Geum.ru

Название : " Проклятые "

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   16
Глава 5

Прозрение.


Грегор.

Но день ждать не хочет, а, значит, если я хочу удержать Ала в своей комнате, то мне придется заняться его обязанностями.

Действительно, еще очень рано, но пора уже забрать моего высокородного врага со двора замка. Парням ни к чему разглядывать пленника. Не в том смысле, что я боюсь за их нравственность, нет, просто могут незаметно добить. У пары моих ребят в сожженной деревеньке осталась родня. Пока их лорд, наконец, не взялся за дело и не перевел своих людей в другое место, натерпелись они под дождем и в холоде без крова. После моего возвращения прибилось несколько человек оттуда, кто не захотел идти на новое место. И эти его не помилуют.

На заднем дворе еще довольно сумрачно – солнце еще туда просто не дошло. Приказ мой выполнен в буквальном смысле, – пленник спит на каком-то тюфяке, притащенном из конюшни, похоже; а его стражи, видимо, всю ночь жгли костер, – холодноватая ночка выдалась, и, судя по брошенным возле пустым кувшинам, немного согрелись .Ладно, насчет выпивки разберемся позже. Пока это никому не повредило. Зато теперь сладко спит и пленник, и мои парни. Раннее утро, самое подходящее время для нападения.

Я наклоняюсь пониже над спящим. Лицо графа спокойно, он не услышал мои шаги и не проснулся. Ненавистное бездушно-красивое лицо. Воспоминания охватывают меня, − его лицо, искаженное ненавистью и похотью, его жесткие руки. Его горячее тело, наваливающееся сверху… Мне хочется взвыть и свернуть ему шею прямо сейчас. А вот нельзя. Смири свою ярость. Бастард никогда не работал себе в убыток. А значит, эту высокородную суку надо хорошо продать. Его родне, его убийцам, – собственно, все равно, кому. Ал сорвался от ревности. Слава Богу, что не отравил эту мразь. Ведь мучился бы потом до конца жизни и мучил меня тем, что я не смог подобное предотвратить.

Ну вот, а чтобы вас не пришибли, господин граф, пожалуйте обратно в подвал, в свою постельку. Я поднимаю его на руки вместе с одеялом, пара подушек остается на тюфяке. Вот же ж заразы, даже плащ не кинули, уложили просто так на потертую поверхность. Будем надеяться, что блох господин граф не наловил. Еще не хватало… Представив картину, как мы все ловим блох в его постели, я хмыкаю. Тут же пленник сильно вздрагивает и открывает глаза. Прислушивается и тихо спрашивает:

− Что, все-таки развлечься захотелось поутру?

− Нет. Я же обещал.Тебе пора обратно в комнату, солнце всходит…

− И не нашлось никого другого, чтобы меня перенести?

− Знаешь, не всем приятно служить твоей милости, прикончить могут. Так что закрой рот, а то брошу посреди двора.

Вот мне радость – наслаждаться его кривой усмешкой. Да и черт с ним, надо немного привести его в порядок, а то отдавать нечего будет.

− Ну, вот и все. Ложись.

Точнее, это я укладываю груду костей на чистую простыню, не все же нашей голубой крови валяться на сене. Помню я немного другое… Тяжелое сильное тело, наваливающееся на меня, пересиливающее мое сопротивление, горячее гибкое тело молодого животного .Но сейчас я поднял и донес его очень легко, словно на руках у меня был Ал… Так похудел?

Граф лежит неподвижно, глаза широко открыты и смотрят в потолок. Тяжело, загнанно дышит. Странно все это. Я принес его на руках, никакого усилия он не делал, а выглядит, словно выдержал тяжелый бой. Эта странность заставляет вглядеться в него повнимательнее.

Ал хорошо ухаживал за ним, светлые волосы промыты не на один раз и вычесаны окровавленные сгустки, теперь они вольготно рассыпались по подушке, словно белая пена волны. Но вот богатством волос прелесть нашего высокородного и ограничивается теперь. Его лицо сильно осунулось по сравнению с моими воспоминаниями, глаза ввалились. Взгляд… Если бы он видел, то я бы сказал, что взгляд затравленный, полный страха. И , похоже, не я тому виной. Я осторожно сдвигаю вниз одеяло, надо осмотреть повязки. Он цепенеет, но не сопротивляется. Так и не поверил в мое обещание? Глупо … Все хорошо, повязки не сдвинулись и сухие. Я медленно провожу пальцами по рельефу мышц правой руки… Граф Эйвин мог быть последней тварью, но воином он всегда был хорошим. Я с ним ни разу в поединок не вступал, но говорили про него всегда с уважением и страхом: он выиграл не одну схватку. Пленник застывает, мышцы сильно напрягаются. Я же провожу пальцами дорожку от плеча до самого кончика его указательного пальца.

− Странная ласка… Что еще придумаешь?

− Заткнись, а? Прямо мечтаю совокупиться! Не слишком ли много ты возомнил о себе?

Но то, что нужно, я уже понял. Мое впечатление о том, что он истощен, подтвердилось. Мышцы руки слабые, провалы между костями пясти. Ему сейчас в руках меч просто не удержать. Не то, чтобы вступить в бой, – с такими руками оружие вылетит при любом ударе. И это не последствия ранения – слишком мало времени прошло.

− Тебя что, последние полгода голодом морили? Неудивительно, что мои ребята сумели с тобой справиться!

Эйвин с трудом поворачивает голову в мою сторону:

− Ты же обещал поединок, когда встану! Или пожалел меня?

− Вот еще!

− Ну и помолчи! Если не сдохну раньше от проклятия твоего папеньки, то встану и убью тебя!

− Ну-ну, милый, встань и убей меня, мой сладенький!

– Ах ты… – Умения ругаться у графа не поубавилось. И сил хватило. И выражения такие, что грубый крестьянин постеснялся бы выговорить. А наш благородный язык все стерпит. Ну и ладно, а то мне его похоронное выражение лица сильно не нравилось. А вот теперь он страстно меня ненавидит и сдохнуть не должен, – появился смысл жизни. Неплохо… Он не видит мою улыбку. Поживи, поживи, милый, а там будет видно, что будет…


Эйвин.


…Когда Грегор внезапным движением погладил меня, я растерялся. Ласка от ублюдка? Но прикосновение было осторожным и нежным. Положил руку на плечо, спустился ниже, чуть провел пальцами по тылу ладони, коснулся пальцев. Казалось, что сейчас возьмет мои ладони и прикоснется к ним губами… Ну да, способы обольщения, нужные, чтобы добиться успеха у дам. Но после всего, что он делал со мной, что за нежности? Он же обещал больше не трогать меня! Или опять?..

Нет, все проще. Оказывается, он помнит, каким я был полгода назад, до болезни. Надо же, запомнил. Я бы только изо всего тогда происходящего навечно затвердил чувство ненависти к этому человеку, а он запомнил вес тела, мое лицо. И эта ласка – не то, что я подумал. Я так же проверял мышцы у своих солдат. Похоже, он понял! Я скрывал это ото всех, старался сам не вступать в бой, если это было возможно, потому что силы сгорали словно на огне. Мой последний старший брат… Он глупо погиб в поединке с очень слабым противником. Я думал, что он покончил с собой, чтобы смиренно не ждать смерти от проклятия. Теперь понимаю, что он просто не смог победить… Сил не хватило…

А этот смеется, называет «сладеньким»! Да для того, чтобы прикончить эту мразь приблудную, я с того света встану и приду. В конце концов, исход поединка ясен сразу и обоим. Но хоть сдохну как воин, а не как кроткая овца! Да вот только… С такими ранениями в прежние времена я бы уже ходил, а тут… А тут мой враг ненавистный таскает меня на руках, как малого ребенка. Осталось только волосы расчесать и покормить с ложечки… Ненавижу, ненавижу его… Сдохну, но встану на ноги для поединка с ним! А там – будь что будет, мне все равно не жить…


Грегор.


Ладно, пока нашей общей беде помощь не требуется, накормят и напоят его и без меня, а уж есть и пить он будет, от злости только, чтобы побыстрее встать, мне можно вернуться в свою комнату. И что там поделывает мое солнышко сладенькое? Скажи я ему такое – ведь и кинжалом может ударить.

Ал смирно лежит на полу на подушках и читает. Нашел время, бесенок! Вместо того, чтобы встречать своего господина лучезарной улыбкой, он хмурится и сердито спрашивает:

– К нему ходил?

– Да. Надо было присмотреть.

– И развлечься!

– Нет. Я же обещал, что не трону. Значит, не трону.

«Да и зачем? Мне было очень хорошо ночью, с тобой…»

Я повторяю это вслух и все-таки успеваю увернуться от внезапно брошенной подушки.

– Ах, ты!!! – Ругательства Ал благоразумно проглатывает. Не тошнит его от меня – и ладно.

– Слушай, прекращай драться, я есть хочу, должны были уже принести.

-Принесли уже.Мне что,теперь тебе еду подавать?

И в ответ на мой вопросительный взгляд:

– Раз уж я тут поселился, и ты делаешь мою работу…

– Не надо.

Ал встает, и я тихо радуюсь хитрым переменам в его облике, – мантия-то на нем все такая же, складчато-широкая, скрывающая все тело и запястья, но вот на вороте и на манжетах высовываются кружева, похоже, внизу-то вышитая шелковая рубашонка. Хотел бы до нее добраться, но пока нельзя – разворотил я его сильно, как бы не хихикал на этот счет, но надо подождать, если я хочу, чтобы он оставался со мной.

– Да ладно, могу я послужить своему господину…

Вот новость – Аларих осторожно несет полный поднос к столу, а я удивляюсь плавности и какой-то нежности, появившейся в его движениях. Если бы не болезнь, пытки из-за его учителя- еретика, он ведь был бы ослепительно красив! Как дитя королевской крови! Но… если бы не все это, мы вообще никогда бы не встретились.

– Ты что? – Ал, словно архангел вострубивший, возвращает меня на грешную землю.

– Извини, загляделся на тебя…

– Ночью не насмотрелся? – Ого, в голосе всегда серьезного моего лекаря дрожат смешинки.

– Нет… Хотелось бы еще посмотреть… И не раз…

Ал лукаво улыбается и прячет глаза. И торопливо сует в рот кусок мяса, набивая его и лишая возможности поцеловать…

Вот так всегда… Когда становится очень хорошо – жди пинка от судьбы. И немалого…

– Господин, господин Грегор!

Да что ж вам еще-то! Толком позавтракать и то не дадут!

– Что тебе?

– Пленник просит, чтобы вы пришли…

Ага, вот сейчас брошу все и с куском побегу спасать его высокомерие.

– Что ему? Накормите и напоите, я чуть позже подойду.

– Как скажете…

Аларих очень серьезно смотрит на меня:

– Пойдешь к нему?

– Да. Тебя пока не пущу, тебе надо отоспаться и отдохнуть, значит, мне надо будет присматривать за ним. Знаешь, я его на бой вызвал…

– Невозможно – он очень серьезно болен. И это не ранения. Он все твердит про какое-то проклятие… Что это?

– Дурь его высокородной башки! Вроде бы, мой отец перед смертью проклял их род. Отчего все его братья поперемерли от неизвестной болезни, едва достигнув двадцати лет, а у старшего родилось несколько мертвых детей. Да у высокопородных всегда так, что у людей, что у собак – вечно, чем чище кровь, тем нежизнеспособнее потомство. Глупость!

Ал пожимает плечами.

– Я не верю в проклятья, это – всего лишь злые слова, но он действительно очень болен. Около полугода, как он проговорился.

– Ты еще скажи, что это – месть за то, что он творил со мной в плену?

– Не знаю…

– Ладно, пойду посмотрю, что взбрело в белобрысую голову…

– Пойти с тобой?

Я замолкаю на краткие мгновения. Опять всколыхнуть в сердце Ала только что заснувшую ревность? Не хочу. Ему и так немало достается со мной…

Его высокомерие малость отдохнул и приожил.

– Грегор! – И когда мы научимся просить, а не приказывать? Ладно,простим болящему… – Я хочу попробовать написать отцу и младшей сестре. Она замужем за довольно богатым рыцарем. Ждать защиты от короля мне не приходится, если уже назначен новый капитан…


«Ага, а верных людей, готовых вытащить тебя из любого огня, ты просто заводить не научился… »


Я сильно мнусь. Дело в том,что… Ну, в общем, последний раз я писал письмо лет пять назад. Да… Было дело, и по-латыни складывал стихи, и пел их под лютню, все было. Но теперь мою писанину ни один грамотей не разберет.

– Сам писать будешь?

Серые незрячие глаза внезапно загораются веселым блеском.

– Нет, конечно, а ты что, грамоте не обучен?

– А зачем она ублюдку и бастарду? Ты же сам так говорил!

– Правда? – Вот так, а теперь мы сильно растеряны. А ты думал, что разбойнику нужна грамота? – Но, может, в замке кто-то владеет умением писать?

Ну да, ну да, владеющих мечом в этом замке как собак нерезаных, а вот владеющих пером… Прочитать, – пара человек найдется, да и я сумею, карты местности же читаю. А вот писать… Да… Пожалуй, только Ал. Но звать его из-за очередной дури, пришедшей в голову высокомерной суке , я не собираюсь.

- Грегор, я прошу…

Ну вот почему, почему иногда достаточно ему сказать «я прошу», и мне приходится действовать? Я пытаюсь разогреть свой гнев воспоминаниями о неделях плена, но выходит плохо. Тот человек, которого я вижу перед собой , – израненный, больной, переживший отравление, мое дурацкое насилие над ним, – он не похож на беловолосое высокомерное отродье, что так надменно пыталось приказывать мне, тогда, еще в детстве.

– Ладно…

Придется идти подлещиваться к Алу. Надеюсь, он не ответит отказом…

Мальчишка мой очень удивлен, но покорно склоняет голову:

– Хорошо, идем…


Эйвин.


…Тихое шуршание одежды. За то время, что прошло со момента, как я оказался в плену у Бастарда и ослеп, я научился слушать шаги и звуки вокруг. Громкий крик, тяжелая поступь, грубые сильные руки, – то мой заклятый враг, Грегор. Бесшумная походка, осторожные прикосновения, нежный ломающийся голос, то полный ледных иголок, то ласковый, то безразлично-рабский, – это Аларих. И сейчас в комнату, несомненно, зашел он.

– Что вы хотели написать? – Благородный металл на грани слома. Еще немного, – меч переломится пополам. Ему очень сложно говорить со мной. Вчера он едва не отправил меня в Ад, впрочем, мое желание совпало с его. Но сегодня… сегодня я хочу выжить и вырваться из-под душных тяжелых сводов на свободу. Просто поваляться в пожухлой предосенней траве, послушать шум ветра в тяжелых ветвях деревьев. Это не так уж мало. Даже, если зрение не вернется. Я хочу сдохнуть на свободе. А бой, что обещал мне Бастард, – химера, несбыточное мечтание. Я не смогу не то что умереть под его мечом, я не могу просто встать и взять оружие. С каждым днем все хуже и хуже, словно тело вышло из повиновения и рвется к смерти.

– Письма родным с просьбой о выкупе… – Хочется язык откусить, чтобы не молить о спасении, но другого выхода просто нет.

– Хорошо…

За этим «хорошо» скрывается очень многое: легкое удивление пополам с презрением, непонимание и, пожалуй, разочарование… Вот еще, думать о подобном со стороны низшего. Поди, приблудный, как сам Бастард. Каков господин – таков и слуга!

– Моя сестра живет в соседней провинции, путь займет около недели.

– Ну, и кто поедет к твоей сестричке? Моих точно казнят и разбираться никто не будет! – Грегор практичен как всегда. Я об этом просто не подумал.

– Я не знаю…

Аларих, похоже, подходит ближе к Грегору, – я снова слышу холодное шуршание шелка. Тихий смешок, что-то вроде звука быстрого поцелуя, возмущенный задавленный вопль мальчика.

– Можно будет нанять кого-то из деревни. Или в городке найти посланца.

– Очень разумно, мой сладкий. Ну что же,Э йвин, тогда диктуй само письмо… Как твою сестричку-то зовут?

– Элеонора…

– Это та визгуха, которой я отсек косу, защищаясь от тебя?

– Да…

Легкое сопротивление в углу Грегора, – похоже, мальчик вырывается из объятий. Разочарованный вздох:

– Ну вот, как всегда… Это только ты мне не можешь отказать, а, молодой граф?

– Ах, ты…! – Сколько можно поминать подобный позор! Сам же обещал, что больше не тронет!

– Вы диктовать собираетесь или будете переругиваться с господином? – Льда в голоске Алариха прибавилось, прямо-таки замерзшая ледяная пустыня зимой.

– Собираюсь… – Надо проявить смирение. Иначе я точно сдохну в этом подвале на радость Грегору.

К моему удивлению, лекарь пишет довольно быстро, почти не переспрашивая завершение фраз. И, похоже, знаком с правилами этикета, поэтому прерывает воркотню Грегора по поводу слишком длинных церемоний разумным вопросом:

– Ты же хочешь получить за него деньги? Если да, то надо иметь терпение…

Наконец мой позор из-за выпрашивания денег и помощи заканчивается, Аларих старательно записывает, как проехать в замок мужа Элеоноры и как передать письмо отцу. А потом… Потом происходит удивительная вещь: сначала возникает яркое свечение в глазах и я понимаю, что вижу солнечный луч, улегшийся рядом на моей подушке. Потом цветные переливы, танцующие вдали, исчезают, и я вижу низкую сводчатую комнату, Грегора, сидящего в кресле поодаль и внимательно разглядывающего мое лицо, светловолосого мальчугана со склоненной вниз головой, сидящего возле моего ложа на подушке и торопливо что-то записывающего. Смешной такой школяр!

Мальчик поднимает голову, поворачивается боком,сворачивая в трубочку кусок пергамента. И я ужасаюсь тому, что увидел: уродливое горбатое тело, вывороченное и скрюченное невероятным образом, белые паучьи пальцы, покрытые шрамами и зажившими ожогами, страшно сожженное, словно сплавленное в печи, лицо с ясным синим глазом. Тихое шуршание одежды подтверждает, что передо мной Аларих, лекарь Бастарда, влюбленный в него. Умеющий возвращать из мертвых. Урод встает и склоняется надо мной, и я только сейчас понимаю, что звонкий ледяной голос принадлежал взрослому юноше, он далеко не ребенок. Я вскрикиваю и дергаюсь, инстинктивно пытаясь не дать коснуться себя страшным уродливым пальцам.

– Что случилось? – Голос Алариха не изменился, но его внешняя сущность… Я и подумать не мог, что меня все это время касался такой монстр!

– Не трогай меня, урод!

Мой крик отдается эхом от низкого потолка. Грегор вскакивает с места, одним прыжком достигает постели. Я слышу слабый вскрик лекаря:

– Он прозрел!

И страшный удар погружает меня во тьму, потом еще один. А потом… Я повисаю, поднятый железной рукой Бастарда за горло, он просто выволок меня из постели и пытается свести пальцы на моей шее. Я уже захлебываюсь кашлем, когда слышу грохот закрываюшейся двери. И тут же падаю, отброшенный обратно на постель.

– Ах ты, тварь подколодная! Вернусь – убью!


Грегор.


…Самым главным в моей жизни сейчас стало – найти Ала и не дать ему натворить глупостей. Белобрысая тварь никуда не денется, а вот Ал… Я не помню случая, чтобы ребята даже по пьянке сказанули что-то лишнее о его теле. Побаивались его сразу, это точно, потому как некоторые еще верили в то, что он связался с дьяволом. Но вот насмешек или брезгливости относительно его ожогов и горба не было никогда. Слишком многие из моих прошли казематы замков своих господ, прежде чем оказались у меня. Да и я бы никогда не позволил. Моя тень всегда стояла за спиной Ала, защищая его от подобного. Но этот… Он ударил в самое сердце моего мальчишки. И если хотел отомстить мне за все, что произошло, то месть удалась – он ударил словами Алариха, а боль раздирает мое сердце, –я не сумел его защитить от подобного. Моя улиточка только начала выбираться из своего крепкого перламутрового панциря, и тут – такое. И я могу тысячу раз говорить, что он красив, что я люблю его, – слова, полные ненависти и отвращения, будут звучать в его ушах громче всех моих уверений. Но сейчас, – его надо найти.

Самое подходящее слово для того, что я делаю – выслеживание дичи. Куда убежал? На чердаке его нет, из ворот замка не выходил, нет у меня, в его закутке; парни его не видели ни во дворе, ни в казарме. В прятки можно играть до бесконечности, я не могу даже придумать, где искать. И хорошо, если он просто спрячется. Остается еще одно потайное место – водовод. Выход к реке. Это довольно далеко, но его прорыли в мягких песчаных породах. Мой шальной архитектор хотел, чтобы замок смог выдержать и многодневную осаду и иметь пути отступления. Глупая идея, надо сказать, кто же будет осаждать замок разбойника? Подожгут лес вокруг – сами выйдем, но вот ход такой имеется. Никто его не прячет, закрывается он снаружи обычной дверью, такой же, как вход в подвал, пройти по нему можно свободно, если только не боишься сырости и лягушек, туда же отводится лишняя дождевая вода. Но в этом году дождей давно не было. Поэтому – факел для освещения и можно идти вперед… В довольно широком ходе на удивление сухо, даже пыль на полу. И на мягкой дорожке пыли – маленькие неровные следы. Ал! Я не ошибся, он действительно пытается уйти из замка. Из ворот без моего приказа его бы не выпустили, с этим у нас строго, я должен быть уверен, что вышедший, вернувшись, не приведет за собой врагов. А вот водовод не охраняется. Другое дело, что к реке спуститься уже почти год как нельзя , –берег не выдержал биения волн во время разлива и рухнул в воду. Устояла скала, но обрыв очень крутой. Чтобы выйти – надо спрыгнуть и с большой высоты. Надежда только на то, что Ала удержит защитная решетка, которую я велел поставить полгода назад. По-моему, я не говорил ему об этом. Как раз после возвращения. Когда я боялся всего до такой степени, что каждую ночь снилось, как ночью в замок врывается Эйвин, пройдя мимо постов со стороны реки. Тогда и был отдан приказ закрыть вход.

Ход довольно длинный, но я едва не бегу, то и дело оступаясь на камнях. Что бы он не придумал, его надо остановить и вернуть домой. Нельзя его отпускать, нельзя.

Резкий металлический звук впереди, видимо, я уже подхожу к выходу. Слабый свет внешнего мира. Факел уже не нужен. Возле решетки бьется скорчившаяся фигурка, я не сразу понимаю, что он делает. Отчаянно колотится о железо, пытаясь выбить решетку наружу? Но это глупо, – не для того крепили, чтобы так легко было войти в замок с этой стороны.

– Ал…

Я зову негромко и что-то замирает в груди. Услышит меня, захочет говорить? Похоже услышал, царапание по железу прекращается на краткие мгновения. И возобновляется. Он не отказался от своей безумной идеи.

– Ал, пожалуйста!

Мой мальчишка оглядывается на меня, – лицо перемазано в грязи, и вдруг со всей силы бьется головой о перекрестие железных прутьев, поняв, что сбежать не удастся. Я хватаю его за руки, оттягиваю от решетки, он молча сопротивляется, кровь из рассеченного лба заливает лицо. Слава Богу, я не согласился на кованые шипы изнутри решетки, они только снаружи, иначе бы он себя просто убил.

– Ал, Ал, Ал, прекрати!!! Сейчас же прекрати, не надо, Ал.

Он рычит и рвется из моих объятий, кусает мне руки, злобно что-то шипит.

– Ал, пожалуйста, прекрати! Это ложь, ложь, сказанная злобным человеком, и ты в нее поверил? Это же просто злая ложь!

– Это – правда, и ты сам это знаешь! Правда! Ты ослеп, что ли, Грегор? Руки твои не чувствуют моих увечий? Тебе приятно целовать рубцы?

Я молча прижимаю его к себе. Да, я, наверное, ослеп и оглох. Очень давно уже. Потому что никогда не считал его калекой. Прикосновение его изуродованных пальцев забирало мою боль. Его изломанный, словно драконий, силуэт изгонял мои страхи и давал мне сон.

– Ал, прости меня! Я привел в наш дом чудовище. Я хотел отомстить, а моя месть повернулась против меня! Он извратил все понятия, которые я считал незыблемыми! Прости меня! Он больше не будет жить! Я…

– Ты совсем не понимаешь? – Ал хрипит, словно надышался едкой отравы.

– Нет…

– Он позовет тебя и ты пойдешь за ним! Ты говоришь, что ненавидишь, но ударил меня из-за него! Ты кричишь, что больше не тронешь его, и не выходишь из подвала!

– Ал!

– Я проиграю ему в любом случае. Потому что он красив и достоин любви, а я нет!

Мой мальчишка выкрикивает это в ярости и больно бьет меня по лицу, пытаясь высвободиться. Он не плачет – глаза сухие, а, значит, способен перенести еще многое.

– Почему ты считаешь, что можешь выбирать за меня, Аларих? Откуда ты знаешь, кто мне нравится, а кто нет?

– Я… – Он растерян. Он начал слышать мои слова. – Я… не знаю…

– Тогда почему ты придумываешь то, чего нет?

– Ты – лжешь! Захотелось поиграть со мной, пока граф болен? Зачем ты все это сделал? Зачем?

Холодный рассудок все более возвращается ко мне.

– Ал, я не играл с тобой. Все то, что было между нами, – настоящее, я не притворялся. Ты зря ревнуешь Эйвина ко мне. Он слишком многое сделал для того, чтобы теперь казаться мне жутким злобным существом. Я не хочу делить свою жизнь с подобной мразью. А тебя хочу видеть каждый день и ночь!

– Зачем ты смеешься?

– Я не смеюсь.

Ал тяжело и бурно дышит, успокаиваясь… Люблю ли я его? Не знаю и поэтому не хочу говорить лишнего. Как друга я его искренне люблю, но он так недавно оказался на моем ложе, что я просто не успел еще понять, есть ли между нами что-то, кроме взаимного влечения и любопытства. Но я хочу, чтобы он был рядом с мной. Нянькой, любовником, другом, – всем, кем пожелает, только бы он не уходил никуда.

– Ал, есть сказка, когда смерть согласилась помиловать, если кто-то придет вместо приговоренного… Придет ли кто-то, чтобы спасти графа? А? А ты веришь словам человека, который никогда не любил и не умеет это делать…

Ал тяжело сглатывает,потом спрашивает срывающимся голосом:

– А ты пришел бы?

Я тихо смеюсь:

– Да. В отместку за то, что ты спасал меня уже не однажды…

Он как-то сразу слабеет, – горе взяло слишком много сил у него. Еще какое-то время я сижу рядом, обнимая его, заматывая рассеченную голову обрывком собственного рукава, Ал только жмется ко мне. Внезапно он говорит:

– Грегор, смотри, лягушка! Откуда она здесь?

– Пришла из замка посмотреть на двух дураков.

Мне хочется плакать и смеяться одновременно – жуткая драма обрывается в одно мгновение: Ал увидел смешное чудовище. Дитё-дитём…

– Ал… Я никогда не спрашивал, сколько тебе лет?

Парень мой довольно удивленно отвечает:

– Будет двадцать…

Разум и чувства ребенка, умения взрослого… И полная незащищенность перед обманом и жестокостью. Богом помеченный, мой возлюбленный!

– Я постарше…

– Господин и должен быть старше. Иначе стал бы я тебе подчиняться?

– Ну что, идем обратно?

Ал пожимает плечами... Потом решительно говорит:

– Я больше никогда не буду ухаживать за графом, даже если ты это прикажешь, даже если умирать будет. Пусть его лечат прекрасные феи!

– Я не прикажу. Идем уже…

И просто поднимаю легкое тело на руки. Ал уже не вырывается, только глубоко вздыхает время от времени, отходя от боли и страха. Мы возвращаемся в наш дом, и мне приходится заниматься тем, чем обычно занимается Аларих, – залечивать душевные и физические раны. Кроме разбитой головы, он еще и мокрый как мышь, – лягушка не зря прискакала смотреть на нас и смеяться, о чем я с удовольствием и рассказываю моему парню, пока промываю рану на голове и перевязываю ее. Переодеть его оказывается сложно, – он опять не дает себя раздеть и отказывается раздеваться сам. Чего уж тут бояться, я не знаю, но мы договариваемся до того, что я просто швыряю возле него свою шерстяную рубаху и теплые меховые башмачки и с ругательством выскакиваю за дверь. Проходит довольно много времени, пока он не зовет меня обратно. Все-таки переоделся. А теперь – выпить подогретого вина и спать. То, что сейчас день, я понимаю. Но у меня еще одно дело, а Алу нужен покой…

– Я до вечера уеду, хорошо? Не натворишь глупостей?

– Опять по своим бабам собрался?

– Если бы… Денежные дела не терпят отлагательств. Спи… Проснешься , – а я уже вернулся…

– Хорошо…

Дела действительно денежные , – надо отвезти письмо нашей высокородной твари в город и найти того, кто решится отправиться в соседнюю провинцию к его сестрице. Ведь и казнить могут, не разобравшись, что не разбойник. Начальник стражи пожимает плечами, когда я в одиночку выезжаю из ворот. А чего, по большому счету, бояться-то? В лицо меня мало кто знает, да и если узнают, не рискнут связываться: себе дороже выйдет, и дом потом могут сжечь, да мало ли. А разговор у меня с моим другом состоится интересный – про нового капитана стрелков. Он для меня – личность неизвестная, а потому опасен. Я от Эйвина-то едва не год бегал, так он меня обложил. Впрочем, теперь-то у нас вышло все наоборот.

Конечно, Ала я оставляю одного, но ведь не ребенок, должен понять, что это дело очень важное. Ну вот не хочу я играть в благородство и отпускать смертельно больного врага, чтобы он умер в своем родном доме. Почему-то мне хочется, чтобы его семья сильно пострадала оттого, что ее отпрыск слишком понадеялся на свою удачу. Вернуть хотя бы немного отнятого у нас. Хотя… Кто знает, дожил бы я до своего нынешнего возраста, будь жив мой отец. Не сильно он меня баловал, лупил почем зря, по поводу и без повода. Правда,поводов я ему давал немерено…