидел с Еленой Аркадьевной, а потом и с протрезвевшим Женькой до самого позднего вечера.


Так он подружился с Женькой, его мамой и отцом, который каждые выходные вырывался к семье. Дружба с ними заставила его задуматься и резко изменить свое отношение к евреям. Ему теперь стало стыдно за то, что вместе со шпаной частенько травил некоторых учеников первой школы именно за их принадлежность к этой национальности. Сказывалась врожденная ненависть к бухарским евреям.

Правда, одному из них – Яшке Фридману, как считали даже его одноклассники, доставалось справедливо. Тот был ужасным снобом, ябедой и трусом, постоянно нарываясь на грубость своим острым, ядовитым языком. Остальным доставалось не меньше, хотя они никого не трогали, жили тихо и даже охотно помогали с учебой.

Удивляя свою ватагу и братьев, Ибрагим перестал участвовать в третирование еврейских мальчишек, больше того стал с ними тесно общаться, ходить к ним в гости и защищать. Окончательно он убил свою уличную компанию тем, что публично извинился перед Яшкой, взял с него слово больше не злословить и так же взял под свое крыло. Яшку после этого, как подменили. Он перестал дурно отзываться о нацменах и даже взял шефство над двумя отстающими учениками, таджиком и киргизом.

Через некоторое время вся душанбинская шпана разом ахнула. В городе появилась довольно странная мальчишеская компания из представителей совершенно разных народов под предводительством таджика, где преимущество составляли евреи. До этого даже они не помышляли о единении.

Компания сразу же категорично заявила, что в разборках участия принимать не будет, ни на какие городские территории не претендует и желает только одного, чтобы ее оставили в покое и не мешали заниматься изучением истории и культуры родного края.

В течение нескольких месяцев ребята совершили около десятка походов в театры города, драматический имени Лохути и оперы и балета имени Айни. Почти каждую неделю совершались поездки за город. Больше всего их было сделано в Варзобское ущелье. За это время компания из восьми ребят выросла до четырнадцати. Примкнувшие в основном были русскими и теперь уже они составляли большинство. К сожалению, последняя поездка на Варзоб закончилась неудачно. Одни мальчик сломал руку.

Идея, которую Ибрагим привез из своего родного, Канибадама, понравилась и не осталась без внимания взрослых. Сначала в походах принимали участие некоторые родители. Первыми были Яшин отец и дедушка киргиза Аксая. Потом компания заинтересовала энтузиаста туризма, учителя физкультуры Женькиной школы Алексея Васильевича. Он привел с собой компанию нескольких своих учеников и походы стали еще интереснее, длительнее, да еще с настоящей туристической экипировкой, которую предоставила его школа. У ребят появились настоящие палатки, поварская утварь, включающая в себя несколько больших, вместительных котелков и чайников. До этого приходилось обходиться двумя большими китайскими и одним маленьким термосами, которых не хватало даже на один привал.

С появлением передвижной кухни привалы стали желанными и долгими. Теперь можно было не только вдоволь напоить двадцать с лишним человек чаем, но и накормить горячей едой вместо сухомятки. А главное, эти привалы стали еще и интересными потому, что можно было от души наговориться, выслушать какие-то новые, удивительные истории, сообщения, посмеяться, да еще послушать песни. Алексей Васильевич жаловался на отсутствие гитары, но с довольствием декламировал речитативом многие туристские песни. Ребята тоже по очереди пели то, что знали, в крайнем случае, читали стихи или рассказывали короткие истории. Так они впервые узнали, что означает для туристов девиз «Гитара по кругу», несмотря на ее отсутствие.

К сожалению, все это продлилось недолго. Спустя два месяца после появления Алексея Васильевича, компанию стали постигать неудачи. Началось с того, что один из ребят, несмотря не строжайшую оговоренную дисциплину, захватил с собой бутылку вина и угостил двух своих товарищей. На первый раз ограничились предупреждением. Через два дня всех троих пришлось выгонять. Кроме вина, у них обнаружили еще и сигареты. В следующем походе неожиданно произошла драка, вспыхнувшая на национальной почве. Причем, в драке принял участие сам организатор компании. Несмотря на то, что он защищал своего друга Женьку и сам писал устав, ему пришлось покинуть пределы лагеря. Устав компании, а вернее, уже официально зарегистрированного клуба «Юный турист Таджикистана» был суров и писан для всех без исключения.

Следом за ним в знак солидарности ушли все еврейские ребята. Осиротевший Алексей Васильевич не смог справиться с оставшимися сорванцами. В лагере вместе с вином стали появляться наркотики, даже чистый героин. Милиция долго разбиралась с ребятами, измучила Алексея Васильевича, которого отстранили от работы с детьми, но так и не определила виновников. Наконец, председателем клуба был назначен бойкий комсомольский вожак – узбек Улугбек, который благополучно довершил крах столь интересного начинания.

Из-за дружбы с иноверцами у Ибрагима начались разногласия с тетушкой. Она никак не могла смириться с тем, что в гостях у Женьки и своих «необрезанных уродов» стал бывать чаще, чем дома. Ее просто убивало, что он практически перестал встречаться с таджикской молодежью, отдавая предпочтение кому угодно, но только не своим. К сожалению, врожденная неприязнь мусульман к бухарским евреям мешала ей даже выслушать все справедливые и разумные доводы, которые ее племянник приводил в защиту этой дружбы. И как он ни старался доказать, что евреи такие же люди, что Женькины родители не бухарские евреи, все было тщетно.

Уже позже он понял, что, если бы она даже хотела этого, все равно бы не смогла. Ее родня, не говоря уже обо всех остальных, этого бы просто не поняли.

- Чем выше поднимается человек, тем меньше у него друзей, тем меньше он может позволить себе любить и делать то, что пожелает душа, - внушала она своему воспитаннику. – Ты всегда должен помнить, кто ты и какая в тебе течет кровь. Твои великие предки презирали этот народишко, а он всегда был у них в услужении. Многие из них были даже в тысячу раз богаче твоих дедов, но пресмыкались перед ними. Ты спросишь, почему? Да потому что в жилах твоих предков текла кровь великих и могущественных ханов, подчинивших себе половину мира. Моя кровь не чета твоей. Мои деды были простыми ремесленниками, но и я не могу себе позволить такой роскоши, как дружить с кем попало. У тебя и у твоего любимого дружка еврея совершенно разные дороги. Когда ты подрастешь, ты сам все поймешь и будешь мне благодарен, а пока я просто тебе запрещаю даже встречаться с ним и позорить наш род.

Он был категорически с ней не согласен, твердо стоял на своем и скоро эти разногласия переросли в нечто большее. Чем больше родня во главе с тетушкой оказывала на него давление, тем сильнее в нем разгорался протест.

На всю свою оставшуюся жизнь он возненавидел антисемитизм. Именно это и явилось той движущей силой, скорее, ключом к пониманию, что каждый народ имеет равные права на место под солнцем, а несправедливое разделение придумано для того, чтобы ни в коем случае не допустить единения. Ведь это бы угрожало власти, которая не смогла бы осуществлять свои коварные и неправедные замыслы. Недаром тетушка стравливала даже всех своих родных, иначе удержать род в подчинении было бы просто невозможно. В то же время он понимал, что без твердой власти нельзя сплотить людей для решения важных стратегических задач. А это, в свою очередь, вынуждало его соглашаться с тем, что насилие необходимо так же, как и война, которые, как это ни странно, способствовали прогрессу.

Ужасаясь этим открытиям, он отчаянно продолжал искать ответа на вопрос: почему же он не имеет права общаться и дружить с тем, кто разделяет его мысли, взгляды на мир, ближе по духу, чем остальные, но отличается только принадлежностью к иному народу или племени? Ведь именно это и могло принести неоценимую пользу и его соотечественникам. Ведь у тех же евреев можно было многому поучиться. Неужели для этого, как его учит тетушка и вся остальная родня, нужно было притворяться, ловчить и становиться шпионом? Ведь это же противно, глупо, когда этот народ сам, бескорыстно делился опытом и знаниями, в конце концов, открывал свою душу, зная кто он.

Много позже, работая на предприятии, где проводилось анкетирование с целью повышения производительности труда, на вопрос, что мешает работе, он коротко и честно ответил: начальник. И хотя его туповатый патрон был самым настоящим евреем, он не придал этому особого значения, считая, что дураки и подлецы присутствуют у каждого народа.

Среди его друзей было много евреев, если не сказать, что они составляли большинство. Он учился у них, восхищался ими, любил, и понимал, что они имеют право на ошибки, недомыслие и иные пороки. При этом, он никогда не связывал это с национальностью, и признавал только то, национальные особенности присущи каждому народу. К примеру, те же евреи были для него яркими, выдающимися, как и многие южные народы, но практически не имели средних индивидуумов. Его можно было назвать народом крайностей. Если кто-то из них был умным, то по-настоящему, до гениальности, ежели - дураком, то таким ярко выраженным, что, как говорят в России: «Хоть святых выноси»!

С годами он вообще перестал различать принадлежность к национальности, оставляя за собой право на некоторые «слабости», приоритетные особенности к тому или иному народу. Понятно, что первой такой слабостью были и остались евреи. Еще бы. Больше всего лауреатов Нобелевской премии, любовь к музыке, необыкновенное, почти фантастическое умение делать деньги. Вторыми стали армяне, со своей великой тягой к культуре, особенно к литературе и музыке. Следом шли казаки за любовь к свободе, умение воевать, удаль, песни, любовь к лошадям и раздолью. Потом стали сибиряки и северяне со своей простотой, великодушием и силой духа.


Чем дольше он жил в России, тем больше подобных привязанностей у него становилась. Ее многонациональность только этому способствовала.

На первом курсе института с появлением свободного времени, он решил утолять интерес к другим народам не книгами, не телевизионным Клубом путешественников, а настоящим общением, как говориться, вживую. Ведь это позволяло делиться этой радостью с друзьями и знакомыми. Любопытно было наблюдать, как все это происходило.

Встретив очередного представителя малоизвестного народа, он тут же загорался интересом, выуживал из него какую-то информацию, затем собирал все, что удавалось, созывал друзей и знакомых, и устраивал Клуб путешествий на дому. Всех приятно удивляло, что его комната превращалась в филиал Музея этнографии, где на стенах, любых свободных поверхностях висели и лежали картинки, фотографии, книги и предметы, рассказывающие о жизни и культуре данного народа. Одним словом, своеобразный уголок этого народа в обычной московской квартире. После того, как гости рассаживались по свободным местам, начиналось основное представление.

Хозяин произносил вступительное слово и передавал его представителю этого народа. Тот, ободренный гостеприимством хозяина, по возможности, облаченный в национальный костюм, выкладывал все, что знал и умел, отвечал на вопросы и помогал хозяину дополнять информацию о своей стране или местности, на которой проживали их соплеменники. Потом исполнялись народные песни или пересказывался народный эпос, и все заканчивалось дружным чаепитием.

После первого удачно проведенного вчера, где самим организатором и его другом узбеком Садыком были представлены узбеки, уйгуры и таджики, такие вечера стали проводиться с периодичностью раз в неделю. Людям это понравилось, они стали приглашать своих друзей и знакомых, а друзья организатора стали ему помогать с организацией.

Вторыми были представлены нанайцы. К сожалению, нанаец, которого нашел хозяин, оказался самым настоящим ленинградцем, никуда из него не выезжал и не располагал о своем народе никакой интересной информацией, даже путал свой автономный округ с другими. Назревающий конфуз спас один из слушателей, сосед, профессор истории, который рассказал много интересного, что-то спел, вслух почитал главы из эпоса, даже исполнил нанайские матерные частушки. На третьем и четвертом вечере были представлены карелло-финны и народ Нигерии.

Организатор вечера на всякий случай проверил принадлежность приглашенных представителей на принадлежность к своим народам, а так же их возможности и способности. И хотя нигериец был самым настоящим негром, помощники организатора внимательно изучили его паспорт и сделали звонок в ректорат института Патриса Лумумбы, где тот и был найден.

Вечера прошли с большим успехом и показали, что очень скоро двадцатиметровой комнаты будет явно не хватать. Посетителей с каждым разом становилось все больше. Если вначале они были представлены соседями по дому в количестве трех бабушек и институтскими друзьями, то уже на втором вечере появились совершенно незнакомые лица, а на предпоследнем из них и вовсе был уже полный аншлаг. Одни соседи увеличились в неимоверное количество раз, а среди гостей появилось большое количество специалистов и любителей этнографии. К сожалению, последний вечер послужил тому, что все это неожиданно прекратилось до того, как было решено перебазироваться в институт хозяина, где ректорат предоставлял даже целый актовый зал.


Застенчивый и неважно говорящий по-русски бурят Майсын, предложил пригласить своих соплеменников. По счастливой случайности как раз в это время, в Москве гостила семья из самого Улан Уде. К ней могли примкнуть московские буряты, и уж у них-то можно было почерпнуть намного больше информации, чем от двадцатилетнего студента, не говоря уже об исполнении народных песен и прочтении легенд – улигеров. Хозяин был только рад предложению нового приятеля, обещавшего представить настоящий эпос загадочного, единственного из сибирских народов, имевшего даже свою древнюю письменность.

Ожидания не обманули хозяина. Соплеменники Майсына пришли в ярких, красочных национальных костюмах, захватив с собой самые настоящие национальные инструменты. До них нигериец Абду выступал только в национальной шапочке, а тамтам мог изобразить лишь с помощью гитары, по которой стучал пальцами и локтями. Африканский бубен не удалось выпросить даже у хороших знакомых в Доме дружбы народов.

Бурятов было около двадцати человек, одних только мужчин - семеро, поэтому не все гости уместились в зрительном зале, где были заняты все свободные углы, закоулки и стены. Многим пришлось сидеть на коленях друг у друга, на полу, а счастливчики, образовавшие стоячий амфитеатр, были намертво прижаты к стенам. Опоздавшие примыкали к тем, кто расположился в коридоре, подстелив под себя газету. Большей части уже не было видно сцены, образованной у окна, но гости продолжали прибывать, все теснее сплачивая ряды. Очень скоро стало ясно, что двигаться по коридору можно только по головам или летая по воздуху. О том, чтобы воспользоваться местами общего пользования, тем же туалетом, не могло быть и речи, тем более что кто-то открыл туда дверь, а закрыть ее уже не представлялось возможным. Больше других повезло первым прибывшим, соседкам и подружкам хозяйки, восседавшим на стульях и буряткам с детьми, облюбовавшим диван и кровать.

Организаторы вечера могли быть довольны. Такого аншлага не было даже у самых популярных московских театров.

Выступление бурятов началось без вступительного слова организатора, которому так и не удалось покинуть кухню, где он готовился к предстоящему чаепитию. Вечер открыл старик совершенно неопределимого возраста и начал наизусть читать легенду – улигер, название которой никто из гостей так и не услышал. Заунывный, негромкий голос старика, звучащий только на одной ноте, сразу же успокоил зал до полудремы, и это продолжалось довольно долго, без перерывов. Только по редкой мимике на непроницаемых лицах бурятов можно было догадаться, о чем так долго и мучительно сдавливал горло до хрипоты этот старик. Вероятно, он повествовал о чем-то самом сокровенном, потому что даже бурятские дети ясельного возраста сидели притихшие, опасаясь шелохнуться, не говоря уже о том, чтобы произвести какое-либо движение телом и губами. Остальным гостям из уважения к национальной культуре приходилось делать то же самое. Правда, соседские подружки хозяйки квартиры не совсем оценили бурятского эпоса и мирно дремали на стульях, а две их них даже похрапывали.

Организатор уже знал, что бурятские улигеры – поэмы содержат от пяти тысяч строк и более, но он и представить себе не мог, что каждая строка произносится не менее минуты.

Через каких-нибудь три часа старик, наконец, замолк, превратившись в неподвижного буддийского божка. Видно, устал и убаюкал себя своим же неторопливым, измучившим его старческое горло повествованием. Народ встрепенулся и попытался расправить свои затекшие тела. Но опасаясь разбудить уставшего сказителя, сделал это тихо и не слишком уверенно, и, как оказалось, совсем напрасно.

К старику мгновенно подсел здоровенный бурят в национальном костюме, положил на колени струнный национальный инструмент Хур, резво начал пилить по нему смычком и заорал так, что зрительный зал вместе с окрестными соседями вздрогнул и оглох. Наконец-то, зрителю была представлена обещанная музыкальная культура Бурятии, где исполнитель, оказалось, мог драть глотку во всю мощь. Понятно, что слушатели должны были представить себе бескрайнюю степь и несущиеся по ней табуны. Сорокалетний бурят обладал отменным здоровьем и испытывал терпение зрителей около часа, которые только из-за уважения к исполнителю не затыкали уши.

Когда же слушатели полностью вкусили художественный ор и уже готовы были удавить исполнителя, тот неожиданно перешел на горловое пение. Тут ему начала подыгрывать девочка на чанзе, очень похожей на среднеазиатский дутар, и пожилая бурятка, стучащая о голову дамарой, бубном, похожим на персидскую дойру.

Смена жанров благотворно подействовала на зрителя, который немного успокоился и даже стал устраиваться поудобнее за счет того, что слабые здоровьем бабушки окончательно разочаровались в бурятской культуре и решили покинуть свои привилегированные места. Правда, сделать это оказалось не так–то просто, как они потом вспоминали, «уж лучше бы их выбросили в окно с третьего этажа. Так было бы быстрее и удобнее. А так им все равно пришлось прослушать почти все выступление бурята, да еще продираясь по телам, головам и другим частям тела этой сумасшедшей массы зрителей, заполнившей весь через этот чертов коридор и лестничную площадку.