Название : " Проклятые "
| Вид материала | Документы |
- Литературе "проклятые вопросы" и предлагает свои варианты ответов, 6918.49kb.
- Списки летнего чтения по истории Русь и Византия., 29.61kb.
- Название зачеркнуто, 3503.04kb.
- Отчет о прохождении преддипломной практики в (название организации), 41.94kb.
- 40-е 50-е поиск ответов на «проклятые» вопросы эпохи история как трагедия, история, 27.25kb.
- Сильвия Браун Бог, творение и инструменты для жизни, 3072.68kb.
- Темы: Премьера на «Домашнем»! Сериал «Проклятые короли», 120.64kb.
- Книга 1 Серия: Атлант расправил плечи 1 «Атлант расправил плечи. Книга, 5440.13kb.
- Название проекта, 1045.5kb.
- Название учреждения, 420.86kb.
И аз воздам!
Крис.
Что я испытал, когда увидел своих приглашенных? Радость! Тогда, шесть лет назад, разгребая острым, окованым железом носком сапога горячий пепел, оставшийся на месте крепости, и ощущая, как яростно жжет ноги земля, я изо всех сил искал хоть что-то, оставшееся от Бастарда и его любовника, либо подтверждение тому, что они живы. Несмотря на дикую жуткую вонь горелого мяса, отравлявшую все вокруг, я час за часом бродил по горячим камням двора замка и рассматривал то, что осталось от людей, попавших в огненную круговерть штурма. Почти ничего… Горстки обломков человеческих тел, обугленных и обезображенных. Грегор и Аларих просто не могли выжить в этом аду… Вот с этим я и прожил эти годы…
Только сейчас, наблюдая за тихо беседующими Грегором и моей богоданной супругой, я понимаю, почему именно она вызвала во мне чувство нежности. Они похожи, как похожи люди одной крови. То же узкое лицо, смуглое и решительное, переливчатые глаза, тонкие, словно нарисованные брови. Я… Да, чего уж там греха таить, я ведь увидел лицо, похожее на лицо Бастарда, и постарался забыться с ней, чтобы ничего более не вспоминать…
– А господин граф, он жив?
Вопрос маленького лекаря вырывает меня из созерцания Грегора, и я пытаюсь улыбнуться:
– Да. И проклятие оставило его. Правда, я его едва вытащил на берег после падения и мы сильно переломались, но живы остались оба…
– Граф тоже женат?
С огромным трудом мне удается раздвинуть губы в подобии улыбки.
– Увы, нет!
– Печально. Впрочем, он еще довольно молод…
Ни к чему знать мальчишке Грегора, что Эйвин серьезно покалечился при падении, что живет он в этом же замке. Что я терплю бесконечные его выходки то в деревне, то в городке, плачу обиженным им, затыкаю рты своей властью, улаживаю его неприятности и терплю, терплю, терплю… Потому что я сам сделал из него то, чем он является в настоящее время, – беспомощного калеку с плохо сросшейся спиной. Потому что я тогда безрассудно прыгнул вниз, не желая жить. И выжил сам, и искалечил своего друга.
Каждый день мой напоминает Ад с Чистилищем: раздраженные взгляды ревнующей супруги, очередная идиотская выходка Эйвина, дурные вести с границы, разлад в самом княжестве. И я все терплю и терплю, потому что сам пожелал этого. Бойтесь просить богов –они могут пошутить и исполнить ваши желания! И это исполнение страшнее самого сурового наказания. Краткие передышки в виде минутной нежности графа. Терпеливое молчание жены. И рождение детей. Эйвин их ненавидит. Он лишен и этой радости. Он живет… Он живет только потому, что я не могу его отпустить, понимая, что за гранью мира мы уже не встретимся. Из-за кратких мгновений нашей с ним близости, за которую я расплачиваюсь с супругой то дорогим кольцом, то деревенькой. Рискуя быть убитым или отравленным ревнивой женщиной и своим поведением едва не подбивающим ее на подобный грех. Алу не надо это знать. Грегор же, слава Богу, не помнит!
И я поворачиваю голову и смотрю на Грегора. Прошло много лет, и он изменился. Но… это не те изменения, которые претерпел я, став из отчаянного бешеного Криса вельможным Кристофером, постарев душой… Аларих стал выглядеть немного старше, он уже более молодой мужчина, чем юноша; он – познавший любовь, уверенный в любви своего партнера, готовый постоять за нее и не дать погибнуть. А Грегор… Он словно помолодел. Нет, не так. Он стал таким, как если бы с детства вырос в любви и холе, как растут мои сыновья, если бы наследовал гордое родовое имя и нес бы его достойно через всю жизнь. Он так же строен и изящен, так же гибок, словно юноша. Лицо, узкое, смуглое, не изрезано морщинами и глаза смотрят уверенно и ясно. Он молод и счастлив. Удивительно, но я понимаю, что этот Бастард никогда даже на меня не взглянет. Потому что его глаза видят только одного человека в этом мире. Алариха…
Боль. Обида. Ярость. Мы могли бы быть с Эйвином счастливы, не так, как эти, но по-другому счастливы. А вышло… И я виноват во всем. И искупить это проклятие невозможно. Цепь не разомкнуть. отому что это справедливое наказание за одну-единственную ошибку.
– Господин Кристофер!
Аларих окликает меня – похоже, я отвлекся надолго и перестал отвечать на его вопросы. А может, он ничего не спрашивал, а тоже молчал. Не знаю…
Мучительные мгновения визита подходят к концу и я искренне рад этому. Терпеть острую боль, сжигающую сердце, сил просто нет. А ведь еще надо будет зайти к графу и рассказать ему про наших гостей. И вытерпеть бешеный взгляд супруги потом, ночью, в нашей спальне. И начать завтра новый день… И продолжать эту адскую круговерть изо дня в день, не имея мужества остановиться. Слава Богу, они прощаются. Все… Уехали.
Грегор.
Наши первые месяцы с Алом. Бесстыдные, бесконечные ночи, когда мы учились принадлежать друг другу, любить друг друга. Чувство горькой нежности, ненасытное чувство, которое не позволяло мне оставить Ала в покое хотя бы на одну ночь. Я словно пил родниковую воду в пустыне и никак не мог напиться, никак не мог насладиться им. Чувство стыда и неуверенности. Ощущение горечи в нашей любви, словно сладкие губы Алариха были припорошены пыльцой полыни.
Я не понимал, в чем дело…Воспоминания вернулись в одну ночь…Я слишком сильно прижал Ала, да так сильно, что он вскрикнул от боли, вырвался и откатился на край ложа, сжался в комок. И тут же пришло осознание, что я уже видел подобное – крик боли, вырывающееся из-под меня тело… Молящие глаза незнакомого парня, ради которых я согласился провести с ним ночь. Ощущение мерзкой грязи и стыда, потому что ранее… Да, ранее подобное со мной тоже было… И я отомстил!
И разбил свою прежнюю жизнь, и лишил Ала защиты стен моего замка. И… Видение хрупкого тела Алариха, полностью неподвижного и такого желанного. Чей-то крик: «Монстр!» Воспоминания накатывали волнами и надо было иметь мужество, чтобы осознать всю правду о себе…
Ал, как всегда, защитил меня от самого себя. Сейчас, когда мы были вместе,т вердо уверенные, что любовь наша взаимна, я смог вспомнить и пережить все то, что вытворил по дури и сгоряча. Высокомерие Эйвина и его отчаянное сопротивление, и горький укор в глазах, когда я так безрассудно попытался унизить его на глазах Ала. Странный зеленоглазый воин, похожий на лягушонка, а оказавшийся королевским сыном. Его мучительное притяжение ко мне. Мое предательство любви… Его предательство, едва не стоившее мне жизни. Впрочем, цена невысока за то, чтобы оказаться вместе с искренне любящим тебя. И подороже можно заплатить. А вот перед кем мой долг и вовсе непомерно велик – перед Аларихом. Он не отступился от меня даже после всего, что я натворил, будучи в любовном угаре.
Как глупо… Меня мало любили. И я просто не научился отличать любовь от похоти. И надо было сгореть в огне того пожара и возродиться, как феникс, чтобы хоть что-то понять. Хоть маленькую капельку того, что понимает Ал…
…Люблю!..
Крис.
И приходит ощущение пустоты… Ненавижу!..
Теперь же мне надо сделать самое трудное – поговорить с Эйвином. Когда я встаю из-за стола и жестом останавливаю охрану, было двинувшуюся за мной, мудрая супруга моя только гневно приподнимает бровь. Она прекрасно поняла, куда я пойду. Но в очередной раз промолчит. Потому что оказаться хозяйкой дома, где обвенчанный с тобой муж дает кров своему не то другу, не то любовнику , – позор на весь род! И она молчит. Делит со мной каждую ночь ложе, рожает наследников и мертво молчит при любой попытке объясниться. Терпит… Так же, как терпела долгие часы ночи в засаде, чтобы на рассвете рухнуть на голову вражеского отряда с кручи скал. А я ни на минуту не забываю, что богоданная супруга моя еще и воин, впрочем, как и все женщины этого края. Возможно, потому еще и терпит, что знает, что законы боевого братства ни в божеские, ни в людские законы иногда не укладываются…
Резкий скрип открываемой двери. Сколько раз уже давал себе слово приказать смазать петли. И забывал в очередной раз, выскакивая в ярости от очередной грубости Эйвина из его покоев. А ему уже давно все равно…
Ну, вот он… Уже очень поздно, а он еще полулежит на лавке, разбирает буквы при неясном свете свечи. Не пьян, похоже, с утра ничего не вытворил , – уже доложили бы, а значит, можно попытаться поговорить… Если он захочет разговаривать, конечно. Это как наш жестокосердный кусачка пожелает.
Он все-таки соизволяет поднять на меня злющие глаза:
– За каким чертом приперся?
В его устах это звучит почти как вежливое приветствие.
– Зашел пожелать спокойной ночи…
– Неужели?И больше ничего?
Он поворачивается неловко на живот, теперь глядит на меня обоими глазами.
– У меня сегодня были гости…
– Рад за тебя…
Равнодушная форма вежливости.
– Знаешь, кого я видел? Грегора и Алариха!
– Что?!!
Эйвина подбрасывает от неожиданности, он резко садится.Я только ахаю – ему нельзя так быстро двигаться, это отзовется неимоверной болью чуть позже. Но он уже справился с собой, голос звучит бесстрастно:
– И что, эта незаконнорожденная полукровка так же любит своего уродца?
– Да…
Глухой смешок в ответ:
– Как глупо!
Я молчу. То, что я хотел увидеть или услышать, не произошло. Я просто пытался сказать, что они живы, что последствия моего предательства не так уж фатальны, что, может быть, что-то изменится и в нашей жизни. Но говорить я этого не смею – на меня в упор глядят серые глаза, полные ненависти, непреклонные, не прощающие ничего и никому…
Из нас всех меньше всего изменился Эйвин. Я увидел повзрослевшего Алариха, сильно изменившегося Грегора, про себя мне и говорить страшно – вовсе закабанел Крис!.. А вот Эйвин… Он так и остается не достигшим двадцати лет. Те же тонкие черты лица, так и не поддающиеся алкоголю, надменные стальные глаза, капризный и необузданный нрав, умение выжидать перед тем, как нанести удар. Коварство, злобность, высокомерие. Это все он, мой друг, мой возлюбленный, единственный человек, который знает про меня все…
Эйвин резко переворачивается на бок, садится и начинает вставать, сильно опершись ладонями о дерево лавки.Е му очень тяжело это делать, но я не смею помогать, – он не принимает помощи, иногда и ударить может. Это последствия моего легкомыслия и гордыни. И он может делать со мной все, что угодно, я слова поперек не скажу. Потому что обездолил его – я… Во время прыжка со стены. Я выплыл и вытащил графа за собой со дна. Но только я сломал плечо. А Эйвин повредил позвоночник. Я даже толком не узнавал, что с ним. Его почти сразу увезли в родительский замок, а я отправился завоевывать свое княжество. Вернулся я только через полтора года. Заехал в гости, позвать к себе служить. И узнал, что он заперт в собственном доме как в тюрьме. Родня не захотела показывать калеку, неспособного к продлению рода, людям, и его просто вычеркнули из жизни. Когда я увидел его, беспомощно лежащего в какой-то подвальной комнатенке, где не было даже окон, с бескровным лицом, измученного, уставшего от жизни, мне захотелось только взвыть в голос от отчаяния. Но сделать ничего было нельзя. И я просто поднял его на руки и унес из этого дома навсегда… В свой дом, который уже не мог стать нашим… Потому что я не хотел иметь наследника-бастарда, и мой сын уже родился и жил несколько месяцев.
Тогда я счел это наказанием за мое предательство… Наверное, мне так суждено-предавать тех, кого люблю…
Но именно тогда, на пути домой, случилась наша первая ночь с ним.Д а и потом их было очень немного. Я помню каждую из них… Но эта… Так было...
Постоялый двор, где нам дали комнату одну на двоих. Широченное ложе, застланное, – вот удивительно, – свежими простынями. Блаженно валяющийся на них Эйвин, которого удалось искупать в теплом источнике неподалеку, отдыхающий от боли и пытающийся радоваться самому малому – обретению достоинства. Мои идиотские попытки расчесать ему мокрые волосы, приведшие к тому, что я запутался в длинных светлых, вновь ставших чуть виться на концах, волосах . И Эйвин, пытающийся поцеловать мое запястье… Торопливый испуганный его шепот,п очти в самое ухо, из которого я понимаю только одно –что он мучается от желания, но не может быть господином в паре. Если бы я дослушал тогда его до конца и понял, в чем дело! Но я, как всегда, заторопился… Жуткое чувство унижения и гнева… Я не смог доставить ему даже капли удовольствия! Полный бессильной ярости его взгляд после всего, что произошло. И его слезы… За каждую слезинку в аду меня будут жечь каленым железом. И я молча стерплю все это… Я не только покалечил его настолько, что лишил возможности садиться в седло и брать в руки меч, я… Я забрал у него возможность быть мужчиной… И это стоит между нами… Потом… Прошло довольно много времени, и он пожелал попробовать снова… Мы научились обходить его несовершенство, какие-то ощущения он все же испытывает…В се это так... Мы продолжаем жить, каждый своей жизнью, по его воле встречаясь редко, еще реже встречаясь на ложе… И это, наверное, мое самое страшное наказание при жизни. Что будет мне в посмертии – даже думать не хочется…
Ему все-таки удается встать… Заплатит он за такую вольность очень дорого и очень скоро. Боль скрутит его в неразумный дрожащий комок, и уже тогда я буду торопливо вливать ему в рот дорогое вино, чтобы хоть немного ослабить ее. Или он запрет от меня дверь и будет кататься по полу от боли, а я буду биться снаружи, пытаясь в который раз высадить тяжеленную дверь, окованную железом. А на другой половине будет идти обычная жизнь, будут смеяться мои сыновья.
– Ты сам-то понимаешь, как все это глупо? Любить урода? Смешно!
И рваный смех рвется из побелевших губ…
Кого умолить мне, перед какой иконой пасть крестом, какому монастырю пожертвовать, чтобы избавить Эйвина от подобной кары? Хотя бы его… Мне-то нести свое проклятие до конца… Я люблю его… Да только понял это слишком поздно… Точнее, заплатил своей любовью за другое…
Воспоминания…
Мой отец глядит на меня тяжелым неподвижным взглядом орла, взирающего на солнце. Нет, это не гнев и не немилость, просто по-другому он теперь не умеет. Править и воевать столько лет, поневоле окаменеешь…
– Что с тем разбойником из провинции, которого я велел уничтожить?
– Банда разгромлена. Предводитель и большая часть его воинов погибла.Замок сожжен.
– Воинов?! Ублюдков деревенских! Впрочем… Я доволен твоими действиями…
– Я бы хотел вернуться…
– Куда? Опять шляться по отрядам наемников? Я думаю, что пришло время тебе выполнить свой долг перед родом, перед памятью твоей матери… Я хочу, чтобы ты вернул себе принадлежащее по праву. Ты сможешь это сделать!
Это было самое заветное мое желание! Подняться на башню родового замка и ощутить, что я в родной стране, в своем доме, в своей семье!
– Ты согласен,Кристофер?
– Да…
И этим «да» я сам заковал себя в оковы и принял проклятие, что буду носить до смерти…
Крис.
Главное в наших с ним поединках, – не давать вывести из себя. Сорвись я, потеряй голову, попытайся дать пощечину, отшвырнуть Эйвина, и он выиграет, и начнет новую игру, изводя себя и меня. Очень редко подобные игры завершаются примирением, еще реже –постелью. Чаще же всего он мучается и мучает меня, прекрасно осознавая, что делает, и продолжая свою игру. Нельзя любить монстра! Нельзя любить бастарда! Но мы-то эти правила нарушаем изо дня в день. И беспомощно кружимся по дороге, не имеющей ни начала, ни конца…
И все же… Мне почему-то кажется, что, объяснись я сейчас с внезапно воскресшим Грегором, и ноша боли станет чуть полегче. По крайней мере, я буду знать, что он понял меня. Я не прошу прощения. Хотя бы понимания.
И я внезапно поворачиваюсь к Эйвину спиной и решительно выхожу из спальни, слышу только злобное ругательство вслед. Я вернусь и поговорю с ним. Только будет это позже… Я сейчас… Я хочу увидеть Грегора. Я… хочу… видеть… Грегора…
И внезапно понимаю, что не успею. Прощения не будет. За такое не прощают…
Грегор.
В дом меня буквально вносит и я с порога торопливо стаскиваю парадную одежду и швыряю ее на пол, выворачиваю содержимое сундука в поисках дорожных тряпок.
– Грегор?
Аларих застывает на пороге нашей с ним комнаты и вопросительно смотрит на меня.
– Ал, мы уезжаем, сейчас же! Собирайся!
– Но… До утра не терпит?
– Нет!
– В чем дело? Что произошло?
– Я хочу уехать!
Это уже себе под нос, глубоко зарывшись в сундук.
– Грегор!!!
Приходится вывалиться из груды одежды.
– Собирай свои книжки. Оружие. Из тряпок – самое необходимое. Купим потом.
– Да в чем дело-то?!
Я сажусь прямо на жесткий дощатый пол и мрачно признаюсь:
– Ал, я боюсь его. Боюсь, что он попытается нас захватить!
Мой мальчишка валится рядом, неуверенно спрашивает:
– Грегор, ты вспомнил?
Нуу, вот теперь мне пригодится мой актерский талант! Раз уж не придушил мерзкую подколодную тварь у него дома, а нашел силы улыбнуться и ломать комедию до конца, то и тут надо соответствовать…
– Ал, да что вспоминать-то? Он на тебя смотрел, как кот на сметану! Что, не заметил, что ли?
– На тебя он смотрел… И не надо врать, – не получится.
На Алариха больно смотреть – так жалко и отчаянно вдруг задрожали губы. И врать ему сейчас – последнее дело.
– Да, вспомнил… Давно уже. Не хотел тебя печалить, но вот пришлось… Ал, уезжать надо. Лев не оставит нас в покое, пока не раздерет на куски…
– Так уж и лев!
– Да, лев…
Чего нельзя отнять у Криса, так это того, что из презираемого побочного королевского сына он стал самостоятельным государем и сумел склеить свою жизнь после всего, что произошло. Но он пожелает большего – прощения от тех, кого предал, чтобы облегчить свою жизнь. И если не сможет получить его добровольно, то вырвет силой. А я не хочу прощать! И не хочу, чтобы это прощение терзало Ала всю нашу жизнь.
Аларих только кивает в ответ. Не так уж много у нас добра: его книги, мое оружие. Немного денег. Кони. Пожалуй, это все… Так легко не оставлять за собой долгов…
Утренняя заря застигает нас уже возле пограничного моста. Переход еще не открыт, и народ толпится на лужайке перед мостом. Рыжий веселый менестрель настраивает свой сложный инструмент и, хитро поглядев на меня и Ала, начинает песенку:
– Каждый выбирает для себя
женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку -
каждый выбирает для себя.
Каждый выбирает по себе
слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает по себе
щит и латы, посох и заплаты.
Меру окончательной расплаты
каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает для себя...
Выбираю тоже, как умею,
И совета попросить не смею,-
каждый выбирает для себя.*
Ал вздрагивает и растерянно смотрит на меня. А я спрыгиваю с коня, подхожу поближе, негромко говорю наглецу:
– Парень, за такие слова тебя сожгут, как еретика! Потише!
– Эээ, мой господин! Чего бояться-то? Все свои! А что, неправда в песне?
– Не знаю…
Заскрипел приподнимаемый шлагбаум, и я заторопился. На землю возле рыжего упала золотая монета. Ал, бледный, с решительным лицом, торопливо машет мне рукой – пора садиться в седло. Да, пора…
Я думаю, что для нас еще все впереди… Мир велик…
*Стихи Юрия Левитанского
Глава 12.
Прощение
Эйвин.Прощение…
Ненавижу, ненавижу, ненавижу всех! Крис ворвался ко мне посреди ночи после ласковой беседы с внезапно воскресшим Грегором и тут же исчез… Поехал его разыскивать. Бастард не так глуп и прекрасно понимает, что ради чудесного воскрешения его поймают и как редкую бабочку пришпилят к дорогой бархатной подушечке, чтобы изредка доставать ее из золотого футляра и хвастаться гостям: «Смотрите, какая редкость! Какие драгоценные усики! Хрупкие невесомые крылышки! Легкая пыльца воспоминаний!» И все восхищаются мертвым скелетиком счастья.
То же самое он сделал со мной пять лет назад… Нет, чуть меньше. Это была зима. А сейчас начало осени… Не помню толком… Не хочу помнить!
Выпить бы чего-нибудь… Но нет. Слуг я в город не посылал, сам провалялся в постели почти все утро, а последнюю фляжку опорожнил вчера перед сном.
Приходится встать и попытаться дойти до двери, чтобы позвать кого-нибудь. Иногда удается выпросить выпивку у охранников, хотя Крис им категорически запрещает подобное. Каждый шаг дается с трудом. Если я сейчас не напьюсь, то ночью у меня будет очередное рассматривание инферно с близкого расстояния. Ад не так уж хорош. Романтики мало… Дикая изматывающая боль без надежды на снисхождение. Впрочем, говорят, что каждый получает по заслугам. И я получаю. Ровно столько, сколько отмерил Божий суд при моей жизни. Глупо роптать. Подохнуть по своей воле я не смею только потому, что боюсь посмертия до безумия. Если то, что я испытываю, только преддверие Ада, то что же будет после смерти, в самом Аду? Что-то рассказывали в монастыре. Не помню…
Тихий шепот, сдавленный смешок. Резко повернуться не удается, кинжальная боль пронзает спину почище стали, но чуть скосить глаза в сторону я могу. Опять эти два дьяволенка вырвались на волю! Ну да, Крис унесся на коне в ночь, супруга наша переживает очередное увлечение князя и лелеет свой растущий живот, – доченьку ждут! А эти два ублюдка удрали от нянек и опять притащились сюда.
Смешок повторяется. Твари мелкие!
– Как краб! Посмотри, он совсем как краб на морском берегу! – Детский голосок назойливо лезет в уши. Дряни!