Михаил Мухамеджанов

Вид материала

Документы

Содержание Московская вольнница

Подобный материал:

• Михаил Мухамеджанов, 5756.28kb.
• Автор файла (январь 2009г.): Мухамеджан Мухамеджанов, 250.83kb.
• Источник: приан ру; Дата: 25. 07. 2007, 1194.96kb.
• Симфония №6, фа мажор,, 117.38kb.
• Михаил Зощенко. Сатира и юмор 20-х 30-х годов, 1451.23kb.
• Белоголов Михаил Сергеевич «79 б.» Королёв Сергей Александрович «76 б.» Лущаев Владимир, 13.11kb.
• Михаил кузьмич гребенча, 73.67kb.
• Бюллетень книг на cd поступивших в библиотеку в 2010 году, 544.6kb.
• Алексеев Михаил Николаевич; Рис. О. Гроссе. Москва : Дет лит., 1975. 64с ил. (Слава, 1100.71kb.
• Михаил Илларионович Кутузов великий сын России, величайший полководец, генерал-фельдмаршал, 113.48kb.

Перед тем, как сесть за стол, он распаковал свой чемодан и стал доставать подарки. Все были довольны, особенно тетушка. Ей он преподнес маленькую черную коробочку, в которой лежал изящный золотой гарнитур из сережек с аметистами и перстенька с изумрудом. Он знал, чем ей угодить, к этим камням она имела особую слабость. Из-за аметистов у нее часто возникали раздоры с мамой, которой они тоже «безумно» нравились. Поэтому для мамы в чемодане лежала точно такая же коробочка, с точно таким же гарнитуром с той только разницей, что в сережках и колечке присутствовали одни аметисты.

Как только восторги и радость поутихли, все расселись за достарханом. Тетушка прочитала молитву, и началось праздничное застолье.

Не успел он облизать ложку после шурпы, тетушка неожиданно снова завела разговор о свадьбе. Недовольно поморщившись, он попытался, как это проделывал не раз до армии, перевести разговор на другую тему. Увидев, что это не удается, он дождался, когда тетушка закончит фразу, и твердым голосом, чеканя каждое слово, заявил:

- Прошу прощения, но никакой свадьбы не будет! По крайней мере, до тех пор, пока я не окончу институт.

Наступила гробовая тишина. Сидевшие за достарханом перестали жевать, смолкла даже перепелка в клетке, и только журчащий арык напоминал о том, что жизнь еще не кончилась.

- Значит, не будет? – нарушил тишину тихий тетушкин голос с угрожающими нотками. - А как же быть с невестой и обещанием, которые мы дали ее семье?

Понимая, что его резкое и смелое заявление повергло всех в шок, Ибрагим решил попытаться разрядить обстановку. Он наклонился к тетушке, нежно прижался щекой к ее плечу, и ласковым, просящим голосом заговорил:

- Тетушка, вы же самая мудрая и добрая женщина на свете. Вы же все прекрасно понимаете сами и все можете уладить. Ну, пожалуйста! Ведь мне же надо доучиться, встать на ноги. Ну, куда я приглашу жену? К бабке, у которой снимаю комнату, или в общежитие? Я понимаю, что мы дали слово, но уж так получилось. Это же такая ответственность. Я к ней не готов.

- Что ж? Придется уладить, раз просит любимый племянник, - лукаво улыбаясь, ответила она, и посмотрела на него долгим и внимательным взглядом, словно бы заново изучая его.

Считая инцидент исчерпанным, Ибрагим улыбнулся, поцеловал тетушкину руку и стал передавать приветы от московских родственников. Его стали расспрашивать о том, как они живут, а он охотно и подробно стал рассказывать и о них, и о своей жизни в Москве. Видя, что тетушка слушает его внимательно и с удовольствием, остальные, естественно, тоже присоединились к ней.

Весь оставшийся вечер разговор о свадьбе больше не возобновлялся. Потом он пел вместе со всеми народные песни, подыгрывая на рубабе, слушал, как на дутаре играл сосед и только уже поздним вечером, когда ушли соседи и часть родственников, тетушка спросила:

- У тебя в Москве кто-то есть?

- Дорогая тетушка! – серьезно ответил Ибрагим. – Я бы мог и солгать, но делать этого не хочу и не буду. У меня, конечно же, были девушки, даже женщины, но сейчас никого нет. Я и в самом деле хочу доучиться, а там будет видно. Обещать, что у меня никого не будет, было бы глупо, да вы бы и не поверили.

Она улыбнулась, ничего не сказала, но вновь посмотрела на него долгим изучающим взглядом.

Он выдержал этот взгляд, улыбнулся, поцеловал ее в щеку и отправился спать.

Он был доволен. Все, наконец, вроде бы образовалось. Она согласилась с его доводами, а он ее не обманул. Может быть, она и не слишком ему поверила, но на этот момент у него даже в мыслях никого не было.


МОСКОВСКАЯ ВОЛЬННИЦА


-1-

Если бы тетушка только знала, у какого количества девушек и молодых женщин он пользовался оглушительным успехом? Стройный, плечистый, темноволосый с тонкими красивыми чертами лица и красивыми азиатскими глазами он сразу же привлекал их внимание, а дальше шли в ход: обходительность, тактичность, скромность и удивительная, естественная простота в обращении. Все это действовало на них безотказно, и сокрушительно. Ему охотно давали телефоны, а он аккуратно их записывал, причем, как правило, предложение поступало от самих представительниц слабой половины человечества. Его записная книжка буквально пухла от женских имен и телефонов.

Как-то его однокурсники ее выкрали, и весь институт просто балдел, зачитываясь ею, как неплохим любовным романом. На одну только букву «А» было записано около тридцати имен. Чтобы как-то их различать, напротив каждого имени стояла своя пометка, характеризующая, ее обладательницу.

Однажды один из студентов Олег Бросов, который, вероятнее всего, ее и стащил, с выражением, выделяя пометки, зачитывал перед застывшей аудиторией отдельные выдержки.

- Алла, «тел.» - телефон, «студ.»- студентка. «Втормед.»- Второй медицинский, «св» - свободная или светленькая, нет - темненькая, значит, свободная. «Пух.» - вероятно, пухленькая, «хор.» – конечно же, хорошенькая, «ум.» – значит, умненькая. «Общ.» – интересно, живет в общежитие или общительная? Думаю, все-таки общежитие. «Пироговка» – вероятно, место знакомства. Далее. Алла - другой телефон, студентка текстильного, высокая, стройная, умная. Ребята, внимание! Москвичка, увлекается музыкой, да и познакомились они в большом зале консерватории, ничего не сказано о внешности. Мужики! Тут вообще классный вариант: Анна – красавица, разведенная, да еще и с ребенком. Интересно сколько ему лет? Ну, вообще, - отдельная квартира! Заведующая отделом в универмаге! Дача! А знаете, где они познакомились? В музее Дарвина. Мужики, да это же просто кладезь девиц! – и обращаясь к Ибрагиму, воскликнул. - Рахимыч! Мы, конечно, понимаем, что ты человек восточный, собираешь гарем. Но умоляем, поделись! Ты же человек добрый. А Аллах велел делиться.

Ибрагим не сердился на Олега и ребят. Наоборот, веселился со всеми, удивляясь тому, что книжка, заведенная месяца четыре назад, так быстро заполнилась женскими именами. Правда, почти всех обладательниц он видел в жизни, в большинстве случаев, лишь по разу. А не обижался он потому, что слава о нем, как о «Великом сокрушителе женских сердец», была всего лишь мифом. Все эти его многочисленные женщины и девушки на самом деле являлись случайными знакомыми, большей частью даже деловыми. Все они были симпатичны, даже красивы, но среди них не было тех, кто мог похвастаться, что имел с ним какие-либо близкие отношения.

Для тех, кому это удалось, существовал другой, глубоко спрятанный от посторонних глаз список, в глубине его сердца и памяти. Запомнить его было нетрудно. За все четыре года жизни в России в нем скопилось всего лишь пять имен. Ребята были бы очень удивлены, узнав, что все его любовные похождения ограничивались тремя короткими армейскими романами и двумя случайными, интимными, такими же мимолетными свиданиями в Москве. Но еще больше они удивились бы тому, что он, оказывается, презирал себя за эти минутные слабости. И происходило это совсем не из-за того, что он трусил, скромничал или стеснялся. Совсем наоборот, где-то он даже перебарщивал с напором, решительностью, быстротой, а порой даже неестественной для него наглостью.

Отсутствие надзора со стороны тетушкиных соглядатаев и родственников способствовало и позволяло вести свободный образ жизни, конечно же, утоляя любопытство и свое мужское естество. Морское мужское братство постоянно завязывало увлекательные романы и делилось своими любовными похождениями, что разжигало страсти до предела. Он не хотел оставаться в стороне, более того его страсть не давала ему возможности даже на небольшие передышки. Слабый пол настолько будоражил его плоть и воображение, что на его представительниц он уже не мог не только спокойно смотреть, но и думать о них.

Понимая, что все его возлюбленные будут временными, он старался поступать так, как поступали остальные ребята, учил тот же Славка, а именно. Прежде всего, не давать никаких обязательств, не особенно влюбляться самому, избегать серьезных выяснений отношений, стараясь делать их легкими, непринужденными, а главное, не допускать, чтобы партнерша питала на его счет какие-то иллюзии. Увы, как раз происходило противоположное. Все его пассии влюблялись в него по самые уши, что превращало последующие отношения в самые настоящие трагедии. А это, в конечном счете, стало приводить к тому, что он вообще стал избегать женского общества.

Много позже он понял, почему у него не получалось легких отношений с женщинами? Конечно же, в первую очередь это происходило потому, что заниматься любовью с кем попало, он категорически не желал. Легкодоступные дурочки, которые сами вешались к нему на шею, вызывали в нем чувство брезгливости и отвращения. Славка, единственный посвященный в его интимную жизнь, считал, что именно это и являлось источником его неудач.

- Ты ищешь принцесс, ждущих сказочных принцев, - упрекал его армейский друг после очередного скандального романа, - не желаешь коротать приятное время с любительницами любовных утех, теми же девушками легкого поведения, вот и получай приключения на свою задницу! Подавай ему морально устойчивую, умную и красивую, как Быстрицкая, не меньше. Я бы тебя понял, если бы так лошадь выбирал, подругу жизни, наконец, а тут ведь нужна подружка, чтобы расслабиться, утолить свое мужское естество, чтобы с ума не сойти. Я же вижу, как ты маешься. Это же сбрендить действительно можно, наблюдая, что ты с собой вытворяешь. Тебе ведь даже пальцем шевелить не нужно, как они сами в очередь мгновенно выстроятся и сами твою любую прихоть выполнят с радостью. Вот и строй их, меняй почаще, и все будет в порядке. А ты сам на свою голову такое вешаешь, что хоть святых выноси. Со стороны на все это смотреть, дурно становится. Все твои идеалы просто сходят с ума, влюбляются по самое некуда и уже не могут без тебя жить. Это же просто наваждение какое-то! Как только ты приближаешь к себе очередную офицерскую жену, так она прирастает к тебе намертво. Ты хотя бы представляешь, чем это, в конце концов, может закончиться?

Ибрагим это прекрасно представлял. Мужья-офицеры, жены которых сходили от него с ума, могли сурово встать на защиту своей чести, и ему бы, ой как не поздоровилось, не защитил бы даже командир, последнее время уже как-то странно посматривавший на своего любимчика. Три раза с одним и тем же печальным концом, где этого несчастного Дон Жуана приходилось силой отбивать и прятать от вполне приличных дам, разом потерявших разум, стыд и честь, и их разъяренных супругов было уже многовато.

Ибрагим и сам видел, что все это уже давно перестало быть смешным, но понять, почему это происходит, не мог. Казалось бы, он все делал правильно, и женщин подбирал умных, замужних. Ведь это гарантировало от нежелательных последствий, так как они сами и прежде всего, были заинтересованы в сохранении своих тайн.

Собственно говоря, понять все это можно было уже во время первого романа. Тридцатилетняя красивая, умная и интеллигентная брюнетка Юлия сразу же после первой бурно проведенной ночи никак не могла прийти в себя и призналась, что такого счастья не испытывала никогда в жизни.

- Господи! – с усталой улыбкой взмолилась она после очередной, уже потерявшей счет близости. – Все, больше не могу! Сейчас же встаем, кормлю тебя завтраком, и немедленно убирайся с глаз! Иначе ты меня просто угробишь.

Ибрагим вскочил и стал быстро одеваться, стараясь не смотреть на хозяйку. Было видно, как он смущен и подавлен, явно не понимая, чем вызвана такая реакция. Юлия привстала, с интересом за ним наблюдая, охнула, рухнула головой в подушку и забилась в истерике.

Он остановился, не успев натянуть на себя второй ботинок, подошел к кровати, присел на краешек, осторожно положил руку на ее плечо и заговорил нежным, виноватым голосом:

- Прости меня, пожалуйста! Я же говорил, что не имею никакого опыта. Надо было меня остановить, попросить. Ведь я же не хотел причинить тебе зла, наоборот, очень хотелось, чтобы тебе было только хорошо, и мне казалось, что ты всего этого хочешь. Ты же мне очень нравишься, может даже больше, чем нравишься, иначе бы здесь не остался. Мне даже жутко, что я посмел причинить тебе боль и разочарование. Прости, пожалуйста, если сможешь! Я, конечно, уйду, как ты просишь, и никогда к тебе даже не приближусь, но только не думай обо мне плохо!

Юля оторвала голову от подушки, подняла не него красивые, полные любви глаза, и он увидел, что она только что умирала от смеха, а не от огорчения, как он думал. Это смутило его еще больше, и он застыл в оцепенении, не зная, что делать дальше.

- Тебе когда возвращаться в часть? – лукаво спросила она, прильнув к его груди.

- Когда захочу, - растерянно ответил он.

- Так ты в самоволке?

- Нет, то есть да!

- Что-то я не поняла?

- Ну, у меня есть чистая «увольнительная», - пояснил он. – С разрешения командира, только об этом никто не должен знать. Так что ты не волнуйся, меня искать не будут! Правда, мне нужно периодически звонить самому.

- Тогда быстро звони, а я все-таки пойду готовить завтрак! - прошептала она с улыбкой, целуя его в нос. - Надо же и это предусмотрел. И еще говорит, что нет опыта. Даже страшно представить, что будет, когда он у тебя появится. Постарайся остаться хотя бы до завтрашнего утра! Тебе же выспаться тоже бы следовало, меня всю ночь мучил, сам, небось, тоже измучился. Хотя тебя измучаешь. Это надо же? Экая силища и в таком наивном, невинном дитя! Я и не представляла, что такое вообще может быть на свете. Не останови такой пыл, точно со свету сживешь. Казалось, все перевидала, а выходит, все наши мужички, да и кавказские петушки по сравнению с тобой блохи, да клопы. Теперь на них и смотреть-то смешно. Пыжатся, лезут кобелями, а на деле шавками оказываются, пшик – два и все. А тут такой львище, спокойный, вдумчивый и до того заботливый, тактичный и могучий, что поневоле голову теряешь. А с виду и не подумаешь.

- Так ты на меня не сердишься? – озадаченно удивился он.

- Сержусь, еще как сержусь, милый ты мой! - шутливо улыбнулась она, встала и, направляясь на кухню, остановилась, задумчиво пояснив. - Какой же ты еще дурачок, ты же со мной такое сотворил, что теперь уж и не знаю, на каком я свете, как жить дальше и без тебя?

Этот первый недолгий армейский роман окончился не слишком громким скандалом. Об их отношениях кто-то из соседей Юлии настучал в партком по месту службы мужа. Юлия собрала вещи и уехала к родителям в Киев, оставив записку, где предлагала развод. Вернувшийся из похода муж пустился в беспробудное пьянство, разгул и скоро нашел себе новую подругу. Ибрагима, тщательно скрывавшего свои похождения даже от командира, и пытавшегося защитить честь своей возлюбленной, задраили на лодке и недели полторы не выпускали до самого боевого похода. С Юлией он больше так и не увиделся, хотя в последнее их свидание у них состоялся разговор, в какой-то мере расставивший все точки.

- Спасибо тебе за все! – с грустью говорила она, словно предчувствуя прощание. – Я тебе действительно очень благодарна, но наши отношения в том виде, каком они развиваются, нужно заканчивать. Пожалуйста, не перебивай! Я догадываюсь, о чем ты хочешь сказать. Мне и так трудно говорить, но я должна это сделать. Я вижу, что наши отношения слишком далеко заходят и это уже может закончиться очень плохо. Вот ты меня боготворишь, сделал самой счастливой бабой на свете, а я ведь всего этого не стою. Свой выбор я сделала давно, женив на себе своего старшего лейтенанта. Мечтала, что он меня на мир вытащит посмотреть, себя показать. Все вроде бы свершилось, как мечтала. До жены капитана второго ранга дослужилась, мужа на службе ценят, а вот в остальном мы оба с ним слабаками оказались. Я ребенка вначале не хотела, боялась, помешает сказочной жизни, он не настаивал. Потом увидела, как он пьет, да молоденьких дурех по подворотням тискает, и решила, чем я хуже, стала мужичками баловаться. Он, кабан по бабам таскался, считая себя неотразимым дамским любимцем, ну и я стала этих недоумков менять, как носовые платочки. Всех и не упомнишь. Меняла часто и быстро, чтобы свинства не допускать. И доменялась, что после нескольких абортов Бог лишил материнского счастья. И вдруг ты! Поначалу думала: ну, дорвался мальчонка, пусть потешится, а потом вдруг, как током ударило. Да это же чудо, о котором даже мечтать не смеешь, и все сразу: и любовь нежная до самозабвения, и сила мужская неиссякаемая, и уважение, заботливость, ответственность. И все искреннее, неподкупное, что даже танком не сдвинешь, остается только подчиняться и наслаждаться бабьим счастьем, осознанием, что ты в руках сильного и умного мужика. И все это выпало мне тридцатилетней дуре, наделавшей столько глупостей, что и до смерти не отмолить. Не говори ничего, молчи и слушай! Ты и так для меня много сделал, женщиной настоящей, счастливой, а теперь все. Не могу я от тебя больше такие подарки принимать, не стою я этого, но и отказаться так просто не могу. Хочешь приходить, приходи, я только рада буду еще потешиться бабьим счастьем, а душу свою не растрачивай, пожалей, оставь на потом! Прежних отношений сама не допущу, я же себя окончательно уважать перестану. Ты же себя вон как уважаешь, вот и мне оставь такое право. Мне уже тридцать с лишним, а ты только жизнь начинаешь, потому и не могу взять то, что не принадлежит. Не могу такой грех брать на душу. Ты ведь и меня своей силой тоже сильной быть заставил. Даже и не думала, что смогу сама своими руками оттолкнуть от себя такое счастье. А теперь даже горжусь, что пересилила в себе бабу распутную, человеком снова стала. Ты же не от большой любви ко мне пришел, а вот поиграться, как другие, не смог, не захотел. Видно, ты этого никогда не сможешь. Слишком уж ты уважаешь себя, других, даже тех, кто этого не заслуживает. Я раньше думала, что такие мужики только в книжках, да легендах бывают. Ты вот все о своем народе говоришь с такой любовью, что позавидуешь. Видно там, у вас действительно такие только и остались. А вот у нас они как-то повывелись. Так что ты с ними и с нашими бабами поосторожней будь! Они же тебя на части разорвут, узнав только о том, каким ты можешь быть в постели, неутомимым, неуемным любовником, да еще заботливым, все время голову ломающим, как бы зазнобе плохо не сделать, да удовольствие доставить превеликое. Точно разорвут, в грязь втопчут, мужики из зависти и лютой злобы, бабы – из-за жадности и глупости. Ты уж извини, если по старшинство опытной бабы учу тебя жизни. Пусть это тебе будет платой за те счастливые мгновенья, которые ты мне надарил с лихвой, а может, даст Бог, и еще подаришь.


После дальнего почти четырехмесячного похода, где немного подлечивший истерзанные чувства и истосковавшийся по женскому обществу Ибрагим, не извлекший урока из предыдущих событий, снова вляпался в очередной роман, до удивительности похожий на первый. Разница заключалась лишь в том, что на этот раз у его двадцатипятилетней возлюбленной все-таки произошло самое настоящее помутнение сознания. Она честно призналась мужу, одиннадцатилетней дочери, что не может жить без своего возлюбленного, и стала преследовать его несчастной, одиноко стоящей фигурой у контрольно-пропускного пункта.

Слава Богу, и на этот раз все окончилось более-менее благополучно. Ибрагим, ошалевший от такого поворота событий, уже сам попросил вмешательства. Несчастную признали душевнобольной, пожалели, естественно простили и вернули в семью.

Как говорится, Бог любит Троицу, и третий, так и не начавшийся, задушенный в самом зародыше роман убедил Ибрагима больше судьбу не испытывать, по крайней мере, до конца службы. Пришлось крепко брать себя в руки и не приближаться к дамскому обществу ближе километровой отметки. И это, как ни странно, принесло определенные, положительные результаты.

Однажды на коллективном просмотре популярной итальянской кинокартины «Укрощение строптивого» на том самом месте, где главный герой рубит дрова, чтобы как-то унять свое влечение к героине, члены экипажа в буквальном смысле чуть не умирали со смеха. Оказалось, что методику погашения в себе своих страстей, избранную Челентано, уже давно и успешно использует их гидроакустик. Причем, нагрузки, которыми он пытался унять свою плоть, были несоизмеримо большими и намного разнообразнее, отчего колка дров актером, да еще с пританцовыванием казалась жалкой пародией, хотя и красивой игрой на публику.

Ибрагиму ничего другого не оставалось, как веселиться вместе со всеми, хотя видел, как моряки, покатываясь со смеху, дружно толкают друг друга и показывают на него. Как говориться, что есть, то есть. Ему действительно приходилось измучивать себя жуткими нагрузками и разносторонними делами так, что от усталости свалиться замертво.

И ведь других способов он не находил. Прибегать к такому подсказанному когда-то еще в юности ребятами, дающему хоть какое-то облегчение методу, как онанизм, он считал равносильным самоубийству. Даже мысли об этом омерзительном действие, как и поход к проститутке, вызывали в нем приступы рвоты.

Среди народа ходили упорные слухи, что подводникам и другим служащим стратегических служб в пищу подмешиваются специальные препараты, ослабляющие половые инстинкты. Когда об этом спрашивали Ибрагима, он даже мог поперхнуться. Да, на лодке были какие-то успокаивающие средства у врача, было вино, спирт сверх меры, но все это выдавалось только с разрешения врача, но только после приказа командира, а тот скорее бы проглотил все это сам, нежели позволил притупить «уши лодки». Во всяком случае, добавить несколько капель брома в чай гидроакустика он разрешил только один раз по настоятельной просьбе врача, когда тот припугнул, что напряжение после двухсуточной, непрерывной вахты может непредсказуемо повлиять на слух.

Ибрагим потом часто с благодарностью и искренней признательностью своих морских друзей, которые помогали ему переносить все тяготы нелегкой службы, даже такие их острые шутки, как « чистоплюйство до добра не доводит», воспринимал, как доброе сочувствие и советы. Это они научили его не так остро реагировать на злобные реплики и остроты тех, кто никак не мог понять и удивлялся, почему у него такая спортивная фигура, богатырское здоровье, и как это он успевает переделать такое огромное количество дел? И ему, конечно, страшно завидовали, что он может вот так легко знакомиться с женщинами, очаровывать их своей внешностью, спортивной фигурой, пением, даже гитарой, на которой он толком-то и играть не умеет. Везет же так человеку? За что ему все это?

Глядя в восторженные, чуть тронутые завистью глаза сокурсников, Ибрагим вспоминал любимый кинофильм «Мичман Панин», где моряки вот так же любовались и восхищались героем. И ведь они так же не догадывались об истинных причинах этого героизма. Всех их волновали только любовные похождения, и никому даже в голову не могла прийти мысль, что речь идет об ответственности мужчины за порученное дело, перед людьми, собой, совестью и Богом.


Однажды в армии ему удалось присутствовать на похожем, как в этом фильме, суде офицерской чести. Матросов туда не допускали, но он попал в офицерский клуб совершенно случайно, сопровождая замполита.

Судили молодого капитан – лейтенанта, который пригласил на подводную лодку вольнонаемную служащую, и ей пришлось даже «поучаствовать» в боевом походе. Женщина на военном корабле вообще – нонсенс, а тут еще подлодка. Короче, случай был просто анекдотичным, но только не для этой гостьи. Дома на берегу у нее остался муж – офицер, да еще и семилетний сынишка.

А случилось это так.

Вахтенный матрос, которому, вероятно, тоже досталось, растерялся, увидев на борту команду, командира и проверяющего - капитана первого ранга, и отрапортовал, что на борту корабля все в порядке. И лодка вышла в море.

Хорошо еще, что она была дизельной, поэтому отсутствовала на базе только недели три, но и этого хватило, чтобы несчастную женщину успели похоронить. Она ведь прошла через КПП на секретную базу, и обратно не вернулась. Стало понятно, кроме как в море, деться ей было некуда, а командир скорей бы пулю пустил себе в висок, чем решился бы доложить в штаб, что на вверенном ему, военном корабле находится посторонний, да еще, «пардон!», - баба. Моряки рассказывали, что только присутствие проверяющего спасло несчастную пару, и их не выкинули за борт.

Ибрагим не знал, что произошло с женщиной, ее мужем и дочкой, но видел, как достойно себя вел себя капитан - лейтенант, разжалованный в младшие лейтенанты и бравший всю вину на себя, пытаясь доказать, что затащил работницу базы на лодку силой. Все мужики одобряли его действия, многие им восхищались. В их числе был и Ибрагим. Офицер вел себя достойно, по-мужски, а это не могло не вызывать уважение.

Ибрагим делил сильный пол на настоящих мужиков и слюнтяев. И середины для него не существовало. С молоком матери он впитал в себя это чувство, ему нравились только те мужчины, кто не боялся ответственности за все свои поступки, включая даже неправомерные.

- Если женщина не права, попроси у нее прощения, – любил он повторять фразу, услышанную от отца, как и тот, считая, что спрос с настоящего мужчины должен быть несоизмеримо больше, чем с женщины или мальчика, да и, то, только с грудного малыша.

В то же время большого сочувствия бывший капитан-лейтенант у него не вызывал. Как подводнику, Ибрагиму было понятно еще и другое. Огромная мера взаимной ответственности, которая присутствовала на боевом корабле, не позволяла члену команды подобных проступков, так как они влекли за собой удар по всем остальным. И он отлично представлял, какое потрясение испытали моряки-подводники этого корабля во главе с их командиром. Мужчина должен был быть ответственным во всем, даже тогда, когда эта ноша становится непосильной.


-2-

Московский инженерно-физический институт был сугубо мужским. Редко какая девица попадала в его стены, но даже самая страшненькая и неказистая сразу же становилась предметом всеобщей влюбленности и обожания. Однако при всей любви к редким представителям противоположного пола, доходило до того, что дамские комнаты за ненадобностью переоборудовали во что-либо другое, а несчастным женщинам приходилось бегать через всю довольно большую территорию в единственный туалет в главном корпусе.

Однажды, еще в начале первого семестра, Ибрагима попросили зайти в комитет комсомола, где комсорг Юрий Рыжов обратился к нему с просьбой.

- Слушай, Ибрагим! – говорил Юрий. - У тебя как-то легко и здорово, получается, знакомиться со слабым полом. Может, поможешь нам с девушками для вечера? Мы тут обзвонили несколько институтов, разослали приглашения и даже заслали гонцов. Но по опыту прошлого я в это слабо верю. Если тебе не трудно, пожалуйста, помоги институту. А то мужики опять будут танцевать друг с другом, вдобавок еще и напьются. Кстати, ваша единственная на потоке Надя Кошелева переводится в другой институт. Она так ревела в ректорате о мужском засилье, что ей сам ректор разрешил перевод. Если твое сердце дрогнет, и ты пожалеешь ребят, советую зайти в медицинские, педагогический, короче туда, где с кавалерами не густо.

Ибрагим неплохо выполнил это поручение, пригласив девушек сразу из нескольких вузов. Собственно говоря, это оказалось и не так уж трудно.

Погуляв по Пироговке, он посетил педагогический и оба медицинских института. Кроме официальных визитов в комитеты комсомола, деканат и профкомы, он знакомился со стайками девушек прямо на улице и приглашал на вечер еще и их, красочно его описывая.

Не обошлось и без эксцессов.


В комитете комсомола Первого Московского медицинского института за закрытой дверью раздавались громкие голоса. Постучавшись несколько раз и не получив ответа, он вошел в довольно просторную комнату с двумя огромными, запыленными окнами и придвинутыми к ним, такими же огромными, старинными письменными столами.

Столы были специально расставлены так, чтобы сидящим было хорошо видно входящих. Единственный стенной шкаф в левом углу был заставлен и завален книгами и газетами до самого, почти четырехметрового потолка, поэтому остальной макулатурой и другими канцелярскими принадлежностями были завалены сами столы и все свободные углы. Причем, штабеля из газет, книг и журналов как-то скрашивали облезлые стены и чуть-чуть не доставали до портретов видных коммунистических деятелей и советских вождей, что пылились в больших золоченых рамах. Остальная площадь была совершенно свободна, не считая довольно приличного количества старых, самых разнообразных стульев. Все это создавало впечатление, что в этой комнате действительно занимаются серьезными, общественными делами.

Видя, что на него не обращают внимания, Ибрагим недолго постоял, затем присел на стул возле двери и начал внимательно изучать комнату и их обитателей.

У торца левого стола, за которым сидел рыжий, щуплый парень в очках, происходила оживленная беседа. Спиной к Ибрагиму стояли двое: долговязый, прыщавый паренек в белом халате и пухленькая, темноволосая девушка, которые что-то бурно объясняли «Рыжему». За другим столом, развернувшись к ним и подперев щечку рукой, их так же внимательно выслушивала голубоглазая, стройная блондинка. На крышке ее стола, опираясь правой рукой на кипу газет, восседал толстый, краснощекий парень с маленькими глазками, болтал ногами, иногда вставлял громкие короткие реплики и сам же над ними похохатывал.

Через какое-то время Ибрагим понял, что «Долговязый» и «Пухленькая» пытаются доказать, что комитет комсомола был неправ в отношении их студенческой группы, когда снизил показатели по посещаемости занятий по физкультуре. У многих девушек были уважительные причины, а две, хоть и задним числом, даже представили соответствующие справки. Снижение показателей оказалось серьезным нарушением установленных деканатом правил и грозило лишением стипендии.

Через две-три минуты «Рыжий», наконец, заметил скучающего Ибрагима и, стараясь перекричать разгоряченных собеседников, громко спросил:

- А у вас, что?

- Здравствуйте! Я к вам насчет девушек, – оживился в ответ Ибрагим.

Оживленная беседа мгновенно прекратилась и все обернулись в его сторону.

- Каких девушек? – поправил очки растерявшийся «Рыжий».

- Желательно, хорошеньких, - мечтательно улыбнулся в ответ Ибрагим и, показывая взглядом на «Блондинку», добавил. - Таких, например, как эта очаровательная девушка.

«Рыжий» открыл рот, побледнел и снова поправил очки. Вероятно, это была своего рода защитная реакция, чтобы скрыть волнение.

- А зачем вам девушки? – осторожно поинтересовалась «Блондинка», подняв на Ибрагима свои красивые, голубые глаза.

- Странный вопрос - зачем нужны девушки? – удивленно ответил он, не отрывая от нее глаз.

Та смутилась и, в отличие от «Рыжего», покраснела. «Пухленькая» от удивления тоже сделалась пунцовой, у «Долговязого» вытянулось и без того длинное лицо, а у «Краснощекого» так отвисла челюсть, что появился третий подбородок. «Рыжий» побледнел еще больше, округлил глаза и, глядя поверх очков, сползших на нос, почти шепотом спросил:

- Вы думаете таким образом найти себе девушку?

- Девушек, - поправил его сияющий Ибрагим. - Много девушек.

- Вы что, будете выбирать? – озарило «Пухленькую».

- Зачем выбирать? И вы подойдете, и ваши подруги. Я же объяснил, чем больше девушек, тем лучше. У нас на Востоке считают, некрасивых девушек не бывает вообще. Все они по-своему привлекательны и очаровательны. Так что я готов познакомиться со всей женской половиной вашего института. Это было бы просто здорово. Ну, как, согласны? – радостно дополнил свое объяснение Ибрагим и двинулся к ребятам.

«Пухленькая» вцепилась в рукав «Долговязого», который, пятясь, стал двигать мощный стол на «Рыжего». «Блондинка» мгновенно вскочила со стула, обежала стол, чуть не сбив с ног стоящих, и вжалась в шкаф за спиной у «Рыжего». Шкаф задрожал, но, к счастью, натиск выдержал. Видно кипа из газет и журналов была заложена давно и превратилась в монолит, спихнуть который было уже не так-то просто. Все окаменели от ужаса и только «Краснощекий», проявив решительность, мгновенно сполз со скрипнувшего стола и бросился заслонять своим большим телом остальных.

Ибрагим подошел к нему, доброжелательно улыбнулся и протянул руку. Тот растерялся, с нескрываемым ужасом на нее посмотрел и раскрыл рот так, что у него появились еще два подбородка. От его решительности не осталось и следа.

Понимая, что произвел достаточное впечатление, Ибрагим поймал его руку и рассмеялся, крепко ее пожимая:

- Извините, ребята! Чуть-чуть перебрал. Но как иначе привлечешь ваше внимание? Как-никак я ваш гость, а вы меня не замечаете, вот я и пошутил. Но в каждой шутке есть доля правды. Мне на самом деле нужны все ваши очаровательные девушки, которых я хочу пригласить на вечер в нашем институте. Я из МИФИ, а у нас, как вы, наверное, знаете, с девушками просто беда. Одни кавалеры.

Его объяснение прервал дружный хохот. Ребята, наконец, отошли от шока и теперь не могли успокоиться от нового потрясения.

Когда смех немного поутих, ему дружно пожали руки и познакомились. Не переставая смеяться, они пообещали ему организовать девушек на вечер. На прощание «Рыжий», оказавшийся председателем комитета комсомола, протирая окончательно свалившиеся очки и вытирая слезы от смеха, сказал:

- Учитесь ребята, как можно легко и просто знакомиться с людьми. Ошарашиваешь человека чем-то подобным, приковываешь к себе все его внимание, а потом делай с ним, что хочешь. Вон, Катя даже забыла, о чем спорила. Правда, можно перестараться и тебя упекут в «Кащенко». Но все равно гениально!

«Рыжий» оказался прав и в педагогическом Ибрагима действительно чуть-чуть не забрали в психушку. Решив повторить тот же трюк в деканате дефектологического факультета, он не заметил, как из кабинета выскользнула одна из методистов и вызвала скорую помощь.

Пожилой врач, еле сдерживая смех, посоветовал ему на прощание «не повторять одну и ту же шутку дважды».


Институтский вечер удался на славу. Девушек оказалось даже больше, чем нужно.

Каково же было удивление Ибрагима, когда за приглашение его стали благодарить студентки из вузов, о которых он даже не подозревал. Оказалось, что его несколько приглашений на улице имели больший успех, чем посещение трех комитетов комсомола, профком и двух деканатов. В результате на вечер попали студентки экономико-статистического, тонкой химической технологии, текстильного институтов и даже слушательницы сельскохозяйственной академии. И их оказалось раза в два больше, чем приглашенных «официально».

-3-

Умению привлекать внимание людей и делать из них друзей Ибрагим учился у многих. Конечно же, в первую очередь у тетушки, отца, но совершенством этого искусства ему в дальнейшем, несомненно, помогал опыт Юрия Гудмана.

Юрка работал на ткацкой фабрике, а вечером учился в текстильном институте. Там они и познакомились.

Господь щедро одарил Юрку многими талантами и способностями. Он не был красавцем, но, как говорила одна актриса, «был чертовски мил». У него, как и у Ибрагима, так же было много увлечений, но всеми ими он владел совершеннее и изящнее. К примеру. Его достижения в спорте были намного скромнее, но ни у кого не вызывало сомнение, что Ибрагим по сравнению с ним просто физкультурник. Голос у него был тоже слабее, на гитаре играл чуть лучше, да и слух частенько подводил, но когда он пел и играл, людей завораживало не меньше, чем от тех же любимых Ибрагимом Бернеса или Отца.

Но самым главным Юриным талантом, вернее сказать, его божественным даром было то, что он был поистине прекрасным организатором, мгновенно распознающим таланты других, которые он развивал и мастерски использовал на службу себе и своей компании. В результате он всегда был окружен яркими, талантливыми, интересными людьми, которые роем, кружились вокруг своего кумира и купались в этой удивительной, теплой, благодатной, сказочной ауре, которую сами же и создавали.

Ибрагим впервые попал в такое сообщество, где все завораживало, приятно кружило голову, расслабляло, и было совершенно не походило на богемные сборища, где махрово расцветали снобизм, высокомерие и зависть. И его, как магнитом, потянуло к Юрке. Не обращая внимания на сопротивление его окружения, Ибрагим, буквально, бросился в Юркины «объятия» и неожиданно наткнулся на железобетонную стену.

В какой-то момент он растерялся. При всем своем обаянии и видимой легкости, Юра оказался жестким, строгим, в какой-то степени даже циничным, можно сказать, неприступной крепостью. Его внимательный, суровый и изучающий взгляд остудил пыл Ибрагима и заставил задуматься. И Ибрагим понял, что пока, к нему хорошенько не присмотрятся, в компанию, тем более, в ее самое ядро просто не пустят.

Ну, что ж, это было понятно. Эта компания зорко стерегла свои завоевания.

«Это же гениально, и так просто!» - думал Ибрагим, глядя на Юркину «империю».

Юрке удалось то, что на протяжении уже стольких лет безуспешно пытались создать в стране. Он создал настоящую коммуну, где наряду с приятным времяпрепровождением, царили настоящая дружба, взаимовыручка и взаимная выгода. «Коммунары» не на словах, а на деле ощущали на себе действие «закона о венике». Вместе – сила, порознь – сломают и превратят в обычную серую массу.

Присмотревшись внимательней, Ибрагим заметил, что, как всякая империя, Гудмановское объединение имело немало своих минусов таких, как те же интриги, иерархия и т.д. Но самое главное сам «император» уже не был предоставлен сам себе и вынужден был жить только интересами своего общества, что отнимало огромное количество времени, душевной энергии и физических сил. Попытайся он хотя бы на йоту отступить от законов, им же придуманных, ему бы этого не простили. Не помогли бы ни его природное обаяние, ни удивительная сатанинская изворотливость, ни то, что именно он отбирал своих «подданных». Ведь каждая такая личность несла в компанию свою яркую индивидуальность со всеми вытекающими последствиями.

Ибрагим решил не спешить пополнять ряды Юркиных «коммунаров», понимая, что рано или поздно ему все равно удастся занять там свое достойное место. При всей своей общительности он не любил больших, шумных, сутолочных сборищ, где нельзя было уединиться и пообщаться в «камерной» обстановке. Он вообще не любил, даже ненавидел толпу.

Она ломала даже вполне приличного человека и заставляла его подчиняться ее законам. Эта нелюбовь Ибрагима началась со спортивных ристалищ, когда огромные толпы болельщиков превращались в озверевшую, бездумную массу, сметающую все на своем пути. Он любил футбол и, как настоящий патриот, болел за свою республиканскую команду «Памир». Но то, что происходило на стадионе и вокруг него, практически отбило у него охоту, появляться там и вообще играть в футбол даже во дворе.

Когда же он попал в Москву и увидел, что творилось во время матчей там, у него вообще чуть не пропала охота, заниматься спортом. Если на родине фанаты бурно выражали свои эмоции и только кричали проклятья в адрес приверженцев других команд, например, в адрес любителей и почитателей команды «Пахтакор», то в столице устраивались жуткие, подогретые спиртным, «звериные», безжалостные, кровавые сражения с привлечением конной милиции и армейских спецподразделений.

Глядя в эти остервенелые лица, где исчезали остатки разума и всего человеческого, он никак не мог понять, почему такая добрая и поистине красивая игра рождает такой звериный всплеск эмоций, который трудно остановить даже пожарными брандспойтами? Со временем он понял, что управлять толпой намного легче, чем одним человеком, даже научился этому и стал довольно лихо использовать эти навыки, но от этого она стала ему еще омерзительней и ненавистней. Правда, это уже не было связано со спортом.

Однажды его пригласили поучаствовать в одном жутком предприятии.

Столичная молодежь почему-то постоянно устраивала разборки со студентами института Патриса Лумумбы. Это было и понятно. Некоторые африканские студенты слишком развязано и непристойно вели себя с русскими девушками. Короче, московские парни их возненавидели и часто выезжали на так называемый 42-ой квартал Юго-запада, где располагались несколько корпусов общежития института Дружбы народов, чтобы наказать наглых негров. Никто даже не задумывался над тем, что остальные студенты, например, из Южной Америки или Азии, той же Африки, вели себя довольно мирно и прилично. Доставалось всем. Милиция, привыкшая к подобным ристалищам, уже знала заведенный порядок и поэтому расставляла свои силы, согласно действиям московской шпаны, которая собиралась в огромную стаю, отлавливала группы студентов с черным цветом кожи и мутузила их до появления стражей правопорядка.

Студенты проклятого москвичами института в целях самозащиты тоже собирались в группы и старались, не появлялись там, где их можно было застать врасплох. По крайней мере, путь от института до общежития охранялся и ими, и органами правопорядка.

Решив в очередной раз проучить наглецов, московская шпана отдельными группами съезжалась со всех районов и собиралась на пустыре, около улицы Волгина.

Ибрагим с группой студентов их института приехали на обозначенный пустырь и наблюдали за сбором остальной массы. Наглость африканцев ему тоже не нравилась. Уж больно развязано вели они себя в гостях у радушных хозяев.

Неожиданно он заметил, что некоторые парни вооружаются цепями, кастетами и заостренными арматуринами. Это его возмутило, и он сделал им замечание о нечестности поединка, в результате чего чуть сам не получил удар цепью по голове.

Часть ребят встали на его защиту, что позволило ему громко обратиться к остальной толпе.

- Мужики! – закричал он. – Эти отморозки хотят втравить нас в кровавую бойню. Я сам ненавижу этих обезьян, спустившихся с пальм, и у меня самого чешутся руки, но убивать я никого не собираюсь и вам не советую. Проучить их, конечно же, стоит, но можно ли брать такой тяжкий грех на душу? Я – матрос, умею постоять и за себя, и за честь нашей страны, но я не желаю всю оставшуюся жизнь корить себя за то, что отнял жизнь пусть даже у гориллы. Мужики, если вы только настоящие, призываю вас, не позорьте свою честь, остановите этих недоумков! Подумайте о себе и ваших близких! Неужели вам хочется, чтобы и вас считали такими же отморозками?

По мере того, как он кричал, толпа неожиданно стала разделяться на два лагеря. Причем, сторонников Ибрагима сразу же стало значительно больше. Видя, что инициатива уходит из рук со скоростью скорого поезда, его вооруженные противники сделали еще одну попытку прорваться к оратору. Лучше бы они этого не делали. Приехавшая «поразмять» свои руки толпа ребят весь свой гнев обратила на них.

Их мгновенно разоружили и стали бить их же оружием. Причем так, что рвались цепи, ломались прутья арматуры и разлетались вдребезги свинцовые кастеты. Самое жуткое, что остановить озверевшую толпу было уже невозможно, а милиция была далеко.

Ибрагим с ужасом и остолбеневший глядел на эту кровавую бойню, и уже был не рад, что вмешался. Толпа, еще полчаса тому назад готовая расправиться с африканцами, с остервенением добивала превратившиеся в кровавое месиво, уже, кажется, бездыханные тела своих же соотечественников.

После этого случая ненависть к толпе у него усилилась настолько, что он стал ненавидеть ее даже во время веселых праздников. И одновременно с этим он прекрасно понимал, что одному в этом мире не выстоять, требовалась какая-то общность. Человек не может жить один, как-никак это существо общественное. И это натолкнуло его на мысль, создать свою «империю», в которой присутствовали бы только деловые, полезные отношения. Он на всю жизнь запомнил слова отца: «хочешь потерять друга, дай ему взаймы» и решил не связывать дружеские и деловые отношения.

Главной побудительной причиной ее создания, являлось чувство абсолютной незащищенности перед этим новым, неизвестным миром, который наряду с приятными сюрпризами очень часто преподносил и неприятные. Слишком часто судьба ставила его в такие ситуации, когда он не то, что отомстить, даже постоять за себя, был просто не в состоянии. Требовался сильный покровитель, у которого можно было бы всегда и в любое время попросить помощи. А раз такового не было, необходимо было его создавать.

Используя свое удивительное умение легко и просто сходиться с людьми, он довольно быстро начал подбирать для уже своей «империи» нужных ему подданных. Очень скоро он имел довольно внушительный список людей, обладающих различными возможностями. Естественно, что преимущество отдавалось людям из силовых структур.

Следующим этапом был тщательный отбор кандидатур.

Основным принципом в их подборе было следующее. Найти такого человека, с кем можно было бы договориться, чтобы тот отстаивал его интересы, а он, в свою очередь, соблюдал интересы своего компаньона. Многим нравился такой подход. Обычно в своих организациях редко кто может выпросить что-то лично для себя, к тому же это было просто не удобно.

Видя, что Ибрагим честно выполняет условия договора, его новые «друзья» были ему искренне благодарны и старались выполнять его просьбы, удивляясь, а иногда и пугаясь, что они крайне редки и незначительны. Сказывалась «деревенская» привычка Ибрагима: беречь все на крайний случай. При этом он старался всегда четко отслеживать каждого члена своей «тайной империи», периодически заходя к нему просто так, «попить чайку», справиться о здоровье и делах.

Он старался не афишировать дружбу с влиятельными людьми, крайне редко прибегал к их помощи и просил их соблюдать то же самое. И это давало свои преимущества.

Очень скоро в одной и той же организации у него было по несколько таких «друзей» на разных уровнях и на разных должностях. Самое интересное, что они даже не догадывались о существовании друг друга, и что их часто используют для решения одного и того же вопроса, как бы дублируя. А он определял, у кого быстрее и лучше получается, и только потом решал, каким вариантом воспользоваться. Этим он практически лишал их монополии на свои организации.

Решая ту или иную очередную проблему, Ибрагим долго взвешивал, к кому обратиться с просьбой, и никогда не обращался к вышестоящему чиновнику, если проблему мог решить рядовой клерк.

А самое главное, Ибрагим справедливо полагал, что в своей «империи» он - единовластный «император». В случае чего, он мог без особых усилий одернуть, наказать своих «подданных», в крайнем случае, просто удалить или поменять.


-4-

А строилась эта «империя» примерно так.

Еще в армии его стали вербовать сотрудники из всемогущего КГБ. Помня напутствие отца, чтобы сын остерегался этой организации, Ибрагим старался держаться от них подальше. Под разными предлогами он отказывался от их заманчивых предложений. Наблюдая, как подводники относятся к гебешникам, он перенял и их неприязнь. А после того, как сам испытал на себе их присутствие во время вахт, она усилилась.

Особист, в обязанности которого входило «вынюхивание атмосферы» на секретном объекте, как правило, во время вахты находился в центральном отсеке. Делать ему было нечего, и он развлекался, как мог. Видя, что Ибрагим старается его не замечать, конопатый чекист стал напоминать о себе следующим образом.

- Знаешь, азиат, что-то ты мне сегодня не нравишься, опять нос воротишь, задираешься, может тебя пристрелить в конце вахты?

При каждой встрече он повторял свою дежурную шутку и злорадно улыбался.

Однажды это услышал командир и пригрозил, что сам выбросит лейтенанта за борт, если тот вздумает доставать акустика и лодка останется без «ушей». После этого особист больше прилюдно не приставал, но при каждой встрече, подмигивал и показывал на кобуру.

Вместо него все три года службы к Ибрагиму периодически приставали его начальники, рисуя радужные перспективы своей сложной и увлекательной службы. Ибрагим устоял даже в последний момент, когда беседу проводил сам начальник особого управления Североморского флота.

Когда же в институте с ним снова провели очередную «беседу», он понял, что просто так они не отвяжутся. Вероятно, в этом играла главную роль его чистая анкета. Поэтому он решил подождать такого сотрудника, с которым можно было бы поговорить так, чтобы эта организация, наконец, поняла, что работать у них он не будет никогда, ни за какие блага.

И очередной разговор не заставил себя долго ждать.

В начале первого семестра появился очередной сотрудник комитета, представившийся Леонидом Сергеевичем. После недолгого разговора Ибрагим понял, что перед ним сидит умный, внимательный и интеллигентный собеседник. И тогда он решил рискнуть.

- А что, если нам просто подружиться, не связывая служебных отношений, – предложил он.

- Интересно, это как? – поинтересовался седоватый, но еще не старый чекист, лет сорока пяти.

- Очень просто. Я вам чем-то помогаю, вы, если пожелаете, - мне, но при этом никаких подписок, рапортов, благодарностей, вознаграждений и тому подобного. Вместо всего этого обоюдная честная, мужская дружба. Причем, за какие-то услуги я сам буду вам благодарным, даже материально, - пояснил Ибрагим.

- Это что же получается? Не я тебя вербую, а ты меня? – лукаво улыбнулся чекист.

- А почему бы и нет? – улыбнулся в ответ Ибрагим. - Чем черт не шутит, может, и я вам на что-нибудь сгожусь. Чекист из меня, скажу откровенно, хреновый. Человек я неорганизованный, сугубо гражданский. Рано или поздно мы с вами из-за этого обязательно поругаемся. Писать доносы на своих друзей я не буду и ваших надежд не оправдаю. А вот, если мы с вами подружимся, тогда другое дело. В случае чего и обратиться будет к кому. Скажу честно, вы мне кажетесь самым умным и симпатичным из всех, кто меня агитировал. Вот я и решил рискнуть.

- Ну, спасибо за доверие – чуть-чуть убрав улыбку с лица, произнес Леонид Сергеевич, - Ты оказывается еще и занятный парень. А не боишься вот так просто разговаривать с незнакомым человеком, да еще зная, откуда я?

- А чего мне бояться? Я не совершил ничего криминального. Вы же, наверное, знаете об этом. А, кроме того, как умный человек, вы понимаете, что лучше дружить, чем служить. Ведь такое понятие, как дружба, вам не чуждо. Я, конечно, не набиваюсь, но предлагаю рискнуть. Я слышал, что люди вашей профессии, как правило, рискуют. А время само подскажет, кто из нас прав? Одним агентом больше, одним меньше, я все равно не решу всех ваших проблем. Другое дело, когда помогаешь по-дружески. Агент или, как говорят, «стукач» продал душу за деньги. Я же свою продавать не собираюсь. По крайней мере, дешево. А кроме всего стукачей не уважают все, в том числе и вы сами. А я себя уважаю и того же требую от других. Каким же я буду патриотом своей страны без этого? Ну, что, подумаем?

Леонид Сергеевич рассмеялся и сказал:

- Ну, что ж, подумаем! Ты на самом деле интересный парень. Не зря наши к тебе присматриваются. Я надеюсь, ты не болтлив?

Ибрагим сделался серьезным и сказал:

- Не в моих, да и не в ваших интересах рассказывать о наших отношениях. Надеюсь, что и вы будете соблюдать интересы обеих сторон. Я предпочитаю вначале договариваться, как враги, чтобы в дальнейшем оставаться добрыми друзьями. Постараюсь не докучать вас своими просьбами, но и вы, пожалуйста, соблюдайте условия договора. И уж, пожалуйста, если, правда, в ваших силах, сделайте так, чтобы ваши сотрудники больше меня не беспокоили.

Леонид Сергеевич рассмеялся, сказал, что Ибрагим многого хочет, оставил свой телефон и на этом они распрощались.

Ибрагим понимал, что после этого разговора, практически вступил в сотрудничество с «органами», и все же надеялся, что этот умный, интеллигентный человек поймет его правильно. И, если не станет другом, то, по крайней мере, хорошим, добрым знакомым, будет использовать его, лишь в самых крайних случаях. И не ошибся.

Леонид Сергеевич, оказавшийся подполковником и начальником отдела, на удивление согласился с его разумными доводами, но, что самое удивительное, принял это необычное предложение.

Этот рискованный и откровенный со стороны Ибрагима разговор сыграл свою роль. Леонид Сергеевич никогда и ни о чем его не расспрашивал, более того на правах старшего товарища стал многому его учить, сам знакомил с людьми, подсказывая, с кем можно откровенничать, а с кем быть осторожным. Очень скоро благодаря этой «дружбе» Ибрагим знал многих сотрудников не только того управления, где служил его покровитель.

Не зная, что делать с таким «богатством», он с помощью того же Леонида Сергеевича стал осторожно «вербовать» их в свою «тайную империю» и так же осторожно использовать. Результат превзошел ожидания самого Леонида Сергеевича. Очень скоро Ибрагим умудрился двинуть его по служебной лестнице и даже повысить в звании.

Но Ибрагима это ничуть не обрадовало. Он вдруг понял, что в этом мире, где царят свои довольно опасные и жестокие законы, все игры, подобные той, в какую играл он, обычно оканчивались плохо и были связаны даже со смертельным риском. И он упросил своего патрона осторожно вывести его из этого опасного круга, куда так лихо попал.

Однако идею создания своей империи не оставил и стал искать новых «друзей» в организациях, менее влиятельных и опасных, чем Комитет госбезопасности.

Скоро у него появились «друзья» во враждебной «конторе» милиции. Кадры в МВД в основной своей массе были слабее, поэтому, казалось, что играть с ними было легче, хотя риска здесь было не меньше.

Милиция в той или иной мере была связана с криминалом, и скоро Ибрагим познакомился со многими авторитетами, поделившими Москву на зоны влияния. Ему это тоже не нравилось, однако тешило его самолюбие и оставляло надежду на то, что при случае, можно было решить многие проблемы, как свои, так и своих многочисленных друзей. Боясь попасть в зависимость, денег, которые ему предлагали криминальные авторитеты, он не брал. Наоборот, все свои просьбы старался даже оплачивать. И ему каким-то чудом удавалось соблюдать дистанцию и оставаться независимым.

Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что рано или поздно все это может плохо кончиться. Помня слова отца, что люди из «органов» или бандиты никогда не могут быть друзьями, он старался «держаться от них подальше» и в большинстве случаев решал свои проблемы сам. Но и отказаться от этой «дружбы» уже не мог. Слишком уж она была заманчива. Во всяком случае, он решил не прерывать ее до тех пор, пока его «уважали».

Это «уважение» и славу человека, способного давать дельные и полезные советы, он неожиданно приобрел после одного случая.


Однажды, навещая своего очередного влиятельного «друга», он увидел, как тот чем-то очень озабочен.

- Кадров не хватает – жаловался Василий Степанович, как бы разговаривая сам с собой, подполковник милиции, заместитель начальника оперативного отдела Московского уголовного розыска. - Установили наблюдение за объектом, ребята дежурят по три смены. Сколько еще придется сидеть в засаде, неизвестно? А мои ребята начинают баловать, то в сортиры отходят на час, то по магазинам бегают. Я их понимаю, - дело житейское, но служба-то страдает. Однажды упустили клиента. Меня начальство чуть самого на улицу к ним не выкинуло. Ума не приложу, что делать? За ними, что ли следить?

- А почему бы и нет? – неожиданно спросил Ибрагим.

- Не понял?.. Это как? – удивленно посмотрел на него подполковник.

- Наверняка в том месте есть люди, которые вынуждены отсиживать целые смены. Киоскеры, мороженщицы, пенсионеры, любящие поглядывать в окна, старушки на лавочках и так далее. Остальное, дело техники. Тетрадочка, карандаш, краткая инструкция и чуть-чуть денег для живости дела. Должны же сознательные граждане помогать доблестной милиции. И на вашем столе полный отчет и о клиенте, и о ваших доблестных сотрудниках, которым совершенно не обязательно знать обо всех действиях начальника.

Василий Степанович долго буравил Ибрагима удивленным взглядом и воскликнул:

- Слушай, да это же выход! Ну, ты, студент, даешь. Все так просто и гениально. Как же я сам не додумался?

Через три дня он позвонил Ибрагиму и пригласил на встречу в кафе.

- С меня причитается, – вместо приветствия, расплываясь в улыбке, произнес подполковник, переодетый в штатский добротный костюм. Разливая водку по стаканам, он рассказал, что идея Ибрагима имела колоссальный успех. Глазастый, любопытный пенсионер из окна и мороженщица представили ему такой отчет, что в результате один подчиненный получил строгий выговор, а другого с позором выгнали.

- Ты представляешь, какие гады, - рассказывал он. - Один постоянно дрых в машине, а второй бегал по магазинам и искал бабе босоножки. А в довершение ко всему они еще и вместе отлучались часа на два. А я еще этой сволочи квартиру пытался выхлопотать. Ничего, пусть теперь в босоножках жены побегает в поисках работы. Когда я доложил о твоей затее руководству, они мне порекомендовали беречь тебя, вернее твою голову. Кстати, просили никому не рассказывать о тебе, так что, извини, твою идею присвоил я. Думаю, ты обижаться не будешь, иначе мои ребята тебя быстро лишат соображалки.

После этого случая Василий Степанович, а потом уже и другие сотрудники уголовного розыска, стали обращаться к Ибрагиму с просьбами и вопросами. Он охотно их консультировал, а в некоторых случаях его подсказка оказывала реальную помощь. А, кроме того, это было ему очень интересно. Единственное, от чего он упорно отказывался, так это от штатного сотрудничества.

Оперативники постоянно получали нагоняи от секретных отделов за то, что допускали к секретам следствия человека, который не давал никаких подписок, поэтому советовались с Ибрагимом на свой страх и риск.

Они, в отличие от других милиционеров, и их работа нравились Ибрагиму, потому что напоминали команду подводной лодки, которую объединяли общие риск и опасности. Но терять независимость и свободу он не хотел даже с ними. Если уж он отказался от службы во всемогущем КГБ, то о карьере милиционера не могло быть и речи, тем более дружба с всесильной организацией в лице уже полковника КГБ Леонида Сергеевича продолжалась и становилась все крепче. Ибрагим даже познакомился с его женой и дочерью. К сожалению, жизнь диктовала свои условия.

Силовые и властные структуры никогда так просто не расстаются с человеком, однажды побывавшим в их «объятиях», тем более, проникшим в их какие-то, пусть даже самые незначительные тайны. Самое интересное, что и сам человек так просто отказаться от этой дружбы не в состоянии.

- А знаешь, почему моих коллег сильно заинтересовала твоя персона? – спросил как-то Ибрагима Леонид Сергеевич во время очередной встречи. – Причем так, что мне с очень большим трудом удалось выполнить твою просьбу и тебя отбоярить?

- А что здесь такого сложного? – искренне удивился тот. – Огромное спасибо, конечно, но все-таки, чем же я вызвал такой интерес? Человек, я сугубо штатский, как я уже говорил, несобранный, увлекающийся, иногда вляпываюсь в такие ситуации, из которых потом приходится выкручиваться, проявляя неимоверные усилия, даже героизм. Вечно меня тянет туда, куда нормальный человек и носа не сунет. Ну, какой из меня чекист?

- Значит, не догадываешься, или это опять твои восточные хитрости? – улыбнулся Леонид Сергеевич.

- Честное слово, я и в самом деле не представляю, - удивился Ибрагим.

- Ладно, верю! Хотя ты только что сам ответил на свой вопрос.

- Вы не шутите?

- Да уж, какие тут шутки. Если бы ты заглянул в свое личное дело, ты бы еще не так удивился.

- А что, даже глазком нельзя? Ну, а в полглаза?

- Думаю, не стоит нарушать заведенный порядок, но кое-что тебе по дружбе открою. Конечно же, серьезно твоими способностями заинтересовались в армии. А знаешь, с какого случая? Не догадываешься?

- Думаю, во втором походе, когда лодка выполнила боевое задание…

- Намного раньше, - прервал его полковник.

- Даже представить себе не могу, - удивился Ибрагим. – Может, когда приняли кандидатом в партию?

- Ладно, не буду мучить загадками. Это случилось еще в самые первые месяцы службы еще в Киеве. Помнишь, особый отдел округа, военный трибунал?


И Ибрагим вдруг вспомнил этот совсем забытый, в какой-то степени, комичный эпизод.

Это произошло за неделю до окончания «учебки». Ему только что присвоили звание – старший матрос, квалификацию гидроакустика и уже готовили к отправке к постоянному месту службы. Неожиданно его вызвали к замполиту капитану третьего ранга Силину, где его поджидал армейский, худощавый, старший лейтенант, который его зачем-то спросил, знает ли он свой родной язык? Он немного удивился и на всякий случай ответил, что знает в пределах школьной программы. «Худощавый» поблагодарил замполита, сказав, что «этого вполне достаточно», и повез Ибрагима с собою в город.

Всю дорогу Ибрагим ломал голову, зачем подводникам понадобился таджикский язык? В Таджикистане нет ни одного такого водоема, по которому могут ходить даже лодки-малютки. В конце дороги у него закралась мысль, что знание языка может понадобиться в Пакистане, Индии или Иране, где есть выход к морям, даже океану.

«А почему бы такому не быть? – подумал он. – Может, из меня хотят сделать специалиста по персидскому флоту. А что, это даже неплохо!»

Ободренной и окрыленной этой мыслью, он вылез из Газика и последовал за «Худощавым», представившимся старшим лейтенантом госбезопасности. Перед входом в какое-то невзрачное, двухэтажное здание он пробежался глазами по вывеске и почувствовал, как у него похолодело в груди. На красной, стеклянной табличке золотыми, небольшими, строгими буквами было выведено довольно длинное название, бросающее в дрожь двумя, предпоследними строчками: «… при особом отделе военного округа…, военный трибунал».

«Худощавый», предъявив удостоверение на КПП, провел Ибрагима в небольшой отросток ужасного длинного коридора, посадил на стул, и, велев подождать, исчез где-то в самом его конце.

Ибрагим плохо помнил, о чем передумал за полчаса ожидания, наблюдая за редко появляющимися военными и прислушиваясь, как из кабинетов через закрытые двери доносятся обычные, канцелярские звуки? Мысли и предположения, одни страшнее других, истерзали его так, что он даже не сразу услышал, как его окликает здоровенный старшина внутренних войск. Услышав свою фамилию, он поднялся и ватными ногами пошел вслед за ним.

Побледневший и уже отрешенный от мира, он даже не вздрогнул, когда за ним с лязгом и грохотом закрылась массивная, железная, автоматически открывающаяся дверь, что-то рассеянно отвечал какому-то старшему сержанту, спросившего об оружие, других колюще-режущих предметах и похлопавшего его по карманам брюк и ногам. Так же покорно отдал ему свой оригинальный, перочинный ножик – подарок отца, и вошел в другой, еще более мрачный коридор. Проходя мимо огромных дверей с засовами и маленькими глазками, он понял, что это следственные камеры.

Наконец, старшина остановился перед одной из них и постучал. Громкий голос за дверью ответил: «Входите!» и они вошли.

Камера оказалась довольно просторной. За большим письменным столом, спиной к двери сидел седоватый, крепкий майор, а на приставленном сбоку стуле - «Худощавый». При виде Ибрагима «Худощавый» встал и, уступая свое место, пригласил присесть на его стул, а сам пересел на другой, стоящий у другого торца стола.

Ибрагим осторожно присел на краешек стула, чувствуя неприятный обжигающий холодок основательно вспотевшей спины и не сводя глаз с майора. Тот, не обращая внимания на все передвижения в камере, что-то напряженно писал и оторвался только раз, поблагодарив старшину, который тут же удалился.

Наконец, майор положил ручку и дружелюбно посмотрел на Ибрагима.

- Здравствуйте! – чуть улыбнулся он и протянул руку.

Ибрагим хотел вскочить и поприветствовать старшего офицера, как положено, но что майор расплылся в еще большей улыбке, удержал его на стуле и попросил на время забыть уставные отношения.

- Извините, что заставили вас поволноваться, но что поделать? – продолжал он улыбаться. – Служба такая. Короче, мы пригласили вас, чтобы вы помогли нам в одном странном деле. Нам рекомендовали вас, как хорошего, умного, очень способного матроса, кроме того, отличника боевой, политической подготовки и хорошего специалиста. Это все очень хорошо, но нам потребуется от вас совсем другое. Вы ведь таджик? Значит, знаете свой родной язык. Вот именно это на данный момент от вас и потребуется. Ну, как, вы согласны?

У Ибрагима отлегло от сердца, которое еще минуту назад готово было выскочить из груди, и он ответил согласием. Теперь он был согласен на все, и оба этих, доброжелательно улыбающихся офицера были для него теперь самыми дорогими на свете благодетелями.

- Так вот, - посерьезнел майор. – Как вы понимаете, дело это государственной важности, поэтому мы и не могли вам сразу всего объяснить, пока не убедились, что вы поймете всю ответственность и серьезность. Вы же человек военный и понимаете, что такое секретность? Поэтому я не буду вам напоминать о том, что, все, что вы услышите или увидите здесь, должно остаться в строжайшей тайне от всех, даже от своих непосредственных начальников. Это, надеюсь, понятно?

После того, как Ибрагим снова ответил согласием, майор снова продолжал.

- Ну, вот и славно. Тогда непосредственно перейдем к делу. Сейчас приведут человека, который утверждает, что он таджик. Личность его не установлена. Он убеждает нас в том, что он добропорядочный гражданин, не понимающий русского языка. У нас есть подозрения, что он лжет и очень искусно притворяется? Не скрою, мы бьемся с ним уже больше недели, но дело так и не сдвинулось. Он упрям до безумия. До вас с ним работал наш переводчик, но подозреваемый уверяет, что его не понимает. Правда, переводчик был русским и не слишком хорошо знает таджикский язык, который выучил в Афганистане. Оказывается, у вас есть несколько наречий и не все жители из разных мест могут понять друг друга. Так вот, подследственный утверждает, что он из той же местности, что и вы. Вот мы и решили попробовать, использовать вас в качестве переводчика. Думаю, глубоких знаний не потребуется, да, и, увидев соотечественника из той же местности, он должен понять, что отпираться бесполезно. Если, он, правда, и в этом не врет. Нам бы его только уличить во лжи, а дальше уж мы сами. Ну, как, согласны нам помочь?

- Попробую, - неуверенно ответил Ибрагим, а про себя подумал, как бы ему увильнуть от этого дела? А вдруг этот человек окажется, каким-то страшным шпионом и будет посылать в его адрес страшные проклятья? А ему бы очень не хотелось встречаться глазами с исламскими экстремистами, да еще религиозными фанатиками. Но что еще страшнее, он может на самом деле оказаться уроженцем их мест. Тогда надо молить Аллаха, чтобы никто, никогда не узнал, что он помог разоблачить земляка, своего же, мусульманина, выдал его «неверным собакам». Никто не посмотрит на то, что тот террорист, шпион, наоборот все его будет считать мучеником веры, а в сторону Ибрагима будут плеваться и посылать проклятия и не него, и на весь род вплоть до последнего колена. И первой его проклянет тетушка со всеми родственниками вместе.

Он уже рисовал себе самые мрачные перспективы, как вдруг в камеру ввели худенького, симпатичного, черноволосого паренька с обреченно опущенной головой и посадили на привинченный к полу табурет перед столом.

- Ну, что, Ходоназаров, или как вас там, вы все так же будете утверждать, что не знаете русского языка? – спокойным голосом спросил его майор. – Повторяю, этим вы только усугубляете свое положение. Вы же знаете, что всякому терпению приходит конец. Мы же уже давно поняли, что вы все понимаете. Чем же вызвано такое упорство? Мы же не оставим вас в покое, не имеем право. Это-то вы прекрасно понимаете. Так что молчать бесполезно. Рано или поздно вы все равно заговорите. И это вы прекрасно понимаете. Ну что, так и будем молчать?

Парень чуть приподнял на него измученный, наполненный скорбью и слезами взгляд.

- «