Название : " Проклятые "
| Вид материала | Документы |
- Литературе "проклятые вопросы" и предлагает свои варианты ответов, 6918.49kb.
- Списки летнего чтения по истории Русь и Византия., 29.61kb.
- Название зачеркнуто, 3503.04kb.
- Отчет о прохождении преддипломной практики в (название организации), 41.94kb.
- 40-е 50-е поиск ответов на «проклятые» вопросы эпохи история как трагедия, история, 27.25kb.
- Сильвия Браун Бог, творение и инструменты для жизни, 3072.68kb.
- Темы: Премьера на «Домашнем»! Сериал «Проклятые короли», 120.64kb.
- Книга 1 Серия: Атлант расправил плечи 1 «Атлант расправил плечи. Книга, 5440.13kb.
- Название проекта, 1045.5kb.
- Название учреждения, 420.86kb.
Ну да, своими белесыми волосами я совсем не похож на черноволосую Нун.
– Аннунциата сказала, что вы – беленький снежок.
– Маленький снег?
– Нет, мячик из снега.
– Я не понимаю…
– Я позже покажу, что это такое. Снег скоро выпадет. Осень...
– Но…
– Здесь холода наступают намного раньше, чем в долине.
– Хорошо.
– Еда для вас на столе. В очаге два больших полена, если будет надо – то я оставил еще наколотых дров. Я вернусь на исходе дня, не ждите, ложитесь спать. Диких животных поблизости нет, людей – тоже. Так что бояться и вправду нечего…
– Удачи!
Мгновенный поворот головы, усмешка дивных черносливовых глаз… Ненавижу узкомордых, ненавижу узкомордых!.. Люблю его… О, господи, за что мне еще и это!
Время тянется очень медленно. Я уже разглядел все оружие, поворошил его рукописи. Побродил по дому, рассматривая странные вещи, применение которых мне незнакомо. Выглянул во двор. И правда, обнаружилось много строений на вытоптанном пространстве. Но выйти побоялся. Я шлепал по дому босиком и в его рубашке, как-то не приходило в голову переодеваться, а он видел меня и не в таком виде, ступал по меховым шкурам, которыми был застелен весь пол. Помню, когда встал в первый раз, очень замерзли ноги – деревянный пол был ледяным. Потом я снова надолго уснул, а когда проснулся, то обуваться не пришлось – на полу были шкуры и теплый войлок. А тут надо было найти какую-то одежду и сапоги… Жестокий порыв ветра поднял пыль на земле, швырнул мне в лицо комок холода. Нет,лучше вернуться…
Уже солнце село. Я раз за разом выглядывал в окно на улицу, в доме-то горели светильники и грел очаг. Его не было. Когда стало совсем темно, я снова открыл дверь. В дом ворвался вихрь снеговых стрел. На улице началась метель. Ледяные мечи и копья жалили лицо, не давали выйти из дома, сжигали мертвенным огнем босые ноги. Я отступил в дом. Пусть он только останется в долине, а не выйдет в путь! Он же живет здесь давно, умеет различать погоду. Пусть останется ночевать в предгорье!..
Но ведь он уехал сегодня, не видя предвестников снегопада. Иначе навряд ли бы он собрался в поездку, переждал бы.
Ночью я не спал. Удалось зажечь фонарь над дверью дома, промерз я до костей, но хоть какая-то надежда, что он увидит свет. Хотя смертельная круговерть снега и льда не прекращалась. Я выглядывал за дверь, я метался по дому, я пытался молиться! Я не знал, кого просить о нем – моего бога, его богов. Поганый язычник! Сарацин узкомордый!
К утру метель стихла. Наступила тишина выпавшего глубокого снега. Встало солнце и вокруг оказался абсолютно белый мир. Полный смертельной угрозы тем, кто не под защитой стен и горящего очага. Он погибнет, не сможет выбраться. Снег явно занес перевалы. И если он там, то… А что я могу сделать? Я не знаю дороги, у меня нет одежды, я не умею хорошо ходить по снегу. Но… Я воин. И не мое дело раздумывать там, где надежды нет… Так ли дорога тебе твоя постылая жизнь, а, Эйвин? И так ли страшно твое посмертие после всего, что ты уже натворил? Этого ли бояться? Как она сказала – маленький снег? Мячик из снега? Смешно… Надо будет попросить хозяина, если удастся его вернуть, показать, что же это такое – снежный мячик.
Я ищу и нахожу его теплую одежду. Плащ будет сковывать движения, в сторону его. Теплая меховая куртка с капюшоном повисает до колен – он выше меня почти на две головы, мой затылок едва достигал его плеча, а ведь и я немаленького роста. Теплые штаны безумно длинны, но я стягиваю их в поясе веревкой. Сапоги достигают бедра, но приходятся по размеру стопы. Так, моток веревки с собой. Фляжку бы с вином найти, но в этом доме такого просто не держат, похоже. Сарацин ведь!
И я выбрасываю себя из теплого дома, моей защиты, на холод. Губы немеют сразу, мерзнут пальцы рук в перчатках. Но это так, чепуха. Я хотел было вывести лошадь, найти конюшню, но снег слишком глубокий, конь явно не пройдет. Ладно, придется побегать пешком.
Выхожу за ограду. И куда теперь? Ноги вязнут в снегу… Вот какие-то вешки –похоже, для кого-то он отмечал дорогу к дому. Для Нун, скорее всего. Не знаю… Снег почему-то набивается в сапоги и под куртку, падает на ресницы, мешая смотреть… И все же я не хочу сдаваться!
Из-за снега на ресницах я не сразу разглядел лошадь, терпеливо бредущую по дороге. А потом заторопился, пытаясь рассмотреть, что же там…
Он медленно шел, пробивая дорогу себе и лошади, груженой какими-то тюками. Бока лошади сверкали серебром от изморози на теплой шерсти. Его лица почти не было видно – замотано шарфом до самых глаз. В руках самая примитивная штука в мире –лопата. О, господи! Я ведь даже не знаю его имени, окликнуть не могу!
– Ээй!!! – Снежная пелена почти поглотила звук голоса. Но он услышал, поднял голову, вгляделся, понял, кто перед ним, сердито замахал рукой, похоже, хочет, чтобы я вернулся. Но расстояние до дома почти такое же, как и до него. Не пойду! Не хочу и не вернусь! Упрямая волна сжала грудь, напрягла мышцы. Я пробился через снеговые переметы к нему довольно быстро, повезло, в этом месте снег был не таким глубоким. И увидел сердитые искры в черных глазах, глухой голос из-под шарфа:
– Зачем? Зачем вы ушли из дома? Могли заблудиться! Я же запретил!
– Ты не вернулся и я пошел искать… – Оправдания звучали совсем по-мальчишески. Но ведь так и было, это правда!
– Что?!
– Я думал, что смогу помочь…
Лицо скрыто шарфом почти полностью, видны лишь одни глаза. И в их черноте гнев уступает место другому чувству, – горечи…
– Эйвин, вы обезумели. Ведь могли замерзнуть, могла подвести спина…
– Но этого не случилось! Давайте помогу…
Он тяжело вздыхает.
– Хорошо. Берите лошадь за повод и идите за мной. На дороге много снега?
– Не очень. Где-то совсем нет, а где-то мне по колено.
– Вот и хорошо.
Он внезапно поднимает меня за бока и перебрасывает, как легкую куклу, себе за спину, туда, где уже прочищен проход.
И мы бредем со смирной лошадкой по узкому коридору вперед. И я слышу его неровное дыхание. И он незаметно оглядывается на нас с коняшкой, боясь, видимо, что кто-то из нас дороги не выдержит. Но мы выдерживаем. И получаем награду. Лошадка – отдых в теплом закуте конюшни и овес, а я – сердитый взгляд ставших колючими глаз. Просто он увидел, во что я был одет. Но слова пока не сильно торопятся на обветренные, побелевшие от холода губы. Поэтому он молчит. Кивком велит мне снять одежду, сбрасывает свою, оставаясь в одной тонкой рубашке и штанах, стягивает заледеневшие сапоги. Дорога далась ему нелегко, что бы он ни говорил, я торопливо наливаю ему горячий отвар из большого горшка, накидываю на плечи согретый у огня плащ. Он молчит, отогреваясь. Молчу и я. Странная штука… Он вернулся и мой перевернутый ночью мир снова встал на место, обрел основание и значимость.
– Никогда больше так не делайте, Эйвин. Я привычен к жизни в горах и всегда найду место, где переждать бурю. А вы можете погибнуть и в чистом поле возле дома.
И тут словно дьявол толкает меня.
– Я не ребенок! Я делаю то, что считаю нужным! Я решил, что так будет лучше! И вовсе не обязан вас слушать!
– Хорошо…
От этого «хорошо» несет таким холодом, что не сравнить с тем, что сейчас за дверью. И я срываюсь – впервые за это время, срываюсь, как всегда, на пустом месте, чтобы в очередной раз все разрушить на своем пути.
– Я только хотел помочь! Когда началась буря и ты не вернулся ночью, я думал, что с ума сойду! Я думал, что ты погиб, замерз, да мало ли чего могло случиться!
Узмородый гад! Сарацинская зараза! Всех бы вас…
Он резко встает.
– Но ведь ничего не случилось. Я переночевал в пещере у костра, а утром, когда буря стихла, вышел в путь. Ничего не случилось…
– Но я-то этого не знал!
– Эйвин, извините, мне надо бы прилечь. Я действительно очень устал…
Кто-то словно силой затыкает мне рот. Что я ору-то? Он жив, устал, а я только мешаю отдыхать…
– Извините, хозяин.
– Хорошо… Там, возле входа несколько тюков. Самый верхний. Посмотрите его. А если хотите помочь – распакуйте все и по мере возможности переложите в кладовую. Дверь в нее возле входной двери.
Я покорно иду к двери.Берусь за тонкую веревку, стягивающую аккуратого увязанный сверток, он распадается. Одежда! Заботливо подобранные вещи на мой рост. Красивые вышитые рубашки, теплая куртка, парадный камзол. Пара замшевых теплых штанов, сапоги простые и длинные, для езды верхом и болтанию по болотам. Ночные рубашки, сшитые из дорогой тонкой шерсти с вышивкой. Не такие, в которых спит он сам. Похоже, главная цель путешествия была именно эта.
– Спасибо!
Ответа на благодарность нет. Похоже, спит. Я тихонько подхожу ближе к его ложу. Да, спит. Рука неловко повисла над краем простого ложа. Меховое одеяло сползло, открывая худое плечо в слишком тонкой рубашке. Он досадливо дергает им, пытаясь накрыться снова. Я осторожно беру его руку и прячу под одеяло, натягиваю одеяло на плечо, накрывая поглубже. Он воин и должен чувствовать меня возле себя, но дыхание остается таким же ровным и спокойным. Наверное, он очень устал. Господи, да ведь я мог его потерять этой ночью! И тут я совершаю непростительный поступок, – прижимаюсь лицом к его серебряным волосам, рассыпавшимся по подушке, и начинаю их целовать. Мне все равно, что произойдет потом, что он подумает, что он оттолкнет меня. Пусть. Пусть делает все, что хочет… Он мог погибнуть этой ночью из-за того, что задумал меня порадовать подарком. А я наорал на него. Я прячу слезы страха в его седых волосах.
– Эйвин! – У него растерянный голос. А я продолжаю плакать, мочу его шелковистые волосы своими соплями и слезами.
– Что случилось, мальчик? Вы испугались? Вам больно?
Почему-то от ласковых слов у меня в душе поднимается волна ярости.
– Я не мальчик, я не ребенок, мне двадцать пятый год, я взрослый воин, много провоевавший с вашим поганым народом!
Господи, что я говорю! Он ведь сейчас отшвырнет меня, как щенка! Ненавижу узкомордых и полукровок!..
Люблю его!..
Глубокий вздох. Он приподнимается, высвобождая волосы,я жду всего, чего угодно – плевка, пощечины, удара. Но его руки лишь прикасаются к моим вискам, он наклоняется и смотрит мне в глаза:
– Если ты называешь мой народ поганым, то я тоже тебе неприятен? Я тоже поганый?
О, господи! Почему он задает такой вопрос? И мне становится все равно, что будет дальше. Даже если он попытается убить за грех. Он же сказал мне… Пусть будет так, как он решит. Я слишком много сделал плохого в этой жизни. И мне терять уже просто нечего… Кроме него… Внезапно я вспоминаю странного уродца-лекаря у Бастарда. Его отчаянный закатывающийся взгляд, когда он увидел, что творит Грегор со мной, чтобы отомстить мне за пережитое. И только сейчас понимаю, что натворил я…
И тогда я просто вцепляюсь в его плечи, путаюсь в длинных, влажных от моих слез волосах, шепчу:
– Люблю тебя больше жизни!
И замираю, ожидая свой приговор. Глубокая судорога проходит по его телу. Он замирает. Кажется, молчание длится вечность. Потом слабый вздох:
– Эйвин!
Я не знаю, что и думать. Он не отвечает ни да, ни нет. Он просто застыл, словно холод вновь сковал его тело.
– Я сделал что-то не то?
Если он сейчас назовет меня мальчиком, прочитает мораль о грехе и праведности, то я пойду и найду место и способ умереть. Не так уж это сложно, в общем-то. Жалею только об одном – что не сделал это раньше лет на шесть, когда стало ясно, что я перестал быть воином и мужчиной.
– Иди ко мне! – Его голос. Он хриплый и прорывается гортанность чужого языка. Еще до конца не веря ему, я приподнимаюсь с колен, меня трясет, как в лихорадке. Он серьезно смотрит на меня, проводит рукой по одеялу.
– Иди сюда, ко мне…
Я встаю и сажусь туда, где он указал мне. Я готов к любому повороту событий. Я только что попытался скорбить его народ, его самого. Но легкая рука ложится на плечо и прижимает меня к худому телу. Седые волосы мешаются с моими волосами снежка. Он внимательно и очень печально смотрит мне в лицо. Грустная улыбка морщит губы и заставляет сдвинуться черные брови. Глаза он прячет под приспущенными ресницами.
– Я думал уже, что никогда больше не услышу подобных слов. Тем более, от тебя…
Я прижимаюсь к нему всем телом,пытаясь спрятаться от всего, что есть на белом свете, остаться только с ним одним. Он и я… Не смею верить этому… И чувствую мучительное желание. Я не понимаю, что произошло с моим телом, но его прикосновения заставляют гореть меня огнем. Так не было никогда.
– Как мне называть тебя? – Вопрос звучит почти жалобно. Можно подумать, это самое главное сейчас.
– Хабиб. Ты ведь знаешь это слово?
– Да…
Договорить, что означает оно на их языке, я просто не успеваю – дыхание срывается от глубокого жадного поцелуя, он словно пьет меня. И я просто откидываю голову назад, чтобы ему было удобнее. Все, что бы он не сделал со мной, я приму как должное. Потому что в моей жизни никогда такого не было. И… Он берет мои пальцы и осторожно проводит ими по своей груди, ведет по тонкой ткани рубашки, спускается чуть ниже, прижимая мою руку там. Я вздрагиваю, он тоже возбужден, отвечает на мое признание… Это так?
Это так… Это правда. Осторожные поглаживания и объятия, мягкие движения пальцев, расстегивающие пуговицы на его рубашке, а их много. Выпутывание меня из его огроменного балахона. Смех. Взаимные поцелуи и изучение, и познание смуглого тела, прикосновения и покусывания. Он терпеливо ласкает меня и ждет, пока я окончательно рассмотрю его. Зажившие многочисленные шрамы. Почти такие же, как у меня. Возможно и такое, что мы воевали друг против друга…
– Да, скорее всего, было так… Да и у тебя отметин немало…
Откуда? Ну да, он-то мое тело знает очень хорошо.
Хабиб смеется, теплое дыхание касается моего уха:
– Да, это правда. Беленький снежок!
– Не говори так!
– Снежок!
Я притворяюсь, что сержусь, и пытаюсь бороться, и оказываюсь побежден в схватке, и повергнут, и распростерт под его телом. И отвечаю на это таким болезненным желанием, что мой господин только вздыхает и ласками приносит мне облегчение.
– Ты совсем изголодался за это время!
О чем это он? Не было никакого времени. Видимо, я просто ждал его … Очень долго ждал. Делал кучу глупостей, умирал, выживал и продолжал ждать. И вот дождался, наконец.
Умелые руки, лаская, готовят меня к проникновению. Я отлично понимаю, что он делает со мной. Но никакого страха нет, да и спорить, кто главный в паре, я не буду. По крайней мере сегодня…
– Ммм, больно!!!
– О, потерпи немного…
А потом начинаются странные вещи, я словно растворяюсь в нем. Его движения не вызывают боли, только желание, чтобы это все продолжалось и продолжалось… Вижу его напряженное лицо в капельках пота, вздымающееся надо мной гибкое смуглое тело… Такое уже было… Давно… Только тогда была боль и унижение. А сейчас… И я кричу в голос, не имея сил сдержаться, от радости и блаженства. Мне очень хорошо. И слабая боль в начале забывается, и хочется, чтобы это повторялось и повторялось. И я отвечаю на его ласки обычным мужским возбуждением и кончаю одновременно с ним, так же, как он… И Хабиб смотрит на меня, как на родник в пустыне, молящими и жалкими глазами, и я снова и снова позволяю любить себя. А он позволяет это делать мне…
Мы засыпаем одновременно и просыпаемся одновременно, сжигаемые одним и тем же желанием. И снова продолжаем любовные игры. Он беспокоится,не устаю ли я. Нет… Я слишком долго спал, чтобы теперь отдыхать… Очень долго… Почти всю жизнь…
– Дурачок, я ждал тебя еще дольше… Почти полвека... Снежок мой!
И мы снова засыпаем…
Привезенные им вещи мы разобрали только глубокой ночью, когда , проснувшись,поняли, что хотим есть и пить, а не только любиться. Одежду решили примерить завтра. Он привез мне оружие, но разглядеть его не позволил. Остаток ночи мы просидели у огня, сил на любовь уже не осталось, и я просто лежал головой на его коленях и тихо рассказывал о своей жизни. Я хотел, чтобы он знал обо мне все. Просто потому, что, если он не примет меня после этого, идти мне будет некуда – только в могилу.Потому что, если после такого предают, то и жить не стоит. Его рука ни разу не дрогнула, лаская и лаская мои волосы, что бы я ни говорил. Рассказал я и о том, что едва не убил детей моего друга. Своим возлюбленным Криса я никогда не считал. Он любил, я – нет. Он только глубоко вздохнул:
– Эйвин, мой маленький Снежок! Сколько длились твои боли в спине после падения?
– Да все время.А в последние три года я с ума сходил, так было больно. Вино убирало боль, но я становился дурным, творил непонятно что. Крис сильно злился.
– Ваш бог отвел тебя от преступления. Но было оно не из-за ненависти, из-за боли. Не мучай себя, ты вовремя остановился.
– Ты так считаешь?
– Да…
И я поворачиваюсь на спину на его коленях, чтобы видеть его лицо. И вижу огромные черные глаза, в которых отражается пламя яркими алыми искрами.
– Хабиб!
Он понимает, наклоняется и целует меня, проводит пальцами по моему лбу:
– Спи, возлюбленный, спи, Снежок. Тебе надо отдохнуть после всего. Спи…
И я словно проваливаюсь в сон. Так сладко спится на его коленях…
Просыпаюсь я поздно. Похоже, день уже в разгаре. Сплю я на ложе Хабиба, а вот где он сам?
Резкие голоса где-то в отдалении. Один голос точно Хабиба, да и второй, женский, мне знаком. Кто это? Женщина почти кричит что-то на незнакомом языке.
– Рания,прекрати немедленно! Тебе я его не отдам, да и вообще никому не отдам. Он – мой и будет жить здесь! Я сказал!
– Он едва не убил нашу надежду, нашу кровь!
– Он их не убил, он сумел остановиться! А вот куда смотрела ты, когда он свихивался от боли в твоем доме? Ты – мать своих воинов!
– Он… – Дальше какое-то ругательство на чужом языке. – Ты же знаешь, кто он и что делал!
– Да, знаю. Он сам вчера все мне рассказал. И особой вины его я не вижу. Ты виновата намного больше!
– Ты говорил с ним? С этой развратной дрянью? Ты с ним? Ты…
– Я – с ним. И я с ним разделил ложе. Мне выразиться проще или ты понимаешь меня?
Тихий вскрик.
– Но… –Голос у женщины угасает, как огонь свечи.
– Это мое решение. Позволь напомнить, что я по-прежнему старший в роду. Он остается здесь. Тебе я его не отдам. Наказания за то, что он сделал, не будет. Он уже был жестоко наказан. И был прощен. Или их богом, или нашими , – не знаю. Но он был прощен. Кто мы такие, чтобы оспаривать волю богов?
У меня еще хватает сил, чтобы подняться, накинуть на обнаженное тело плащ и подойти ближе к спорящим. Я жить не хочу! Я не хочу жить…
– Здравствуйте, княгиня Мария…
Я только теперь понял, с чьими глазами я все сравнивал глаза хозяина. Я думал, что жена Криса – полукровка, похоже, нет. Его дети – вот в ком слилась кровь Запада и Востока.
Я ждал крика или проклятий. Но нет. Похоже, она приняла слова своего старшего брата. Она молча наклоняет голову в приветствии. Хабиб смотрит на меня. Он бесстрастен. Словно не он только что кричал на сестру. Рания-Мария внезапно резко говорит:
– Крис ищет тебя и от своего не отступится. Про детей он знает, но оправдывает тебя, думает, что ты сбежал из-за страха наказания.
– Что вы оба хотите от меня?
Женщина удивленно смотрит в лицо старшего в роду. Хабиб спокойно отвечает:
– Ничего. Ты был прощен за свои грехи. И наказать повторно я тебя не позволю. Ты можешь остаться здесь, если пожелаешь. Если же нет – наши воины вывезут тебя из страны. Ты можешь попытаться вернуться в замок князя.
Рания-Мария резко дергает плечом. И притихает под тяжелым взглядом Хабиба.
– Нет. В ваш дом я никогда не вернусь, не надо бояться.
– Вот и хорошо. Иди, сестра. Твоя свита тебя уже заждалась. Травки я тебе дал. Начнутся предвестники родов – присылай гонца, я приеду. На все божья воля, Рания…
Она строптиво прикусывает губу, но поворачивается, тяжелый плащ больно бьет меня по ногам. Я пошатываюсь. И чувствую сильную тяжелую руку,у держивающую меня за плечи. Я вырываюсь из его рук и тихо бреду к своей лавке. Умереть сейчас он мне не даст. Но все равно,он должен будет когда-нибудь уехать. И я смогу прекратить свою бесполезную жизнь…
– Я хотел поговорить с тобой сегодня. Я бы все равно все рассказал тебе. Просто Рания приехала неожиданно.
– Я не хочу говорить. И не хочу слушать вас…
– Вот как… Эйвин, я же говорил, что в нашей религии то, что мы совершили вчера –страшный, несмываемый грех?
Я молчу.Мне все равно.
– Если бы я не любил тебя и не желал, как ты думаешь, рискнул бы я своим посмертием?
Да мне-то какая разница, что в голове у этого сарацинского ублюдка!
– Эйвин, я действительно не хотел, чтобы ты узнал это таким образом. Рания – моя сестра. Наш род владел этими землями задолго до того, как сюда пришли люди с Запада, задолго до предков Криса. Из-за того, что мы не пожелали признать власть чужаков, мы потеряли все. Женщинам легче отступиться от нашей религии, и Рания еще в детстве была крещена вашими священниками. Я – нет. Я действительно поганый язычник, как ты изволил выразиться. Так что к своим воображаемым грехам ты можешь прибавить и противоестественную связь с сарацином…
Я не хочу слушать этот знакомый глубокий спокойный голос. Я хочу умереть прямо сейчас, чтобы не быть обманутым еще раз.