Geum.ru

Название : " Проклятые "

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   16
Глава 4

Морок


Грегор.

Единственное место, которое мне показалось безопасным, чтобы пристроить лекаря и рассмотреть его ушибы, стала моя спальня. Еще вчера… М-да…

Больше всего я боялся, что Ал при падении повредит свою изломанную спину, но, похоже, обошлось, – я стянул с него этот идиотский его балахон и мысленно принес благодарность Богородице, – толстая рубашка была на нем, а, значит, удар был смягчен. Так и оказалось, я ощупал позвонки, лопатки, Ал тихо пискнул, но сильной боли, похоже, не было. А вот затылок при падении он разбил. Пришлось разводить в стороны пряди тугих пепельных волос, искать обильно кровоточащую ранку, прижимать края, накладывать повязку. Ал покорно обвисал у меня на руках, но в себя не приходил. Плохо дело, после такого падения слишком долго он без сознания.

Наконец, я оставил его в покое, накрыл одеялом. Теперь только ждать, когда мой лекарь соизволит вернуться из призрачного мира в мир реальный.

… Тишина. Похоже, кто-то уложил меня на бок и спина почти не болит, так, небольшое неудобство. Где-то недалеко слышно осторожное движение, шорох перебираемых страниц. Где я? Повернуться очень неудобно – куча подушек под спиной. Ойй!

− Эй, ты все-таки потише! − голос Грегора оглушает. − Грохнулся-то ты со всей дури, голову разбил…

Что? Похоже, я, как избалованная барышня, рухнул в обморок при виде… Ох! Чувство омерзения накрывает с головой, и я едва успеваю сползти с постели. Грегор что-то кричит, но я уже плохо понимаю его слова .Меня просто выворачивает наизнанку прямо на ковер возле ложа. Ну все, теперь-то меня точно выкинут из жизни, как паршивого щенка…

− Ал, Ал, Ал! − Я пытаюсь хоть как-то пробиться к его разуму. Бесполезно. Это я мог испытывать омерзение до тошноты от первого соития с Эйвином. Ала просто непрерывно рвет на ковер. И помочь я ему ничем не могу. В какие-то мгновения он начинает слышать меня, но потом все повторяется и повторяется. Бедный мой мальчишка! Как же откровенно омерзительны были мы с его высокомерием, что парня выворачивает от подобного зрелища. Ну, не надо было ему оставаться, не для него все это… Ведь знает, скорее всего, как это происходит, роды у баб принимал и не раз, а тут – полное неприятие и отвращение к подобному.

− Ал ,мальчик мой ,скажи, как тебе помочь? Заварить травы, дать воды? Ал, что делать-то?


…На какое-то мгновение мне удается поднять голову – Грегор сидит рядом на корточках и смотрит виноватейше, – как нашкодивший пес.

− Да какие травки…

Дальше все,говорить уже не могу…

Господин мой Грегор квохчет, как встревоженная курица, − это сравнение вызывает у меня приступ смеха, который кончается закономерным результатом, потом он начинает расти-расти-расти… Влажная холодная ткань касается лба,губ, кто-то вытирает мне лицо. Да не поможет все это, что уж придумывать! В какое-то мгновение очень близко я вижу черные-черные глаза господина, а потом милосердное забытье забирает меня из этого мира…

Когда Ал потерял сознание во второй раз, я лишь сумел вновь перенести его на кровать. «Никогда в жизни более не трону, даже грубой шутки не допущу! Да что же это такое-то? Он, похоже, совсем не сможет это принять!» Чувство страшной вины раздирает грудь. Ну вот зачем, для какой-такой радости я своего единственного друга делаю предателем? Ведь от такого, что я удумал с ним сделать, не с графом Эйвином обнимешься, а с чертом-дьяволом целоваться начнешь! Ну чего, чего мне не хватало? Баб? Да только свистни! Нет, конечно, рыцарские дочери и жены ко мне на пушечный выстрел не подойдут, им нужен молодой граф Эйвин с полным гербом и хорошей родословной, а не я – полуприблудный, но вот деревенских девах – да навалом было всегда. Так нет тебе – захотел рассмотреть поближе мальчика. Рассмотрел… Что теперь? Его физически перекашивает от твоего влечения. Это еще он только посмотрел на нас. А если тащить на ложе трезвым? По-человечески, а не как подневольного скота? Тогда что?

Аларих тихо стонет, я торопливо склоняюсь над ним:

− Что, Ал? Что ты хочешь?

Он внезапно усмехается:

− Не поверишь, мой господин, я очень хочу есть!

Ну да, после того, как … Ладно, ковер заменим, невелика потеря. От радости, что Алу стало полегче, я выношусь в коридор, ловлю кого-то из слуг, велю принести еды. И только потом понимаю, что, зацепившись, порвал штаны на колене и даже не заметил.

Аларих терпеливо ждет, пока принесут еду. Он заметно порозовел, а после того, как наелся, еще и повеселел. Мой лекарь мирно возлежит на подушках и смотрит на меня благосклонно. А меня мучит совершенно дикий вопрос. Не время его задавать сейчас, но, если я хочу, чтобы мой мальчишка не свихнулся и не хочу свихнуться вместе с ним, его придется задать.

− Ал, послушай, в вашей стране знают об отношениях между мужчинами?

Мне кажется, что в горле встал горячий ком. По-моему, я покраснел.

Ал удивленно смеется:

− Да что тебе пришло в голову? Ну, церковь это не приветствует, а разговоры иногда ходили. Так, болтовня. Подожди, это из-за того, что я в обморок грохнулся? Грегор, да я всю ночь не спал, граф меня совсем капризами замучил. А ты что подумал?

«Никогда в жизни не признаюсь тебе,что захотел во тьму,когда увидел всю эту грязь,в которую ты погружаешься все глубже,мучая графа.Говорить тебе об этом бесполезно.Но если ты попадешь из-за этого в Ад,я последую за тобой.Мне уже давно все равно,куда следовать за своим грешным архангелом».

− Хорошо, тогда тебе надо просто отоспаться. Останешься у меня на ночь?

Вот теперь вспыхивает не только лицо, но и уши, и кожа под волосами.

«Врешь ведь, врешь! Я все понимаю – ты в этом не сознаешься, но ведь выражения отвращения на лице не скроешь!»

− Нууу, − Ал тянется на подушках. Потом подскакивает: − Грегор, а с кем ты пленника оставил?

Острая иголка ревности колется болезненно и сердито. Но права показывать эту боль у меня нет.

− Там слуги. Если бы что-то случилось, меня бы позвали. − «Да чтоб он сдох, этот твой любимый пленник!» − Ал, мне нужно с тобой поговорить. О графе…

− Что случилось?

− Мне предложили его убить…

Мой парень смотрит остановившимися глазами,потом растерянно спрашивает:

−За что?

И я прекрасно понимаю вопрос. Мои счеты с ним – это только мои счеты. Но предложение извне должно иметь свою причину.

− Могут прислать войска для его освобождения, поскольку тут я затронул честь королевских войск. Если его не будет, то причины не будет.

− Ты же никогда ничего не боялся, Грегор! Кто может тебе приказывать такое!

«Я никогда и ничего не боялся. Но я не хочу, чтобы ты был вынужден скитаться и бояться, что снова попадешься к добрым людям, которые тебя уже изуродовали. И я не смогу тебя защитить. Потому что мертвым, даже доблестно павшим, хода в мир живых нет! И мне глубоко наплевать на воинскую честь и обвинения в трусости. Жизнь его милости и твоя – они слишком неравновесные на чашах судьбы. Твоя жизнь для меня дороже… »

Аларих поворачивается в постели так, что на меня смотрят обе половинки его лица, так непохожие друг на друга.

− Нет, Грегор! Это не выход!

«…Если ты запятнаешь свою честь таким расчетливым и подлым убийством – сможешь ли ты жить с подобным? Но… даже если ты это сделаешь, я тебя не брошу. Нельзя долго оставаться во тьме одному… И… я хочу, чтобы граф умер! Чтобы не видеть выражения животного удовлетворения у тебя на лице… Лучше я сам, сам… »

День проходит удивительно мирно. Ала я из комнаты не выпускаю, еду носят нам сюда, развлекаю я его разговорами. Аларих несколько раз засыпает, я потихоньку выхожу, заглядываю в подвал, – если с его высокомерием что-то случится сегодня, Ал мне не простит. Но слуги настороже, пленник лежит тихо, не брыкается, дремлет, видимо. Глаза бы мои тебя не видели!

Наши вечерние заботы напоминают мне один из сложных танцев, который как-то попытались мне показать в те времена, когда я еще был только мальчиком с косой полосой на гербе, а не разбойником. Павана. Тааакое медленное и сложное движение вокруг друг друга. Вот так мы и начинаем неторопливо кружиться с Алом, когда приходит время укладываться спать. Проще всего было бы мне отступиться и уйти спать в его комнату или найти свободную спальню, или завалиться, на худой конец, к парням в казарму. Я еще не отвык от такого житья. Но я боюсь оставлять его одного. По моему глубокому подозрению, он тут же рванется спасать господина графа и опять не будет отдыхать ночью. Объяснение про причину обморока дает мне право так думать, хотя понятно, что Ал врет. Поэтому я выстраиваю целую пирамиду из причин, только бы оставить его на ночь в моей постели. Аларих сопротивляется больше для виду. Предложение перейти на кровать в своей комнате вызывает мою насмешку:

− Приставать не буду!

Аларих довольно долго думает, потом парирует:

−Да я тоже так думаю, ты уже развлекся сегодня! Ладно, тогда неси подушки – спина болит…

Я радостно бегу выполнять поручение моего лекаря, – подушки соберем по всему замку. Как раз вовремя в коридоре попадается один из слуг, и он приносит еще одну добрую весть : выбитое на чердаке стекло уже убрали, вынули для замены из одного из окон парадного зала, а снаружи закрепили решетку, то есть сорваться из окна более невозможно.

− Чем заменили окно в зале?

− Пока забили досками, привезут новое –сменим.

Вот-вот, забить окно в парадных покоях, чтобы застеклить чердак, это как раз в духе Бастарда. Впрочем, Алу будет где посидеть, когда я уеду. А мне скоро уезжать, – вроде бы намечается неплохая добыча.

В дверь своей спальни я едва протискиваюсь с ворохом одеял и подушек. Ал тихо смеется:

− Я не просил так много!

Этого добра много не бывает. Я осторожно выстраиваю целую преграду из мягкого пуха между половиной Ала и своей. Ала это сильно веселит:

− Грегор, ты собираешься блюсти мое целомудрие? Так я вроде не девчонка, да и было уже кое-что!

− Придавить во сне боюсь, не спорь. Ты ведь ушибся при падении.

− Ну да…

И лукавый чертячий взгляд, на мгновение ожививший усталое лицо. Ал давно уже научился владеть незрячим глазом и ощущение такое, что он видит полноценно. Сплошное притворство! Вот в таком духе мы и продолжаем свои ночные танцы. На мое предложение помочь раздеться Ал уже с вновь появившимся ехидством отвечает, что я уже его раздевал, а такое зрелище часто повторять не стоит. Я только вздыхаю. Если совсем честно, то я очень даже не прочь поцеловать его больную спинку и разбитую голову ,чтобы не болели. Но… нет, так нет. Парень мой долго шуршит в теплом пуховом загончике, потом немного смущенно говорит:

− Господин, вы можете послать за моей ночной рубашкой? Я забыл…

Ооо,какие же мы нежные,рубашки меняем каждый день.Но это из-за болезненной его чистоплотности, я сам привожу из города ему вороха всякой одежки.

– Возьми мою.Не хочу тащиться ночью по замку,а парни уже спят.

Слуги-то у меня из моих же парней и за ночной одеждой лекаря гонять их совершенно ни к чему.

Ал согласно что-то отвечает и радостно шагает к моему сундуку. Ой, не надо было ему голым по спальне шляться. В отчаянии я закрываю глаза. Не вижу и не мечтаю… И никогда даже не упомяну. Я получил слишком хороший урок сегодня.

– Грегор,что с тобой?

Глаза приоткрываю осторожно. Ал в моей рубахе стоит прямо передо мной и ,похоже, издевается. А рубашечка-то ничего, подошла, правда, чуть длинновата, а в плечах – хорошо. Выбрал, между прочим, самую нарядную, белого шелка, с кружевами по вороту, груди и длинными белейшими ажурными манжетами. Невеста, да и только! Правда, на голове –повязка, да еще на скуле синяк расплылся – в горячке не заметил, а потом лечить поздно было.

– Иди на свою половину! – голос мой суров по-мужски. А иначе поймаю и могу не сдержаться. Мой мальчишка пожимает плечами и величественно, как вдовствующая королева, отбывает на свою половину. Еще какое-то время с его половины доносится шуршание и тихие вздохи, потом все стихает. Похоже,он заснул. А вот я заснуть не могу, жарко, лежать неудобно, какие-то странные видения кружат в моем сонном мозгу…

Аларих.

… Таким растерянным Грегора я никогда не видел. Весь день он так смешно себя вел… Как влюбленный юнец, не имеющий понятия, как подступиться к объекту своей любви… Я хочу,чтобы молодой граф умер. Я не хочу делить моего архангела ни с кем… И мне холодно, я не привык спать в скользком шелке, и я хочу к Грегору. И … Он уже спит, это можно…

Грегор.

Холодная змейка скользит по моей груди, вот остановилась и замерла. Шелк приятно холодит обнаженное тело. Так хорошо…

Утреннее пробуждение было сложным : проснуться-то я проснулся, но выбраться из постели не смог, – Ал ночью бесшумно подобрался ко мне и теперь мирно дремлет, крепко вцепившись в меня руками и ногами. Дитё -дитем! Ладно, пусть поспит еще немного…

– Господин Грегор, господин Грегор! – Мне совершенно не нравится требовательный голос из-за двери, Ала точно разбудят, и я осторожно выбираюсь из-под легкого тела и встаю. И почти сразу слышу шорох за спиной – Аларих уже перекатился на свою половину, под защиту подушек и одеял. Его день тоже начался. Значит,мне пора ехать. И прощаться до вечера. А ему – идти заниматься пленником…

Аларих

Ну вот никогда, никогда нельзя поручить кому-то уход. Просидели они возле графа день и ночь, а что сделали? Напоили несколько раз и все. Лекарства не дали, перевязки не сделали. Есть он отказался. Так кто же сует раненому кусок хлеба? Ну, если меня господин Грегор не отпускал, можно было хоть немного потрудиться? Вот договорится он с выкупом и что мы отдадим? Кучу костей?

Граф Эйвин только тяжело вздыхает в ответ на мое ворчание. Я подхожу ближе, откидываю в сторону одеяло, внезапно он пытается повернуться, словно что-то скрывает. Ну, так и есть – никто даже не позаботился отмыть его от потеков крови на спине и бедрах. Множество ссадин и царапин – господин постарался вовсю.

– Не надо…смотреть…

Да что сегодня с его высокомерием? Еще немного и заплачет? Что такого случилось? Болит? Где болит? Что произошло?

– Не надо. Накрой меня…

Ну, вот еще новости. Сейчас все исправим. От такого не умирают. Позора не оберешься – это да, но умереть еще никто не умер…

Утро течет положенным чередом – искупать, перестелить, перевязать, накормить и не хлебными горбушками. Дать лекарство. По-моему, к середине дня граф от моей заботы устал больше, чем я, постоянно его ворочая. Зато молчал как рыба, не огрызался. Уже и это хорошо.

– Я устал, переложи подушку. Спина болит.

– Сейчас…

Я низко склоняюсь над ним и вдруг слышу странный вопрос:

– Аларих, сколько времени прошло с момента,когда я попал к вам?

Я задумываюсь.

– Неделя…

– Я останусь слепым навсегда?

– Не знаю. – Я не хочу давать ему надежду. – Возможно, пройдет время и зрение вернется. Не знаю. Это по-разному бывает.

– А ты знаешь, меня ведь схватили ваши молодцы, когда я чуть не сделал предложение одной высокородной деве. Интересно, что с ней? Убили?

– Господин Грегор казнит за убийство женщин и детей. Так что не думаю…

«Вот только не надо лгать, что ты был влюблен в нее без памяти. Я видел тебя с господином Грегором, и ты однозначно ответил ему.Ненавижу!»

– Вам бы поспать. Надо много спать, тогда быстрее зарастут раны…

– Зачем? Чтобы твой господин стал чаще приходить ко мне? Ты же видел все вчера!

– Хотите, я дам вам сильное обезболивающее, то, что вызывает видения? Вы заснете легко…

– Зачем? Потом – неизбежное пробуждение… Аларих, а как получилось, что ты оказался с разбойниками? Ты же – другой…

– Да почему? Такой же, проклятый. Мы все здесь такие…

– Я не верю,что ты мог убивать людей.

Я замолкаю. В бою от меня толку мало, а вот насчет убивать… Именно сейчас, пока граф разговаривает со мной, я перебираю содержимое своей дареной шкатулки, рассматриваю надписи на латыни. Я хочу найти такое средство, что дает безболезненную и спокойную смерть. Я не хочу его мучить. Даже, если Грегор передумает, а он, скорее всего, передумает, я не хочу, чтобы он жил…

– Вот, выпейте, это успокоительное.

Голос дрогнул в какое-то мгновение, но граф покорно глотает сладковатую воду. Немного остается в кубке, но доза уже достаточная. Вскоре он уснет…

– Ал, как наш пленник поживает?

Грегор буквально вламывается в комнату, видимо, спешившись, он сразу зашел ко мне – в руке еще зажата плеть, весь грязный, пахнет лошадиным потом.

– Все хорошо. Не кричи, он засыпает…

Но от воплей моего господина наше высокомерие просыпается, беспомощно хватает меня за руку в поисках защиты. Грегор очень быстро приучил его бояться. Я осторожно высвобождаю пальцы из плена.

– А мне выкуп за тебя предложили. Правда, немного… Но я подумаю. Домой хочешь?

Граф молчит,презрительно кривя губы.

– Ну-ну, – Грегор начинает злиться. – А я думал, что тебе надоело у меня гостить…

– Бастард…

И такое презрение сквозит в голосе…

– Пить хочется. Намотался по деревням…

Вскрикнуть я не успеваю –Грегор хватает кубок с остатками вина.

– Нееет!!!

Я не хотел,не хотел этого!..

Грегор.

Когда Ал, неожиданно заорав,выбил у меня из рук кубок, я только обалдело посмотрел на него, – что за дурь нашла на моего мальчишку? Но потом, разглядев его дикий взгляд , я начал догадываться.

– Ал, чем ты напоил его? Что было в кубке?

Но лекаря только трясет, он застыл, как соляной столп, и говорить не может. Внезапно Эйвин спокойно говорит:

– Я думал, что у тебя не хватит духу на такое, Аларих. Пожалуй, тут ты прав…

– …!

И впервые я не могу сдержаться, рука действует помимо моей воли, удар плетью приходится по плечу и спине. Ал молчит, только вздрагивает от боли. Маленькая коварная тварюшка! Ползучее, с холодной кровью! Зачем, зачем ты такое сотворил?

– Грегор, прекрати, не надо его бить! Я сам хотел этого, это я, я попросил!

Чтооо?! И Ал пошел на поводу у голубой крови, спасая его от моей мести? Ал инстинктивно закрывает лицо руками, удар приходится по запястьям и виску. Если бы он закричал, я бы сумел остановиться, но парень мой молчит, и все происходит, как в страшном сне.

– Грегор!!! Прекрати!!!

Пленник приподнимается на локтях, пытается сесть, протягивает вперед руку, надеясь нащупать меня и остановить. И внезапно сгибается пополам, жуткие спазмы сворачивают тело в дрожащий от боли комок.

– Что ты дал ему, сучонок? Он же сгорает изнутри!

– Это не я,не я! – Аларих, наконец, размыкает закушенные до крови губы. – Боли быть не могло!

И только потом я вспоминаю, что уже видел такое, – незадолго до побега. Граф пришел тогда ко мне, как всегда, – развлечься, и тут-то его и прижало, да так, что едва уполз из камеры, даже не порезвился вволю. А вскоре мне удалось бежать. Но сейчас-то все гораздо страшнее. Эйвина от боли скручивает так, что в страшном сне не увидишь, он изо всех сил сдерживает крик, только сдавленно мычит, но это, похоже,ненадолго. Я пытаюсь прижать его к постели, чтобы не упал, но граф, почувствовав на своем теле мои руки, заходится в болезненном крике, вырывается и падает на пол. Глухой стук падения тела, он пытается приподняться на руках и его выворачивает кровавыми ошметками к моим ногам. Как тогда, все, как тогда. Я хочу поднять его, но не могу, он не дается, рвота продолжается.

– Подожди, не трогай его. Это – единственное его спасение. Яд еще не вошел в кровь. Подожди, пока все прекратится.

Аларих подошел ближе и как-то отстраненно смотрит на нас. На виске – глубокая ссадина, на плече тонкий шелк его балахона и рубашка прорваны ударом и сквозь разорванные края видна наплывающая кровь на рассеченной коже.

– …! Что ты сотворил с ним?

– Это не я…

Под руками у меня хрипит и корчится пленник, но меня больше беспокоит мой лекарь – он слишком странный, словно спит наяву. Боли, похоже, он не чувствует, и на происходящее смотрит отстраненно, словно с большой высоты.

Через какое-то время Эйвин перестает биться, сворачивается клубочком на полу. Мне удается вытащить его из кровавого месива и поднять обратно на кровать.А л спокойно подает мне влажное полотенце.

– Смочи ему лицо. Я сейчас все сам подотру. Похоже, приступ закончился.

– Яд вышел?

– Да…

Он очень медленно рвет на части простыню и начинает возить ею по полу, собирая кровь. Часто и неглубоко дышит пленник. Я тысячу раз уже проклял свою идею мести! Молодой граф словно всколыхнул гладь чистого пруда и из него вылезли страшные чудовища.

– Грегор! – Эйвин сохранил требовательный тон, хотя голос едва слышен.

Я наклоняюсь ниже…

– А ты – редкая скотина, Бастард… – В другое время ударом бы заткнул выплевывающий слова ненависти рот, но не сегодня. – Даже я бы не заставил влюбленного человека смотреть на наши с тобой игры. Зачем ты допустил это? Поиграть захотелось?

– О чем ты?

– А ты подумай.Впрочем,мозги тебе и по происхождению не положены.

Убил бы тварь! Но сегодня это уже и без меня делали, хватит…

– Что это было с тобой?

– Не догадываешься? – Бескровные губы надменно переламываются в презрительной гримасе.

– Нет.

– Прощальный подарок твоего батюшки. Уже скоро… Так что тебе нет смысла меня убивать –сдохну сам, хотя я бы предпочел более достойную смерть…

Я довольно долго молчу… Даже врагу, таже такой твари, как Эйвин, я бы не пожелал подобного. Это по-настоящему страшно.

– Поднимешься на ноги – я обещаю честный поединок. С завязанными глазами, чтобы быть на равных. Божий суд. И еще – я больше тебя не трону… Хватит. Мне противно это делать.

- Повтори это Алариху. Он ведь с ума от ревности сходит…

– О чем ты?

– Похоже, в твоем замке слепых-то двое! – Заразе графской полегчало, начал язвить.

– Повторю…

Ал молча наклоняет голову, когда я повторяю сказанное его милости. Лицо остается застывшим, неживым. Похоже,в нем что-то перегорело. Или он заглянул туда, куда живым вход заказан? Не знаю. Мне становится страшно за него.

– Ал, давай осмотрю ссадины, может, кровь остановить? – Я пытаюсь подлизаться.

Он какое-то время думает, похоже,пытается выловить смысл в сказанном. Отрицательно качает головой:

– Не надо. Уже не больно…

Да где же не больно, он ходит на совершенно прямых ногах, словно боится упасть прямо сейчас.

– Ал, все-таки давай посмотрю …– Конечно, я раскаиваюсь, что ударил. Но что делать, когда понимаешь, что имеешь дело с тайным убийцей?

«Ну, ну, а ты сам – не такой, увенчанный венком из белых невинных лилий… Что, взбесился оттого, что игрушку чуть не отобрали?»

Ненавижу, когда начинаю разбираться в своих поступках беспристрастно…

– Ал, очень прошу. Ал…

Лекарь мой молчит,опустив голову. Ответ меня вгоняет в дрожь:

– Хорошо. Но только не при нем!

Эйвин дремлет с закрытыми глазами, но он же еще и слеп! Что за...

– Ал?

– Я не хочу при нем. Я не хочу видеть, что с ним происходит! Я не хочу лечить его, чтобы ты потом с ним развлекался, а мне приходилось отмывать кровь на его теле! Я ненавижу его! И… тебя… тоже… ненавижу…

Я немею.

Холодный смешок со стороны кровати:

– Ничего себе порядочки у Бастарда! А где же повиновение господину?

– Да хоть ты-то заткнись, увечный! Благодари Бога за то, что не уснул навеки от его травок!

Эйвин замолкает. Не до него сейчас.

Я молча, безо всякой жалости хватаю Алариха на руки, тот придушенно вопит, но вырваться сил не хватает – не ему тягаться с воином, и волоку наверх, в свою спальню. Наш разговор, буде он состоится, не для ушей молодого графа, вообще ни для чьих-либо ушей. Надо разобраться раз и навсегда. Если я не буду жить возле него – кто же будет его защищать?

Я втаскиваю Ала в свою спальню безо всяких сомнений. Похоже, мое ложе становится местом разговоров и разборок. Столько, сколько я говорил с Алом за последнюю неделю, я не говорил раньше и за месяц: приезжал, уезжал, залечивал раны. А он всегда молчаливо возился рядом, – нянькался, изгонял мои страхи, излечивал мою боль. И делал это все, глубоко зарывшись в свои дорогущие непроницаемые балахоны, скрывающие его с ног до головы, даже руки он прятал в рукава, пока они не становились нужны, чтобы остановить кровь, снять боль, дать… яд… От Ала я подобного не ожидал. Такой ярости в выражении своих чувств. И еще: Эйвин может болтать, что угодно будет его слепой милости, но я-то видел явное отвращение Ала… Ко мне и к нему. Так что ревность Ала – это ревность ребенка, боящегося потерять привычный мир. Не более того. А как хотелось бы, чтобы он… Ладно, что уж тут… С собой бы чего не сотворил от отчаяния.

Осторожно усаживаю на край ложа. Надо все-таки осмотреть руку и спину и рану на виске промыть. Ал молча поворачивается ко мне рассеченной стороной лица, терпит, пока я промываю ранку и смазываю заживляющим бальзамом.

– Ал, мне надо посмотреть плечо, что там. Давай, я помогу раздеться.

И вот тут оказывается, что разум к лекарю не вернулся. Он судорожно вцепляется пальцами в ворот своей хламиды и расстегнуть ее нет никакой возможности.

– Ал, да что ты, что ты. Я же просто промою рану. Кровь надо остановить…

Аларих только сильнее вцепляется в тонкую ткань. Внешне – картина «Разбойник и девственница». Агнца волокут на заклание… Учитывая, что этот агнец совершенно хладнокровно чуть не отправил в дальнее путешествие из нашего мира взрослого воина.

– Аларих, дай мне осмотреть рану. Ал, я не сделаю тебе ничего плохого.

Он отчаянно мотает головой.

– Ладно, тогда я разрежу рукав.

Ал молча дергается,когда я подношу кинжал к его плечу.

– Не надо, я сам, сам…

Картина «Растление девственницы злобным сарацином» продолжается. Мой мальчишка медленно отводит пальцы от ворота, неловко и медленно тянет застежки на груди. Стягивает с плеч накидку, начинает развязывать шнурки на рубашке. Все это тянется страшно медленно, похоже, у него дрожат пальцы. Осознание того, что чуть не натворил, боязнь моего гнева? Раньше надо было думать, глупый ты мой олененок!

… «Сейчас он заставит меня раздеться и накажет, сделает так же, как в прошлый раз, как делал с Эйвином. Только он не заставит меня показать, что это мне нравится!»…

Ну вот, наконец-то мы развязали веревочки и начинается мучительное стягивание рубашки вниз. Когда теплая шерстка сползает уже на уровень бедер, я начинаю соображать, что тут что-то неладное.

–Дальше не надо… Ал, ты вообще о чем сейчас думаешь?

Он молчит. Похоже,ни о чем… Ладно,посмотрим, что я там натворил. Плечо рассечено глубоко, кровь еще подтекает. Красная полоса тянется по спине, немного не доходит до переломанного позвоночника. М-да, в следующий раз, когда тебе захочется его ударить, не забывай о его сложении. Точнее,бить его совсем нельзя, просто потому, что, применив обычную силу для обычного человека, Ала можно искалечить. И серьезно.

– Ладно, сейчас поправим…

Повязку на рану я накладываю, непрерывно что-то говоря, потому что мне страшно: Ал безжизненно молчит. И, судя по тому, как он упорно отворачивается от меня, – он еще и смертельно напуган. Похоже, Эйвин сильно промахнулся сослепу – о любви тут речь вовсе не идет.

– Ну вот, все уже хорошо. Сам себе сделаешь обезболивающее, я-то в твоих травках ничего не понимаю…

– Можно, я пойду?

Он начинает вставать, не ощущая, что одежка спущена ниже пояса, естественно, все сползает еще ниже и он путается в тряпках и начинает падать. Схватить я его еще успеваю.В згляд Ала… Не хотел бы я еще раз увидеть такое… Он полон глубочайшего изумления – парень просто не понял, что происходит. Если бы я сам не видел, что произошло, то мог бы подумать, что свой яд он выпил сам. По крайней мере, он уходит все дальше и дальше от меня…

– Вот что, до завтрашнего утра ты отсюда никуда не пойдешь. Одежду твою я сам принесу, эту придется выбросить, она порвана и испачкана кровью. Поговорим о том, что случилось, завтра. Сегодня тебе не до этого, да и поздно уже…

Ал молчит. Поняв его молчание, как знак согласия, я просто заваливаю его на кровать в подушки, бесцеремонно стягиваю с него одежду, парень мой морщится и пытается прикрыться. О,г осподи, «Последняя попытка девственницы образумить злого насильника». Да не нужен ты мне сегодня, не нужен. Хватит уже, наигрался так, что до сих пор страшно, что могло бы произойти.

– Все, спи… Я сейчас принесу твою одежду на завтра.

И с глубочайшим облегчением покидаю поле боя. «Девственница победила злого сарацина и он позорно бежит…» Бежит, да еще как – дверь в комнату Ала вылетает с одного удара. Оказывается, я ее открыл не в ту сторону. Ладно, завтра заменят петли. А вообще, я ведь в его комнате не был очень давно – это Ал вечно скитался по казарме и нашим клетушкам и ночевал там, где надо было.И ногда полезно посмотреть, как живет тот, кто постоянно рядом с тобой. Широкая кровать с грудой подушек, бархатным и меховым одеялом; куча однообразной одежды в шкафу – его привычные балахоны и тепленькие рубашечки. Зато ночная одежда – это да… Вышивка, тонкие кружева, мягкие теплые тона. Тепленькие сапожки с вышивкой по голенищу. Если бы надеть все это на моего мальчишку, вот красавец бы был. Огромная полка с книгами на непонятном языке в углу.К уча золотых безделушек, брошенная перед мутным старым зеркалом. Это его доля в нашей добыче. Огромное старинное зеркало возле двери переливается слепыми отблесками – стекло тоже сильно помутнело, частично скрадывает изображение. Куча баночек-коробочек со сладостями. И связки трав и разнообразных флакончиков на отдельном столе, сильно облезшем от действия растворов. Комната, приличествующая старому книжному червю и светскому баловнику, но никак не моему Алу. Двойственная, как и сам Аларих. И… у меня созревает идея… Я торопливо хватаю первую мантию и рубашку, попавшиеся под руку, прихватываю щегольскую ночную рубашку,т еплые войлочные башмачки. Пусть побудет у меня пару дней. Вернуться в свою норку всегда успеет.

– Ну вот, я вернулся!

В ответ – тихое сопение. Мой безумный лекарь заснул в гнезде,с ооруженном из одеял и подушек,не дождавшись моего возвращения. Ну и ладно,т огда пора мне заглянуть к его милости.

Его милость лежит смирно, по докладам слуги – пить не просил и не двигался. Я подхожу ближе, наклоняюсь над ним. Он тут же открывает мутные глаза:

– Что, развлечься захотелось? Слугу убери тогда из комнаты!

Ах ты ж, гаденыш, кусает, где побольнее!

– Я же обещал, что не трону. Ты чего-то хочешь?

– На волю, – на губах ехидно-злобная усмешка.

– Не получится пока… Может, тебя освободит новый командир твоих стрелков?

– Ты, ты что говоришь-то?

Новость и меня поразила до глубины души. Стрелки получили нового капитана, даже не попытавшись освободить прежнего начальника. Ну, по поводу их гонора я был всегда настороже, хотя били и не таких, но чтобы вот так ясно дать понять, что защиты с их стороны графу не будет – это надо было долго думать.

– То,что слышишь…

– А кто предложил выкуп?

– Ооо, такая хорошенькая блондиночка с тонкой талией. Пару серег и свой поцелуй впридачу…

– Но…

– Да успокойся, один из бургомистров был не прочь выкупить тебя, но это было еще до новости о назначении на твое место. Похоже, тебя заживо хоронят?

Граф довольно долго молчит,потом с трудом кивает:

– Да, похоже. Впрочем, это не новость. Так что ты, Бастард, в убытке получаешься, так?

– Ну да,пара ночей с тобой не стоит таких денег!

– Ах,ты!!! Забыл, как у меня ночи проводил? Все забыл? Или твой лекарь тебе память отбил? Дал корешков пожевать?

– Не забыл… Как тебе только не противно было-то? Я вот только два раза выдержал…

– У тебя есть другое сладенькое развлечение. Похоже, твой лекарь очень красив, раз ты ему прощаешь все? А говорили – урод,горбун.

– Красив, да…

Не твое дело,слепая гадина, каков для меня Ал!

– Ладно,ты есть или пить хочешь? Я велю слугам…

– Нет, не хочу.

Видок-то у него еще тот. Краше в гроб кладут. Мало того, что Ал постарался, так еще и его проклятье сработало невовремя. Да уж, вот тебе и «Аз воздам». Какой-то мерзкой эта месть у меня выходит.

– Грегор!

Я уже ухожу и оборачиваюсь на зов.

– Прошу… Очень душно… Пусть меня на ночь вынесут во двор. Убежать я не смогу все равно. Очень прошу…

– Хорошо…

Не знаю, почему я согласился. Наверное, из-за недостойной жалости к поверженному врагу.

Когда я возвращаюсь, то Аларих продолжает сладко спать, забившись с головой в одеяла, наружу торчат только растрепанные пряди пепельных волос и маленькая ладошка, почти что детская. У Ала действительно крошечные руки и ноги. Как у двенадцатилетнего мальчика. Но первое впечатление опасно…

Я осторожно выкапываю Ала из подушек, касаюсь его щеки. Лицо у моего лекаря ледяное, такое же и тело – словно изо льда вытащили. Попытка разбудить его результата не дает, Ал находится в странном состоянии, на сон это похоже мало, больше на предсмертное оцепенение. Гораздо позже, когда Аларих прочно поселится в моей комнате и в моем сердце, он расскажет, что после тяжелых переживаний он всегда впадает в странный сон, когда нет сил пошевелиться,х отя разум не помутнен.

– Ал, Ал, проснись, что с тобой?

Мальчишка мой молчит, голова беспомощно болтается из стороны в сторону. И я начинаю впадать в панику. Просто… просто я боюсь остаться один, совсем один. Раньше умел так жить и не боялся, а вот когда три года назад появился Ал , – постепенно разучился.


– Ал, ты чего напился? Братишка, ты что сделал-то с собой? Ал, из-за этой графской мрази не стоило, совсем не стоило… Ал, да открой же глаза, наконец!!!

От моего последнего вопля только что стены не падают, а в ответ я получаю недовольное:

–Отстань!

Это мне-то, своему господину и защитнику? Отстань? Ну и дисциплина у меня в доме!

– Ал,что происходит?

Но мгновенная вспышка была последней, парень мой только что-то мычит невнятно, толком добиться ничего невозможно. Остается только надеяться, что Аларих не применил свои знания ядов к себе самому. В любом случае – его надо согреть, нельзя, чтобы тело было таким ледяным. Да пусть потом изблюется весь, когда проснется, но это будет потом. А пока – Ал ледяной и неподвижный. И мне страшно, как маленькому мальчику, что будет, если он не проснется завтра утром?

В общем, с перепугу иногда творятся дивные дела… И голову теряют не одни только женщины. Я стягиваю с себя одежду и просто распихиваю гору подушек и одеял, что собрал Ал в виде защитной стены от меня же, и ложусь рядом. Какое-то движение от меня он делает, но почти сразу замирает, сил сопротивляться нет. А я и не собираюсь делать что-то плохое. По крайней мере, сегодня я точно не расположен к подобному. Поэтому просто крепко прижимаю его к себе, обвиваю его ледяные ноги своими, обнимаю, прижимая его голову к своей груди. Пара голубков,да и только. Вот бы только не начать думать о глупостях… Впрочем, ледышка в моих объятиях желания не порождает. Только вот… Ледяное тело как-то неуверенно ерзает, и колено точно приходится мне в пах! Удар достаточно сильный, я тихо воплю от боли. Ах ты ж, зверенок такой! И что это у нас такое?

Странно искаженное лицо, словно от сильного страха или сильной боли… Алу что-то снится? Не понимаю… Но, похоже, ночь спокойной для меня не будет. А ледышечка продолжает крутиться в моих объятиях, ища более удобное положение, что ли… И кожа уже не такая ледяная, как прежде. Да и вертится он так, что поневоле задумаешься о грешном. Только теперь я понимаю, что загнал себя в ловушку: спать в одной кровати с Алом – это то же самое, что уложить рядом славную горячую деревенскую девчонку и всю ночь зариться на ее прелести. Странное дело, но Ал, даже когда мне было очень плохо и он сутками почти не спал, ни разу не прилег возле меня. Всегда дремал в кресле возле кровати или на полу, положив подушку на мое ложе. Боялся? Не хотел будить во мне желания? Впрочем, какие желания, после возвращения я думать о чем-то подобном не мог, молодой граф выбил у меня всё, оставив только ненависть и чувство глубочайшего унижения…

– Ал, что ты?

Мой мальчишка внезапно широко открывает глаза. Я словно заглядываю в бездну. Они сильно потемнели и взгляд – требовательный и ждущий. Если бы я не знал, как он относится ко всем этим играм с мужчинами, я бы сказал, что в его взгляде – темное желание, когда человек не во состоянии себя сдержать. Пусть потом плата за эти мгновения будет очень высокой. Иногда и жизнь отдают за подобные минуты. И эта цена – ничто для того, кто платит.

- Ал?

Темные глаза медленно закрываются, мучительно и горько кривятся губы. Да похоже, что я не ошибся… Потому что… Потому что ко мне прижимается тело возбужденного юноши. А вот сейчас впору нам снова поиграть в девственницу и сарацина, но только в роли девственницы, боюсь, уже буду выступать я… Ох, поздно уже играть, тело-то отвечает на подобный призыв независимо от разума и моих идей насчет невинности Ала и его отношения к подобным вещам. Я осторожно склоняюсь на моим мальчишкой, провожу рукой по щеке, ощущая жесткую кожу заросших ожогов. Ал тихо вздыхает и поворачивает голову так, чтобы под моей рукой оказалась другая, бархатистая сторона. Медленно ссыпаются пепельные пряди волос. Странно, Ал с Юга, но светлоглаз и светловолос, по их меркам, наверное, он был очень красив. Движение серебристых прядей почему-то мне кажется похожим на волны реки. Ну вот уже, в начале любовной игры с мальчишкой ,– такие выспренние сравнения… А ведь когда-то я баллады писал на латыни. М-да, был в моей жизни и такой период. Восхвалял прекрасную даму. Дурак был, молодой дурак.

Я согласно киваю, хотя он вряд ли видит меня – веки плотно сомкнуты, и снова ласкающим движением провожу по гладкой щеке – щетина у нас еще только вырастет, мы еще маленькие, спускаюсь ниже, к немного неровно поставленной ключице, еще ниже, кладу ладонь ему на грудь. Ал требовательно стонет. Подожди немного, мне нужно сообразить, что и как делать. Калечить или причинять боль я не хочу, а разбитую спину и пораненное плечо надо учитывать. И не надо мучить возлюбленного, списывая все потом на отсутствие контроля на пике. Тело мальчишки возле меня выгибается дугой, он капризно и обиженно стонет. О, господи, да сейчас, сейчас…

Пожалуй, мне придется смириться с тем, что сегодня ласк от моего лекаря я не получу,д вигается он замедленно и все, на что хватает его сил,э то обхватить меня за шею и прижаться носом к ямке над ключицей. Но я чувствую его возбуждение, весьма твердое и решительное.

Немного прикусываю кожу возле соска, спускаюсь ниже, целую впалый живот. Немного ниже, ну вот, можно и погладить шаловливый отросток. Смешной мальчишка! Он что-то бормочет недовольно. Что? Не совсем понятно, но, похоже, особые нежности ему сегодня не нужны. Ну и ладно, сам-то я терплю из последних сил… Ладно, приступим к самому главному. Ну-ка, давай, повернись на другой бок, а потом на живот. Ну-ну, приласкаю твою битую спинку, приласкаю. Ал покорно поворачивается на живот, перед моим лицом –неровные лопатки и острая игла горба. Наверное, я какой-то извращенец, но его переломанная спина кажется мне такой трогательной. Мне очень хочется погладить изломанную линию спины, приласкать его нерасправившиеся крылья бабочки. Ал тихо стонет. Ну, то, что это место у нас самое болезненное и в то же время,– рождающее возбуждение, я уже понял. Подсовываю руку под него, попадая пальцами в самое потаенное местечко, чуть прижимаю, чуть поглаживаю, потом поднимаю на колени. Ну вот, тонкости любовного политеса выполнены, теперь можно взяться за дело…

Ал даже не вскрикивает при проникновении – по телу проходит сильная судорога. Опять больно, опять сделал больно! Но он откидывается назад, я даже не успеваю отступить, увеличивая глубину входа. Больно же! Но, похоже, он этой боли ищет? И я начинаю осторожное движение, придерживая его за бедра, чтобы не уронить в подушки. Тихое напряженное сопение со стороны моего партнера, я увеличиваю темп движений, он,похоже, уже на одном инстинкте следует за мной. Пока все хорошо, все идет хорошо. Я чувствую приближение разрядки, вхожу чуть глубже, уже не жалея его, через краткие мгновения меня выкручивает странная дикая судорога удовольствия. Я оставляю Ала, он сворачивается клубком, пытаясь свести ноги. Нет, вот так не пойдет – мой мальчишка не кончил. Не понравилось? Я оказался неумехой? Ну нет, сделаем по-другому… Разрядка у него наступила почти сразу, стоило мне только коснуться его возбужденного члена и провести по нему ладонью. Он просто не успел за мной. Стоило взглянуть в это время на него. И это юноша, сказавший, что ненавидит подобное? Слабая блаженная полуулыбка, сморщившая заалевшие губы, прорвавшийся внезапно яркий румянец на щеках, блаженная поза на спине, полная довольства.

– Ал…– Я приподнимаюсь на локтях и целую его в губы, приоткрывшиеся для ответного поцелуя.

Ну вот, милый, а теперь я тебя оботру всего влажным полотенцем, и можешь спокойно спать до утра, пока я немного повожусь за ширмой – и мне нужно искупаться ледяной водой. А то сегодняшнее приключение будет не единственным за эту ночь. Даже думать боюсь, что скажет мне Аларих, проснувшись завтра утром. В одном я уверен – он проснется и будет просыпаться каждое утро в моем доме… Где бы он ни находился,этот дом. Так было надо этой ночью, так обязательно было надо… Ох, что же он мне скажет утром-то? Где-то в глубине сердца таится смех, – а я так испугался его слов. Ведь его тело и душа мне ответили.А что будет утром? Утро…


– Грегор, а по-другому ты что, не можешь? Почему ты всегда имеешь меня так, что я абсолютно ничего не помню на следующее утро? Или тебе нравится играть с безответным телом? Так ты к графу пойди – ему еще двигаться тяжело!

Лицо моего пробудившегося возлюбленного злое, словно не он прижимался ко мне всю ночь и едва не уронил с ложа. Еще светает, а моя радость уже пробудилась и орет от бешенства. А я слушаю вопли с наслаждением – страшное оцепенение прошло, Ал злится как всегда, значит, понемногу все придет в равновесие.

– Аларих, а кто сказал, что ты удовольствие не получил? Мурлыкал-то ты потом всю ночь, ну-ка, вспомни, что ты мне говорил?

«Мурлыкать ты не мог, губы были прокушены, но надо же мне хоть как-то защищаться от праведного гнева…»

Ал затыкается, думает, низко наклонив голову. Потом обиженно тянет:

– Не помню. А что, говорил?

– Ну, конечно, говорил. Всякие сладкие слова…

«Главное, чтобы он опять болезненно не отреагировал на сам факт нашего с ним соития.Пока-то он злится, не представляя еще, что было между нами…»

Аларих поворачивается в постели, тихо стонет:

– Грегор, ну можно же было быть понежнее, ведь все болит немилосердно…

Вот тут мне впору бить себя в грудь, причитая: «Меа кульпа, меа максима кульпа, моя большая-большая вина…» Но, по-моему, кто-то добровольно хотел причинить себе боль. Как искупление… Чего? Попытки отравления человека? Или от грешной любви между мной и ним?

– Полежи немного сегодня. Тебя заменят на пару дней. Тебе надо отдохнуть…

Ал сердито смотрит на меня из-под одеяла. А у меня зреет одна идея.Надо только послать в город кого-то, кто хорошо знает Алариха, и уговорить его потом надеть привезенное. Он ведь красив, очень красив, мальчик-завоеватель Аларих. Я его вижу таким…