Geum.ru

Михаил Мухамеджанов

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   ...   47

Открытие истинной причины российского расхлабутства и непонимания поразило Ибрагима до глубины души. Оказывается, во всем, что здесь происходило, наряду с полным развалом экономики, руководили самый обычный страх и полное равнодушие. Люди боялись что-то менять, высовываться, проявлять лишний раз доброжелательность, ожидая, что за этим последует какой-то подвох. Это вошло в стойкую привычку, и избавиться от нее было уже непросто. А все это порождало еще большие человеческие пороки: лень, злобу, тупость. Конечно, оставались и те, кто не желал с этим мириться, но они пребывали в меньшинстве и ничего изменить не могли. Да и отыскать их было тоже непросто.

Ему еще здорово повезло, как говорил мичман Бубнов, что он оказался на Северном военно-морском флоте, да еще на подводной лодке. Иначе он просто бы возненавидел эту землю со всеми ее обитателями, и это бы тоже вошло в стойкую привычку, от которой он не избавился бы до конца жизни. Можно сказать, что он просто жизнью был обязан морякам, которые помогли ему понять, что и здесь можно жить, даже лучше, чем дома, что и здесь есть те, с кем можно дружить по-настоящему, учиться у них, воспринимать этот мир таким, как он есть, и стараться делать его лучше.

Конечно же, в российских городах с такой постановкой дел, ни о каких приятных запахах и речи быть не могло, а уж о каких-то там басурманских нежностях даже упоминания. Слава Богу, что хоть для женщин пышно расцветала парфюмерная индустрия, начисто отбивающая естественное обоняние и приучающая этих несчастных к сложнейшим химическим композициям. Самое ужасное, что все это приводило к тому, что люди переставали готовить, печь, питаясь одними полуфабрикатами, суррогатами, даже таблетками и другой ядовитой гадостью, которую нес с собою развивающийся прогресс.

Можно было, конечно, питаться с колхозных рынков, но это было дорого, не слишком удобно, а главное, процесс приготовления пищи отнимал много времени. Причем, никто даже не хотел задумываться о том, что все это, в конечном счете, приведет к еще большему расходу времени, тех денег на врачей и лекарства, которых все равно не хватит потому, что появятся еще свой букет недугов, продиктованных самой жизнью. Вот и получалось, что самым огромным дефицитом здесь была обыкновенная нормальная еда с естественным приятным запахом.

И Ибрагима можно было понять. За все эти годы отсутствия он умудрился сохранить свое обоняние. Можно сказать, что ему повезло. Ведь он питался выборочно и очень осторожно, стараясь избегать подозрительных компонентов и самих продуктов. Именно поэтому он и стремился заработать так, чтобы не стеснять себя в средствах. При этом он не считал себя настолько богатым, чтобы тратить деньги на дешевые вещи, включая и пищу. И все же ему не хватало только одного. Ни за какие деньги он мог купить себе свой родной аромат.

Тот, что зарождался на кухнях, в разнообразных пунктах общественного питания, лепешечных и пекарнях, где каждая хозяйка, каждый повар или пекарь старался удивить гостя непременно своим, одному ему известным рецептом приготовления лепешки, сластей или блюда. При этом непременными оставались такие важные моменты, как, например, прокаленное в казане масло, крепко пережаренный в нем репчатый лук с морковью, до кристальной чистоты перемытый рис для плова. Ну и, конечно же, неповторимую остроту всему этому придавали разнообразные, всевозможные травы, специи и добавки, которых здесь на Востоке огромное множество, среди которых превалировали зира, барбарис, кинза, красный и черный перцы и многое, многое такое, о чем россияне и представления не имели. Одна только трава Райхон, которую он страшно не любил в детстве, придавала блюдам такой аромат, что можно было спокойно выхлебать даже помои.

Интересно было то, что эти ароматы витали не только над старыми кварталами, где готовили пищу преимущественно на угольных и деревянных печах, рукотворных тандырах, керосинках, а порой и настоящих кострах. В новостройках на современных кухнях так же чтились народные традиции. Даже если в доме не готовили национальных блюд, отдавая предпочтение иной, например, европейской кухне, какие-нибудь гости обязательно принесли бы с собой в подарок национальное блюдо, и его ароматы так пропитали бы стены, мебель и ткани, что от них невозможно было избавиться никакими, даже самыми сильными духами или дезодорантами.

Но разве можно представить здесь какой-либо другой запах? Да и нужно ли это? Ведь это Восток. И люди стремились сюда только затем, чтобы насладиться его сладкими, несравнимыми ни чем ароматами, посидеть за его хлебосольными достарханами, отведать его вкусные, многообразные дары.

И Ибрагиму действительно повезло, что он родился здесь, в своем солнечном, благодатном крае. Того запаса энергии, который он получил здесь, ему хватило надолго, можно сказать, на целую жизнь в России, где его друзья и знакомые удивлялись его сумасшедшей неуемности и неутомимости.


-3-

Подойдя к Женькиному дому, он увидел на двери большой амбарный замок. Спросить в столь поздний час, где хозяева, было не у кого. Немного посидев на берегу Лучоба*, он решил вернуться в центр. Играя пустой консервной банкой, немного пробежался по ночному городу и оказался около чайханы «Рохат». Немного утомившись, сменил бег на ходьбу и, пританцовывая, стал напевать народную таджикскую песню.

Из чайханы вышел сонный сторож и крикнул:

- Тебе, что, дня мало?.. Чего орешь?.. Совсем ополоумел. От радости или с горя?

- С радости, отец, с великой радости и чуть-чуть с горя. Я домой вернулся, родители уехали. К другу хотел зайти, а его нет. Прости, что разбудил! Дня не хватает, чтобы со всеми радостью поделиться, – ответил Ибрагим.

- Ну, если так, заходи!.. Позволь разделить с тобой радость, а то в последнее время преследует бессонница и мучают только грустные мысли. Может, мне попоешь? – приветливо сказал старик, приглашая в чайхану.

Он напоил Ибрагима чаем, зажег свет и вынес дутар.

- Сам поиграешь или мне подыграть? – лукаво улыбнулся он.

- А как душа пожелает, – улыбнулся в ответ Ибрагим и запел «На рав», что означало «Не уходи!».

Старик стал ему подыгрывать, закрыл глаза и из-под его век показались слезы. Потом дутар взял Ибрагим и запел песню на узбекском языке «Ноз этма». Песня была тоже посвящена любви и повествовала о том, чтобы влюбленная не слишком задирала свой носик.

- А ты любишь узбекские песни? – спросил удивленный старик, когда песня закончилась.

- Я, отец, любые песни люблю, лишь бы они были хорошие, душевные. А мать моя наполовину узбечка, наполовину татарка. Знаешь, какие красивые бывают татарские песни?

- Нет!.. Не знаю, - вздохнул старик.

Ибрагим снова взял дутар и запел старинную татарскую песню «Умурзае» о подснежнике.

- Какая хорошая песня! – воскликнул старик. – Душевная, чувствуется душа народа.

– Воистину все песни народные душевны и прекрасны, - задумчиво произнес Ибрагим. - А хочешь, я тебе русскую народную спою? Меня бабушка русская научила.

Старик кивнул, и он спел любимую: «Калинушка».

- Вот шайтан!..* Сколько ж в тебе кровей?.. Твои родители сумасшедшие, и сын такой же. Где они тебя родили и где твоя родина? По-русски говоришь, как русский, по-узбекски, как узбек, и по-нашему хорошо говоришь. Ты вообще-то кто? Может, ты себя русским считаешь?

- А что, отец, русским быть - это плохо?.. Или узбеком?.. Или евреем?

- Да нет, все люди хороши. У каждого народа есть свои мудрецы и уроды. У всех есть, чему поучиться. А ты что, правда, еврей?

Ибрагим вздохнул и отложил дутар.

- Что ты… что ты?.. Не обижайся, пожалуйста! – быстро заговорил старик, подумав, что обидел гостя. - Я очень хорошо отношусь к евреям, у меня даже друг есть еврей. Ну, пожалуйста. Ты очень хороший человек. У меня глаз, как у орла. Я вижу, кто хороший, а кто пустой. Я же чайханщик. Ты же понимаешь? Столько лет людей вижу?

- Все я понимаю. Не притворяйся, отец, не любишь ты евреев и узбеков тоже. Я тоже кое-что вижу. Не любишь, в конце концов, это твое дело. Насильно мил не будешь, говорят у русских. Жалко, что весь наш народ так думает.

- Ты говоришь неверно, наш народ ко всем относится с уважением. Аллах так учит… Постой!.. А почему ты сказал: наш? – изумился старик.

- Да, отец, ты правильно расслышал, - усмехнулся Ибрагим. - Я - таджик, мать - полуузбечка, полутатарка. Поэтому я - мусульманин. И в Аллаха верю, как и ты. И родился в Канибадаме. И бабка моя русская - не родная. Но у нас с тобой есть маленькая, но очень существенная разница.

- Вай, как интересно, какая? – удивился старик.

- Я верю в Аллаха, а ты в дьявола.

- Зачем ты так говоришь? - оторопел старик. - Я правоверный, в мечеть хожу, ничего не нарушаю, Аллах тебя покарает за такие слова.

- Не обижайся отец. Ты ведь даже не знаешь, что поклоняешься сатане. Ты читал «Коран»?

- Я, сынок, еле-еле буквы разбираю. В наше время грамоте плохо учили. С десяти лет зарабатываю на хлеб, какая тут учеба? Это вы молодые, грамотные.

- Так вот, если бы ты прочел Великую книгу, то обязательно знал бы, что Аллах запрещает не уважать, оскорблять, а тем более убивать иноверца. Он разрешает защищать нашу веру, верша только добрые дела. Он вообще не разрешает никого убивать. Только Он решает: кому жить, а кого судить Страшным судом?

- Там, правда, так написано?

- Да, отец!.. Там еще написано, что Аллах не разрешает никаких войн. Не только в Великий пост и во время намаза*, а вообще никаких войн. И тот, кто объявляет «Джихад», вероотступник.

- Ты знаешь, я тебе, верю…. Я вижу, ты хороший человек. Но раз ты знаешь слова Аллаха, почему ты не скажешь их людям? Тебя хочется слушать, ты говоришь очень хорошо и правильно, слова сразу на душу ложатся.

- Отец, даже если я буду самым лучшим равви*, как я им скажу? У тебя в чайхане?

- Почему в чайхане?.. Надо пойти в мечеть, где много народа, они тебя послушают. Ведь они ж должны знать истину. Вон, ты даже знаешь, кто такой равви? Наша молодежь уже и представления не имеет об этом.

- Ты думаешь, мулла и муфтий мне разрешат это сказать? «Кто ты?» – скажут, – муджтахид * новый выискался, свой тафсир* выдумал»? Они ведь тоже читали «Коран», но почему-то не хотят, чтобы ты и другие люди знали истинные слова Аллаха. Да люди меня камнями забросают до того, как я подойду к минбару*. Тот же муфтий наложит на меня фетву*, и меня с позором не только убьют, но и забудут даже родные. А я еще молод, хочу пожить. Знать - одно, сказать - другое. Знание – великая сила. А там, где сила, там и оружие. Вынимая кинжал, еще не знаешь, как его используешь, может, им убьют тебя. Поэтому, когда знаешь истину, еще неизвестно: хорошо это или нет? Сколько людей пострадало за правду? Их жгли на кострах, забрасывали камнями. Святого Ису распяли за правду, за то, что он все наши грехи на себя взял. А ведь он сын Аллаха. Знаешь об этом? Знаешь, как он погиб? А ты, хотя бы знаешь, что он еврей! И Святой Муса тоже. Кстати, равви у евреев называют их священников, потому, что само слово имеет общее происхождение. Вот мы не любим евреев, но даже не знаем, что наш ислам вообще-то позаимствован именно у них. Исламу от силы лет семьсот, а их религии уже пять тысяч лет. Мне лично наша вера нравится больше, она, как и вся христианская, имеет только десять заповедей, а у несчастных евреев запретов, аж, триста с лишним. Их не только придерживаться, выучить все невозможно. Как им только удается все это выдерживать? Видно и в правду, это избранный народ. Где же наша благодарность, в конце концов? Что мы с ними делим? Одни идиот когда-то выгнал их с законной земли, они разбрелись по свету, кое-как приспособились, а мы, добрый, мирный народ, мусульмане улюлюкаем, ем вслед, как дикари и последние сволочи. Как же, все кричат: «Бей, жидов!», и мы туда же, вслед за Гитлером, и другими такими же кретинами. И ты думаешь, что мне это позволят сказать? Ты, хоть это-то знаешь?

- Нет! – захлопал глазами ошарашенный старик. – А ты оказывается, действительно просвещенный и не только в шариате человек, говоришь, как имам, даже лучше. Я вижу, что ты знаешь Коран, как самый настоящий хафиз* или гази*.

- Нет, отец, я ни тот, ни другой. Я – всего лишь простой смертный, как и ты. Хотел быть мутрибом*, так и этого родня не позволила, а вот мулла и имам специально для этого поставлены, учились этому, хадж, возможно, совершали ни один раз. Что же они не рассказали всего этого? Они ведь для того и поставлены, чтобы люди знали слова Всемогущего. Что же они молчат? Они боятся потому, что такие люди, как мы с тобой. Знают истину и боятся. Заметь, не Аллаха боятся, а тех, кто приказал им молчать. А приказали тоже люди, не Мухаммед, а простые, жалкие, грешные люди, которым страшно подумать даже над словами пророка. Вот и я боюсь. Я ведь тоже человек. А может я и ошибаюсь. Я, хоть и читал «Коран», но до конца так и не понял. Арабского языка, к сожалению, не знаю, а те, кто его переводил, возможно, тоже ошибаются. Да и вообще, я мало, что знаю. Чем больше учишься, тем понятнее становиться, что ничего-то толком не знаешь. Правду люди говорят: «век учись, дураком помрешь!»

- Ну вот, - вздохнул и улыбнулся старик. - А то ему мулла не прав, боится сказать правду. Видишь, сынок, сам не знаешь, а говоришь. Ты сначала хорошо подумай!.. Если, что не знаешь, спроси у народа, муллы, нашего муфтия. А потом уже говори! А то ты меня старого даже напугал. Я хоть и безграмотный, но тоже много видел. Больше тебя… Ты вот книжки читаешь, а я жизнь знаю. У меня тут в чайхане столько людей бывает, и умных тоже много. Так что я тоже уму-разуму научился. Надо же такое сказать: служу дьяволу? Ты вот что. Послушай старика. Иди в мечеть, попроси у Аллаха прощения! Он милостив, не накажет тебя. Ты еще молод, потому и глуп. Иди к мулле и хорошенько подумай!

Ибрагим с удивлением посмотрел на старика и понял, что тот воспринял его слова, как покаяние. Ему вдруг стало грустно, и он ощутил сильную усталость. Уже начинало светать, повеяло утренней прохладой. Он попрощался со стариком и пошел домой.


«Ну, и дурак же я! – думал он по дороге домой. - Когда-нибудь точно доиграюсь. Нарвусь на фанатика, и он меня прирежет».

И он вспомнил, как отец неоднократно предупреждал его меньше говорить на религиозные темы.

- Знаешь, сынок, - говорил отец в тот день, когда Ибрагиму пришла повестка из военкомата. - Если хочешь поделиться своими мыслями на эту тему, разговаривай с Аллахом. Иначе тебя когда-нибудь забросают камнями. Люди делятся на волков, шакалов, овец и праведников. Думаю, что ни волком, ни их прислужником шакалом, а уж, тем более овцой ты быть не хочешь. Ты метишь в праведники. А для того, чтобы стать им, нужно знать намного больше, чем знаешь ты. Кроме того, нужно быть твердо уверенным в своей правоте, чтобы твои слова дошли до сердец людей. А для этого нужно обладать таким авторитетом, чтобы они к тебе хотя бы прислушались. А самое главное, ты должен четко понимать, что этим ты можешь вступить в противоречие с духовенством. И только тогда, когда ты почувствуешь, что иначе не можешь, начинай говорить. А попросту трепать языком и шутить на эти темы не стоит, да и опасно. А пока я вижу, что надевать на себя терновый венец ты не собираешься. Поэтому выбирай тему для разговора другую, тем более что у тебя, их столько, что непонятно, кем же ты, в конце концов, хочешь стать? Нас с мамой и сестрой беспокоит и удивляет, что при твоей целеустремленности, упорстве, ты никак не определишься в выборе профессии, которая будет кормить тебя и твою будущую семью. А пора бы. Детство давно кончилось, кончается юность. Осталось только время, которое ты отслужишь в армии. А потом все. Ты мужчина, и вся ответственность ляжет только на тебя. Мы все, конечно, поможем, чем сможем, но все решения принимать будешь только ты сам. К сожалению, жизнь состоит не только из радости. Это очень тяжелая ноша. Я уверен, что ты пронесешь ее с честью. Но, как говорят и у нас, и в России, «от сумы и от тюрьмы не зарекаются». Конечно, мы будем надеяться, что этого не случиться, но на «авось» полагаться опасно. На то, мы и мужчины. Только настоящий мужчина не раскисает, не поддается панике и не вопит о помощи. Твои деды были настоящими мужчинами, а ты должен быть достоин их. Пусть дедушка Ниязи и дедушка Саид спокойно лежат в земле и с гордостью взирают на своего внука с неба. И твоя главная задача не посрамить их. А еще вырастить таких правнуков, чтобы и мне было спокойно за них, когда придет мое время предстать перед Всевышним.

«Эх, папа, папа, - думал Ибрагим, вспоминая те редкие вечера, когда они оставались с отцом наедине. - Как же я по тебе соскучился?.. По тебе, маме, братишкам, даже тетушке. Что же такое произошло в Канибадаме, что вы с мамой должны были уехать?»


Он вошел во двор родительского дома. На деревянной пристроечке к дому в виде открытой веранды тихо посапывали уснувшие родственники, тетушка и младший братишка Амир. Видно было, что они так и уснули за столом после ужина. Кто-то укрыл их ватными одеялами. Тетушка спала почти что сидя, чуть-чуть похрапывая, остальные лежали вповалку. Он поправил сползшее с нее одеяло и подошел к тандыру*. Печка была еще теплой, а внутри стоял старый, обгоревший, закопченный чайник. Он взял его и, поняв, что в нем еще есть вода, налил полную пиалу. С жадностью ее опустошил, снял туфли и осторожно, стараясь никого не разбудить, залез под бочок к младшему братишке, свернувшемуся калачиком. Тот чуть-чуть пошевелился, перевернулся и, сладко почмокивая, уткнулся в его плечо. Ибрагим свободной рукой осторожно натянул на него одеяло и закрыл глаза.

«Как же хорошо и уютно дома!» – подумал он и мгновенно заснул.


- 4-

Из аэропорта он сразу же поехал в родительский дом, откуда четыре с половиной года тому назад уходил в армию. Собственно это был даже не целый дом, а половина довольно большого одноэтажного кирпично-каменного дома с небольшим двориком и маленькой пристройкой на месте бывшего сарая. Для того чтобы жить в столице республики, пришлось значительно пожертвовать площадью, как дома, так и двора. Двор и дом в Канибадаме были больше раз в десять.

Подойдя в полдень к знакомому, трехметровому дувалу, он пригнулся и вошел в маленькую, знакомую с детства, калитку. Она захлопнулась и сильно шлепнула его по ягодицам. От неожиданности он уронил чемодан и вспомнил, как еще до армии сам поставил через чур жесткую пружину, благодаря которой вошедший получал хороший пинок. За четыре года он умудрился совершенно забыть об этом, и сейчас калитка ему об этом напомнила таким образом.

« Ну, теперь уж я точно вернулся домой», - улыбнулся он, потирая ушибленный зад.

За эти годы его отсутствия практически ничего не изменилось. Все так же журчал неглубокий, обложенный камнем и пересекающий двор арык. Единственным новшеством была сооруженная в дувале решетка в том месте, откуда он перетекал от соседей. Как потом оказалось, они завели собаку, которая забиралась в чужие дворы и воровала все, что попадалось ей в зубы. Все остальное оставалось таким же, каким это было еще до армии.

Все так же угрожающе провисал высокий навес с виноградником, который вместе с дувалом и крышей дома, покрытой оцинкованным железом вместо канибадамской черепицы, поддерживали еще четыре полые железобетонные трубы. Как ни странно, еще не рассыпался деревянный помост, доставшийся еще от предыдущих жильцов. Это было довольно странное сооружение, похожее на приподнятую от земли на полметра огромную беседку с метровыми балюстрадами с трех сторон, на которой можно было спокойно разместить человек тридцать. Отсутствующую крышу еще задумали делать старые хозяева, потом несколько попыток предпринимали уже новые, но, ни те, ни другие, так и не приступили к осуществлению замысла. Главной причиной этому было то, что этому монстру долгое время никак не могли найти место. Когда, наконец, его взгромоздили перед домом, у крыльца, предварительно уничтожив несколько кустов орешника с цветником, он, навечно, занял это место, которое оказалось самым удобным. Потом выяснилось, что данная перестановка выявила ряд преимуществ. Во-первых, совершенно не понадобилась крыша. Ее с успехом заменили виноградник с навесом и огромное инжирное дерево, сросшееся с дувалом. Во-вторых, гости, входящие во двор, сразу же попадали к достархану, в-третьих, освободился участок двора, где разместили небольшой огород, а в-четвертых, это позволило застеклить и утеплить террасу в доме, что увеличило количество помещений. К трем небольшим комнатам добавилась еще одна большая, и появилась довольно просторная теплая кухня. Если учесть, что старший брат Ибрагима Рашид, соорудил из сарая свое жилье, то у каждого обитателя, включая младшего брата, оказалось, по собственной, личной комнате.

Ибрагим еще раз огляделся. Все остальное, как будто тоже не изменилось. Тандыр, мангал, уличная печка стояли на месте и не претерпели никаких изменений. Правда, подобие сарая для угля и дров соорудили в самом углу двора, рядом с туалетом. На дверях пристройки висел огромный замок. Из телефонных разговоров с мамой он знал, что Рашид уехал в Одессу, поступать в мореходное училище.

На доме замка не было, хотя мама сообщила телеграммой, что их не будет до 15 июня, а Амир уехал в Ташкент к дяде Шамилю. Открыв дверь, он вдруг увидел тетушку, которая дремала у телевизора.

Увидев племянника, она оживилась и тут же стала поносить его то, что он совершенно забыл дом, родных и невесту, которая устала ждать.

Эти причитания напомнили ему, что три года назад, в последний день его отпуска из армии, они из-за этого в который раз крепко повздорили, но радость от встречи развеяла даже эти неприятные воспоминания. Он бросился к ней и крепко обнял. В его объятьях она еще немного поворчала, затем расплакалась и стала его целовать.

Как только они оторвались друг от друга, к нему на шею, толкая друг друга, стали бросаться неизвестно откуда взявшиеся родственники и соседи. Их было много. Приятным сюрпризом оказалось то, что Амир еще не успел уехать в Ташкент и тоже обнял брата. Пока Ибрагим целовался и обнимался с каждым, на достархан успели поставить несколько глубоких тарелок с горячей шурпой.